CC BY
45
РАЗДЕЛ 6. РЕЦЕНЗИИ. ХРОНИКА
УДК 811.1611274
ББКШ141.12-4 ГСНТИ 16.21.29; 16.21.51 Код ВАК 10.02.01; 10.02.19
А. М. Камчатнов
Москва, Россия
КАК УЛОВИТЬ НЕУЛОВИМОЕ?
(рецензия на «Словарь русской ментальности» В. В. Колесова, Д. В. Колесовой, А. А. Харитонова)
АННОТАЦИЯ. Представлена общая характеристика и оценка «Словаря русской ментальности», подготовленного коллективом авторов, состоящим из В. В. Колесова, Д. В. Колесовой, А. А. Харитонова. Уникальный исторический словарь отражает движение лексического состава от праславянского периода через Средневековье к Новому времени. Каждая из эпох представлена лексемами, отражающими национальные концепты. В словаре реализована попытка зафиксировать закрепившиеся в русском сознании ментальные линии смысла. Для этой исследовательской работы особую важность представляет разграничение понятий ментальности и менталитета, которые очень часто смешиваются. По В. В. Колесову, ментальность онтологична, она предсуществует в народном характере, воспитанном веками, и составляет его сущность, тогда как менталитет гносеологичен и представляет собой интеллектуализацию ментальности в отвлечении от нравственного чувства и воли. Ментальность как синоним духовности находит свое выражение в историческом действии и слове; слово является хранителем ментальности, и это обстоятельство позволяет подойти к теме лингвистически. Для описания ментальности используются термины «образ», «понятие», «символ» и «концептум» (возводится не к лат. conceptus 'понятие', а к conceptum 'зерно'). Концептум — не понятие, а сущность понятия, смысл, лишенный формы; он устойчив, постоянен, неподвижен. Формами проявления концептума являются этимон слова, переносные значения слова, словообразовательные связи в пределах словообразовательного «древа», системные синонимические и антонимические отношения слова, сочетаемость слова, гипер-гипонимические отношения.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: концепты; языковая картина мира; национально-специфичная лексика; историческая лексикография; русская ментальность; словари.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ: Камчатнов Александр Михайлович, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка и стилистики Литературного института им. А. М. Горького; 123104, Россия, Москва, Тверской бульвар, д. 25; e-mail: alexmk52@gmail.com.
Конечной целью всякой лингвистической работы является создание одной из двух книг: грамматики или словаря. Не каждому лингвисту, как бы ни были важны его книги и статьи, удается это сделать — В. В. Колесову и его сотрудникам это удалось. Появлению словаря предшествовали длительная исследовательская работа профессора Колесова над теоретическим осмыслением того, что же представляет собой менталь-ность как лингвистическая категория, а также накопление языкового материала из всей глубины существования русского языка. Начало было положено книгой «Мир человека в слове Древней Руси» [Колесов 1986], затем наступило некоторое затишье, во время которого шел очень сложный подземный процесс вызревания совершенно новых идей, вылившийся в колесовский big bang: в течение нескольких лет одна за другой стали выходить книги одна интереснее другой: «Русская речь вчера, сегодня, завтра» [Ко-лесов 1998], «Жизнь происходит от слова...» [Колесов 1999], фундаментальная «Философия русского слова» [Колесов 2002], «Слово и дело» [Колесов 2004], «Реализм и номинализм в русской философии языка» [Колесов 2007], «Русская ментальность в языке и тексте» [Колесов 2006], венцом которых и стал рецензируемый словарь [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 1, т. 2]. Само название книг дает нам основания говорить о «феномене Колесова» как о лингвисте-мыслителе,
каких было очень немного в истории отечественного языкознания.
Россия, русские, русскость, начиная по меньшей мере с князя М. М. Щербатова, всегда были предметом философской рефлексии. Что нового может сказать на эту тему лингвист? Цели его — желание понять и объяснить коренные свойства русской духовности — ничем не отличаются от целей множества великих и не очень философов, историков и культурологов. Понять — значит выразить в понятии, но понятие — категория логическая, а не лингвистическая. Наконец, где, в каких источниках искать русскую духовность, ведь духовность — от слова дух, а дух, как известно, дышит, идеже хощет.
Хорошо осознавая эти сложности, В. В. Колесов находит собственно лингвистический подход к решению поставленной задачи, который заключается в следующем. Прежде всего нужно отграничить ментальность от того, что на нее похоже, но ею не является: от типического и характерного, от идеала, от менталитета. Благодаря такому отделению становится ясной стратегия: «Задача же состоит в определении существенно цельных признаков ментальности, своего рода инварианта народного сознания, как он уясняется из данных языка и рисуется на основе всех проявлений „народного духа"» [Колесов 2006: 17]. Или иначе: ментальность есть «способность воспринимать и оценивать мир и человека в катего-
© Камчатнов А. М., 2017
риях и формах родного языка, но с преобладанием идеальной, духовной точки зрения» [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 2: 531]. Чрезвычайно важным представляется разграничение понятий ментальности и менталитета, которые очень часто смешиваются. По В. В. Колесову, ментальность онтоло-гична, она предсуществует в народном характере, воспитанном веками, и составляет его сущность, тогда как менталитет гносео-логичен и представляет собой интеллектуализацию ментальности в отвлечении от нравственного чувства и воли.
У каждого народа свой инвариант, и его «ни похитить, ни подделать невозможно» [Колесов 2006: 17], равно как и отделаться от него. В этом определении ментальности есть что-то роковое: мы можем мыслить, воспринимать мир так и только так, и всякие попытки мыслить иначе или заведомо обречены на провал и ничего, кроме мучений, не принесут, или грозят потерей национальной идентичности. Иначе говоря, ментальность сродни аристотелевской энтелехии — тому активному началу, которое превращает возможность в действительность, созидает историческое тело нации, выявляет себя в ходе истории.
Ментальность как синоним духовности находит свое выражение в историческом действии и слове; слово является хранителем ментальности, и это обстоятельство позволяет подойти к теме лингвистически. Слово же для автора — не звук пустой и не условный знак, а форма и образа, и понятия, и символа, исполненного бесконечным содержанием и как такового требующего истолкования; так определяется герменевтический подход к слову. Историческая взаимосвязь слова и дела требует исторической же перспективы для толкования. Живое слово существует лишь в текстах; репрезентативными для своей темы В. В. Колесов считает философские тексты: «...мы говорим о ментальности через рефлектирующую интуицию русских философов, которая основана на глубинных концептах русско-славянского слова» [Колесов 2006: 4].
Затем необходимо найти язык описания ментальности. Этот язык В. В. Колесов находит в древнем споре реалистов, концептуалистов и номиналистов: отсюда он извлекает все термины языка описания — концепт, образ, понятие и символ. Исходным теоретическим пунктом для изучения мен-тальности является известный «семантический треугольник»: в отличие от многих исследователей, В. В. Колесов рассматривает его не как данность, а как заданность, когда согласованность отношений слова, вещи и идеи достигалась в ходе сложного истори-
ческого процесса, обусловившего те «начала», которые стали определяющими для русской ментальности: это глагольность, диалогичность, символичность русского слова, единство слова и дела (слово как «проект» дела, без которого оно пустая болтовня), предпочтение красоты — пользе, качества — количеству, живой целостности (синтетичность) — мертвой расчлененности (аналитичность), в частности, доверие к живому авторитету, а не к отвлеченной истине.
Утверждение о том, что ментальность находит свое выражение в формах родного языка, является слишком общим, надо еще найти ту единицу ментальности, которая и будет при помощи слова являться в формах образа, символа и понятия. Такой единицей является концепт. По В. В. Колесову, концепт следует возводить не к лат. сопсери 'понятие', а к лат. сопсерит 'зерно, зародыш'. Именно он — концептум — и есть искомая единица ментальности. «Таким образом, кон-цептум предварительно можно определить как минимальный квант смысла — единицу сознания, не обретшую своей формы. Кон-цептум — не понятие, а сущность понятия, смысл, лишенный пока формы: свернутая точка возможных смыслов» [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 2: 534]. Концептум, как и всякое зерно, невидим, скрыт под землей, но, как зерно прорастает в ствол с листьями, цветами и плодами, так и концептум «прорастает» в образ, понятие и символ; языковым носителем этих форм ментально-сти является слово. Концептум устойчив, постоянен, неподвижен, то есть «вечен»; именно поэтому все исторически изменчивые формы его проявления в слове сохраняют единство, так как все они отнесены к одному внеисторичному концептуму. Сам концептум апофатичен, катафатическим приближением к нему являются представленные в «Словаре» исторически засвидетельствованные в текстах формы его проявления в слове — образ, символ и понятие. Апофатичностью концептума определяется интересная особенность «Словаря русской ментальности»: это не справочник, по отношению к которому читатель занимает пассивную позицию потребителя; он требует от читателя ответного творческого усилия для реконструкции концептума, предлагая ему для этого весь (или почти весь) необходимый языковой и текстовый материал. Кон-цептум оставляет «следы» в словесной культуре народа; «Словарь» собирает и представляет эти «следы»; читатель идет по «следам» и по мере своих сил, творческих возможностей и воображения восходит к концепту как первосмыслу собственной
культуры. Такими «следами», или формами проявления концептума, являются этимон слова, переносные значения слова, словообразовательные связи в пределах словообразовательного «древа», системные синонимические и антонимические отношения слова, сочетаемость слова, гипер-гипоними-ческие отношения [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 2: 537].
В развитие теории в Приложении освещаются некоторые частные проблемы: соотношение понятий концептума и внутренней формы слова, значения и смысла, синкретизма и многозначности, историческое значение тропов — метонимии, синекдохи, метафоры, иронии — в семантическом развитии слова. Из этих частных вопросов хотелось бы остановиться подробнее на понятии семантической парадигмы, которую авторы словаря определяют следующим образом: «Семантическая парадигма образуется общностью корня, то есть сводит все одно-коренные образования к единому концепту-му» [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 2: 550]. Далее на примере слов притъкнути — притъча — притчина — причинный — причинность показано, как выраженный корнем концептум являет себя в последовательных формах образа (притъкнути), символа (притъча), обособленного признака (причинный) и, наконец, «дозревает» до отвлеченного понятия (причинность). При полном согласии с этим хочется спросить: как быть с другими членами этой семантической парадигмы, т. е. со словами тыкать, точка, точность, ткать, ткань, сутки, дотошный? Если исходить из определения, то эти слова тоже как-то выражают единый концепт, однако в тексте Словаря имеются отдельные словарные статьи Притча, Причина, Причинность, Точка, Точность, Дотошный. Если точка и притча, будучи этимологически однокорен-ными, выражают разные концептумы, то од-нокоренные слова потеха и утеха едва ли можно считать выразителями разных кон-цептумов, на что указывает сходство их толкований [см.: Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 2: 72, 440], тем не менее они, к нашему удивлению, образуют отдельные словарные статьи. Таким образом, выявляется внутренняя противоречивость теоретических основ Словаря: с одной стороны, если это словарь ментальности, а единицей ментальности является концептум, то каждая словарная статья должна быть посвящена отдельному концептуму; с другой стороны, если утверждается, что все одноко-ренные образования сводятся к единому концептуму, то они должны быть помещены
в одной словарной статье, чего на деле мы не наблюдаем. Выход из этого противоречия, на мой взгляд, в том, чтобы признать, что концепты имеют внеязыковую, нелингвистическую природу, что разные концепты могут найти выражение в однокоренных словах (причина и точка) и один концепт — в разных словах, т. е. в том, чтобы отказаться от понятия семантической парадигмы. Это понятие будет полезным в словаре другого типа — историко-словообразовательном, а не в словаре ментальности.
Нужно согласиться с авторами в том, что нельзя «поставить знак равенства между любыми единицами смысла и назвать их все концептами» [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 1: 538]. В таком случае возникает естественный вопрос о принципах построения словника «Словаря», о принципах отбора слов — носителей концептов. Как видно из последнего раздела Приложения «Семантика», из трех видов явления концептума — образа, понятия и символа, которым соответствуют три ипостаси существования слова — корень, термин и имя, предпочтение отдается именам. Корень дает лишь образ понимания концептума, термин истончает его до строго определенного понятия, тогда как имя является полным выражением национального концептума, символически представляющее и психологический образ, и логическое понятие и потому неисчерпаемое в толковании. Однако и среди имен не все удостоились чести попасть в Словарь, ибо «предпочтение отдавалось концептуальным именам, которые в общей структуре максимально вбирают в себя все содержательные формы концепта — образ, понятие и символ — и тем самым приближаются к выражению самого концептума» [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 2: 547]. На этом основании в Словарь не включены глагол водить (образ), причастие водящий (понятие), но внесены имена вождь и вожак. Таким образом, «Словарь русской ментальности» не является ни русским корнесловом, ни словарем отвлеченных понятий; это — словарь концептуальных имен.
Как же решить, какое имя концептуальное, а какое — нет? Например, после слова кровь следует слово кротость. В толковом словаре русского языка между ними (исключая заимствованные лексемы) находятся такие имена существительные, как крой, кройка, крома, кропание, кропило, кропотливость, крот и их производные; между ложь и ломка — такие имена, как лоза, локоть, лом и их производные. На память приходят и кромешный ад, и крот как символ слепоты (у Чехова в «Дуэли»), и лоза как
символ Христа (в Евангелии), и выражение чувство локтя. Это все не имеет отношения к русской ментальности? Или выражаемые ими концептумы имеют еще какое-то другое выражение, нашедшее отражение в «Словаре»? И вообще: надо ли полагать, что «Словарь» отражает все концептумы русской ментальности? Является ли список концептумов принципиально открытым или закрытым?
Нет достаточного объяснения тому, на каком основании в словарь русской ментальности одни заимствованные слова включены (ад, ангел, балаган, баня, буква, варварство, витязь, деньги, дьявол, идея, изба, икона, кавардак, кумир, София, тюрьма, хам, шабаш, ярлык), а другие — нет. Хотя в «Предисловии» сказано, что «слова, которые сегодня осознаются как заимствованные, за редкими изъятиями из Словаря исключены, хотя и они пронизаны воздействием русской ментальности, пропитаны „русским духом"» [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 1: 3], этого недостаточно для понимания причины того, почему приведенные выше в скобках слова оказались на особом положении.
При просмотре словника обращает на себя внимание его неоднородность: с одной стороны, это такие «вкусные», пропитанные истинно русским духом слова, как баба, болван, блажь, буйство, восторг, дотошный, жалость, жопа, запанибрата, изгой, истошный, кузька, лохмотья, мещанство, навет, отвага, подвиг, потачка, потеха, удаль, угрюмство, хапуга и многие другие; их «русскость», их непереводимость, их принадлежность к русскому способу мыслить мир не вызывает сомнений; с другой стороны, это слова типа влияние (ср. лат. influxio), время (ср. лат. tempus), голод (ср. франц. faim), причинность (ср. англ. causality) и другие подобные. Понятно, что авторы хотели показать, как концептум «дорастает» до понятия, как слово становится термином, выражающим общечеловеческие категории разума, однако какое это имеет отношение к русской ментальности? Может быть, стоило причину и причинность совместить в одной словарной статье? Во всяком случае, соотношение «родного» и «вселенского» в Словаре надо было как-то оговорить.
Изложенные принципы нашли свое выражение в структуре словарных статей и в самом их содержании.
Что касается структуры, то в ней представлены: а) концептуальное значение заголовочного слова, б) этимология слова, в) постоянные эпитеты слова, г) метонимические смещения и метафорические замещения слова в современном употреблении, д) иллюстративный материал, е) замечания авто-
ров о развитии концептума, когда прочих материалов недостаточно. В совокупности это те самые «следы» концептума в словесной культуре народа, о которых говорилось выше; собранные вместе под одним заголовочным словом, они дают читателю достаточный материал для восхождения к концепту. Авторы подчеркивают, что воссоздание концептума «ведется как составителями словаря на основе классических текстов, так и творческим усилием читателя; объемность представления и его глубина прежде всего зависят от работы языкового сознания пользователя» [Колесов, Колесова, Харитонов 2014, т. 1: 14]. Только на таком синергийном пути возможно приобрести новое знание.
Чтение словарных статей убеждает в том, что жизнь во всех ее проявлениях — личная, общественная, государственная, историческая — движется противоречиями, оттого и ментальность народа антиномична. Поэтому авторы уделяют большое место анализу тех исторических обстоятельств и феноменов, которые обусловили своеобразие антиномичной русской ментальности: это государство и общество, народ и государство, язычество и христианство, нация и государство, общество и личность, город и деревня, культура и цивилизация и др. При этом авторы не идеологи, отрицающие одну часть антиномии ради утверждения ценности другой. С идеологической точки зрения «Словарь русской ментальности» кажется рыхлым и противоречивым; читатель, ждущий идеологической определенности, будет разочарован. «Словарь» построен не по идеологическим, а по лингвистическим законам, основу которых составляет семантический треугольник. Для номиналиста существует только связь слова и вещи, тогда как для реалиста, каковым является В. В. Коле-сов, связь троякая — это связь слова, вещи и идеи, и только с позиций реализма становится понятной видимая противоречивость русской ментальности. Так, государство как вещь может вызывать у русского человека резкую неприязнь вплоть до анархизма и разрушительного бунта; но государство как идея пробуждает в русском человеке государственный инстинкт, понуждавший его защищать государство не щадя живота и раздвигать его пределы до двух океанов (см. статью Государство). Так, и отношение к Церкви как вещи может доходить до кощунственного непотребства, а отношение к ней же как идее порождает благочестие, нередко доходящее до пределов жертвенности (см. статьи Вера, Кощунство, Святость). И если кому-то непонятно, как один и тот же народ мог защищать советское государство
в последнюю войну и с упоением разрушать его в недавние 90-е годы, пусть почитает «Словарь русской ментальности» и тогда поймет, что защищали идею, каким бы отвратительным ни было ее воплощение, а разрушали малоприятную вещь.
Справедливость словарного анализа подкрепляется обильно цитируемыми текстами русских мыслителей, в которых находят выражение обе части антиномии: государственни-чество и анархизм, благочестие и атеизм, национализм и универсализм, тоталитаризм и либерализм, западничество и славянофильство и т. д. Сама же антиномичность русской ментальности, по утверждению В. В. Колесова, имеет своим началом русский язык и языковой реализм, со времен Средневековья утвердившийся у нас в противоположность западному номинализму.
Нет смысла пересказывать отдельные словарные статьи, даже недостатки которых могут обернуться для читателя пользой, так как в споре с авторами словаря также может рождаться новое знание, в чем, собственно, и заключается их, авторов, цель. Но есть смысл сделать одно предупреждение: не стоит приобретать Словарь для того, чтобы поставить его на полку рядом с другими словарями, энциклопедиями и справочниками, к которым мы обращаемся по мере необходимости. «Словарь русской ментальности» — это не справочник, а книга для чтения — вдумчивого, медленного, сопровождаемого медитациями на основе собственного куль-
турно-языкового опыта. Тем же, кто профессионально занимается исследованием духовной культуры русского народа — философам, этнографам, историкам, литературоведам, лингвистам, — Словарь послужит ценнейшим источником как разнообразных сведений, так и творческого вдохновения.
Василий Розанов однажды заметил, что хорошо бы отдать Россию немцам: они завели бы у нас фабрики, биржи, а мы научили бы их играть на балалайке и даже попытались бы объяснить, что такое душа. «Словарь русской ментальности» — это и есть попытка объяснить, что такое русская душа, объяснить прежде всего нам самим, а потом уже и всем, кто этого пожелает.
ЛИТЕРАТУРА
1. Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. — Л. : ЛГУ, 1986. 312 с.
2. Колесов В. В. Русская речь: вчера, сегодня, завтра. — СПб. : ЮНА, 1998. 248 с.
3. Колесов В. В. «Жизнь происходит от слова...». — СПб. : Златоуст, 1999. 368 с.
4. Колесов В. В. Философия русского слова. — СПб. : ЮНА, 2002. 448 с.
5. Колесов В. В. Слово и дело: из истории русских слов. — СПб. : Изд-во СПбГУ, 2004. 702 с.
6. Колесов В. В. Реализм и номинализм в русской философии языка. — М. : Логос, 2007. 382 с.
7. Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. — СПб. : Петербургское востоковедение, 2006. 624 с.
8. Колесов В. В., Колесова Д. В., Харитонов А. А. Словарь русской ментальности. В 2.т. Т. 1. А—О. — СПб. : Златоуст, 2014. 592 с.
9. Колесов В. В., Колесова Д. В., Харитонов А. А. Словарь русской ментальности. В 2 т. Т 2. П—Я. — СПб. : Златоуст, 2014. 592 с.
A. M. Kamchatnov
Moscow, Russia
HOW TO PERCEPT IMPERCEPTIBLE?
(a review of the monograph "Russian mentality dictionary" by V. V. Kolesov, D. V. Kolesova, A. A. Kharitonov)
ABSTRACT. This is a review of the monograph "Russian Mentality Dictionary" by V.V. Kolesov, D. V. Kolesova, AA.Kharitonov. This is a unique historical dictionary, which reflects the changes of vocabulary from Common Slavic through Middle Ages to modern times. Each epoch is represented by the lexemes that reflect national concepts. The dictionary attempts to fix mental lines of semantics that are present in Russian mentality. The definition and differentiation of the notions mindset and mentality, which are often mixed, are of special importance for this research work. According to V.V. Kolesov, mindset is ontological, it exists in the national character, it is brought up in the course of centuries and thus it makes the essence of the national character. Mentality is gnosiological, it is intellectual mindset independent of moral feeling and will. Mindset, as a synonym of spirituality, is embodied in the historical act and word; a word is the guardian of mindset, this fact allows to treat it from linguistic point of view. To describe mindset the terms "image", "concept", "symbol" and "concep-tum" (derived from "conceptum" - core) are used. Conceptum is not a notion, it is the essence of the notion, the meaning devoid of form; it is stable, constant and fixed. The forms of existence of conceptum are etymon of the word, figurative meanings of a word, derivational links within the derivational nest, systemic synonymic and antonymic relations of the word and hyper- hypo-relations.
KEYWORDS: concept; linguistic worldview; culture-bound words; historical lexicography; Russian mentality; dictionary.
ABOUT THE AUTHOR: Kamchatnov Alexander Mikhailovich, Doctor of Philology, Professor, Head of Department of Russian Language andStylistics, Literature Institute n.a. A. M. Gorky, Moscow, Russia.
REFERENCES
1. Kolesov V. V. Mir cheloveka v slove Drevney Rusi. — L. : LGU, 1986. 312 s.
2. Kolesov V. V. Russkaya rech': vchera, segodnya, zavtra. — SPb. : YuNA, 1998. 248 s.
3. Kolesov V. V. «Zhizn' proiskhodit ot slova...». — SPb. : Zlatoust, 1999. 368 s.
4. Kolesov V. V. Filosofiya russkogo slova. — SPb. : YuNA, 2002. 448 s.
5. Kolesov V. V. Slovo i delo: iz istorii russkikh slov. — SPb. : Izd-vo SPbGU, 2004. 702 s.
6. Kolesov V. V. Realizm i nominalizm v russkoy filosofii yazyka. — M. : Logos, 2007. 382 s.
7. Kolesov V. V. Russkaya mental'nost' v yazyke i tekste. — SPb. : Peterburgskoe vostokovedenie, 2006. 624 s.
8. Kolesov V. V, Kolesova D. V., Kharitonov A. A. Slovar' russkoy mental'nosti. V 2.t. T. 1. A—O. — SPb. : Zlatoust, 2014. 592 s.
9. Kolesov V. V, Kolesova D. V., Kharitonov A. A. Slovar' russkoy mental'nosti. V 2 t. T 2. P—Ya. — SPb. : Zlatoust, 2014. 592 s.
