CC BY
84
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2010. № 2
М.Я. Цвиллинг,
профессор, кандидат филологических наук, заведующий кафедрой Теории
истории и критики перевода Московского государственного лингвистического университета
КАК Я ВЫУЧИЛ НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК
В центре внимания статьи — подготовка военного переводчика в Военном институте иностранных языков и последующая работа переводчика на фронте. Автор статьи рассказывает о становлении подготовки военных переводчиков в послевоенный период, о расцвете всех видов переводческой работы с немецким языком, а также научного и педагогического направлений в германистике.
Ключевые слова: Военный институт иностранных языков, военный переводчик, факультет, разведчик, доброволец, агитационная работа, лагерь военнопленных, преподавание, учебные пособия, кандидат наук, профессор, заведующий кафедрой.
Mikhail Ya. Tsvilling,
Dr.Sc (Philology), Professor, Head of Chair of Translation Critics and History at Moscow State University of Linguistics.
How I learnt the German Language
The article focuses on the process of training of military interpreters at the Military Institute of Foreign Languages and their further work at the front line. The author dwells on both the question of the post-war development of military interpreters' training and the flourishing of all kinds of interpreters' activities related to the German language as well as scientific and pedagogical work in Germanic Studies.
Key words: Military Institute of Foreign Languages, military interpreter, faculty, spy, volunteer, propaganda, POW camp, education, manuals, PhD, Professor, Chairholder.
Начнём с того, что мне посчастливилось вырасти билингвом. Мои родители были штатными работниками Народного комиссариата внешней торговли, поэтому я попал за границу, когда мне ещё не было и года. Так что первые десять лет своей жизни я провел за границей. Мы жили в Верхней Силезии, которая до Первой мировой войны принадлежала Германии, поэтому и население там в 1930-е гг. было в основном немецкоязычным. Когда мне было шесть лет, мама определила меня в школу с немецким языком обучения. Эта школа находилась в городе Катовице на территории современной Польши.
Возвратившись в 1935 г. с мамой в Советский Союз, я стал учеником немецкой школы в Ленинграде, а после нашего переезда
в Москву я учился в известной Karl-Liеbknecht-Schu1e1 — до самого её закрытия в 1938 г. Кстати, в этой же школе на два или три класса старше меня училась известная переводчица Татьяна Ступ-никова2. Мы с ней снова встретились в 1957 г., когда я активно занимался синхронным переводом. Она была сотрудником Библиотеки иностранной литературы в Москве, где одно время работала и моя мама.
Таким образом, только за три года до начала войны я потерял постоянную связь с живым немецким языком, но к этому времени, к тринадцати годам, язык уже достаточно прочно закрепился в моём сознании.
Начало войны
К началу войны в возрасте шестнадцати лет я закончил 9-й класс средней школы. Буквально через неделю после нападения Гитлера на Советский Союз школьники-старшеклассники были мобилизованы для строительства оборонительных сооружений на дальних подступах к Москве. Нас, т.е. все старшие классы нашей школы, тоже отправили в первых числах июля 1941 г. из Москвы в западном направлении. Сначала никто толком не знал, куда и зачем нас направляют. Мы оказались в районе станции Издешково, где железная дорога Москва—Берлин пересекает Днепр. Мы строили противотанковые рвы, или так называемые эскарпы: это стена, сооружаемая на берегу реки, для того чтобы танк не смог на неё взобраться. В конце нашего пребывания там мы попали под бомбёжки, а некоторые группы даже оказались в окружении. Об этом пишет в своих воспоминаниях писатель Борис Васильев3, мой ровесник, находившийся тогда на том же рубеже.
1 Немецкая школа имени Карла Либкнехта в Москве (1924—1938) — первоначально создана для обучения детей из семей иностранных, в основном немецких, политэмигрантов, сотрудников Коминтерна и др. В дальнейшем в школу стали принимать также детей советских граждан. Преподавание велось на немецком языке, и школа в целом отличалась высоким уровнем обучения. Многие выпускники связали свою профессиональную жизнь именно с работой в области перевода. Школа была преобразована в связи с ликвидацией обучения на национальных языках и повсеместным переходом на русский язык обучения.
2 Ступникова Татьяна Сергеевна (1923—2005) — переводчик-синхронист на Нюрнбергском процессе, затем переводчик немецкой художественной литературы и научный сотрудник Библиотеки иностранной литературы. Её воспоминания легли в основу автобиографической книги «Ничего, кроме правды».
3 Васильев Борис Львович (1924) — писатель, киносценарист, драматург. Участник Великой Отечественной войны. По профессии — военный инженер-испытатель. Военный опыт лёг в основу почти всех его произведений. Автор повестей «А зори здесь тихие...» (1969), «И был вечер, и было утро» (1989), романов «В списках не значился» (1974), «Были и небыли» (1978), «Завтра была война» (1984), киносценариев, в том числе и по собственным произведениям.
Через три недели, в двадцатых числах июля, нас оттуда вывезли. С приключениями мы добрались до Москвы как раз накануне первой бомбежки, так сказать, из огня да в полымя. Помню, что первую ночь я провел в бомбоубежище в подвале Театра Революции, нынешнего Театра имени Вл. Маяковского — это было одно из первых зданий, поврежденных немецкой бомбой. Мы почувствовали этот удар, сидя в подвале. Внезапно погас свет и поднялась паника среди женщин. Но в результате никто не пострадал.
Мы оставались тогда в Москве, дежурили на чердаках или просто на улице, поскольку налёты на город стали регулярными. Основным видом поражающих средств, которые применялись против жилых кварталов, были зажигательные бомбы. Эти бомбы для человека не опасны, если они не попадают непосредственно в него. Зажигательная бомба представляет собой болванку весом в пару килограммов, она не взрывается, а горит ярким пламенем, как сварка, и деревянные конструкции вспыхивают от него моментально. Эти бомбы мы подцепляли лопатой или хватали клещами и бросали в ящик с песком или на землю, а потом засыпали песком.
Учёба на курсах военных переводчиков
В августе 1941 г. я узнал, что производится набор на курсы военных переводчиков при военном факультете, который был подразделением Второго московского государственного педагогического института иностранных языков. С самим институтом я так никогда и не соприкоснулся, так как его вскоре закрыли.
В июле мне исполнилось 16 лет, а в начале августа я получил паспорт и, уже будучи почти полноправным гражданином, отправился по названному мне адресу — на курсы военных переводчиков. Там сначала протестировали мои знания немецкого языка. Естественно, я не очень хорошо знал военную терминологию, но языком владел свободно. Мне пришлось заполнить многостраничную анкету — тогда это было обязательно. В ней были и такие вопросы, как, например, служил ли кто-нибудь из родственников в белой или царской армии. Причем ответить неправильно было опасно — за это можно было поплатиться. Я честно указал, что мой отец был унтер-офицером царской армии. Сей факт вызвал некоторые сомнения, но потом всё уладилось, и меня приняли на шестинедельные курсы военных переводчиков. Слушателями курсов были в основном студенты-старшекурсники языковых вузов или филологических факультетов, отчасти даже преподаватели немецкого языка, моих ровесников было всего два-три человека.
На курсах нас обучали немецкой военной терминологии, военному делу и элементарным знаниям, которые были необходимы офицеру: владению стрелковым оружием, строевой подготовке
9 ВМУ, теория перевода, № 2
129
и т.д. Но такое спокойное течение учёбы прервалось уже где-то в первых числах октября 1941 г., потому что резко обострилась ситуация под Москвой4.
Как известно, немецкие войска под командованием генерала Гудериана5 приближались к Москве, почти не встречая сопротивления, так как основные части Красной Армии были разбиты ещё раньше. На фронт бросали всех, кто только попадался под руку: в первую очередь ополчение и курсантов военных учебных заведений. С наших курсов тоже многих отправили на фронт, в большинстве своём это были взрослые мужчины. Для дальнейшего обучения на курсах оставили только женщин и подростков, не достигших совершеннолетия. Меня же и нескольких моих товарищей перевели с краткосрочных курсов на Военный факультет Второго МГПИИЯ. Нас сразу взяли на второй курс, чтобы потом подготовить к преподавательской деятельности.
Однако вскоре учёба на курсах была прекращена и заменена боевой подготовкой. Нас всех перевели на казарменное положение. Мы готовились к тому, что в любой момент нас могут отправить на фронт, чтобы задержать немецкие войска до тех пор, пока не подойдут пополнения из Сибири. Но наш начальник, генерал Николай Николаевич Биязи6, всё-таки сумел убедить командова-
4 30.09.1941 г. фашистские войска перешли в активное наступление на Москву через Орёл (с юго-запада) и Вязьму (с запада). В течение недели были заняты города, составлявшие Вяземскую линию обороны Москвы. 15.10. Государственный Комитет Обороны принял постановление «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы». 16.10. называют «чёрным днём» в обороне Москвы, так как шла спешная эвакуация учреждений и предприятий, и город был охвачен паникой. Вторая, Можайская, линия обороны во второй половине октября также была прорвана, и только к 30.10.1941 г. наступление гитлеровских войск было в основном остановлено в 80—100 км от Москвы.
5 Гудериан Хайнц Вильгельм (1888—1954) — генерал-полковник немецкой армии, военный теоретик. В октябре 1941 г. был назначен командующим 2-й танковой армией,ведшей наступление на Москву. В декабре 1941 г. за поражение под Москвой снят с должности и отчислен в резерв. Автор книги «Воспоминания солдата».
6 Биязи Николай Николаевич (1893—1973) — генерал-лейтенант, кандидат военных наук. Окончил театральное училище в Одессе, Военную академию имени Фрунзе, Академию Генерального штаба. Владел 14 языками. В 1923—1927 — начальник Объединённой командной школы имени В.И. Ленина в Ташкенте. В 1936—1938 — военный атташе в Италии. Инициатор создания и первый начальник (1940—1942) Военного факультета при 2-м МГПИИЯ и Военного института иностранных языков Красной армии (1944—1947). В 1943—1944 — заместитель командующего Закавказским фронтом, занимался формированием специальных ударных отрядов альпинистов и лыжников для борьбы с гитлеровскими альпийскими стрелками. Первый дипломированный футбольный судья России (1912), чемпион Красной Армии по пулевой стрельбе (1922), чемпион СССР по стрельбе из боевой винтовки (1928), судья Всесоюзной категории по боксу. Автор 35 научных работ по лингвистике и военному делу.
ние в том, что как боевая единица мы едва ли представляем какую-то ценность, а как резерв переводческих кадров — незаменимы, так как в этой затяжной войне потребуется много специалистов с хорошими знаниями немецкого языка. В итоге нам разрешили покинуть Москву. Правда, на построении генерал Биязи сказал, что каждого, кто произнесёт слово эвакуация, он отдаст под трибунал как паникёра. Это называлось не эвакуация, а плановая передислокация, и только этот термин мы смели употреблять.
Передислоцировали нас в Ставрополь-на-Волге, старинный городок, на месте которого сейчас процветает автоград Тольятти7. В то время там размещался наш военный факультет, основной базой которого был не сам город, а расположенный в нескольких километрах от него санаторий-кумысолечебница. Там и продолжалось обучение специалистов-переводчиков. Помещения санатория приспособили под жилые, административные, учебные комнаты и под столовую.
Учёба заняла первый год моего пребывания в Ставрополе. Однако собственно занятиям отводилась в лучшем случае треть времени, потому что много сил уходило на внутреннюю службу: дневальство, караульную службу и хозяйственные дела, т.е. на лесозаготовки и другие работы, которые нам были необходимы для жизнеобеспечения. В основном этим приходилось заниматься молодёжи, но не из-за того, что существовала дедовщина, а просто потому, что старшие ребята знали язык хуже, чем мы. Преподаватели и командование понимали, что отрывать их от учёбы — значит лишить возможности усвоить свои специальности, а мы могли «экономить» на тех уроках, которые для нас были уже «избыточными».
Первый год я числился слушателем: нас тогда называли не курсантами, а слушателями высших военных учебных заведений.
Наши преподаватели были очень преданы своему делу, они сами создавали учебные пособия по разным аспектам языка. В качестве примера можно привести учебники Москальской8, Гофма-
7 Ставрополь-на-Волге (с 1964 — Тольятти) — город в Куйбышевской области на левом берегу Волги. При строительстве Куйбышевской ГЭС (с 1950 г.) попал в зону затопления будущего водохранилища и в 1954—1955 гг. был перенесён на более возвышенное место.
8 Москальская Ольга Ивановна (1914—1982) — доктор филологических наук, профессор. Работала в военном институте иностранных языков до 1956 г.: начальник кафедры немецкого языка (с 1942), начальник кафедры германской филологии (с 1946), помощник начальника института (с 1952). В 1956— 1982 гг. — заведующая кафедрой грамматики и истории немецкого языка в МГПИИЯ, главный редактор журнала «Иностранные языки в школе». Автор учебников для вузов, более 100 статей. Редактор «Большого немецко-русского словаря» в 2 томах (М., 1969).
на9, а также Нины Александровны Липеровской10, учебники которой переиздавались после войны уже в переработанном виде. Несмотря на то что у нас имелась своя типография, возможности всё же были ограниченны, и мы отчасти пользовались и довоенными учебниками.
Одним из руководителей курсов был Александр Михайлович Таубе. Я затрудняюсь сказать, сколько ему к тому времени было лет, но наверняка больше пятидесяти. В наших глазах он выглядел стариком. Начинал он свою деятельность ещё в царское время, служил инженером на флоте, выпустил перед войной несколько военных словарей на разных языках11.
Другим нашим преподавателем, который мне особенно запомнился, был Борис Эммануилович Шванебах, впоследствии издавший учебник по немецкому военному переводу12. Он преподавал нам организацию вооружённых сил Германии, поскольку имел и личный опыт работы переводчиком на «объектах», где офицеры Рейхсвера13 испытывали вместе с командирами Красной Армии запрещённую Версальским договором военную технику14. Так что
9 Гофман Евгений Абрамович (1918—1986) — переводчик, один из основоположников преподавания синхронного перевода. Окончил ВИИЯ в 1940 г. (выпускник первого набора военфака), оставлен в качестве адъюнкта для подготовки к преподаванию военного перевода. Работал в ВИИЯ до 1956 г. преподавателем и старшим преподавателем немецкого языка. Руководитель группы советских переводчиков на Нюрнбергском процессе. С 1956 — старший преподаватель и исполняющий обязанности профессора кафедры немецкого языка Военной академии бронетанковых войск. Автор учебников (см., например: ГофманЕ.А., КуриленкоП.Н. Синхронный перевод. М., 1987).
10 Н.А. Липеровская (ум. 1969) — старший преподаватель кафедры немецкого языка ВИИЯ (1940 или 1941—1956). С 1956 г. — редактор в редакции словарей германских языков издательства национальных и иностранных словарей (после реорганизации переименовано в издательство «Советская энциклопедия»), затем издательства «Русский язык». Автор учебников: «Самоучитель немецкого языка» (2-е изд. М., 1965), «Учебник немецкого языка» (4-е изд. М., 1967).
11 Таубе Александр Михайлович — полковник, начальник кафедры военного перевода ВИИЯ (1941—1956). Автор «Военного немецко-русского словаря» (М., 1931), «Военного французско-русского словаря» (М., 1931), «Военного англо-русского словаря» (М., 1938).
12 Шванебах Борис Эммануилович (1903—1981) — выпускник Царскосельского лицея. Кандидат филологических наук, доцент института имени М. Тореза в Москве. Автор «Руководства по немецкому военному переводу» (М., 1943), ряда учебников и книг.
13 Reichswehr (нем.) — вооружённые силы Германии в 1919—1935 гг., состоявшие, согласно Версальскому договору, из сухопутных войск и военно-морского флота.
14 Версальский мирный договор завершил Первую мировую войну. Подписан 28.06.1919 г. в Версале (Франция) США, Англией, Францией, Италией и Японией, с одной стороны, и капитулировавшей Германией — с другой. Германии запрещалось иметь военно-воздушные силы, танки, зенитную, тяжёлую и противотанковую
преподаватели у нас были толковые, и преподавать мы начинали тоже под их руководством. Генерал Биязи и его ближайшие помощники понимали свои задачи правильно, не как некоторые последующие начальники.
В начале 1942 г., вскоре после нашей передислокации в Став-рополь-на-Волге, был издан приказ о формировании Военного института иностранных языков, который до этого самостоятельно не существовал. Это был просто военный факультет при 2-м МГПИИЯ. Параллельно с ним существовал военный факультет при Московском институте востоковедения, который осенью 1941 г. был передислоцирован из Москвы в Фергану. После издания приказа о слиянии обоих факультетов в Военный институт иностранных языков факультет института востоковедения был переведён из Ферганы в Ставрополь-на-Волге. Таким образом, летом 1942 г. мы там соединились. Вновь прибывшим отвели другие помещения, но у нас было общее начальство, общая служба. Подавляющее большинство слушателей Военного института изучали немецкий язык. По окончании института нас распределяли кого куда. Например, в Среднеазиатский и Дальневосточный военные округа направляли восточников, среди которых были японисты и китаисты, готовые принять участие в боевых действиях против Японии на территории Кореи и Китая.
В Военном институте, конечно, же обучались не только переводчики. Контингент вуза был довольно разнообразным, потому что часть слушателей набрали ещё в довоенные годы, когда обучение было четырёхгодичным. Некоторых слушателей переводили со старшего курса гражданского вуза на старший курс Военного института. Они оканчивали институт уже через год и получали соответствующие дипломы.
До войны на учёбу принимали только отслуживших в армии; действительная служба в то время продолжалась три, а для младших командиров даже четыре года. Это были люди, имевшие звания, соответствующие нынешним офицерским, примерно от лейтенанта до капитана. Многие из них участвовали в операциях на Дальнем Востоке, в Польше и Бессарабии, среди них были и участники Финской войны. Относились они к нам по-отечески
артиллерию, подводные лодки, линкоры водоизмещением свыше 10 000 т и крейсеры — свыше 6000 т, а также Генштаб в любой форме. Благодаря сотрудничеству командования Рейхсвера с руководством СССР, которое также было заинтересовано в подготовке военных кадров и разработке перспективных видов вооружения, во второй половине 1920-х гг. на территории СССР было создано несколько секретных военных объектов Рейхсвера (авиашколы, испытательные полигоны для химического и тяжёлого танкового вооружения).
и учили нас, мальчишек, уму-разуму и выживанию в тех достаточно трудных условиях. К сожалению, сейчас из них никого уже нет в живых: они были старше нас минимум на пять-шесть лет, так что им сейчас было бы где-то под девяносто. Во всяком случае, среди моих знакомых таких уже не осталось.
На курсах мы жили дружной семьёй. Даже военные невзгоды нас как-то мало затрагивали: снабжение было скудным, но регулярным, а это для того времени было уже немаловажно. Осенью 1943 г. мы вернулись в Москву, когда ситуация на фронте уже более-менее нормализовалась. Сначала нас разместили в школьных зданиях, но к лету 1944 г. нам выделили здание Красных казарм в Лефортове, где до сих пор находится военное учебное заведение — факультет иностранных языков Военного университета — преемник Военного института.
Преподавание на курсах военных переводчиков
К преподавательской деятельности я приступил уже летом 1942 г А было это так. Однажды после смены с караула меня совершенно неожиданно вызвали к начальнику факультета. Я думал, что получу какой-нибудь выговор за нарушение в караульной службе, потому что за сутки на посту были какие-то шероховатости. Но оказалось, что мне поручают преподавать на курсах, так как ожидается пополнение курсантов. К этому времени курсы стали уже регулярными, с четырёхмесячным сроком обучения, и набирали туда в основном ребят с приличными школьными знаниями. Через эти курсы прошли и некоторые известные люди, в частности актер Владимир Этуш15 и композитор Эшпай16. Многих слушателей отправляли на фронт ещё из Москвы, начиная с первых недель войны. Стоит отметить, что каждый из нас стремился попасть на фронт. В то время патриотизм был чем-то вполне естественным, а не просто лозунгом, тем более когда наша страна оказалась в таком положении. Мы постоянно подавали рапорты с просьбой отправить нас на фронт, но генерал Биязи как-то собрал молодых преподавателей и сказал, мол, нечего «рыпаться», командованию лучше знать, где мы нужнее. И пригрозил отправить нас в какую-нибудь тыловую строительную часть вместо фронта, если мы будем надоедать ему своими рапортами.
Чтобы как-то легализовать и закрепить наше положение, он выдал нам дипломы, хотя большинство из нас ещё не успели за-
15 Этуш Владимир Абрамович (1923), с 1945 — актёр Театра имени Евгения Вахтангова.
16 Эшпай Андрей Яковлевич (1925) — композитор, ученик Арама Хачатуряна. Автор оперетты, балетов, симфоний и музыки к кинофильмам. Во время войны — военный переводчик на 1-м Белорусском фронте.
кончить вуз. Эти дипломы были оформлены в волевом, приказном порядке. В них, правда, записали, что квалификация нам присвоена не решением государственной экзаменационной комиссии, а решением академической выпускной комиссии. Мне неизвестны юридические основания для такого диплома. Нам говорили, что он действителен на время войны, а потом придётся получать «нормальный» диплом.
Так мы из слушателей превратились в адъюнктов — так в военных учебных заведениях до сих пор называют аспирантов, хотя ни о какой аспирантуре никто из нас и не думал. Это был просто более солидный статус. Нам полагалось несколько большее денежное довольствие, хотя это было для нас не особенно важно. Мы получали в размерах хоть и скудной, но регулярной нормы продовольственного снабжения всё, что нам было нужно. Небольшое количество денег я даже мог отсылать своей сестре-студентке в Свердловск по аттестату: оформлялся специальный документ, и деньги поступали через военкомат по месту её жительства.
Так в 1942 г., когда мне было семнадцать лет, я начал преподавать на военно-морском факультете. Он был сформирован для подготовки переводчиков военно-морского флота. Слушатели факультета носили военную форму, начальство было из числа моряков. Я сам, как и все мальчишки, интересовался флотом только в детстве. Но Таубе, наш руководитель, хорошо знал флот, у него имелось много специальной литературы, хотя и несколько устаревшей. Под его руководством я и приобщился к преподаванию военно-морского перевода и спустя много лет даже участвовал в издании немецко-русского военно-морского словаря17.
Занятия летом 1942 г. проходили не в аудиториях, а на прилегающей к санаторию благоустроенной территории. Там были скамеечки, дорожки, столики, на краю санатория уже начинался лес. Для занятий мы дополнительно поставили во дворе скамейки и столы. Вместо звонка раздавался сигнал горниста, оповещающий начало и конец занятия.
Мои студенты набирались из школьников: это были либо мои ровесники, либо ребята на год-два старше меня. Они уже обладали базовыми знаниями немецкого языка на хорошем школьном уровне. В округах при военкоматах работали специальные комиссии, которые отбирали среди призывников ребят, пригодных для подготовки в качестве офицеров: кого в авиацию, кого на флот. кого в танковые войска, а кого и в переводчики. Учились они, в общем-то, хорошо, так как плохо учиться было просто нельзя — вылетишь моментально.
17 Цвиллинг М.Я., Яхонтов Ю.А. Немецко-русский военно-морской словарь. М., 1961.
В моей работе начинающего преподавателя случались и смешные эпизоды. Прихожу однажды на занятия, а ребята говорят, что я не из их группы. Я им пытаюсь объяснить, что я — их преподаватель. Рядом проходили занятия старшего преподавателя, и мне пришлось позвать эту даму, чтобы она подтвердила, что я действительно преподаватель группы. У меня тогда была солдатская форма, звания ещё не было, так как первое звание я получил лишь осенью 1942 г., перед поездкой в лагерь военнопленных. Но в целом всё проходило без дисциплинарных проблем, ученики понимали, что я их преподаватель. Человек в таком молодом возрасте ещё не способен и не склонен к самоанализу, он воспринимает жизнь такой, какая она есть. Поговаривали, что я нравился многим слушательницам. Конечно же, мне это было приятно и не мешало преподавать, даже, наоборот, помогало общаться, проявлять остроумие. Дистанция сохранялась, но свободное от занятий время мы проводили вместе: танцевали, развлекались, обсуждали различные темы, между нами не было «стенки». Но в то же время я не допускал фамильярности в отношении с учениками, они меня уважали.
Я довольно долго обучал людей старше меня или одного со мной возраста. Наверное, лишь через десять лет после окончания войны возрастные различия между мной и моими учениками изменились. В первые послевоенные годы бывшие студенты, после фронта возвращались доучиваться. У них был перерыв в учёбе два-три года. Само собой, они приходили более зрелыми, нежели я. У меня перерыва в учёбе практически не было, потому что несколько месяцев пребывания на фронте не прервали учёбу, тем более что сразу после окончания войны для нас создали экстернатуру.
Со своими бывшими слушателями военных курсов я поддерживал дружеские отношения в течение многих лет, мы и до сих пор встречаемся. После 60-летия Победы, кажется, в конце мая или в начале июня в Военном институте проходил День военного переводчика. В этот день в Москве в Лефортовском парке обычно снимают летнее кафе, где собирается много людей: и бывшие преподаватели, и выпускники, и нынешние слушатели. Однажды я пошёл на это мероприятие в военной форме, которую сам заказал себе к 60-летию Победы. Помню, подходит человек, примерно моего возраста, тоже далеко не молодой и говорит: «О, капитан Цвиллинг!». Я ему говорю, что уже я подполковник, а не капитан. А он: «Для нас вы остались капитаном». Он учился у меня где-то в конце сороковых годов. Сейчас ему тоже около восьмидесяти.
Что касается методики преподавания, старшие преподаватели провели со мной инструктаж, поскольку я раньше никогда не преподавал. Главный методический принцип, который мне внушили и который я сейчас часто повторяю своим ученикам, гласит: сна-136
чала задай вопрос, а потом назови, кто на него должен ответить. Даже такой простой принцип мне нужно было как-то освоить.
Учёба начиналась с повторного фонетического курса. Образцовое произношение мы не отрабатывали, но слушатели не должны были хотя бы путать такие слова, как «schießen» и «scheissen», это даже вошло в поговорку. Грамматику и лексику мы отрабатывали на простых упражнениях и текстах. Но при этом как можно раньше переходили к военной тематике: сначала повседневная жизнь, а потом элементарные сведения из боевых действий.
Звукозаписывающей аппаратуры на курсах, к сожалению, в то время вообще не было. На первых порах звукозапись велась на пластинках, где специальным резцом снималась стружка. Только потом перешли к магнитофонам. Когда генерал Биязи отправлял нас на практику на фронт, он дал нам задание привозить всё, что может представлять интерес для учебного процесса, в частности трофейные материалы, письменные тексты, научную и учебную литературу. Собственно, учебник Шванебаха и построен на материале, собранном именно таким образом: немецкие ордена, медали, значки за участие в тех или иных боевых действиях, знаки различия, офицерские погоны, петлицы. У нас на курсах из них был даже сделан особый кабинет-музей.
Биязи ещё объяснил нам, что такое магнитофон — мы этого и не знали. Причем тогда в магнитофоне использовали не плёнку, а магнитную проволоку. Он сказал, что магнитофоны могут быть в немецких почтовых или телеграфных отделениях. Обнаружив подобное невиданное нами ранее устройство, мы должны были сказать, объяснял нам Биязи, что у нас приказ демонтировать звукозаписывающее оборудование и переслать его в институт. Конечно, никто и слушать бы не стал, если бы на почту пришёл какой-нибудь лейтенантик и приказал переслать магнитофоны в Военный институт, но мне они и не попадались. Зато была ценная для учебного процесса литература, однако часть её у меня отобрали на пограничном контроле на границе Германии и Советского Союза, когда я возвращался с фронта. Никаких паспортов и виз не было, проверяли личные документы, командировочное удостоверение, смотрели, что везёшь. У меня с собой была большая сумка типа вещмешка, набитая литературой. Её отобрали, несмотря на мои попытки уверить, что книги я везу для учебных целей...
Во время обучения мы пытались приобщиться и к практике. В частности, Шванебах получал мешки с перехваченной солдатской почтой и документами низового звена, которые велись от руки, и мы учились их расшифровывать. Например, было такое задание: студент получал два-три письма, к следующему занятию он их расшифровывал и прочитывал, а потом переводил. Таким способом
мы учились разбирать солдатский почерк, ведь письма часто были написаны неграмотно и с сокращениями.
Был ещё и другой, более радикальный способ привить нам практические навыки: производственная практика в лагерях военнопленных. Первый раз я оказался на такой практике осенью 1942 г Это было ещё до перехода в наступление наших войск под Сталинградом. Оно началось 19 ноября 1942 г., а мы вернулись с практики как раз под праздник, 7 ноября, — это были самые тяжёлые времена на фронте. Нас отправляли на практику в две очереди, и я попал во вторую. От тех, кто оказался в первой очереди, я узнал, что нас везут в лагерь военнопленных, расположенный где-то на Волге недалеко от Казани.
Там находился большой лагерь военнопленных. Мы проводили среди них агитационную работу, расспрашивали об организации немецкой армии, их гражданской профессии, городах, в которых они жили. Какой-либо ценности для командования эти сведения, скорее всего, не представляли, но с точки зрения языковой практики наше пребывание в лагере было полезным для нас: мы впервые столкнулись с немцами, с носителями разных диалектов и разной манеры речи, разного уровня образования. Условия содержания пленных в то время были далеки от идеальных, заболеваемость и смертность в лагерях были высокими. Сам лагерь производил тяжёлое впечатление, тем не менее среди пленных имелись и такие, которые говорили нам: «Сегодня мы здесь сидим, может, мы и не выживем, но вы всё равно скоро окажетесь на нашем месте!».
Второй раз я попал в лагерь немецких военнопленных летом 1944 г., причём меня направили из Москвы уже в качестве руководителя практики. Я был тогда преподавателем немецкого языка в звании лейтенанта, и мне подчинялась группа слушателей, кажется, второго курса. Будучи моими ровесниками, некоторые из них уже побывали на фронте и были опытнее меня в жизненном отношении. Произошло это после завершения операции «Багратион», когда наши войска разбили большую немецкую группировку в Белоруссии и захватили сотни тысяч военнопленных, часть из которых после этого проконвоировали через Москву, о чём сохранились известные кинокадры. Эта масса военнопленных была в значительной части не профильтрована. Многие из них шли колоннами, с одного этапа на другой, их никто толком не опрашивал, только считали по головам. Они были распределены по лагерям военнопленных, и задача практикантов заключалась в том, чтобы провести первичную кадровую обработку, т.е. заполнить на них опросные листы. Затем сотрудники лагерей, представители политических органов, органов безопасности и разведки по этим опросным листам отбирали тех, кто их интересовал. Далее мы уже
работали по заданиям или в качестве переводчиков при каком-либо сотруднике.
Лагерь, в который я попал в 1944 г., находился вблизи города Усмань, который сейчас относится к Липецкой области. По сравнению с тем лагерем, в котором я побывал в 1942 г., — просто день и ночь. Это учреждение действительно хорошо было организовано с вполне благоустроенными, чистыми бараками, кухней, организованным выходом на работу. Находиться внутри с оружием запрещалось: оно полагалось только охране, а все остальные должны были его сдавать, чтобы оно не могло попасть в руки военнопленных.
В лагере был специальный орган — Ordnungsdienst, который назывался Lagerpolizei. Первое наше столкновение с этим органом Ordnungsdienst произошло так. Когда мы вошли в лагерь, военнопленные должны были нам отдать честь. У входа обычно стоял кто-то из Lagerpolizei и кричал в таких случаях:
— Achtung!
И тут кто-то из пленных, сидевших поодаль, не встал вовремя. Так этот Lagerpolizist на него набросился с криком:
— Du, Mensch, wenn dir dein Arsch zu schwer ist, um aufzustehen, brauchst du dich gar nicht erst hinzusetzen!
Мы запомнили это выражение, тем более что когда мы учились в Ставрополе-на-Волге, среди наших преподавателей был Теодор Ауэрбах, специализировавшийся как раз на Kraftausdrücke. Он издал специальный словарь и впоследствии защитил диссертацию о бранных выражениях в солдатском жаргоне. А здесь мы одно из таких выражений услышали на практике.
В этом лагере мы проводили не только следственно-разведывательную работу, но и пропагандистскую. Наше пребывание там совпало как раз с 20 июля 1944 г., когда произошло покушение на Гитлера, и на этом фоне активизировалась работа национального комитета «Свободная Германия», который уже тогда набирал антифашистский актив для послевоенных лет. В лагере мы проводили что-то вроде политинформации, а также собирали подписи военнопленных, готовых присоединиться к этому комитету или сотрудничать с ним, хотя их всё равно ещё требовалось многократно проверить.
Работа фронтовым военным переводчиком
Осенью 1944 г. генерал Биязи объявил нам, что в Генеральном штабе утверждён план боевых стажировок адъюнктов-преподавателей, которые не принимали участие в боевых действиях. На два-три месяца в плановом порядке наших учащихся или молодых преподавателей посылали в качестве переводчиков на фронты Великой Отечественной войны.
До меня дошла очередь в январе 1945 г., и меня направили в распоряжение командования 3-го Белорусского фронта, который относительно недавно вступил на территорию Восточной Пруссии. Это было первое проникновение советских войск на территорию Германии. Пока определяли, куда меня назначить, я несколько дней находился в составе воинской части с очень странным названием «Опрос». Когда в управлении кадров сказали, что меня направляют в «Опрос», я подумал, что меня подвергнут какому-то допросу, а оказалось, что «Опрос» — это сокращение, означающее «Отдельный полк резервного офицерского состава» — «ОПРеОС». Там собирали всех офицеров, впервые попавших на фронт или возвращавшихся после ранения или переформирования.
Вскоре определилось моё окончательное назначение, и меня направили в 42-й стрелковый корпус 48-й армии, которая находилась на левом фланге 3-го Белорусского фронта и прикрывала его стык со 2-м Белорусским фронтом. Это была ещё Восточная Пруссия, но не направление Кёнигсберга, а направление Эльбинг (по-польски Эльблонг) — Данциг — Штетин. Там шла рутинная работа, потому что мы наступали постепенно, активных боевых действий не велось, но случались местные стычки или отдельные прорывы попавших в окружение немецких частей. Немцы отходили, хотя и в плановом порядке, стараясь удержать рубеж по дельте Вислы. На восточном рукаве Вислы, который называется Ногат, расположена крепость Мальборк, известный исторический замок Тевтонского ордена, — за такие рубежи они и пытались зацепиться.
На фронте всё сводилось к обычной работе военного переводчика: радиоперехват, работа с местными жителями, военнопленными и захваченными документами. Наша задача состояла в том, чтобы узнать, какими силами располагают немцы, долго ли они пытаются удержать рубеж, где у них слабые места обороны.
Мы расспрашивали пленных, где расположены их части, какое у них вооружение, как они укрепляют свои позиции. Кроме того, нам важно было знать, что происходит на главном направлении боевых действий 3-го Белорусского фронта, т.е. вокруг Кёнигсберга и в самом городе, поэтому мы выясняли, к каким военным частям принадлежат пленные, что косвенно позволяло установить, кто остался в «Кёнигсбергском котле».
Многие в то время сдавались уже добровольно, закоренелых фашистов среди них почти не было или, по крайней мере, они старались это не проявлять, потому что понимали, что война проиграна, и мало кто из них был готов жертвовать собой.
Местных жителей на нашем участке фронта почти не осталось, потому что все местное население было эвакуировано или бежало.
Часть из них, правда, потом оказалась в «Кёнигсбергском котле», об этом хорошо известно и достаточно написано и в художественной литературе. Например, у Льва Копелева в книге «Хранить вечно» есть целая глава «Восточная Пруссия». С этими событиями связан и один из романов Нобелевского лауреата Гюнтера Грасса "Im Krebsgang", название которого почему-то очень странно переведено на русский язык как «Траектория краба». Там речь идёт как раз о беженцах и о попытке спасения гражданского населения на пароходе «Вильгельм Густлов», который потопила подлодка нашего моряка-подводника Александра Маринеско.
Но в нашей работе были и попытки наладить мирную жизнь. Дело в том, что эта часть Восточной Пруссии расположена ниже уровня реки и защищена от наводнений дамбами. Из-за боевых действий часть этих дамб была разрушена, и территорию залило водой так, что проехать можно было только на тяжёлой технике. Поэтому нужно было найти способы осушить эту территорию, или хотя бы защитить её от дальнейшего затопления. Для этого надо было разыскать среди местного населения людей, разбирающихся в системе осушения, которые знали, где расположены насосные станции. Мы раздобыли схемы, чертежи, инструкции, и наши сапёрные офицеры изучили их, для того чтобы справиться с ситуацией.
Я помню довольно забавный эпизод, когда взяли в плен одного молодого парня, кажется, младшего офицера. Он дал все нужные показания, и его должны были отправить в лагерь. Как-то наши офицеры несколько расслабились, пригласили его поужинать и даже налили водки. Он был очень грустный, а наши офицеры ему говорят: «Ну, что ты так раскис? Война для тебя кончилась, через некоторое время вернёшься домой, и всё будет Слава Богу!». Он отвечает: «Да, кончилась... Теперь меня пошлют в Сибирь». Офицеры говорят: «В Сибирь? Давай поменяемся. Ты оставайся здесь, а мы поедем». Немец сделал круглые глаза: «Это что, шутка такая?» «Почему шутка? — продолжает один из офицеров. — У меня там семья». Удивлению пленного не было предела: как это — семья в Сибири, разве там можно жить? «Можно. Смотри, — говорит офицер, — я там живу, и с тобой в Сибири ничего страшного не случится». К сожалению, слова эти звучали преувеличенно оптимистично — всё-таки Сибирь есть Сибирь, и люди, не жившие там, были плохо подготовлены к её условиям.
Уже в 1970—1980-е гг. я ездил с советскими делегациями в Германию на наши крупные мероприятия, выставки. Туда приходило немало пожилых людей, прошедших войну и советский плен. Надо сказать, что они часто очень непосредственно выражали нам симпатии. Как-то пришёл один немец со своими внучками и сказал: «Я вспоминаю плен. Это были тяжёлые времена, но мы пони-
мали, что населению, которое живёт вокруг нас, приходилось не легче, а временами даже труднее, потому что нам хотя бы регулярно давали баланду, мы жили в тёплых бараках, а работавшие с нами русские должны были сами думать о том, как прокормить себя и свою семью. И тем не менее они не издевались над нами и не испытывали к нам ненависти».
Вспоминается в этой связи и другой послевоенный эпизод, связанный с городом Штукенброк, что недалеко от Билефельда, в Германии. Там есть кладбище советских военнопленных, погибших в находившемся там лагере. Эти военнопленные оказались после освобождения под контролем британских войск, и те пытались склонить их к тому, чтобы они стали невозвращенцами. Но бывшие узники образовали свой комитет и оставались в лагере, пока туда не прибыли представители советского военного командования. За это время кто-то из них соорудил памятник на кладбище, и местное население, часть которого поддерживала пленных, организовало общественный комитет под названием «Blumen für Stuckenbrock», т.е. «Цветы для Штукенброка». Раз в год, по-моему, в день освобождения этого лагеря, проводится мероприятие, куда приезжают наши делегации по линии Советского комитета ветеранов войны. Там как-то выступал местный пастор и сказал, что благодарит Бога, за то что во время войны был немецким пленным в советском плену, а не советским пленным в немецком плену. Это тоже очень показательно.
Но вернёмся к военным временам. Далеко не всех переводчиков распределяли на фронт: часть из них направляли в центральные, тыловые учреждения, в лагеря военнопленных. Моя будущая супруга, Любовь Алексеевна Новикова, покойная ныне, училась на курс младше меня и была в своё время одной из моих слушательниц. В 1943 г. она с очередной группой выпускников была направлена в распоряжение Главного управления кадров в Москву, и её оставили в качестве переводчика в Разведуправлении Генерального штаба, где она и проработала два года. Как мы впоследствии вычислили, по-видимому, при этом сыграла роль не столько её хорошая успеваемость, сколько пролетарское происхождение: она родилась в рабочей семье, никто из членов семьи не был за границей, никто не был причастен к каким-нибудь уклонам — у неё была безупречная анкета.
С 1943 г. до окончания войны она участвовала в издании некоторых справочников. А в конце войны у неё было почетное задание — вместе с одним из офицеров Разведуправления отобрать среди трофейных знамён те, которые было целесообразно продемонстрировать на Красной площади во время Парада Победы. Они старались отобрать знамёна известных соединений вроде
Leibstandarte Adolf Hitler. Кроме того, она принимала участие в допросе пленных генералов, поскольку их привозили в Москву и допрашивали на самом высоком уровне. Ей тогда было чуть за двадцать, она была на два года старше меня...
Моя жизнь и работа после войны
До конца войны на фронте я, к сожалению, оставаться не мог, потому что срок моей стажировки окончился в марте 1945 г. В конце месяца я возвратился в Военный институт, где для нас был организован экстернат для сдачи государственных экзаменов. Нам читали в сжатом виде лекции по основным теоретическим предметам, таким, как история литературы, история языка, история страны, педагогические дисциплины и т.д. С языком дело было проще, поскольку мы им уже владели.
Осенью 1945 г. мы сдали госэкзамены и получили настоящие дипломы, после чего большинство из нас осталось в Военном институте уже в качестве настоящих адъюнктов, т.е. аспирантов, готовящих диссертацию. Я написал кандидатскую диссертацию под руководством Ольги Ивановны Москальской, продолжая при этом преподавать военный перевод, общий перевод, практику немецкого языка.
В начале 1950-х гг. я был назначен заместителем начальника кафедры. В то время всё руководство было молодым: мне было 27 лет, когда я получил эту должность, ещё не успев защитить диссертацию. С защитой произошло некоторое замедление из-за дискуссии в языкознании, завершившейся выступлением Сталина, — мы-то писали на основе «нового учения о языке» Мара, поэтому многое приходилось потом перерабатывать. В нашем институте этот «лингвистический» поворот прошёл довольно «безболезненно»: никого не преследовали, все перестроились довольно быстро и легко. В Военном институте я преподавал до его расформирования в 1956 г и вместе с известным лингвистом Колшанским Геннадием Владимировичем руководил кафедрой.
В 1956 г., когда Хрущёв принял решение о резком сокращении советских вооружённых сил, Военный институт расформировали. Мне предложили должность старшего преподавателя в высшем военном училище где-то под Москвой, но я уже был кандидатом наук, мне это было ни к чему, и я дал согласие на демобилизацию после пятнадцати лет службы. У меня был выбор: идти преподавать в Инязе или в МГИМО. Я предпочёл МГИМО, поскольку там была доцентская должность. В течение шести лет я вёл преподавание перевода и практики немецкого языка, участвовал в издании учебников. В 1962 г. объявили конкурс на должность заведующего
кафедрой перевода немецкого языка в Инязе. До этого там была только одна кафедра перевода — межъязыковая, а в 1962 г. её разделили по языковому принципу и пригласили специалистов. Должность эту предложили мне, тем более что мой бывший начальник Колшанский к этому времени стал в Инязе проректором, а Мо-скальская — заведующей кафедрой, и меня там хорошо знали. В качестве завкафедрой перевода немецкого языка я проработал в течение тринадцати лет до 1975 г.
В 1972 г. меня переманили в Академию Наук на должность заведующего кафедрой иностранных языков. Там я проработал до 1987 г., после чего вернулся в Иняз на должность профессора. С 2005 г. я возглавляю в Инязе кафедру теории, истории и критики перевода.
Так сложилась моя профессиональная жизнь.
Список литературы
Жданова Владислава. Нашим оружием было слово. Переводчики на войне.
Peter Lang. Frankfurt am Main; Berlin, 2009.
