CC BY
222
УДК 8 (091)
МИРКУРБАНОВ Насирулла Мирсултанович,
кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы Ташкентского государственного педагогического университета имени Низами, член-корреспондент Академии педагогических и социальных наук РФ. Автор 24 научных публикаций, в т. ч. двух монографий
К ВОПРОСУ О ЖАНРОВОЙ СПЕЦИФИКЕ ПОВЕСТИ
С. ДОВЛАТОВА «ЗОНА»
Модернистская эстетика, теория литературы, жанровая система, «содержательная форма», мениппея, текст, стиль, самопародирование, архитектоника, концепция
Проблемы жанровой определенности и выявление закономерностей развития жанровых форм -наиболее спорные аспекты современной науки о литературе. Справедливости ради отметим, что широкий и довольно полярный разброс мнений при взгляде литературоведов на жанровую специфику возник не сегодня, а имеет давнюю и, в общем-то, основательную исследовательскую историю. Наиболее острый характер научная полемика, посвященная проблемам жанра, приобрела в начале ХХ в. Известно, что активными инициаторами пересмотра традиционных взглядов на жанр явились представители модернистской эстетики. Особенно резкие выпады против классической теории жанров были сделаны русскими авангардистами, провозглашавшими субъективное право художника творить по своим правилам, тем самым возведя в норму уход от косности границ к безграничности творчества.
В конце прошлого столетия наследники и продолжатели крайних проявлений авангарда начала
ХХ в., теоретики и практики современного постмодернизма, категорически отвергли утверждение академической «Теории литературы» о том, что «жанры, как и всякая художественная форма, есть отвердевшее, превратившееся в определенную литературную конструкцию содержание»1. Более приемлемой для адептов современного концептуализма оказалась мысль о том, что «... каждое произведение создается как уникальный неповторимый организм, а его “форма” - лишь для него и один раз формируется.»2. Действительно, «отвердевшие конструкции» жанровых форм русской классической литературы чрезвычайно сложно соотносятся с некоторыми «литературными конструкциями» Саши Соколова, Владимира Сорокина, Юрия Мамлеева, Виктора Пелевина, Виктора Ерофеева, Льва Рубенштейна, Дмитрия Пригова и др.
Вызвано это несовпадение не только совершенно новым подходом писателей к понятию «содержание литературного произведения», но и ес-
ФИЛОЛОГИЯ
тественным процессом эволюции жанровых структур во времени. Б.В. Томашевским замечено, что в переломные эпохи истории человечества, которые как бы специально наступают в конце и начале столетий, «Жанр испытывает эволюцию, а иной раз и резкую революцию»3. Причем, на деформацию, или скажем мягче, на некоторое размывание жанровых границ литературных произведений, в большей степени влияет стремление писателей оперативно откликнуться на социальные подвижки в обществе. Ю. Тынянов же, рассматривая естественный процесс эволюции жанровых структур во времени, утверждал, что «самые признаки жанра эволюционизируют»4, приводя примеры того, что такие жанры, как «рассказ», «повесть» в системе 20-40-х гг. XIX в. определялись другими признаками, нежели в 20-30-е гг. XX в., когда жанры стали определять «по второстепенным результативным признакам, грубо говоря, по величине»5. Исследователь был убежден, что «Исторический роман Толстого не соотнесен с историческим романом Загоскина, а соотнесен с современной ему прозой»6. Но это отнюдь не означает, что жанр, определенный М.М. Бахтиным как «память искусства», на каждом значимом историческом разломе общества освобождается от своих границ и теряет специфику. Художник, обращающийся в своем творчестве к тому или иному литературному жанру, всегда опирается на арсенал приемов, выработанных многими поколениями, и обязательно вносит свое, новое, неповторимое в жанровую форму и жанровое содержание.
Тенденции обновления жанровых структур в меняющемся мире достаточно наглядно прослеживаются на примере уникальных «содержательных форм», созданных Сергеем Довлатовым. К сожалению, отсутствие специальных научных исследований, посвященных жанровой проблематике его прозы, приводит к некоторой разноголосице при определении критикой особенностей жан-
ра того или иного литературного произведения писателя. К примеру, повесть С. Довлатова «Зона» называют иногда «циклом», «собранием микроновелл», «циклом рассказов-эпизодов», а чаще всего просто «прозой», «книгой» или «повествовани-ем»7. Надо признать, что писатель сам в некоторой мере «спровоцировал» такой подход критики, заявив: «Дело в том, что моя рукопись законченным произведением не является. Это - своего рода дневник, хаотические записки, комплект неорганизованных материалов»8. На наш взгляд, «доверительные откровения» С. Довлатова, скорее всего, - продуманный художественный прием, вполне соответствующий ироническому стилю, во многом свойственному его произведениям. И, несомненно, правы те, кто считает, что писатель «лукавит, называя рассказы «Зоны» хаотическими записками»9. По свидетельству А. Гениса, С. Довлатов часто пользовался приемом «оговаривания» себя и даже самопародирования. По мысли критика, писатель не только защищался посредством этого (рассказывая о промахе, человек окружает себя не злорадными свидетелями, а сочувствующими участниками), но и как бы перепроверял себя, подвергая свое произведение испытанию, специально, как бы напоказ выставляя его «слабые места»10. Повторимся: это специально продуманный ход писателя, присущий его творческой манере художественный прием, так как нетерпимость С. Довлатова к неточностям, ошибкам, «недоведенности» литературного произведения общеизвестна. «Зона» же была для С. Довлатова если не самой любимой, то самой важной книгой, которую «он (С. Довлатов. - Н.М.) не собирал, а строил - обдуманно, упорно и педантично. Объединяя лагерные рассказы в то, что он назвал повестью.»11.
В своей повести писатель, рассказывая о том, как после исключения из университета он служил во внутренних войсках, нигде не выходит за пределы реалистического жизнеподобия, но, в сущ-
ности, изображает литературную сторону жизни, следуя постмодернистскому принципу «мир как текст». Признаваясь, что в «зоне» ему открылась «правда» жизни, Довлатов утверждает, что сознание существует параллельно реальности: Мир был ужасен. Но жизнь продолжалась<->. Соотношение добра и зла, горя и радости - оставалось неизменным12. С. Довлатов как никто умел показывать абсурдность реальной жизни.
На жанр произведения, несомненно, оказывает влияние одна из особенностей таланта С. Довлатова, который, по точному замечанию Н. Лей-дермана, «превратил свою биографию в литературное произведение». Причем, специфический довлатовский автобиографизм очень литературен. Это отмечает И.З. Серман, утверждая, что «главный герой довлатовской прозы - он сам»13.
Уже самой архитектоникой «Зоны» С. Довлатов как бы подчеркивал «настоящность», жизненных событий, описанных в повести. Подтверждение сказанному находим у Н. Ивановой, заметившей, что в литературном жанре С. Довлатова «смысл и значение человеческой жизни “в литературе существования” (по терминологии Александра Гольдштейна) выстроены сюжетом самой реальности, из которой автор отбирает (преображая) наиболее яркие “истории” с означенным набором персонажей - из частного окружения автора, из его бытовой “среды”»14. В этот «набор персонажей» входит и вор-рецедивист Купцов, противостоящий вершащему насилие надзирателю, и рядовой Густав Пахапиль, который все ненавидел и даже с караульными псами общался по-эстонски, это опустившийся и вконец спившийся ефрейтор Петров по прозвищу «Фидель», словом, обычные обитатели лагерной зоны, на которых смотрит надзиратель Алиханов, являющийся выразителем авторской позиции. Причем, автор настолько близок своему герою, что сам становится частью этого «безумного мира», над которым он иронизирует, и, смеясь над собой, не вы-
падает из реальной жизни, а становится ее частицей.
Предварение каждого рассказа-эпизода достаточно пространным письмом к издателю, в котором доверительно-подробное объяснение обстоятельств собственной жизни незаметно перерастает в литературную полемику с собратьями по перу или критиками, а иногда в уточнение каких-то деталей сюжета и композиции повести, - это глубоко продуманный художественный прием. Он дал возможность писателю сцементировать внешне разрозненные эпизоды лагерной жизни в единое, стройное повествование и наполнить его глубоким психологизмом. К примеру, в одном из «писем к издателю» С. Довлатов, объясняя некоторые алогичные поступки заключенных, оказавшихся на свободе, пишет: Десятилетиями мы жили в условиях тотальной несвободы. Мы были сплющены наподобие камбалы тягчайшим грузом всяческих запретов. И вдруг нас подхватил разрывающий легкие ураган свободы.
И мы отправились взламывать продуктовый ларь...
Кажется, я отвлекся.
Следующие два фрагмента имеют отношение к предыдущему эпизоду. В них фигурирует капитан Егоров - тупое и злобное животное. В моих рассказах он получился довольно симпатичным. Налицо метаморфозы творческого процесса...
Раньше это было что-то вроде повести. Но Дрейцер переслал мне лишь разрозненные страницы. Я попытался их укомплектовать. Создал киномонтаж в традициях господина Дос-Пассоса. Кстати, в одной старой рецензии меня называли его эпигоном...15.
Далее без всякого перехода идет текст самого рассказа, но ощущения некой «разорванности» повествования у читателя не возникает. Казалось бы, некий налет официальности, присущий эпистолярной форме обращения к должностному лицу, должен ослабить композиционно-сюжетную сцеп-
ФИЛОЛОГИЯ
ку произведения, но нет, мастер парадоксальности и здесь остается верен себе. Сергей Довлатов просто и легко говорит как бы с двумя слушателями: вначале это издатель, а затем читатель, причем читатель полноправно присутствует при разговоре писателя с издателем, а затем остается с автором один на один.
С. Довлатов легко смешивает элементы разностилевых текстов, но читатель не спотыкается
о межевые неровности при переходе от «писем к издателю» непосредственно к картинам лагерной жизни, и поэтому «Зона» не воспринимается как собрание рассказов-эпизодов и тем более как «хаотические записки». Скорее всего, это стройное, композиционно выверенное повествование в жанровом отношении, безусловно, соответствующее повести. Писатель сам, на наш взгляд, очень четко сформулировал жанровые признаки своего художественного произведения, названного критикой «современной мениппеей»16. Н. Иванова за-
мечала: «Нельзя не отметить, что именно этот жанр принес славу <•••> прозаику Сергею Довлатову, жанр, который и получил, кстати, название по имени автора - жанр “довлатов.”»17. А сам писатель в письме к своему американскому издателю писал: «Мне казалось, что в этом беспорядке прослеживается общий художественный сюжет. Там действует один лирический герой. Соблюдено некоторое единство места и времени. Декларируется, в общем-то, единственная банальная идея - что мир абсурден» (подчеркнуто мною. - Н.М.)18. Эти четыре единства (общий художественный сюжет, один лирический герой, единство места и времени, а главное, единая идея об абсурдности мира) с теми или иными незначительными поправками и оговорками определяют жанровую специфику практически всех крупных литературных произведений С. Довлатова и составляют концептуальную сущность всего творчества писателя.
Примечания
1 Гачев Г.Д., Кожинов В.В. Содержательность литературных форм // Теория литературы (Основные «проблемы» в историческом освещении). М., 1964. С. 21.
2 Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика: учеб. пособие. М., 2002. С. 22, 334.
3 Там же. С. 207.
4 ТыняновЮ.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 275.
5 Там же.
6 Там же. С. 276.
7 См., напр., Абдулаева З. Между зоной и островом // Дружба народов. 1996. №9 7. С. 153-166; Богданова О.В. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60-90-е годы ХХ века - начало ХХ1 века). СПб., 2004. С. 716; Бондаренко В. Плебейская проза С. Довлатова // Наш Современник. 1997. №9 2. С. 257-270; Лейдерман Н.Л., ЛиповецкийМ.Н. Современная русская литература, 1950-1990-е годы: учеб. пособие: В 2 т. М., 2003. Т. 2 (1968-1990). С. 464 и др.
8Довлатов С. Зона: записки надзирателя. СПб., 2000. С. 8.
9 Русская литература ХХ века: В 2 т. / под ред. Л.П. Кременцова. М., 2002. Т. 2. С. 347.
10 ГенисА. Довлатов и окрестности: филол. роман. М., 2004. С. 4.
11 Там же. С. 42.
11 Довлатов С. Зона ... С. 16.
13 СерманИ.З. Гражданин двух миров // Звезда. 1994. №9 3. С. 189.
14 ИвановаН. Преодолевшие модернизм // Знамя. 1998. №9 4. С. 199.
15 Довлатов С. Зона. С. 105.
16 «Актуализация жанра современной мениппеи <•••>, жанра, в котором “живые” разговаривают с “мертвыми”, вымышленные персонажи с действительными историческими лицами, связана, как я полагаю, еще и с всевозрастающим читательским успехом ’’реальных“ мемуаров и дневников». - Цит. по: Иванова Н. Преодолевшие модернизм... С. 198.
17 Там же. С. 198.
18Довлатов С. Зона ... С. 8.
Mirkurbanov Nasirulla TO THE PROBLEM OF GENRE SPECIFICITY OF S. DOVLATOV’S STORY «ZONE»
The article is devoted to the problem of genre specificity of one of S. Dovlatov’s works. It raises a disputable problem of modern study of literature - the problem of renovation of genre structures. In his unique meaningful forms S. Dovlatov showed an absurd picture of real life, he created «“Dovlatov”genre». The article will be of interest to philologists engaged in studying problems of Russian literature of the XX century.
Рецензент - Фесенко Э.Я., кандидат филологических наук, профессор, заместитель директора по научной работе Северодвинского филиала Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
