CC BY
99
Половинкина М.Л.
(Липецк)
УДК 94(470)
К ВОПРОСУ ОБ АРИСТОКРАТИЧЕСКОЙ ОППОЗИЦИИ В РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII - НАЧАЛЕ XIX ВВ.
Статья касается проблемы взаимоотношения дворянства и самодержавия в России второй половины XVIII в. В ней рассматриваются вопросы социальной психологии господствующего сословия и направления ее трансформации. В статье показано развитие оппозиционных настроений и поведенческие формы их проявления. Поскольку в эпоху дворцовых переворотов обострился вопрос о законности русской монархии как династического явления, то фигура наследника престола так или иначе становилась либо знаменем оппозиции, либо объектом ее критики. В статье рассматриваются примеры складывания таких фрондирующих группировок, причины и мотивы их объединения. В итоге автор приходит к выводу, что в XVIII столетии в среде дворянской аристократии явно проявилось намерение увеличить свою долю в управлении страной. Фрондирующее дворянство рассчитывало в своих амбициях на паритетные отношения с самодержцем и даже полагало возможным его воспитывать в духе идеалов века. В ходе статьи автор останавливается на рассмотрении политических взглядов и идей представителей русской придворной аристократии. Анализируются взгляды известных государственных деятелей, которые были монархическими. Только в XIX в. некоторые придворные аристократы предпочитали ограниченную монархию, как это было в Великобритании. В итоге в статье делается вывод о том, что правящая элита России была заинтересована в сохранении монархии. Однако идеальный монарх должен был советоваться с ней во всех вопросах.
Ключевые слова и фразы: история России второй половины XVIII в., Екатерина II, князь Павел Петрович, Н.И. Панин, А.Р. Воронцов, С.Р. Воронцов
The article deals with the problem of relations between the nobility and the autocracy in Russia of second half XVIII century it examines the issues of social psychology of the ruling classes and areas of transformation. The article shows the development of opposition sentiment and behavioral forms of their manifestation. Since the era of Palace coups worsened the problem of legitimacy of the Russian monarchy as a dynastic phenomenon, the figure of the heir to the throne well, even if you were getting either a banner of the opposition, or the object of her criticism. The article discusses examples of such folding frondiruyuschie groups, causes and motives of their enterpris-es.In the end, the author comes to the conclusion that in the eighteenth century among the aristocratic aristocracy was apparent intention to increase its share in governing the country. The nobility counted in their ambitions for parity with the autocrat and even believed possible to raise in the spirit of the ideals of the century. In the article the author dwells on the consideration of political views and ideas of representatives of the Russian court aristocracy. Examines the views of statesmen. Only in the XIX century, some court aristocrats preferred a limited monarchy, as it was in the UK. In the end, the article concludes that the ruling elite of Russia were interested in maintaining the monarchy. However, the ideal monarch was to be consulted in all matters.
Key wordsand phrases: the history of Russia of second half XVIII century, Catherine II, Prince Pavel Petrovich. I. N. Panin; A.R. Vorontsov; S.R Vorontsov.
DOI: 10.24888 / 2410-4205-2017-11-2-120-126
ема существования аристократической оппозиции в России во второй половине
Т XVIII в. неоднократно поднималась в исторической литературе [9, 11, 17, 18, 19]. Все исследователи сосредоточивались на какой-либо оппозиционной фигуре, поскольку применительно к российской истории XVIII-XIX вв. невозможно говорить об организованной и системной оппозиции, речь могла идти лишь о своеобразной «дворянской фронде». Оппозиционность никогда не охватывала господствующее сословие в целом, поскольку по мере привлечения к делам управления интересы верхушки стали отделяться от интересов других групп дворянства, которые опасались сосредоточения власти в руках олигархии сильнее, чем единовластия царя. Это отчетливо продемонстрировала ситуация вокруг «Кондиций» 1730 г.
Идея незыблемости самодержавия дворянством сомнению не подвергалась. Обстоятельства воцарения Романовых и дворцовые перевороты XVIII в. породили сомнение в законности русской монархии как династического явления. У аристократии были основания видеть в фигуре царя лишь первого дворянина, поэтому свои претензии она направляла не против монархической власти, а лишь против конкретного лица. «У нас не может быть революции ради идеи, они могут быть у нас лишь во имя определенного лица»,- точно подметил П.А.Вяземский [10, с.84].
В кругах высшего дворянства оппозиционные тенденции зародились в конце царствования Елизаветы Петровны. Они были спровоцированы, главным образом, фигурой наследника престола. В дворянских кругах его не без основания считали немцем и ненавистником России. Близкие к императрице братья Иван, Петр и Александр Шуваловы вынашивали идею провозглашения царем сына Карла Петера - Павла. В отличие от них канцлер А.П. Бестужев-Рюмин видел великую княгиню Екатерину Алексеевну регентшей при малолетнем императоре. Но Шуваловых такой сценарий не устраивал. Благодаря главе Тайной канцелярии Александра Шувалова, слухи о закулисных интригах Бестужева дошли до императрицы. Следствию ничего доказать не удалось, но участники заговора были удалены от Двора: Бестужев -лишен всех чинов и наград, сослан в свою можайскую деревню; Иван Елагин - в Казанскую губернию; иностранные дипломаты Ст. Понятовский и Г. Уильямс высланы за границу. В этой неудавшейся интриге оппозиционность заговорщиков была направлена лишь против фигуры будущего наследника, а не системы самодержавия.
По тем же основаниям сложилась другая придворная группировка графа Никиты Ивановича Панина: «...он долго жил послом в Стокгольме и, насмотревшись на шведскую систему ограничений монаршей власти, - отмечал исследователь А.М. Песков, - полагал, что со временем можно будет учредить нечто подобное у нас» [14, с. 186]. Таким образом, этой группировке можно приписать некую идеологическую основу; все свои планы эта группа все-таки связывала с определенной фигурой - великого князя Павла Петровича. Н.И. Панин примкнул к перевороту 1762 г. в надежде объявить императором Павла, а Екатерину -правительницей до его совершеннолетия. С возведением на престол Екатерины II Панину пришлось смириться и довольствоваться заверениями в том, что после совершеннолетия Павел станет соправителем.
В связи с совершеннолетием Павла Петровича активность группы Н.И. Панина возросла (присоединились князь Н.В. Репнин и А.И. Разумовский и чуть позже - жена наследника, дармштадтская принцесса Вильгельмина). Императрице докладывали, что ведутся сомнительные разговоры, «однако такого не было слышно, чтоб клонилось к какому бы дерзкому предприятию» [13, с. 96-97]. Н.И. Панин и представители его группировки намеревались возвести на престол великого князя в надежде, что он согласится править на основании конституции.
О планах членов кружка рассказал фавориту императрицы Г.Орлову П.В.Бакунин (один из доверенных людей Н.И. Панина). Екатерина II потребовала от Павла выдать ей заговорщиков. После уничтожения перечня имен (бросила список в огонь) за участниками
кружка был установлен тайный надзор. Н.И. Панин был отставлен от своей должности воспитателя с пожалованием 5 тыс. душ (под предлогом женитьбы великого князя), но остался канцлером. Зная графа, императрица понимала, что у него не хватит решимости на открытое противостояние, а щедрое вознаграждение сохранит ей талантливого сотрудника. Она оказалась права: Панин оставался на посту канцлера до 1781 г., выполняя свои обязанности (даже если не был согласен с императрицей).
В 1780-е гг. из-за усиления влияния Г.А. Потемкина произошло сближение традиционно критически настроенных к Екатерине Воронцовых с Орловыми. Недовольство достигло апогея в период фавора у Екатерины никчемного П. Зубова. А.Р. Воронцов утверждал, что «люди едва ль уже не желали в 1796 году скорой перемены» [13, с. 451]. У этой оппозиции не было единства взглядов и даже разнились политические позиции, но честолюбивые вельможи не желали мириться со вторыми и чисто исполнительскими ролями. Так, участие Орловых и сближение их с Воронцовым связано, прежде всего, с недовольством возвышением Потемкина, родственными связями (С.Р.Воронцов и Г.Орлов были женаты на сестрах Зиновьевых), а не идейной близостью. Главным авторитетом был Александр Романович Воронцов. Как отмечал современник, никто даже не смел ему противоречить, «почитая изречения их почерпнутыми из монарших уст» (записки М. Гарновского) [9].
Центром притяжения этой группировки вновь стала фигура великого князя Павла Петровича. Расчеты строились на ненависти великого князя к фаворитам императрицы. Они полагали также, что Павел впитал реформаторские идеи (как воспитанник Никиты Панина). В частности, С.Р. Воронцов выражал надежду, что он «будет великим и добрым Государем» [16]. История показала, что их надежды были иллюзорными. Внушаемые Паниным идеалы держались в голове великого князя лишь до Великой французской революции. Когда в 1796 г. императору Павлу передадут пакет конституционных наметок (записок и заметок) Н.И. Панина и Д.И.Фонвизина, бумаги будут немедленно спрятаны в дальний ящик.
Екатерину II настораживало сближение фрондирующей воронцовской группы с наследником. Одним из способов их нейтрализации стало обвинение А.Р. Воронцова и А.А. Безбородко во взяточничестве, которое выдвинул генерал-прокурор Сената князь А.А. Вяземский. «Дела и действия самыя нас оправдали; но клевета на нас была явная, - сообщал Безбородко, - а оправдание, без явной репарации...» [6, с. 144].
Однако в среде русских дипломатов было достаточно тех, кто был критически настроен по отношению к Екатерине II, зато сочувствовали Павлу. Придворная служба и защита интересов страны в их сознании не были тождественны. «Я безмерное имел всегда желание служить моему отечеству, и оное желание всегда еще умножается; но придворной жизни я снести не могу.», - писал С.Р. Воронцов в своем письме к Р.И. Воронцову [7, с. 71]. В своей переписке они заявляют о нежелании находиться в чиновной среде, окружающей трон.
Показательна в этом плане фигура посла в Англии Семена Романовича Воронцова. Его мнение было весомым в кругах, оппозиционных императрице. Едва ли было сколько-нибудь заметное явление в русской жизни, которому не уделил бы внимания граф. Он принимал близко к сердцу каждую приходившую из России весть и безапелляционно высказывался по поводу обстоятельств, не заботясь о том, понравится ли это императрице. Отзывы Воронцова по государственным вопросам, не входившим непосредственно в круг его служебной деятельности, казались неуместным с его стороны вмешательством. За время екатерининского царствования его старший брат неоднократно просил Семена Романовича быть осмотрительным, но тот упорствовал в отстаивании своих взглядов [3, 5].
В итоге С.Р. Воронцову были поставлены в укор и личные симпатии в пользу государственных и бытовых условий английской жизни и многочисленные связи и знакомства в этой стране.
Деспотизму Екатерины II братья Воронцовы склонны были противопоставить подчеркивание положительных моментов в царствование Петра III и надежды на наследника
Павла Петровича. Основой для них была вера в то, что воспитанник Панина заменит безграничное самодержавие конституционным правлением. От Павла ожидали, что он соединит положительные качества своих предшественников, но - он взял от каждого худшее (прибавив от себя каприз, возведенный в закон).
Однако очень быстро выяснилось, что Павел I «не обнаруживает никакого понимания политических вопросов» [2, с. 287]. При этом император имел обыкновение решать важные внешнеполитические проблемы, идя на поводу собственного настроения. Ростопчин писал, что он не мог выработать никакой политической линии, так как «государь желал все делать сам» [2, с. 276]. Все старания руководителей Иностранной коллегии придать павловской внешней политике хоть какую-то последовательность были тщетными: она изобиловала зигзагами и крутыми поворотами. Эти обстоятельства создали проблемы для деятельности всех послов, в том числе и С.Р. Воронцова, потому что, как заметил современник, император «приказывает и требует беспрекословного исполнения своих приказаний» [20, с. 35]. Впоследствии Воронцов относил внешнеполитические просчеты Павла на счет влияния А.А. Безбородко, Ф.В. Ростопчина и И.П. Кутайсова. В этом проявилась скорее традиция верно-подданичества, поскольку С.Р.Воронцов считал Павла в последние месяцы его жизни «столь же мало вменяемым, как маленького ребенка» [4, с. 293].
С.Р. Воронцов при Павле I стал центром притяжения «молодых», сплотившихся уже вокруг следующего наследника престола. Факты, касающиеся участия Воронцова в заговоре, относятся к косвенным уликам и предположениям. Как последовательный сторонник англорусского союза, отставной посол не мог не понимать тяжелых экономических последствий разрыва с Британией. Российская торговля целиком была в руках англичан, вывозивших русское сырье: хлеб, лес, кожу. Прекращение этой торговли совпало со временем осенних распродаж, и появившиеся низкие цены на сырье ложилось тяжелым бременем на купечество и дворянство.
Петербургское общество было враждебно настроено к Павлу. Никто не был уверен в завтрашнем дне, и все чувствовали озлобление против императора, попиравшего их насущные интересы и стеснявшего даже их частную жизнь. Граф Панин в 1801 г. писал С.Р. Воронцову: «Я говорю вам, что во всей России не найдется ни одного человека, который был застрахован от несправедливостей и притеснений тирании, достигшей своего предела. Я готов рисковать собственной жизнью, чтобы вытащить государство из этой пропасти» [12, с. 61]. В обществе назрело убеждение, что деспотическое правление, которое ставило решение всех вопросов внутренней и внешней политики в зависимость от личной воли монарха, - неприемлемо. Все это привело к организации дворцового переворота. В нем участвовали видные придворные и столичное офицерство.
Князь В.П. Кочубей, возвращаясь в Россию после вступления на престол Александра I, писал Семену Романовичу: «Тот, кто не видел последних лет царствования Павла и кто не имел возможности получить самых верных сведений о том, сколько они породили путаницы, дезорганизации и настоящего хаоса, никогда не будет в состоянии правильно судить о нашем положении и о том труде, который надо затратить, чтобы все это распутать» [3, с. 176].
Что касается идеалов общественного строя, то Ростопчин (сам деспот по натуре) обнаруживал глубочайшую антипатию к каким либо либеральным стремлениям. С.Р. Воронцов же (влияние английского образа жизни) заметно симпатизировал конституционным формам, но питал ненависть к партии демократов и революционным идеям. В любопытном письме С.Р. Воронцова Ростопчину можно найти оценку послевоенных преобразований Александра: «Надо надеяться, что Александр увидит, что пора организовывать порядок и управление в своей стране, которая погибнет, если он приведет дела в тот же вид, в каком он был в этом отношении со времен учреждения сената Петром великим до первого года царствования покойной императрицы. Она начала делать нововведения, сын ее все низвергнул, не ставя на месте ничего, что было им разрушено. А ее внук имел несчастье быть окруженным людьми,
которые, будучи исполнены самолюбия и тщеславия, считают себя выше великого основателя империи русской» [15, с.82-83.]. Можно встретить резкие отзывы о правительственных распоряжениях, о промахах министров. Так, например, написано в 1816 г. о правительственных распоряжениях и промахах министров: «Говорят о либеральных идеях, заключаются договоры для того, чтобы управлять народами, сообразно с началами Евангелия, на факте же правительство придерживается турецкой системы, Аракчеев, не имея титула великого визиря, исполняет эту должность, все дела идут через него, государь обсуждает с ним все вопросы и никому не доверяет, кроме гатчинцев» [7, с. 271]. В это время начали говорить о намерении императора Александра основать царство Польское. У Воронцова в тоне иронии, осуждаются меры, принятые в отношении к Польше: «Россия продолжает содержать польское войско. Всему свету известно, в сколь блестящем положении находятся наши финансы, благодаря процветанию сельского хозяйства, промышленности и торговли, все знают, что у нас нет никаких долгов, что везде видно лишь золото, и что никто не чувствует тяжести податей. Поэтому никто не станет удивляться щедрости в отношении к этим добрым полякам, которые нам преданы всем сердцем со времени Годунова. Они никогда не пропускали случая побывать у нас в гостях, так, например они были у нас в 1612 г. и будут всегда, когда к этому представится случай. Итак, нужно милосердно способствовать их желанию отдавать нам такие визиты. Таково действие либеральных идей и обещание управлять сообразно с началами Евангелия» [8, с. 242].
В феврале 1826 г. Семен Романович в письмах к сыну сообщал свое мнение о декабристах. Он резко осуждал образ действий последних и требовал строжайшего наказания всех участников заговора, помилование хотя бы одного из них, по его мнению, представляло крайнюю опасность для государства. Далее он объяснял этот печальный эпизод влиянием Франции на Россию. «Наши франты, - писал граф, - не в ином месте как в Париже пропитываются якобинскими теориями. Они там постоянно торчат в кофейнях и в театрах, якшаются с так называемыми либералами, которые, в сущности, не что иное, как якобинцы, читают брошюры этой партии и толкуют лишь о конституции. А те, которые не ездят во Францию, имеют французских учителей, тайных якобинцев, и еще более портятся, благодаря влиянию возвращающихся из Парижа франтов» [1, с. 240]. Лучше не скажешь - влияние либерализма во всей красе.
В конце XVIII столетии С.Р. Воронцов написал: «Все, мне говорят, что завидуют моей славе быть русским, и что мой народ первый в мире. Они правы» [7, с. 255], - может быть, именно в этом выразилось его отношение к Отечеству. Исходя из всего вышеизложенного, можно сказать, что в XVIII столетии в среде дворянской аристократии явно проявилось намерение увеличить свое влинияе в управлении страной. Фрондирующее дворянство рассчитывало в своих амбициях на паритетные отношения с самодержцем и даже полагало возможным его воспитывать в духе идеалов века.
Список литературы
1. Архив князя Воронцова (в 40 книгах) // под редакцией П.И.Бартенева. СПб. 1897.
Кн. 3.
2. Архив князя Воронцова (в 40 книгах) // под редакцией П.И.Бартенева. СПб. 1897.
Кн.8.
3. Архив князя Воронцова (в 40 книгах) // под редакцией П.И.Бартенева. СПб. 1897.
Кн. 9.
4. Архив князя Воронцова (в 40 книгах) // под редакцией П.И.Бартенева. СПб. 1897. Кн 10.
5. Архив князя Воронцова (в 40 книгах) // под редакцией П.И.Бартенева. СПб. 1897. Кн. 12.
6. Архив князя Воронцова (в 40 книгах) //под редакцией П.И.Бартенева. СПб. 1897. Кн.
13.
7. Архив князя Воронцова (в 40 книгах) // под редакцией П.И.Бартенева. СПб. 1897. Кн.17.
8. Брикнер А.Г. Семейная хроника Воронцовых // Вестник Европы. №2. 1888.
9. Вдовина Л.Н. Дворянский конституционализм в политической жизни России XVIII в. //Альманах: Монархия и народовластие в культуре Просвещения. М.: Мысль. 1995. 125с.
10. Вяземский П.А. Записные книжки. 1813-1848. СПб.: Академический Проект. 2001.
234 с.
11. Глинский Б.Б. Борьба за конституцию (1612-1861гг.) СПб. 1908. 126 с.
12. Огарков В.В. Воронцовы их жизнь и общественная деятельность. СПб.: Молодая гвардия, 2001. 367 с.
13. Осьмнадцатый век. Исторический сборник //Петр Бартенев. М.: Типограф, 18681772. T.I.
14. Песков А.М. Павел I и государственные персоны. 4-е изд. М.: Молодая гвардия. 2005. 239 с.
15. Пыпин А.Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб.: Академический Проект. 2001. 556 с.
16. Русский архив. СПб., 1876. Кн. III. № 9-12.
17. Семевский В.И. Вопрос о преобразовании государственного строя России в XVIII -первой четверти XIX века (Очерк из истории политических и общественных идей) // Былое. Спб, 1906. № 1. С. 34-62.
18. Худушина И.Ф. Царь. Бог. Россия. Самосознание русского дворянства (конец XVIII - первая треть XIXвв.). М.: Мысль. 1995. 231с.
19. Чечулин Н.Д. Проект Императорского совета в первый год царствования Екатерины II//Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1894. № 3. С. 71-90.
20. Чулков Г.И. Императоры. М.: Искусство,1995. 245с.
References
1. Arhiv knjazjaVoroncova (v 40 knigah) //podredakciej P.I. Barteneva. SPb. 1897. Kn. 3.
2. Arhiv knjazja Voroncova (v 40 knigah)//podredakciej P.I. Barteneva. SPb. 1897. Kn.8.
3. Arhiv knjazja Voroncova (v 40 knigah) //pod redakciej P.I. Barteneva. SPb. 1897. Kn. 9.
4. Arhiv knjazja Voroncova (v 40 knigah)//podredakciej P.I. Barteneva. SPb. 1897.Kn 10.
5. Arhiv knjazja Voroncova (v 40 knigah) //podredakciej P.I. Barteneva. SPb. 1897. Kn. 12.
6. Arhiv knjazja Voroncova (v 40 knigah)//podredakciej P.I. Barteneva. SPb. 1897. Kn. 13.
7. Arhiv knjazja Voroncova (v 40 knigah)//pod redakciej P.I. Barteneva. SPb. 1897. Kn.17.
8. Brikner A.G. Semejnaja hronika Voroncovyh. Publ. VestnikEvropy. No. 2. 1888.
9. Vdovina L.N. Dvorjanskij konstitucionalizm v politicheskoj zhizni Rossii XVIII v. Publ. Al'manah: Monarhija i narodovlastie v kul'ture Prosveshhenija. Moscow: Publ. Mysl'. 1995. 125 p.
10. Vjazemskij P.A. Zapisnye knizhki.1813-1848. St. Peterburg: Publ. Akademicheskij Proekt. 2001. 234 p.
11.Glinskij B.B. Bor'ba za konstituciju (1612-1861) St. Peterburg. 1908. 126p.
12. Ogarkov V.V. Voroncovy ih zhizn' i obshhestvennaja. St. Peterburg: Publ. Molodaja gvardija, 2001. 367 p.
13. Os'mnadcatyj vek. Istoricheskij sbornik. Petr Bartenev. Moscow: Publ. Tipograf 18681772 p. Vol. I.
14. Peskov A.M. Pavel I i gosudarstvennye persony. - 4-e izd. Moscow: Publ. Molodaja gvardija. 2005. 239 p.
15. Pypin A.N. Obshhestvennoe dvizhenie v Rossii pri Aleksandre I. St. Peterburg: Publ. Aka-demicheskij Proekt. 2001. 556p.
16. Russkij arhiv. St. Peterburg.1876. Kn. III. No. 9-12.
17. Semevskij V.I. Vopros o preobrazovanii gosudarstvennogo stroja Rossii v XVIII — pervoj chetverti XIX veka (Ocherk iz istorii politicheskih i obshhestvennyh idej). Byloe. St. Peterburg, 1906. No. 1. P. 34-62.
18. Hudushina I.F. Car'. Bog. Rossija. Samosoznanie russkogo dvorjanstva (konec XVIII -pervaja tret'XIXvv.). Moscow: Publ. Mysl'. 1995. 231 p.
19. Chechulin N.D. Proekt Imperatorskogo soveta v pervyj god carstvovanija Ekateriny II. Publ. Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshhenija St. Peterburg, 1894. No 3. P. 7-90.
20. Chulkov G.I. Imperatory. Moscow: Publ. Iskusstvo, 1995. 245p.
