CC BY
1УДК 73.03
и. в. Бузунова
к вопросу об «оригинальности» скульптуры северного Причерноморья
Культура эллинов, сложившаяся в районе Эгеиды, обрела уникальные черты на границе с варварской цивилизацией. Обосновавшись на краю ойкумены, греки сохранили свои художественные традиции, но во многом прониклись духом нового для них искусства кочевых народов. Так на северных берегах Понта Эвксинского возник культурный феномен, в котором слились в единое целое столь противоположные по характеру черты античного и варварского миров. Памятники искусства Северного Причерноморья, включающие в себя греческие оригиналы и работы местных мастеров, в результате археологических исследований XIX-XX вв. на территории юга России оказались в Эрмитаже, пополнив классическую коллекцию музея. они, демонстрируя сложный художественный синтез в стиле исполнения, иконографии, вызывают неиссякаемый научный интерес. Ключевые слова: Боспор; скульптура; архаика; иконография; атрибуция; аналогия.
Irina Buzunova
Revisiting the Originality of Sculpture
of the Northern Black Sea Region
The culture of the Hellenes, formed in the region of the Aegean Sea, acquired its unique features on the border with the barbaric civilization. Settled on the edge of the oecumene, the Greeks preserved their artistic traditions, but were largely imbued with the spirit of Nomadic peoples' art that was new for them. So on the northern shores of the Pontos Axeinos (on the Bosporus) there originated a cultural phenomenon that was combining features of classic and
barbarian worlds so opposite in character. Monuments of art of the Northern Black Sea Region, including Greek originals and works of local masters, came to the Hermitage as a result of archaeological studies of the 19th-20th centuries in the South of Russia, enriching the museum's collection of classical art. Thus, by demonstrating a complex artistic synthesis in the execution style, iconography, they evoke inexhaustible scientific interest. Keywords: Bosporus; sculpture; antiquity; iconography; authentication; analogy.
Древнегреческая цивилизация, достигнув северных берегов Понта Эвксинского - периферии варварского мира, сохранила в своей основе классический облик, но при этом обрела новые черты. Они сложились под влиянием контактов греков с коренным населением Тавриды, Таманского полуострова и др., в зоне их взаимодействия, где возник феноменальный по своему характеру тип греко-варварской культуры. Земли, освоенные эллинами в VII-VI вв. до н. э., вошли в состав России в результате русско-турецких войн XVIII в. и явили подлинный простор для исторических и археологических изысканий [5, c. 11-13]. Особенно активное, систематическое изучение древних поселений и некрополей началось после сенсационного открытия в 1830 г. кургана Куль-Оба, сокровища которого побудили правительство России финансировать раскопки, постепенно получившие научный характер. Обнаруженные артефакты распределялись Императорской археологической комиссией в музеи Москвы и Петербурга, в музейные собрания Одессы, Херсонеса, Феодосии, других городов; там их исследовали и продолжают исследовать до сих пор [12, c. 32, прим. 1]. В процессе изучения ученые сталкиваются с целым спектром проблем стилистического, иконографического, хронологического характера, прежде всего ставя задачу определения в памятниках Причерноморья базовых греческих и локальных художественных традиций, а также решая вопрос их соотношения [11, c. 111]. Наиболее ярко синкретизм эллино-варварского искусства проявился в работах местных мастерских, опосредовано он присутствует в творениях эллинов, импортированных в северопричерноморские полисы из центров Греции - главных поставщиков художественной продукции для местной аристократии. Поэтому основную долю скульптуры
в эрмитажном собрании южнорусских древностей составили оригинальные произведения греческих мастеров из городов Эллады. Они относятся к немногочисленному ряду подлинников древнегреческого искусства, обладающих огромной ценностью, и могут восполнить некоторые лакуны в классической коллекции антиков Эрмитажа, например, в области архаической пластики.
К бесспорным памятникам архаики относится фрагмент головы куроса (инв. № Ол. 1658) - часть традиционной для раннего искусства эллинов статуи обнаженного юноши (ил. 1). Небольшой (18 см), но прекрасно сохранившийся фрагмент скульптуры, обнаруженный на территории древней Ольвии в 1906 г. [9, c. 32-33], позволяет судить о стиле исполнения памятника, реконструировать его полную высоту и в итоге сделать вывод о гипотетическом месте производства. Курос, сомасштабный человеку или выше человеческого роста, был выполнен из островного мрамора крупного зерна -основного материала для изготовления монументальных архаических скульптур, что может косвенно указывать на его островное происхождение. Однако трактовка волос, зачесанных за ухо, в виде длинных вьющихся прядей, разделенных на ритмичные параллельные ряды, отсутствие головной повязки идентифицируют связь памятника, в соответствии с классификацией М. Г. Рихтер (Gisela Maria Richter, 1SS2-1972), с т. н. группой Мелос 555-540 гг. до н. э. [3, c. 143; 12, c. 336; 16, p. 92], которую составляют произведения с Эгейских островов и материка, широкого ареала распространения. Так, ольвийскому фрагменту стилистически близка голова статуи из берлинского собрания [16, p. 104, № 107, figs. 326-327], обнаруженная в малоазийском Перинфосе, с графичным рисунком массы волос, проработанных продольными и поперечными глубокими бороздами, в результате чего образуются прямоугольные сегменты (инв. № 538). Похожий характер имеют прически самосского и родосского (инв. № 13650) куросов, вернее, их сохранившихся голов [16, p. 109, № 122. figs. 377-378, p. 110, № 126. fig. 376]. вышеприведенные аналогии эрмитажной скульптуры создавались в восточногреческих мастерских, и этот факт многократно повышает вероятность анатолийского происхождения ольвийского
куроса, возможно, связанного с метрополией полиса - Милетом [9, с. 32-33]. Невзирая на фрагментарность, памятник, наделенный яркими художественными чертами, в сопровождении графической реконструкции может быть включен в музейную экспозицию.
В группу архаических скульптур эрмитажного собрания входит верхняя часть фигурки миниатюрного мраморного куроса, полная величина которого, судя по сохранившемуся фрагменту высотой 7,3 см, составляла приблизительно 15-17 см (инв. N° Б. 86.222) (ил. 2). Его нашли на раскопе Березанского поселения в 1986 г. на дне ямы вместе с местной сероглиняной, привозной красногли-няной и чернофигурной керамикой, рядом с медными монетами и оружием. Сопроводительный материал обозначил точную хронологию памятника, созданного в третьей четверти VI в. до н. э. [3, с. 140; 12, с. 336], а роль атрибуционного маркера традиционно сыграла вазопись того же периода [4, с. 46]1. Сохранность поверхности статуэтки, соединенной из двух кусков, свидетельствует о длительном воздействии на мрамор природных факторов, в т. ч. воды, серьезно повредившей камень [3, с. 141]. В результате нарушена ясность контуров тела, утрачена нюансировка деталей и почти не видны черты вытянутого лица. Но, несмотря на серьезные утраты, удлиненные пропорции изящной фигуры с широкими покатыми плечами и длинной шеей, подчеркнутая талия, шапка волос, ниспадающих на спину трапециевидной массой, а также довольно обобщенная пластическая проработка объемов вносят ясность в стилистическую характеристику памятника [16, p. 90-93]2. Его морфологические признаки: очертания и пропорции тела, длинная расширяющаяся книзу прическа - конкретизируют атрибуцию, выявляя родство с памятниками группы Мелос 555-540 гг. до н. э., например, с острова Мелос (инв. № 1558) [16, p. 96, № 86, figs. 273-279] и с Самоса [16, p. 108, № 120, figs. 359361]. Таким образом, березанского юношу наряду с ольвийским фрагментом можно классифицировать как произведение группы Мелос, памятники которой, по определению М. Г. Рихтер, обладают особыми чертами, в том числе выраженной лапидарностью пластической трактовки [3, с. 142]. Что касается гипотетического
места производства, оно определяется стилем исполнения, а также материалом фигурки - мелкозернистым мрамором с территории греческих островов или Малой Азии, опосредованно указывающим на работу малоазийской мастерской. Миниатюрные размеры статуэтки обусловлены ее предназначением, вероятнее всего, во-тивным или апотропеическим в качестве оберега, выступавшего защитным амулетом семейства на Березани [3, c. 143]3.
Как уже отмечалось выше, порой даже незначительный фрагмент скульптуры с большой долей вероятности позволяет судить о художественных особенностях и стиле статуи в целом. Примером может служить найденная в Ольвии в 1911 г. небольшая часть мраморного куроса - левая стопа, стоящая на постаменте (инв. N° Ол. 3852)4 (ил. 3). Положение сохранившейся левой ноги статуи, выдвинутой к самому краю основания, соответствует канонической позе куроса, делающего шаг вперед именно левой ногой. Она полностью касается поверхности плинфа, словно сливаясь с каменным постаментом, и тем самым придает тяжеловесную устойчивость, абсолютную статичность постановке фигуры, характерной для архаической пластики. Стопа сохранила четкую форму, ее средний палец расположен вровень с большим, а мизинец слегка подвернут под соседний безымянный. Налицо ясная иконографическая схема изображения, которая выявляет аналогию ольвийского памятника с фрагментами раннеархаических скульптур из беотийского святилища на холме Птоон (инв. № 2325) [16, p. 65, № 38, fig. 147, № 36, fig. 148]. Стилистические черты боспорского и птойских артефактов, согласно классификационным критериям М. Г. Рихтер, присущи произведениям группы Орхомен - Фера 590-570 гг. до н. э., что определяет датировку эрмитажного фрагмента VI в. до н. э. [16, p. 59-63]. Помимо прочего, он обладает редкой для архаической скульптуры особенностью - сохранившимся покрытием красного цвета, напоминающим о полихромии античной скульптуры.
Эрмитажное собрание греческой скульптуры с юга России, нижняя хронологическая граница которого совпадает с началом колонизации Причерноморья в VII-VI вв. до н. э., составляют произведения, демонстрирующие весь спектр стилей и направлений
в искусстве эллинов от архаики до позднего эллинизма. В подавляющей массе памятники, найденные учеными во время раскопок, имеют археологический паспорт, следовательно, точно датированы, и этот факт придает им еще большую ценность. Другие антики, обнаруженные на Боспоре любителями, покупались в музейные собрания у частных владельцев, поэтому лишены ясного провенанса. Таким образом был приобретен у жителя села Парутино для собрания Николаевского областного краеведческого музея архаический курос, обнаруженный продавцом в 1924 г. в древней могиле на территории Ольвийского некрополя, где фрагмент использовался в качестве заклада [13, с. 164-170] (ил. 4). От небольшой скульптуры из островного мрамора, изначально составлявшей приблизительно одну треть человеческого роста, дошла лишь верхняя часть торса без головы, величиной 17,1 см. Судя по желтоватой патине, покрывающей поверхность сломов, все несохранившиеся детали фигурки были отбиты уже в древности. Но поврежденная временем поверхность камня, утраты не исказили основные иконографические черты скульптуры архаического типа: покатые плечи, обобщенно трактованные массивные грудные мышцы, глубоко врезанную линию позвоночника. Выразительная пластика торса с явственными чертами позднеархаического стиля позволяет отнести его, следуя теории М. Г. Рихтер, к произведениям группы Пто-он-20, 520-485 гг. до н. э. [16, p. 143, № 178, figs. 522-523; 3, с. 143]. Среди памятников группы есть стилистически близкая эрмитажной статуя с острова Делос (инв. № А 4084) [16, p. 142, № 174, figs. 521, 524], поддерживающая данную атрибуцию. Однако курос из Николаевского музея, изображенный в традиционно статичной позе, с плотно прижатыми к телу руками, имеет противоречивые, выходящие за рамки канона черты: тонко моделированные мышцы живота, деликатно обозначенную линию диафрагмы. Вероятно, эклектичный художественный строй скульптуры повлиял на мнение первого исследователя Б. В. Фармаковского, который отнес ее к кругу работ самосской школы с реминисценциями традиций Навкратиса, датировав более ранним временем - второй половиной VI в. до н. э. [13, с. 169-170].
Эклектика, предполагающая сочетание разностильных элементов, в т. ч. архаизмов, характерна для произведений эллинистического периода из эрмитажного собрания искусства Северного Причерноморья. Они наряду с архаическими оригиналами VI - начала V в. до н. э. дополняют и расширяют представление о богатстве и многообразии ранней греческой пластики. В своей основе архаистические памятники следуют архаическому статуарному канону, но при этом имеют иконографические особенности, меняющие, усложняющие их облик [16, p. 46]. В подобном ключе решен торс юноши, высотой 13,5 см, из собрания Эрмитажа, найденный в центральной части Херсонеса возле «храма с ковчегом» в 1903 г. (инв. № Х. 1890.119) [10, с. 98] (ил. 5). С точки зрения композиции и пластики, статуя, имеющая фронтальную постановку фигуры, подчеркнуто объемные мышцы груди, суммарно проработанную спину, восходит к памятникам архаики VI в. до н. э., но в то же время отличается от них деталями. Так, волосы куроса не ложатся сплошной массой на спину и плечи, а падают отдельными, заостренными на концах прядями, что, по мнению И. И. Саверкиной, нетипично для архаических каменных скульптур, а, напротив, вполне сопоставимо с прическами бронзовых статуй, например, у знаменитого Аполлона Пирейского (инв. № 4645) [10, с. 98]. В противовес данному суждению можно отметить формальное сходство рисунка волос эрмитажного памятника с прическами мраморных статуй типа Тенеа - Воломандра 575-550 гг. до н. э., например, из Бостонского музея (инв. № 39.552) [16, p. 83, № 69, figs. 230-233], означающее связь данного иконографического аспекта - манеры передачи волос - с древней традицией. Что касается другой «странности» в облике херсонесского юноши -плаща, переброшенного через правую руку, то он, действительно, кажется совершенно чуждым элементом в облике канонически обнаженного куроса. Трактовка этого чужеродного одеяния идентична пересекающим спину узким гиматиям у небольших Дионисов III вв. до н. э., обнаруженных на Афинской агоре в XX в. (инв. № S 308; инв. № S 2109) [10, с. 98; 16, № 108, р. 67, pl. 22, № 109, p. 67-68, pl. 22]. Опираясь на стилистическую и иконографическую аналогию с афинской скульптурой, эрмитажный экспонат можно датировать
позднеэллинистическим периодом II-I вв. до н. э. и интерпретировать как архаистическое произведение, призванное напомнить о более древнем искусстве эллинов [2, c. 107-108; 16, p. 49].
Привезенные в причерноморские колонии архаические и архаистические работы греков служили образцами для местных мастеров, в творениях которых причудливо соединились порой трудноразличимые традиции разных культур. Именно они, как отмечалось выше, стали яркими образцами художественного синкретизма в искусстве греко-варварского стиля и представляют собой неиссякаемый источник для научных исследований. Особое место в эрмитажной коллекции Причерноморья занимает памятник, до сих пор не получивший однозначной интерпретации - это монументальный торс юноши из известняка, высотой 55 см, сломанный по линии талии (инв. № ОГ. 58) (ил. 6). Он был обнаружен археологами во время раскопок 1969 г. на территории античной Ольвии в подвальном помещении гимнасия in situ. Комплекс гим-насия ученые датировали V-IV вв. до н. э., выяснив, что здание многократно перестраивалось и ремонтировалось вплоть до своего закрытия во II в. до н. э. Отопление и водоснабжение гимнасия осуществлялось при помощи сложной системы, в состав которой входил глубокий колодец, 30-35 м, построенный в V в. до н. э. После закрытия комплекса колодец продолжал существовать до конца II в. до н. э., затем он был засыпан, а в начале I в. н. э. перекрыт черепяной вымосткой. Детали этой истории чрезвычайно важны для выяснения хронологии бытования статуи ольвийского юноши, непосредственно связанной с колодцем. По мнению исследователей, это культовое архаическое изображение Аполлона [14, c. 217; 8, c. 129] и, в соответствии с разработанной концепцией, до помещения в гимнасий оно могло изначально в V-IV вв. до н. э. находиться в теменосе божества, граничащем с агорой - центром политической и общественной жизни ольвиополитов. Затем, в III в. до н. э., скульптуру, уже наполовину разрушенную, из сакральной зоны перенесли в расположенный неподалеку гимнастический комплекс, установив в нише небольшого зала с колодцем, где Аполлон выполнял функции священного охранителя источника до его
закрытия (II в. до н. э.) [6, с. 3]. Согласно положениям теории, курос (Аполлона) создавался ольвийским мастером по древнегреческим образцам. Причем в трактовке лица ученые видели отражение аттических традиций, сравнивая проработку черт с аналогичными деталями знаменитой Дипилонской головы, а в пластике суммарно моделированного торса находили сходство с памятниками самоса [14, с. 214-215]. Особо отмечалось грубое исполнение скульптуры, лишь отдаленно напоминавшей произведения греков, что свидетельствовало об отсутствии у скульптора настоящей школы и профессиональных навыков. Датировали торс архаическим периодом - концом VI - началом V в. до н. э. [14, с. 216].
Многое в этой гипотезе вызывает сомнение, начиная с предполагаемого первоначального местонахождения изваяния в священном участке Аполлона, заканчивая его атрибуцией в качестве скульптуры божества и датировкой [7, с. 42]. Поэтому позже появилась гипотеза совершенно противоположная первой, которая интерпретировала памятник как изображение Гермеса эллинистического периода работы местной мастерской. Версия аргументировалась одной из функций бога Гермеса - покровительствовать палестре - и традицией ставить его скульптуры на территории гимнасия. Кроме того, она поддерживалась важной деталью - отверстием на левом плече юноши, предназначенном, возможно, для крепления атрибута божества (керикея). Обоснованием новой атрибуции послужил сам материал - местный известняк, выбранный для исполнения статуи, но главные доказательства - археологические свидетельства и особенности иконографии произведения. На обобщенно трактованном торсе юноши хорошо читается абрис треугольного выреза, прежними исследователями принятый за изображение ключиц, а в данном случае истолкованный как ворот одежды, несовместимой с каноном изображения обнаженного ку-роса [7, с. 42]. Кроме того, стиль исполнения памятника может трактоваться исключительно как эллино-скифский, потому что в пластике фигуры прослеживаются формальные признаки классической традиции, но они носят сугубо абстрактный характер. При этом лицо, не проработанное объемно, плоскостное с узкими глазами,
обрамленными утолщенными веками, с маленьким, вытянутым по горизонтали ртом, отражает местный этнический тип и находит аналогии, например, в изображениях синдов (инв. N° 4287) [1, с. 130, № 401, ил. 168]. Таким образом, мнение, что статуя является архаическим куросом, не выдерживает критики.
Ольвийский юноша наряду с другими памятниками Северного Причерноморья служит ярким примером уникального слияния локальных и базовых греческих традиций в античной пластике, изучая которую приходится решать разные проблемы, но одной из главных остается задача определения вторичности или самобытности произведений из колоний на берегу Понта Эвксинского по отношению к их греческим прототипам. Наряду с этим встает вопрос о чистоте стилистических характеристик в работах эллинов, созданных для местной аристократии и оказавшихся вдали от художественных центров Эллады. В какой степени они остаются истинными по духу древнегреческими произведениями? Ответы на эти вопросы ждут своего решения.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Найденный в яме чернофигурный сосуд со львом и хищной птицей, а также килик с сатирами и менадами точно датируются третьей четвертью VI в. до н. э.
2 Для куросов группы Мелос характерна прическа с расширяющейся книзу массой волос, в основном не перехваченных лентой, и условно проработанное тело.
3 Версия об изготовлении куроса для ольвийского святилища Аполлона требует серьезного обоснования: обращения к источникам и к археологическим данным.
4 Публикуется впервые.
БИБЛИОГРАФИЯ
1. Античная скульптура Херсонеса : Каталог / Общ. ред. С. Н. Бибикова. Киев, 1976.
2. Белов Г. Д. Скульптура из Херсонеса в собрании Эрмитажа // Культура и искусство античного мира / Под ред. К. С. Горбуновой. Л., 1971. С. 107-122.
3. Давыдова Л. И. Архаический курос из раскопок на острове Бе-резань 1986 // Античное Причерноморье : Сб. ст. по классической археологии / Под ред. С. Л. Соловьёва ; Государственный Эрмитаж. СПб., 2000. С. 140-144.
4. Доманский Я. В., Виноградов Ю. Г., Соловьёв С. Л. Основные результаты работ Березанской экспедиции // Итоги работ археологических экспедиций Государственного Эрмитажа. Л., 1989. С. 33-60.
5. Калашник Ю. П. Греческое золото в собрании Эрмитажа. СПб.,
2014.
6. Карасёв А. Н. К вопросу о водоснабжении ольвийского гимна-сия // Краткие сообщения института археологии. Вып. 143 : Античная археология. М., 1975. С. 3-10.
7. Круглов А. В. Заметки о местной скульптуре Северного Причерноморья в эллинистическую эпоху // Эрмитажные чтения памяти Б. Б. Пиотровского. СПб., 1996. C. 41-43.
8. Леви Е. И. Ольвия. Город эпохи эллинизма. Л., 1985.
9. Отчет Императорской археологической комиссии за 1906. СПб.,
1909.
10. Саверкина И. И. Две архаистические скульптуры в собрании Эрмитажа // Художественные изделия античных мастеров / Под ред. С. П. Борисковской. Л., 1985. С. 97-100.
11. Савостина Е. А. Скульптура Боспора: «архаический след» в хронологии локального стиля // Боспорский феномен: проблемы хронологии и датировки памятников / Под ред. Н. Е. Зуева. Ч. 1. СПб., 2004. С. 111-116.
12. Савостина Е. А. Эллада и Боспор. Симферополь ; Керчь, 2012.
13. Фармаковский Б. В. «Архаический курос» из Ольвии // Сообщения Государственного академического института материальной культуры. 1926. № 1. C. 164-170.
14. ЧубоваА. П., ЛесницкаяМ. М. Ольвийский курос // Художественная культура и археология античного мира. М., 1976. C. 210-217.
15. Harrison E. B. Archaic and archaistic sculpture // The Athenian Agora. Vol. XI. Princeton ; New Jersey, 1965.
16. Kruglov A. The collection of Works in Archaistic Style in the Hermitage Museum's Department of Classical Antiquities // Archaic Greek Culture : History, Archaeology, Art and Museology. SPb., 2005. P. 46-50.
17. Richter M. G. Kouroi. London, 1970.
1. Фрагмент головы куроса. 545-540 гг. до н. э. Мрамор Государственный Эрмитаж. Инв. № Ол. 1658
2. Курос. 555-540 гг. до н. э. Мрамор. Государственный Эрмитаж. Инв. № Б. 86.222
3. Нога куроса. 590-570 гг. до н. э. Мрамор Государственный Эрмитаж. Инв. № Ол. 3852
4. Торс куроса. 520-485 гг. до н. э. Мрамор
Николаевский областной краеведческий музей. Николаев, Украина
5. Фрагмент мужской статуи. 11-1 вв. до н. э. Мрамор Государственный Эрмитаж. Инв. № Х. 1903.119
6. Полуфигура юноши. вв. до н. э. Песчаник
Государственный Эрмитаж. Инв. № ОГ. 58
