CC BY
241
УДК 82-1/-9
ББК 83.014.4
Н 64
Никольский Е.В.
К вопросу о жанровой специфике философской прозы
(Рецензирована)
Аннотация:
В статье обоснованно рассматривается художественная специфика философской прозы, особого вида искусства, в котором органично переплетаются художественность и философия. Автор убедительно доказывает, что явление философского жанра лежит за гранью проблематики произведения, утверждая, что в основе данного жанра -эстетическая рефлексия, особый принцип эстетического мировидения. В этом оригинальность и актуальность этой статьи, ведь в отечественном литературоведении вопрос о жанровой специфике философской прозы не является однозначно решенным.
Ключевые слова:
Жанровая специфика, философия, роман, эстетическая рефлексия, философский жанр, истина, добро, красота, художественность.
Проблемы философского осмысления мира, представленные в творчестве таких крупных писателей, как Л. Толстой, Ф. Достоевский, М. Горький, Л. Леонов, П. Пришвин,
А. Платонов, поднимаются в многочисленных исследованиях, посвященных названным авторам. В многочисленных работах говорится о философских исканиях Набокова, Булгакова, Сартра, Эко, Камю, Фаулза, Айтматова, Битова, Улицкой и мн. др., поэтому необходимо очертить область исследования - мы не рассматриваем специфику проблематики произведений, которые принято считать философскими, не рассматриваем своеобразие духовных исканий писателей. Наша цель - выявить жанровую специфику философской прозы как таковой (без привязки к какой-либо национальной литературной традиции), то есть факторы художественного, а не идеологического, мышления писателей, которые предопределяют философичность как жанровый и эстетический феномен.
В наше время интерес к философской проблематике и, так называемой, философской прозе чрезвычайно велик. «Однако содержание, вкладываемое в это понятие разными исследователями, настолько лишено терминологической однозначности, что можно говорить о малой теоретической разработанности проблемы». [1: 6]. Однако, библиография работ, посвященных изучению жанровой сущности философской прозы, невелика. [2]
По мнению литературоведа В.М. Мирошникова: «... с эстетическими явлениями под названием «философская проза» и «философский роман» в нашем литературоведении, мягко говоря, либо полная неопределенность, либо запутанная определенность» [3: 23]. За последнюю четверть века было разработано несколько интересных и взаимо дополняющих друг друга концепций о природе философской прозы. Кратко рассмотрим некоторые из них.
В монографии Л.Я. Гаранина «Философские искания в белорусской литературе» делается попытка выделения трех уровней понятия «философское» в литературоведении.
Первый - нравственно-эстетический, «наиболее широкий и многозначный по своему содержанию уровень философской проблематики в литературе. В нем обнаруживается «скрытая в произведении мысль (художника, героя) о человеке и мире» [4: 44].
Содержание термина «философский» на этом уровне раскрыто В.В. Кожиновым в статье «Философский роман», помещенной в «Словаре литературоведческих терминов» (М., 1974). «Философскими, - писал ученый, - нередко называют также наиболее глубокие и емкие по своему художественному смыслу романы, например, романы Сервантеса,
Стендаля, Достоевского и др. В данном случае имеется в виду, что творцы этих романов подобно величайшим философам, раскрывают решающие, основные вопросы человеческого бытия, стремятся создать целостное представление о мире. Это словоупотребление широко распространено и узаконено. Но необходимо сознавать, что выражение «философский роман» имеет в этом случае переносный смысл [5: 436]. С этой точки зрения философичны все великие писатели, ибо они все обращались «к вечным вопросам» о смысле человеческого существования, о возможностях человеческого ума и человеческой воли в объективном, вне этого ума и этой воли существующем мире, о месте человека в природе и т.д. и т.п. - вопросам извечно важным для литературы и искусства» [6: 360].
Не случайно Ю.И. Суровцев относит к философским романам «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле, «Дон Кихота» Сервантеса, «Критион» Грасиана-и-Моралеса, «Кандида» Вольтера, «Новую Элоизу» Руссо, «Генриха фон Офтердингена» Новалиса, а также «Человеческую комедию» Бальзака, произведения Толстого, трилогию Голсуорси, романы и эпопею М. Горького, произведения Р. Роллана, А. Толстого, М. Шолохова, Т. и Г. Маннов, У. Фолкнера, Л. Леонова, С. Залыгина, И. Авижюса, А. Нурпеисова, Ю.Бондарева, И. Мележа и других - практически всех выдающихся писателей. Нельзя не согласится с Гараниным, что такой уровень понятия «философская литература» более принадлежит литературной критике и малопродуктивен в научной филологии.
Второй уровень философичности связан с мировоззренческой идейной стороной художественных произведений. По мнению Л.Я. Г аранина, этой стороной явления занимается эстетика и теория литературы. Своеобразие такого изучения проявляется в широте, многообъемности рассматриваемых проблем, в опосредованности отношения философской проблематики к самим произведениям искусства. Не отрицая наличия такого уровня, мы предполагаем, что он, как и первый, затрагивает историю литературы, исследующую и философско-эстетические позиции того или иного писателя.
Примечательно, что отличие собственно философии как науки от художественной философской литературы как явления парафилософии часто подчеркивалось учеными-философами. Так, автор «Курса лекций по древней философии» А.Н. Чанышев, указывая на их диалектическую связь и различие, считает, что парафилософия (а сюда относится и художественная словесность) поддерживает в философии ее мировоззренческий статус, питает философию живыми соками жизни. Однако она же тянет философию с уровня научного мировоззрения, лишая ее системности и рационализированности, превращает, в лучшем случае, философию в философский иррационализм, а в худшем, вообще растворяет философию в искусстве [7: 9]
В.В. Агеносов, анализируя сложившиеся на сегодняшний день концепции о философичности литературных произведений, отмечает, что конкретную историколитературную задачу выполняют работы, в которых творчество того или иного художника вписывается (независимо от осознания им самим) в философские искания современности или предшествующих эпох [1: 10].
В частности, в работе А.В. Гулыги «Искусство в век науки» соотнесены произведения С. Залыгина, гегелевская философия и современная феноменология, что, безусловно, вскрыло глубину творений советского художника. Исследование творчества писателей как «результата взаимодействия с разными философскими школами и течениями» [7: 12]может дать очень интересные результаты при изучении творческого метода.
Стремление рассматривать «философское» в единстве содержания и художественной формы соотносится с «социально-структурным» (М.Б. Храпченко) подходом и «не противостоит традиционному анализу в плоскости «содержание-форма», но лишь развивает и конкретизирует такой анализ, поскольку раскрывает внутреннее строение, как содержания, так и формы художественного произведения, а значит, способствует его более глубокому постижению. На таком понимании «философичности»
настаивает Д.В. Затонский, автор монографий «Мир романа» (М., 1973) и «Искусство романа и ХХ век» (М., 1973).
По мнению Л.Я. Гаранина, третий уровень понятия философичность связан с выделением философской проблематики (идей, концепций, жизненных принципов и принципов художественного познания) в самостоятельную сферу мыслительной деятельности, с превращением ее в специфический объект художественного мышления. Это та сфера, где, с одной стороны, принадлежность к той или иной мысли, принципа к философскому мышлению, философской проблематике несомненна, а с другой, где эта мысль не просто включена в художественный структуру, но и оказывает на нее воздействие, художественно активна, эмоциональна и образно деятельна [4: 45]. (подчеркнуто мною - авт.).
В.В Агеносов, в ряде своих трудов на материале мировой литературы рассмотрел многообразие типов философского романа и дает следующее определение этому понятию: «содержательно-формальная структура, признак которой - наличие субстанциональной идеи, формирующейся и проходящей испытание в структуре повествования, художественный образ которой соединяет конкретность с предельным обобщением с помощью интеллектуализированных (условных) приемов (от особых категорий времени и пространства до использования аллегорий, мифов, релисценций, антимоний, парабол и т.д.)» [9: 15] И «такое максимально широкое определение охватывает все явления философского романа в его синхронном состоянии. Любая попытка конкретизировать настоящее определение приводит к исключению из жанра тех или иных его значительных явлений» [9: 16].
Однако, при углубленном рассмотрении выясняется, что не особого рода тематика и проблематика определяют сущность философского романа. и даже не глубина проникновения в суть вещей (она может быть достигнута и в эпической форме, как в случае с «Войной и миром» и другими произведениями), а «нечто совсем другое - особый способ (принцип) художественного мышления и эстетического обобщения, материализующийся в совокупности поэтически иной природы, чем в традиционной прозе» [3: 24].
Следует отметить, что это качество становится характерным для любого произведения, претендующего на философичность как явление жанровой природы. Оно является одним из возможных эстетических оснований для анализа произведения. «Есть, -по мнению Ю.И. Суровцева, - более «узкая», но более определенная установка - на художественную философичность как доминанту предметно-стилевой структуры произведения, ту самую, что дает нам право определить произведение именно как «философский роман», «философскую повесть» и т.д.» (подчеркнуто мною - авт.). [6: 366].
Сущностным принципом, приводящим к образованию феномена философской прозы (разных жанров) является, так называемая, на наш взгляд, эстетическая рефлексия -специфическая форма и способ художественного мышления.
Таким образом, философская проза - это не просто соединение философского и художественного начал в искусстве, в котором возможно количественное сопоставление одного с другим, а органически взаимосвязанное эстетическое образование, составные части которого не просто переплетаются друг с другом, а образуют парадигму, в системе которой разнородные формы сознания (философия и искусство) объединяются общими для них признаками.
Признак, связующий в единое целое философию и искусство, заключается в языке выражения философии, в ее метаязыке, а именно: в рефлексии, взятой в ее
гносеологической, а не психологической функции - освоении, развитии и
переосмыслении опыта прошлого, зафиксированного в разнообразных источниках культуры Источником философичности произведения, его формообразующим фактором является метаязык философии в форме эстетической рефлексии.
В своей монографии «Романы Леонида Леонова: становление и развитие художественной системы философской прозы» В.М. Мирошников так пишет о сущности и назначении эстетической рефлексии: «.все это. «движение мысли вспять», «обращение назад» к готовым образам мысли и образов, необходимых для того, чтобы переплавить их в горниле современного сознания, трансформировать в новые мысли и образы, представления и картины, и представить их миру обогащенным опытом прошлого именно через процедуру рефлексии» [3: 36] .
И именно в методологической функции эстетической рефлексии состоит основной принцип «..философской или нефилософской природы художественной системы произведений искусства независимо от рода и вида творчества» [3: 39].
Однако встает закономерный вопрос о соотношении «интеллектуальной» и образной сторон литературных памятников. «Художественное произведение, - писал А.В. Гулыга, - не иллюстрация той или иной теории. Искусство - не служанка философии» [8: 70].
Наибольший интерес в творчестве любого писателя представляют идеи, которые не излагаются абстрактного логически, а находят различные формы эстетического, ассоциативно-образного символического воплощения. В этом случае идеи несводимы к какой-либо единственно упрощенной и однозначной публицистической формуле, они отличаются большей сложностью и гибкостью, большей смысловой емкостью. Подлинно художественные идеи, воплощая в образной форме (через эстетическую рефлексию) те или иные строки и свойства воссоздаваемой в произведении концепции бытия, как правило, обладают большей силой обобщения, многозначностью и подвижностью семантики.
По мысли В.Я Проппа: «Малохудожественное или вовсе нехудожественное произведение не способствует распространению и укреплению тех идей, которые в нем выражены. Это может делать только подлинно художественное произведение. Художественная убедительность есть одно из первых условий идейной убедительности. Чем выше мастерство, тем сильнее идейное воздействие» [10: 160] .
В такой трактовке вполне закономерно представление о том, что сама суть критерия художественности - это глубокое и оригинальное художественное содержание, воплощенное в предельно яркой и максимально соответствующей ему художественной форме. Иначе говоря, под художественным совершенством понимается гармония смысла и чувственно воспринимаемой формы его существования.
Таким образом, мера гармонии, адекватности, органического срастания полюсов произведения в качественно новое - целостное - образование и есть критерий художественности. В качестве ее факторов выступают как глубина и оригинальность содержания, так и виртуозность формального воплощения.
Однако сама по себе философская, политическая и другая глубина постижения действительности еще не художественность, а потому она оценивается по философским, политическим и иным критериям, научным по своей сути. Точно так же далека от подлинной художественности самодовлеющая формальная виртуозность. Художественность, действительно, возникает тогда, когда глубокое содержание воплощается в совершенной форме.
Опираясь на опыт литературоведческой науки и эстетики, художественность воспринимается как синтез философичности содержания и образности, который создает из этих двух элементов нечто новое, прекрасное в своей новой сущности. В то же время для удобства анализа литературоведы часто рассматривают идеологическую и формальную стороны произведений раздельно. Можно выразить и в иных терминах, которые по-новому осветят потенциал, заложенный в искусстве.
Философичность словесности, реализуемая через механизм эстетической рефлексии, - это установка на поиск. Чувственное восприятие истины - это красота, как сияние истины. Добро, нравственный критерий, выражает направленность истины.
Достойна поэтизации красоты лишь истина, устремленная к доброте. Истина и красота -единство интеллектуального и психологического начал - утверждают позитивную нравственную программу - доброты. На наш взгляд, это наиболее ярко проявляется в философской прозе. У неё есть один безошибочный признак: она всегда результат жизнетворчества. Все мировые шедевры «пахнут кровью» их создателей. Это не игра, не безделки. Это - напряженный путь исканий истины. Жизнетворчество выше литературы, так же, как жизнь выше искусства, что совсем не обязательно отражается в литературной форме. Только счастливое совпадение редчайших человеческих талантов и дает истинных поэтов и писателей. Критерием такой литературы всегда является и личность творца, и собственно художественные качества: истина, красота и добро.
Примечания:
1. Агеносов В.В. Генезис философского романа. М., 1986. 256 с.
2. Основные работы, на которые мы опираемся, написаны исследователями 10-15 лет назад. Новые изыскания по теме отсутствуют. Поэтому специальный интерес для нашей темы представляет изучение иных явлений философской авторской прозы, в. т.ч. литературной философской сказки, которая «..обнаруживает лишь внешнее и поверхностное сходство со своей народной праосновой, приобретая иное содержание, во-первых, за счет дистанцирования от традиционной системы персонажей народной сказки о животных, во-вторых, за счет реализации игрового принципа во взаимодействии привычного и нового наполнения их образов, а также за счет психологизации персонажей сказки и, наконец, за счет замены причинноследственной логики на логику лингвистическую» (Тихомирова А.В. Принципы трансформации фольклорной системы персонажей в современной философской сказке // Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы ХХ века. Вып. 4. Русская литература в России ХХ века. М., 2008. С. 165).
3. Мирошников В.М. Романы Леонида Леонова: становление и развитие
художественной системы философской прозы. Рязань, 2000. 280 с.
4. Гаранин Л.Я. Философские искания в белорусской литературе. Минск, 1985. 355 с.
5. Кожинов В.В. Философский роман // Словарь литературоведческих терминов. М.,
1974. 545 с.
6. Суровцев Ю.В. В 70-е годы и сегодня. М., 1985. 325 с.
7. Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981. 460 с.
8. Гулыга А.В. Искусство в век науки. М., 1978. 235 с.
9. Агеносов В.В. Творчество М. Пришвина и советский философский роман. М., 1989.
10. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. М., 2002. С. 160.
