CC BY
77
TERRA ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1 Часть 2
К ВОПРОСУ О ВЗАИМОСВЯЗИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РОСТА, ИНСТИТУТОВ И ПОЛИТИКИ
САЛЫЕВ В.Р.,
кандидат экономических наук, доцент, Всероссийский заочный финансово-экономический институт филиал в г. Челябинске,
e-mail: [email protected]
В статье рассматривается взаимосвязь между темпами и качеством экономического роста, институциональными изменениями в обществе и особенностями политической системы страны. Особое внимание уделено факторам экономического роста и причинам расхождений между потенциальными и реальными темпами роста.
Ключевые слова: экономический рост; институты; институциональные изменения; экономическая политика; политическая система.
The article examines mutual connections between paces and quality of economic growth, institutional changes in society and common features of political system of the state. The author pays possible attention to factors of economic growth and reasons of disparity between potential and real paces of the growth.
Keywords: economic growth; institutions; institutional changes; economic policy; political system.
Коды классификатора JEL: F43, o47.
Двадцать один год прошел с тех пор, как мир стал свидетелем развала социалистического лагеря стран Восточной Европы, и больше двадцати лет назад перестал существовать Советский Союз.
Несмотря на то что эти события происходили с незначительным временным разрывом, в первом десятилетии нового тысячелетия образовался значительный разрыв между Центральной и Юго-Восточной Европой и странами Балтии (ЦВЕ), с одной стороны, и Содружеством Независимых Государств (СНГ), с другой. Судя по официальным данным, в ЦВЕ после спада переходного периода наблюдался рост валового внутреннего продукта (ВВП), который уже к 1998 г. вернулся к уровню 1990 г., а в 2008 г. превзошел его на 9%. Однако в СНГ ВВП составил в 2000 г. лишь 63% от уровня 1990 г., а в 2008 — 80% в сравнении с тем же 1990 годом [5].
В начале нулевых годов каждый пятый человек в СНГ был вынужден бороться за выживание, имея менее чем 2,15 долл. США в день, что является обычной чертой бедности. За десять лет до этого менее одного из каждых 25 человек жили в подобной полной нищете. В то время как во многих странах Центральной Европы практически не происходит абсолютного ухудшения положения людей в контексте дохода на таких уровнях, в Таджикистане сфера распространения подобного лишения людей дохода составляет 68%, в Киргизской Республике — 50% и в Армении — 40%. Если в Центральной Европе с наступлением переходного периода имел место лишь едва заметный рост неравенства, то в таких странах СНГ, как Армения, Киргизская Республика и Россия неравенство достигло таких огромных масштабов, что эти государства теперь «соперничают» со странами, в которых наблюдается самый высокий уровень неравенства в мире (рис.1)
■ 1987-1990 □ 2007-2009
Рис.1. Коэффициент Джини (в %). Источник: Всемирный банк [5]
© В.Р. Салыев, 2012
Чем объяснить столь существенное различие в уровне жизни населения этих стран? Возникает соблазн объяснить рост неравенства проведением реформ и процессом либерализации. Однако подобное объяснение не будет всеобъемлющим. Несмотря на то что неравенство выросло почти повсеместно, страны, преуспевшие в проведении реформ, в конечном счете, чаще добиваются равенства, а не неравенства, если сравнить их результаты с результатами, имеющимися в странах, добившихся меньших успехов в проведении реформ. Подобное различие нельзя объяснить исключительно наличием разных условий в отдельных странах к началу переходного периода.
Скорее, как показывают результаты одного из последних исследований Всемирного банка, причиной увеличения неравенства в ЦВЕ во многом является позитивное развитие событий: получение больших доходов при наличии образования, снятие ограничений на размер заработной платы и появление возможности увеличения доходов в результате взятия на себя риска и занятия предпринимательской деятельностью.
Опыт СНГ носит совершенно иной характер. Растущий разрыв в оплате труда в зависимости от образовательного уровня и снятие жестких ограничений на размеры заработной платы объясняют рост неравенства лишь в небольшой степени. В Армении, Грузии, Киргизской Республике, Молдове и России разница в доходах в связи c наличием образования является причиной менее 5% неравенства, по сравнению с 20% в Словении и 15% в Венгрии и Польше. Причины небывалого роста неравенства следует искать в другом:
в глобальном распространении коррупции и преобладании стремления к получению незаработанных доходов. В СНГ существует стойкая взаимосвязь между увеличением масштабов коррупции и ростом неравенства (а также ростом масштабов бедности);
в захвате государственной власти узкими влиятельными деловыми или политическими кругами, обладающими особыми правами и интересами, которые изменили политику таким образом, чтобы она служила их выгоде, что часто дорого обходится всему обществу;
в разрушении в результате коррупции системы заработной платы в формальном секторе и в исчезновении возможностей для создания новых рабочих мест и получения дохода. Система заработной платы на старых местах работы разрушилась, или же зарплата не выплачивается вовсе, а новые формальные благоприятные возможности получения работы сводятся на нет. Широкие слои населения, за исключением немногих людей, находящихся в привилегированном положении, обычно «прикована» к тому или иному месту работы, на котором выплачивается низкая заработная плата (а иногда она вообще не выплачивается). Для того, чтобы хоть как-то свести концы с концами, люди пополняют свои доходы с помощью различных форм самостоятельной занятости в качестве мелких собственников: большая часть подобной занятости представляет собой работу на своем небольшом приусадебном участке лишь для того, чтобы прокормиться. На всей территории СНГ доходы, получаемые с таких небольших приусадебных участков и огородов, составляют от 40 до 70% общего заработка домашних хозяйств.
Существенные отличия можно обнаружить и в темпах экономического роста стран этих двух групп. Все страны прошли через спад, связанный с началом переходного периода, что привело к снижению реального ВВП по сравнению с уровнем 1990 г. на почти 15% в ЦВЕ и более чем на 40% в СНГ.
Среди стран ЦВЕ в Венгрии, Латвии, Польше, Словении и до некоторой степени в Эстонии и Литве наблюдался период в несколько лет, в течение которого происходил непрерывный рост. В отличие от стран ЦВЕ, рост в Болгарии и Румынии был резко прерван серьезными макроэкономическими кризисами, причиной которых явилось недостаточное проведение структурных реформ в середине 1990-х гг., а ВВП в этих странах в 2008 г. составил четыре пятых своего уровня 1990 г. Чешская Республика прошла через тот же опыт, который, правда, носил менее тяжелый характер: в период 1997-1999 гг. наблюдалось сокращение ВВП в связи с наличием макроэкономического кризиса, вызванного недостаточностью структурных преобразований. Кроме того, Чешская Республика была в Центральной Европе единственной страной, которой к 2000 г. не удалось достичь уровня ВВП 1990 г.
В СНГ в таких рано вступивших на путь реформ странах, как Армения, Грузия и Киргизия, уровень ВВП которых резко снизился, а также в таких отказавшихся от проведения реформ странах, как Беларусь и Узбекистан, где снижение уровня ВВП было меньше, за последние пять лет имел место рост экономики. Однако в России, не считая краткосрочного подъема в экономике в 1997 г., не наблюдалось экономического роста до 1999 г., а на Украине рост экономики не возобновлялся до 2000 г.
Наличие больших различий в характере и промежуточных результатах переходного периода между странами этого региона поднимает следующие вопросы:
почему в одних странах с переходной экономикой рост происходит быстрее, чем в других странах, находящихся в процессе трансформации?
в какой степени подобные различия можно объяснить выбором экономической политики, а не обстоятельствами и условиями, имевшими место на начало переходного периода, или внешними экономическими потрясениями?
На определенном уровне зрелости экономические механизмы определяют долгосрочность экономического роста. Основная причина самовоспроизводящегося роста — объективное желание производителей максимизировать прибыль, а потребителей — лучше жить. В долгосрочном плане этого нельзя достигнуть путем перераспределения остающегося на прежнем уровне национального дохода. Требуется рост производства.
Определим, что можно отнести к основным источникам экономического роста на современном этапе структурной трансформации? Прежде всего необходимо учитывать два главных фактора. Первый — это последовательное увеличение эффективности распределения на основе оптимального использования ресурсов.
Одно из серьезных различий между странами с переходной экономикой, находящимися в эпицентре глубоких структурных и институциональных реформ, и развитыми странами заключается в следующем. В развитых странах годовой
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1 Часть 2
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1 Часть 2
темп роста ВВП в 1-2% достаточен для стимулирования занятости и уменьшения безработицы, в то время как в странах ЦВЕ и СНГ без специальных мер, направленных на борьбу с безработицей, занятость не начнет увеличиваться, пока темпы роста ВВП не приблизятся к 4%. Очевидно, что эффективность распределения ресурсов в развитых странах — выше.
Второй фактор роста — возрождение после периода глубокого спада, обусловленного трансформационным шоком и рецессией, склонности к сбережениям и накоплению капитала. Увеличение накопления необходимо для поддержания на высоком уровне долгосрочной динамики экономического роста особенно в ситуации, когда много резервов, лежащих на поверхности и ставших доступными в ходе трансформации, оказываются исчерпанными. Требуется не только стимулировать внутреннее сбережение, но и привлекать — в открытой экономического среде — иностранные накопления в форме капиталовложений и прежде всего в форме прямых инвестиции. Последние создают новые производственные мощности, которые часто резко повышают конкурентоспособность экономики страны-реципиента и ее экспортный потенциал, таким образом способствуя экономическому росту, ориентированному на экспорт. Конечно, подобный тип развития в еще большей степени зависит от других факторов, в первую очередь от обменного курса и таможенной политики и т.д., но роль прямых иностранных инвестиций в создании капитала и современных производственных мощностей нельзя преуменьшать.
Конечно, и при плановой экономике склонность к сбережениям была значительной, иногда даже слишком. Прежний тип экономической системы характеризовался очень высокой нормой накопления инвестиций, но в отличие от рыночной экономики сбережения при социализме были зачастую вынужденными.
В долгосрочной перспективе эффективность использования наличного капитала должна постоянно увеличиваться, в то время как темпы инвестиций могут и должны расти в пределах, установленных барьером потребления. Следовательно, через несколько лет — безусловно, не позднее, чем через одно-два десятилетия — единственным доступным способом ускорить темпы экономического роста будет повышение эффективности при ограничении относительного бремени, возлагаемого на национальный доход накоплением, то есть доля инвестиций в ВВП не должна больше возрастать. Только тогда мы сумеем вступить в фазу действительно интенсивного роста (используя терминологию прежней эры) в отличие от периода доминирующего сегодня экстенсивного роста.
Крах начала 1990-х годов и переходная депрессия всех 90-х годов, последовавшая за ним, свидетельствовали о том, что односторонняя ориентация на либерализацию (цен, торговли) и приватизацию при игнорировании важной роли создания институтов для эффективного функционирования и развития рыночной экономики обошлась обществу очень дорого. Подобный рецепт, безусловно, недостаточен для создания динамично развивающейся рыночной экономики [3]. Что еще хуже, утраченные объемы производства невосполнимы, а социальные издержки в виде массовой безработицы и маргинализации огромны.
Уже никто не ставит под сомнение роль институтов. В большинстве случаев не все оказалось так просто: действительно, старые институты должны быть разрушены или отмереть, но их место призваны занять новые институты, создание которых — кропотливый процесс, требующий постоянного вмешательства государства, которое само является одним из важнейших институтов в процессе фундаментальных перемен [2].
Но что же такое институты? В узком смысле это правила экономической игры — в данном случае рыночной игры, установленные законом и организациями, которые обеспечивают соблюдение этих правил всеми экономическими субъектами, используя стимулы, вознаграждения и наказания («кнут и пряник»).
Институты в широком смысле слова, включающие рыночную культуру и менталитет. С этой точки зрения институты не только создаются или учреждаются; им также приходится обучаться.
Изменения в менталитете в ответ на вызовы системной трансформации, которая отнюдь не ограничивается экономической сферой, но затрагивает также политическую, социальную и культурную, происходят медленно. В середине 1990-х годов А. Ослунд пришел к выводу, что Россия уже превратилась в страну с рыночной экономикой, но люди этого еще не осознали.[4] На что другой известный экономист — Г. Колодко — возразил: «...если население не может с достаточной ясностью понять природу и механизмы рыночной экономики и, следовательно, не одобряет проводимую политику, то это еще не рыночная экономика, а экономика, находящаяся в процессе перехода к рынку» [1].
Подобные задержки в принятии новых институтов, природа которых носит отчасти организационный, отчасти культурный, а говоря шире — цивилизационный характер, замедляя процесс достижения «критической массы» рыночной культуры, выступают одним из главных факторов (помимо наличия материальной инфраструктуры и финансового капитала), ограничивающих темпы экономического роста.
Не удастся лучше использовать наличный социальный, человеческий, финансовый и основной капитал, если ощущается нехватка институционального капитала. Следовательно, требуется двойственный подход. С одной стороны, нужно стремиться все время поддерживать эволюцию институтов в желаемом направлении (что включает их формирование, структуру, созревание и обучение), а с другой — надо терпеливо ждать формирования «критической массы», в то же время стимулируя этот процесс посредством мягкого убеждения людей в необходимости двигаться вперед. Насильственные меры здесь не помогут.
Социальное восприятие экономических преимуществ, связанных системной трансформацией и экономическим ростом, было в лучшем случае осторожным. Большие группы населения постсоциалистических стран оказались менее оптимистичными или более пессимистичным в оценке реальности, чем их так называемые элиты, включенных в публичную деятельность экономистов.
Сравнение качества жизни в восприятии населения различных стран и соответствующих уровней удовлетворенности/неудовлетворенности дает удивительные результаты. С учетом девяти факторов — дом, семья, район, здоровье, общественная жизнь, личная безопасность, работа, доход и здравоохранение — оказывается, что среди старых членов Европейского союза (ЕС-15) наиболее высокие показатели удовлетворенности жизнью отмечаются в Дании и Австрии
(соответственно 91 и 89%), а самые низкие — в Италии и Португалии (70% и 71%). Наиболее значительные факторы в этих оценках — удовлетворенность домом, семьей, общественной жизнью и районом. Среди юных членов Европейского союза (ЕС-10) наибольшая удовлетворенность жизнью отмечается в Словении (81%, что выше, чем в Великобритании, Германии, Испании, Италии и Португалии) и Чешской Республике (70%). Замыкают список Литва (59%) и Латвия (55%) [5].
В постсоциалистических странах относительно низкий уровень удовлетворенности жизнью предопределен главным образом экономическими факторами, такими, как условия труда, заработок и доступ к медицинским услугам, что нужно учитывать при выработке долгосрочной экономической политики. Бросается в глаза, что качество жизни самое низкое там, где жизненные стандарты определяются политикой, и относительно высокое там, где политика не может нанести много вреда, поскольку люди сами о себе заботятся.
Если общество оценивает ситуацию, в которой оно находится, хуже, чем следует из беспристрастного анализа экономических и социальных показателей, тем более нужно двигаться вперед быстрее. Тогда экономическая политика должна быть подчинена этому императиву. Никто уже не сомневается в ключевой роли институтов, но не менее важна и политика.
С учетом огромного разрыва в объемах производства и уровнях жизни между новыми членами ЕС и богатыми странами каждая доля процентного пункта и каждый квартал увеличения ВВП сказываются на масштабах экономического роста. В конечном счете длительный период складывается из коротких временных отрезков, и приросты производства тем больше (в абсолютных значениях), чем выше был начальный уровень. Соответственно программа избыточной стабилизации и чрезмерное «охлаждение» экономики не только дорого обошлись в прошлом (нынешний ВВП России примерно на 40% ниже, чем мог бы быть, если бы эти ошибки в экономической политике не были допущены), но также негативно скажутся на будущем. Поясним эту мысль. Если принять, что сегодняшний стартовый уровень душевого ВВП (с учетом ППС) равен 8000 $., то через 15-25 лет он составит соответственно 12 464 и 16 750 $. при среднегодовом темпе роста 3%, 16 631 и 27 091 $. — при 5%. Если показатель темпов роста будет колебаться вокруг последней величины в течение жизни одного поколения (примерно 25 лет), даже разница в одну тысячную имеет значение, поскольку за четверть века она дает 400 долл. дополнительного дохода. Поэтому ставки высоки.
Как было показано, институты не заменяют политику, но способствуют ее успешной реализации с точки зрения экономической динамики. В данном контексте мы толкуем политику по-разному, концентрируясь в большинстве случаев на ее публичных аспектах. Однако подобно тому, как существует «серая» (теневая) экономика, которая с трудом поддается контролю, есть и «серая» (теневая) политика. Она изучена еще хуже, чем ее экономический аналог.
Реальные решения принимаются после неформальных обсуждений, которые учитывают политический расклад и положение различных групп интересов, в то время как официальная политика выступает лишь формальным и публичным инструментом реализации достигнутых где-то договоренностей. Очевидно, масштабы «серой зоны» в политике зависят от зрелости институтов, с одной стороны, демократического государства и гражданского общества, а с другой — рыночной экономики.
Что же тогда такое экономическая политика? Ее следует рассматривать как способность разрешать крупномасштабные социальные проблемы на экономической основе. Другими словами, это умение вовлечь в специфическую игру всех субъектов либерализованной рыночной экономики. Цель этой игры — поддерживать максимально возможные темпы экономического роста и распределять его плоды справедливым, то есть социально приемлемым способом. Что справедливо, а что нет, определяют настроения в обществе, а не суждения экономистов или политиков. В конечном счете решения по таким вопросам должны приниматься в парламенте при работе над законами, бюджетом и другими вопросами, связанными с налоговой системой, финансовыми трансфертами и социальной политикой.
Политика, особенно большая часть ее «серой зоны», отнюдь не всегда подчиняется задачам достижения общего блага и общественных интересов и, следовательно, стимулировать экономический рост. Более того, иногда она может его даже тормозить.
Всегда присутствует и такой аспект политики, как борьба за власть — одни пытаются остаться во власти, другие — ее получить, что негативно сказывается на экономической динамике, ведь нередко блокируются решения, способствующие развитию и проведению ориентированны на ускорение роста структурных реформ.
Таким образом, ответ на поставленный вопрос о причинах разрыва между темпами роста различных стран, находившихся изначально в практически одинаковых стартовых условиях одновременно и тривиален, и логичен: этот разрыв обусловлен дефектами избранной экономической политики в отличие от той, которая могла бы проводиться в имеющейся структурной, институциональной и культурной среде.
В то время как пассивные комментаторы (наблюдатели и критики) в целом согласны с тем, что существует иная, более быстрая (или потенциальная, в нашей терминологии) траектория роста, активные участники не придерживаются единого мнения. Некоторые утверждают, что уже в краткосрочной перспективе возможно повышение темпов роста, другие с ними не согласны. Что еще хуже, относящиеся к активной группе обычно не способны прийти к определенному консенсусу по поводу рекомендуемого курса и методов действий. Интересно, что подобный феномен наблюдается во всех странах, даже характеризующихся самой современной структурой экономики и наиболее зрелыми рыночными институтами, включая США. Но дело здесь заключается не только в конфликте различных позиций: главная проблема состоит в том, что принимаемые ими меры часто плохо скоординированы, а достигнутые компромиссы лишены творческого содержания. Сам термин «экономическая политика» поднимает многочисленные вопросы, требующие постоянного обсуждения.
Во-первых, чтобы обеспечить положительные результаты, политика должна основываться на видении и в то же время быть свободной от иллюзий. Долгосрочное видение должно быть одновременно амбициозным и реалистичным, выступая в качестве указателя правильного направления развития общества и пути удовлетворения его чаяний. Это видение должно стимулировать их формирование, но в то же время ограничивать чаяния разумными рамками, чтобы их можно было со временем удовлетворить.
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1 Часть 2
ТЕRRА ECONOMICUS ^ 2012 ^ Том 10 № 1 Часть 2
Во-вторых, политика должна основываться на теории, объясняющей механизмы функционирования экономики и ее роста. Плохая теория может служить базисом лишь плохой политики. Хорошая политика может быть сформулирована и реализована только на основе хорошей экономической теории. В условиях постсоциалистической трансформации требуется разработка собственной специфической экономической теории. Современные экономисты стран бывшего соцлагеря располагают лишь отдельными элементами экономической теории, некоторыми эмпирическими результатами и фрагментами дискуссий. Это особенно остро ощущается в условиях постсоциалистической трансформации.
Но главная проблема состоит в том, что существует много противоречащих друг другу экономических подходов, которые вполне могут завести в тупик. Особенно деструктивный характер в нашей постсоциалистической реальности носят попытки сочетать левые идеи социал-демократического духа с элементами неолиберальной экономики, вырванными из контекста теории, применимой к существенно отличному миру капитализма.
В-третьих, многообразие подходов скрывает множество интересов. За конфигурацией конфликтующих интересов нужно наблюдать еще внимательнее, чем за изменениями теории, чтобы понять почему побеждают те или иные подходы. Ведь на самом деле важны различающиеся интересы, а не взгляды. В конечном счете доминируют некие интересы, а не позиции. В данном контексте интересы первичны, а взгляды вторичны. Последние часто являются объектом купли-продажи и даже интеллектуальной коррупции.
Хорошая иллюстрация сказанному — лоббирование перехода к плоскому налогообложению — идеи, ошибочной теоретически и вредной практически. Она неверна с точки зрения, как возможности стимулирования национальных инвестиций, так и обеспечения социально справедливого перераспределения дохода. Эти два аспекта неразделимы, поскольку переход к плоскому налогообложению всегда означает передачу определенной величины чистого дохода от бедных богатым. Прошедшие 20 лет переходного периода убедительно это подтвердили. Подобная политика заметно усиливает торговый дисбаланс, стимулируя импорт дорогих товаров, предметов роскоши и отток капитала. Об этом свидетельствует российский опыт последних лет. Плоское налогообложение не только несправедливо, оно прежде всего оказывает дестабилизирующее воздействие, подрывая эффективное производство, а значит, негативно влияя на перспективы экономического роста. Разрыв между бедными и богатыми будет увеличиваться и дальше
Наконец, в-четвертых, политика во всех областях, включая экономику, выступает искусством компромисса. Нужно всегда стремиться находить творческий консенсус, сочетающий необходимое с возможным, примиряющий противоречащие интересы общества, разрешающий конфликты между кратко- и долгосрочными интересами специфических социальных групп, между потребностями государства регионов, между налогоплательщиками и получателями средств из бюджета, между потребителями и производителями.
Проведение хорошей экономической политики при любых структурных, институциональных и культурных условиях становится возможным, потому что она должна им соответствовать. Конечно, по той же причине политика может быть неоптимальной или вообще никуда негодной. Даже если некая политическая концепция действительно «сработала» на практике, например, в Южной Корее, это еще не означает, что результаты ее применения в условиях России или Украины окажутся такими же успешными. Здесь главная причина в неадекватности предлагаемых политических инструментов существующим институтам. Оценивать политику всегда нужно исходя из конкретных условий и только с учетом ее специфики.
Если наша краткосрочная политика ограничена существующими институциональными условиями, в долгосрочной перспективе мы можем превратить их в фактор, стимулирующий рост производства и социально-экономическое развитие. Но для успешного проведения подобной политики требуются иные знания и навыки, чем для корректировки налогов и процентных ставок в целях увеличения инвестиций, использования механизмов бюджетных ассигнований для улучшения экономического климата.
ЛИТЕРАТУРА
1. Колодко Г.В. Глобализация и перспективы развития постсоциалистических стран. М.: Магистр, 2011.
2. Корнаи Я. Путь к свободной экономике: десять лет спустя (переосмысливая пройденное) //Вопросы экономики. 2000. № 12.
3. Норт Д. Институты и экономическая теория: Достижения новой институциональной экономической теории. СПб.: Изд. дом С.-Петерб. гос. ун-та. 2005.
4. ОслундА. Россия: рождение рыночной экономики. М.: Республика, 1996.
5. Переходный период: анализ и уроки первого десятилетия для стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза. Исследование Всемирного банка / Пер. с англ. М: Издательство «Весь Мир», 2002. 296 с.
