CC BY-NC-ND
30
оо
THE JOURNAL OF SOCIAL POLICY STUDIES
ЖУРНАЛ
ИССЛЕДОВАНИЙ
СОЦИАЛЬНОМ
ПОЛИТИКИ • ••
КАК ВЫЖИТЬ ДЕТЯМ С ОГРАНИЧЕННЫМИ ВОЗМОЖНОСТЯМИ И ДЕТЯМ ЭТНИЧЕСКИХ МЕНЬШИНСТВ В ГОСУДАРСТВЕННЫХ УЧРЕЖДЕНИЯХ ДЛИТЕЛЬНОГО ПРЕБЫВАНИЯ
Д. Завиржек
Современная детоцентристская перспектива в теории и практике социальной работы движима так называемой «модернизацией детства» и настаивает на важности ребенка как субъекта и гражданина, имеющего права той группы, к которой он или она принадлежат. В то же время дети, живущие в государственных учреждениях, испытывают дефицит детоцентристской заботы и недостаток возможностей для развития индивидуальности и индивидуальной «заметности». Это особенно верно в отношении детей-инвалидов и детей этнических меньшинств, которые чаще всего попадают в государственные учреждения, где сохраняется традиционный паттерн ухода. Они инфантилизируются посредством медицинского пристального взгляда, институциального насилия и стигмы. В то же самое время государственная опека отказывает детям в детстве посредством пространственной сегрегации от их семей и сообщества. В статье показано, что обе группы детей испытывают гражданскую инвалидность, переживая институциали-зацию в учреждениях длительного пребывания. Исследование фокусируется в основном на странах Центральной и Восточной Европы, но представляет и более широкий взгляд на данный вопрос.
Ключевые слова', детоцентристская перспектива, дети этнических меньшинств, дети с инвалидностью, модернизация детства, институциализа-ция детей из групп меньшинств, двойные стандарты прав ребенка
Введение
Как обычные люди, так и эксперты видят в детях продолжение рода человеческого, развитие личности и жизненный прогресс. Тот факт, что дети с инвалидностью и относящиеся к этническим меньшинствам во многих
Статья была представлена в качестве пленарного выступления в Стокгольмском университете на конференции «Дети в учреждениях длительного пребывания» в мае 2003 года.
© Журнал исследований социальной политики, том 2, № 2
странах мира в значительной мере зависят от государственной опеки, обусловливает постоянные инвестиции в воспроизводство социальных учреждений, а не условий для жизни и развития самих детей. В частности, в странах Центральной и Восточной Европы существовавшие прежде детские дома и интернаты не трансформируются, а в некоторых западных странах растет число новых учреждений для пребывания несовершеннолетних, в том числе ювеналь-ные коррекционные заведения и тюрьмы. Недавно был обнародован факт, что в американском лагере Дельта в заливе Гуантанамо 1 некоторым заключенным @а они начали поступать туда в январе 2002 года) менее 20 лет, а одному на момент пленения было всего пятнадцать [Lelyveld, 2002. Р. 63, 62-67]. После падения коммунистического режима в странах Юго-Восточной Европы доля детей, находящихся на государственном обеспечении, стремительно выросла, особенно в Болгарии и Румынии [Stubbs, 2001]. В частности, в Болгарии снижение числа детей, содержащихся в учреждениях длительного пребывания, связано не со снижением нагрузки на эти учреждения, а с общим снижением детского населения [Children and Residential Care, 2003. Р. 33]. То же самое происходит в странах, где идут длительные военные действия, например в Афганистане, где «вызывает тревогу рост числа детей, помещаемых в учреждения» [Children and Residential Care, 2003. Р. 3].
Двойные стандарты детоцентризма
Важнейшей проблемой детоцентристского подхода является необходимость создания таких форм социальной опеки, которые бы позволяли детям оставаться внутри сообщества. Очевидно, что в странах Центральной и Восточной Европы забота о детях стала важнейшей темой в исследованиях детства и в практике социальной работы, однако детям из этнических меньшинств отказывают в возможности «жить» в обществе. Социальные службы установили режим сегрегации для детей с ограниченными возможностями, для детей рома2 и беженцев3. Складывается впечатление, что детоцентристский подход не применяется к детям меньшинств, особенно в случае их проживания в государственных учрежде-
1 Двое подростков от 13 до 15 лет были арестованы американскими военными в ходе рейдов против лагерей движения «Талибан» в Афганистане в январе 2002 года, а третий - при попытке закупки оружия для талибов. Подростков содержали в лагере для военнопленных на базе ВМФ США в заливе Гуантанамо (Куба) отдельно от взрослых заключенных, для них была создана возможность обучения. Международные правозащитные организации неоднократно подвергали администрацию США критике в связи с содержанием в Гуантанамо несовершеннолетних детей. В январе 2004 года все трое подростков освобождены как более не представляющие угрозу безопасности США. - Прим. ред. [http://www.rosbalt.ru/2004/01/30/141344.html]
2 Рома - название цыган - в настоящее время применяется в международном сообществе, тогда как термин «цыгане» считается оскорбительным. Прим. ред.
3 В странах Юго-Восточной Европы насчитывается 420 тыс. перемещенных детей и нет точных данных о том, какова среди них доля перемещенных из других регионов [См.: Stubbs, 2001].
191
ниях, в той же степени, что и к детям этнического большинства. Этот факт исторически укоренен в том, что детоцентристский подход изначально подразумевал частную сферу, поскольку считалось, что все дети живут в нуклеарных семьях с обоими биологическими родителями, и именно отсюда появилась такая интервенция в социальной работе, которую называют «модель нуклеарной семьи» [Dominelli, 1999]. Некоторые циничные голоса утверждают, что требующий громадных временных затрат детоцентристский подход не имел бы ни малейших шансов на успех в 1950-х годах, если бы стиральные машины и пылесосы не стали привычным атрибутом в домах среднего класса [Cohen, 2003]. Наряду с этим фактом было широко распространено мнение о том, что общественная опека защищает детей, а жестокость и плохое обращение бывают только в частной сфере. Поэтому отдельные случаи плохого обращения с детьми в учреждениях, ставшие достоянием общественности, считались проявлением индивидуальной патологии сверстников или наемных воспитателей, а не симптомом институци-альной жестокости и структурного насилия.
Девочка-подросток, которая живет в Словении в школе-интернате для детей с нарушениями физического развития, сказала мне: «Интернаты не учат, как жить в жизни, они только учат, как жить в интернатах»». В разных обществах и странах модель интерната по существу одна и та же: институты воспроизводят себя посредством институциального поведения (Мишель Фуко [Poucault, 1988]), конструируют институциальный невроз (Рассел Бартон [Barton, 1987]), уничижают человека (Ирвин Гофман [Goflman, 1961]), отнимают жизнь (Кейт Миллет [Millet, 1990])1. Дети с ограниченными возможностями, дети народа рома и беженцев из этнических меньшинств, живущие в интернатах, имеют сходный опыт, поскольку учреждения интенсивно ограничивают возможности своих обитателей, создавая гражданскую инвалидность. В Румынии в ходе кампании против помещения детей в учреждения постоянного пребывания в 2001 году появился лозунг «Детский дом - это не дом», который превосходно выразил недостаточность общественной заботы о детях, оказавшихся в неблагоприятных жизненных обстоятельствах [Children and Residential Care, 2003. P. 137].
Исторически так сложилось, что дети из этнических меньшинств часто
1 Упомянутые авторы сходятся в том, что подвергаясь институциализацип, то есть помещению в закрытое учреждение, его узники испытывают «гражданскую смерть», теряя многие из своих свобод, которые ранее считали само собой разумеющимися. И. Гофман использует понятие «ритуал мортификации» - умерщвление индивидуальности, осуществляемое для того, чтобы образ человека, находящегося в закрытом учреждении длительного пребывания, был чем-то меньшим, чем полноценная личность. Пациенты стандартизируются и происходит дальнейшее «умерщвление Я»: им выдают больничную одежду и подвергают многочисленным актам неуважения человеческого достоинства. Те, кто проявляет несогласие к сотрудничеству, бывают наказаны помещением в менее комфортные условия. Пациенты могут преуспеть в учреждении путем правильного поведения, что принимается психиатрами за улучшение психического здоровья. Пациентам предлагаются «привилегии» за хорошее поведение, что не менее унижает, чем другие способы умерщвления себя. Обе фазы жизни в тотальной институции демонстрируют ее узникам, что они представляют собой нечто меньшее, чем сами о себе привыкли думать. - Прим. ред.
оказывались в учреждениях постоянного пребывания как в силу неудовлетворенных особых индивидуальных потребностей, так и в силу культурной стигмы. Из-за того, что их особые индивидуальные потребности не удовлетворяются, у них нет доступа к ресурсам сообщества и возможностям независимой жизни. Например, Гунвор Андерсон обнаружил, что в Швеции семьи иммигрантов редко фигурируют среди пользователей такой модели услуг, которая называется «контактное лицо/контактная семья» (contact person/contact family) и является одной из основных форм поддержки детей со стороны сообщества [Andersson, I999b. P. 1-7]. Во всех странах Центральной и Восточной Европы родители детей с ограниченными возможностями вынуждены отправлять их в социальные учреждения длительного пребывания из-за недостатка помощи на дому и отсутствия других важных условий независимой жизни1. В США некоторые родители, не имеющие ресурсов для постоянного ухода за детьми с нарушениями умственного развития, вынуждены передавать их под опеку. В этом случае государство принимает на себя ответственность за размещение ребенка в учреждение длительного пребывания [Cruelest Choice... 2003]. При таком подходе есть лишь две альтернативы: либо за детьми ухаживают, им помогают их биологические родители, либо их помещают в учреждение. Если фостер-ный уход2 недостаточно или плохо организован, то и он превращается в учреждение, куда дети помещаются или перемещаются, где они сталкиваются с плохим обращением и неуважением. Организация социального попечения в рамках «или-или» воспроизводит дихотомию частного и общественного и исключает модели интервенции, учитывающие права и потребность детей находиться в обществе, например услуги, предоставляемые по месту жительства, в сообществе, или «социальное родительство», - что требует расширенного толкования семьи и родительских отношенийQ.
В условиях противопоставления частной и общественной сфер дети-инвалиды и дети этнических меньшинств имеют общую судьбу: их помещают в учреждения социального обеспечения, поскольку им вменяется социокультурная и экономическая «недостаточность» 4. В странах Центральной и Вос-
1 В докладе о Болгарии, например, говорится, что «только из-за бедности и недостаточной поддержки нуждающихся родителей право многих детей на жизнь в семейном окружении грубо нарушается», в результате чего тысячи детей оказываются в учреждениях длительного пребывания [См.: Stubbs, 2001. Р. 37].
2 Имеется в виду фостерная семья или приют. Фостерная семья - временно принимающая на себя обязанности биологической семьи до выяснения вопроса о родительских правах; приют -временное прибежище для детей до выяснения их дальнейшего места жительства. - Прим. ред.
3 См. также замечания Лены Доминелли об ответственности местного сообщества за воспитание детей и ее сомнения о роли биологического родительства [Dominelli, 1999].
4 Было бы полезно проанализировать ситуации, когда модель частной сферы проникает в общественную сферу (например, когда работники учреждения называют подопечных «семьей», в которой есть свои «родители» и «дети»), и наоборот, когда частная сфера становится учреждением (например, в Северной Албании известно не менее 112 случаев, когда родственники не выпускают детей из дома из-за угроз кровной мести, а многие дети уже погибли) [См.: Stubbs, 2001. Р. 46].
193
точной Европы инвалиды и представители меньшинств исторически не имели права голоса как «девиантные тела», не располагающие никакими легальными формами самозащиты.
Дети из этнических меньшинств в европейских националистических дискурсах исторически рассматривались как нежелательные. Современные исследования показывают, что детей некоторых этнических меньшинств чаще относят к категории интеллектуально неспособных, вследствие чего большая доля таких детей, по сравнению с представителями этнического большинства, оказывается в специальных школах. В странах Центральной и Восточной Европы подобная медикализация и патологизация чаще всего распространяется на народы рома и синти1. Дети рома приблизительно в десять раз чаще попадают в категорию лиц с задержкой интеллектуального развития, чем все остальные [Monitoring... 2001]. Например, в Болгарии функционирует около 130 специальных школ, в которых обучаются более 19 тыс. детей с умственной отсталостью, большинство из которых - рома [Monitoring. 2001. Р. 88-89]. В Чехии до 75 % детей рома получают начальное образование в специальных школах, где они составляют более половины всех учеников [Там же. Р. 136]. В Словении 1,3 % всех детей учатся в специальных школах, а среди обучающихся в начальной школе детей рома эта доля достигает 13,9%.
Так культурные практики (ярый национализм, социальное исключение, исторически сложившиеся предрассудки) влияют на то, кого маркируют неспособным, и кто будет помещен в учреждение. Инвалидность в этом случае является культурной практикой исключения определенной группы людей, отличных своими ценностями и символами от «нормальных», недефектных членов общества. Тем самым в образный строй этнической группы, о которой полагают, что ее представители с большой вероятностью характеризуются умственной отсталостью, проникает образ нецивилизованного дикаря.
Например, в Словении детоцентристский подход по отношению к детям этнического большинства с задержкой психического развития реализуется в том, что их все чаще направляют в обычные, «нормальные» школы. Это стало результатом применения концепции деинституциализации, инклюзии и нормализации. Однако этот подход, основанный на работе с ресурсами сообщества, не распространяется на этнические меньшинства. Как прозвучало в высказывании социального работника из комиссии по освидетельствованию детей, «нам повезло, что в нашей части Словении много цыганских детей, которых мы можем отнести к умственно отсталым. Если бы не они, нам пришлось бы закрыть специальные школы» (из личной беседы, весна 1999).
В Болгарии также известны случаи «директорской» заботы о «наполнении своих школ» ради сохранения финансирования и персонала и желания некоторых родителей «очистить» обычные школы от «учеников-рома»
1 Синти - название одной из групп цыган, преимущественно проживающих в Германии. Прим. ред.
[Monitoring... 2001. Р. 88-89]1. Патологизация детей из этнических меньшинств в долгосрочной перспективе приводит к тому, что они попадают в параллельную образовательную систему образования, которая дает определенные социальные преимущества, но лишает права на полноценное образование, оплачиваемую работу, достойные жилищные условия, уважение окружающих и т. д. Эксперты, принадлежащие к культуре большинства, зачастую разделяют расистские предрассудки о том, что дети рома интеллектуально менее развиты, чем их сверстники из этнического большинства, что они никогда не смогут устроиться на работу, а потому в меньшей степени нуждаются в образовании. Для сохранения существующей системы учреждений для детей с задержкой интеллектуального развития и инвалидностью «используются» дети из этнических меньшинств, которые заполняют места, освобождающиеся в результате внедрения более гуманных форм социальной работы с детьми доминирующих групп. Этот дифференцированный подход показывает, что не каждый ребенок выиграет от нынешних перемен, происходящих в социальной работе, поскольку в их основе лежит система двойных стандартов, которая автоматически исключает и без того обездоленных людей, а диагностика психического и физического здоровья выступает барьером для детей этнических меньшинств.
Слабым местом детоцентристского подхода является невнимание к тому факту, что категория «дети» - это подвижный и гибкий социальный конструкт, который размещает разных детей на позициях, неодинаково оцениваемых в обществе. Подобно государственным идеологиям заботы о детях прежних времен, современная детоцентристская перспектива вовсе неодинаково касается всех детей. На протяжении XX столетия подобное наблюдалось в идеологии биологического воспроизводства. Всегда считалось, что в семьях этнических меньшинств слишком много детей, что темпы их биологической репродукции угрожают доминирующему большинству (дети евреев до Второй мировой войны, мусульманские дети в западных обществах, цыганские дети после падения коммунистических режимов в Центральной и Восточной Европе, дети беженцев во всей Европе). Чем сильнее националистический популизм доминирующего большинства по поводу уровня рождаемости, тем сильнее дискурс, направленный против биологического воспроизводства у этнических меньшинств, людей с ограниченными возможностями, матерей-одиночек и других меньшинств [Zavirsek, 1999].
Подобное биологизаторство распространялось и на детей с инвалидностью, которые по сей день считаются обузой, грехом или дурным предзнаменованием для семьи. Некоторое противоречие заложено уже в пренатальную диагностику, которая, с одной стороны, обеспечивает женщине право выбора, а с другой - открывает возможность для эмбрионального отбора. Этот метод сокращения коли-
1 Важно отметить, что в Болгарин в целом очень низкий процент детей, которые имеют особые потребности и направляются для обучения в специальные школы, - таких детей всего 1,6 %, и этот показатель остается неизменным с 1989 года [См.: вШЬЬз, 2001. Р. 42].
195
чества новорожденных с отклоненной отракает представления о нормальности и идеи нежелательности якобы несамостоятельных и нетрудоспособных людей.
Между модернизацией и традиционализацией детства
В отношении детей из меньшинств также сомнительной представляется идея нынешней модернизации детства, согласно которой дети должны принимать участие в решении относительно своей жизни внутри и вне семьи и в образовательных учреждениях [ВиесБпег, ёи Во18-Яеутопё, Кг^ег, 1995]. Жизнь становится, как подчеркивают некоторые авторы, «биографическим проектом»: от детей более чем когда-либо ожидают достижений собственных целей независимо от указаний родителей, поэтому им приходится принимать самостоятельные решения, развивать способность размышлять над собственным настоящим и будущим с ранних лет [ВиесБпег, ёи Во18-Яеутопё, Кгиеgег, 1995. Р. 45]. Для большинства детей появление новых возможностей для образования и отдыха сопровождается ростом давления и конкуренции в школе и за ее пределами. Эти тенденции предоставляют детям больше свободы для выбора и самостоятельности, но они же заставляют постоянно принимать решения, рисковать, испытывать стресс, неопределенность и негарантированность своего статуса.
Вместе с тем в странах Центральной и Восточной Европы вместо модернизации сохраняется традиционная модель детства, в соответствии с которой дети инфантильны и являются собственностью взрослых, и в то же время с ними обращаются как с маленькими взрослыми, которым отказывают в праве на детство и на безопасную для ребенка среду. Дети меньшинств и сегодня сталкиваются с этой амбивалентностью: они инфантилизируются — мало кто защищает их гражданские права, поскольку очень часто они официально их не имеют; они находятся под опекой, проживают в учреждениях длительного пребывания, где не имеют прав на принятие решений относительно повседневной жизни, на личное пространство и сексуальную жизнь. В то же время они де-привированы и от обычного детства: живут в «семьях без родителей», не имеют безопасной для ребенка окружающей среды, рано начинают работать и иногда живут на улице. Дети, живущие в приютах, особенно остро переживают сочетание инфантилизации с отсутствием детства. Их рано забирают из дома и местного сообщества, поскольку большинство учреждений социального обеспечения находятся далеко от дома. Они испытывают пространственную сегрегацию, и их воспринимают как Других. Их родителям, братьям и сестрам часто не хватает средств, чтобы приехать к ним на длительное время, и поэтому они теряют связь и с сообществом, и с близкими родственниками. Приют становится фактором, разрушающим семейные узы [Апёегвзоп, 1999а].
Лишение детства часто происходит в различных расовых дискурсах, которые инфантилизируют взрослых, подобных старым представлениям о том, что «чернокожие — как дети», когда беженцы и только что прибывшие иммигранты официально не имеют гражданских прав и узаконивающих до-
кументов, когда представители власти обращаются к ним «на ты». В то же самое время эти же расовые дискурсы отнимают западный концепт детства у детей из этнических меньшинств. Например, в детях рома чаще видят маленьких взрослых, к которым якобы не применимы общие идеализированные представления о детстве: их наделяют теми же негативными чертами, которые обычно приписывают взрослым рома. В Южной Африке во времена режима апартеида чернокожие дети, принимавшие участие в партизанском движении в 1980-х годах, фактически оказались без детства, в то время как их родителей не считали полноценными взрослыми [Peldman, 2002].
Эти примеры показывают, что когда общество в целом, как и те, кто профессионально занимаются социальным обеспечением, смотрит на взрослых -биологических или «социальных» родителей - как на детей, не способных к самостоятельной жизни и не заслуживающих доверия, тогда у их детей меньше шансов на то, что в детстве они смогут чувствовать себя в безопасности и социально компетентными.
Отказ в праве на детство и невозможность воспринимать старших как самостоятельных взрослых подобным образом переплетены у детей, становящихся террористами-смертниками. В детстве они испытывают насилие по отношению к себе и своим родителям, что порождает низкую самооценку и фрустрацию. В таких условиях дети выражают свою двойную депривацию: они лишены свободного от жестокости и унижения детства, а их родителей не воспринимают как самостоятельных взрослых со стороны некоторых западных обществ и оккупационных войск.
Здесь можно поспорить с психологической интерпретацией известного психоисторика Ллойда де Моза, который, в частности, усматривает связь между женоненавистническим домашним укладом мусульман и формированием пограничной структуры личности у юных мусульманских террористов-смертников [de Mause, 2002]. По мнению де Моза, дети мусульман в семье терпят жестокое обращение как со стороны мужчин, так и со стороны женщин. Мужчины нечасто бывают дома, но их присутствие в качестве морального примера и источника вины чрезмерно. Женщина подавляется и инфантилизируется мужчинами, и она может повысить свой статус, только если ее детей признают героями. Дети, вынужденные скрывать свою психическую травму и желания, проецируют свой гнев на врага за пределами семьи и сообщества - на западные страны. Враг рассматривается как воплощение свободы личности и наслаждения, а исторически - как истребитель коллективных культурных ценностей. Этот враг обещает им свободную жизнь, но в то же время подавляет и унижает их общины. Это противоречие и порождает террористов-смертников.
Очевидно, что де Моз ставит арабским детям диагноз «пограничного расстройства личности» «с высоты» своей западной точки зрения. Он видит в актах жестокости свидетельство психического расстройства, а политическое насилие сводит к индивидуальной патологии. Де Моз принимает во внимание лишь жестокость, переживаемую в частной сфере, и не признает, что детская агрессия является еще и беспомощной реакцией на двойную депривацию, возникшую в
197
конкретных политических условиях (территории, оккупированные Израилем, американское экономическое доминирование в некоторых арабских странах).
С тендерной перспективы, взрослых женщин еще чаще считают людьми с ограниченными гражданскими правами, что напрямую сказывается на их детях. Например, в Афганистане всех детей, имеющих матерей, но потерявших отцов, считают сиротами и отправляют в приюты [См.: Children and Residential Care, 2003. P. 1-6]. В патриархальном обществе женщины экономически зависят от мужчин-кормильцев; они и сами себя считают зависимыми и нуждающимися в защите. Когда они повторно выходят замуж, новый муж редко принимает детей от первого брака. В результате от 45 до 70 % детей помещены в приюты при живой матери.
Все эти примеры демонстрируют, что право на детство непременно предполагает и право взрослых мужчин и женщин на достойную жизнь, что часто напрямую противоречит повседневному опыту этнических меньшинств.
Двойные стандарты детоцентризма обнаруживаются и в том, что социальные работники осуждают сексуальные практики некоторых представителей этнических меньшинств: выкуп невесты, брак между девочками-подростками и пожилыми мужчинами, подростковую беременность. Многие социальные работники в Словении демонстрируют «точку зрения культурного релятивизма», в соответствии с которой нужно уважать культурные особенности представителей этнических меньшинств. Они утверждают, что, например, представители народа рома иначе понимают права человека, равенство и свободу, и что с человеком, проявившим насилие, здесь следует поступать в соответствии с цыганскими законами. Но идея культурного релятивизма в этом случае служит ширмой для непреднамеренного отказа этническим меньшинствам в детстве, что отражается в высказываниях типа: «цыганские девочки на самом деле как взрослые женщины», «они обычно рано выходят замуж». Есть риск, что эксперты, провозглашающие культурную относительность, в другой ситуации обвинят этническое меньшинство в том, что те «иначе понимают права человека и ценности», и потребуют расистской политики. Затем те же доводы обратятся в доказательство того, что рома жестоки, насилуют детей и, следовательно, им не следует предоставлять в повседневной жизни равные гражданские права.
Дети с ограниченными возможностями, находящиеся на государственном попечении, также подвергаются инфантилизации. В странах Центральной и Восточной Европы большинство таких детей проживало в интернатах, куда бывший коммунистический режим помещал их с раннего возраста, и где во имя нормативной идентичности им говорили, что они «дети государства». Поскольку они жили за счет государства, то государство и определяло их идентичность и личность. Система социального обеспечения инфантили-зировала и опекала их, что препятствовало их становлению в качестве субъектов политики. Клише «дети государства» становилось для них не временной, а постоянной идентичностью, долговременной стигмой, которая включала детей в систему социального обеспечения, но исключала их из общества.
Долговременные последствия институциализации детей
С точки зрения детоцентризма последствия помещения детей в учреждения социального обеспечения таковы:
1) Помимо прочих лишений дети этнических меньшинств, находящиеся на государственном попечении, лишены собственной биографии и повседневной жизни. Они лишены возможности выбирать и планировать будущее, у них недостаточно автономии, индивидуализации и гражданских прав.
2) Дети этнических меньшинств, проживающие в учреждениях длительного пребывания, испытывают недостаток внимания со стороны окружающих и принятия их в качестве полноправных граждан и полноценных личностей. Взамен модернизации детства они подвергаются институциализации, и истории их жизни заслоняются доминантным дискурсом общественных учреждений, распределяющих детей по категориям «детей-инвалидов», «детей-рома» или «детей-беженцев». Знание, сформулированное такими учреждениями, становится публичной истиной. Специалисты, которые редко происходят из меньшинств, выступают от имени детей, а сами дети остаются невидимыми и лишаются возможности рассказать собственную историю. Такую депривацию можно изучать и на уровне повседневности, и на методологическом уровне, поскольку учреждения социального обеспечения универсализируют детей, низводя детей до безликой категории.
3) Исследования институциалъного насилия показывают широкое распространение жестокости в учреждениях подобного рода. Дети с ограниченными возможностями, например, по меньшей мере, вдвое чаще подвергаются сексуальному насилию, особенно уязвимы девочки с задержкой психического развития [Brown, Craft, 1989; Jones et al., 1997. P. 189; Committee. 2001]. Многие авторы пишут о том, что самые мучительные и бесчеловечные поступки по отношению к людям с ограниченными возможностями совершаются в государственных учреждениях: психиатрических больницах и учреждениях длительного пребывания [Nowak, Suntinger, 1995. P. 123; Verdugo, Bermejo, 1997]1. Самые беззащитные люди чаще помещаются в государственные учреждения и потому оказываются наиболее уязвимыми для институциалъного насилия. Насилие над инвалидами и детьми этнических меньшинств совершается часто не просто над личностью, а из ненависти к тем, кто имеет символический статус Иного, которого следует отвергнуть и даже уничтожить [Sobsey, 1994; Rommelspacher, 1999; Petersilia, 2001; Zavirsek, 2002]. Виктимизация детей меньшинств имеет символический смысл для остальных членов общества, которые должны усвоить, что нужно желать, а что нужно отвергнуть.
Современные работы, посвященные насилию над детьми и подростками
1 Исследование Furey, Granfield и Karan (1994) показало, что чаще всего жестокое обращение с людьми с ограниченными возможностями встречается в школах-интернатах, групповых домах и прочих учреждениях, а не дома. Главные причины этого исследователи видят в бюрократизме, недостатке в подготовке персонала и неумении совладать со стрессовыми ситуациями [Цит. по: Verdugo, Bermejo, 1997. Р. 153].
199
с ограниченными возможностями, преуменьшают факт их виктимизации. Если у ребенка имеются явные признаки инвалидности, то насилие со стороны другого человека описывается как следствие физических характеристик самого ребенка: ребенок стал жертвой из-за беспомощности, слабости, незащищенности или потому, что с ним трудно. При менее очевидной выраженности инвалидности насилие рассматривается как следствие личностных характеристик - эмоциональности или темперамента («ребенку хотелось сексуального опыта, и он/она его спровоцировал (-а)»). Многие исследователи утверждают, что дети с нарушениями развития часто сами являются причиной насилия, и их не рассматривают в качестве объекта подобных действий.
Большинство детей с ограниченными возможностями в странах Центральной и Восточной Европы большую часть детства проводят в различных государственных учреждениях - в больницах, реабилитационных центрах, специальных учреждениях, спецшколах и интернатах, - где они усваивают мысль, что они не такие, как нормальные дети, и что еще хуже, что они менее ценны, потому что инвалиды. Общественные учреждения - это внеличностные пространства, лишенные приватности, и здесь даже сексуальное насилие часто случается в помещениях общего пользования: гимнастических залах, столовых, местах для курения и кабинетах. Обыденностью мест, где происходит насилие, конструируется ложное представление, что насилие совершается непреднамеренно, внезапно и незапланированно, что усиливает подсознательное желание видеть в нем «ошибку» и нормализовать его. Мало того, что насилие происходит в знакомых местах, во время обычного отдыха и забав, его совершают хорошо знакомые сотрудники, что еще больше усиливает травматичность и приводит к замалчиванию. В других случаях в событии участвуют несколько человек, и оно предается огласке: о нем знают другие проживающие, персонал. Воспитанники детских домов, лишенные личных взаимоотношений и испытывающие огромную потребность в личной близости со взрослыми, часто склонны трактовать институ-циальные отношения терапии как личные. Жестокость и насилие тоже становятся частью институциальной среды.
Насилие в учреждениях связано с наказанием и запугиванием воспитанников. Персонал своим поведением сообщает им, прямо или косвенно, что их не ценят, что они должны поменьше требовать и что у них нет выбора. Персонал, контролирующий пространство (имея ключи от комнат и душевых, надзирая за личной жизнью), подчиняет тела воспитанников административной власти учреждения. Это приводит к занижению самооценки, вырабатывает неуверенность, несамостоятельность, и именно эти качества способствуют виктимизации. Таковы основные характеристики детей, которые с наибольшей вероятностью могут стать жертвой сексуального насилия.
Заключение: принципы социальной работы, препятствующей институциализации детей
Понимание детства как социальной категории [руоПгир, 1995], а не просто переходного периода, позволяет анализировать его как относительное,
историческое и контекстуальное понятие, варьируемое во времени и культуре в силу экономических, политических и других изменений. Поскольку это недостаточно признается в сфере общественной опеки детей, социальным работникам и другим специалистам необходимо выступать за следующие модели социальной работы:
1. Культурная саморефлексия и культурно-сенситивный подход к детям, представляющим группы меньшинств. В этой модели культура понимается как разнообразие личного и коллективного опыта, в том числе опыта ограниченных возможностей и этничности. Чтобы развивать этот подход, необходимо на работу в социальные службы принимать больше специалистов, имеющих личный опыт инвалидности и этничности. Работникам существующих учреждений социальной опеки необходимо осознать исторически сложившиеся у них предрассудки по отношению к детям с ограниченными возможностями и детям - представителям этнических меньшинств и ввиду расистских настроений уделять особым потребностям таких детей повышенное внимание.
2. Двойная защита прав и эмпауэрмент 1 как детей-инвалидов и детей из групп этнических меньшинств, так и их родителей. Как было показано выше, права детей этнических и других меньшинств зависят от объема гражданских прав их родителей и других взрослых, принадлежащих этим меньшинствам. Чем большими правами обладают родители, тем лучше они смогут защищать права и отстаивать улучшение положения своих детей. В сообществах рома и в лагерях беженцев в странах Центральной и Восточной Европы родители каждодневно ощущают свою подчиненность доминирующей культуре и социальным работникам. Заботящиеся о детях в силу биологических или социальных оснований женщины часто подвергаются дискриминации со стороны мужчин внутри собственного сообщества. То же самое происходит с родителями детей с ограниченными возможностями, которым часто отказывают в способности осуществлять адекватный родительский уход за собственными детьми, в результате чего, как показывают многие авторы, они теряют свое влияние и возможности участвовать в их воспитании [БоттеШ, 1999]. Дополнительная потребность в двойной защите прав обусловлена тем, что домохозяйства этнических меньшинств и с детьми-инвалидами испытывают гораздо большие экономические лишения, чем большинство других домохозяйств.
3. Расширение индивидуальных и групповых прав детей-инвалидов и детей этнических меньшинств. Это потребует перехода от «романтической модели» ребенка и детства, которая чаще всего исключает всевозможный личный и коллективный опыт детей-инвалидов и детей этнических меньшинств, выражающийся в культурных отличиях, физической боли, медицинских процедурах, войне и резких изменениях, длительном принудительном пребывании в учреждениях социального обеспечения, насилии и стигме. Многие дети этнических меньшинств испытывают долговременную депривацию и каждодневное исключение.
1 Эмпауэрмент (англ. empowerment) - наделение властью, полномочиями. - Прим. ред.
201
4. Отстаивание права детей этнических меньшинств на жизнь, а не на пребывание в учреждениях. Социальные работники должны понять социальные механизмы тех процессов, которые делают детей с инвалидностью и детей этнических меньшинств невидимыми в публичной сфере, должны знать
0 влиянии структурной депривации в системе государственной опеки. Дети этнических меньшинств должны наравне со всеми детьми иметь право на качественные услуги в обществе, а не в интернате, что сделает их равноправными гражданами, пользующимися таким же уважением в детстве и во взрослом состоянии, что и представители большинства.
Список литературы
Andersson G. Children in residential and foster care - a Swedish example II International Journal of Social Welfare. I999a. Vol. 8. № 4. P. 253-266.
Andersson G. Involving Key Stakeholders in Evaluation - a Swedish Perspective II Social Work in Europe. I999b. Vol. 6. № I. P. 1-7.
Barton R. Institutional Neurosis. Elsevier, 1987 (First published in 1976).
Brown H., Craft A. Thinking the Unthinkable. Papers on Sexual Abuse and People with
Learning Difficulties. London: FPA Education Unit, 1989.
Buechner P., Bois-ReymondM. du, Krueger H.-H. Growing Up in Three European Regions
1 L. Chisholm, P. Buechner, H.-H. Krueger, M. du Bois-Reymond (Eds). Growing Up in Europe. Contemporary Horizons in Childhood and Youth Studies. Walter de Gruyter. Berlin; New York, 1995. P. 43-60.
Cavalli A. The Value orientations of Young Europeans I L. Chisholm, P. Buechner, H.-H. Krueger, M. du Bois-Reymond (Eds). Growing Up in Europe. Contemporary Horizons in Childhood and Youth Studies. Walter de Ggruyter. Berlin; New York, 1995. P. 35-42.
Children and Residential Care. New Strategies for a New Millennium. 2nd International Conference. Stockholm. 2003. 12-15 May. Stockholm University. Department of Social Work, Swedish National Committee for Unicef, Swedish National Committee of the International Council on Social Welfare, 2003.
Cohen P. Visions and revisions of Child-Raising Experts II New York Times. 2003. 5 April. Committee on the Rehabilitation and Integration of People with Disabilities, Safeguarding Adults and Children with Disabilities against Abuse. Written by Hilary Brown (draft version), Council of Europe. 2001.
Cruelest Choice Faces Parents of Mentally ILL. II New York Times. 2003. 16 February. Dominelli L. Empowering Children: The End-Point for Community Approaches to Child Welfare I L. Dominelli (Ed.). Community approaches to child welfare: international perspectives. Aldershot: Ashgate, 1999. P. 182-194.
peldman A. X-children and the militarisation of everyday life: comparative comments on the politics of youth, victimage and violence in transitional societies II International Journal of Social Welfare. 2002. Vol. 11. № 4. P. 286-299.
poucault M. Madness and Civilization. A History of Insanity in the Age of reason. New York: Vintage Books, 1988 [1961].
Goffman E. Asylums: Essays on the Social Situation of Mental Hospital and other Inmates. New York: Doubleday Anchor, 1961.
Jones M., Basser M., Lee A. Beyond the Convention on the Rights of the Child: The rights of children with disabilities in international law II The International Journal of Children's Rights. 1997. Vol. 5. P. 177-192.
Lachkar J. The Psychological Make-Up of a Suicide Bomber II The Journal of Psychohistory. 2002. Vol. 29. № 4. Spring. P. 349-367.
Lelyveld J. In Guantanamo II The New York Review of Books. 2002. 7 Nov.
Mause L. de. The Chilhood Origins of Terrorism II The Journal of Psychohistory. 2002.
Vol. 29. № 4. Spring. P. 340-348.
Millet K. The Loony Bin Trip. Simon & Schuster. USA, 1990.
Monitoring the EU Accession Process: Minority protection, 2001.
Nowak M., Suntinger W. The Right of Disabled Persons not to be subjected to torture,
inhuman and degrading treatment or punishment II T. Degener, Y. Koster-Dreese (Eds).
Human Rights and Disabled Persons. Essays and relevant Human Rights Instruments.
Dordrecht; Boston; London: Martinus Nijhoff Publishers, 1995. P. 117-130.
Petersilia J. R. Crime Victims With Developmental Disabilities: A Review Essay II Criminal Justice and Behavior. 2001. Vol. 28. № 6. P. 655-694.
Qvortrup J. Childhood in Europe: a new field of Social research I L. Chisholm, P. Buechner, H.-H. Krueger, M. du Bois-Reymond (Eds). Growing Up in Europe. Contemporary Horizons in Childhood and Youth Studies. Berlin; New York: Walter de Gruyter, 1995. P. 7-21.
Rommelspacher B. Behindertenfeindlichkeit. Auflage. Göttingen: Lamuv Verlag, 1999. Sobsey D. Violence and abuse in the lives of people with disabilities: The end of silent acceptance? Baltimore: Paul H. Brookes Publishing Co., 1994.
Institutional Abuse. Perspectives across the life course I N. Stanley, J. Manthorpe, P. Penhale (Eds). London: Routledge, 1999.
Stubbs P. Rights in Crisis and Transition. Developing a Children's Agenda for South Eastern Europe. Belgrade: Save the Children & SEECRAN, 2001.
Verdugo M. A., Bermejo B. G. The Mentally retarded Person as a Victim of Maltreatment II Aggression and Violent Bahavior. 1997. Vol. 2. № 2. P. 143-165. Verdugo M. A., Bermejo B. G., puertes J. The Maltreatment of Intellectually Handicapped Children and Adolescents II Child Abuse & Neglect. 1995. Vol. 19. № 2. P. 205-215. Vernon M., Greenberg S. p. Violence in Deaf and Hard-of hearing people: A Review of the Literature. Aggression and Violent Behavior. 1999. Vol. 4. № 3. P. 259-272.
Zavirsek D. Lost in Public Care II L. Dominelli, W. Lorenz, H. Soydan (Eds). Beyond Racial Divides. Ethnicities in Social Work Practice. Ashgate: Aldershot, 1999.
Zavirsek D. Pictures and Silences: Memories of Sexual Abuse ofDisabled People II International Journal of Social Welfare. 2002. Vol. 11. № 4. P. 270-285.
Дарья Завиржек доктор наук, профессор факультета социальной работы Института криминологии, Университет Любляны, Словения
электронная почта: darja.zavirsek@uni-lj.si
(Пер. с англ. Т.В. Оберемко и O.A. Оберемко)
