CC BY
32
УДК 316.3(330.59) DOI: 10.33396/1728-0869-2019-7-33-41
КАЧЕСТВО ЖИЗНИ НАСЕЛЕНИЯ БАЙКАЛЬСКОГО РЕГИОНА
© 2019 г. Я. А. Лещенко
ФГБНУ «Восточно-Сибирский институт медико-экологических исследований», г. Ангарск
Цель исследования - комплексная оценка качества жизни населения Байкальского региона (БР) и тенденций её изменения в постсоветский период. Методы. Проведен анализ качества жизни населения БР на основе показателей, оцениваемых в рамках объективной и субъективной моделей. Разработаны и применены критерии дифференцированной оценки уровня психологического неблагополучия населения по степени отклонения показателей частоты самоубийств от критического уровня - 20 %ооо (критерий ВОЗ). Данные проанализированы по территориям БР, Сибирскому федеральному округу и Российской Федерации за 21-27-летний период. Результаты. Все показатели качества жизни по территориям БР отличались в худшую сторону от соответствующих средних показателей по России. Выявлен четко обозначенный восточный вектор негативного изменения изучаемых характеристик. На территориях БР наиболее выражены негативные изменения аффективной компоненты качества жизни, оцениваемой по показателю частоты самоубийств. Так, в Иркутской области чрезвычайно высокий уровень самоубийств регистрировался в течение 6 лет (1994-1995, 1999-2002 гг.). Показатели чрезвычайно высокого уровня самоубийств отмечались: в Республике Бурятия на протяжении 20 лет; в Забайкальском крае - на протяжении 19 лет. Следовательно, происходившие в период наблюдения негативные изменения в общественной жизни нанесли наибольший урон психологической сфере качества жизни. Выводы. Качество жизни населения БР находится на значительно более низком уровне по сравнению со многими регионами России. Тенденций к сближению этих уровней не наблюдается. Результаты исследования показывают, что усилия властей всех уровней по социально-экономическому развитию Сибири всё ещё недостаточны, чтобы поднять качество жизни регионального сообщества до среднероссийских показателей, и, тем более, до уровня социальных стандартов развитых стран.
Ключевые слова: Байкальский регион, качество жизни, объективная и субъективная модели, уровень бедности, продолжительность жизни, миграция, самоубийства
THE QUALITY OF LIFE OF THE POPULATION OF THE BAIKAL REGION
Ya. A. Leshchenko
Budgetary Scientific Institution «East-Siberian Institute of Medical and Ecological Research», Russia
The aim of the study is a comprehensive assessment of the quality of life of the population of the Baikal Region (BR) and its trends in the post-Soviet period. Methods. The analysis of life quality of the population of the Baikal Region was carried out on the basis of indicators evaluated in the framework of objective and subjective models. Criteria for differentiated assessment of the level of psychological distress of the population were worked out and used according to the degree of deviation of the suicide rate from the critical level - 20 °/оооо (WHO criterion). The data was analyzed for the territories of the Baikal Region, the Siberian Federal District and the Russian Federation for a period of 21-27 years. Results. All indicators of life quality on the territories of the Baikal Region differed for the worse from the corresponding average indicators in Russia. Clearly marked eastern vector of negative changes in the studied characteristics was revealed. Negative changes in the affective component of the quality of life, measured by the suicide rate, are the most pronounced on the territories of the Baikal Region. Thus, in the Irkutsk Region, an extremely high suicide rate was recorded for 6 years (1994-1995, 1999-2002). Indicators of extremely high suicide rates were observed: in the Republic of Buryatia for over 20 years; in the Trans-Baikal Territory - for 19 years. Consequently, the negative changes in social life that occurred in the observed period caused the greatest damage to the psychological sphere of the quality of life. Conclusions. The quality of life of the population of the Baikal Region is worse compared to many other regions of the Russian Federation. There are no tendencies towards the convergence of these levels. The results of the study show that the efforts of the authorities of all levels in the socio-economic development of Siberia are still not enough to raise the quality of life of the regional community to the average Russian indicators, and even more so to the level of social standards of developed countries.
Key words: Baikal Region, quality of life, objective and subjective models, poverty level, life expectancy, migration, suicide
Библиографическая ссылка:
Лещенко Я. А. Качество жизни населения Байкальского региона // Экология человека. 2019. № 7. С. 33-41.
Leshchenko Ya. A. The Quality of Life of the Population of the Baikal Region. Ecologiya cheloveka [Human Ecology]. 2019, 7, pp. 33-41.
Большинство сибирских регионов в силу социально-экологических условий находится в неравном положении по сравнению с регионами средней полосы и юга европейской части Российской Федерации. Стоимость человеко-часа здоровой жизни в Сибири относительно средней полосы Запада увеличивается в 3—4 и даже 5 раз [9]. Между тем устойчивое развитие России возможно лишь при сбалансированно-
сти межрегиональных социо-эколого-экономических отношений.
Сегодня все больше отечественных и зарубежных исследователей склоняются к расширенному толкованию предмета социальной экологии. Основные задачи социальной экологии, исходя из этого, можно определить следующим образом: изучение влияния на человеческие сообщества среды обитания как
совокупности природных и социальных факторов, а также влияния человека на окружающую среду, воспринимаемую как рамки человеческой жизни [13, 21, 26]. Некоторые зарубежные ученые позиционируют социальную экологию как социальное движение и критическую социальную теорию. Так, в понимании Мюррея Букчина (Murray Bookchin) и его последователей социальная экология направлена на критику текущих негативных социальных, политических и антиэкологических трендов и представляет собой перестраивающий (реконструирующий), экологический, коммунитарный и этический подход к обществу [17].
В контексте вышеупомянутых представлений и подходов универсальным (комплексным) индикатором состояния различных социоэкологических систем, безусловно, может служить научная категория «Качество жизни».
Байкальский регион (БР) охватывает территорию юго-востока Сибири и северной части Монголии. Общая площадь его составляет 1 млн км2. В Байкальский регион входят три субъекта РФ, объединяемые принадлежностью к бассейну озера Байкал, — Иркутская область, Республика Бурятия, Забайкальский край. Цель исследования — дать комплексную оценку качества жизни населения БР и тенденций ее изменения в постсоветский период.
Методы
В социологии сложилось два подхода к оценке качества жизни: измерением объективных показателей условий жизни и измерением субъективных оценок условий жизни. В рамках этих подходов применяют две концептуальные модели качества жизни, которые обозначаются как «объективная» и «субъективная» [18]. Согласно объективной модели качество жизни определяется по совокупности различных статистических показателей: природно-географических параметров, характеристик социально-экономического развития и т. д. Эта модель позволяет получить статистическую оценку состояния физических, социально-экономических (материальных) факторов окружающей среды и условий жизнедеятельности [8].
Согласно субъективной модели истинная сущность качества жизни отражается в субъективных ощущениях индивидов, сознательных и подсознательных психофизиологических и поведенческих реакциях. Субъективные индикаторы качества жизни подразделяют на две компоненты — когнитивную (складывающуюся из мнений населения об удовлетворении жизненных потребностей) и аффективную (эмоциональную). Когнитивная компонента состоит из оценки общей удовлетворенности жизнью и оценок удовлетворенности различными сферами жизнедеятельности. Аффективная компонента представляет собой совокупность (соотношение) позитивного и негативного аффектов. На уровне индивидуума к позитивным аффектам относятся соответствующие биологическим нормам показатели психофизиологического и психоэмоционального статуса, свидетельствующие
о благоприятных условиях жизнедеятельности [4, 5]. Негативные аффекты выражаются в явлениях депрессии, тревожности, агрессии, стресса.
Использование двух подходов (комплексная модель) позволяет выявить совпадающие представления и расхождения в понимании достигнутого уровня удовлетворения жизненных потребностей (или уровня благополучия-неблагополучия) [6]. Сложность технологической реализации комплексной модели качества жизни очень велика, что обусловлено очень большим количеством конкретных показателей и одновременно недостатком необходимой информации; отсутствием общепринятых подходов к разработке алгоритмов их агрегирования; неопределенностью влияния ряда показателей на итоговое значение качества жизни и т. д. Тем не менее мы предприняли попытку комплексно оценить качество жизни населения БР, отобрав на основе накопленного опыта (собственного и других исследователей) небольшое число наиболее информативных индикаторов — объективных и субъективных.
Отбор объективных индикаторов качества жизни проведен с учётом существующих эмпирических оценок их адекватности и информативности. Мы отказались от использования такого широко применяемого социально-экономического индикатора, как размер валового внутреннего продукта (валового регионального продукта) в расчете на душу населения, поскольку его применение приводит к очень большим погрешностям и ошибкам, особенно при сравнительной оценке социально-экономической ситуации в регионах, сильно различающихся по природно-климатическим и пространственно-географическим условиям [2, 12, 19]. Из числа объективных индикаторов также исключили применяемый в междустрановых и межрегиональных исследованиях индекс развития человеческого потенциала, поскольку он не учитывает физико-географические условия проживания, которые в условиях России (тем более Сибири) имеют большое значение. Но главным недостатком индекса развития человеческого потенциала, по нашему мнению, является то, что он совершенно не учитывает субъективные индикаторы качества жизни общества, в том числе когнитивную компоненту — социально-психологическое восприятие жизни и удовлетворенность ею, а также аффективную компоненту — баланс психоэмоциональных аффектов, определяющий уровень психоэмоционального благополучия (неблагополучия).
В итоге исследование провели с использованием «объективных индикаторов» — социально-экономического и демографического (доля населения с денежным доходом ниже величины прожиточного минимума, средняя ожидаемая продолжительность жизни — СОПЖ) и «субъективных индикаторов» (миграционная активность населения, оценка удовлетворенности семейного населения условиями жизни в регионе, уровень психосоциального неблагополучия населения, оцениваемый с помощью специфического социально-демографического индикатора — показателя частоты самоубийств). В качестве источника ста-
тистической информации использовали базы данных Федеральной службы государственной статистики.
Результаты
Оценка «Объективных индикаторов» качества жизни
Уровень бедности. При изучении характеристик качества жизни особого внимания заслуживает сегмент общества с самым низким уровнем жизни, куда следует отнести лиц с доходом ниже величины прожиточного минимума. Долю этой категории населения (%) в социальной статистике обозначают как коэффициент бедности. В течение 22-летнего периода (1995—2016 гг.) данный показатель всех трех территорий БР отличался в худшую сторону от среднего показателя по России (29,0-10,7 %) (табл. 1). Однако степень отклонений от среднероссийского уровня в отдельных административных субъектах существенно различалась на разных временных этапах. Дифференциация территорий была наибольшей с 1995 по 2001 год: в этот период наихудшие значения показателя отмечались в Забайкальском крае — 55,3-77,5 %, промежуточное положение занимала Республика Бурятия — 33,0 — 54,3 %, и лучшие в регионе значения регистрировались в Иркутской области — 26,3—36,6 %. В дальнейшем
Таблица 1
Доля населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума, % от общей численности населения
Российская Федерация Байкальский регион
Год Иркутская область Республика Бурятия Забайкальский край
1995 24,8 31,6 54,3 64,2
1996 22,1 30,0 48,4 63,4
1997 20,8 26,5 33,0 58,6
1998 23,4 26,3 43,2 69,7
1999 28,4 30,5 47,5 77,5
2000 29,0 35,5 53,5 67,0
2001 27,5 36,6 48,6 55,3
2002 24,6 31,9 37,2 44,6
2003 20,3 31,1 36,7 32,3
2004 17,6 29,0 38,3 28,7
2005 17,8 21,3 32,6 26,1
2006 15,2 18,9 29,9 23,6
2007 13,3 18,4 25,2 23,6
2008 13,4 16,8 20,7 19,9
2009 13,0 18,5 19,1 19,7
2010 12,5 18,1 19,2 19,0
2011 12,7 19,2 20,1 18,9
2012 10,7 16,8 17,7 17,6
2013 10,8 17,0 15,9 16,2
2014 11,2 18,6 16,9 18,0
2015 13,3 20,5 17,9 20,4
2016 13,5 20,9 18,3 21,1
различия между субъектами стали сглаживаться и в период с 2009 по 2016 год они стали минимальными. Значения коэффициента бедности по Сибирскому федеральному округу (СФО) в целом отсутствуют в базах данных Федеральной службы государственной статистики, поэтому сравнительный анализ с этим показателем не проводился.
Средняя ожидаемая продолжительность жизни. Одним из основных интегральных индикаторов качества жизни населения стран и регионов является показатель СОПЖ. При выявлении особенностей формирования качества жизни проанализировали, каким образом изменялся уровень СОПЖ на территориях БР в динамике за 27-летний период — с 1990 по 2016 год. При этом оценили различия в изменениях показателя СОПЖ на территориях БР между собой, по сравнению с показателями по РФ в целом, а также показателями по СФО. Согласно материалам многих исследований, в постсоветский период наибольшие изменения в показателях смертности и СОПЖ происходили в мужском контингенте. Поэтому настоящее исследование мы построили на анализе показателя средней ожидаемой продолжительности жизни мужского населения.
В 1990-м году, который взят в качестве исходного или базового года наблюдения, показатели СОПЖ мужчин на территориях БР находились в пределах 60,9 (Иркутская область) — 61,7 (Забайкальский край) года (табл. 2).
В этом же году уровень СОПЖ мужчин составил в СФО 62,4 года, в РФ — 63,7 года. Следовательно, в начале 1990-х годов отмечался восточный вектор снижения показателя СОПЖ мужчин: наибольшим показатель был применительно к РФ в целом, в СФО он был ниже на 1,3 года. В восточной части округа — Байкальском регионе — его значения оказались наименьшими — на 0,8—1,5 года ниже, чем в среднем по СФО. Восточный градиент снижения СОПЖ сохранялся на протяжении всего периода наблюдения, причем разрыв между среднероссийскими значениями СОПЖ и показателями сибирских территорий в середине и конце периода наблюдения увеличивался.
Оценка «<Субъективных индикаторов» качества жизни
Когнитивная компонента субъективной модели качества жизни
Миграционная активность (подвижность) населения. Миграционная активность (механический прирост или убыль населения) часто рассматривается как весьма информативный индикатор качества жизни [7].
Оценить миграционную активность можно на основе анализа общих статистических характеристик механического прироста или убыли населения. Наиболее информативный относительный показатель — коэффициент межрегиональной миграции: количество прибывших/убывших в расчете на 10 000 человек населения.
Таблица 2
Динамика показателя средней ожидаемой продолжительности жизни мужского населения в Российской Федерации, Сибирском федеральном округе и на территориях Байкальского региона, лет
Год Российская Федерация Сибирский Федеральный округ Байкальский регион
Иркутская область Республика Бурятия Забайкальский край
1990 63,70 62,40 60,90 61,60 61,70
1991 63,40 62,20 60,60 61,60 61,70
1992 61,90 60,50 58,40 60,10 59,60
1993 58,80 57,00 55,00 56,90 55,30
1994 57,40 55,60 53,50 55,20 53,40
1995 58,10 56,50 54,10 56,60 55,10
1996 59,60 57,60 55,90 57,00 56,10
1997 60,90 58,70 57,50 58,30 57,30
1998 61,20 59,40 57,50 59,00 58,60
1999 59,90 58,00 55,20 56,70 55,70
2000 59,00 57,40 54,60 56,40 55,50
2001 58,90 57,30 54,30 55,90 53,90
2002 58,70 56,80 54,00 55,30 53,40
2003 58,60 56,40 53,60 54,50 53,40
2004 58,90 56,80 53,80 54,60 53,20
2005 58,90 56,20 53,30 54,40 52,90
2006 60,40 58,20 56,30 56,30 55,30
2007 61,50 59,50 58,50 58,50 56,80
2008 61,90 60,00 58,40 58,50 57,90
2009 62,90 60,90 58,80 59,60 58,90
2010 63,10 61,10 58,90 60,10 59,10
2011 64,04 61,79 59,59 60,25 59,94
2012 64,56 62,09 59,92 60,97 60,61
2013 65,13 62,74 60,32 62,32 61,47
2014 65,29 62,95 60,53 62,72 61,68
2015 65,92 63,59 61,31 63,73 61,92
2016 66,50 64,09 62,19 64,21 62,96
В табл. 3 представлены значения коэффициента межрегиональной миграции по областям БР, Новосибирской и Томской, а также по СФО в целом за 20-летний период — с 1997 по 2016 год. Новосибирская и Томская области взяты для сравнения как субъекты округа с наилучшими показателями межрегиональной миграции.
В течение всего периода наблюдения в СФО происходила миграционная убыль населения. Значения коэффициента межрегиональной миграции с 1997 по 2010 год регистрировались в пределах от —10,2 до —16,7 °/ооо. В период с 2011 по 2015 год отток населения из округа заметно увеличился: значения коэффициента межрегиональной миграции составили от —22,2 до —27,0 %ш. Размеры относительной механической убыли населения в субъектах Байкальского региона были существенно выше, чем в среднем по СФО. При этом установили, что мигра-
Таблица 3
Коэффициент межрегиональной миграции (количество прибывших /убывших на 10 000 человек населения),
значение показателя за год
Год Сибирский федеральный округ Байкальский регион Новосибирская область Томская область
Иркутская область Республика Бурятия Забай-каль-ский край
1997 -14,5 -24,3 -52,4 -71,8 22,5 -2,0
1998 -12,5 -16,3 -51,7 -70,8 25,4 -4,6
1999 -10,5 -13,2 -46,2 -51,5 15,1 -11,6
2000 -11,0 -6,0 -41,5 -55,6 3,0 -1,0
2001 -12,9 -14,4 -49,9 -52,7 4,3 -1,4
2002 -13,8 -17,0 -45,2 -56,3 -3,2 1,8
2003 -13,9 -19,1 -37,0 -43,7 -7,7 -9,1
2004 -13,3 -19,1 -37,4 -39,5 -0,2 -18,6
2005 -13,1 -21,9 -44,0 -28,8 -1,7 2,3
2006 -15,4 -25,4 -37,6 -39,0 1,2 1,0
2007 -16,7 -30,2 -31,5 -38,5 4,2 6,1
2008 -13,7 -26,8 -30,2 -38,7 20,3 11,2
2009 -10,2 -29,7 -19,1 -33,4 30,0 17,3
2010 -13,5 -25,0 -35,5 -50,5 26,4 14,3
2011 -22,4 -40,9 -49,0 -91,4 32,7 39,2
2012 -22,2 -40,1 -49,3 -79,5 44,3 19,4
2013 -27,0 -46,0 -41,3 -87,5 41,1 12,4
2014 -23,7 -37,9 -21,3 -70,4 21,3 4,2
2015 -25,1 -33,6 -27,3 -72,7 13,5 -4,4
2016 -23,73 -37,9 -21,3 -70,42 21,3 4,2
ционная убыль возрастала в субъектах БР в такой последовательности: Иркутская область, Республика Бурятия, Забайкальский край (лишь в 2013—2016 годах относительный показатель механической убыли в Республике Бурятия снизился до наименьших значений в БР).
Особенно большие значения коэффициента миграционной убыли отмечались в Забайкальском крае в начале и конце периода наблюдения: от —51,5 до -71,8 %>о в 1997-2002 годах; от -70,4 до -91,4 %» в 2011-2016 годах.
В двух областях Западной Сибири - Новосибирской и Томской - ситуация была несравнимо лучше. В Новосибирской области небольшой отток населения отмечался только в 2002-2005 годах (КММ составлял -0,2 ^ -7,7 %«,). В Томской области существенный отток населения фиксировался лишь в 1999 (-11,6 %») и 2004 (-18,6 %«,) годах.
Таким образом, в период исследования на территориях СФО наблюдался восточный вектор возрастания миграционного оттока населения. Второй общей особенностью являлось существенное увеличение механической убыли населения в БР и СФО в 2011-2016 годах.
Показатель миграционной убыли является индикатором, который обобщенно характеризует неудовлетворенность населения всем комплексом
условий жизни. Для определения структуры, иерархии конкретных причин неудовлетворенности условиями жизни проведены социологические исследования.
Оценка удовлетворенности городского семейного населения условиями жизни в Иркутской области. Для получения информации об условиях жизнедеятельности и процессах, происходящих в современных городских семьях, проведены социологические исследования среди семейного населения, проживающего в городах Иркутской области. Контингентом изучения была категория населения, состоящая в браке и находившаяся в возрасте максимальной репродуктивной активности (18—35 лет). В нее вошли 158 мужчин и 292 женщины. Опрос проводили по специально разработанной анкете, включающей среди всего прочего вопросы об удовлетворенности условиями жизни в регионе, планах о переезде.
Из числа респондентов, ответивших на вопросы о причинах неудовлетворённости условиями жизни в Иркутской области, большинство поставило на первое место высокую стоимость жизни (41,7 % мужчин и 33,2 % женщин). Второй по значимости причиной была названа неудовлетворенность условиями жизни, вместе взятыми (30,5 % женщин и 28,0 % лиц обоих полов) (рисунок).
Аффективная компонента субъективной модели качества жизни
Аффективная компонента качества жизни формируется главным образом на подсознательном уровне психофизиологическими механизмами. Следовательно, она не подвержена, как рассудочные (когнитивные) оценки, флюктуациям и искажениям, возникающим под воздействием информационной среды, и поэтому более точно и объективно характеризует интегральное психофизическое отражение субъектами всего спектра факторов и явлений, детерминирующих качество их жизни.
Для исследования аффективной компоненты каче-
ства жизни на популяционном уровне нами предложен подход, базирующийся на применении показателей социально-демографической статистики. Для этого потребовалось определиться с понятием аффекта на популяционном уровне. В психологии и психиатрии аффектами именуются сильные и кратковременные эмоциональные переживания, наступившие в результате воздействия определенных раздражителей [14]. Следует подчеркнуть, что понятие «аффект» всегда использовалось применительно к индивидууму и в этом случае аффект, как и любое другое эмоциональное проявление, представляет собой психофизиологический процесс внутренней регуляции деятельности, отражающий бессознательную субъективную оценку текущей ситуации.
Мы не встретили в литературе определения понятия «аффект» применительно к обществу, поэтому считаем возможным рассматривать в качестве такового наиболее выраженные проявления психосоциального неблагополучия. Очевидным является сходство причин психосоциального неблагополучия общества и причин индивидуального аффекта: противоречие между разными потребностями или стремлениями человека, а также противоречие между требованиями, которые предъявляются к нему, и его возможностями выполнить их, конфликт с другими людьми [ 1 ]. Можно лишь уточнить, что применительно к психосоциальному неблагополучию популяции речь должна идти о конфликте с существующей социально-экономической системой (ее государственными и (или) негосударственными структурами).
По нашему мнению, учитывающему точку зрения ряда отечественных и зарубежных авторов [3, 15, 20, 22—25, 27], психосоциальное неблагополучие населения РФ в 1990—2000-е годы складывалось из двух крупных составляющих — психосоциального стресса (обусловливает развитие психоэмоционального напряжения) и нарушений психологического (духовного) здоровья (обусловливают психологиче-
Структура причин неудовлетворенности мужчин и женщин условиями жизни в Иркутской области, %
ское неблагополучие). Подверженность населения психосоциальному стрессу ведет к увеличению заболеваемости и смертности от экзогенных причин. Эта проблема достаточно широко освещена в литературе. В гораздо меньшей степени изучена проблема духовного (психологического) неблагополучия общества. Этот фактор стал оказывать выраженное влияние на психосоциальный статус общества, особенно на контингенты молодого возраста, вследствие получивших распространение таких явлений, как потеря жизненных ориентиров в условиях ценностно-моти-вационного хаоса, десоциализация, обусловивших увеличение распространенности аномалий личности и, соответственно, случаев девиантного и здоровье-разрушительного поведения [10, 15].
В структуре смертности в качестве важнейшего специфического социально-демографического критерия воздействия фактора психологического неблагополучия рассматривают показатель частоты самоубийств [3, 11]. Медицинские психологи отмечают, что сам акт самоубийства, совершаемый психически здоровыми людьми, представляет собой во многих случаях непатологическую психологическую, «общечеловеческую» реакцию личности на экстремальные обстоятельства. По мнению Ю. Крупнова [11], самоубийства являются чувствительным индикатором
Таблица 4
Критерии оценки уровня психологического (духовного) неблагополучия по показателю самоубийств
Показатель самоубийств (на 100 000 человек населения)
Менее 20,0 %ооо (для РФ в целом и регионов европейской части страны)
Менее 25,0 /оооо (для регионов Сибири и Крайнего Севера) 20,0-29,9 //оооо (РФ и регионы европейской части страны) 25,0-29,9 %ооо (Сибирь и регионы Крайнего Севера) 30,0-39,9 %ооо 40,0-49,9 %ооо 50,0-59,9 %ооо 60,0 //оооо и более
Уровень психологического неблагополучия
Фоновый уровень (условное благополучие) - ФУ
Умеренно повышенный - УПУ
Повышенный - ПУ Высокий - ВУ Очень высокий - ОВУ Чрезвычайно высокий - ЧВУ
крайней неудовлетворенности индивидуальными условиями жизни.
Учитывая вышеизложенное, мы применили указанный индикатор для оценки уровня психологического (духовного) неблагополучия, рассматриваемого как аффективная составляющая качества жизни населения. При этом в качестве базового критерия оценки психологического неблагополучия использовали показатель критического уровня самоубийств - 20 случаев
Таблица 5
Показатели самоубийств (ПС) на 100 000 человек населения и уровня психологического неблагополучия (УПН) в Российской Федерации, Сибирском федеральном округе и на территориях Байкальского региона
Год Российская Федерация Сибирский федеральный округ Иркутская область Республика Бурятия Забайкальский край
ПС УПН ПС УПН ПС УПН ПС УПН ПС УПН
1990 26,50 УПУ 31,50 ПУ 37,40 ПУ 38,90 ПУ 35,90 ПУ
1991 26,50 УПУ 30,90 ПУ 38,20 ПУ 36,80 ПУ 34,00 ПУ
1992 31,10 ПУ 36,00 ПУ 43,10 ВУ 46,60 ВУ 43,40 ОВУ
1993 38,20 ПУ 46,50 ВУ 56,00 ОВУ 63,90 ЧВУ 65,90 ЧВУ
1994 42,10 ВУ 53,40 ОВУ 61,60 ЧВУ 72,60 ЧВУ 77,50 ЧВУ
1995 41,40 ВУ 53,70 ОВУ 64,90 ЧВУ 73,90 ЧВУ 80,40 ЧВУ
1996 39,30 ПУ 50,20 ОВУ 56,50 ОВУ 81,30 ЧВУ 72,40 ЧВУ
1997 37,50 ПУ 49,20 ВУ 56,30 ОВУ 76,40 ЧВУ 64,50 ЧВУ
1998 35,30 ПУ 46,90 ВУ 55,80 ОВУ 69,60 ЧВУ 65,90 ЧВУ
1999 39,20 ПУ 52,30 ОВУ 63,00 ЧВУ 83,50 ЧВУ 81,90 ЧВУ
2000 39,10 ПУ 52,30 ОВУ 60,60 ЧВУ 83,80 ЧВУ 81,70 ЧВУ
2001 39,50 ПУ 54,80 ОВУ 64,20 ЧВУ 94,90 ЧВУ 88,40 ЧВУ
2002 38,40 ПУ 53,00 ОВУ 64,90 ЧВУ 88,30 ЧВУ 92,80 ЧВУ
2003 36,10 ПУ 50,00 ОВУ 58,00 ОВУ 87,60 ЧВУ 77,20 ЧВУ
2004 34,30 ПУ 47,60 ВУ 56,90 ОВУ 80,70 ЧВУ 77,00 ЧВУ
2005 32,20 ПУ 46,00 ВУ 55,20 ОВУ 77,40 ЧВУ 72,20 ЧВУ
2006 30,10 ПУ 44,40 ВУ 50,00 ОВУ 77,20 ЧВУ 70,60 ЧВУ
2007 29,10 УПУ 43,90 ВУ 50,70 ОВУ 70,40 ЧВУ 80,00 ЧВУ
2008 27,06 УПУ 41,46 ВУ 46,92 ВУ 73,31 ЧВУ 70,04 ЧВУ
2009 26,48 УПУ 40,24 ВУ 44,61 ВУ 67,14 ЧВУ 71,80 ЧВУ
2010 23,40 УПУ 36,50 ПУ 43,00 ВУ 64,80 ЧВУ 65,30 ЧВУ
2011 21,80 УПУ 35,70 ПУ 43,90 ВУ 61,10 ЧВУ 65,80 ЧВУ
2012 20,80 УПУ 34,30 ПУ 38,80 ПУ 63,90 ЧВУ 58,20 ОВУ
2013 20,10 УПУ 33,50 ПУ 31,40 ПУ 58,30 ОВУ 54,10 ВУ
2014 18,50 ФУ 28,61 УПУ 23,46 ФУ 52,76 ОВУ 47,66 ОВУ
2015 17,40 ФУ 27,64 УПУ 26,35 УПУ 47,53 ВУ 50,13 ОВУ
2016 15,80 ФУ 25,50 УПУ 24,10 ФУ 47,40 ВУ 39,90 ПУ
на 100 000 человек населения обоих полов (критерий Всемирной организации здравоохранения) [16]. По-видимому, критический уровень самоубийств в Сибири несколько выше, так как согласно наблюдениям психиатров население, проживающее в суровых климатогеографических условиях, более подвержено суицидальному поведению.
Отталкиваясь от вышеуказанного базового показателя, мы предложили критерии дифференцированной оценки уровня духовного (психологического) неблагополучия - по степени отклонения от критического уровня (в сторону повышения) фактических показателей частоты самоубийств (табл. 4).
Оценили уровень самоубийств и уровень психологического неблагополучия населения РФ, СФО и территорий БР в динамике с 1990 по 2016 год с помощью предложенных критериев (табл. 5). Применительно к РФ в целом только в 1994-1995 годах показатели частоты самоубийств превышали значение 40 %ооо, составив 42,1-41,4 %ооо, что соответствовало высокому уровню психологического неблагополучия. Более неблагоприятные характеристики частоты самоубийств регистрировались по СФО (в целом): высокий уровень самоубийств (психологического неблагополучия) наблюдался в 1993, 1997-1998 и 2004-2008 годах. Очень высокий уровень самоубийств был отмечен в 1994-1996 и 1999-2003 годах.
Значительно более негативная картина наблюдалась на территориях БР. Так, в Иркутской области очень высокий уровень самоубийств (неблагополучия) фиксировался в 1993, 1996-1998, 2003-2008 годах. Чрезвычайно высокий уровень показателя был зарегистрирован в 1994-1995, 1999-2002 годах. На двух остальных территориях региона ситуация была еще более драматичной. Показатели чрезвычайно высокого уровня самоубийств отмечались: в Республике Бурятия на протяжении 20 лет (с 1993 по 2012 год); в Забайкальском крае - на протяжении 19 лет (с 1993 по 2011 год).
Вышеприведенные данные говорят о том, что в 1990-2010 годы в стране отмечался восточный вектор (градиент) выраженного возрастания безвозвратных демографических потерь по причине самоубийств, что мы расцениваем как существенное снижение качества жизни по критерию психосоциального благополучия.
Обсуждение результатов
В течение периода наблюдения территории БР по всем примененным объективным и субъективным показателям качества жизни отличались в худшую сторону от соответствующих средних показателей по РФ. Выявлен четко обозначенный восточный вектор (градиент) негативного изменения всех изучаемых характеристик. Наиболее выраженными оказались негативные изменения аффективной компоненты качества жизни, оцениваемой по показателю самоубийств. Данное обстоятельство говорит о том, что
происходившие в период наблюдения неблагоприятные изменения в общественной жизни нанесли наибольший урон психологической сфере качества жизни.
Таким образом, качество жизни населения Байкальского региона находится на существенно более низком уровне по сравнению со многими регионами России. Тенденций к сближению этих уровней не выявлено. Результаты исследования показывают, что усилия властей всех уровней по социально-экономическому развитию Сибири все еще недостаточны, чтобы поднять качество жизни регионального сообщества до среднероссийских показателей и тем более — до уровня социальных стандартов развитых стран.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ, проект № 19-013-00781
Авторство
Лещенко Ярослав Александрович — ORCID 0000-00015687-6966; SPIN 3430-2802
Список литературы
1. Аффект. URL: http://psihotesti.ru/gloss/tag/affekt/ (дата обращения: 09.03.2015).
2. Богомолов О. Т. Экономике нужны надёжные показатели // Экономические стратегии. 2012. № 1. С. 12—17.
3. Величковский Б. Т. Жизнеспособность нации. Взаимосвязь социальных и биологических механизмов в развитии демографического кризиса и изменении здоровья населения России. 2-е изд. исп. и доп. М.: РАМН, 2012. 255 с.
4. Грибанов А. В., Дёмин А. В., Гудков А. Б., Панков М. Н. Характеристика качества жизни городских женщин 55—64 лет // Успехи геронтологии. 2018. Т. 31, № 3. С. 387-393.
5. Гудков А. Б., Дёмин А. В., Грибанов А. В., Тор-шин В. И., Пащенко В. П. Возрастная самооценка женщин 55-64 лет как экспресс-метод определения параметров качества жизни в циркумполярном регионе // Экология человека. 2017. № 7. С. 32-38.
6. Ждан В. Г., Колдомова В. Г. Опыт построения и использования оценок качества жизни населения в управлении социально-экономическим развитием Новосибирской области: проблемы и предложения по решению // Уровень жизни населения регионов России. 2012. № 4. С. 79-86.
7. Индекс качества жизни регионов России: методология и методика оценки / Лаборатория математических методов политического анализа и прогнозирования факультета политологии МГУ им. М. В. Ломоносова; Институт региональной информации. М., 2010. 20 с.
8. Исакин М. А. Построение интегральных индикаторов качества жизни населения региона // Регион: экономика и социология. 2005. № 1. С. 92-109.
9. Казначеев В. П., Кисельников А. А., Мингазов И. Ф. Ноосферная экология и экономика человека. Проблемы «Сфинкса XXI века». Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 2005. 447 с.
10. Корнешов А. А. Оценка демографических результатов распространенности саморазрушительных форм поведения // Народонаселение. 2009. № 1. С. 62-71.
11. Крупнов Ю. Качество жизни. URL: http://www. kroupnov.ru/pubs /2005/01/09/10178/ (дата обращения: 09.01.2012).
12. Лещенко Я. А. Индикаторы социально-экономи-
ческого развития и качества жизни общества: проблемы выбора и адекватности // Экология человека 2015. № 11. С. 48-54.
13. Предмет изучения социальной экологии. URL: https:// studwood.ru/1332534 /ekologiya /predmet_izucheniya_ sotsialnoy_ekologii (дата обращения: 11.05.2018).
14. Рагулина А. В. Аффект: понятие и значение. URL: http://www.k-press.ru/bh/2002/3/ragulina/ragulina.asp (дата обращения: 09.03.2015).
15. Римашевская Н. М., Бреева Е. Б., Шабунова А. А., Барсукова Р. Т. Мониторинг подрастающего поколения: тенденции и особенности развития // Народонаселение. 2007. № 1 (35). С. 18-31.
16. Ситуация с суицидами в России и мире // Смертность российских подростков от самоубийств / Иванова А. Е., Сабгайда Т. П., Семенова В. Г. и др. М.: ЮНИСЕФ, 2011. С. 8-18.
17. Социальная экология. URL: https://ru.wikipedia.org/ wiki/Социальная_экология (дата обращения: 4.05.2018).
18. Спиридонов С. П. Индикаторы качества жизни и методология их формирования // Вопросы современной науки и практики. Университет им. В. И. Вернадского. 2010. № 10-12 (31). С. 208-223.
19. Стиглиц Д., Сен А., Фитусси Ж.-П. Неверно оценивая нашу жизнь: почему ВВП не имеет смысла? Доклад Комиссии по измерению эффективности экономики и социального прогресса / пер. с англ. И. Кушнаревой; науч. ред. перевода Т. Дробышевская. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. 216 с.
20. Barr B., Taylor-Robinson D., Scott-Samuel A., McKee M., Stuckler D. Suicides associated with the 2008-10 economic recession in England: time trend analysis // BMJ. 2012 Aug 13. 345. e5142. doi: 10.1136/bmj.e5142. URL: http://www.ncbi.nlm.nih.gov/ pmc/articles /PMC3419273/ (дата обращения: 08.11.2014).
21. Creel S., Dantzer B., Goymann W. et al. The ecology of stress: effects of the social environment // Functional ecology. 2013. Vol. 27, N 1. P. 66-80.
22. Gili M., Roca M., Basu S., McKee M., Stuckler D. The mental health risks of economic crisis in Spain: evidence from primary care centres, 2006 and 2010 // Eur. J. Public Health. 2012. Apr 19. URL: http://www.ncbi.nlm.nih.gov / pubmed/23132877 (дата обращения: 08.02.2017).
23. Lorant V., Kunst A. E., Huisman M., Costa G., Mackenbach J. Socio-economic inequalities in suicide: a European comparative study // Br. J. Psychiatry. 2005. N 187. P. 49-54. doi: 10.1192/bjp.187.1.49. URL: http://bjp.rcpsych. org/content/ 187/1/49.long (дата обращения: 15.07.2015).
24. Murphy M., Bobak M., Nicholson A., Rose R., Marmot M. The widening gap in mortality by educational level in the Russian Federation, 1980-2001 // Am. J. Public Health. 2006. N 96. P. 1293-1299. URL: http://www.ncbi. nlm.nih.gov/pmc/articles/ PMC1483877/ (дата обращения: 05.03.2016).
25. Stuckler D., King L., McKee М. Mass privatisation and the post-communist mortality crisis: a cross-national analysis // The Lancet. 2009. Vol. 373, N. 9661. P. 399-407.
26. Ungar M. The social ecology of resilience: addressing contextual and cultural ambiguity of a nascent construct // American Journal of Orthopsychiatry. 2011. Vol. 81, N 1. P. 1-17.
27. Uutela A. Economic crisis and mental health // Curr. Opin. Psychiatry. 2010. Mar. 23 (2). P. 127-130. URL: http://www.ncbi.nlm.nih.gov/pubmed/ 20087188 (дата обращения: 08.08.2012).
References
1. Affekt [Affect]. Available at: http://psihotesti.ru/gloss/ tag/affekt/ (accessed: 09.03.2015).
2. Bogomolov O. T. The economy needs reliable performance. Ekonomicheskie strategii [Economic Strategies]. 2012, 1, pp. 12-173. [In Russian]
3. Velichkovskii B. T. Zhiznesposobnost' natsii. Vzaimosvyaz' sotsial'nykh i biologicheskikh mekhanizmov v razvitii demograficheskogo krizisa i izmenenii zdorov'ya naseleniya Rossii [Viability of the nation. Interrelation of social and biological mechanisms in the development of the demographic crisis and changes in the health of the population of Russia]. Moscow, 2012, 255 p.
4. Gribanov A. V., Demin A. V, Gudkov A. B., Pankov M. N. Characteristics of the quality of life in women 55-64 years old living in the urban conditions. Uspekhi gerontologii [Advances in Gerontology]. 2018, 31, (3), pp. 387-393. [In Russian]
5. Gudkov A. B., Demin A. V., Gribanov A. V., Torshin V. I., Pashchenko V. P. Age self-assessment of 55-64 years old women as an express method for determining the parameters of life quality in the circumpolar region. Ekologiya cheloveka [Human Ecology]. 2017, 7, pp. 32-38. [In Russian].
6. Zhdan V. G., Koldomova V G. The experience of building and using assessments of the quality of life of the population in managing the socio-economic development of the Novosibirsk Region: problems and suggestions for solving. Uroven' zhizni naseleniya regionov Rossii [Level of Life of the Population of Region of Russia]. 2012, 4, pp. 79-86. [In Russian].
7. Indeks kachestva zhizni regionov Rossii: metodologiya i metodika otsenki [Quality of life index of Russian regions: methodology and methodology of assessment]. Laboratory of Mathematical Methods of Political Analysis and Forecasting, Faculty of Political Science, Moscow State University M. V. Lomonosov; Institute of Regional Information. Moscow, 2010, 20 p.
8. Isakin M. A. Construction of integral indicators of the quality of life of the population of the region. Region: ekonomika i sotsiologiya [Region: Economics and Sociology]. 2005, 1, pp. 92-109. [In Russian]
9. Kaznacheev V. P., Kisel'nikov A. A., Mingazov I. F. Noosfernaya ekologiya i ekonomika cheloveka. Problemy "Sfinksa XXI veka" [Noospheric ecology and human economics. Problems of the "Sphinx of the XXI century"]. Novosibirsk, 2005, 447 p.
10. Korneshov A. A. Assessment of the demographic effects of self-destructive forms of behavior. Narodonaselenie [Population]. 2009, 1, pp. 62-71. [In Russian]
11. Krupnov Yu. Kachestvo zhizni [The quality of life]. Available at: http://www.kroupnov.ru/pubs /2005/01/09/10178/ (accessed: 09.01.2012).
12. Leshchenko Ya. A. Indicators of socio-economic development and the quality of life of society: problems of choice and adequacy. Ekologiya cheloveka [Human Ecology]. 2015, 11, pp. 48-54. [In Russian]
13. Predmet izucheniya sotsial'noi ekologii [The subject of study of social ecology]. Available at: https://studwood. ru/1332534 /ekologiya /predmet_izucheniya_sotsialnoy_ ekologii (accessed: 11.05.2018).
14. Ragulina A. V. Affekt: ponyatie i znachenie [Affect: concept and meaning]. Available at: http://www.k-prespp.ru/ bh/2002/3/ragulina/ragulina.asp (accessed: 09.03.2015).
15. Rimashevskaya N. M., Breeva E. B., Shabunova A. A., Barsukova R. T. Monitoring the rising generation. Narodonaselenie [Population]. 2007, 1 (35), pp. 18-31. [In Russian]
16. Situatsiya s suitsidami v Rossii i mire [The situation with suicides in Russia and the world]. In: Smertnost' rossiiskikh podrostkov ot samoubiistv [Russian teenage mortality from suicide]. Ivanova A. E., Sabgaida T. P., Semenova V. G. i dr. Moscow, 2011, pp. 8-18.
17. Sotsial'naya ekologiya [Social ecology]. Available at: https://ru.wikipedia.org/wiki/ Sotsial'naya_ehkologiya (accessed: 04.05.2018).
18. Spiridonov S. P. Indicators of quality of life and the methodology of their formation. Voprosy sovremennoi nauki i praktiki. Universitet im. V. I. Vernadskogo [Problems of Contemporary Science and Practice. Vernadsky University]. 2010, 10-12 (31), pp. 208-223. [In Russian]
19. Stiglits D., Sen A., Fitussi Zh.-P. Neverno otsenivaya nashu zhizn': pochemu VVP ne meet smysla? Doklad Komissii po izmereniyu effektivnosti ekonomiki i sotsial'nogo progressa [Falsely estimating our life: Why does GDP make no sense? Report of the Commission on Measuring the Efficiency of the Economy and Social Progress]. Moscow, 2016, 216 p.
20. Barr B., Taylor-Robinson D., Scott-Samuel A., McKee M., Stuckler D. Suicides associated with the 2008-10 economic recession in England: time trend analysis. BMJ. 2012 Aug 13, 345, e5142. doi: 10.1136/bmj.e5142. Available at: http://www.ncbi.nlm.nih.gov/ pmc/articles /PMC3419273/ (accessed: 08.11.2014).
21. Creel S., Dantzer B., Goymann W. et al. The ecology of stress: effects of the social environment. Functional ecology. 2013, 27 (1), pp. 66-80.
22. Gili M., Roca M., Basu S., McKee M., Stuckler D. The mental health risks of economic crisis in Spain: evidence from primary care centres, 2006 and 2010. Eur. J. Public Health. 2012 Apr 19. Available at: http://www.ncbi.nlm.nih. gov /pubmed/23132877 (accessed: 08.02.2017).
23. Lorant V., Kunst A. E., Huisman M., Costa G., Mackenbach J. Socio-economic inequalities in suicide: a European comparative study. Br. J. Psychiatry. 2005, 187, pp. 49-54. doi: 10.1192/bjp. 187.1.49. Available at: http://bjp.rcpsych.org/content/ 187/1/49.long (accessed:
15.07.2015).
24. Murphy M., Bobak M., Nicholson A., Rose R., Marmot M. The widening gap in mortality by educational level in the Russian Federation, 1980-2001. Am. J. Public Health. 2006, 96, pp. 1293-1299. Available at: http://www. ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/ PMC1483877/ (accessed:
05.03.2016).
25. Stuckler D., King L., McKee M. Mass privatisation and the post-communist mortality crisis: a cross-national analysis. The Lancet. 2009, 373 (9661), pp. 399-407.
26. Ungar M. The social ecology of resilience: addressing contextual and cultural ambiguity of a nascent construct. American Journal of Orthopsychiatry. Jan 2011, 81 (1), pp. 1-17.
27. Uutela A. Economic crisis and mental health. Curr. Opin Psychiatry. 2010 Mar, 23 (2), pp. 127-130. Available at: http://www.ncbi.nlm.nih.gov/pubmed/ 20087188 (accessed: 08.08.2012).
Контактная информация
Лещенко Ярослав Александрович — доктор медицинских наук, профессор, ведущий научный сотрудник ФГБНУ «Восточно-Сибирский институт медико-экологических исследований»
Адрес: 665827, Иркутская область, г. Ангарск-27, микрорайон 1 2а, д. 3, а/я 1 1 70
E-mail: yaleshenko@gmail.com
