CC BY
83
Наука. Общество. Оборона 2311-1763
2021. Т. 9. № 3. С. 21-21. Online ISSN
Science. Society. Defense 2021. Vol. 9, no. 3. P. 21-21.
УДК: 93/94(4)
DOI: 10.24412/2311-1763-2021-3-21-21
Поступила в редакцию: 05.07.2021 г. Опубликована: 11.09.2021 г.
Submitted: July 5, 2021 Published online: September 11, 2021
Для цитирования: Таньшина Н. П. «Какой писатель нынче в моде?». Образы России в исторической памяти французов // Наука. Общество. Оборона. 2021. Т. 9, № 3(28). С. 21-21. https://doi.org/10.24412/2311-1763-2021-3-21-21.
For citation: Tanshina N. P. "What kind of writer is in fashion today?". Images of Russia in the historical memory of the French. Nauka. Obsestvo. Oborona = Science. Society. Defense. Moscow. 2021;9(3):21-21. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2311-1763-2021-3-21-21.
Благодарности: Статья подготовлена в рамках выполнения научно-исследовательской работы государственного задания РАНХиГС.
Acknowledgements: The article was prepared as part of the research work of the state task of RANEPA.
Конфликт интересов: О конфликте интересов, связанном с этой статьей, не сообщалось. Conflict of Interest: No conflict of interest related to this article has been reported.
© 2021 Автор(ы). Статья в открытом доступе по лицензии Creative Commons (CC BY). https://creativecommons.org/licenses/by/4.0/
© 2021 by Author(s). This is an open access article under the Creative Commons Attribution International License (CC BY)
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
Оригинальная статья
«Какой писатель нынче в моде?» Образы России в исторической памяти французов
Наталия Петровна Таньшина 1 2 *
1 Российская Академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, г. Москва,
Российская Федерация, ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7373-592X, e-mail: nata.tanshina@mail.ru 2 Московский педагогический государственный университет, г. Москва, Российская Федерация, ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7373-592X, e-mail: nata.tanshina@mail.ru
Аннотация:
Цель статьи заключается в исследовании механизмов формирования исторической памяти и забвения на примере анализа работ французских путешественников, писавших о николаевской России. В статье ставится проблема: в России эпохи правления императора Николая I побывало немало путешественников и многие из них оставили свои наблюдения в виде путевых заметок, научных трудов, повестей, но большинство из этих книг оказались забыты, а широко известна лишь работа маркиза А. де Кюстина «Россия в 1839 году». В основу написания статьи легли работы о России французских авторов: Шарля де Сен-Жюльена, виконта Ш.-В. д'Арленкура, графа Поля де Жюльвекура, Жермена де Ланьи, Фредерика Лакруа, Ксавье Мармье, никогда не переводившиеся на русский язык. Нельзя сказать, что абсолютно все эти книги забыты. Часть из них регулярно переиздается и переводится на европейские языки, другие же никогда не переиздавались и не переводились. Однако ни одна из этих книг не достигла популярности работы А. де Кюстина. Связано ли это с литературными достоинствами или недостатками этих книг? Каковы механизмы формирования исторической памяти и забвения? Какой должна была быть книга, чтобы остаться в памяти потомков? Какие работы и по каким причинам оказались забыты? Все эти вопросы рассматриваются в рамках этой статьи. В статье делается вывод о политической ангажированности исторической памяти, что объясняет популярность работ, выдержанных в духе книги А. де Кюстина, в которых воссоздан негативный образ России.
Ключевые слова:
историческая память и забвение, россика, виконт В. д'Арленкур, маркиз А. де Кюстин, Ш. де Сен-Жюльен, граф П. де Жюльвекур, Ж. де Ланьи, Ф. Лакруа, барон П. де Барант, К. Мармье, Российская империя, травелоги, иностранцы в России, российско-французские отношения, стереотипы взаимного восприятия
ВВЕДЕНИЕ
В истории неразрывно взаимосвязаны два явления: память и забвение. Одни события, исторические периоды и личности у всех на слуху, а другие, по разным причинам, стираются из памяти. И вовсе не значит, что то, что было предано забвению, неважно, несущественно и недостойно того, чтобы остаться в памяти потомков, как массовой, так и исторической. Например, сейчас мало кому известно имя графа Жан-Жака де Селлона, а ведь именно этот женевский пацифист, борец за отмену смертной казни, создатель Женевского общества мира, стоял у истоков Лиги Наций и ООН, по его инициативе был создан Международный Арбитражный суд, а под влиянием его идей Анри Дюнан создал Красный Крест. Или режим Июльской монархии во Франции (1830—1848), когда были апробированы многие современные политические институты Франции, является «немодной» темой в историографии, а в массовом сознании Июльская монархия осталась временем, когда Франция, говоря словами поэта и политика Альфонса Ламартина, «скучала». Или имя Чарльза Дарвина известно каждому школьнику, а имя Альфреда Уоллеса, его коллеги, пришедшего к сходным выводам и в чем-то даже опережавшего Дарвина, широкой публике знакомо гораздо меньше. То же самое случается с книгами.
В 1839 г. французский аристократ маркиз Астольф де Кюстин (1790—1857) совершил путешествие в Россию и по его итогам в 1843 г. опубликовал одну из самых известных и скандальных книг о нашей стране — «Россия в 1839 году».
Между тем, в Российской империи в годы царствования Николая I побывало немало французов, и многие оставили путевые заметки, наблюдения, обобщающие труды о России и даже романы. Одни из них, как Кюстин, совершали короткое путешествие; другие некоторое время жили в России. Кто-то просто путешествовал, собирал информацию, кто-то был по долгу службы, кто-то совершал «воображаемые путешествия». Но если книга маркиза де Кюстина сразу приобрела широкую известность, то с работами его современников и соотечественников дело обстояло иначе. При этом нельзя сказать, что абсолютно все эти книги забыты. Часть из них регулярно переиздается и переводится на европейские языки, другие же никогда не переиздавались и не переводились. Связано ли это с литературными достоинствами этих книг? Каковы механизмы формирования исторической памяти и забвения? Какой должна была быть книга, чтобы остаться в памяти потомков? Все эти вопросы находятся в центре данной статьи, написанной на основе путевых заметок, воспоминаний о пребывании в России, просто книг о России французских путешественников (и не только), которые никогда не переводились на русский язык. Это книги Шарля де Сен-Жюльена, виконта Ш.-В. д'Арленкура, графа Поля де Жюльвекура, Жермена де Ланьи, Фредерика Лакруа, Ксавье Мармье.
МАРКИЗ ДЕ КЮСТИН И ЕГО «РОССИЯ В 1839 ГОДУ»
Несмотря на напряженные отношения между Россией и Францией в 1830—1840-е гг., что было связано с негативным отношением императора Николая I к режиму Июльской монархии, возникшей в ходе Июльской революции 1830 г., возглавляемой «королем-узурпатором» Луи-Филиппом Орлеанским, и, как следствие, весьма ограниченные и затрудненные контакты между двумя странами, для французских путешественников Россия была очень привлекательной страной. Как писал граф де Жюльвекур, европейцы запрашивают «паспорта в Петербург и Москву. Рим и его былое величие их больше не интересует. Будущее находится на берегах Невы» [1, VII]. Другой француз, Шарль де Сен-Жюльен, написал первый путеводитель по Санкт-Петербургу, анонимный, которым пользовался Оноре Бальзак во время своего путешествия в Россию в 1843 г. О России, как известно, прославленный писатель ничего не написал, кроме «Письма о Киеве» [2, 2-26]. Почему не написал, ведь он стремился обрести в России славу и признание? Потому, что приехал не вовремя, а именно сразу после публикации книги Астольфа де Кюстина.
Эта книга почти на два столетия вперед подмочила репутацию России, сформировав образ варварского, деспотичного государства, «царства фасадов», «пустыни без покоя» и «тюрьмы без отдыха». Почему именно эта книга стала такой популярной и не просто осталась в исторической памяти, а по сию пору остается очень читаемой, особенно в политических кругах? Например, она была весьма востребована во времена холодной войны, а по словам посла Соединенных Штатов в России в 1946—1948 гг. Уолтера Беделла Смита, книга Кюстина является лучшим произведением, когда-либо написанным о Советском Союзе. Збигнев Бжезинский в предисловии к изданию 1987 года писал: «Ни один советолог еще ничего не добавил к прозрениям Кюстина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы» [3, 108].
О книге маркиза де Кюстина написано множество работ, и многие авторы изучали вопрос о причинах ее успеха [4, 142-151]. О причинах популярности «России в 1839 году» активно размышляли сразу после первой публикации книги, особенно в недрах Третьего отделения, озабоченного написанием достойных опровержений на работу Кюстина. Тогда в отношениях между Россией и Францией происходили настоящие «журнальные войны», в которые были вовлечены выдающиеся умы эпохи, как, например, Ф.И. Тютчев, П.А. Вяземский. Князь Вяземский в своей так и не опубликованной при жизни работе (она была опубликована только в 1967 г. в книге французского исследователя Мишеля Кадо) тонко подметил основные причины успеха книги Кюстина. Во-первых, она состояла из набора устоявшихся штампов и стереотипов, воссоздавая совершенно распространенный и узнаваемый на Западе образ России. Французы видели в книге то, что ожидали увидеть, как это было, например, во время их пребывания в реальной России в ходе Отечественной войны 1812 г., когда они наблюдали белых медведей под Смоленском и северное сияние под Березиной [5, 410, 399]. Во-вторых, книга провоцировала скандал, и уже одно это предрекало ей успех. Как писал П.А. Вяземский, «если людям нравятся сказки, то еще больше им нравится шумиха и скандал. Это прекрасная пища для бездельников, людей простодушных и доверчивых. Стоит ли удивляться тому, что эта работа, написанная, очевидно, исключительно с целью угодить современным политическим настроениям, имела резонанс?» [6, 265-266].
При этом людям нравятся не просто сказки, а страшные сказки, и современные специалисты в области рекламы и медиа отлично знают, что хорошая история - это негативная история. Кюстин как раз создал экзотичную, но при этом, на мой взгляд, страшную сказку. Как отмечал современный отечественный исследователь А.Р. Ощепков, Кюстин «предложил модель описания России, основанную на демонизации "Другого". Ему удалось не просто положить конец той "фундаментальной двойственности" (М. Кадо), которой было отмечено восприятие России в докюстиновский период, не просто демифологизировать Россию, разрушить тот миф о России — оплоте порядка и "священных принципов" монархизма, который создавали и культивировали французские легитимисты, но демонизировать образ нашей страны в сознании Запада» [4, 149].
Кроме того, сказки, или мифы о России, формировались в европейском сознании на основе собственных коллективных представлений европейцев, или, говоря языком К.Г. Юнга, архетипов. Как верно отмечает симферопольский исследователь В.В. Орехов, «восприятие французами России зачастую обусловлено не объективным знанием, а архаическими схемами, диктующими определенную программу действий и оценок при освоении реалий, принадлежащих иному этносу, сообществу, социальной системе» [7, 165]. То есть у европейцев и французов, в частности, была (и есть) своя Россия, мифологическая и сказочная, вовсе не
похожая на Россию реальную. Поэтому им зачастую и не надо было ее посещать, они и так знали, что напишут, что очень точно отметил в своей статье 1861 г. Ф.М. Достоевский: «Француз ничего не станет переводить на санскритский язык, не потому чтоб он не знал санскритского языка — француз всё знает, даже ничему не учившись, — но потому, во-первых, что он приезжает к нам окинуть нас взглядом самой высшей прозорливости, просверлить орлиным взором всю нашу подноготную и изречь окончательное, безапелляционное мнение; а во-вторых, потому, что он еще в Париже знал, что напишет о России; даже, пожалуй, напишет свое путешествие в Париже, еще прежде поездки в Россию, продаст его книгопродавцу и уже потом приедет к нам — блеснуть, пленить и улететь» [8, 43-44].
Конечно, подобное отношение французские путешественники демонстрировали не только к России, но и к другим странам. Эта тема активно разрабатывается, в частности, французским исследователем Франсуа Муро и его коллегами в Центре изучения литературы о путешествиях в Сорбонне [9, 10], а также российским исследователем, ныне проживающим и работающим во Франции, А.Ф. Строевым. Как отмечал А.Ф. Строев, еще в XVIII столетии «создается мифологическая карта мира, где все достоинства сосредоточены в центре (жизнь, цивилизация, свобода, свет / просвещение, благодатный климат), а недостатки — на периферии (смерть, варварство, деспотизм, тьма / невежество, чрезмерный холод или зной, пустыня). Уровень цивилизованности страны обратно пропорционален расстоянию от центра» [11].
Именно такую экзотическую, ужасно-сказочную, демоническую и стереотипно-узнаваемую Россию изобразил Кюстин (о метаморфозах и стереотипах восприятия иностранного текста прекрасно написала французская исследовательница Глод де Грев в своей работе, посвященной традиции прочтения Н. В. Гоголя во Франции: [12]. Нового же, по словам князя Вяземского, маркиз узнал ровным счетом три вещи: Россия управляется абсолютным монархом, там есть крепостное право и царедворцы. Для того, чтобы узнать эти прописные истины, замечает Вяземский, Кюстину вовсе не нужно было отправляться в столь далекое путешествие. Маркиз мог вернуться домой, едва ступив на российскую землю: свои выводы он уже сделал, и заключаются они в одной фразе: «Можно сказать, что все русские, от мала до велика, пьяны от рабства» [6, 274].
Как писал сам маркиз, он «мало повидал, но многое угадал» [13, 440]. Скорее, не «угадал», а лишь отразил то, что уже было в сознании и подсознании французов, то есть закрепил и артикулировал эти мифы и стереотипы, зачастую к реальной России не имеющие никакого отношения. Поэтому, как остроумно подметил Достоевский, француз, описав свою биографию, «тотчас же начинает рассказывать русскую повесть, конечно истинную, взятую из русских нравов, под названием «Ре^ои^а», имеющую два преимущества: во-первых, что она верно характеризует русский быт, а во-вторых, что она в то же время верно характеризует и быт Сандвичевых островов» [8, 44].
То есть читатель видел в книге Кюстина то, что он ожидал увидеть, поскольку его текст, как отмечал А.Р. Ощепков, есть ни что иное, как «перепевы и синтез уже известных западному читателю мотивов»: незрелость «варварского» народа, подражательность русских, страхи перед русской экспансией, рабство, нравственная развращенность русской элиты, униженность и забитость народа и т.д. [14, 21].
Кроме того, начиная с Ж.-Ж. Руссо европейцы традиционно смотрели на Россию через «оптику превосходства», и этот взгляд доминировал и в XIX столетии. Россия — варварская, чуждая западной цивилизации страна, и все в ней — только видимость, а она способна лишь к подражанию — это важнейший вывод Кюстина.
Эта «оптика превосходства» в значительной степени выполняла компенсаторную функцию. Важнейшим фактором восприятия «Другого» являются собственные самооценка и самовосприятие. А как себя ощущала Франция после окончания Наполеоновских войн? Колоссальные людские и материальные потери, изменившееся место в системе международных отношений и необходимость действовать в рамках Венской системы, которую французы воспринимали не иначе как позорную и унизительную. То есть миф о «варварской» России формировал представления Франции о самой себе если не как о мощной политической силе, то как о культурном и цивилизационном центре. Ведь изучение «Другого» — это, в том числе, исследование самих себя, это попытка, изучая «Другого», понять свой собственный народ. Как писал в конце 1960-х гг. французский исследователь Шарль Корбе, «в суждениях, формируемых одними нациями о других, проявляются, вне всякого сомнения, их тайные чувства о самих себе. Изучая вопрос о том, что французы говорили и думали о России, и
ожидая многое узнать о России, они больше узнавали о собственной стране и механизмах формирования собственного общественного мнения» [15, 7].
Соглашусь с А.Р. Ощепковым, что «комплекс превосходства» был «невротической реакцией» постнаполеоновской Франции на утрату ее позиций в Европе [14, 8]. Франция, потерявшая свое былое величие и превосходство, свой статус первой державы, свое лидирующее положение на континенте, не могла спокойно наблюдать за усилением позиций России. Поэтому к традиционному взгляду свысока добавился откровенный страх, усиленный мощной антирусской пропагандой.
Более того, книга Кюстина появилась очень вовремя - в условиях только что временно разрешенного Восточного кризиса 1839-1841 гг., когда французы именно на Россию возлагали ответственность за изоляцию Франции в 1840 г. В условиях в целом очень непростых русско-французских отношений в 1830-1840-е гг., что было связано с резко негативным отношением императора Николая I к режиму «короля баррикад» Луи-Филиппа Орлеанского, возникшего ходе Июльской революции 1830 г., во французском обществе тогда были весьма распространены антирусские настроения. Поэтому созданный демонический образ России как нельзя лучше отвечал представлениям о России европейских политиков и широких кругов общественности.
То есть память политически ангажирована. А поскольку взгляд на Россию с тех пор особо не изменился, соответственно, книга маркиза Кюстина остается востребованной. Но, между тем, во Франции в те годы было создано значительное количество капитальных трудов о России, однако вскоре после их публикации большинство из этих книг забывалось, что, по словам Ш. Корбе, свидетельствовало об их незначительном воздействии на формирование французского общественного мнения [15, 9].
ПОДРАЖАТЕЛИ КЮСТИНА
В то же время, книги, написанные в духе работы маркиза де Кюстина, конечно, не обрели такой же популярности, но весьма активно переиздаются в последнее время. Книги же, в которых создан позитивный или нейтральный образ России, издателей интересовали и интересуют гораздо меньше. Рассмотрим это на конкретных примерах.
Итак, сначала проанализируем некоторые произведения, авторы которых хотели повторить успех Кюстина и создали работы обличительного свойства. Одной из таких книг является работа Жермена де Ланьи, опубликованная в 1853 г., накануне Крымской войны, с очень показательным названием: «Кнут и русские. Нравы и устройство России» [16]. Про автора известно мало. Он некоторое время жил в России, много путешествовал, написал две книги об охоте. Кнут — это квинтэссенция самодержавие, олицетворение власти силы, жестокости и деспотизма: «Кнут! От одного этого слова у русского холодеет сердце, кровь стынет в жилах, это слово бросает в жар, поселяет ужас в душе и подавляет шестидесятимиллионный народ. Но знаете ли вы, что такое кнут? Это — смерть, скажете вы. Нет, это не смерть, это в тысячу раз хуже» [16, 216].
Если Россия — царство кнута, то император должен являться персонификацией деспотичной грубой власти? Между тем, ничего подобного в тексте де Ланьи мы не находим, даже наоборот: «Император Николай, безусловно, самый достойный человек в своей империи, равно как самый красивый, самый справедливый, самый гуманный и самый просвещенный. Он внушает уважение и почтение всем, кто его окружает или имеет счастье к нему приблизиться, не столько из-за преклонения перед священной властью, сколько из-за его редких и замечательных качеств» [16, 273].
То есть образ Николая в интерпретации де Ланьи — это образ идеального правителя, управляющего страной как абсолютный самодержец и являющегося персонификацией власти как таковой: «Он правит страной согласно только своим собственным намерениям, всегда сообразуясь только со своей собственной волей. Находиться под чьим-то влиянием было бы для него равнозначным отречению» [16, 21-22]. Император — как Левиафан Гоббса, все нити и рычаги управления сходятся к нему, он обладает всей полнотой власти: «Религия, Бог, поп и закон олицетворяются в царе» [16, 176].
При этом пресловутая жестокость императора оправдана дикостью народа: «Он понимает, что его народ, который он очень хорошо знает, совершенно не способен жить при режиме, находящемся в гармонии с евангельскими заповедями» [16, 274]. В то же время, государю нет особой нужды применять кнут, настолько
покорен и безропотен народ, а это является следствием рабского состояния народа, крепостного права: «Приученный к покорности и ужасающему рабству, крестьянин совершенно безразличен ко всему, что его окружает. Управляющий его обкрадывает, хозяин, дабы удовлетворить свою похоть, забирает его дочь, а он благодарит его за честь, оказанную его семье» [16, 172]. В то же время, как и прежде, на каждый тезис Ланьи выдвигает антитезис: он осуждает крепостное право, но подчеркивает, что состояние крепостничества в российских условиях предпочтительнее того, что ждет крестьян на свободе. Поэтому он согласен с утверждением, что «у русских крестьян нет стремления к свободе, и они счастливы в условиях рабства» [16, 190].
Книга Жермена де Ланьи, хоть и не стала таким бестселлером, как работа Астольфа де Кюстина, весьма популярна у издателей, и, логично предположить, пользуется читательским спросом. Ее регулярно переиздают, она переведена на английский, немецкий, шведский языки. А недавно появилась публикация и на украинском. Да и название выбрано очень пропагандистски грамотно...
Еще одной востребованной и активно переиздаваемой книгой является работа Фредерика Лакруа «Тайны России. Политическая и нравственная картина Российской империи» [17], увидевшая свет в 1845 г., всего через два года после публикации работы Кюстина. В погоне за популярностью маркиза Лакруа создал настоящую «чернушную» историю о России.
Сведений об авторе удалось найти не так много. Он родился на острове Маврикий, предположительно в 1811 или 1812 г. Был путешественником, картографом, историком и издателем. Глубокий знаток Востока и колоний, после Революции 1848 г. он был назначен генеральным директором гражданской администрации в г. Алжире, а 8 февраля 1849 г. стал его префектом. При императоре Луи-Наполеоне был одним из главных инициаторов политики «Арабского королевства», выполнял целый ряд работ по заказу военного министерства. В 1863 г. (по другой версии — в 1864) Лакруа скоропостижно скончался.
Книгу Ф. Лакруа, который, к слову сказать, никогда не бывал в России, можно анализировать с точки зрения двух жанров: как историческую работу и как пропагандистский памфлет. С точки зрения научной работы, книга является примером того, как не надо писать историю, а, между тем, автор претендует на историчность своего труда. У современных французских историков, с которыми мне доводилось беседовать, книга вызывает скептическую улыбку: ведь это памфлет! Но с точки зрения памфлета законы жанра соблюдены, и для массы, склонной не рассуждать, а жить чувствами, эмоциями, книга Лакруа — в самый раз! Это броские лозунги, ожидаемые образы, стереотипы и шаблоны, это то, что на Западе привыкли слышать о России, поэтому и книга столь популярна у издателей.
Однако даже в деле создания одиозного образа важно не переусердствовать, ведь жизнь не бывает либо только черной, либо только белой, а в палитре Лакруа присутствует только одна краска — радикально-черная! Его главная и единственная задача — выяснить реальный потенциал России, ее силы и ресурсы, и, прояснив это, снять маску, скрывающую истинные черты и слабости «людей Севера» [17, 1], разоблачить «ловкие интриги» и «наглое шарлатанство» российских властей, показать «весь ложный блеск ее кажущейся цивилизации и деспотичность власти ее правителя» [17, 471].
Несмотря на интригующее название книги — «Тайны России», все секреты автор раскрывает буквально с первой страницы. Уже из введения мы узнаем про всё и всех в России. Правитель — деспот: «Он самодержец, это значит, что только в себе самом он черпает силу и право управлять. Он есть государственный совет и сенат. Более того, он глава церкви, представитель Бога на земле, он сам почти Бог. Все существует только посредством него и для него. Он может все создать и все разрушить. Он располагает свободой и жизнью каждого из своих подданных. Он ни перед кем не должен отчитываться в своих намерениях и действиях. Он приказывает, и все повинуются. Он наказывает, и все безропотно молчат» [17, 4].
Подданные, естественно, предельно развращены деспотичной властью. Дворянство имеет лишь четыре привилегии: не получать палочные удары; раздавать эти удары; быть подавляемым императором; душить этого самого императора, когда притеснение становится невыносимым (Лакруа, как и другие авторы, например, К. Мармье, заимствует этот тезис, по его словам, у русского дипломата князя П.Б. Козловского). Духовенство столь
же аморально, как и невежественно. Народ — суеверный, лживый, скрытный, без чувства собственного достоинства, невосприимчивый к издевательствам и преступлениям со стороны деспотичной власти [17, 2].
И далее по списку: законодательство — запутанное; администрация — продажная и сутяжническая; система народного просвещения — смехотворная; торговля — в состоянии стагнации, армия — полностью лишена военного духа, морской флот — блестящая погремушка в руках шарлатана; финансы — в таком состоянии, что их не спасет и все золото Урала. В области промышленности русские способны только слепо копировать, что не может дать серьезных результатов; сельское хозяйство из-за полного отсутствия путей сообщения находится в плачевном состоянии. В целом — «изъеденный червями эшафот» [17, 2].
Зачем Фредерик Лакруа написал эту книгу? Почему он написал ее именно в это время? Мотивация у него была типично пропагандистская: что-то Россия заметно усиливает свои позиции, пугает старушку-Европу. Соответственно, «с учетом вероятностей, которые рано или поздно могут привести к дипломатическому конфликту между Россией и западными державами и к новым потрясениям в Европе», необходимо создать крайне неприглядный образ Врага и показать, что «империя, такая внушительная издалека, является такой слабой вблизи» [17, 4]. И тогда ее престиж «будет окончательно разрушен, все увидят, что нация, распираемая от чувства гордости в своем лживом глянце цивилизации, под видимостью блеска скрывает лишь многочисленные хвори и полное бессилие» [17, 4].
Эта работа, на мой взгляд, наглядно демонстрирует, что набор штампов, стереотипов и методов антироссийской пропаганды вовсе не изменился. Расширился лишь охват аудитории и скорость распространения информации. Поменяйте имена лидеров — и вы получите готовый современный антироссийский текст. Поэтому и книга Лакруа постоянно переиздается и встречает самый живой интерес современных европейцев, искренне соглашающихся с ужасным образом неизменно варварской России.
НЕГАТИВНЫЙ, НО НЕ СКАНДАЛЬНЫЙ ОБРАЗ РОССИИ
Итак, книга, содержащая устоявшиеся штампы и стереотипы, имеет большие шансы на то, чтобы остаться в памяти, ведь стереотипы трансформируются очень медленно. Но, помимо этого, книга должна иметь скандально-обличительный характер.
Приведем в качестве примера работу, в которой набор негативных штампов и стереотипов присутствует в полной мере, а вот скандального налета нет. Речь идет о произведении французского литератора, переводчика, журналиста и путешественника, члена Французской академии (1870) Ксавье де Мармье (1808—1892), который в 1842 г. побывал в России, а уже в следующем году в двух томах опубликовал книгу «Письма о России, Финляндии и Польше», переизданную в 1851 г. В 1844 г. появился ее немецкий перевод. Долгое время книга Мармье не переиздавалась, и его имя было забыто, но в последние годы вновь стала востребована (переиздана в 2010, 2015, 2018 и 2019 гг.).
Книга написана в форме писем, и каждое письмо имеет разных адресатов. Как и для Кюстина, для Мармье Россия — это «царство фасадов», где за внешним блеском скрываются серьезные недостатки. По словам Мармье, Россия «под широкими складками своей императорской мантии, под ложным блеском своих вельмож скрывает многочисленные и глубокие проблемы»: отсутствие порядка в финансовой системе; запутанная в лабиринте противоречивых указов, зависящая от каприза влиятельного лица или продажности писаря судебная система, и, главное, «огромная пропасть между различными классами общества, когда самая утонченная цивилизация соседствует с самым глубоким невежеством, а либеральные начинания и просвещенные идеи XVIII столетия покрыты мраком варварских времен» [18, 123-124]. По словам писателя, такой пропасти и такого контраста нет ни в одной другой стране и, «когда выйдешь за пределы этой помпезной администрации, то за оглушительным великолепием этой фальшивой маски увидишь моральную проказу чиновничества, а также недовольство самых благородных и самых просвещенных умов империи, равно как абсолютное невежество половины нации» [18, 124-125].
Поэтому, как и многие его соотечественники, в том числе уже знакомый читателям Ф. Лакруа, он делает вывод о том, что Россия — колосс на глиняных ногах. Стоит увидеть ее вблизи, стоит взглянуть на реальную Россию, как вы поймете, что она не столь опасна; более того, становится очевидным, что она разъедается болезнью изнутри:
«Рано или поздно двадцать миллионов крепостных, которые только и умеют, что смиренно подчиняться закону, налагаемому на них в армии или в прихожих их господ, воспримут нравственные идеи, пробуждающие человеческую гордость, и тогда деспотическая власть, так долго порабощавшая народ, не сможет больше держать его в состоянии пассивного подчинения» [18, 125].
То есть перед нами — резко критическая по отношению к России книга (кроме оценки автором русской литературы и народных песен), но не имеющая скандально-пасквильного характера. Здесь нет лозунгов и пропагандистских призывов, это весьма уравновешенный научный труд. Однако тот факт, что книга активно переиздается в последние годы, свидетельствует о том, что она востребована. Вероятно, книги Лакруа и Ланьи, с одной стороны, и Мармье — с другой, рассчитаны на несколько разные слои аудитории. Для одних — «шумиха и скандал», говоря словами Вяземского, для других — научный труд, но, опять-таки, обличительный, и это главный критерий того, чтобы книга была читаема.
ПОЗИТИВНЫЙ ВЗГЛЯД НА РОССИЮ
А как обстоит ситуация с работами, в которых Россия изображается не как дикая и варварская, а как страна, вовсе не чуждая западной цивилизации, но имеющая свою самобытность? Например, такой книгой являются «Заметки о России» посла Российской империи во Франции в 1835—1841 гг. барона Проспера де Баранта, которая была опубликована во Франции лишь в 1875 г., то есть через 35 лет после его пребывания в России, и с тех пор не переводилась и не переиздавалась [19]. Между тем, барон де Барант, в отличие от Кюстина, пробывшего в России три месяца, или Ф. Лакруа, вообще не бывавшего в России, служивший в России несколько лет и совершивший большое путешествие по нашей стране, был более объективным и умеренным в своих оценках России, но такой взгляд оказался неинтересен.
В забвении оказалось и имя легитимиста графа Поля де Жюльвекура (1807—1845), первого переводчика на французский язык «Пиковой дамы» А.С. Пушкина, проведшего в России семь лет и даже женившегося на русской. Как легитимист, он ненавидел режим Луи-Филиппа и искал в России «чистое самодержавие», а император Николай был в его глазах был хранителем легитимных порядков в Европе (о легитимистском взгляде на Россию см.: [20, 21-31].
России Жюльвекур посвятил не одну книгу: это и сборник новелл, и воспоминания, и романы-хроники. В 1834 г. в соавторстве с известным литератором Жюлем де Сен-Феликсом он опубликовал сборник новелл под названием «Вокруг света» [21], где собрал рассказы о путешествиях воображаемых и реальных, хроники и даже поэмы. Петербург для Жюльвекура — типично европейский город, равно как и его жители, особенно представители и представительницы высшего общества: «Петербургские дамы почти такие же, как француженки в Париже, они такие же идолы и идолопоклонницы моды» [21, 73]. Что касается нравов русских, то, по словам Жюльвекура, «в Петербурге они почти такие же, как нравы Франции в Париже» [21, 70]. Нельзя сказать, что книга совсем забыта: она была переиздана в 2017 г., но с количеством переизданий критических работ о России это несопоставимо.
В 1837 г. появилась вторая книга Жюльвекура — «Балалайка, русские народные песни и поэзия, изложенные в стихах и прозе». Это уже его мысли и впечатления от литературной России. Значительную часть книги составляют переводы, сделанные в том числе Пушкиным, Венедиктовым, Баратынским. По Жюльвекуру, это вовсе не Россия является варварской и отсталой, а, напротив, современная Европа погрязла в революциях и возвращается к варварству. Российская империя же является оплотом порядка против «революционной пропаганды» и, следовательно, идет не в хвосте, а в авангарде цивилизованных наций [1, VII].
Изучение русского общества открыло ему, как он решил, земной рай, где все организовано во благо людей: «Мы думали увидеть здесь варварское, тираничное правительство, без законов, без институций, без юстиции, и вот, при более близком знакомстве с Россией, наша проистекающая от невежества ненависть сменяется истинным восхищением. При этом режиме, называемом деспотическим, преобладает чувство патернализма. Этот патернализм распространяется на все общество, от государя до последнего из его подданных...» [1, VII].
Соответственно, система крепостного права в России, по Жюльвекуру, также является формой патернализма, а вовсе не эксплуатации: «...эти так называемые рабы, находясь под патронажем своих хозяев, в гораздо меньшей степени крепостные, нежели мы, живущие под защитой конституции и не имеющие свободы» [1, VII].
Граф Жюльвекур, вероятно, намеревался посвятить свою жизнь изучению России и опубликовать когда-нибудь серьезную работу на эту тему, однако у него не хватило времени исполнить задуманное: в 1845 г. он умер от аневризмы [15, 192]. Что касается «Балалайки», то, по словам современника событий, князя А.В. Мещерского, книга не имела большого успеха во французском обществе [22, 234]. После 1873 г. «Балалайка» не переиздавалась...
Если граф Жюльвекур написал свои книги за несколько лет до публикации работы Кюстина и покинул Россию незадолго до его визита в нашу страну, то виконт Шарль-Виктор Прево д'Арленкур (1788—1856) посетил Российскую империю спустя три года после Кюстина. Чем интересен взгляд виконта Арленкура? Как и Кюстин, он был легитимистом, то есть сторонником низложенной династии Бурбонов; побывал в тех же местах, тоже видел Петербург, Москву, Великий Новгород и Нижний; тоже не знал русского языка; общался также с блестящим великосветским обществом. То есть видели они примерно одно и тоже. Но книга виконта д'Арленкура, в отличие от работы маркиза де Кюстина, современному российскому читателю неизвестна, а на русский язык никогда не переводилась. Между тем, поэт, писатель-романтик и публицист Шарль-Виктор Прево д'Арленкур в первой половине XIX в. был широко известен, а в 1820-е гг., после публикации его романа «Отшельник», его популярность была сопоставима с популярностью Виктора Гюго; его даже прозвали «князем романтиков». Прекрасно знали его и в России, достаточно вспомнить цитату из пушкинского «Графа Нулина»: «Какой писатель нынче в моде?» — Все d'Arlincour и Ламартин».
Как и другие легитимисты, не желая оставаться во Франции «нелегитимного» короля Луи-Филиппа, он много путешествовал, и летом 1842 г. отправился в далекую Россию, за Поляной звездой, которую он называл своим талисманом. Именно так он назвал свой роман, увидевший свет одновременно с книгой Кюстина, в начале 1843 г. Книга написана в форме повести; рассказ ведется от первого лица. Это не путевые записки в классическом понимании, но и не художественное произведение.
Как и для Жюльвекура, для Арленкура Россия — это часть Европы, а в Петербурге путешественник чувствовал себя и вовсе, как дома, в том числе благодаря превосходному знанию французского языка российской знатью. Только одно исключение было за все время его путешествия: во время маневров император обратился к одному из офицеров с вопросом, кто командует данным соединением, и тот ответил: «Je». Как пишет виконт, «очевидно, «moi» он приберег для более подходящего случая» [23, 70].
Вообще, император Николай — это образец добродетелей. Его характер Арленкур объясняет через отношение к другим людям. Например, он рассказывает, что государь пришел навестить тяжело больного шефа Третьего отделения графа А.Х. Бенкендорфа. «Друг мой, — сказал ему император, протянув руку к окну, перед которым была огромная толпа, жаждавшая узнать новости о состоянии здоровья больного (тогда была эпидемия холеры. — Н.Т.), — вот истинное признание твоих заслуг, и это гораздо больше того, что я могу тебе дать» [23, 162-163].
Если для Кюстина крепостное право — это одно из важнейших препятствий для причисления России к разряду цивилизованных наций, то Арленкур подчеркивал его патриархальный характер и отмечал, взаимозависимость крестьян и помещиков. Если крестьяне несут свое бремя, то и хозяева имеют свои обязанности. Они должны кормить крестьян во время голода, лечить их во время болезней, заботиться о них в старости и во все времена решать их нужды [23, 194].
Арленкур не изображал Россию как страну без недостатков. Поругать ее он решил уже на обратном пути, отправившись 2 сентября на пароходе «Stor Fursten» в плавание: «Я достаточно похвалил империю царей, теперь могу и покритиковать» [24, 66]. И называет не две извечные российские беды, а три, но совсем другие: таможни, почтовые станции и паспорта. Вот эти три напасти, по его словам, и приводят в негодование иностранцев, и именно по этой причине, раздраженные, они плохо пишут о России.
Почему «Полярная звезда» Арленкура, в отличие от книги Кюстина, не стала бестселлером? Читатели работы Кюстина видели в ней то, что хотели увидеть, поскольку маркиз талантливо описал штампы и стереотипы, глубоко укоренившиеся не только в сознании европейцев, но на подсознательном уровне. Образ же России виконта Арленкура — иной, вовсе не демонический. Да, он местами идеализирует Россию, особенно в том, что касается взаимоотношений между помещиками и крестьянами и самого института крепостного права. Но он
вовсе не приукрашивает жизнь крестьян: «Представьте себе нагромождение бревен, кое-как покрытых досками. Представьте себе жилища без фундамента, одни из которых завалились на нос, другие — на спину, третьи — на крыло, и вы получите лишь слабое представление об этих домах. Создается впечатление, что их строили не люди, а звери <...> Внутри — ужасающая нищета: ни мебели, ни кроватей, ни воздуха, ни очага. Только солома, гниль, паразиты, зловоние и тьма. Коровы, овцы, лошади, все живут вместе, вместе с мужчинами, женщинами и детьми, которые, одетые в шкуры животных, мало чем от них отличаются. Где овца, где женщина? Где мужчина, где животное? Все смешалось. Все эти существа едят, пьют и спят вместе» [23, 295-296].
Главное же различие, на мой взгляд, заключается в следующем: если для Кюстина Россия не имеет ничего общего с европейской цивилизацией, являясь лишь «царством фасадов», то для Арленкура Россия, несмотря на всю ее специфику и жуткий образ жизни народа, является страной европейской, по крайней мере, в столицах, больших городах и в дворянском сегменте. Государь — не тиран, перед которым все равны в своем бесправии, а правитель, концентрирующий в своих руках все бразды правления, поскольку иначе Россией управлять невозможно, а жесткая иерархия и субординация, когда «каждый уровень с уважением взирает на высший уровень, и это доходит ... до Бога» [23, 165], также является благом, как и покорность и религиозность русского народа — «две защиты от испорченности века» [23, 164].
Какова же судьба этой книги о России? В 2011 и 2018 гг. вышли переиздания «Полярной звезды», что, на мой взгляд, связано с тем, что Арленкур был плодовитым и популярным в свое время писателем, и сейчас в целом наблюдается возрождение интереса к его наследию (например, в 2018 г. был переиздан его роман «Отшельник»).
Еще один пример забытой книги о России — это «Живописное путешествие по России», опубликованное в 1853 г. французским литератором и журналистом Шарлем де Сен-Жюльеном (1802—1869), много лет прослужившим в России. В 1831 г. он был приглашен на должность старшего лектора французского языка и истории французской литературы на филологический факультет Петербургского университета; в 1836 г. был назначен библиотекарем в Румянцевский музей; опубликовал ряд книг, в том числе «Путеводитель по Санкт-Петербургу», который изучал Бальзак перед поездкой в Россию. Осенью 1846 г. Сен-Жюльен вышел в отставку и тогда же стал членом-корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской академии наук с чином «придворного советника». Летом 1847 г. он отправился на родину, а весной 1851 г. снова оказался в России и совершил большое путешествие. Из Москвы он направился в Нижний Новгород и Казань, потом по Волге добрался до Астрахани; оттуда направился на Кавказ, в курортные города Пятигорск, Кисловодск и оказался в Тифлисе. Обратный путь проделал через Тамань, Керчь, Херсонес, Феодосию, потом направился в Одессу, а оттуда через украинские степи в Киев.
Россия, по мнению Ш. Сен-Жюльена, развивалась в русле западной цивилизации и совершила на этом пути большой прогресс, при этом сумев сохранить свою национальную самобытность. Сущность же русского национального характера он выразил предельно лаконично, и заключается она в одном единственном слове: «авось», или «avos», в интерпретации автора: «Никакие бедствия не смогут покорить Россию. Avos спасет от всего; это непереводимое слово означает одновременно веру в Бога, надежду на судьбу, подчинение силе вещей» [25, 5].
Книга Шарля де Сен-Жюльена, написанная ярко и увлекательно, не стала бестселлером. Как полагал известный французский исследователь Мишель Кадо, она появилась в очень неподходящий момент, накануне Крымской войны, когда публике было не до травелогов, особенно если в них Россия описывалась в позитивном ключе, а противник априори не может быть привлекательным. Думаю, появись книга в другое время, исключая, может быть, момент франко-русского сближения второй трети XIX века, а потом и франко-русского союза, ее ожидала бы примерно та же судьба, хотя в 2018 г. книга была переиздана.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, как мы увидели, в николаевской России побывало много французов, и многие оставили свои наблюдения (в рамках статьи была рассмотрена лишь небольшая часть книг французских авторов о России). То есть Россика была весьма обширна, и многие хотели повторить успех Кюстина. Однако в исторической памяти осталась лишь его книга. Большинство же книг, выходивших как до нее, так и после, быстро забывались и не оказывали особого
влияния на формирование общественного мнения. Почему так происходило? Почему не стали популярными книги, написанные в той же тональности, что и работа Кюстина, имеющие такой же скандально-пасквильный характер, и написанные весьма ярко и убедительно? На мой взгляд, дело в том, что Кюстин был первым. Он первым написал книгу, в которой создал демонический образ России и разрушил «легитимистский мираж». Все остальные авторы были лишь вторыми, подражателями и имитаторами, или, наоборот, ниспровергателями.
Кроме того, причиной забвения всех этих книг стала, на мой взгляд, непопулярность самого режима Июльской монархии в исторической памяти. Этот период в истории Франции вплоть до второй половины ХХ в. интерпретировался как слабый, переходный этап, когда не было достигнуто важных результатов, а зрели лишь причины для очередного революционного взрыва [26, 155-173].
Соответственно, в забвении оказался и весь огромный пласт литературы о путешествиях, которые были тогда в большой моде (здесь речь не идет о французской литературе той поры и неизменной популярности произведений Бальзака, Стендаля, Дюма, Мериме, Жорж Санд - и список можно продолжать и продолжать).
Пересмотр устоявшегося взгляда на период Июльской монархии, который в современной историографии анализируется как важный этап на пути формирования политических институтов Франции и возрождение интереса к истории постнаполеоновской Франции, равно как и в целом к истории XIX столетия, обусловил и интерес к травелогам и другим книгам о России, написанным в годы правления короля Луи-Филиппа. Весьма показательно, что работы, созданные как в духе работы Кюстина, так и в оппозиции к ней, активно издаются в последние годы в серии «Забытые книги».
Эти публикации «забытых книг» о России, конечно, связаны и с текущей политической конъюнктурой, местом и роль России в современном мире, а также страхами и опасениями перед пресловутой «русской угрозой». Жак Ле Гофф в книге «История и память», рассуждая о манипулировании ею, подчеркивал, что память «... питает, стремится спасти прошлое лишь для того, чтобы оно служило настоящему и будущему» [27, 135]. Повторю, память политически ангажирована, а стереотипы меняются очень медленно, поэтому образ России, созданный маркизом де Кюстином, весьма созвучен современному взгляду на нашу страну. Поскольку период русско-французского сближения в конце XIX - начале ХХ вв. оказался весьма кратким, позитивный взгляд на Россию был востребован очень непродолжительное время.
Поэтому гораздо активнее издаются «прокюстиновские» работы, в которых читатель увидит знакомый и растиражированный образ России и убедится в очередной раз, что она со времен путешествия маркиза не изменилась. Книги с иным взглядом на Россию если и переиздаются, то гораздо реже.
Список литературы
1. Julvécourt P. de. Balalayka, Chants populaires russes et autres тогсеаих de poésies traduits en vers en et prose. Р. Delloye, Desmé et C Éditeurs, 1837.
2. Бальзак О. Письмо о Киеве / Перевод, вступ. заметка и примечания В. Мильчиной. -Приложение к журналу «Пинакотека». 2000. № 13-14. С. 2-26.
3. Меттан Г. Запад — Россия: тысячелетняя война. История русофобии от Карла Великого до украинского кризиса. М.: Паулсен, 2016.
4. Ощепков А. Р. «Феномен Кюстина»: Книга «Россия в 1839 году». - Вестник МГЛУ. Выпуск 21 (707). 2014. С. 142-151.
5. Промыслов Н. В. Война против пространства и климата: французские воспоминания о кампании 1812 г. - Французский ежегодник 2012: 200-летний юбилей Отечественной войны 1812 года. М.: ИВИ РАН, 2012.
6. Vyazemsky P. A. Encore quelques mots sur l'ouvrage de M. de Custine: La Russie en 1839, à propos de l'article du Journal des Débats, du 4 janvier 1844. - Cadot M. La Russie dans la vie intellectuelle française. 1839-1856. P.: Fayard, 1967.
7. Орехов В. В. Миф о России во французской литературе первой половины XIX века. Симферополь: ОАО «Симферопольская городская типография», 2008.
8. Достоевский Ф. М. Ряд статей о русской литературе (1861). - Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 18. Л.: Наука, 1978.
9. Moureau F. Miroirs de textes: récits de voyage et intertextualité: Onzième Colloque du Centre de recherche sur la littérature des voyages. Nice, 5, 6 et 7 septembre 1997 / sous la responsabilité scientifique de François Moureau. Nice: Publications de la Faculté des lettres, arts et sciences humaines de Nice; Paris: Centre de recherche sur la littérature des voyages, Sorbonne, 1998.
10. Moureau F. Littérature des voyages / Groupe de recherche sur la littérature des voyages de l'Université Paris-IV; coll. dir. par François Moureau. Paris: Champion; Genève: Slatkine; Paris: Aux amateurs de livres. V. 1. 1986.
11. Строев А. Ф. Россия глазами французов XVIII — начала XIX века. - Логос. Философско-литературный журнал. 1999. №8. С. 8-41.
12. Грев К. де. Гоголь во Франции (1839-2009) / Сост., науч. ред. пер. Е. Е. Дмитриевой; под общ. ред. В. П. Викуловой. Москва-Новосибирск: Новосибирский изд. дом, 2014.
13. КюстинА. Россия в 1839 году. В 2 т. Пер. с фр. под ред. В. Мильчиной, И. Стаф. Под общ. ред., статья В. Мильчиной; Коммент. В. Мильчиной, А. Осповата. М.: Терра-Книжный клуб, 2000. Т. 2.
14. Ощепков А. Р. Образ России во французской прозе XIX века. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. М.: МПГУ, 2011.
15. Corbet Ch. A l' ère des nationalismes. L' opinion française face à l'inconnue russe (1799-1894). P.: M. Didier, 1967.
16. Lagny G. de. Le knout et les russes. Moeurs et organisation de la Russie. P.: D. Giraud éditeur, 1853.
17. Lacroix F. Les Mystères de la Russie, tableau politique et moral de l'Empire Russe. P.: Pagnerre, 1845.
18. Marmier 1843 — MarmierX. Lettres sur la Russie, la Finlande et la Pologne. P. Delloye, Éditeur, 1843. T. 2.
19. Barante P. de. Notes sur la Russie. 1835-1840. P.: Michel Lévy frères, 1875.
20. Milchina V. Légitimistes français sous la Monarchie de Juillet: image catastrophique de la France, image panégyrique de la Russie. - Revue Russe. 2011. № 37. L'auto-construction de l'image de la Russie et de la France au fil du temps. Р. 21-31.
21. Julvécourt P. de, Saint-Félix J., de. Autour du monde. P.: L.-F. Hivert, Libraire-Éditeur, 1834.
22. Мещерский А. В. Из мoeй cтaрины. - Никoлaй I. Пoртрeт нa фoнe имneрии. М.: Фонд С. Дубова, 2011.
23. Arlincourt Ch.-V. L' Étoile polaire. Т. 1. Р.: Dumont, Éditeur, 1843.
24. Arlincourt Ch.-V. L' Étoile polaire. Т. 2. Р.: Dumont, Éditeur, 1843.
25. [Saint-Julien Ch., de]. Voyage pittoresque en Russie par M. Charles de Saint-Julien, suivi d'un Voyage en Siberie, par M. R. Bourdier. P.: Belin-Leprieur et Morizot, 1854.
26. Таньшина Н. П. «Забытая» Июльская монархия: к вопросу о «модных» тенденциях в историографии. -Труды кафедры истории нового и новейшего времени СПбГУ. 2019. № 19 (1). С. 155-173.
27. Ле Гофф Ж. История и память. М.: Росспэн, 2013.
Информация об авторе
Таньшина Наталия Петровна, доктор исторических наук, профессор, профессор кафедры всеобщей истории Института общественных наук Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации; профессор кафедры новой и новейшей истории Московского педагогического государственного университета, г. Москва, Российская Федерация.
Автор-корреспондент
Таньшина Наталия Петровна, e-mail: nata.tanshina@mail.ru
HISTORICAL POLICY
Original Paper
"What kind of writer is in fashion today?" Images of Russia in the historical memory of the French
Natalia P. Tanshina 1 2 *
1 Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration,
Moscow, Russian Federation, ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7373-592X, e-mail: nata.tanshina@mail.ru
2 Moscow pedagogical state University, Moscow, Russian Federation, ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7373-592X, e-mail: nata.tanshina@mail.ru
Abstract:
This article provides an analysis of mechanisms of the formation of historical memory and oblivion on basis of books of French travelers who wrote about Russia during the Reign of Emperor Nicholas I. The article raises a question: many
travelers visited Russia in the 1830s and 1840s, and many of them left their observations in the form of travel notes, scientific works, stories, but most of these books were forgotten, and only the book of the Marquis A. de Custine "Russia in 1839" is widely known. The books about Russia by French authors: Charles de Saint-Julien, Viscount V. d'Arlencourt, Count Paul de Julvecourt, Germain de Lagny, Frederic Lacroix, Xavier Marmier, have never been translated to Russian. This is not to say that absolutely all these books are forgotten, however. Some of them are regularly published and translated into European languages, while others have never been reprinted or translated. However all of these books have never gained popularity of the A. de Custine's book. Is this due to the literary advantages or disadvantages of these books? What are the mechanisms of formation of historical memory and oblivion? What book remains remembered for generations? For what reasons were these books forgotten? The aim of this article is to highlight all the problems. In the article it is concluded that just the political bias of historical memory explains the popularity of works in the spirit of the book by A. de Custine, which recreates the negative image of Russia.
Keywords:
historical memory and oblivion, russika, Viscount V. d'Arlincourt, Marquis A. de Custine, Ch. de Saint-Julien, count P. de Julvecourt, G. de Lagny, F. Lacroix, Baron P. de Barante, X. Marmier, the Russian
Empire, travelogues, foreigners in Russia, Russian-French relations, stereotypes of mutual perception
References
1. Julvécourt P. de., 1837, Balalayka, Chants populaires russes et autres morceaux de poésies traduits en vers en et prose. P. Delloye, Desmé et C Éditeurs, 1837. (In French).
2. Bal'zak O. Pis'mo o Kieve / Perevod, vstup. zametka i primechaniya V. Mil'chinoj [Letter about Kiev / Translation, introductory note and notes by V. Milchina]. - In. Appendix to the magazine "Pinakoteka". 2000. no 13-14. S. 2-26 (In Russian).
3. Mettan G., 2016, Zapad — Rossiya: tysyacheletnyaya vojna. Istoriya rusofobii ot Karla Velikogo do ukrainskogo krizisa [West — Russia: the thousand-year war. History of Russophobia from Charlemagne to the Ukrainian crisis]. Moscow: Paulsen, 2016. (In Russian).
4. Oshchepkov A. R., 2014, «Fenomen Kyustina»: Kniga «Rossiya v 1839 godu» ["Custine's Phenomenon": the Book "Russia in 1839"]. - In. Vestnik MGLU. 2014. 21 (707). S. 142-151. (In Russian).
5. Promyslov N. V., 2012, Vojna protiv prostranstva i klimata: francuzskie vospominaniya o kampanii 1812 g. [War against space and climate: French memories of the campaign of 1812]. - In. French Yearbook 2012: 200-year anniversary of the Patriotic war of 1812.Moscow: IVI RAN, 2012. (In Russian).
6. Vyazemsky P. A., 1967, Encore quelques mots sur l'ouvrage de M. de Custine: La Russie en 1839, à propos de l'article du Journal des Débats, du 4 janvier 1844. - In. Cadot M. La Russie dans la vie intellectuelle française. 1839-1856. Paris: Fayard, 1967. (In French).
7. Orekhov V. V., 2008, Mif o Rossii vo francuzskoj literature pervoj poloviny XIX veka [The Myth of Russia in French literature of the first half of the XIX century]. Simferopol': oAo «Simferopol'skaya gorodskaya tipografiya», 2008. (In Russian).
8. Dostoevskij F. M., 1978, Ryad statej o russkoj literature (1861) [Some articles about Russian literature (1861). -In. Complete collection. In 30 vol.] T. 18. Leningrad: Nauka, 1978. (In Russian).
9. Moureau F., 1998, Miroirs de textes: récits de voyage et intertextualité: Onzième Colloque du Centre de recherche sur la littérature des voyages. Nice, 5, 6 et 7 septembre 1997 / sous la responsabilité scientifique de François Moureau. Nice: Publications de la Faculté des lettres, arts et sciences humaines de Nice; Paris: Centre de recherche sur la littérature des voyages, Sorbonne, 1998. (In French).
10. Moureau F., 1986, Littérature des voyages / Groupe de recherche sur la littérature des voyages de l'Université Paris-IV; coll. dir. par François Moureau. Paris: Champion; Genève: Slatkine; Paris: Aux amateurs de livres, 1986. V. 1. (In French).
11. Stroev A. F., 1999, Rossiya glazami francuzov XVIII — nachala XIX veka [Russia through the eyes of the French of the XVIII-early XIX century]. - In. Logos. Philosophical and literary journal, 1999. no. 8. S. 8-41. (In Russian).
12. Grève C. de, 2014, Gogol' vo Francii (1839-2009) / Sost., nauch. red. per. E. E. Dmitrievoj; pod obshch. red. V. P. Vikulovoj. [Gogol in France] Moskva-Novosibirsk: Novosibirskij izd. dom. (In Russian).
13. Kyustin A., 2000, Rossiya v 1839 godu. V 2 t. Per. s fr. pod red. V. Mil'chinoj, I. Staf. Pod obshch. red., stat'ya V. Mil'chinoj; Komment. V. Mil'chinoj, A. Ospovata [Russia in 1839. In 2 vols. Per. with FR. ed. V. Milchina, I. Staf. Under the General editorship of article V. Milchina; Comments. V. Milchina, A. Ospovat]. Moscow: Terra-Book club, 2000. (In Russian).
14. Oshchepkov A. R., 2011, Obraz Rossii vo francuzskoj proze XIX veka. Avtoreferat dissertacii na soiskanie uchenoj stepeni doktora filologicheskih nauk [The Image of Russia in French prose of the XIX century. Abstract of the dissertation for the degree of doctor of Philology]. Moscow: MPGU, 2011. (In Russian).
15. Corbet Ch., 1967, A l'ère des nationalismes. L'opinion française face à l'inconnue russe (1799-1894). Paris: M. Didier, 1967. (In French).
16. Lagny G. de., 1853, Le knout et les russes. Moeurs et organisation de la Russie. Paris: D. Giraud éditeur, 1853. (In French).
17. Lacroix F., 1845, Les Mystères de la Russie, tableau politique et moral de l'Empire Russe.Paris: Pagnerre, 1845. (In French).
18. Marmier X., 1843, Lettres sur la Russie, la Finlande et la Pologne. P. Delloye, Éditeur, 1843. T. 2. (In French).
19. Barante P. de., 1875, Notes sur la Russie. 1835-1840. Paris: Michel Lévy frères, 1875. (In French).
20. Milchina V., 2011, Légitimistes français sous la Monarchie de Juillet: image catastrophique de la France, image panégyrique de la Russie. - Revue Russe. 2011. no. 37. L'auto-construction de l'image de la Russie et de la France au fil du temps. P. 21-31. (In French).
21. Julvécourt P. de, Saint-Félix J., de., 1834, Autour du monde. Paris: L.-F. Hivert, Libraire-Éditeur, 1834. (In French).
22. Meshcherskij A. V., 2011, Iz moej ctariny. - Nikolaj I. Portret na fone imperii [From my old days. - In. Nikolai I. Portrait against the background of the Empire]. Moscow: Fond S. Dubova, 2011. (In Russian).
23. Arlincourt Ch.-V., 1843, L Étoile polaire. T. 1. Paris: Dumont, Éditeur, 1843. (In French).
24. Arlincourt Ch.-V., 1843, L Étoile polaire. T. 2. Paris: Dumont, Éditeur, 1843. (In French).
25. [Saint-Julien Ch., de]. Voyage pittoresque en Russie par M. Charles de Saint-Julien, suivi d'un Voyage en Siberie, par M. R. Bourdier. Paris: Belin-Leprieur et Morizot, 1854. (In French).
26. Tan'shina N. P., 2019, «Zabytaya» Iyul'skaya monarhiya: k voprosu o «modnyh» tendenciyah v istoriografii ["Forgotten" July monarchy: on the question of "fashionable" trends in historiography]. - In. Proceedings of the Department of history of the new and modern times of St. Petersburg state University. 2019. no. 19 (1). S. 155173. (In Russian).
27. Le Goff Zh., 2013, Istoriya i pamyat' [History and memory] Moscow: Rosspen, 2013. (In Russian).
Information about the author
Natalia P. Tanshina, Dr. Sci. (History), Prof., Professor of the Department of General History of the Institute of Social Sciences of the Russian Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation; Professor, Department of Modern and Contemporary History, Moscow State Pedagogical University, Moscow, Russian Federation.
Corresponding author
Natalia P. Tanshina, e-mail: nata.tanshina@mail.ru
Наука. Общество. Оборона 2311-1763
2021. Т. 9. № 3 Online ISSN
Science. Society. Defense 2021. Vol. 9. № 3
