CC BY
48
К ВОПРОСУ ОБ ЭМОТИВНОСТИ И ЭМОЦИОГЕННОСТИ РУССКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
С.В. Коростова
Ключевые слова: интерпретация текста, условия и типы эмо-
циогенности, категория эмотивности.
Keywords: text interpretation, conditions and types of emotion-
generativity, category of emotivity.
Процесс интерпретации текста предполагает определенное намерение идентифицировать интеллектуальные и эмоциональные составляющие языковой личности создателя текста с существующими в сознании интерпретатора концептуальной и языковой картинами мира. Создатель художественного текста оценивает в процессе вербализации замысла свое собственное переживание как приятное или неприятное и эмотивную ситуацию как хорошую или плохую для самого себя и для погруженного в нее героя, так как автор является наблюдателем и над самим собой, и над репрезентируемым и воплощаемым в художественном тексте миром.
Оценивая создаваемое им художественное пространство и время, автор соотносит его с объективной действительностью, которая выступает как субъективная внутренняя модель мира, сложившаяся в его сознании. Эта модель подвержена динамическим изменениям, связанным с репрезентируемой в тексте художественной моделью мира. «Прошлое, настоящее и будущее, как и время вообще, - замечает Ум-берто Матурана, - принадлежат исключительно когнитивной области наблюдателя» [Матурана, 1996, с. 126]. Очевидно, наблюдатель - это одна из возможных смысловых позиций автора художественного текста (типичная для повествования от 3 лица), но не единственная. События, представленные в тексте, всегда так или иначе имеют отношение к собственной жизни писателя, к его чувствам и переживаниям. Именно поэтому автор одновременно может надеть маску участника описываемых ситуаций: в тексте от 1 лица - рассказчика или героя, в повествовании от 3 лица - псевдоавтора, повествователя или персонажа.
Проекция смысла в процессе познания эмотивно воспринимаемого фрагмента художественного текста актуализирует те эмотивно-
оценочные неязыковые слои, которые являются элементами национально-ментальной концептуальной картины мира говорящих на русском языке. Кроме того, социо- и лингвокультурный опыт человека формирует знания о сценарии эмотивной ситуации и о стереотипе речевого поведения, которые программируются в сознании говорящего и активизируются при восприятии и интерпретации эмотивного художественного текста.
Традиционные для герменевтики категории «понимание» и «интерпретация» получили особый статус в процессе развития теории коммуникации и лингвистики текста. Понимание как поиск смысла и интерпретация как истолкование текстов, целью которого является понимание их смыслового содержания, определяют место и роль читателя, интерпретатора в художественной коммуникации. Последние работы в этом направлении свидетельствуют об активности коммуникативного и когнитивного аспектов изучения деятельности автора и интерпретатора, реципиента, адресата текста (Ю.Н. Караулов, Т.М. Дридзе, В.Б. Красных, Н.Д. Арутюнова, В.З. Демьянков, Б.С. Мучник, В.Б. Касевич, Ю.Б. Борев, Г.Н. Манаенко и др.).
Диалог в литературной коммуникации предлагается рассматривать как столкновение картин мира автора и интерпретатора, так как понимание художественного текста обусловлено множеством факторов социально-психологического и культурно-языкового характера, а также условиями бытия реципиента. Важным условием диалогического взаимодействия в литературной коммуникации является способность читателя декодировать, то есть распознавать и интерпретировать смысл созданного писателем текста. Эта способность определяется не только жизненным опытом, ценностными ориентациями, общей культурой интерпретатора, но и его эмотивной компетенцией, каузирую-щей эмоциональные реакции в процессе декодирования текста. На наш взгляд, именно эти реакции выступают основным маркером успешности художественной коммуникации. Художественное переживание -это высшая форма художественной рецепции, и только такое восприятие текста превращает художественное произведение в факт сознания реципиента.
Можно ли говорить о том, что русский художественный текст предвосхищает эмоциональные переживания, эмоциональные реакции реципиента? Каковы условия эмоциогенности текста или его фрагмента? Отвечая на эти вопросы, прежде всего необходимо установить особенности смыслообразования при восприятии художественного текста.
С точки зрения психологии, смысл есть элемент когниции и ак-сиологизации окружающего человека мира. Существуют три плоско-
сти существования смыслов: плоскость объективных отношений, плоскость психологического субстрата и плоскость образа мира. В плоскости объективных отношений между субъектом и миром находится жизненный смысл, то есть объективная характеристика места и роли объектов, явлений и событий действительности и действий субъекта в контексте его жизни. В плоскости психологического субстрата смысла (неосознаваемых механизмов внутренней регуляции жизнедеятельности) существуют смысловые структуры личности - жизненные отношения, образующие целостную систему, регулирующие жизнедеятельность субъекта в соответствии с логикой жизненной необходимости. В плоскости образа мира в сознании субъекта, как замечает Е.В. Шелестюк, «существует личностный смысл - эмоционально окрашенная репрезентация объектов, явлений и событий либо их структурная трансформация в соответствии с мотивами, потребностями и ценностями субъекта (выделение сознанием того, что значимо для субъекта, осмысление места объектов в его образе мира)» [Шелестюк, 2008, с. 9-10]. Именно существование личностного смысла, отражающего пристрастность сознания реципиента по отношению к извлекаемому из содержания художественного текста эмотивно-оценочному смыслу, порождает эмоциональную индикацию, то есть отражение эмоционально-оценочных характеристик чувственного образа (А.Н. Леонтьев (1971, 1977), В.К. Вилюнас (1976, 1983) и др.).
Эмоциогенным может быть само содержание текста, те факты реального мира, которые в нем отражены. Этот тип эмоциогенности не зависит от качества языковых единиц, составляющих текст. Когнитивные интерпретации событий связаны с уровнем социализации реципиента, объемом знаний о мире и его реалиях. В каждой конкретной эмо-циогенной ситуации, то есть ситуации, вызывающей эмоциональную реакцию, отсутствие воспринимающего другого отнюдь не является препятствием для репрезентации эмоционального состояния. Вопрос о восприятии эмоционального состояния говорящего в коммуникативной ситуации неотделим от эмоциональной компетенции, то есть знаний о способах выражения и означивания эмоций.
Исходя из теоретических положений концепции М.М. Бахтина, мы рассматриваем понимание текста как процесса, состоящего из отдельных актов или уровней, каждый из которых выполняет свою функцию: восприятие текста; узнавание текста и понимание его общего значения в данном языке; понимание его значения в контексте данной культуры; активное диалогическое понимание его смысла, совпадающее с его формированием [Бахтин, 1979, с. 361]. Таким образом, понимание текста предполагает выход за пределы его буквального
прочтения, восприятия смысла знаков, и к нему можно отнести процесс истолкования, интерпретации с учетом ассоциативной связи с другими текстами и культурным контекстом.
Эмоциональное состояние реципиента есть результат действия «эффекта обманутого ожидания». Оценочная интерпретация событий, их идентификация как эмоциогенных в сознании говорящих создает условия для выражения эмоциональных состояний. Например, вызывает позитивное эмоциональное состояние реципиента отрывок из романа М.А. Шолохова «Поднятая целина», представляющий эпизод, когда дед Щукарь сварил для пахарей кашу, в которой потом была найдена лягушачья лапка: ... Быть может, на том дело и кончилось бы, если бы вконец разозленный бабами Щукарь не крикнул:
- Мокрохвостые! Сатаны в юбках! До морды тянетесь, а того не понимаете, что это не простая лягушка, а вустрица!
- Кто-о-о-о?! - изумились бабы.
- Вустрица, русским языком вам говорю! Лягушка - мразь, а в ву-стрице благородные кровя! Мой родный кум при старом прижиме у самого генерала Филимонова в денщиках служил и рассказывал, что генерал их даже натощак сотнями заглатывал! Ел прямо на кореню! Вустрица ишо из ракушки не вылупится, а он уж ее отель вилочкой позывает. Проткнет наскрозь и - ваших нету! Она жалобно пишшит, а он знай ее в горловину пропихивает. А почему вы знаете, может, она, эта хреновина, вустричной породы? Генералы одобряли, и я, может, нарошно для навару вам, дуракам, положил ее, для скусу... (М. Шолохов. Поднятая целина, кн. 1, гл. XXXVI).
Интерпретатор текста ожидает от героя в подобной ситуации реализацию стратегии оправдания, извинения, однако Щукарь пытается доказать, что произошедшее событие не случайность, а намеренное действие, совершенное исключительно в благих целях. Правдоподобность данной ситуации художественного мира не нуждается в верифи-цируемости, в контексте изображенных писателем событий герой воспринимается интерпретатором как чувственный образ, вызывающий своим поведением эмоциональную индикацию.
Автор художественного текста прогнозирует ожидание читателя, реципиента. Эмоциогенным можно признать авторское предпочтение, которое он отдает тем или иным языковым средствам, а также приемам организации самого текста, тем или иным поворотам сюжета. Очевидно, что слово в линейном ряду, в тексте теряет свою определенность, «отдельность», оно может получить иной смысл в эмотивной ситуации, именно внутритекстовая мотивированность слова делает его эмоцио-генным. Причем чем менее предсказуемы для читателя языковые сред-
ства или развитие сюжета, тем более эмоциогенным оказывается сам текст. Например, во фрагменте романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев», где речь идет о митинге в Старгороде в честь пуска первого трамвая, реализуется эффект «непредсказуемости сюжета» и приобретают новый смысл шаблонные сочетания и известные лексические единицы: Гаврилин начал свою речь хорошо и просто.
- Трамвай построить, - сказал он, - это не ешака купить.
В толпе внезапно послышался громкий смех Остапа Бендера. Он оценил эту фразу. Ободренный приемом, Гаврилин, сам не понимая почему, вдруг заговорил о международном положении. Он несколько раз пытался пустить свой доклад по трамвайным рельсам, но с ужасом замечал, что не может этого сделать. Слова сами по себе, против воли оратора, получались какие-то международные... (И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев, гл. XIII).
При восприятии текста сознание реципиента, интерпретатора, его личностные качества, его жизненный опыт и знания взаимодействуют с информацией, которая поступает из разных уровней языкового пространства текста и подтекстовых структур. Вследствие активной роли реципиента, привносящего в художественный текст собственные представления о жизни и жизненных ценностях, становится возможным существование нескольких различных интерпретаций одного текста, что объясняется также разным уровнем готовности к пониманию и разными характеристиками языковых личностей. На основе интерпретации мы можем оценить степень и глубину понимания текста реципиентом.
Эмоциогенным может быть художественный текст, который подтверждает позитивные или негативные ожидания реципиента. Например, при чтении детектива читатель заранее настроен на анормативные с точки зрения коллективного сознания ситуации, которые при восприятии могут вызвать у реципиента эмоциональную напряженность и негативные эмоции страха, ужаса, злости и т.п. Однако необходимо учитывать, что восприятие текста всегда избирательно, оно зависит от психического и интеллектуального состояния интерпретатора, который может просто не заметить особые языковые средства, в частности тогда, когда для него важна сама текстовая информация.
Говоря об эмоциогенности языка, следует обратить особое внимание на эмотивы, то есть лексические единицы, фразеологические сочетания, отдельные части речи, синтаксические конструкции, основной функцией которых является выражение эмоций, но которые также могут служить маркерами эмоциогенности текста. Эмотивная оценка, как и сама категория эмотивности, отсылает нас к области коммуника-
тивной семантики и когнитивной лингвистики, так как большинство языковых единиц приобретает способность выражать эмоции лишь в речи, обладая в системе языка лишь потенциальной эмотивностью. Эмотивный компонент коннотации или закрепляется в системе языка, или носит окказиональный, потенциальный характер и проявляется только в речи.
Эмотивом может быть не только аффикс, слово, фразеологизм или предложение, но и текст, включающий эмотивы других языковых уровней. Текст, обладающий признаками эмотива, эмоционален, так как эмоциональность есть выражение душевного переживания и чувств говорящего, автора текста. Прагматический потенциал эмотивных синтаксических единиц реализуется за счет общей эмоциональной направленности текста, который они составляют. Референтные границы эмо-тивных высказываний определены рамками отраженной в художественном тексте эмотивной ситуации, которая представляет собой тот самый код, благодаря которому происходит дешифровка, интерпретация эмотивно-оценочного смысла адресатом, реципиентом.
Прагматика эмотивных высказываний определена их функционированием в сфере адресата, «ты» - сфере, содержащей эмоции, оценки, взгляды говорящего на положение вещей, выражающей его отношение к миру и другим людям. Такой сферой можно признать художественную коммуникацию, отражающую авторскую картину мира. Динамическое коммуникативное пространство русского художественного текста предопределяет динамику смыслопорождения, возможность синтаксических трансформаций субъективно-оценочного характера.
Несмотря на относительную стабильность языкового значения, семантические сдвиги в творческом сознании автора влияют на когнитивную деятельность интерпретатора, меняя или устанавливая его ценностные ориентиры посредством актуализации одних смыслов и нейтрализации других. Перспективными представляются исследования языковых проекций категорий эмотивности и эмоциогенности в русском перволичном и третьеличном нарративе. Прагматика художественного текста, тип авторизации, стиль авторского мышления определяют те эмотивно-оценочные смыслы, которые становятся доминирующими в произведении и которые эмоционально воздействуют на сознание читателя-интерпретатора, меняя его отношение к миру и сам окружающий его мир.
Литература
Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
Матурана Умберто. Биология познания // Язык и интеллект. М., 1996. Шелестюк Е.В. Речевое воздействие: ракурсы адресанта и адресата. Челябинск,
2008.
