CC BY
46
УДК: 398.2
К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ ПРОТОТИПЕ БЫЛИННОГО ДОБРЫНИ НИКИТИЧА
© 2022 М. Н. Козлов
доктор исторических наук, профессор кафедры истории e-mail: kmn 75@mail.ru
Севастопольский государственный университет
Опираясь на летописный текст «Повести об убиении Андрея Боголюбского», граффити со стены Спасо-Преображенского собора, а также данные археологии автор публикации представил свою версию происхождения основного исторического прототипа былинного Добрыни Никитича, а также провел историческую реконструкцию последних лет жизни одного из самых известных былинных богатырей. В исследовании особо подчеркивается связь ростовского боярина Добрыни Долгого с новгородским боярским родом Добрыничей.
Ключевые слова: Добрыня Никитич, Андрей Боголюбский, Липицкая битва, бояре Куцковичи, милостивцы, паробки.
ON THE QUESTION OF THE HISTORICAL PROTOTYPE OF THE EPIC DOBRYNYA NIKITICH
© 2022 M. N. Kozlov
Doctor of Historical Sciences, Professor of the Department of History e-mail: kmn 75@mail.ru
Sevastopol State University
Based on the chronicle text of the "Tale of the Murder of Andrei Bogolyubsky", graffiti from the wall of the Transfiguration Cathedral, as well as archaeological data, the author of the publication presented his version of the origin of the main historical prototype of the epic Dobrynya Nikitich, and also conducted a historical reconstruction of the last years of the life of one of the most famous epic heroes. The study emphasizes the connection of the Rostov boyar Dobrynich with the Novgorod boyar family Dobrynich.
Keywords: Dobrynya Nikitich, Andrey Bogolyubsky, Battle of Lipetsk, Kutskovichi boyars, the merciful, parobki.
В отечественной исторической науке предметом исследования чаще всего становятся судьбы правителей древнерусских земель, тогда как многие герои прошлого, оставившие значительный след в отечественной истории, зачастую остаются в тени. Так, одна из самых ярких личностей древнерусской эпохи народный герой Добрыня Никитич, образ которого нашел отражение в многочисленных народных былинах, легендах и исторических песнях, за редким исключением вызывает интерес у отечественных
исследователей лишь как фольклорный персонаж. Реконструкция отдельных эпизодов биографии его исторического прототипа позволила бы современным исследователям уточнить многие детали исторических событий древнерусской истории.
Вплоть до конца XIX в. в отечественной гуманитарной науке доминировала точка зрения, согласно которой Добрыня был лишь фольклорным персонажем, не имеющим исторического прототипа, образ которого возник вследствие переосмысления в народном сознании образов богов или мифических героев [31, с. 655-658; 3, с. 529; 4, с. 56].
А.Н. Веселовский первым предположил, что былинный Добрыня имел исторический прототип, живший в домонгольский период [5, с. 276].
Точку зрения А.Н. Веселовского поддержал В.Ф. Миллер, по мнению которого основным прототипом былинного богатыря стал Добрыня Малкович - дядя крестителя Руси Владимира Великого [16, с. 143-165].
Гипотеза В.Ф. Миллера была доброжелательно принята советскими исследователями Д.С. Лихачевым и Б.А. Рыбаковым [15, с. 59; 28, с. 77]. Подобной точки зрения придерживаются и некоторые современные исследователи [6, с. 239].
В отечественной гуманитарной науке достаточно авторитетной представляется также точка зрения, согласно которой Добрыня Никитич - это собирательный образ нескольких исторических личностей, образы которых наложились в былинах друг на друга. Так, тот факт, что в былинах о Добрыне Никитиче его местом рождения обычно указывается старая Рязань, позволил советским ученым Ю.И. Смирнову и В.Г. Смолицкому прийти к выводу о том, что в былинной традиции произошло слияние двух исторических образов: дяди князя Владимира Добрыни Малковича и Добрыни Злата Пояса, жившего в рязанских землях в первой половине XIII в. [30, с. 329]. Точку зрения Ю.И. Смирнова и В. Г. Смолицкого уже в наше время поддержал С.В. Алексеев [1, с. 93-95].
А.А. Гиппиус, С.М. Михеев, опираясь на открытую им надпись на стене южной апсиды Спасо-Преображенского собора, пришли к выводу, что историческим прообразом Добрыни Никитича стал ростовский боярин Добрыня Долгий [10, с. 82]. Той же точки зрения придерживается и Л.Б. Сукина [32, с. 54].
Таким образом, в современной отечественной науке не только не существует исторической реконструкции биографии Добрыни Никитича, но и нет единства в определении его основного исторического прототипа. Историческая реконструкция последних лет жизни основного исторического прототипа былинного героя Добрыни Никитича на основе дошедших до нашего времени письменных и фольклорных источников, а также данных археологии - основная цель данной статьи.
Наиболее информативными источниками изучения поставленной в данном исследовании темы являются древнерусские письменные документы и летописи XII-XVI вв., содержащие описания исторических событий, связанных с происхождением и деятельностью Добрыни Никитича.
Важную роль в реконструкции биографии былинного богатыря сыграло также граффити, найденное при реставрации Спасо-Преображенского собора в Переславле-Залесском в 2015 г. А.А. Гиппиусом и С.М. Михеевым. Надпись содержит имена тех, кто принял участие в заговоре против князя Андрея Боголюбского в 1174 г. На пятом месте в данном списке находится имя Добрыни Никитича [10, с. 82]. Привлекались также материалы археологических исследований на Липицком поле недалеко от древнего Юрьева, проведенные графом А.С. Уваровым во второй половине XIX в. [37].
В то время как расчеты Уварова относительно Липицкой битвы 1216 г. вызывают много вопросов у современных исследователей, его выводы по Липицкой битвы 1176 г. в целом приняты современными исследователями и не утратили актуальности вплоть до нашего времени [2, с. 206].
В качестве дополнительных источников привлекались древнерусские былины, героем которых был древнерусский богатырь Добрыня Никитич.
Дошедшие до нашего времени письменные источники, а также граффити, найденное при реставрации Спасо-Преображенского собора, позволяют надежно идентифицировать исторический прообраз основного прототипа былинного Добрыни Никитича. Вполне можно согласиться с Миллером В.Ф., о том, что в целом ряде вариантов древнерусской былины «Добрыня и змей» есть прямые указания на борьбу Добрыни с язычеством, в былине он служит крестителю Руси Владимиру, убивает сказочного змея на Пучай-реке (Почайне), а в некоторых вариантах былины змея даже зовут «Перуняка» [12, с. 8-46; 6, с. 223]. Однако живший в X в. Добрыня был не Никитич. Его отцом, согласно «Повести временных лет» был Малк Любечанин [17, с.33].
Кроме того, многие детали былин, главным героем в которых выступает былинный богатырь Добрыня Никитич, указывают на другую, более позднюю эпоху. Так, во всех списках древнерусских былин у близких людей Добрыни Никитича оказываются христианские имена: отец Никита, мать Амелфа Тимофеевна, жена Анастасия Микулична [13, с. 106-107, 182-183; 12, с. 74]. Данный факт свидетельствует о том, что былинный Добрыня не мог жить в X в. Анализ обнаруженных в Новгороде берестяных грамот свидетельствует о том, что еще в XI в. в повседневной жизни люди называли друг друга не христианскими, а языческими именами. Таким образом, былинный Добрыня Никитич жил, скорее всего, не ранее XII в., то есть в эпоху широкого распространения в Древней Руси христианских имен.
Древнерусские летописи содержат информацию о трех Добрынях, живущих в XII -первой половине XIII в. Это Добрыня Рагуилович - девятый новгородский посадник, Добрыня Долгий - участник Липицкой битвы 1176 г. и Добрыня Рязанич, погибший в битве на Калке.
В списке убийц Андрея Боголюбского, найденном на стене южной апсиды Спасо-Преображенского собора, можно найти и Добрыню Никитича [10, с. 82]. Убийство произошло в 1174 г. К этому времени Добрыня-посадник уже был мертв (согласно новгородским летописям, он скончался в 1117 г.), а погибший в битве на Калке в 1223 г. Добрыня Рязанич, скорее всего, еще не родился. Таким образом, можно согласиться с гипотезой А.А. Гиппиуса, С.М. Михеева и Л.Б. Сукиной, что из всех Добрынь, упоминаемых в древнерусских летописях, Добрыней Никитичем, соучастником убийства князя Андрея Боголюбского, мог быть лишь Добрыня Долгий - активный участник междоусобной войны между новгородским князем Мстиславом Ростиславичем и владимиро-суздальским князем Всеволодом Юрьевичем.
Дошедшие до нашего времени исторические источники позволяют реконструировать лишь заключительный этап биографии Добрыни. Большая часть его жизненного пути, во время которой он и совершил свои подвиги, прославившие его в былинах и исторических песнях в дошедших до нашего времени письменных источниках, практически не освещена.
К сожалению, происхождение Добрыни Долгого можно реконструировать лишь гипотетически. Не в одном из письменных источников не упоминаются ни место его
рождения, ни родственники богатыря. Имена близких Добрыне Никитичу людей содержатся лишь в крайне ненадежных текстах древнерусских былин.
Имя богатыря указывает на его новгородское происхождение. Характерно, что ни в одной из более чем тысячи обнаруженных на данный момент древнерусских берестяных грамот личное имя «Добрыня» не упоминается. Это означает, что оно широкого распространения в тогдашней народной среде не получило. В то же время упоминания Добрынь и Добрыничей можно найти в различных летописных описаниях исторических событий, связанных с историей древнего Новгорода.
Так, Добрыня Малкович - дядя и ближайший сподвижник крестителя Руси Владимира Святославича - стал наместником великого киевского князя в Новгороде [17, с. 37]. Его сына Константина Добрынича великий князь киевский Ярослав Мудрый назначил новгородским посадником [22, с. 161]. Тезкой Добрыни Никитича оказался и девятый новгородский посадник Добрыня Рагуилович [Там же, с. 122].
Добрыня - имя языческое. Новорожденному ребенку, согласно древнерусской языческой традиции, должны были дать имя какого-то умершего предка (деда или прадеда). Возможно, что имя Добрыня существовало внутри одного боярского новгородского рода в течение нескольких веков и его основатель Добрыня Малкович -дядя крестителя Руси Владимира - был далеким предком Добрыни - девятого новгородского посадника. К этому же боярскому роду мог принадлежать и Добрыня Никитич.
Причиной заговора против Андрея Боголюбского, как следует из Киевской летописи, стала казнь одного из Куцковичей [21, с. 113]. Согласно древним дружинным обычаям, род убитого имел право на кровную месть. В тексте мирного договора князя Игоря с византийцами мы находим следующий текст: «Аще убьеть хрестеянинъ русина, или русинъ хрестеянина, да держимъ будеть створивый убийство от ближних убьенаго» [17, с. 25].
А.А. Гиппиус обратил внимание исследователей на тот факт, что среди убийц упоминаются родственники нескольких поколений - отцы и дети: Добрыня Никитич и Никита, Петр Фралъвичь и Фрол [10, с. 82]. Возможно, что большая часть перечисленных в списке людей находились в какой-то степени родства с казненным Андреем Боголюбским братом Петра Кучковича.
Прослеживается также определенная связь нескольких соучастников убийства с древним Новгородом. Так, один из соучастников убийства владимиро-суздальского князя Мирошка оказался тезкой новгородского боярина Мирослава Нездинича. В отличие от других Мирославов, которых современники называли полными языческими именами, для этого боярина прозвище Мирошка стало именем собственным. В тексте «Договора Новгорода с Готским берегом и немецкими городами» находим следующую фразу: «Се язъ князь Ярославъ ВолодимЪричь, сгадавъ с посадникомь с Мирошкою, и с тысяцкымъ Яковомь, и съ всЬми новгородъци, потвердихомъ мир» (Грамоты Великого Новгорода и Пскова: 28).
Под именем «Мирошки» он четырежды упоминается и в Новгородской первой летописи. Даже гибель его сына Луки Мирославича в битве с литовцами автор летописи запечатлел как смерть «Луки Мирошкина отрока» [22, с. 20, 22-23, 24, 25].
Таким образом, вполне возможно, что Мирошка из списка убийц Андрея Боголюбского и Мирошка Нездинич - знатный новгородский боярин, ставший посадником в 1189 г., был одним и тем же лицом.
А.А. Гиппиус обратил внимание исследователей на тот факт, что находящаяся на Добрыниной улице в Новгороде церковь святого Образа была фамильной церковью семьи посадника Мирошки Несдинича, и пришел к довольно обоснованному выводу, что Несдиничи были родственниками Добрыничей и даже принадлежали к одной родовой общине ветви Рогволодовичей [8, с. 103].
Следы другого соучастника убийства Андрея Боголюбского неожиданно также были найдены в древнем Новгороде. Так, прозвище «Стырята», производное от языческого имени «Стырь», встретилось в комплексе надписей-граффити на фрагментах фресковой штукатурки, найденных экспедицией В.В. Седова при раскопках руин церкви Благовещения в древнем Новгороде. Одна из глаголических надписей (№28) указывает на то, что здесь в церкви некто вдовец Завид устроил школу глаголического письма для новгородских дьяконов. Другая (№32) содержит издевательскую фразу: «Стырята баба» [7, с. 48-49, 50-52].
Языческое имя Стырь (производным от которого стало прозвище Стырята) широкого распространения в Древней Руси не имело. В найденных на данный момент берестяных грамотах оно не встречается. Единственное его летописное упоминание относится к 945 г. Под данным именем в «Повести временных лет» упоминается один из воинов князя Игоря, подписавший мирный договор с византийцами [17, с. 23].
Таким образом, можно согласиться с мнением А.А. Гиппиуса и С.М. Михеева о том, что в текстах обеих граффити упоминается один и тот же человек [10, с. 85-86].
Основателем боярского рода Куцковичей (Кучковичей), возможно, был некто Куци - воин князя Игоря, один из тех, кто подписал мирный договор с византийцами 945 г. [17, с. 23]. Как заметил Б.Д. Греков, воины, подписавшие договора с византийцами, представляли дружины князя Игоря и других знатных людей, воины которых принимали участие в походе [11, с. 422]. Однако в списке воинов, подписавших договор с русской стороны, имеются имена, не привязанные к именам представителей восточнославянской знати. Один из них (Адунь) назван купцом, остальные представлены в списке лишь собственными именами. Возможно, что это были представители боярства и купечества крупных древнерусских городов, которые должны были во время переговоров участвовать в обсуждении размеров даней и условий торговли с византийцами. В списке не привязанных к именам знатных людей воинов Куци стоит под номером седьмым и вполне мог представлять второй по величине древний Новгород (первые воины в списке должны были представлять стольный Киев).
Судя по имени, Куци был одним из наемников, осевших в Древней Руси в середине X в. На прусское происхождение рода Куцковичей указал филолог Владимир Топоров. Он сравнивал имя Куци с прусскими топонимами «Кис2ке», «КиС21Шеп», именем «Ки1С2е» [36, с. 256-260]. Возможно, что потомки Куци осели в древнем Новгороде и создали боярский род Куцковичей.
Согласно данным нескольких поздних источников, в частности «Повести об основании Москвы», род Куцковичей вплоть до середины XII в. владел землей в центре нынешней Московской области [18, с. 136-147].
Данный факт свидетельствует о новгородском происхождении их боярского рода. Так, в результате археологических исследований 2001-2007 гг. на посаде древнерусской Шерны (находящейся недалеко от Кучково) в одной из местных усадеб был обнаружен комплекс вислых свинцовых печатей, некогда скреплявших грамоты местного посадника или наместника. Они принадлежали новгородским князьям второй половины XI -середины XII в. По мнению современных исследователей, это свидетельствует о том,
что вплоть до середины XII вв. эти земли относились к юрисдикции Древнего Новгорода и принадлежали местным боярам [39, с. 162].
Данную гипотезу подтверждает и ареальный анализ топонимов в северном и центральном Подмосковье, свидетельствующий о колонизации данного региона новгородскими словенами [41, с. 57].
Таким образом, можно предположить, что значительная часть заговорщиков была связана своим происхождением с древним Новгородом и находилась в какой-то степени родства с казненным Куцковичем. Это дало им юридическое право мстить князю-убийце. Данный факт косвенно свидетельствует о том, что и упоминаемый в анафеме Добрыня Никитич был связан с древним Новгородом и, как следствие, с новгородским родом Добрыничей.
Последним из Добрыничей, упоминаемых в новгородских летописях, был Добрыня-посадник. После его смерти ни Добрыни, ни Добрыничи более в новгородской истории не упоминаются. Сын Добрыни-посадника (Рагуиловича) Рагуил Добрынич упоминается в летописях уже как тысяцкий киевского князя Владимира Мстиславича, а Добрыня Долгий оказывается «милостивцем» Владимиро-Суздальского князя Андрея Боголюбского. Возможно, что это связано с каким-то конфликтом между новгородцами и Добрыней-посадником, в результате которого потомки Добрыни после его смерти были вынуждены покинуть Новгород. В новгородских летописях ни о чем подобном не сообщается, однако до нашего времени дошло достаточно любопытное предание первой половины XVI в. «Повесть о посаднике Добрыне».
Согласно данному источнику, Добрыня-посадник, подкупленный немецкими купцами, распорядился перенести с центра тогдашнего Новгорода (рыночной площади) православную церковь Иоанна Предтечи, а на ее месте поставить католический костел. За это святотатство обиженный святой Иоанн наказал строителей церкви, ударив молнией в ее купол, а Добрыню утопил в реке [19].
Новгородские летописи, впрочем, события, изложенные в предании, не подтверждают. Так, согласно Новгородской первой летописи, в 1117 г. гром ударил не в католический костел, а в православную церковь Святой Софии, и при этом одного дьяка убило, а иконы попадали на пол [22, с. 20].
Католическая церковь святого Олафа возникла задолго до посадничества Добрыни, а костел Петра и Павла был построен во второй половине XII в. после его смерти. Других католических церквей в домонгольской период в древнем Новгороде не было. Напротив, в период посадничества Добрыни Рагуиловича была построена православная церковь святого Образа.
Ничего не сообщают летописи и о гибели Добрыни в Волхове (лишь констатируют сухо о том, что новгородский посадник «успе 6 декабря 1117 года» [Там же, с. 64].
Однако и «Предание» не могло возникнуть на голом месте. Вполне возможно, что между Добрыней Рагуиловичем и новгородцами действительно возник конфликт и после смерти посадника его потомкам пришлось спешно покинуть Новгород.
Кем приходились Добрыне Долгому Добрыня-посадник и Рагуил Добрынич, в настоящее время, к сожалению, установить невозможно. Гипотеза А.А. Гиппиуса о том, что Рагуил Добрынич был сыном Добрыни посадника, достаточно правдоподобна.
Так, имя Рагуил являлось достаточно редким для Древней Руси. Оно не относится ни к христианской, ни к языческой традиции, и сочетание Рагуил Добрынич и Добрыня Раугилович нельзя считать просто совпадениями. По мнению А.А. Гиппиуса, имя Рагуил
попало в новгородские святцы из апокрифической «Книги Еноха», чрезвычайно популярной на Руси в то время [9, с. 147].
Из надписи на стене Спасо-Преображенского собора мы узнаем о том, что отца Добрыни Долгого действительно могли звать Никитой (что вполне соответствует былинной традиции). Однако получить языческое имя Добрыня мог только прямой потомок человека с таким же именем. Единственным подходящим предком, согласно новгородским летописям был Добрыня-посадник. Таким образом, возможно, что Никита -отец Добрыни Долгого был сыном Добрыни-посадника и братом Рагуила Добрынича.
Каким образом Добрыня Никитич оказался на службе у князя Андрея Боголюбского, мы также не знаем. Интересно, что автор Новгородской первой летописи назвал убийц Андрея Боголюбского «милостивцами»: «Убиша Володимири князя Андрея свои милостници» [22, с. 34]. В древнерусском языке слово «помиловать» означает пожалеть кого-либо, сжалиться над кем-то [38, с. 621]. Таким образом, «милостивцы» -это те, кого князь либо простил за какую-либо вину, либо кормил из милости. Впрочем, в данном случае возможно, что автор летописи намекал на тот факт, что заговорщики, будучи дружинниками князя Андрея, находились на его содержании и убили своего благодетеля.
Другой термин, которым названы убийцы в письменных источниках, - это «паробкы». Так, и в тексте граффитто на стене Спасо-Преображенского собора и в Киевской летописи подчеркивается, что князь «убиен бысть свои паробкы» [10, с. 87; 21, с. 115].
В древнеславянских языках «паробок» означает холоп, раб [38, с. 208; 10, с. 78]. Опираясь на данные этимологии, М.Н. Тихомиров пришел к выводу, что заговор против Андрея Боголюбского организовали его слуги «министериалы» [35, с. 200]. Схожей точки зрения придерживается и Л.Б. Сукина [32, с. 53].
По мнению А.А. Гиппиуса, авторы анафемы и «Повести об убиении Андрея Боголюбского» назвали убийц паробками и милостивцами нарочно, стремясь их унизить [10, с. 79].
В данном случае можно вполне с ним согласиться. Среди участников заговора были люди разного социального положения (раб Анбал и знатные бояре Куцковичи). Таким образом, единственное, что их объединяло, - это соучастие в убийстве князя. Термины «паробки» и «милостивцы» можно, с одной стороны, признать как уничижительные, с другой - как обозначающие службу князю Андрею Боголюбскому.
Учитывая тот факт, что в 1176 г. новгородский князь Мстислав Ростиславич посчитал возможным на военном совете перед Липицкой битвой дать слово Добрыне, он был знатным человеком с большим авторитетом в дружинной среде тогдашней Руси. Таким образом, можно предположить, что Добрыня Долгий до убийства владимиро-суздальского князя занимал важный пост и в его дружине.
В древнерусских источниках сохранились упоминания об участии Добрыни Никитича в трех исторических эпизодах. Так, из надписи на стене южной апсиды Спасо-Преображенского собора XII в. в Переславле-Залесском мы узнаем об участии Добрыни Долгого в заговоре против владимиро-суздальского князя Андрея Юрьевича в Боголюбове 29 июня 1174 г. Среди списка участников заговора довольно четко просматривается имя и отчество былинного героя. Также Лаврентьевская летопись сообщает нам о его активном участии в военном совете перед битвой 1176 г. и последующей героической гибели на Липицком поле.
Достоверность данных, представленных в надписи, не подлежит никакому сомнению. По мнению исследователей, надпись представляет собой анафему участникам убийства Андрея Юрьевича [10, с. 79] либо поминальный текст [32, с. 51]. Его составителям не было никакого смысла вписывать в список имена невинных людей.
Обстоятельства убийства Андрея Боголюбского изложены в летописной «Повести об убиении Андрея Боголюбского», дошедшей до нас в двух вариантах: в пространной редакции в составе Киевской и в краткой в составе Лаврентьевской летописей [40, с. 59-60].
Приводим самый подробный рассказ из Киевской летописи: «И бъ у него Якимъ слуга възлюбленый имъ, и слыша отъ нъкого, аже брата его князь велълъ казнить, и устремиси дьволимъ научениемъ, и тече вопия къ братьи своей къ злымъ съвътникомъ; и почаша молвити: «день того казнилъ, а насъ заутра; а промыслимы о кнзъ семъ». Началникъ же убийцамъ бысть Петръ Куцьковичъ зять, Анбалъ Ясинъ ключникъ, Якимъ Кучьковичь, а всихъ невърныъ убийць 20 числомъ, иже ся бяху сняли на окаяньный съвътъ, у Петра у Кучкова зятя. Блаженый же въскочи, хотъ взятии мечь, и не бъ меча, бъ бо томъ дни вынялъ и Амбалъ ключникъ его. И въскочиша два алканьная и ястася съ нимъ, и князь поверже одиного подъ ся, и мнъвше князя повержена и уязвиша и свой другъ; и посемъ познавша князя и боряхуся съ нимъ велми, бяшеть бо силенъ, и секоша меци и саблями язвы даша ему. «И Петръ же отътя ему руку десную» [21, с. 113-114].
Как видим, Добрыня Никитич в данном описании убийства отсутствует. Главными убийцами автор повести называет Якима Кучковича, Петра Кучкова зятя и выкравшего меч у князя Андрея ключника Анбала. Та же тройка убийц упоминается в Троицкой и Новгородской первой летописи.
Летописный рассказ об убийстве Андрея Боголюбского подтвердила экспертиза останков князя. Так, согласно современной реконструкции убийства Андрея Боголюбского, князь получил 16 ударов. Все они были нанесены двумя людьми, вооруженными саблей и мечом. Повреждения применительно к той позе, которую князь Андрей Боголюбский занимал при самообороне, располагаются примерно на одном уровне. Следовательно, нападавшие были одного роста. Ростом убитый князь был ниже среднего (около 170 см). Примерно того же роста оказались и оба его убийцы [14, с. 34].
Роль Анбала, как видно из летописного рассказа, состояла в том, чтобы непосредственно перед убийством незаметно вынести из княжеской спальни меч. Он был ключником, то есть холопом. В Уставе князя Владимира Всеволодовича по этому поводу четко указывается: «А се третьее холопьство: тивуньство без ряду или привяжеть ключь к себе без ряду, с рядомь ли, то како ся будеть рядиль, на том же стоить» [35, с. 28]. Раб не имел право на кровную месть, да и родство его с казненным Кучковичем представляется весьма сомнительным.
Таким образом, можно согласиться со В.Н. Звягиным в том, что непосредственными убийцами князя стали Петр Кучков зять и Яким Кучкович [14, с. 27-30].
В «Русской правде» содержится вполне определенные указания на то, что непосредственно осуществлять кровную месть могли лишь ближайшие родственники убитого: «Убьеть мужь мужа, то мьстить брату брата, или сынови отца, любо отцю сына, или брату чаду, любо сестрину сынови» [29, с. 108].
Получивший прозвище Длинный за высокий рост Добрыня Никитич, непосредственно в убийстве Андрея Боголюбского участия не принимал. Таким образом, можно вполне согласиться с точкой зрения Л.Б. Сукиной о том, что имя Добрыни было внесено в список не как непосредственного участника убийства, а как активного участника мятежа против власти Андрея Боголюбского [32, с. 54].
Добрыня Никитич мог принимать участие в убийстве охранников и слуг князя, а также в организации последующих беспорядков. В тексте Новгородской первой летописи сообщается о том, что заговорщики, прежде чем убить князя, «избивъше стороже двьрьныя» [22, с. 34]. Также в Киевской летописи сообщается об убийстве во дворце подростка Прокопия - милостивца князя Андрея [21, с. 114].
Лаврентьевская летопись сообщает нам о грабежах дворца убитого князя, а также о массовом убийстве княжеских чиновников - наместников и сборщиков налогов в Боголюбове: «Горожане же Боголюбскыи и дворяне разграбиша домъ княжь, и делатели, иже бяху пришли къ дълу, злато и сребро, порты и паволоки и имънье, ему же не бъ числа; и много зла створися въ волости его, посадникъ его и тиуновъ его домы пограбиша, а самъхъ избиша, дътьцкыъ и мечникы избиша, а дома ихъ пограбиша» [20, с. 157].
Схожую информацию о мятеже и беспорядках по всей Владимирской земле можно найти в Киевской, Первой Новгородской и целом ряде поздних летописей [22, с. 34; 21, с. 114; 27, с. 253; 25, с. 82].
Какую роль во всех этих событиях играл Добрыня Никитич, мы не знаем. Лаврентьевская летопись сообщает нам о том, что в 1176 г. он принял активное участие в военном совете, которое собралось перед битвой у города Юрьева во время переговоров между князьями Мстиславом Ростиславичем и Всеволодом Юрьевичем: «Въ то же лъто приведоша Ростовци и боляре Мстислава Ростиславича изъ Новагорода, рекуще: поиди, княже, къ намъ, мы хочемъ тебе, а иного не хочемъ. Онъ же приеха Ростову, совокупивъ Ростовци и боляре, гридьбу и пасынкы, и всю дружину, поеха къ Володимирю; Всеволодъ же поъха противу ему, съ Володимерци и съ дружиною своею, и что бяше бояръ осталося у него. Князь же Всеволодъ, не хотя крови прольяти, посла къ Мстиславу глаголя: «брате! оже тя привели старъйшая дружина, а поъди Ростову, а оттлъ миръ възмевъ; тобе Ротовци привели и боляре, а мне былъ съ братомъ Богъ привелъ и Володимирци, а Суздаль буди нама обче, да кого всхотять, то имъ буди князь. Онъ же послушавъ ръчи Ростовьское и болярьское, молвяхуть бо ему: «аще ты миръ даси ему, но мы ему не дамы». Мстиславъ же послуша ръчи Всеволода, стрыя своего, но слушашеть Добрыны Долгаго, Матъяши Бутовича и иныхъ злыхъ человъкъ» [20, с. 161].
Опираясь на данный летописный рассказ, А.С. Уваров пришел к выводу о том, что Добрыня Длинный был ростовским боярином и принадлежал к упомянутой в источнике старейшей ростовской дружине [37, с. 5].
Следует отметить, что в летописи действительно сообщается о том, что громче всех против мира с князем Всеволодом звучали «ръчи Ростовьские и болярьские», а убедили князя Мстислава отказаться от мирных инициатив князя Всеволода «злые люди Добрыня Долгий и Матьяш Бутович». Можно предположить, что Добрыня Долгий и Матьяш Бутович принадлежали к тем самым боярам, что активно выступали против князя Всеволода, но из данного отрывка не следует, что они были именно ростовскими боярами. Так, летописец во всем описании событий, связанных с междоусобным сражением 1176 г., упорно разделяет «ростовцев» и «бояр».
Понятие «ростовцы» включало в себя всех жителей города и окрестных земель. Боярами же летописец называет, скорее всего, бояр пришлых. Здесь могли быть и новгородские бояре, имеющие владения во владимиро-суздальских землях, и бояре северо-восточной Руси, опасающиеся усиления центральной власти при князе Всеволоде Юрьевиче. В пользу данной гипотезы свидетельствует фраза летописца о том, что князь Всеволод отправился к Юрьеву «съ дружиною своею, и что бяше бояръ осталося у него», свидетельствующая о том, что его даже самые лояльные владимирские бояре поддержали
не все. Как верно заметил С.М. Соловьев, большая часть владимиро-суздальских бояр поддержали князя Мстислава Ростиславича [33, с. 536].
Таким образом, можно предположить, что после участия в мятеже против Андрея Боголюбского Добрыня бежал в ростовские земли и здесь активно выступал против князя Всеволода Юрьевича.
В последующей после военного совета Липецкой битве Добрыня Долгий героически погиб: «Князь же Всеволодъ, переъхавъ ръку Къзу въ субботу рано, и поъха къ нему, полкы нарядивъ; Мстиславъ же стоявше доспъвъ у Липиць. Стрълцемъ стръляющимся межи полкома, поидоша къ собъ на грунахъ обои, покрыша поле Юрьевское: и Богъ поможе Всеволоду Юрьевичю, мъсяця июня в 27 день, и побъже Мстиславъ и дружина, Добрыну Долгаго ту убиша, и Иванка Степанковича, и инъхь, а Ростовци и болръ всъ повязаша, а у Всеволода полку не бысть пакости, Богомъ и крестомъ честнымъ, а села болярская взяша, и кони и скотъ [20, с. 161-162].
Интересно, что автор данного летописного рассказа не видел в Добрыне уроженца ростовских земель. Так, он особо сообщает о том, что дружина князя Мстислава и сам князь «побъже» и при этом погибли Добрыня и Иванко Степанович, а ростовских бояр «повязаша».
Согласно данным археологии, победители отнеслись к останкам павших воинов с почтением. Их не бросили на поле боя, а захоронили в земле. Большую часть тел погибших захоронили в общей могиле. Троих из них похоронили в гробах. Тела знатных воинов, захороненных в них, были в рубахах с позолоченными пуговицами, дорогих боярских шапках и высоких сапогах. На пальце одного из них был найден золотой перстень, а возле головы кольцо. Тут же была найдена рукоятка меча. По мнению А. Уварова, в кургане были захоронены воины, погибшие в Липицкой битве 1176 г. В общей яме - простые воины, а в гробах - бояре, одним из которых был Добрыня Долгий [37, с. 4-5]. С исследователем вполне можно согласиться. Найденные им останки людей и артефакты относятся ко второй половине XII в. [2, с. 206] и вполне могут принадлежать воинам, павшим в Липицкой битве. Тот факт, что тела павших в битве бояр захоронили отдельно от простых воинов в богатой одежде и с оружием, вполне соответствует воинским традициям. Таким образом, можно предположить, что в одном из этих гробов действительно покоились останки былинного богатыря Добрыни Никитича, прозванного Долгим.
К сожалению, в летописях ничего не сообщается о судьбе ближайших родственников Добрыни Долгого. В Воскресенской и Ермолинской летописях под 1220 годом упоминается воевода князя Юрия Всеволодовича Воислав Добрынич как участник похода на Волжскую Булгарию. Он возглавил в этом походе Ростовские и Устюжские полки [23, с. 126-127; 24, с. 68].
Можно предположить, что семья погибшего Добрыни Долгого осталась в ростовских землях, а его сын стал воеводой сына князя Всеволода Юрьевича Юрия Всеволодовича.
Несмотря на тот факт, что последние годы жизни Добрыни Долгого связаны были с сомнительными поступками, обращает на себя внимание особое почтение, с которым относились к нему современники и потомки. Так, автор граффито, содержащего текст проклятия убийцам Андрея Боголюбского, посчитал необходимым обозначить Добрыню именем и отчеством. Новгородский князь Мстислав Ростиславич прислушался к его мнению и отверг мирные инициативы своего дяди Всеволода Юрьевича. Даже после гибели Добрыни его враги продемонстрировали особое почтение к его памяти, похоронив
боярина в гробу в дорогой одежде. Все эти факты свидетельствуют, что Добрыня при жизни совершил какие-то подвиги, чем и вызвал уважение современников и почитание потомков, но, к сожалению, в письменных источниках ни о чем подобном не сообщается.
Таким образом, можно сделать вывод, о том, что основным прототипом былинного богатыря Добрыни Никитича стал боярин Добрыня Долгий, относящийся к новгородскому роду Добрыничей.
Добрыня Долгий служил Владимиро-Суздальскому князю Андрею Боголюбскому, принял участие в заговоре против него в 1174 г., после чего бежал в Ростов. Спустя два года он участвовал в военном совете перед Липецкой битвой и погиб во время последующего за ним сражения.
Библиографический список
1. Алексеев, С. Храбр и наряден муж (Опыт биографии боярина X столетия) / С. Алексеев // Родина. - 2012. - № 9. - С. 93-95.
2. Астайкин, А. А. Что означает Липицы? (Об определении места Липицких битв 1176 и 1216 гг. и критическом разборе версии А.С. Уварова) / А. А. Астайкин // Средневековая Русь. - Москва: Индрик, 2012. - Вып. 10. - С. 197-228.
3. Афанасьев, А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Том 2 / А. Н. Афанасьев. - Москва: Типография А. Грачева, 1868. - 793 с.
4. Буслаев, Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства / Ф. И. Буслаев. - Санкт-Петербург: Общественная польза, 1861. - Том 1. - 662 с.
5. Веселовский, А. Н. Южнорусские былины / А. Н. Веселовский. - Санкт-Петербург: Тип. Имп. Акад. Наук, 1881. - 494 с.
6. Гекман, Л. П. «Из темных глубин забвенья» (к вопросу о трансформации восточнославянского мифа о Перуне и Велесе на материале былины «Добрыня и змей» / Л. П. Гексман // Мир науки, культуры, образования. - 2011. - № 1.(26). - С. 328-331.
7. Гиппиус, А. А. Надписи-граффити церкви Благовещенья на Городище (предварительный обзор) / А. А. Гиппиус, С. М. Михеев // Архитектурная археология. -2019. - №1. - С. 35-54
8. Гиппиус, А. А. Скандинавский след в истории новгородского боярства (в развитие гипотезы А.А. Молчанова о происхождении посадничьего рода Гюрятиничей-Роговичей) / А. А. Гиппиус // The Slavicization of the Russian North. Mechanisms and Chronology / Ed. by Juhani Nuorluoto. - Helsinki, 2006. - С. 93-108.
9. Гиппиус, А. А. Рагоуилъ. Страница из истории русского именослова / А. А. Гиппиус // Русистика. Славистика. Лингвистика. Festschrift für Werner Lehfeldt zum 60. Geburtstag, Hgg. S. Kempgen, U. Schweier, T. Berger. - München: Verlag Otto Sagner, 2003. - С. 144-154.
10. Гиппиус, А. А. «Убийцы великого князя Андрея»: Надпись об убийстве Андрея Боголюбского из Переяславля Залесского / А. А. Гиппиус, С. М. Михеев // Slovène. - 2020. - Том 9. - № 2. - С. 63-102.
11. Греков, Б. Д. Киевская Русь / Б. Д. Греков. - Москва: АСТ, 2004. - 671 с.
12. Добрыня Никитич и Алеша Попович : Сборник былин / под редакцией Э. В. Померанцевой. - Москва: Наука, 1974. - 448 с.
13. Древние российские стихотворения, собранные Киршей Даниловым / под редакцией А. П. Евгеньева и Б. Н. Путилова. - Москва: Наука, 1977. - 487 с.
14. Звягин, В. Н. Медико-криминалистическое исследование останков Андрея Боголюбского / В. Н. Звягин // Проблемы экспертизы в медицине. - 2011. - Том 11.
- №1-2 (41-42). - С. 24-35.
15. Лихачёв, Д. С. Эпическое время русских былин / Д. С. Лихачёв // Сборник статей к 70-летию Б. Д. Грекова / под редакцией В. П. Волгина. - Москва: Изд-во Акад. наук СССР, 1952. - 375 с.
16. Миллер, В. Ф. Очерки русской народной словесности. Былины / В. Ф. Миллер. -Москва: Тип. товарищества И. Д. Сытина, 1897. - 675 с.
17. Повесть временных лет / под редакцией и с предисловием В.П. Адриановой-Перетц. - Москва; Ленинград: Изд-во АН СССР, 1950. - 239 с.
18. Повесть о начале Москвы // Библиотека литературы Древней Руси. - Санкт-Петербург: Наука, 2006. - Том 15. - С. 136-147.
19. Повесть о посаднике Добрыне // Библиотека литературы Древней Руси / под редакцией Д. С. Лихачева и других. - Санкт-Петербург: Наука, 1999. - Том 7: Вторая половина XV века. - С. 22-25.
20. ПСРЛ. - Том 1. Лаврентьевская и Суздальская летописи по Академическому списку. Москва: Изд-во АН СССР, 1962. - 472 с.
21. ПСРЛ. - Том 2: Ипатьевская летопись. - Москва: Изд-во АН СССР, 1962. -
938 с.
22. ПСРЛ. - Том 3: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. -Москва: Изд-во АН СССР, 1950. - 576 с.
23. ПСРЛ. - Том 7. Летопись по Воскресенскому списку. - Санкт-Петербург: Типография Эдуарад Праца, 1856. - 345 с.
24. ПСРЛ. - Том 23. Ермолинская летопись. - Санкт-Петербург: Типография М.А. Александрова, 1910. - 252 с.
25. ПСРЛ. - Том 24. Типографская летопись. - Петроград: Государственная типография, 1921. - 272 с.
26. ПСРЛ. - Том 43. Новгородская летопись по списку Дубровина П.П. - Москва: Языки славянской культуры, 2004. - 370 с.
27. Приселков, М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста / М. Д. Приселков. -Москва-Ленинград: Изд-во Академии наук СССР, 1950. - 512 с.
28. Рыбаков, Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи / Б. А. Рыбаков. -Москва: Изд. АН СССР, 1963. - 361 с.
29. Свердлов, М. Б. От закона русского к Русской правде / М. Б. Свердлов. -Москва: Юридическая литература, 1988. - 176 с.
30. Смирнов, Ю. И. Летописные известия о киевском воеводе Добрыне / Ю. И. Смирнов, В. Г. Смолицкий // Добрыня Никитич и Алеша Попович. - Москва: Наука, 1974. - С. 343-360.
31. Стасов, В. В. Происхождение русских былин / В. В. Стасов // Вестник Европы.
- 1868. - Том 1. - Книга 2. - С. 170-765.
32. Сукина, Л. Б. Граффито с поминанием князя Андрея Боголюбского на абсиде Спасо-Преображенского собора в Переславле-Залесском: проблемы интерпретации происхождения, смысла и назначения текста / Л. Б. Сукина // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. - 2018. - № 3. - С. 49-56
33. Соловьев, С. М. История России с древнейших времен: в восемнадцати книгах.
- Книга 1. - Том 1-2 / С. М. Соловьев. - Москва: Мысль, 1988. - 798 с.
34. Текст Русской правды на основании четырех списков разных редакций / под редакцией Н. Калачева. - Москва: Типография Августа Семена, 1846. - 52 с.
35. Тихомиров, М. Н. Древняя Русь / М. Н. Тихомиров. - Москва: Наука, 1975. -
427 с.
36. Топоров, В. Н. «Baltica» Подмосковья / В. Н. Топоров // Балто-славянский сборник. - Москва: Наука, 1972. - С. 217-281.
37. Уваров, А. Две битвы 1177 и 1216 годов по летописям и археологическим изысканиям / А. Уваров. - Москва: Синодальная типография, 1870. - 12 с.
38. Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка. - Том 2 / Макс. Фасмер. - Москва: Прогресс, 1971. - 672 с.
39. Чернов, С. З. О хронологических рамках заключения брака Андрея Боголюбского / С. З. Чернов // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2017. - №3 (69). -С. 160-162.
40. Шамбинаго, С. К. Повести о начале Москвы / С. К. Шамбинаго // Труды Отдела древнерусской литературы. - 1936. - Том 3. - С. 59-98.
41. Шилов, А. Л. Топонимические маркеры путей экспансии восточных славян в Подмосковье / А. Л. Шилов // Вопросы языкознания. - 2010. - №2. - С. 55-63.
