CC BY
82
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
2014. Вып. 1
Дискуссии
УДК 39(470)"0"(045) С.К. Белых
К ВОПРОСУ ОБ ЭТНИЧЕСКОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ НАСЕЛЕНИЯ ВЯТСКО-ВЕТЛУЖСКОГО РЕГИОНА В I тыс. н. э.
Среди учёных-археологов, изучающих историю народов Волго-Камского региона, уже несколько десятилетий продолжается дискуссия по поводу этнической принадлежности населения бассейна нижней и средней Вятки, а также междуречья Вятки и Ветлуги I тыс. н. э. Одни исследователи считают это население предками марийцев, другие видят в этих группах предков удмуртов. Статья представляет собой попытку по-новому взглянуть на этническую историю Вятско-Ветлужского региона в I тыс. н. э. По всей видимости, следует отказаться от слишком прямолинейных и простых схем этнической истории региона. Сегодня уже можно с уверенностью предполагать, что реальные исторические процессы были значительно сложнее, чем те, что принято реконструировать в современной археологии. Точка зрения автора опирается, главным образом, на данные исторического языкознания и топонимики. Эти данные позволяют сделать несколько очень важных выводов:
1) население Вятско-Ветлужского региона в I тыс. н. э. было в языковом и этническом плане весьма неоднородным;
2) в первой половине I тыс. н. э. здесь проживали какие-то древние финно-угорские группы, которые нельзя считать языковыми предками удмуртов или марийцев;
3) предки марийцев проникли в регион во второй половине тысячелетия и постепенно ассимилировали значительную часть аборигенного населения;
4) предки удмуртов стали заселять бассейн нижней и средней Вятки не ранее конца I тыс. н. э. и, видимо, также приняли участие в ассимиляции автохтонного населения.
Ключевые слова: Вятско-Ветлужский регион, этническая история, финно-угорские языки, этническая идентификация, топонимика.
Ещё в 1960-70-х гг. среди археологов, изучавших историю народов Волго-Камья, развернулась продолжающаяся по сей день дискуссия об этнической принадлежности памятников среднего и нижнего течения Вятки и Вятско-Ветлужского междуречья I тыс. н. э. Речь здесь идёт о памятниках первой половины этого тысячелетия, относимых к азелинской археологической культуре (по В. Ф. Ге-нингу) или худяковской культуре (по Р. Д. Голдиной), а также к последовательно сложившимся на этой основе культурам более позднего времени - еманаевской и кочергинской (по Р. Д. Голдиной).
Часть учёных рассматривала эти памятники как древнемарийские [2; 24; 25], другая часть считала носителей этих культур пермянами - предками удмуртов [12; 13; 19]. В последние десятилетия, пожалуй, возобладала довольно стройно и логично выглядящая концепция Р. Д. Голдиной, согласно которой носителей всех вышеперечисленных культур следует связывать с предками удмуртского народа. Р. Д. Голдина рассматривает худяковскую культуру как западный вариант пьяноборской культурно-исторической общности, которую, в свою очередь, она рассматривает в качестве археологического аналога праудмуртской общности. Таким образом, носителей худяковской (Ш-У вв.), еманаевской (У-1Х вв.) и кочергинской (Х-Х11 вв.) археологических культур Р. Д. Голдина считает западными и юго-западными группами древних удмуртов [14. С. 329, 403].
Хорошо согласуется с предложенной Р. Д. Голдиной версией исторической эволюции древне-удмуртской общности концепция Т. Б. Никитиной об исторической эволюции общности древнема-рийской. Согласно этой концепции вплоть до середины I тыс. н. э. предки марийцев заселяли земли в Среднем Поволжье, между впадением в Волгу рр. Оки и Ветлуги, то есть несколько западнее территории проживания современных марийцев [20; 21. С. 166, 198, 221].
Подобная точка зрения поддерживается и некоторыми языковедами. Так, например, по мнению Д. Е. Казанцева, исконной территорией проживания предков марийцев было Окско-Сурское междуречье [15. С. 93], то есть земли, расположенные к юго-западу от современной марийской этнической территории.
Как полагают Р. Д. Голдина, Т. Б. Никитина, Д. Е. Казанцев и другие исследователи, междуречье рр. Вятки и Ветлуги в I тыс. н. э. было заселено пермоязычными племенами - предками удмуртов [15. С. 151; 21. С. 221]. Во второй половине I тыс. н. э. (не ранее середины VI в., по Т. Б. Никитиной
2014. Вып. 1 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
[21. С. 221]) прамарийцы проникли в Вятско-Ветлужское междуречье и постепенно продвигались всё далее на восток. В Вятско-Ветлужском междуречье предки марийцев вступили в контакт с местным древнепермским (постазелинским) населением, стали постепенно вытеснять его к востоку и частично ассимилировать. Свидетельством взаимодействия между предками марийцев и постазелинцами является, по Т. Б. Никитиной, смешанный характер вещевого материала некоторых памятников Вятско-Ветлужского междуречья рубежа 1-11 тыс. н. э. [20; 21. С. 158, 198, 221]. Как следствие процесса постепенного вытеснения постазелинского населения прамарийцами из Вятско-Ветлужского междуречья может рассматриваться тот факт, что к X в. юго-западная часть постазелинских (еманаевско-кочергинских, по Р. Д. Голдиной) памятников прекращает существование [14. С. 325].
Эта концепция вроде бы находит подтверждение в данных топонимики, фольклора и диалектологии. На севере и северо-востоке Республики Марий Эл и в соседних районах Кировской области имеется довольно много марийских топонимов, содержащих компонент одо- (мар. одо, одо-марий, одымарий 'удмурт, удмуртский'), в том числе около десятка средневековых городищ, называемых местными марийцами одо-илем, букв. 'удмуртское жильё'. Среди яранско-уржумских марийцев и русских записаны предания о былом вытеснении марийцами удмуртов с правобережья Вятки. Среди удмуртов территориального объединения Калмез, проживавших в основном в бассейне р. Кильмези (левый приток Вятки), бытовали предания о том, что некогда их предки жили на правом берегу р. Вятки, но после столкновения с марийцами были вынуждены покинуть эти края и перебраться на левобережье Вятки [1. С. 4-5; 3. С. 67; 4. С. 123; 5. С. 10; 14. С. 92, 100].
Моя точка зрения на историю сложения удмуртского народа несколько отличается от концепции Р. Д. Голдиной. Сегодня можно уже с достаточной уверенностью утверждать, что вплоть до конца I тыс. н. э. этнической территорией языковых предков удмуртов и коми (эндопермян по терминологии, предложенной В. В. Напольских) было Среднее и Верхнее Прикамье, а также верхнее и среднее течение р. Чепцы, то есть земли, находящиеся на довольно значительном удалении к востоку и северо-востоку от рассматриваемого региона [7. С. 44-76].
Однако, как я до недавнего времени предполагал, бассейн средней и нижней Вятки, Вятско-Ветлужское междуречье в I тыс. н. э. были заняты родственным по языку эндопермянам населением -парапермянами (по В. В. Напольских). Под этим термином следует понимать древние общности, говорившие на языках довольно близких удмуртскому и коми, но не оставивших непосредственных языковых потомков, а ассимилированных иными в языковом отношении группами, в том числе и эн-допермянами.
В период УШ-Х вв. многие группы эндопермян мигрировали на значительные расстояния от своей исторической родины. Какая-то их часть переселилась на нижнюю Каму, нижнюю и среднюю Вятку. Смешение и многовековое взаимодействие этой части эндопермян с местным постазелинским (еманаевско-кочергинским) населением, в основе которого, как я считал, были упомянутые пара-пермские племена, привели в итоге к формированию удмуртского народа [7. С. 44-76, 120]. Таким образом, пермяне в узком смысле этого слова (то есть эндопермяне) проникли на Вятку и в Вятско-Ветлужское междуречье довольно поздно, не ранее последних веков I тыс. н. э. или даже начальных столетий II тыс. н. э. Следовательно, общности носителей худяковской и еманаевской культур, по всей видимости, должны быть исключены из числа языковых предков удмуртов.
Как я предполагал, на рубеже Ш тыс. н. э. эти пермские (в широком смысле слова, то есть эн-допермские и парапермские) группы вошли в междуречье Вятки и Ветлуги в соприкосновение с продвигавшимися с запада и юго-запада марийскими племенами. Постепенно большая часть этих пермян была ассимилирована марийцами или вытеснена ими на левый берег Вятки, в бассейн р. Кильмези, где сложилось в итоге территориальное объединение удмуртов-калмезов. Относительно немногочисленные группы удмуртов сохранились на правобережье Вятки лишь на крайнем востоке Марий Эл и в соседних районах Татарстана.
В двух своих сравнительно недавних работах [6; 8] я попытался обосновать данную схему развития этнической истории Вятско-Ветлужского региона при помощи лингвистического материала. Основываясь на работах Д. Е. Казанцева, Г. Берецки, Е. И. Коведяевой, В. И. Вершинина и др., я вслед за Д. Е. Казанцевым пришёл к выводу о том, что многие особенности современного марийского языка (прежде всего, марийских говоров лугового и восточного наречий) могут быть достаточно убедительно объяснены лишь тем обстоятельством, что пермяне, усваивая язык пришельцев и переходя на марийскую речь, привносили в неё некоторые характерные черты своего прежнего (пермского, прауд-муртского) языка. Именно так складывался пермский субстрат в марийских диалектах.
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
О достаточно длительном и тесном этническом взаимодействии удмуртов и марийцев, сопровождавшемся постепенной ассимиляцией первых последними, может также свидетельствовать, как мне представляется, ещё и следующий факт. Среди соседей марийцев только два народа - чуваши и удмурты - именуются этнонимами, включающими в себя компонент марий ~ мары, то есть самоназвание марийцев. Чувашей марийцы называют суасламары, то есть букв. 'татарский мариец, мариец на татарский лад' (мар. суас 'татарин, татарский'), а удмуртов - одо-марий, одымарий, то есть букв. 'одо-мариец, мариец (из племени) одо' [10. С. 216, 314]. Теснейшее многовековое этническое взаимодействие марийцев с предками чувашей, участие значительных групп прамарийцев в сложении чувашского народа сегодня, пожалуй, ни у кого сомнений не вызывает [15. С. 109-110, 154]. Отсюда, очевидно, и ведёт своё происхождение соответствующее марийское наименование чувашей. Поэтому совершенно логичным выглядит предположение, что марийцы нарекли вышеназванным именем удмуртов именно потому, что в формировании марийского народа весьма заметную роль сыграл пермский (удмуртский) этнический компонент.
Исследователями истории удмуртского народа уже довольно давно подмечено, что русские письменные источники XVI в. порой отождествляют удмуртов с марийцами, именуя их «черемиса отяки» или «черемиса, зовомая отяки» [23. С. 300]. Думается, что такое отождествление может быть объяснено длительным совместным проживанием и этническим смешением марийских и удмуртских групп в бассейне Вятки и некоторых других регионах, которое вполне могло создать у русских иллюзию того, что удмурты (отяки), якобы, были не отдельным народом, а лишь особой группой марийцев (черемисов).
Итак, предлагаемая модель выглядела, как мне представлялось, вполне логично и непротиворечиво выстроенной. Несколько смущало меня в ней только одно обстоятельство. Несмотря на то, что длительное и тесное этническое взаимодействие марийцев и удмуртов в данном регионе в средние века, сопровождавшееся постепенной ассимиляцией первыми последних, можно, казалось бы, считать доказанным, выглядит странным факт почти полного отсутствия на территории Марий Эл и сопредельных районов Кировской области топонимов, которые можно было бы даже предположительно аттестовать как пермские по происхождению. Так, например, О. П. Воронцова и И. С. Галкин, опубликовавшие историко-этимологический словарь топонимов Республики Марий Эл, особо отмечают, что пермского пласта в топонимии республики почти не видно. Лишь около десятка местных топонимов могут претендовать на пермское происхождение [11. С. 22]. Причём, на мой взгляд, в большинстве случаев пермские этимологии топонимов, предлагаемые этими учёными, выглядят не слишком убедительно.
Главными причинами такого положения вещей я полагал следующие.
1. Топонимия Вятско-Ветлужского региона на тот момент была изучена ещё явно плохо и недостаточно. А уже имевшиеся исследования в этой области страдали методологической неполноценностью.
2. В условиях, когда предки марийцев и удмуртов длительное время жили чересполосно, по соседству друг с другом, в Вятско-Ветлужском междуречье вполне могла сложиться ситуация этнического двуязычия (билингвизма), когда значительные группы населения региона одновременно владели (пра)удмуртским и (пра)марийским языками. В этих условиях пермские (удмуртские) топонимы просто переводились на марийский язык и получали параллельное марийское название. В силу того, что постепенно марийский язык в этом регионе вытеснял из употребления удмуртский, более древние пермские топонимы забывались, а новые марийские сохранялись и становились единственными употребляемыми к соответствующим географическим объектам.
Однако даже мне самому такие объяснения казались по меньшей мере недостаточными и не способными исчерпывающе объяснить факт почти полного отсутствия пермской топонимики в Вят-ско-Ветлужском крае. Ведь если бы этот регион многие века был заселён пермянами (парапермянами и эндопермянами), здесь следовало бы ожидать наличия достаточно мощного пермского топонимического пласта.
Как мне представляется, ситуация в изучении этнической истории Вятско-Ветлужского региона кардинально изменилась в последние пару лет. Сегодня мы, наконец, можем составить некоторое представление о языке (или языках) населения региона, проживавшего здесь до прихода марийцев и русских. Это произошло благодаря работе екатеринбургского лингвиста О. В. Смирнова по изучению топонимии Вятского бассейна. Пожалуй, впервые субстратная топонимика Вятки подверглась такому
2014. Вып. 1 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
обстоятельному, глубокому и методологически выверенному исследованию*. В сжатом, тезисном варианте концепция О. В. Смирнова представлена в [22].
На основании анализа субстратной топонимики Вятки О. В. Смирнов пришёл к следующим, заслуживающим самого пристального внимания, выводам.
1. В бассейне нижней и средней Вятки, а также в Вятско-Ветлужском междуречье выявляется довольно значительный слой субстратной топонимии, возникновение которой датируется временем до прихода ныне живущих здесь народов (марийцев, русских, удмуртов, татар и др.).
2. Топонимия эта в основном имеет финно-угорское происхождение. В языковом отношении регион бассейна средней и нижней Вятки и Вятско-Ветлужского междуречья в эпоху еманаевской археологической культуры (У-К вв.) был неоднороден. Очевидно, здесь проживали носители разных финно-угорских языков или диалектов.
3. Язык/языки этой топонимии на севере региона (в северной части течения Вятки, выше устья р. Пижмы) обнаруживают близость к саамскому и прибалтийско-финским языкам, а в южной части течения Вятки и Вятско-Ветлужского междуречья - к современным финно-угорским языкам Среднего Поволжья (марийскому и мордовским). В восточных районах Марий Эл (к востоку от р. Б. Кокша-га), сопредельных районах Кировской области, а также на левобережье Вятки (в бассейне р. Киль-мезь) субстратная топонимия находит некоторые параллели в пермских языках (удмуртском и коми). О. В. Смирнов осторожно допускает, что данные топонимы могли быть оставлены парапермским населением, хотя полагает более вероятным, что это были языки, более всего сходные с современными поволжскими финно-угорскими языками, но с некоторыми (гораздо меньшими) чертами сходства с языками пермской группы.
4. Язык (или языки) данной субстратной топонимии никак не могут считаться эндопермскими, то есть данная топонимия оставлена людьми, которые не могли быть языковыми предками удмуртов. Таким образом, следует отказаться от точки зрения об автохтонном происхождении удмуртов в Вятском бассейне.
5. Удмуртская топонимия на правобережье Вятки охватывает сравнительно небольшой ареал на севере и северо-востоке Республики Марий Эл и сопредельных районах Кировской области, максимально концентрируясь в бассейнах рр. Немда и Байса. Удмуртские топонимы здесь относительно немногочисленны и имеют довольно позднее происхождение. Вряд ли возможно говорить о проникновении праудмуртов на правый берег Вятки ранее конца I - начала II тыс. н. э.
Два последних вывода О. В. Смирнова хорошо коррелируют с моим заключением о том, что вплоть до УШ-Х вв. эндопермская этническая территория располагалась существенно восточнее и северо-восточнее Вятско-Ветлужского региона (см. выше).
Подчеркну, что в данном случае мы имеем дело не с голословными, а со строго аргументированными и грамотно обоснованными утверждениями. Нельзя сказать, как мне кажется, что все предложенные О. В. Смирновым этимологии однозначно верны, с его версиями можно в отдельных случаях поспорить. Нельзя также сказать, что его исследование полностью завершено и данная тема, таким образом, исчерпана. Однако в целом оно представляется весьма основательным, вышеперечисленные выводы выглядят вполне адекватными и потому игнорировать их невозможно.
Кроме того, сила аргументации О. В. Смирнова состоит в том, что он оперирует языковым материалом, который лучше всего позволяет производить этническую идентификацию любых человеческих сообществ. Именно язык, а не особенности материальной культуры, которыми, как правило, оперируют археологи, является важнейшим и первейшим этническим признаком любого народа. Точное определение генетической принадлежности того или иного языка является необходимым и достаточным условием для этнической идентификации носителей этого языка. Эти, в общем-то, давно известные, простые и чрезвычайно важные положения мне доводилось повторять уже многократно [9].
Всё это заставляет по-новому и более внимательно взглянуть на упоминавшиеся выше субстратные явления в марийском языке, которые Д. Е. Казанцев считает наследием языка ассимилированных марийцами пермян. Достаточно подробный и обстоятельный разбор возможных пермско-марийских языковых параллелей уже был мной произведен ранее [8]. Здесь же я хотел бы заострить внимание на следующих моментах.
* К сожалению, две написанные О. В. Смирновым статьи по данной тематике ещё находятся в печати, поэтому мне пришлось использовать электронный вариант рукописи одной из них, любезно предоставленный автором в моё распоряжение. За это я хотел бы выразить ему свою самую искреннюю благодарность.
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
По всей видимости, о непосредственном влиянии удмуртского языка на марийский можно уверенно говорить лишь в отношении марийских диалектов так называемой «восточной диалектной зоны», куда Д. Е. Казанцев включает моркинско-сернурский и сардаяльско-арборский говоры лугового наречия, а также привятские (малмыжский, уржумский, кильмезский) говоры восточного наречия марийского языка [16. С. 16]. В известной степени это влияние отражено и в восточно-марийских говорах Татарстана, Башкирии, Удмуртии, Пермского края, Свердловской области, т. к. марийцы этих регионов исторически также связаны с бассейном Вятки, их предки некогда переселились с Вятки на современное место проживания [15. С. 105-106; 18. С. 17-18, 148].
Именно для языка этих групп марийцев характерны некоторые особенности, сближающие его с удмуртским языком и с пермскими языками вообще.
1. В говорах лугового наречия марийского языка и части говоров восточного наречия произошло частичное разрушение палатально-велярной гармонии гласных, характерной для прамарийского состояния и хорошо сохранившейся в западных марийских диалектах (в говорах северо-западных, лесных и горных марийцев, а также смежных с ними луговомарийских говорах). Наиболее последовательно этот процесс произошёл в моркинско-сернурском говоре лугового наречия и привятских восточно-марийских говорах. Характерная для большинства финно-угорских языков, восходящая ещё к прафинно-угорской эпохе палатально-велярная гармония гласных была полностью утрачена языком предков удмуртов и коми ещё в прапермскую эпоху [8. С. 7-8].
2. Эрозия гармонии гласных в вышеназванных марийских диалектах привела к серьёзной перестройке системы вокализма этих диалектов. В результате система гласных этих марийских диалектов заметно сблизилась с вокализмом пермских языков и в особенности с вокализмом юго-западных удмуртских диалектов (кукморского, шошминского), с которыми данные марийские диалекты непосредственно соседствуют [8. С. 8-10].
3. Во многих говорах восточного наречия марийского языка (малмыжском, уржумском, киль-мезском, елабужском, кунгурском, красноуфимском и др.) имеется мягкая глухая свистящая а в некоторых из них ещё и палатализованная звонкая свистящая ¿, отсутствующие в других диалектах марийского языка и в его литературной норме. По мнению Д. Е. Казанцева, появление данных диалектных фонем в марийских говорах объясняется пермским (удмуртским) субстратом [15. С. 102].
4. Удмуртским языковым субстратом Д. Е. Казанцев объясняет также и сохранение в привят-ских говорах восточного наречия марийского языка старых этимологических фонем 5 и г там, где в большинстве прочих марийских диалектов эти фонемы изменились соответственно в ж и 2. Хотя старые 5 и г во многих случаях сохранились и в других восточно-марийских говорах, центром этого явления, по всей видимости, следует считать регион средней и нижней Вятки, то есть малмыжский, уржумский и кильмезский говоры восточного наречия марийского языка [15. С. 102; 18. С. 63-65].
5. Имевший место в марийском языке переход прамарийского задненёбного сонорного > т произошёл более последовательно в луговом наречии и в привятских говорах восточного наречия. По предположению Д. Е. Казанцева, данный фонетический сдвиг произошёл в марийских диалектах под воздействием пермских языков [15. С. 43-44]. Косвенно такое предположение подтверждается тем, что фонема реконструируется и для системы консонантизма прапермского языка, причём во всех коми диалектах и в большинстве диалектов удмуртского языка она была утрачена, перейдя в т, п или N [17. С. 34-38].
6. В марийском языке в составе некоторых падежных суффиксов имеется элемент -I, присутствующий также в некоторых падежах пермских языков. Так, например, марийский суффикс -1ап является показателем дательного падежа. В некоторых говорах восточно-марийского наречия этот датив иногда применяется ещё и в качестве направительного падежа. В этом случае привлекает внимание фонетическая и семантическая близость марийского суффикса (особенно в говорах восточного наречия) суффиксу направительного падежа пермских языков - -1аК [8. С. 15].
Можно назвать и некоторые другие подобные явления в марийских говорах восточной диалектной зоны.
Здесь важно особо отметить, что выделяемая Д. Е. Казанцевым восточная диалектная зона, для которой характерны перечисленные признаки, территориально частично совпадает и частично непосредственно примыкает к выделяемому О. В. Смирновым ареалу распространения удмуртской топонимики на правобережье Вятки (см. выше). Кроме того, носители данной группы марийских диалектов живут в непосредственной близости или даже вперемежку с носителями юго-западных уд-
2014. Вып. 1 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
муртских диалектов - удмуртами Кукморского и Балтасинского районов Татарстана и Мари-Турекского района Республики Марий Эл.
Подчеркну, что, на мой взгляд, эти следы удмуртского языкового влияния на марийские диалекты вполне могут иметь не только субстратный, но и суперстратный характер. Тут нужно учитывать то обстоятельство, что удмуртское население на правобережье нижней и средней Вятки, видимо, появилось сравнительно поздно (см. выше), и в некоторых случаях удмуртские переселенцы могли проникать на уже занятые марийцами территории.
Однако происхождение далеко не всех черт, особо сближающих марийский язык с пермскими, можно объяснить марийско-удмуртскими языковыми контактами. Например, невозможно свести к удмуртскому влиянию спорадическую деназализацию (выпадение носовых) в некоторых сочетаниях согласных в марийском языке: марЛ. куч , марГ. кыч 'ноготь, коготь, копыто' - удм. гижы, к. гыж 'тж.', при фин. kynsi, морд. кенже и т. п. [15. С. 53-54].
В отличие от удмуртского и коми языков, где деназализация прошла весьма последовательно, в марийском языке она коснулась лишь весьма ограниченного количества слов, что наводит на мысль о заимствованном характере этих марийских слов. Однако все подобные марийские слова считаться удмуртскими заимствованиями не могут по двум причинам. Во-первых, такого рода слова имеются во всех марийских диалектах, в том числе и в западных, куда удмуртское языковое влияние вряд ли могло проникать. Во-вторых, фонетически трудно представимо, что слова типа марЛ. куч , марГ. кыч 'ноготь, коготь, копыто'; марЛ. поч, марГ. пач 'хвост' и т. п. имеют эндопермское происхождение. В марийском языке мы в данных случаях имеем в конце слова аффрикату -ч, а в пермских языках - щелевую -ж (ср. удм. гижы, к. гыж 'ноготь, коготь, копыто'; удм. быж, к. бож 'хвост'). В случае заимствования из эндопермского (древнеудмуртского) источника такую же щелевую согласную следовало бы ожидать и в марийском языке.
Стоит также заметить, что деназализация в марийском языке коснулась и тех слов, кои не имеют никаких параллелей в пермских языках, напр., марЛ. лудо, марГ. лыды 'утка', при фин. ИпШ 'птица' [15. С. 54].
По сходным причинам не может считаться удмуртским заимствованием и, например, марийский суффикс отложительного падежа (аблатива) -леч / -лец. Сегодня он употребляется, главным образом, восточными марийцами, а в качестве реликтовой формы присутствует и в других марийских диалектах, а также в обоих марийских литературных языках, в составе некоторых устойчивых выражений: марЛ. лит. тылеч посна, марГ. лит. тылец пасна 'кроме этого', марЛ. лит. тылеч ончыч 'до этого', тылеч гоч 'сверх этого', тылеч кугу 'больше этого', тулеч вара 'после того', тулеч сай 'лучше того'; марГ. лит. тылец вара 'после этого' и др. [18. С. 96-97; 10. С. 344, 356, 359].
Финно-угроведы отмечают, что этот падежный аффикс марийского языка чрезвычайно напоминает аффикс аблатива пермских языков: удм. -лэсь, кз. -лысь, кп. ^сь [15. С. 53]. Ср.: мар. аватлеч 'от твоей матери', тулеч ожно 'раньше того'; кз. мамыдлысь 'у твоей матери, от твоей матери'; удм. мумыедлэсь 'у твоей матери, от твоей матери', талэсь азьло 'раньше этого, до этого' и т. п. Однако вновь стоит обратить внимание, что данный аффикс имеет практически общемарийское распространение, что исключает его заимствование из удмуртского языка. Кроме того, марийский суффикс в конце имеет аффрикату, а пермские языки - сибилянт. При заимствовании из удмуртского языка в марийском следовало бы также ожидать свистящую согласную.
Д. Е. Казанцев и некоторые другие языковеды особо указывают на наличие в марийском языке некоторого количества лексики, имеющей, по их мнению, пермское происхождение [15. С. 52-53]. Однако во многих случаях эти слова не могут считаться пермскими (во всяком случае, эндопермски-ми) по происхождению по причинам фонетическим и/или лингвогеографическим.
Так, например, Д. Е. Казанцев считает пермским заимствованием марЛ. ончаш 'смотреть, наблюдать', при удм. адзыны, коми аддзыны 'видеть, увидеть' [15. С. 52]. Однако данное марийское слово никак не может быть заимствованным из языка предков удмуртов и коми. Во-первых, у пермян данная лексема подверглась деназализации (выпадению -н-) ещё в прапермскую эпоху, чего не наблюдается в марийском слове. Во-вторых, данная лексема присутствует и в горномарийском наречии - марГ. ан-жаш 'смотреть, присматривать', где возможность заимствования из эндопермского источника очень маловероятна (см. выше).
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
Другие подобные примеры: удмуртскому и коми пыж 'лодка' соответствует марЛ. пуш с таким же значением, см., однако же, марГ. пыш 'лодка'; удм. толэзь, кз. толысь, кп. толгсь 'луна, месяц' -марЛ. тылзе и марГ. тътзы 'тж.'; удм. и коми ыжку 'овчина, овечья шкура' - марЛ. ужга и марГ. ыжга 'шуба' и т. п.
В то же время нельзя не обратить внимание на тот факт, что в марийском языке наличествуют слова, которые имеют соответствия во многих финно-угорских языках, однако они отличаются наибольшей фонетической и семантической близостью с соответствующими словами удмуртского и коми языков [15. С. 53].
Таким образом, представленная и обоснованная мною выше точка зрения на историю населения Вятско-Ветлужского региона в I - начале II тыс. н. э. нуждается в некоторой корректировке. Мне представляется, что всё вышеизложенное можно исторически интерпретировать следующим образом.
В середине - второй половине I тыс. н. э. в Вятско-Ветлужское междуречье с запада и юго-запада проникло несколько переселенческих волн поволжских финно-угров. Среди этих переселенцев были разные по языку группы: часть из них, вероятно, говорила на языках, близких современным мордовским, другую их часть составляли носители иных поволжских финно-угорских языков, среди которых были и прамарийцы. Именно предки марийцев, в конечном итоге, возобладали в языковом отношении в данном регионе. Заселяя и осваивая Вятско-Ветлужское междуречье и бассейн нижней и средней Вятки во второй половине I - начале II тыс. н. э., предки марийцев постепенно ассимилировали своих новых соседей, среди которых, видимо, было автохтонное население, говорившее на языке или языках, в определённой степени сближающихся с современными пермскими языками. Вполне возможно, что именно это население древние марийцы первоначально именовали словом одо, перенеся позднее это наименование на удмуртов, предки которых проникли в восточные части региона в конце I или в начале II тыс. н. э. и, вероятно, также поучаствовали в ассимиляции автохтонов. В ходе этой ассимиляции предки удмуртов могли позаимствовать у аборигенов их самоназвание и, в конце концов, усвоить его как эндоэтноним. Отсюда может происходить современное слово удмурт, точнее его первая часть - уд-.
Можно ли считать вышеупомянутых автохтонов, ассимилированных предками марийцев и удмуртов, парапермянами? На мой взгляд, гипотетически предполагать такое возможно, но всё же сей вопрос пока остаётся открытым. Это положение дел объясняется двумя причинами. Во-первых, язык или языки данного населения ещё требуют более углублённого анализа, основанного на дальнейшем изучении топонимии региона и субстратных явлений в его современных языках. Во-вторых, сколько-нибудь чётких и ясных критериев, которые должны характеризовать парапермские языки на сегодняшний день никем не предложено.
В то же время нельзя не обратить внимания на следующее весьма интересное обстоятельство. По наблюдениям О. В. Смирнова, довольно существенная часть субстратных топонимов, имеющих хорошие параллели в современных пермских языках, выглядит фонетически ближе всего к так называемому «допермскому» состоянию, то есть к состоянию более древнему, чем собственно праперм-ское. Здесь нужно иметь в виду, что в лингвистических реконструкциях под термином прапермский язык обычно понимается праязык эндопермян (предков удмуртов и коми) непосредственно накануне или в период его распада. Парапермские языки под это понятие никак не подпадают, т. к. они отделились от эндопермского языка раньше, ещё в «допермскую» эпоху, и поэтому в некоторых своих чертах могли иметь «допермский» облик.
Итак, учитывая всё вышесказанное, с известной осторожностью я могу предположить, что язык или языки носителей худяковской археологической культуры Ш-У вв. н. э. занимали, если угодно, промежуточное, переходное положение между языками поволжских финно-угров и языками пермской группы. Это означает, что в чём-то они сближались с языками предков удмуртов и коми, а в чём-то - с языками прамарийцев, предков мордвы и других средневековых поволжских финно-угров. В еманаевскую (У-К вв.) и кочергинскую (Х-ХП вв.) эпохи поволжские языки постепенно вытесняли в регионе язык/языки автохтонного населения, хотя какая-то часть этих возможных парапермян могла сохраняться здесь и в данное время. Около рубежа I—II тыс. н. э. в восточную часть региона проникли предки удмуртов, которые также, видимо, сыграли определённую роль в ассимиляции языковых потомков худяковского населения.
2014. Вып. 1 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
кз. - коми-зырянский язык;
кп. - коми-пермяцкий язык;
мар. - марийский язык;
марГ. - горное наречие марийского языка;
марЛ. - луговое наречие марийского языка;
морд. - мордовские языки;
удм. - удмуртский язык;
фин. - финский язык.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Акцорин В. А. Исторические легенды и предания о контакте марийцев с предками коми // Вопросы марийского фольклора и искусства. Йошкар-Ола, 1980.
2. Архипов Г. А. Марийцы в 1Х-Х1 вв. К вопросу о происхождении народа. Йошкар-Ола, 1973.
3. Архипов Г. А. Марийско-удмуртские этнокультурные связи. К вопросу об азелинском компоненте в марийском и удмуртском этносе // Материалы по этногенезу удмуртов. Ижевск, 1982.
4. Атаманов М. Г. Из истории расселения воршудно-родовых групп удмуртов // Материалы по этногенезу удмуртов. Ижевск, 1982.
5. Атаманов М. Г. Удмуртская ономастика. Ижевск, 1988.
6. Белых С. К. К истории пермско-марийских этнических контактов // Россия и Удмуртия: история и современность: материалы междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 450-летию добровольного вхождения Удмуртии в состав Российского государства. Ижевск, 2008.
7. Белых С. К. Проблема распада прапермской этноязыковой общности. Ижевск, 2009.
8. Белых С. К. Пермско-марийские ареальные языковые связи: опыт исторической интерпретации // Иднакар: методы историко-культурной реконструкции. 2009. № 3.
9. Белых С. К. Этнос и археологические «этномаркеры» (полемические заметки) // Вестн. Удм. ун-та. Сер. 5: История и филология. 2013. Вып. 1.
10. Васильев В. М., Саваткова А. А., Учаев З. В. Марийско-русский словарь. Йошкар-Ола, 1991.
11. Воронцова О. П., Галкин И. С. Топонимика Республики Марий Эл: историко-этимологический анализ. Йошкар-Ола, 2002.
12. Генинг В. Ф. Этногенез удмуртов по данным археологии // Вопр. финно-угорского языкознания. 1967. Вып. 4.
13. Голдина Р.Д. Проблемы этнической истории пермских народов в эпоху железа (по археологическим материалам) // Проблемы этногенеза удмуртов. Устинов, 1987.
14. Голдина Р. Д. Древняя и средневековая история удмуртского народа. Ижевск, 1999.
15. Казанцев Д. Е. Формирование диалектов марийского языка (в связи с происхождением марийцев). Йошкар-Ола, 1985.
16. Казанцев Д. Е. Историческая диалектология марийского языка (образование диалектов и сравнительно-историческое описание их фонетики). Тарту: АДД, 1989.
17. Кельмаков В. К. Формирование и развитие фонетики удмуртских диалектов: препринт науч. докл. Ижевск, 1993.
18. Коведяева Е. И. Ареальные исследования по восточным финно-угорским языкам. Марийский язык. М., 1987.
19. Козлова К. И. Очерки этнической истории марийского народа. М., 1978.
20. Никитина Т. Б. К вопросу об истоках марийского этноса // Финно-угроведение. 1996. № 2.
21. Никитина Т. Б. Марийцы в эпоху средневековья (по археологическим материалам). Йошкар-Ола, 2002.
22. Смирнов О. В. Опыт этнического моделирования для этимологизации топонимов в ареале еманаевской археологической культуры // Этнолингвистика. Ономастика. Этимология: материалы II междунар. науч. конф. Екатеринбург, 2012. Ч. 1.
23. СысоеваМ. В. Первые письменные сведения об удмуртах // Вопр. финно-угорского языкознания. 1967. Вып. IV.
24.Халиков А. Х. Об этнических основах марийского народа // Археология и этнография Марийского края. 1976. Вып. 1.
25.Халиков А. Х. Некоторые новые аспекты в этногенезе удмуртского народа // Новые исследования по этногенезу удмуртов. Ижевск, 1989.
Поступила в редакцию 19.04.13
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
S.K. Belykh
ON THE PROBLEM OF ETHNICITY OF POPULATION IN THE VYATKA-VETLUGA REGION IN THE I MILLENNIUM AD
There is a discussion by archeologists studying the history of peoples of the Volga-Kama region, which continues for some decades. This discussion concerns the ethnicity of the population that lived in the basin of the lower and middle Vyatka and the territory between the rivers Vyatka and Vetluga in the I Millennium A.D. Some researchers considered these people to be the ancestors of Mari, the others identified them as the ancestors of Udmurts. The article is an attempt to consider the ethnical history of the Vyatka-Vetluga region in the I Millennium AD in a new way. Obviously, one should refuse from simplified and straightforward schemes of the ethnical history of the region. Today, we may confidently assume that real historical processes were much more complicated than those reconstructed in the modern archeology. The author's point of view is based on the data of historical linguistics and toponymy. These data permit making some very important conclusions:
1. The population of the Vyatka-Vetluga region in the I Millennium A.D. was linguistically and ethnically very mixed.
2. In the first half of I Millennium this region was settled by some ancient Finno-Ugric groups which cannot be considered as the ancestors of Udmurts or Mari.
3. The ancestors of Mari infiltrated into the region in the second half of this Millennium and gradually assimilated a significant part of the natives.
4. The ancestors of Udmurts began to occupy the region not before the end of the I Millennium and, probably, also took part in the assimilation of the autochthonous population.
Keywords: Vyatka-Vetluga region, ethnic history, Finno-Ugric languages, ethnic identification, toponymy.
Белых Сергей Константинович, кандидат исторических наук, доцент
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 4) E-mail: bibulus@e-izhevsk.ru
Belykh S.K.,
Candidate of History, Associate Professor Udmurt State University
426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/4 E-mail: bibulus@e-izhevsk.ru
