CC BY
132В. В. Бочкарев
К ВОПРОСУ О ЗАКОННОСТИ «ПОСУЛОВ» В ДРЕВНЕРУССКОМ ПРАВЕ XIV—XV вв.
«А посулять болшему наместнику (при исполнении им обязанности судьи. — В. Б.), а двема третником то же, а тиуну великого князя что посулят. А у заповеди, [ч]то у торгу кличить, наместнику большему с двема третники по третем же, а тивуну великого князя нет ничего у заповеди. А у поля ему вяжщего треть, а пересуда треть ж, да что посулять. А у душегубства ему вяжщего треть, да что посулят...»,1 — эти строки «Записи что тянет душегубством к Москве» с л. 66 об. сборника Q.XVII.582 Отдела рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге сформировали в отечественной историографии устойчивое мнение о том, что взяточничество в суде, дача и получение «посулов»-взяток были не просто обычным и распространенным делом, но и вполне законным явлением в законодательстве некоторых русских земель вплоть до конца XV в.
При всей невероятности подобного вывода, он напрашивается сам собой, ведь «Запись» считается в исторической литературе официаль-
1ПРП. Вып. 3. М., 1955. С. 167-169; АСЭИ. Т. 3. М., 1964. № 12. С. 27-28; Российское законодательство X-XX вв. (далее — РЗ). Т. 2. М., 1985. С. 187-189.
2 Конволютный сборник смешанного содержания. Блок тетрадей, в составе которого сохранился единственный список «Записи что тянет душегубством к Москве», датируется по филиграням концом 60-х — концом 70-х годов XV в. Из трех близких друг другу вариантов водяного знака «голова быка с мачтой и косым крестом» только один имеет точный аналог в альбомах (Тромонин К. Я. Изъяснения знаков, видимых в писчей бумаге. М., 1844. № 1556, русская рукопись 1472 г.). Последние по времени краткие описания сборника даны в работах Ю. Г. Алексеева, Б. М. Клосса и В. А. Кучкина (Алексеев Ю. Г. «Запись что тянет душегубством к Москве». Некоторые вопросы датировки и содержания // Российское самодержавие и бюрократия. Новосибирск, 2000. С. 51-55; Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 2. М., 2001. С. 97-98; Кучкин В. А. Договорные грамоты московских князей XIV в.: внешнеполитические договоры. М., 2003. С. 272-274).
4
Вестник «Альянс-Архео» № 3
ным законодательным актом («грамотой», «указом», «судебником», ну или хотя бы «протосудебником»).3 Следовательно, приведенная выше монотонная роспись «посулов» из ее «статьи 4», так называемого «пошлинного устава», является ничем иным, как данной законодателем санкцией на получение судьями и представителями судебного аппарата дополнительного вознаграждения с истцов и ответчиков, то есть попросту взяток.
Оспаривать официальность «Записи что тянет душегубством» пока еще никто не решился, поэтому, чтобы примирить ее данные с невозможностью присутствия в законодательстве прямого разрешения на взяточничество (а именно им являются любые формы «добровольно-договорных» отношений представителей власти с преступниками, истцами и ответчиками), в отечественной историографии по умолчанию4 было принято два варианта интерпретации факта позитивного упоминания слова «посул» в древнерусских источниках.5 Большая часть исследователей использует для определения «посула» описательные формулировки вроде «частное вознаграждение, результат сделки между судьей и участником процесса, причем вознаграждение, размер которого не регулируется никаким законом».6 По сути, это чистый эвфемизм для взятки, но, с первого взгляда, выглядит вроде бы более благопристойно. Согласно второму варианту толкования «посула», его значение сужается. Он трактуется только как некое добровольно даваемое судьям и судебным чиновникам сверх
3 Карамзин Н. М. История государства Российского в 12-ти томах. Т. 5. М., 1993. С. 389-390. Примеч. 402; Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV-XV вв. Ч. 2. М., 1951. С. 351-358; Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. Традиция и реформа. СПб., 2001. С. 63; Аракчеев В. А. «Запись о душегубстве». Административно-судебная практика великих московских князей в XV в. // Известия Уральского государственного университета. № 59. 2008. Гуманитарные науки. Вып. 16. С. 25-37.
4 При разборе вопросов, связанных с «легальностью посулов», в отечественной историографии установилось не характерное для нее правило избегать традиционных обзоров наработок предшественников. Каждый исследователь начинает разработку проблематики как бы заново, в лучшем случае, давая пару ссылок на мнения тех, кому он оппонирует.
5 Чтобы потом к нему не возвращаться, укажем на третий, достаточно курьезный вариант. П. Н. Мрочек-Дроздовский, один из крупнейших дореволюционных специалистов по древнерусскому праву, весьма легковесно подошел к «Записи что тянет душегубством» как к исчерпывающему «полному своду законов». Не найдя в ней данных о судебных пошлинах, идущих судьям (кроме пересуда), он решил, что под общим именем «посулов» скрывались все иные судебные пошлины, которые в каждом конкретном деле устанавливались отдельно: тяжущиеся «сулили» судьям, а те принимали или требовали больше (Мрочек-Дроздовский П. Н. Памятники русского права времени местных законов. М., 1901. С. 77).
6Последнее подробное изложение такого взгляда на «посулы»: Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 186-190.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов»...
5
официально установленных «уроков» вознаграждение со стороны тяжущихся, которое причиталось не за результат рассмотрения дела, а только за сам факт проведения судебного процесса.7 Однако сразу отметим, что древнерусское общество различало подобную «бытовую коррупцию», терпимую моралью и правом, и злостное нарушение законодательства из корыстных побуждений. Проявления первой назывались «почестью», «дарами», «гостинцами», «поминками». Под «посулами» же понимались именно выплаты за конкретный исход дела.8
Таким образом, необходимо прямо признать, что в случае оправданности мнения о законности «посула» как взятки (пусть и под вывеской «добровольной платы по договоренности») судьям и другим должностным лицам судебного аппарата русское право XIV-XV вв. ставится в совершенно исключительное положение по отношению к обычному праву и законодательству других стран и народов. Ведь с момента зарождения института суда одним из его краеугольных устоев была и остается беспристрастность.9 Речь, естественно, идет о писанных правовых нормах, а не о степени коррумпированности суда в той или иной стране в тот или иной период ее истории. Реальная жизнь, к сожалению, всегда и везде отличается от деклараций.
Помимо цитированной «Записи что тянет душегубством», укоренению мнения о законности «посулов» в удельную эпоху русской истории способствовало то, что только составленный при великом князе Иване Васильевиче Судебник 1497 г. (далее — ВКС) содержит всеобъемлющие, многократные и не допускающие иных толкований запреты на дачу и получение «посулов».10 Все остальные более ран-
7 Развитие русского права в XV — первой половине XVII в. М., 1986. С. 173; Кистерев С. Н. Исследование Ю. Г. Алексеева о Судебнике 1497 г. // ОФР. Вып. 6. М., 2002. С. 247-248.
8 К сожалению, проблема бытования в древнерусском языке слова «посул» и его производных в «коррупционных» значениях, а также лексики, связанной с «бытовой коррупцией», пока еще недостаточно разработана в специальной исторической и филологической литературе. Однако для конца XVI-XVII вв. показания источников неплохо обобщены П. В. Седовым (Седов П. В. Подношения в московских приказах XVII в. // Отечественная история. 1996. № 1. С. 139-148).
9 Если не коллекционировать упоминания о запрете судебных взяток в законах Хаммурапи и египетских фараонов, «Артхашастре» и римском праве, то достаточно указать на их наличие в «варварских правдах» и сборниках феодального права типологически более близких русским княжествам королевств Западной Европы V-XIII вв. (Ширяев В. Н. Взятничество и лиходательство в связи с общим учением о должностных преступлениях. Уголовно-юридическое исследование. Ярославль, 1916. С. 294-300).
10Судебники XV-XVI вв. М.; Л., 1952. С. 19, 23-24, 28; ПРП. Вып. 3. С. 346, 351, 352, 357; РЗ. Т. 2. С. 54, 58, 59, 62.
6
Вестник «Альянс-Архео» № 3
ние упоминания «посулов» в других русских правовых источниках XIV-XV вв. либо имеют нечеткий характер, допускающий прямо противоположные толкования, либо их запретительное действие характеризуется узкой направленностью. Корпус ранних законодательных памятников, содержащих упоминания «посулов», состоит, собственно, из следующих документов: Двинская уставная грамота (далее — ДУГ),11 Псковская судная грамота (далее — ПСГ)12 и Новгородская судная грамота (далее — НСГ),13 договорная грамота Великого Новгорода и тверского великого князя Бориса Александровича 1446-1447 гг.,14 проект договора Великого Новгорода с королем польским и великим князем литовским Казимиром IV 1470-1471 гг.,15 московская грамота в составе Коростынского договора о мире Великого Новгорода и великого князя Ивана Васильевича 1471 г.,16 отдельные жалованные несудимые грамоты.17 В большинстве из них оговаривается, например, недопустимость принятия «посулов» для какой-то конкретной категории судей или при каком-то одном судебном действии. Кроме записи о московском суде, только шесть несудимых грамот содержат позитивные упоминания неких «посулов», регламентируя их распределение между участниками смесного судопроизводства.
Переходя к обзору историографии вопроса, необходимо отметить, что тема «легальности взяток» в русском праве не пользовалась популярностью у историков, возможно, из-за своей очевидной сомнительности. Ее либо игнорировали, либо рассматривали мимоходом в работах общего характера18 или, преимущественно, в комментариях к публикациям источников. При этом практически все авторы избегали составления хотя бы кратких историографических обзоров.
Первые специальные исследования о коррупции и борьбе с ней в России вообще не касались проблемы позитивного упоминания
11 ПРП. Вып. 3. С. 163; АСЭИ. Т. 3. № 7. С. 21; РЗ. Т. 2. С. 181, 182.
12 ПРП. Вып. 2. М., 1953. С. 286, 292; РЗ. Т. 1. М., 1984. С. 334, 336.
13 ПРП. Вып. 2. С. 215; РЗ. Т. 1. С. 306.
14 ГВНП. М.; Л., 1949. № 20. С. 37-38.
15 ГВНП. № 77. С. 130; ПРП. Вып. 2. С. 248.
16 ГВНП. № 27. С. 50-51; ПРП. Вып. 2. С. 258.
17 АСЭИ. Т. 2. М., 1958. № 191. С. 122-123; № 192. С. 124; № 340. С. 339; АСЭИ. Т. 3. № 118. С. 155; № 158. С. 174; № 190. С. 204.
18 См., например: Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы... Ч. 2. С. 325; Судебники... С. 46, 47; Леонтьев А. К. Право и суд // Очерки русской культуры XIII-XV вв. Ч. 2. М., 1969. С. 47-48; Зимин А. А. Россия на рубеже XV-XVI столетий (очерки социально-политической истории). М., 1982. С. 123; Развитие русского права в XV — первой половине XVII в. С. 173; Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 186-190.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов».
7
«посулов» в «Записи что тянет душегубством» и его сравнения с другими показаниями источников.19 Едва ли не единственным, остановившимся на ней дореволюционным историком-правоведом, был М. Ф. Владимирский-Буданов. Сопоставив показания «губной московской записи» (одно из распространенных названий «Записи что тянет душегубством») и Судебника Ивана Великого и даже не привлекая данные других источников, он был вынужден сделать вывод о том, что еще перед самым изданием ВКС в московском праве «посул» был явлением совершенно законным, «деянием дозволенным».20 При этом «посул» был истолкован как «неопределенная плата судье по условию с тяжущимся».
После начала в 1930-х годах масштабной работы по созданию комментированных публикаций древнерусских памятников по истории права уйти от задачи выяснения того, чем же все-таки являлся «посул», было невозможно. С учетом «неопровержимого» свидетельства московской «Записи» практически общепризнанным стало мнение, что под «посулом» разные источники понимали разное: 1) незаконный побор судьи с истца или ответчика, взятку; 2) законную добровольную плату судье со стороны тяжущихся, не оговоренного правом размера. Однако по вопросу о конкретном распределении упоминаний «посулов» по этим двум категориям единства мнений у исследователей не было.
Первым раздел «посулов» правовых источников между двумя категориями произвел Л. В. Черепнин. По его мнению, «посулы» новгородских и псковских источников, а также в Двинской уставной грамоте — запрещенные законом взятки. Напротив, «посулы» записи о московском суде — легальная и добровольная плата судье по договоренности.21 Сопоставив показания «Записи» и ВКС с данными Двинской уставной грамоты, ПСГ, НСГ, новгородских докончаний с Москвой, Литвой и Тверью, исследователь пришел к выводу о том, что только в «губной московской записи» упоминание «посулов» имеет позитивный характер. Следовательно, только в ней они могут считаться не запрещенным законом частным вознаграждением судье от истца или ответчика. Во всех остальных источниках, по мнению
19 Анциферов К. Д. Сборник статей и заметок по уголовному праву и судопроизводству. СПб., 1898. С. 111-119; Ширяев В. Н. Взятничество и лиходательство... С. 71-80.
20 Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. М., 2005. С. 404405; Христоматия по истории русского права. Вып. 2. Киев; СПб., 1887. С. 70 («Запись что тянет душегубством» датировалась тогда временем около 1485 г.).
21 Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы. Ч. 2. С. 325; Судебники. С. 46,
47.
8
Вестник «Альянс-Архео» № 3
Л. В. Черепнина, перед нами упоминание взяток, естественно, запрещенных и преследуемых.
Резкое противопоставление «посулов» московской «Записи что тянет душегубством» «посулам» других источников, в целом, не было принято в историографии. С одной стороны, исходя из «установленной» легальности «посулов» в Москве, историки начали сомневаться в верности однозначного толкования «посулов» как взяток и, соответственно, их запрета в Пскове и Новгороде. При этом происходило полное иногда переосмысление одних свидетельств и сужение значения других. Так, уже в комментариях А. А. Зимина к публикациям указанных источников в «Памятниках русского права» прослеживаются отличия, но еще непоследовательные, от подхода Л. В. Черепнина. Выражается это в отказе рассматривать негативные упоминания «посулов» в северо-западных источниках как свидетельства общей незаконности «посулов» в псковском и новгородском законодательствах. Например, одно из упоминаний «посула» в ПСГ историком было причислено одновременно и к упоминаниям взятки, и к упоминаниям «законного вознаграждения судье».22 Характерен и своеобразный «правовой нигилизм», выразившийся в толковании «тайных посулов» из ст. 4 ПСГ как «незаконных взяток»,23 то есть существовали и «законные взятки».
Другим направлением корректировки черепнинской схемы стало стремление ослабить степень обвинения в адрес раннего московского права за счет истолкования «посула» не как платы со стороны тяжущегося за вынесение решения в его пользу, а как вознаграждения за то, что судья произвел само рассмотрение дела. Наибольшее развитие данная тенденция получила в работах С. И. Штамм. В ее вышедших практически одновременно комментариях к ВКС и разделе об уголовном праве в коллективной монографии «Развитие русского права в XV — начале XVII в.» сделана попытка «переквалифицировать» «посулы» из взятки как платы за результат судебного действия в плату за «проявленное» судьей усердие: «первоначально посул — не столько взятка в буквальном смысле этого слова, сколько плата за проявленное судьей прилежание в разборе дела».24 Иными словами, «суля» судье «посулы», тяжущиеся только обещали вознаграждение за проведение самого процесса, смиряясь с любым решением судьи.25
22ПРП. Вып. 2. С. 292, 311, 418.
23 Там же. С. 286, 302, 332.
24 РЗ. Т. 2. С. 64.
25 РЗ. Т. 2. С. 64; Развитие русского права в XV — первой половине XVII в. С. 173.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов»...
9
При этом она неудачно сослалась на мнение В. Н. Татищева, который таким образом якобы объяснял законность «посулов».
Однако в татищевском комментарии к запрещающим «посулы» положениям Судебника 1550 г. нет и намека на легальность взяток в древнерусском праве. Историк XVIII в. только высказал свое мнение и сослался на мнение Петра I о том, что взятку добропорядочному судье можно было бы и разрешить, если, принимая ее, он выносил по судебному делу справедливое решение: «Посул есть разного качества: 1) если сулит за то, чтоб его в неправде оправдать, и сие есть лихоимство против закона божия, и как дающий, так и емлющий равному наказанию повинны ... 2) Посул есть безгрешной, когда судящийся, види[т] суперника коварного ябедника и просит о своем охранении; или кто, не хотя долго за делом волочиться, имея другую неменьшую нужду, просит о скором решении. И хотя судия в обоих обстоятельствах по закону должен, однакож для своей пользы может большее прилежания показать, на пример в доме судья имеет от дел свободу; но когда хочет, то может, оставя свой домовной раз-порядок, умалить своего покою, или веселия и забавы, а употребить то время к разсмотрению дел просящих его: то уже взятое за труд и честь не лихоимство, но мзда должная, яко долгу; следственно ни дающий, ни емлющий не винен, противно тому, хотя бы ничего не взял, да непорядочно судил, и не по закону решил, есть яко законопреступник, достоин наказания. О сем мне случилось 1724 года слышать разсуждение его величества Петра Великого, и намерен был указом изъяснить, токмо знатно время и другие дела возпрепятство-вали».26 Как видим, подобная ссылка не может привлекаться для разбора проблемы «посулов» в XIV-XV вв., поскольку характеризует только «прагматизм» взглядов одного из первых «европеизато-ров» России и его окружения.
Сходную попытку квалифицировать «посул» не как взятку, а как плату за приведение закона в действие, сделал С. Н. Кистерев.27 Однако, как представляется, линия на уменьшение «тяжести», декриминализацию «посулов» не учитывает, что в русском обществе XIV-XVII вв. уже вполне различали разные степени коррупции. Неформальные, «договорные» отношения тяжущихся с судьями и судебным аппаратом сводились к выплатам двух категорий.28 При
26 Судебник государя царя и великого князя Иоанна Васильевича и некоторые сего государя и ближних его преемников указы, собранные и примечаниями изъясненные покойным тайным советником и астраханским губернатором Васильем Никитичем Татищевым. 2-е изд. М., 1786. С. 11.
27 Кистерев С. Н. Исследование Ю. Г. Алексеева о Судебнике. С. 247-248.
28 Седов П. В. Подношения в московских приказах XVII в. С. 139, 146-147.
10
Вестник «Альянс-Архео» № 3
этом достаточно безобидные с точки зрения морали и права подношения ради «ускорения» и «упрощения» судебных процедур назывались «почестями», «гостинцами», «подарками» и «поминками». Под «посулами», однако, подразумевались крупные выплаты за то или иное решение исхода конкретной тяжбы. Одновременно важно учитывать, что как церковь, так и государство в XIV-XVII вв. предпочитали использовать термин «посул» для обозначения судебных взяток. «Мздоимство» и «лихоимство» явно проигрывали в этом вопросе «посулоиманию», если можно так выразиться, «по популярности». Данный вопрос заслуживает самостоятельного разбора. Отметим только, что это связано, возможно, именно с указанным различием между «почестью» или «гостинцем», с одной стороны, и «посулом», с другой. Получавшие вознаграждения и первого, и второго рода, формально, судили «по мзде». Но степень общественной опасности и ответственности была разной. Как следствие, духовенство и законодатели ополчались, прежде всего, против «посулов», а «поминки» или, например, «мзда» упоминались реже.
Своеобразна была трактовка «посулов» у А. К. Леонтьева. Несмотря на то, что, по мнению ученого, «посул» — это все-таки взятка, тем не менее, она была вполне легальна.29 Чем объяснить такой парадокс, однако, не оговаривается. А. К. Леонтьев также подошел к большинству немосковских упоминаний «посулов» с позиций максимального сужения толкования: если «посул» негативно упоминается в контексте какого-то одного судебного действия, то только здесь он и запрещен. Во всех остальных случаях он разрешен.
В наибольшей степени отошел от черепнинской схемы распределения «посулов» по категориям и противопоставления их позитивной характеристики в «Записи что тянет душегубством» негативным упоминаниям новгородских и псковских источников Ю. Г. Алексеев.30 Важной заслугой историка было привлечение к разработке вопроса показаний жалованных несудимых грамот Северо-Восточной Руси XIV-XV вв. Упоминание в некоторых из них «посула» среди доходов судей в одном ряду с «виною», «пересудом» и прочими пошлинами привело к выводу о том, что основным и первичным значением «посула» было «законное вознаграждение судье, даваемое добровольно». Однако со временем у «посула» появилось второе значение — незаконная сделка, тайная или совершенная в результате вымогательства судьи или судебного чиновника. В этом значении «посул» рассматривался как злоупотребление, нарушение правил
29 Леонтьев А. К. Право и суд. С. 47-48.
30Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 186-190.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов»...
11
«настоящего, законного посула». В связи с этим предшествующие интерпретации почти всех упоминаний «посулов» в новгородских и псковских источниках были подвергнуты радикальному пересмотру в направлении демонстрации того, что они, даже запрещая в отдельных случаях получение «посулов», никоим образом не свидетельствуют в пользу общего запрещения «посулов», а, более того, — подтверждают их легальность.
Одновременно Ю. Г. Алексеев пришел к выводу о том, что в московском праве «посулы» были отменены как легальная форма оплаты (но еще не запрещены) не в 1497 г. при издании ВКС, а несколько раньше — между 1472 и 1488 гг.31
Итак, как было показано, содержащаяся в «Записи что тянет душегубством к Москве» подробная «роспись посулов» сыграла исключительную роль в формировании устойчивого убеждения о разрешен-ности взяток-«посулов» в древнерусском праве XIV-XV вв. В дореволюционной историографии указания на нее было достаточно, чтобы констатировать законность получения судьями «дополнительного вознаграждения» от тяжущихся. В советский и постсоветский период только Л. В. Черепнин попытался в осторожной форме противопоставить позитивную характеристику «посулов» московского источника запретительным упоминаниям их в новгородских и псковских законодательных памятниках. Все остальные исследователи под воздействием «Записи что тянет душегубством» начинали сомневаться и в самых, казалось бы, однозначных запретах взяток, содержащихся в праве Новгорода и Пскова. А как же иначе, ведь московский «протосудебник» стоит «на точке зрения законности, допустимости и даже обязательности посула».32
Тем не менее, в связи с очевидной невозможностью для законодательства легализовать любую форму «договорных» отношений между судебным аппаратом и тяжущимися сторонами предположим, что мнение о легальности «посулов» является не более чем заблуждением, основанным на неверной интерпретации источников. При этом основной виновник данного курьеза — не ошибочное толкование кратких и не без труда читаемых современным человеком указаний древних памятников права, а всего лишь необоснованное мнение об официальном характере только одного из них, цитированной выше записи о московском суде. С учетом исключительности данных «Записи что тянет душегубством» попробуем, забыв о ней на время, еще раз рассмотреть свидетельства других источников.
31 Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 189.
32 Там же. С. 187.
12
Вестник «Альянс-Архео» № 3
Слово «посул» изначально обозначало обещание вознаграждения за работу или услугу.33 Однако, начиная с XIV в., в правовых документах и в нарративных памятниках термин «посул» и его производные начинают широко употребляться в значениях, связанных с «договорными» отношениями между судьями, судебными чиновниками, истцами и ответчиками.34 При этом понятия «кривой суд по посулам», «посульничество» и «посулоимство», судя по текстам с исповедными вопросами, в XV-XVII вв. преобладают по широте употребления над определениями «мздоимство» и «лихоимство».35 Можно также отметить, что в отдельных текстах прослеживается противопоставление «суда по посулу» и «суда по мзде». И то, и то рассматриваются как прегрешения, но «состав преступления», так сказать, разный.36
Необходимо подчеркнуть, что в церковных источниках судебный «посул» изначально однозначно осуждается, как осуждается и «суд по мзде» (формулировка, прослеживающаяся с конца XIII в.).37 В харатейном требнике конца XIV — XV в. священнику предписывается на исповеди задавать специальный вопрос: «на криве ротился еси или криво соудишь по посоулоу?».38 В одном из посланий Кирилла Белозерского московским князьям 1413 г. рекомендуется добиваться обеспечения справедливого суда в их владениях: «Суд бы, господине, судили праведно, как перед Богом, право; поклепов бы, господине, не было; подметов бы, господине, не было; судьи бы, господине, посулов не имали, доволны бы были уроки своими, понеже сице глаголет Господь: „да не оправдиши нечестивого мзды ради; ни силна, ни богата устыдися на суде, ни брата — свойства ради, ни друга — любве ради, ни нища — нищеты ради; ни сътвориши неправду в суде, яко суд истинен есть, проклят всяк неправо судя“.
33 Словарь русского языка XI-XVII вв. (далее — СРЯ). Вып. 17. М., 1991. С. 269.
34 Там же. С. 269-270.
35 Алмазов А. И. Тайная исповедь в православной восточной церкви. Опыт внешней истории. Т. 3. Одесса, 1894. С. 107, 171-174, 193, 196, 199, 200, 206-208, 211, 216, 217-219, 258, 260, 261; Корогодина М. В. Исповедь вельмож // Российское государство XIV-XVII вв. Сборник статей, посвященный 75-летию со дня рождения Ю. Г. Алексеева. СПб., 2002. С. 61-62.
36 Алмазов А. И. Тайная исповедь... С. 206, 207.
37 См., например: Флоря Б. Н. Исповедные формулы о взаимоотношениях церкви и государства в России XVI-XVII вв. // Одиссей: Человек в истории. 1992: Историк и время. М., 1994. С. 205-207
38Алмазов А. И. Тайная исповедь. Т. 3. С. 107; Ухова Т. Б. Миниатюры, орнамент и гравюры в рукописях библиотеки Троице-Сергиева монастыря // ЗОР ГБЛ. Вып. 22. М., 1960. С. 14-15.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов».
13
Пророк рече: „ярость Господня на них неисцелна до века, и огнь по-ясть нечестивыя, мзды ради, иже неправдою взимают“. А судя праведно, безо мзды, спасены будут и царство небесное наследуют».39 Столь длинные цитаты приведены для демонстрации того, что «посулы» приравнивались к лжесвидетельству («ложной роте»), «поклепам», «подметам», к пристрастному суду по свойству, дружбе и из-за неверно понятого чувства социальной справедливости («нищеты ради»). Вынесение приговоров «по посулам» точно так же, как и другие перечисленные преступления, — обыденное дело, и точно так же «посулы» запрещены с точки зрения морали и основ права.40
Переходя к светскому законодательству, сразу же необходимо остановиться на проблеме «новизны» запрета лихоимства в Судебнике 1497 г. Действительно, данный юридический кодекс впервые в русском законодательстве неоднократно возвращается к запрету «посулов». Сначала взятки запрещается брать боярам, окольничим, дьякам и судьям вообще в центральных судах (ст. 1): «А посулов бояром, и околничим, и диаком от суда и печалованиа не имати; та-кож и всякому судие посула от суда не имати никому».41 Затем запрет распространяется на низших судебно-полицейских чинов, не-дельщиков (ст. 33 и 34): «А неделщиком на суде на боярина, и на околничих, и на диаков посула не просити и не имати, а самимь от порукы посулов не имати» и «А изымав ему татя, не отпустити, ни посула не взяти».42 «Посулы» запрещается брать также представителям местной администрации, наместникам, волостелям и их тиунам (ст. 38): «а посула им от суда не имати, и их тиуном и их людем
39 АСЭИ. Т. 2. № 312. С. 274.
40 Необходимо отметить, что М. В. Корогодина, как представляется, несколько некорректно пытается прямо увязать увеличение с начала XVI в. количества исповедных чинов, содержащих вопросы о «суде по посулам», с изданием Судебника 1497 г. и публичным оглашением запрета на «посульничество» по всем московским владениям (Корогодина М. В. Исповедь вельмож. С. 58-60). Во-первых, исследовательница сама цитирует показательную фразу одного из чинов исповеди, в которой должностные преступления связываются с нарушением заповедей «о судех и о правлении земном по уложению святых отец и по судебнику». Учение церкви о недопустимости иного, кроме как беспристрастного, суда было сформулировано задолго до появления московских судебников и было в основе законодательства любого древнерусского княжества. Во-вторых, сам по себе факт массового появления вопросников «про посулы» еще не говорит о том, что раньше «посулы» считались нормой, точно так же, как появление в исповедном чине в XVII в. вопроса к земледельцу о нарушении им чужих меж и незаконном пользовании чужими угодьями, не является свидетельством того, что в эпоху, например, Ивана Калиты это не считалось уголовным преступлением (Там же. С. 57, 59).
41 Судебники. С. 19; ПРП. Вып. 3. С. 346; РЗ. Т. 2. С. 54.
42 Судебники. С. 23-24; ПРП. Вып. 3. С. 351; РЗ. Т. 2. С. 58.
14
Вестник «Альянс-Архео» № 3
посула от суда не имати же, ни на государя своего, ни на тиуна, ни пошлинником от суда посулов не просити».43 И, наконец, истцам и ответчикам запрещено давать взятки судьям: «О посулех и о послу-шестве. Да велети прокликать по торгом на Москве и во всех городех Московские земли и Новогородцкие земли и по всем волостем запо-ведати, чтобы ищея и ответчик судиам и приставом посулу не сулили в суду, а послухом не видев не послушествовати, а видевши сказати правду...» (ст. 67).44
Но насколько обоснованно говорить об абсолютной новизне этих постановлений, если следующий Судебник 1550 г. практически теми же словами и в той же последовательности снова запрещает «посулы» всем указанным категориям судей и участникам процесса (ст. 1, 32, 53, 62, 68, 99).45 Причем речь идет даже не о формулировке отдельных норм, а о способе их введения в силу. Царский Судебник точно так же, как и ВКС, постановляет: «Да велети прокликати по торгом на Москве и во всех городех Московские земли, и Новогороцкие земли, и Тверские земли и по волостем, чтобы ищеа или ответчик судьам и приставом посулов в суде не сулили». Получается, что отмена «посулов» произошла в середине XVI в. как бы в первый раз. Вспомним также, что великокняжеский Судебник 1497 г. сохранился всего в одном списке. Следовательно, если бы не это счастливое обстоятельство, сейчас общепризнанным считалось бы мнение: взятки судейским в России были отменены только Иваном Грозным, а при его деде и отце «посулы» были вполне допустимой нормой.46
Отметим также факт объединения составителями ВКС в одной статье запрета на «посулы» и «лживое послушество», о недопустимости которого также приказано было объявить «по торгам и волостям». Неужели до конца XV в. на Руси лжесвидетельство было легально?
Таким образом, характер упоминания «посулов» в судебниках 1497 г. и 1550 г. не позволяет утверждать, что до издания первого
43Судебники... С. 24; ПРП. Вып. 3. С. 352; РЗ. Т. 2. С. 59.
44 Судебники. С. 28; ПРП. Вып. 3. С. 357; РЗ. Т. 2. С. 62.
45 Судебники. С. 141, 150, 157, 161, 163, 176.
46 Стремление историков, занимавшихся Судебником 1497 г., оттенить значение объекта своих исследований естественно и оправданно, но таким же правом обладают и другие ученые, исследующие, в том числе, и еще более поздние законодательные акты. Вследствие этого, например, было высказано мнение о том, что как «институт обычного права, действовавший со времен феодальной раздробленности», посулы были отменены только Уложением царя Алексея Михайловича (Маньков А. Г. Уложение 1649 г. — кодекс феодального права России. Л., 1980. С. 218. Примеч. 6). Критику такого взгляда см.: Седов П. В. Подношения в московских приказах XVII в. С. 147.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов»...
15
из них «плата судье по договоренности» была дозволена. И, наоборот, отсутствие в более ранних законодательных актах многократных запретов на «посулы» не дает оснований считать, что они были легальны. Ведь ни один древнерусский законодательный памятник не имеет всеобъемлющего характера и к нему нельзя подходить с правилом: разрешено все, что не запрещено.
Перейдем теперь к другому сильному аргументу в пользу легальности «посулов»: их упоминаниям в иммунитетных грамотах, выявленным Ю. Г. Алексеевым. Исследователь, в частности, указывает на текст жалованной грамоты князя Василия Давыдовича СпасоЯрославскому монастырю 1320-х годов: «...А что будет суд спаским людем с моими людьми. судити ему со игуменом в правде по целовании, а вина, посул и пересуд наполы...».47 Привлечен также текст грамоты Дмитрия Донского чернецу Савве 1380-1382 гг.: «И кто имет жити у Савы на тех землех людей, ино тем людем не надобе моя дань никоторая, ни пищая белка, ни ям, ни подвода, ни мыт, ни тамга, ни костки, ни осмничее, ни города делати, ни пересуд, ни правой десяток, ни сена косити, ни коня кормити, ни к станом тя-нути никоторыми пошлинами; ни наместници мои, ни волостели, ни часници мои, ни митрополичи десятилници, ни их тиуни не судят их ни в чем, ни всылают к ним ни по что. А судит свои люди, черньци и белци, Сава сам, или кому прикажет. А будет суд сместной, ини судят вопче, а прибытком и посулом и виною делятся наполы.».48 Ю. Г. Алексеев полагает, что под «посулами» здесь упоминаются добровольные законные подношения.49
Привлечены им также и две грамоты князя Андрея Вологодского Кирило-Белозерскому монастырю 1471 г., в которых имеется одинаковое положение: «А будет суд смесной. знают себе своего манастыр-ского и в правде и в вине и в посуле и в пересуде и во всех судовых пошлинах».50 Можно добавить, что сходные постановления обнаруживаются еще в двух жалованных грамотах XV в.: тверского великого князя Бориса Александровича Кашинскому Сретенскому женскому монастырю примерно 1450 г. («А сплетется монастырьской с городским или с волостным человеком, и игуменья судит с наместником или с волостелем вместе: прав ли, виноват ли монастырьской человек, монастырю и в вине, и в посулех, а волостной — волостелю»)51 и тверского великого князя Михаила Борисовича Троиц-
47 АСЭИ. Т. 3. № 190. С. 204.
48 АСЭИ. Т. 2. № 340. С. 339.
49Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 186-187.
50 АСЭИ. Т. 2. № 191, 192. С. 122-124.
51 АСЭИ. Т. 3. № 118. С.155.
16
Вестник «Альянс-Архео» № 3
кому Калязинскому монастырю 1483 г. («А сплететца... прав ли виноват ли слободцкой человек монастырю в вине и в посуле, а исцево доправят на виноватом»).52
При анализе этих мест несудимых грамот важно, однако, учитывать, что «посулы» здесь ставятся прямо посередине списка судебных штрафов и пошлин. Причем наименования у соседей «посулов» очень примечательны: «вина» и «пересуд» это переносные названия, получившиеся в результате семантического сдвига, расширения значения лексем. «Вина» была наиболее распространенным названием для штрафа за «вину», то есть за различные провинности, проступки и преступления. «Пересуд», в свою очередь, был пошлиной за совершение особого судебного действия «пересуда» или пересмотра дела. Такое соседство, разумеется, не является решающим аргументом в пользу того, что перед нами уже не «посул»-взятка («вознаграждение по договоренности»), а «посул»-штраф за дачу или получение «посула»-взятки. Однако, как представляется, это дает повод задуматься. Тем более, что «виной» и «пересудом» список подобных семантических сдвигов в древнерусской правовой лексике не исчерпывается.
Характерным было, например, расширение значения слова «душегубство». От обозначения любого убийства, доведения до самоубийства и действий, повлекших за собой гибель плода в чреве матери, эта лексема прошла путь до обозначение штрафа за убийство. При этом промежуточными «остановками» были обозначение сначала убийства, уголовно преследуемого (например, исключающего убийство раба его господином), а потом судебного процесса по делу об убийстве.53 «Посул» мог пройти именно такой путь: абстрактное обещание вознаграждения за любую работу или услугу — обещание вознаграждения за нарушение закона — любая взятка — судебные действия по расследованию факта взятки — штраф за взятку. С учетом того, что в иммунитетных грамотах мы имеем дело уже с финальным итогом поэтапного семантического сдвига, законодательное запрещение «посулов» и их судебное преследование должны были начаться, как минимум, за несколько десятилетий до составления цитированных жалованных актов.
Причина же появления особого штрафа за «посульничество» могла заключаться в том, что его размеры и принципы начисления отличались от обычной «вины». Так, согласно Судебнику 1550 г., с судьи,
52 АСЭИ. Т. 3. № 158. С. 174.
53 Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.). Т. 3. М., 1990. С. 108; СРЯ. Вып. 4. М., 1977. С. 390.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов»...
17
принявшего за взятку неправосудное решение, все пошлины взыскивались в тройном размере.54
На то, что перед нами упоминания именно штрафов за «посул», а не сам «посул», указывает и порядок их распределения при смес-ном суде. Приведенные две грамоты XIV в. говорят о его разделе «наполы», а грамоты XV в. — отдают все судовые пошлины, причитающиеся с истца или ответчика, правого или виноватого, той стороне, которой он подсуден (на чьей земле он живет). Подобная операция не представляет трудностей со штрафами, порядок начисления которых четко оговорен. Однако, даже с точки зрения сторонников легальности «посула», он имеет в себе элемент «добровольности» и «договорности», и, следовательно, — неопределенности по величине. С учетом этой разницы участники судебного процесса оказывались бы перед существенной проблемой раздела «посулов»-взяток («добровольных вознаграждений»).
Если отказаться от учета обязательного только в теории равенства судей в смесном суде, то очевидно, что в каждом конкретном случае на практике могло возникнуть три ситуации. По объективным и субъективным причинам, решающую роль мог играть или местный волостель, или монастырский приказчик, или их вес на процессе мог быть примерно равен. В последнем случае предписанное правило распределения «посула»-взятки не вызывало бы больших вопросов. Но в первых двух трудности возникли бы неминуемо. Участникам процесса не имело смысла давать «добровольное вознаграждение» тому, кто не имел влияния на вынесение судебного решения. По крайней мере, не имело смысла давать обоим судьям равный «посул». Князья же настоятельно предписывали давать «посул» в равных долях или только своему судье. Если же «сутяги» по своему «недоразумению» дают «заслуженную плату» не тому судье, то последний должен был, надо понимать, вернуть своему коллеге «посул», ставший теперь уже «платой незаслуженной».
Мы разобрали самые сильные, как предполагалось, аргументы в пользу легальности «посулов» до 1497 г. Остальные формулировки источников, содержащие упоминание «посулов», допускают разное толкование. Рассмотрим каждый отдельный случай.
Одно из положений Двинской уставной грамоты (ст. 6) гласит: «...а самосуд то: кто, изымав татя с поличным, да отпустит, а собе посул возмет, а наместники доведаются по заповеди, ино то самосуд, а опрочь того самосуда нет».55 Другое место грамоты (ст. 8) говорит
54 Судебники. С. 141-142.
55 ПРП. Вып. 3. С. 163, 192.
18
Вестник «Альянс-Архео» № 3
следующее: «...А железного четыре белки, толко человека скуют, а не будет по нем поруки; а более того дворянину не взяти ничего; а черес поруку не ковати; а посула в железех не просити; а что в же-лезех посул, то не в посул».56 Ю. Г. Алексеев отмечает, что здесь «посулы» запрещены. Вместе с тем историк полагает, что нельзя только входить в сделку с вором и вымогать взятку у человека, закованного в железо.57
По поводу такого толкования ст. 6 ДУГ возразить нечего. Однако важно заметить, что здесь «посул» выступает в качестве отягчающего обстоятельства, что уже само по себе примечательно и на что уже обращал внимание А. А. Зимин.58
Интерпретация же ст. 8 вызывает вопросы. Говоря о том, что она подразумевает всего лишь запрет на вымогательство «посула» у арестованного человека, мы должны признать, что он сформулирован странно. Сказуемое «не просити» здесь указывает на то, что вначале идет запрет на получение «посула» судебным приставом («дворянином»). Затем, если исходить из толкования Ю. Г. Алексеева, «дворянину» еще раз напоминают, что «посул», взятый с закованного арестанта, не будет засчитываться за легальный «посул», но будет признан незаконной взяткой. Повтор, однако, излишен.
Важно и еще одно обстоятельство, которое пока не получило отражения в литературе. В ст. 8 мы сталкиваемся с расширением значения слова «посул», с семантическим сдвигом. Фраза «а что в железех посул, то не в посул» говорит о том, что существует четкое противопоставление «посула в железех» просто «посулу», причем последний из них первичен, поскольку не требует дополнительного определения. Сразу возникает вопрос, который из них хуже с точки зрения закона?
Если исходить из того, что здесь снова запрещается «дворянину» вымогать «посул» у арестованного, то «посул в железех» хуже просто «посула». Но неизбежно возникает следующий вопрос: как в этом случае мы определим то, к чему нужно приравнять «посул в железех», все-таки взятый приставом, несмотря на прямой запрет ДУГ? Ведь древнерусские источники по истории права XIV-XVII вв. не знают более «страшного», чем «посул», термина для определения денег и других ценностей, полученных судьей, подьячим или приставом за нарушение ими закона и своих должностных обязанностей. Равным образом, не существовало более тяжкого преследуемого за-
56 ПРП. Вып. 3. С. 163, 193-194.
57Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 187.
58 ПРП. Вып. 3. С. 192.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов»...
19
коном преступного действия при исполнении судебных или следственных функций, чем принятие «посула» в сочетании с неправосудным решением. Так к чему приравнивается «посул», полученный от арестованного подозреваемого? Ведь если мы принимаем то, что фраза «а что в железех посул, то не в посул» является простым разъяснением фразы «а в железех посула не просити», мы должны найти в источниках указание на что-то иное, «преступное», к чему приравнивает законодатель такой «неправомерный посул».
Попробуем теперь проверить возможность того, что «посул в железех» мог быть лучше просто «посула». Такая ситуация возможна, если данная клаузула относится не к «дворянину»-приставу, а к человеку, оказавшемуся в «железех». Иначе говоря, переводить ее нужно следующим образом: «если арестованный даст посул-взятку приставу и это станет известно властям, он освобождается от судебного преследования, поскольку тяжелые условия содержания в кандалах, особенно если он закован в них приставом с целью вымогательства взятки, являются для него смягчающим обстоятельством».59 В пользу подобного прочтения говорит то, что вся заключительная часть ст. 8 концентрируется именно на защите прав арестованного, а не судебно-полицейского чиновника: запрещается брать пошлину за арест свыше установленной нормы, запрещается арестовывать человека, если у него есть поручитель, запрещается заковывать арестованного в «железа» ради вымогательства взятки. В продолжение этого ряда вполне логичным выглядит освобождение арестованного от ответственности за дачу «посула», сделанного в кандалах.
Для признания допустимости нового перевода-толкования большое значение имеет возможность трактовать формулировку «не в посул» как указание на приобретение «посулом» значения преследуемого по закону деяния. В связи с этим вспомним, что в разобранных выше несудимых грамотах мы, скорее всего, имеем дело с «по-сулами»-штрафами. Таким образом, в Двинской уставной грамоте обнаруживается искомое промежуточное значение «посула»-преступ-ления.
Конечно, возразить на это можно, например, тем, что только в Судебнике 1550 г., по устоявшемуся мнению, вводится ответственность за получение должностным лицом взятки, а ответственность за дачу взятки отсутствовала в допетровском праве.60 Однако выше
59 Целесообразность использования максимально развернутого перевода-толкования статей древнерусских правовых памятников была прекрасно продемонстрирована О. Г. Усенко (Усенко О. Г. О методологии изучения «Русской правды» // Вестник Тверского гос. ун-та. Серия: История. Вып. 1. № 20 (48). С. 80-94).
60 Судебники. С. 141-142.
20
Вестник «Альянс-Архео» № 3
нами уже была показана легковесность опоры на тезис о первом упоминании какой-либо нормы при работе с древнерусскими правовыми источниками. В любом случае, как видим, возможны, по крайней мере, два прочтения ст. 8 Двинской уставной грамоты.
В Псковской судной грамоте содержатся следующие положения: «А тайных посулов не имати ни князю, ни посаднику» (ст. 4) и «А кто почнет на волостелех посула сачить да и портище соимет или конь сведеть, а молвить так: „в посуле есми снял или конь свел“, — ино быти ему в грабежи, хто в посули снял или коня свел» (ст. 48).61 А. А. Зимин и Ю. Г. Алексеев полагают, что в первом случае речь идет о запрещении только «тайных посулов».62 Такой подход уже подвергался критике. Как было отмечено в одном из комментариев к публикации источника: «сочетание тайный посул ... имеет ... цель усилить смысл запрета, а не противопоставить тайный, запрещенный законом посул явному, вполне дозволенному».63 Однако, допустим, что «посул» был «неопределенным по размеру законным вознаграждением судье». Попробуем теперь смоделировать «открытый (явный) посул» как противоположность «тайному посулу»: один из истцов начинает вдруг в ходе судебного заседания громко и недвусмысленно «сулить» судье, затем второй истец или «поднимает ставки», или, вздохнув, признает свое поражение и смиренно дожидается исхода процесса. Так давать «посулы» можно. Вечером же накануне или скрытно от посторонних глаз — нельзя. Это — «тайный посул».
Относительно статьи «о сочении посула на волостеле» Ю. Г. Алексеев считает, что «в грабеже» оказывается тот, кто пытается отобрать данное ранее в качестве взятки: «посул, раз данный, обратно требовать нельзя».64 Прежде всего, необходимо отметить, что сделанный историком перевод этой статьи совершенно оправдан. Попытки Л. В. Черепнина, А. А. Зимина и некоторых других исследователей интерпретировать текст ст. 48 ПСГ как обвинение в «грабеже» волостеля-«посульника» ошибочны.65 Нарушителем закона, согласно положениям этой статьи, определенно является человек, пытающийся силой забрать с волостеля имущество, которое ранее он передал ему в счет «посула».
61 ПРП. Вып. 2. С. 286, 292.
62Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 187; ПРП. Вып. 2. С. 332.
63 РЗ. Т. 1. С. 347-348.
64Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 187.
65 Мартысевич И. Д. Псковская судная грамота. Историко-юридическое исследование. М., 1951. С. 158-159 (в издании использован перевод ПСГ, выполненный Л. В. Черепниным и А. И. Яковлевым); ПРП. Вып. 2. С. 311, 357; РЗ. Т. 1. С. 367.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов»...
21
В то же время, если с точки зрения грамматики прав Ю. Г. Алексеев, то его резюме «посул, раз данный, обратно требовать нельзя» — явно неправомерно. В данном месте ПСГ говорит о недопустимости самосуда, насильственных действий в подобной ситуации, а сам «посул» от этого не обязательно становится законным. В пользу подобного толкования говорит сравнение ст. 48 ПСГ с другими статьями источника. Показательна, например, ст. 26: «А кто возмет грамоту на своего исца (ответчика. — В. Б.), ино ограмочному (истцу, получившему грамоту. — В. Б.) поимав по грамоте, не мучить, ни бить, поставить перед господою, а ограмочному против своего исца ни би-тися, ни колотися; а толко имет сечися, или колотися, да учинит го-ловшину, — ино быти ему самому в головшине».66 Сходный характер имеет ст. 67: «А истец, приехав с приставом, а возмет что за свои долг силою, не утяжет своего исца, — ино быти ему у грабежу, а грабеж судить рублем, и приставное платить виноватому».67 Задача всех трех статей — оградить ответчика, в том числе и «посулоимца»-взяточника, от внесудебной расправы со стороны истца.
Обратим также внимание на многозначность термина «посул» в ст. 48 ПСГ в случае принятия сделанного Ю. Г. Алексеевым и совершенно правильного ее перевода.68 Словосочетание «в посуле» здесь явно подразумевает некое судебное разбирательство или, как отмечает сам исследователь, ситуацию, когда потерпевший от действий волостеля предъявляет последнему иск по поводу имевшего место прежде того факта дачи «посула». По аналогии со ст. 26: «да учинит головшину, — ино быти ему самому в головшине», где в начале идет « головщина»-преступление, а затем « головщина»-судебное разбирательство. Таким образом, как и в случае с несудимыми грамотами и ДУГ, перед нами уже, собственно, не сам «посул»-взятка, а «посул» как судебный процесс по поводу состоявшегося ранее факта дачи «посула». Выявлен еще один этап семантического сдвига.
В Новгородской судной грамоте также имеются упоминания «посулов»: «А докладшиком от доклада посула не взять» (ст. 26).69 Как полагает Ю. Г. Алексеев, данное положение касается запрета посула для судей только высшей инстанции.70 Статья, действительно, имеет дело с судьями высшей инстанции, их деятельность она и регулирует, но делать выводы о легальности «посулов» для других судей на ее основе также нельзя.
66 ПРП. Вып. 2. С. 289.
67 Там же. С. 295.
68Алексеев Ю. Г. Псковская судная грамота и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV-XV вв. Л., 1980. С. 14-15.
69 ПРП. Вып. 2. С. 215.
70Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 187.
22
Вестник «Альянс-Архео» № 3
В проекте договора великого князя литовского Казимира с Новгородом запрет на получение «посулов» сформулирован так: «А наместнику твоему судити с посадником ... а пересуд ему имати по нов-городцкои грамоте по крестнои, противу посадника; а опричь пересуда посула ему не взяти».71 По мнению Ю. Г. Алексеева, посул допускается при пересуде, пересмотре дела.72 Но здесь говорится не о судебном действии, а о взимании пошлины за него («пересуд ему имати»), и, кроме этой пошлины («опричь пересуда»), наместнику запрещено брать у участников процесса дополнительную плату по договоренности («посула ему не взяти»). Поведение судей при других судебных действиях остается за рамками данного положения.
Ю. Г. Алексеев, к сожалению, не рассматривал положения новгородско-тверских и новгородско-московских договоров. Между тем, они весьма показательны. В московском противне Коростынского договора 1471 г. говорится: «А кто имет посул давати или кто и почнет имати по концем, и по рядом, и по стам и по улицам у грабеж-щиков и у наводщика и у наездщика, ино взяти на том тои же заклад.» (ст. 26).73 Как видим, перед нами еще один пример наказуемости посулов для обеих сторон за 80 лет до «первичного введения» санкций за это должностное преступление в 1550 г. и при полном отсутствии в допетровском праве прямой формулировки наказания для взяткодателя.74 При этом важно отметить, что данный раздел московско-новгородского докончания связан со ст. 10 и 11 Новгородской судной грамоты и касается только «посулов», которые даются при рассмотрении дел о грабежах и наездах, связанных с разрешением поземельных споров.75 С учетом остроты данных конфликтов штраф («заклад») за «посулы» в таких делах был назначен достаточно высокий: для бояр — 50 рублей, для житьего человека — 20 рублей, а для «молодших» людей — 10 рублей. При этом сама подобная специальная регламентация санкции за частный и особо опасный для тогдашней ситуации в обществе случай лихоимства свидетельствует о том, что наказание за получение «посулов» других категорий было привычным делом и не требовало особых оговорок.
В грамоте новгородцев к тверскому великому князю 1446-1447 гг. несколько раз повторяется положение: «а судити с обе половины по хрестному челованью, а посула не взяти с обе половины.».76
71 ПРП. Вып. 2. С. 248.
72Алексеев Ю. Г. Судебник Ивана III. С. 187.
73 ПРП. Вып. 2. С. 258.
74 Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV-XV вв. Ч. 1. М.; Л., 1948. С. 396.
75 Там же; ПРП. Вып. 2. С. 213, 234, 258, 272.
76 ГВНП. С. 37-38.
Бочкарев В. В. К вопросу о законности «посулов»...
23
А. К. Леонтьев истолковал последнее положение только как запрет получать взятку сразу от двух сторон в процессе.77 Получается прямо-таки фантасмагорическая картина заботы законодателя о соблюдении судьями-взяточниками минимальных приличий: раз берете мзду, то хотя бы только у одного из истцов. Более правомерно чтение данной статьи как запрет на получение взятки и тверским, и новгородским судьей. В пользу этого же говорит употребление устойчивой фразы «с обе половины» в первый раз при взятии обязательства судить и новгородцу, и тверитину по крестному целованью, и во второй раз при взятии с них же обязательства не брать взяток-«посу-лов».
Таким образом, за исключением «пошлинного устава» «Записи что тянет душегубством к Москве», нет ни одного свидетельства официальных источников XIV-XV вв., которое можно было бы признать «позитивным» для практики суда по «посулам». Везде он либо упоминается с осуждением или запретом, либо перед нами упоминания судебного процесса по факту дачи «посула» или штрафа за дачу «посула», то есть, вопреки устоявшемуся мнению, можно констатировать, что не только «посульничество» было запрещено, но у нас имеются и достаточно многочисленные указания на существование судебного преследования дачи и получения «посулов».
В то же время «губная московская запись» с ее подробной росписью кому, когда и сколько давать «посулов» стоит многого. Против данных «Записи что тянет душегубством», как уже было показано, не пошли ни М. Ф. Владимирский-Буданов, ни Л. В. Черепнин. В случае признания «правительственного характера» содержащихся в «Записи» предписаний о распределении «посулов», многие предложенные в статье трактовки показаний других источников существенно «потеряют в весе».
Однако никто до сих пор даже не попытался обосновать официальный характер «Записи», который совершенно неоправданно принимается за аксиому, не требующую доказательства. Между тем, почему анонимная сводка нескольких разнородных заметок об особенностях судопроизводства во владениях московских князей должна непременно быть продуктом законодательной деятельности Кали-товичей? Она вполне может быть признана и частным судебным руководством, плодом потребности бояр, тиунов и дьяков в справочных материалах, отражающих запутанные принципы определения подсудности в Москве и прилегающих уездах. При этом подобное частное юридическое руководство могло отражать не только офици-
77 Леонтьев А. К. Право и суд. С. 47.
24
Вестник «Альянс-Архео» № 3
альное законодательство, но и судебную практику, в том числе те ее элементы, которые находились в прямом противоречии с духом и буквой закона. К тому же ее «статья 4», как раз и содержащая уникальные позитивные упоминания «посулов», имеет характер дефектного текста, переплетения нескольких разновременных вставок, сделанных, как минимум, тремя людьми, и часть положений которых определенно утрачена.78
78 Бочкарев В. В. К изучению «Записи что тянет душегубством к Москве» // ДРВМ. 2013. № 3 (53). С. 22-23.
