CC BY
40
терно, что после отставки последнего (1892 г.) именно Миллеру предложили занять кафедру истории русского языка и словесности, которую он возглавлял до 1903 г. В том же году он получает звание заслуженного профессора Московского университета.
Активную исследовательскую деятельность ученый сочетает с преподавательской работой. Так, помимо Московского университета, читает лекционные курсы на Московских высших курсах.
Из научно-организаторской деятельности Вс.Ф. Миллера отметим то, что он с 1884 по 1897 гг. был Хранителем Дашковского Этнографического Музея при Румянцевском Музее и составил уникальное в своем роде описание его коллекций, а с 1897 по 1911 гг. был директором Лазаревского Института Восточных языков.
В 1911 г. уже маститый и всесторонний ученый Вс.Ф. Миллер был избран ординарным академиком Имперской Академии Наук по Отделению русского языка и словесности. Переехав в Петербург, он продолжает преподавательскую деятельность в (Педагогическом женском институте), и одновременно выполняет обязанности Председателя Отдела этнографии Императорского Русского Географического Общества и редактора журнала «Живая старина». Он также принимает самое активное участие в подготовке трудов Академии наук, в частности, издания русских исторических песен от времен Ивана Грозного до эпохи Петра Великого. 5 ноября 1913 г. выдающийся ученый скончался от сердечного приступа.
Литература
1. Абаев В.И. В.Ф. Миллер и осетинское историческое языкознание // Изв. СОНИИ. Т. XXIV. Орджоникидзе: Ир, 1964.
2. Миллер В.Ф. Язык осетин / Перевод с немецкого М.И. Исаева, редакция, предисловие и примечания В.И. Абаева. М.-Л, 1962.
3. Миллер В.Ф. Осетинские этюды. I. М., 1882.
4. Миллер В.Ф. Осетика. М., 1904.
5. КалоевБ.А. В.Ф. Миллер - кавказовед. Орджоникидзе, 1963.
6. БогдановВ.В. Всеволод Федорович Миллер. М., 1914.
В.Х. УНАТЛОКОВ
КАБАРДИНО-БАЛКАРСКИЕ КУЛЬТУРНЫЕ КОНТАКТЫ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ЛЕКСИКЕ ЯЗЫКОВ
Нсители кабардино-черкесского и карачаево-балкарского языков, длительное ремя проживая в одном историко-культурном пространстве, выработали целый ряд общих материальных и духовных ценностей.
Кавказоведы и тюркологи давно обратили внимание на долговременные и весьма интенсивные исторические взаимоотношения между адыгскими и карачаево-балкарским языками, выявили общий и заимствованный пласты в их лексике. Однако следует отметить, что сложность и многоплановость процесса культурного контактирования кабардино-черкесского и карачаево-балкарского этносов не
позволяет утверждать, что рассмотрены все аспекты этого процесса, однозначно описаны и проанализированы. Особо важным аспектом длительного культурного взаимодействия данных этносов, проливающим свет и на другие стороны и объясняющим отдельные аспекты этого сложного процесса, является языковой аспект. Речь в данном случае идет о заимствовании одним языком отдельных номинативных стратегий, включенных в арсенал другого языка. Но этот другой язык носит не спонтанный характер, а является языком соседнего народа, с которым данный этнос находится в тесных культурных и экономических связях. Как известно, результатом такого тесного взаимодействия является то, что в другой язык переходит определенный набор чужих номинативных стратегий, осваивается достаточно активно и занимает соответствующую нишу в фоно-морфологической и лексической системах языка. Со временем фономорфологические трансформации коренным образом изменяют облик заимствованного слова и его заимствованность не всегда предстает как очевидное явление. Но все же в языке заимствования в качестве консервантов оставляют тончайшие следы культурных контактов. Речь, прежде всего, идет о лексическом пласте, в котором часто сохраняются в виде явных или сильно адаптированных к системе другого языка заимствований.
Что касается рассматриваемой нами проблемы, следует в целом отметить, что в лексике адыгских языков отложился достаточно весомый тюркский пласт, подвергшийся основательной фономорфологической адаптации, а в тюркских - аналогичный адыгский пласт.
Анализ материала показывает, что адыгское влияние особенно проявляется, как и следовало ожидать, в лексическом составе карачаево-балкарского языка. Из адыгской лексики карачаево-балкарским языком заимствовано большое количество различных по семантике и лексико-грамматической принадлежности словарных единиц, многие из которых вошли в лексическое ядро карачаево-балкарского языка и широко используются в нем в качестве производящих основ, а также компонентов сложных образований.
Анализ тематических групп заимствованной карачаево-балкарским языком из адыгских языков лексики позволяет нам утверждать, что названия пищи и связанных с ней понятий по объему и значимости занимают одно из первых мест. В качестве подтверждения нашего заключения приведем отдельные примеры.
В карачаево-балкарском пшенная или рисовая каша номинируется на основе каб.-черк. п1астэ «паста (крутая каша типа мамалыги из пшена или кукурузной крупы, подаваемая к различным блюдам в адыгской национальной кухне)», в процессе адаптации указанной адыгской лексемы в карачаево-балкарском языке происходят фономорфологические трансформации и указанная выше лексема приобретает форму баста, однако, следует также отметить, что функционирует и близкая к исходной форма паста. Трансформации подверглось и ударение в слове, если в кабардино-черкесском ударение падает на первый слог, то в карачаево-балкарском ударным является второй слог.
В карачаево-балкарском для обозначения блюда из курятины или мяса в белом соусе используются лексемы илибиже, либижа, либже, которые исторически соотносятся с кабардино-черкесским лыбжьэ «соус мясной» как исходной формой. Наличие трех вариативных форм является показателем разной степени адаптации к фономорфологическим реалиям карачаево-балкарского языка. Следует также отметить, что в карачаево-балкарском практически не функционируют разные типы
аттрибутивных сочетаний с данной лексемой, как широко используемые в кабардино-черкесском джэдлыбжьэ «курятина под белым (сметанным) соусом», лыц1ык1улыб-жьэ «мясо в сметанном соусе», джэшлыбжьэ « фасоль в сметанном соусе» и т.д.
Активно функционирует в карачаево-балкарском заимствованная из кабардино-черекесского мэрзей «фруктовая пастила» лексема мырзай «фруктовая пастила». Балкарцы, как и кабардинцы, в сельской местности все еще не потеряли культуру приготовления пастилы как своего рода консервации фруктов.
Также активно используется в лексике карачаево-балкарского языка заимствованная из кабардино-черкесского хьэнтхъупс «суп» лексема хантус «жидкая похлёбка; суп». В настоящее время наблюдается небольшой семантический сдвиг, связанный с использованием данной лексемы для обозначения постной похлебки во время болезни. Претерпела изменения и рецептура приготовления и подачи блюда (добавление кислого молока, сметаны в готовое блюдо, а также жаренного или пастеризованного лука).
Карачаево-балкарская лексема хурбай, къурбай «сладкое домашнее печенье величиной с грецкий орех» относится к пассивному пласту лексики, известна в основном только старшему поколению носителей языка и представляет собой анахронизм. Она соотносится с кабардино-черкесским тхъурымбей «сладкое национальное печенье из просяной муки с добавлением сметаны, яиц, масла и меда, которое жарили на масле» и др.
Как видно из приведенных примеров, адыгские языки в анализируемом лекси-ко-тематическом сегменте оказали значительное влияние на становление рассмотренной тематической группы в карачаево-балкарском языке. Культурное взаимодействие этих этносов оставило свои следы в виде заимствованной лексики.
Следует, однако, отметить, что взаимодействие этих этносов и их языков носило не однонаправленный и односторонний характер: кабардино-черкесский язык в свою очередь заимствовал из карачаево-балкарского языка многие слова, которые в процессе освоения претерпели обусловленные особенностями адыгских языков фономорфологические и семантические трансформации. Карачаево-балкаризмы в кабардино-черкесском языке настолько ассимилировались, что с точки зрения современного состояния языка представляют значительную сложность их дифференциации от исконно адыгских слов. Приведем некоторые примеры адыгских заимствований из карачаево-балкарского языка, относящихся к сфере наименования различных блюд и продуктов питания.
Богьурсакь «испеченные в масле лепешки из пшеничной и кукурузной муки в равной части» - слово представлено только в черкесских говорах кабардино-черкесского языка. Оно соотносится с карачаево-балкарским бауурсакъ как основой для заимствования. Данная лексема имеет соответствия также в абазинском (баг1-ъурсакъ «лепёшка, жаренная в масле») и в шапсугском диалекте адыгейского языка (борсакъ «корж из пшеничной муки»). Следует отметить, что в карачаево-балкарском под бауурсакъ понимается жаренное мучное изделие, разнящееся регионально по форме. В целом же традиционно бауурсакъ обозначает мелкие трех- и четырехугольные жаренные мучные изделия из теста для лакума. Кабардино-балкарские лексикографические источники не фиксируют данное слово, что, однако, не означает, что этот вид жаренного мучного изделия не известен и не практикуется, наоборот, данный продукт часто подается как изысканное мучное изделие, посыпанное сахарной пудрой, к чаю. По сведениям балкарских информантов, в Балка-
рии баурсаки готовили особенно часто после возвращения балкарцев из ссылки, в частности, их жарили в хлопковом масле, как это было принято в Средней Азии.
Кабардино-черкесское ерэн «пахта (жидкость, остающаяся после сбивания масла)» представляет собой заимствованную через карачаево-балкарский язык древнейшую тюркскую лексему. Данное слово имеет широкий ареал распространения, охватывая северокавказский, среднеазиатский вплоть до монгольского. Основное содержание лексемы во всех указанных ареалах связано с обозначением кисломолочного продукта, различия представлены исходной молочной основой (коровье, козье, верблюжье, кобылье и т.д.) и рецептурой приготовления. Адыгское ерэн семантически покрывает только часть значения, выражаемого данным словом в карачаево-балкарском, а именно, речь идет об ургъан жау айран «пахта» (жидкость, остающаяся после сбивания масла). Об особом статусе айрана для повседневного быта карачаевцев и балкарцев писали:: «Айран, или в русской переделке - арьян, составляет главную пищу карачаевца какого бы то ни было звания и происхождения. Его выделывают из молока. Молоко кипятят, потом заквашивают старым айраном» [1 : 251]. На значимость айрана указывает и пословица: Къарачайлыны иймандан айырсанг да, айрандан айырма «Если даже отлучишь карачаевца от веры, то не отлучи его от айрана».
Следует также заметить, что для определенного ареала распространения русского языка в нем функционирует архаическая лексема айран, арьян, айрян «напиток из кислого молока» [2 : 65], представляющая собой тюркское заимствование.
Жэрумэ (каб.-черк.) «жарума (кабардинское национальное кушанье в виде завёрнутых в требуху кусочков жира, приготовленное со специями)», адыг. джормэ «адыгейская колбаса: кусочки желудка, начиненные отваренным в кипящей воде фаршом из более жирного мяса». Адыгские формы соотносятся с карачаево-балкарским мотивированным обозначеним джёрме / жёрме, зёрме (черекский диалект) «кушанье из измельчённого нутряного сала, жирных кишок мелко рогатого скота, завернутых в куски из стенок желудка животного, сваренное в котле».
Тюркское слово, ср. др.-тюрк. йёргэмэч «кушанье, разновидность колбасы, приготовленной из мелких кусков требухи», алт. йёргём «блюдо, представляющее собой вымытые тонкие кишки, перевитые вперемешку с кишечным салом и брюшиной, нарезанной в виде длинных лент», чув. сюрме «колбаса из внутренностей животных», ног. йоьрме «ливерная колбаса (домашнего изготовления)», йоьрме боткъа «колбаса, изготовленная из внутренностей, завернув их особым образом в желудок и обмотав их сверху тонкой кишкой», тув. чёрёме «колбаса из брюшины и тонких кишок», кирг. жёрме «толстые жирные говяжьи, верблюжьи и ячьи кишки», жёргем «внутренности, сплетенные с кишками в косичку (готовят из бараньих или козьих внутренностей, иногда с добавлением мяса, нутряного жира)», кумык. ёрме «вид бараньей колбасы», бур. зюрмэ «фарш (из печени, легких и жира брюшины), которым начиняют тонкие кишки», монг. зюрэм «тонкие обрезки мяса, мелкие куски вяленого мяса».
Джёрме / жёрме М.А. Хабичев возводит к кбалк. чюйюр- «заворачивать; выворачивать» через озвончение начального ч >дж [3 : 52]. Более правильным представляется джёрме / жёрме < чёрге- «обматывать» (ср. чагат. йёрге- «завернуть; закутать» и кбалк. чёрге- «завернуть; закутать»). В.Г. Егоров [4 : 224] не исключает возможности кавказского происхождения этого слова: ср. груз. (диал.) джурма «кушанье из потрохов», убых. джьэрмэ «копченая колбаса, сосиски», осет. дзорма, зорма (мало употребительно) «колбаса из тонких кишок», что, на наш взгляд, не подтверждается языковым материалом. Можно откорректировать данное высказы-
вание в том смысле, что в кавказских языках данная лексема входит в активный языковой запас под влиянием северокавказских тюркоязычных народов.
Къэлэтамэ (каб. диал.) «испеченный плоский кусок теста в форме лепешки», (черк.) къэлътамэ «тонкие фигурные лепешки из пшеничной муки, жаренные в масле» - в литературном языке ему соответствует шхынгъур (из шхын «пища, еда, кушанье» и гъур «сухой»); абаз. къальтама «круглая лепешка (жаренная в масле -национальное блюдо)». Все перечисленные слова соотносятся с карачаево-балкарским къатлама (вариант къалтама) «слоеная лепешка (жаренная в масле)». - Бизни да ёлюр атабыз, бизге да келир къатлама (дет.) «Будет и на нашей улице праздник (букв. и наш отец умрет, и нам принесут лепешки)».
По мнению М.А. Хабичева, карачаево-балкарское слово образовано от къатла-«слоить» + аффикс -ма, образующий названия блюд [3 : 53]. Ср. также ног. катлама «пышка из пресного теста (жаренная в масле)», тат. катлама, чув. хутлами «слоеная лепешка» [4 : 312], узб. къатлама «тонко раскатанное тесто, свертываемое в несколько слоев и зажаренное в масле или сале», караим. къатлама «лепешка (жареная)», кирг. каттама «жареная лепешка», тув. хатамыл «жаренные на масле лепешки из жидкого теста». В абазинской форме ль (вместо л) могло появиться вторично под влиянием черк. къэлътамэ.
Къундэпсо, къундэпсоу (каб.-черк.) «заквашенная сыворотка, которую хранят для заправки первых блюд» - диалектально (напр., в кубанском) встречается и в виде хъундэпсо; адыг. къундысыу «перекипяченная, охлажденная и перебродившая с молоком сыворотка, употребляемая в пищу в жидком виде». По мнению А.К. Ша-гирова, адыгские формы восходят к кбалк. къундасуу «пахта»; во второй части тюрк. суу «вода» [5 : 110]. Трудность при верификации данного мнения заключается в том, что в современном карачаево-балкарском языке данная лексема не функционирует и не зафиксирована в соответствующих лексикографических источниках, что лишний раз подтверждает мысль о том, что отдельные лексемы, исчезая из родного языка, сохраняются только как рудимент в заимствованном языке.
Къурт (каб.-черк.) «сыр из высушенного кислого молока, творога». На наш взгляд, данная лексема соотносится с карачево-балкарским къурт бышлакъ. На это же указывают тур. ЫгШ «высушенное кислое молоко», тат. корт «сыр из творога: засушенный красный творог», ног. курт «соленый творог» (от Ыт, коры, куры «сухой»), сравни также русскую регионально-диалектную лексему (южный регион, где было большое влияние тюркских языков на русский язык) курт, крут «сухой, соленый сыр» [2 : 429]. По мнению М.А. Хабичева, каб. къурт «сыр из высушенного кислого молока, творога» связано с карачаево-балкарским къурт «разновидность сыра» от къуру «сухой; сохнуть» + имяобразующий аффикс от имен и глаголов -т [3 : 53]. Однако следует также заметить, что у слово къурт в карачаево-балкарском имеется и омоним къурт в значении «червь, червяк».
Сохъутэ (черк.) «начиненные мясом, жиром и специями бараньи кишки и желудок» (частично соответствует исконно адыгскому слову тхьэмщ^гъуныбэ «колбаса из печени и жира с пряностями») - слово малоизвестно, носит регионально ограниченный характер, преимущественно употребляется в речи жителей аула Хумара (Карачаево-Черкессия) и следует рассматривать как карачаево-балкарское заимствование. Ср. кбалк. сохта «вид домашней колбасы, который готовится из печени и внутреннего жира (часто с приправами, которыми заправляется емкости толстой кишки и желудка)», представляет собой особый вид долговременной консервации мясного продукта. Тюркское происхождение лексемы подтверждает так-
же следующим рядом примеров: др.-тюрк. сокъту «колбаса-казы», сокта «колбаса из крови», кумык. сокъта «колбаса с фаршем, приготовленная из печени с рисом, перцем и солью», тат. сукъта «колбаса; начиненная кишка» чув. сухта «колбаса из полбенной крупы и сала». Образовано от глагола сокъ-, сукъ- «вбивать», «начинять» + аффикс имяобразования -та.
Хъыршын (каб.) «круглый национальный пирог с начинкой (из мяса, сыра, картофеля, свеклы, зелени)». Неотделимо от кбалк. хычын, хычин (балк. диал.) хыцын «хычин (пирог)».
Это карачаево-балкарское национальное блюдо. Оно используется местным русским населением без перевода. В зависимости от начинки и способа приготовления хычины имеют названия: бишлякъ хычин «хычин с сыром», картоф хычин «хычин с картошкой», хумжу хычин «хычин со свежим, не отжатым сыром», эт хычин «хычин с мясом», жау хычин «хычин с бараньим жиром», чюгюндюр хычин «хычин со свекольной ботвой и сыром», мурса хычин «хычин с крапивой», къырым хычин «многослойный хычин с рубленым мясом, халвой, вареным рисом, сахаром, повидлом и крутыми яйцами» - собственно «крымский хычин», таба хычин «хы-чин, спеченный на сковороде», от хычин «хычин, спеченный в золе».
С другой стороны, ср. осет. (диг.) ахцин «пирог с сыром», которое вопреки М.А. Хабичеву, едва ли должно считаться заимствованием из карачаево-балкарского; скорее наоборот. К кбалк. хычын уже совсем произвольно М.А. Хабичев возводит и осет. (ирон.) фыдджын «мясной пирог», от фыд «мясо» [3 : 55], ср. осет. картофджын «пирог с картофелем», от картоф «картофель». По мнению В.И. А-баева, осет. (диг.) ахцин «пирог с сыром» из хац и -ин, где -ин - суффиксальное, а хац (на осетинской почве произошла метатеза ха > ах) тождественно с груз. хаса в хасарип «пирог» (ср. груз. хасо, сван. хас «творог»). Точное значение, стало быть, «творожник», «сырник». Кбалк. хычын «пирог» примыкает к осетинскому (ди-горскому), сохраняя более старую форму без метатезы [6 : 217]. Можно полагать, что в кабардино-черкесском слово «хичин» заимствовано из карачаево-балкарского, параллельное функционирование в кабардино-черкесском другой лексемы для обозначения данного вида мучного изделия (дэлэн) призвано играть дифференцирующую роль, отражающую, по нашему мнению, особенности кабардинской рецептуры (форма и содержание) его приготовления. Об этом же свидетельствует и атрибутивное сочетание къущхьэ дэлэн.
Что же касается происхождения самого слова «хичин», то вероятность его нетюркского происхождения очень велика, о чем свидетельствует его активное функционирование в осетинском и грузинском языках и отсутствие в других тюркских языках. Думается, что данная лексема в карачаево-балкарский проникла двумя путями: с одной стороны, из грузинского (активные хозяйственные контакты балкарцев и грузин исторически зафиксированы), с другой стороны, из осетинского как транслятора грузинского варианта.
Хьэкъурт, хьэкъут (каб.-черк.) «мука из жареной кукурузы; кушанье из этой муки», адыг. хьэкъурт «жареная кукурузная мука». Адыгское слово содержит исконное хьэ «ячмень». Вторая же часть (къурт /къут) восходят к тюркскому источнику, ср. кбалк. къууут «мука из жареной кукурузы, толокно» (от къууур «жарить» + аффикс собирательности-множественности -ут).
Слово представлено и в других тюркских языках, ср. кумык. къувут, кыпч. къа-вут «толокно», др.-тюрк. къовут «еда из просяной муки с маслом и сахаром». Абаз. хьакъвырт / хьакъвыт «мука из жареной кукурузы; вид кушанья из жареной кукурузной муки, замешенной на молоке, сливках» идет из кабардино-черкесского. Кабардинская форма конституировалась под влиянием лжеэтимологии или народной
этимологии, где в оформление большую роль играет сходность начала заимствованной лексемы с кабардино-черкесским хьэ «ячмень».
Хьэл1амэ (каб.) «вареная лепешка из кукурузной или просяной муки», черк. хьэлп1амэ «галушки», адыг. хьэлп1ам, хьарып1, хьалып1амэ «лепешка». Первый компонент совпадает с адыгским названием злаковой культуры хьэ «ячмень», однако, по всей вероятности, связь первой части с хьэ «ячмень» иллюзорная. М.А. Ха-бичев, по нашему мнению, справедливо сближает его с карачаево-балкарским хал-пама «вареные галушки» [3 : 54] из къаплама «наложение» (къапла- «накладывать, налагать; закрывать» + имяобразующий аффикс для названий блюд -ма: къаплама > халпама с метатезой пл >лп). Здесь можно увидеть и карачаево-балкарское хат-лама «кукурузная лепешка, вареная в воде».
Важное по культурной значимости слово имеет верные соответствия в некоторых языках: абх. а-хьамп1ал, абаз. х1амп1ал «вареная лепешка из просяной или кукурузной муки», чеч. хьолт1ам, инг. хьалт1ам «галушка», груз. (диал.) хатра1а, лак. хьамп1ал «галушки из кукурузной муки», осет. халтъама, халтъама, халпъана, халпама, хампъала, халтъама «кукурузные галушки». Культурные термины этого рода получают обычно широкое распространение. Типологичность культурного назначения и значения данного блюда в кабардино-черкесском и карачаево-балкарском говорит также о тесной связи лексемы в анализируемых языках. Так, например, определенные блюда служили конкретным маркером, говорящим о желательности или нежелательности прихода сватов. Сватам от нежеланного жениха подавали пахту или хатламу. Причина, вероятно, в незамысловатости приготовления данного блюда, что должно было говорить сватам о том, что хозяева не придали особого значения данному визиту, что подтверждается следующими поговорками: хьэл1эмэ къызыхутралъхьа лъыхъум гугъэр ф1ок1уэд /ашлауда хатлама кёрсе, келе-чи умут юзер «увидев на столе «хатлама», сват теряет надежду».
Эскизно можно отметить еще одну линию связи кабардино-черкесского и карачаево-балкарского языков: общность определенных названий блюд, заимствованным этими двумя этносами из третьих языков. Так, например, к третьему источнику относятся каб.-черк. чыржын - кбалк. гыржын, кыржын «лепешка» (восходит к осет. кардзын «хлеб кукурузный или ячменный»), каб.-черк. хъынк1эл - кбалк. хынкал /хынкял «суп-лапша молочный» (из аварск. ххинк1ал «галушка; клецка; хин-кал»), каб.-черк. хьэлыуэ - кбалк. халыуа «сладкое блюдо домашнего приготовления из муки, маслаи сахара» (восходит к араб. helva «халва»), каб.-черк. лэкъум - кбалк. локум «жареная в масле пышка» (из араб. 1о^а «лакомство») и др.
В заключении можно отметить, что взаимодействие при ареальной и культурной близости определенных этносов оставляет глубокие следы в виде языковых вкраплений или заимствований.
Литература
1. Сысоев В.М. Карачай в географическом, бытовом и историческом отношении // Сборник
материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис, 1913. Вып. 43.
2. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М. 1998. Т. I.
3. Хабичев М.А. Взаимовлияние языков народов Западного Кавказа. Черкесск, 1980.
4. Егоров В.Г. Этимологический словарь чувашского языка. Чебоксары, 1964.
5. ШагировА.К. Заимствованная лексика абхазо-адыгских языков. М., 1989.
6. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М., 1996.
