CC BY-NC-ND
84
КАК СКЛАДЫВАЛИСЬ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПРЕДМЕТЕ И МЕТОДЕ ИСТОРИИ В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ?
В статье ставится проблема определения источников формирования представлений о предмете и методе истории как научной дисциплины в ХУ-ХУП вв. в географическом пространстве Западной Европы. В этот период история только определяла себя как дисциплина, причем данный процесс носил крайне противоречивый характер. Формирование представлений о предмете истории происходило исключительно в рамках уже существовавших в то время познавательных практик. История осознанно противопоставлялась этим практикам, излишне преувеличивались ее специфичность и состоятельность как специальной отрасли знаний. В разработке методов познания прошлого для мыслителей ХУГ-ХУП вв. особенно важным было установление причинно-следственных связей и строгих закономерностей, теоретически обоснованное возможностью отождествления природы исторического и естественно-научного знания.
Ключевые слова: Междисциплинарность, метод, предмет истории, кризисный тип историзма, научные практики раннего Нового времени.
История - базисный элемент культурной и мировоззренческой среды общества. Именно под ее воздействием, посредством индивидуального и коллективного исторического опыта и его актуализации, формируются культурные парадигмы, экономические теории и стратегии, идеологические модели социума. Поэтому изучение истории исторического знания является важнейшей сферой современной социальной истории. Отношение людей к своему прошлому трансформируется под влиянием идеологических, религиозных, национальных и других особенностей социальных групп и общностей. В то же время история - это об-
ласть профессионального знания, претендующего на относительно адекватное реальности (относительно объективное) воспроизведение прошлого. С этой точки зрения история как гуманитарная наука должна определяться конкретным предметом исследований, методологией и методами. Сегодня в условиях высокой конкурентоспособности сравнительно недавно появившихся в России сим-биотических дисциплин, таких как культурология, политология, религиоведение, историческая информатика и др., вопрос собственно о предмете, методологии и методах истории представляется крайне актуальным.
Внося свой вклад в рассмотрение данного вопроса, мы обращаемся к периоду становления современного гуманитарного знания, в том числе исторического. На наш взгляд, полидисциплинарность в определении предмета, сопровождаемая междисциплинарностью в методологии и методах исследования, является своеобразным «родимым пятном» исторической науки.
Мы отдаем себе отчет в том, что разговор о междисциплинарно-сти имеет смысл лишь в том случае, если наука уже стала мощным социальным фактором, который объясняет многообразные причинно-следственные связи человека, общества и мира природы. Поскольку исследуемая нами эпоха, как уже отмечалось, - это время генезиса современного научного знания, в том числе и социогума-нитарного, наделять историческое знание ХУ1-ХУШ вв. чертами междисциплинарности в ее нынешнем понимании было бы неправильно. Следует также учитывать, что в этот период история только определяла себя как дисциплина, причем данный процесс носил крайне противоречивый характер1.
Во-первых, формирование представлений о предмете истории происходило исключительно в рамках уже существовавших в то время познавательных практик2. Во-вторых, в сочинениях
XVI в. история осознанно противопоставлялась этим практикам, излишне преувеличивались ее специфичность и состоятельность как специальной отрасли знаний3. В-третьих, начиная с середины
XVII в., скептицизм, картезианство и неопирронизм подвергли историю всесторонней критике. Эти критические нападки буквально лишали историю права на существование в рамках познавательной системы общества, но в то же время реально конституировали, формировали научные основы осмысления прошлого, которые
были развиты и трансформированы уже в рамках культурных и мировоззренческих моделей XIX в.4
Определение предмета истории в XVI-XVШ вв., его сущностное наполнение было очень динамичным и в значительной мере задавалось кризисным типом историзма той эпохи. При этом на одном хронологическом отрезке (в нашем случае - в рамках раннего Нового времени) в различных микро- и макрогруппах, на уровне массового сознания или научного осмысления прошлого были сформированы, бытовали и актуализировались не просто различные, но и взаимоисключающие представления о предмете истории5.
В рамках рассматриваемой нами эпохи можно условно выделить два этапа становления кризисного типа историзма. Первый этап - научная революция XVI-XVII вв., для него характерен прагматичный тип историографии; второй - историографическая революция XVIII в., происходившая под влиянием философской историографии, и ее результаты. Условной границей между этими этапами можно считать уровни познания окружающего мира -естественно-научный и социальный, хотя, строго говоря, эти два уровня неразделимы и могут оцениваться только с точки зрения доминирования одного над другим.
Мыслители Возрождения, собственно, не ставили прямого вопроса о предмете истории, потому что она воспринималась как искусство, призванное на службу риторике, филологии или дидактике. Н. Маккиавелли и Ф. Гвиччардини, воспринимая историю, прежде всего, как сокровищницу опыта, прагматизировали ее в рамках политики и права6.
В XVI в. подчеркивалось исключительно самостоятельное место «новорожденной науки» истории среди других отраслей знания. Ей «соподчиняли» географию, астрономию, математику, правоведение и другие научные дисциплины, оговаривая их вспомогательный характер при изучении опыта прошлых веков. В это время осмысление истории, на наш взгляд, определялось тремя генерирующими и очень мощными интеллектуальными потоками -христианской парадигмой мировидения, гуманистической культурой (прежде всего, философской, филологической и правовой ее составляющими) и открытиями в области естественно-научного знания. Причем первый из этих потоков сыграл ведущую роль
в формировании предмета истории, а остальные два оказали огромное влияние на выработку методов, способов и путей познания прошлого.
Социальные предпосылки развития западноевропейского общества обусловили неизбежность появления исторической науки и бесспорно повлияли на осознание ее предмета и методов его изучения. Под воздействием социальных и политических факторов, коренным образом повлиявших на самосознание европейского общества, бесповоротно изменилось отношение человека и общества к своему прошлому7. Произошло смещение акцентов с хронологического фиксирования событий, с познавательной значимости исторических сочинений на исследование причинно-следственных связей, детерминант, механизмов исторического движения. К прошлому стали обращаться в поиске ответов на универсальные вопросы об установлении первооснов и первопричин всего сущего в целом и социального в частности, которые вставали и в натурфилософии, и в «новой философии», и в теологии.
Кроме того, пожиная плоды гуманистической культуры, мыслители XV-XVIII вв. уже не стремились извлечь из прошлого политические или морально-нравственные уроки (хотя дань традиции все-таки отдавалась). Исходя из представлений о спиралеобразном типе исторического движения, они обращались к прошлому ради выявления закономерностей социального развития и поиска возможностей управлять этим развитием. Здесь налицо видимое противоречие с хрестоматийным высказыванием Аристотеля: «Историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозою... - нет, различаются они тем, что один говорит о том, что было, а другой - о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история - о единичном» (Аристотель. Поэтика. 1451в 1-5).
Попробуем взглянуть на этот сюжет с конкретно-исторических позиций и ответить на вопрос: какую роль в становлении истории как дисциплины в XVI в. сыграли теология, филология, юриспруденция, математические науки, т. е., согласно античной традиции, науки о числовых соотношениях и гармонии.
Каким образом формировалось представление о предмете истории? На наш взгляд, в хронологических рамках ХУ-ХУ! вв. на этот вопрос можно ответить только с позиций теологического
и философского осмысления гносеологических функций понятий «Бог» и «Творение». Именно в них фактически резюмировалась проблема непознаваемости/познаваемости мира, общества и человека.
интеллектуализирующая функция понятия Бога в средневековой теологии часто рассматривалась в связи с попытками доказать существование его объекта. В стремлении ренессансных философов сделать Бога в определенной мере познаваемым подчеркивалась и познаваемость сотворенного им и зависящего от него природного и человеческого мира. В теологии творящую деятельность связывали, прежде всего, с всемогуществом Бога, выраженным его волевыми качествами, и лишь во вторую очередь - его интеллектуальными, разумными свойствами (например, у Августина Блаженного). ренессансная философия неоплатонизма, напротив, подчеркивала интеллектуализирующие функции понятия «Бог» (например, Н. Кузанский). Это, в частности, нашло свое выражение в неоднократном цитировании тех слов Ветхого Завета, согласно которым Бог при сотворении мира «все расположил мерою, числом и весом» (Премудрость Соломона. 11, 21). Тем самым творчество сверхприродного Бога «из ничего» превращалось в результат абсолютизации творческих способностей человека. Созданное божественным словом приравнивалось к сделанному умом и руками человека. Таким образом, основанием для определения предмета истории служило сверхестественное творческое начало, реализованное в человеческой (в истории мысли, слова, действий), природной (естественной) и божественной (священной) истории. Предмет человеческой истории - деятельность. Природная и священная истории, их законы и смысл существуют, воплощаются и постигаются только в рамках истории человеческой постольку, поскольку познание осуществляется исключительно при условии наличия субъекта и объекта. Люди, наделенные душой и разумом, изучая естественную и человеческую истории, могут лишь приблизиться к пониманию божественного замысла и преклониться перед его величием. В этом усматривалась основная цель истории8.
Человек должен стремиться к познанию существующих в мире возможного основных типов, видов событий священной истории: 1) грехопадение; 2) страдание; 3) жертва; 4) искупление; 5) спасе-
ние. Именно они выступают структурообразующими элементами как сюжета мировой истории в целом, так и целостного сюжета всякой эпохи, всякого периода, а также каждого по-настоящему исторического события. Далее следовал вполне традиционный для средневекового типа историзма вывод: лишь то, что имеет такую структуру, является историческим.
В разработке методов познания прошлого для мыслителей XVI в. (Ж. Бодуэн, Г. Бюде, Ф. Патрици, Л. Леруа, Ж. Боден, Нострадамус и др.) особенно важным было установление причинно-следственных связей и строгих закономерностей (цель историка -предвосхищать будущее), теоретически обоснованное возможностью отождествления природы исторического и естественно-научного знания. Факт истории и факт природы рассматривались как однородные и характеризовались равной степенью объективности и достоверности. Предвосхищая механистические основания историографической революции XVII-XVIII вв., Ж. Боден называл четвертым видом истории математику. Тем самым он словно опережал мысль И. Гёте о том, что числа не управляют миром, но показывают, как управляется мир.
Ориентация на математику как на «образцовую науку» или на науки, в которых результаты исследований могли быть выражены и обоснованы математическими методами, воплощала меру научного оптимизма XVIII в., когда универсальная рационализация мира представлялась в идеале как его универсальная математиза-ция9. Но если историографии приходилось отталкиваться от миропонимания преимущественно механистического естествознания, то легко себе представить, сколь застывшими и надвременными должны были быть ее категории, посредством которых ей предстояло рационализировать мир столь подвижной и изменчивой истории. Очевидно, что механистический детерминизм, основанный на законах математики, еще был способен отразить сопряжение элементов и самые простые «линейные» формы движения. Однако он абсолютно не годился для анализа общественных изменений - процесса, именуемого органическим развитием, т. е. развитием, внутренне обусловленным. Одним словом, ни источник движения, ни характер самодвижения исследовать на почве механистического мировидения не представлялось возможным, так как в этом случае все другие области познания рассматривались
только как частные случаи применения отправной теории механики10.
Уже в XVI в. основой методологического подхода в познании прошлого становится новое осмысление пифагорейства, подчеркивавшего наличие в мире соотношений меры, числа и веса, ибо божественное искусство при сотворении мира состояло, главным образом, в геометрии, арифметике и музыке. «Первый образ вещей в уме Творца есть число», без которого ничего невозможно ни понять, ни создать. Мир сотворен на основе гармонической пропорции, средние члены которой равны, а последний представляет собой разность между первым и последним: А:В = В:(А-В). Гармония есть мера, симметрия и пропорция11. Как видим, познание истории базировалось на математических законах.
Второй сферой выявления механизмов, определяющих историческое развитие, является сотворенная Богом природа, законы которой неизменны, так же как и ее влияние на человека. В XVI-XVII вв. эти механизмы изучались географией, хорографией и комплексом медицинских наук. Так в арсенале исторических методов появились географический детерминизм и гумаральная теория.
Методы исторического исследования были непосредственно заимствованы из правоведения и филологии. Иначе и быть не могло, так как, во-первых, изначальный прагматический интерес к истории в начале XVI в. был обусловлен идеей создания универсального права, во-вторых, авторами трактатов, содержавших теоретическое осмысление истории, были выпускники факультетов права ведущих европейских университетов, имевшие ученую степень доктора права. Юриспруденция в тот период уже накопила значительный арсенал методов работы с юридическими документами начиная с понятия источника права и заканчивая многоуровневым анализом текстов. Само понятие источника в истории непосредственно происходило от трактовки источника права. Принцип объективности и субъективности в изложении материала изначально также утвердился в области правоведения, в ходе работы с правовыми источниками12.
Теоретические подходы к организации материала были заимствованы из выведенных П. Рамусом законов формальной логики. Согласно этим законам, при изложении какого-либо сюжета следовало, в первую очередь, дать общую формулировку проблемы.
затем выводились определения основных понятий. Проблема расчленялась на составные части, каждая из которых получала свое определение. Далее шли разъяснения на наглядных примерах. В изучении формальной логики Рамус, используя дедуктивный метод, двигался от общего к частному. Аналогичная схема применялась в исторических трактатах XVI-XVII вв.: от изучения общей картины мира к изучению истории отдельных народов в соответствии с хронологией и далее - через историю государств к частной (персональной) истории13.
Еще один аргумент, подтверждающий полидисциплинарность истории, может быть получен в результате анализа принципов организации периодизаций прошлого, применявшихся в трактатах по истории XV-XVI вв. (гуманистическая периодизация, по шести дням творения, по четырем мировым империям, на основе климатического фактора и др.).
Таким образом, даже краткое рассмотрение интеллектуальных условий зарождения и становления истории как самостоятельной области научного знания в начале «эпохи катастроф» дает нам возможность оценивать ее как комплексную и синтезирующую дисциплину.
Мыслители этого периода обращались к теории истории, поскольку решали вопрос о природе предмета ее занятий - источника и основы индивидуальных и коллективных представлений о мире. К середине XVI в. «практическая история», имевшая дело с конкретными событиями и судьбами, накопила солидный опыт в описании прошлого. Теперь его нужно было осмыслить и систематизировать. Поэтому вполне понятно обращение Леруа, Бодена, Патрици, Бэкона к внутренней критике процесса получения исторического знания. Более того, нам представляется, что это свидетельствует также и о том, что историописание того периода приблизилось к границам рефлексии, формирующей науку и дающей ей возможность самообоснования, возможность «посмотреть на себя со стороны». Яркие примеры таких рассуждений содержат, например, сочинения Жана Бодена и Фрэнсиса Бэкона - эти два крупнейших мыслителя XVI и первой половины XVII вв. (и, заметим, активные политики), как бы «наследуя» один от другого, без сомнения, сформировали основу современного исторического знания14. Предмет исторической дисциплины и его причинные основания, сфор-
мулированные в «Методе легкого познания истории» Жана Бодена, можно представить следующим образом: деятельность - свободная воля - жизненные потребности - естественная природа человека. Последнее звено этой схемы не является завершающим, так как встает вопрос о следующей детерминанте: чем определяется естественная природа человека?
Боден считал первоосновой своей системы природную среду обитания, как отдельного индивида, так и народа в целом. Влияние природных факторов на развитие народов является устойчивым, следовательно, можно определить его закономерности и проявления, зафиксированные в историческом материале15.
Согласно Бодену, история, занимающая первостепенное значение в системе знаний, - это наука всех гуманитарных наук. Все знания, которые добываются, к примеру, правоведами или философами, находят свое основание именно в истории, и в копилку истории они «относят» свои открытия.
В системе философии науки Ф. Бэкона история - не только и даже не столько конкретная дисциплина, сколько метод, фундамент научного основания мира - природы и общества. Правомерно заключить, что Бэкон по-своему «историзировал» научное познание в целом, поскольку проецировал на исследование природы процедуру, которая, по его мнению, была характерна для историо-писания. Так, в заключении первой книги «Нового Органона» говорится: «Если люди будут располагать надлежащей естественной и экспериментальной историей и проявят к ней прилежание, и при этом окажутся способными к двум вещам - оставить общепринятые мнения и понятия и удержать ум от самого общего, то они смогут прийти к нашему истолкованию»16.
Предложенная Бэконом оценка истории как систематизированного опыта - это фундаментальная предпосылка научной революции. Сам призыв Бэкона приступить к документированию всех небесных и земных явлений, как наблюдаемых в данное время, так и сохранившихся в памятниках письменности, являлся формой осуждения традиции умозрительной науки, которая рассматривала углубление в детали действительности как занятие, недостойное философского ума.
Помимо создания с помощью идеи истории «новой науки о природе», Бэкон работал над воссозданием натуралистической
науки гражданской истории. В рассуждениях гуманистов XVI в. о методе применительно к истории последняя выступала, главным образом, как специфический жанр литературы. Даже Боден, уже утвердивший идею истории, остался чужд мысли об универсализме логических проблем научного познания как такового. Возведение же Бэконом гражданской истории в ранг науки означало распространение на нее тех же логических процедур, которые предусматривались «новой индукцией» при составлении естественной и экспериментальной истории. отныне не существовало принципиальной разницы между исследованием «событий» и «деяний» людей. исходный принцип становился общим: сначала наблюдения, затем - рассуждения. Новая логика мыслилась как универсальный инструмент науки «истории» в широком смысле этого слова, независимо от того, шла речь об истории естественной или гражданской.
В результате гражданская история превращалась из «свободного» искусства в научную дисциплину, основанную на новой логике, методе индукции, и при этом не только в составную часть «научной революции», но и в ее гносеологическую предпосылку, в частности, в обширной области наук о человеке, именовавшихся Бэконом «гражданскими». Тем самым пересматривалось и неизменно углублялось унаследованное от историзма эпохи Возрождения решение вопроса о «пользе гражданской истории». Распространив на гражданскую историю требование служения «общему благу», которое предъявлялось им к науке в целом, Бэкон провел разграничительную линию между своим и традиционно гуманистическим ответом на вопрос «о пользе истории». из средства индивидуального воспитания и обучения людей на примерах и уроках прошлого история становилась основанием моральной философии и, в конечном счете, одной из предпосылок установления на земле «братства людей»17.
Вместе с тем очевидно, что гражданская история в оценке Бэкона еще не имела самостоятельных научных задач, не ставила проблему отношения к прошлому как к предмету, подлежащему познанию. И если бы за обрисовкой «служебного» характера исторического материала не скрывалась идея, пусть опосредованного, участия гражданской истории в приумножении общественного блага, то в этом отношении мало что нового можно было бы по-
черпнуть у Бэкона по сравнению с суждениями, например, Боде-на, изначальный интерес которого к истории вырос из правовых штудий. Пользу гражданской истории Бэкон видел в том, что ей доверены «слава и доброе имя предков», что историческое повествование «может с большим успехом служить в качестве примера и образца для читателя», увеличивая «славу и достоинство» королевств, оказывая «большую помощь в формировании гражданской мудрости»18.
С синтезом оригинальных и унаследованных суждений Бэкона мы сталкиваемся и в определении им того места, которое занимает «историческая» способность в процессе научного основания окружающего мира. В своей концепции наук ученый писал о господствовавшем в то время традиционном учении - психологии рациональных способностей человека, которая метафизически расчленяла процесс познания на обособленные, замкнутые в себе функции - «акты». По этому учению, определенный род умственной («душевной») деятельности связан с определенным родом способностей разумной души. При этом каждая из способностей локализуется в особой ее «части».
В исследованиях, посвященных данному вопросу, уже обращалось внимание на то, что по логике этих «оснований» историческое познание как бы останавливается на подготовительной, дорассу-дочной фазе освоения материала. Функция истории исчерпывается сбором и закреплением материала в памяти, тогда как процедура его собственно рассудочного освоения представляет уже «сферу деятельности» философии и науки. Однако к моменту создания латинской версии трактата «О значении и успехе знания божественного и человеческого» Бэкон значительно приблизился к доктрине Б. Телезио (1509-1588) и его последователей. Согласно этой доктрине, три «способности разумной души» не отделены одна от другой, а объединены в единое целое, олицетворяющее мыслительную способность как таковую.
Теория Телезио, с которой Бэкон был хорошо знаком, вскрывала всю меру непригодности традиционной концепции, оставлявшей вне поля зрения первую и наиболее фундаментальную способность «разумной души» - мыслить. Мышление - это универсальный способ духовной деятельности, и человек прибегает к нему в равной степени и тогда, когда «запоминает», и тогда, ког-
да рассуждает, и тогда, когда «воображает». Более того, «память», отождествляемая с занятиями историей, оказывается не только «подготовительным», но и завершающим этапом рассудочной деятельности. Речь идет о фиксировании в первом случае образов, поставляемых органами чувств, во втором - результатов мыслительного процесса19.
Но самое важное, возможно, заключается в том, что память участвует на всем протяжении этого процесса не только как «хранилище» первичных образов и конечных абстракций, но и как «носитель» самих мыслительных процедур. Поскольку Бэкон отождествляет с «памятью» историю, постольку получается, что на разных этапах мыслительной деятельности функции «памяти» различны: в начальной фазе - это создание «первичной истории», затем можно уже говорить о причастности к науке в собственном смысле - к логике и философии. Пусть никто не ждет большого прогресса в науках, если отдельные науки не будут возвышены до философии - таково в высшей степени дальновидное заключение Бэкона.
Из этого утверждения следует, что история - это субстанция каждой подлинной науки, а поскольку ее метод обусловливается предметом, то во всех остальных науках «историческим» является и метод восхождения от частного к общему. В противном случае его результаты не могли бы служить инструментом познания действительности, «ибо знания, которые буквально на наших глазах были извлечены из частных фактов, лучше других знают обратный путь к этим фактам». Таким образом, в познании прошлого Бэкон использовал модель «новой индукции», кардинально отличавшуюся от дедуктивного подхода к истории Бодена.
Итак, в условиях, когда «история мыслилась по существу лишенной "внутреннего времени"», когда человек не включал себя в исторический процесс (т. е. в процесс изменений, его природа мыслилась неизменной), наконец, когда метод «новой индукции» свидетельствовал о наступлении господства механицизма и метафизики в европейской науке, Бэкон на два столетия предвосхитил необходимость преодоления противостояния естественных наук и наук о человеке путем перевода первых на почву опыта и нацеливания последних на познание «естественных» закономерностей истории. В прозрении логического универсализма всей совокуп-
ности опытного знания и состояло, в частности, то подлинно новое, что внес Бэкон в теорию и историю науки.
Разумеется, «моделируя» логическое тождество истории обществ и «истории» естественной, он в действительности утверждал лишь натуралистический историзм, в котором общество выступает, в конечном счете, как лишенное внутренней динамики. Тем не менее в начале XVII в. именно в этом шаге заключался совершенный Бэконом прорыв из заколдованного круга, каким была гуманистическая концепция истории как рода искусств - спекулятивного, риторического, а по отношению к классическому наследию - эпигонского.
Точно так же, продолжая многовековую традицию, Бэкон неоднократно повторял требование «соблюдения первого закона истории»: стремиться к исторической истине, не вносить в исторический труд симпатии и антипатии, унаследованные легенды и собственные вымыслы20. Историческое повествование отличается «своей правдивостью и искренностью», а жизнеописания дают «более правдивую и истинную картину». Всемирные же истории из-за скудости сведений по отдельным периодам чаще всего заполняют лакуны легендами и малодостоверными сведениями. Но подобно тому, как Бэкон то и дело сводил причины событий к «мотивам», а то и попросту подменял их описанием различных обстоятельств, он своими требованиями к историку вскрывать «тайные замыслы», «скрытый смысл» поступков, опираясь на доступные ему обрывки психологических характеристик, открывал широкие возможности для привнесения в историю произвольных домыслов. Такова была цена переориентации истории на почву опытного естествознания и превращения «человеческой природы» или психологии личности в основной аналитический инструмент историка.
Наконец, рассмотрение Бэконом истории с позиций «природы» и интерпретации последней в терминах психологии превращали историческую личность и ее деяния, по сути, в единственное основание как для внутреннего разделения обширных исторических эпох, так и для определения специфики каждого данного отрезка исторического времени. отсюда - первостепенная важность политической истории с точки зрения «общественной пользы». Бэкон считал, что не следует допускать смешения политики с ме-
нее значительными вещами, к которым он относил описания не только всякого рода процессий, празднеств, но и военных походов, сражений и т. п. Единственной темой, достойной «серьезной истории», в представлениях Бэкона, являлась политика, а политические уроки истории рассматривались им как главная форма общественного служения историописания.
В заключение отметим, что формально картина мира в XVI-XVIII вв. сохранила трехчленную структуру - Бог, природа и человек, но фактически она радикально меняется. Социальные феномены (в первую очередь, социальные институты, нормы и подсистемы социального взаимодействия - политическая, экономическая и т. п.) перемещаются из раздела «природа» в раздел «человек» и начинают осмысливаться как продукт человеческих действий. Такой подход встречается уже в XVI в. у Бодена, а в начале XVII в. это видение мира закрепляется в работах Бэкона. Сохраняющаяся приверженность «природе» наглядно проявляется в различных «физических» концепциях социальных феноменов.
Примечания
Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая деятельность // Философия и методология истории. М., 1977; Gilbert N.W. Renaissance Concepts of Method. New York, 1960. Artis historicae penus. Vol. 1-2 / Ed. J. Wolff. Basel, 1579. Сборник включает 18 сочинений исторического жанра, среди авторов которых были Bodin, Patrizi, Pontano, Baudouin, Viperano, Robortello, Milien, Foglietta, Chytraeus, Secundus, Pezel, Zwinger, Sambucus, Riccoboni, а также сочинения Дионисия Галикарнасского и Лукиана. Боден Ж. Метод легкого познания истории. М., 2000. С. 14-20. Mackenzie R. The Ninetienth Century - A History. London, 1891. Бейль П. Исторический и критический словарь. В 2-х тт. М., 1978. Ferguson W.K. The Renaissance in Historical Thought. Boston, 1948. Crisis in Europe, 1560-1660 / Ed. T. Aston. New York, 1965. Patrizi F. Della historia diece dialoghi. Venetia, MDLX; Leroy L. De la vicissitude ou varieté des choses en l'univers, et concurrence des armes et lettres par plus illustres nations du mond, depuis le temps ou a commence la civilité, et memoire humaine jusques a present. Paris, 1988; Leroy L. Consideration sur l'histoire françoise et universell de ce temps, dont les merveilles sont succinctement recitees. Lyon, 1567.
9 10
ChastelA. The Crisis of the Renaissance, 1520-1600. Geneva, 1968. AshleyM. The Golden Century: Europe, 1598-1715. New York, 1968.
11 Боден Ж. Указ. соч. С. 256-257.
12
См. сочинения французских юристов Жаку Куяса, Франсуа Канно, Франсуа Отмана, Жана де Кора, а также English Historical Writing and Thought, 1580-1640. London, 1962.
Ramus P. Aristotelicae Animadversiones - Dialecticae institutiones. Paris, 1543; Scholae dialecticae // Scholae in liberales artes. Col. 153. Третий закон философии по Рамусу lex sapientiae, или закон мудрости, означал, что изучение более общего всегда предшествовало изучению частного или единичного.
White M. Foundations of Historical Knowledge. New York, 1965. Боден Ж. Указ. соч. С. 79-123.
Бэкон Ф. Сочинения в 2-х т. Т. 1. М., 1977-1978. С. 47. Там же. С. 54.
8 Там же. С. 103.
19
20
Там же. С. 121.
Бэкон Ф. История правления короля Генриха VII. М., 1990. С. 163.
13
