CC BY
70
Людмила СТАРКОВА
К вопросу о свободе российской печати: «дух правительства» против «духа времени»
С возрастанием значения печатного слова для современного общества усиливается внимание властей к печати, поэтому неизбежно возникает вопрос о цензуре, правомерности её существования, формах осуществления контроля. Российский опыт цензурной регламентации печатного слова достаточно интересен.
Цензурные проблемы всегда воспринимались российскими монархами как первоочередные и находились под их постоянным контролем. Взаимоотношения власти с печатным словом часто строились в соответствии с взглядами на эту проблему самого монарха и его ближайшего окружения. Рассматривая цензурную политику России, необходимо принимать в расчёт обстоятельства, оказавшие влияние на формирование у властной элиты тех или иных взглядов на допустимые границы свободы печати. В этом вопросе, помимо внутренних дел, большое значение имела внешнеполитическая ситуация, которая связывалась с таким многозначным понятием, как «дух времени» (по терминологии официальных политических документов XVIII и XIX в.).
При Петре I цензура практически ещё не существовала, критические высказывания в книгах о России не только допускались, даже поощрялись, как «весьма полезное» средство. «Дух времени» воспринимался передовыми людьми как процесс обновления и желанных перемен, соответствующий взглядам правительства. Постепенно ситуация менялась, к печатному слову власти начали относиться всё более настороженно. В 1727-1730 гг. при Петре II сенатская типография в Петербурге печатала только указы, а академическая - переводы с исторических сочинений под контролем Синода.
При Елизавете Петровне, после появления неверной публикации в «Российских Ведомостях» Академии наук, издатели «отвечали» за
провинность в Сенате и впредь эту газету печатали только с разрешения сенатской конторы. Несколько номеров «для сведения» обязательно поступали в Сенат.
Начало царствования Александра I - период самых радужных надежд российского общества. Многие, сознательно или подсознательно, желали прогресса в просвещении, верили в него. Император и его окружение считали, что печать, действуя в рамках справедливого закона, поможет правительству разъяснить обществу идеи предполагаемых реформ. Распоряжение молодого императора о подготовке первого цензурного Устава было воспринято с надеждой, что вскоре исчезнут неясности и разночтения в многочисленных цензурных постановлениях.
В состав Г лавного правления училищ при министерстве народного просвещения, которое формально возглавлял П.В.Завадовский, вошли «молодые друзья» императора по Негласному комитету. Александр I в письме к Лагарпу пишет, что министерством народного просвещения фактически управляет совет, составленный из Ф.М. Клингера, А.А.Чарторыского, Н.Н. Новосильцева и др. Вопросами подготовки цензурной реформы занимался Новосильцев, серьезно изучивший зарубежный опыт.
В то же время в кругу приближенных к императору влиятельных лиц неизменно оставались и убежденные противники прогрессивных изменений, сторонники ужесточения цензурных условий: А.Н. Голицын, ставший в 1803 г. обер-прокурором Синода, а позднее министром просвещения и духовных дел, будущий министр народного просвещения адмирал А.С. Шишков, А.А. Аракчеев. Кроме того, Александр I с доверием относился к советам своего бывшего наставника Лагарпа, который был сторонником жёстких цензурных ограничений и не одобрял попыток выражения общественного мнения в печати. Во время своей деятельности во главе швейцарской Директории этот политик санкционировал введение строгих цензурных запретов. Введение свободы печати в России он считал ненужным и вредным.
Чтобы не разочаровать сторонников прогресса и одновременно не насторожить рутинеров, реформируя цензуру, правительство действовало согласно плану, изложенному в записке П.А. Строганова от 9 мая 1801 г. -«вводить новшества в старой оболочке, чтобы можно было заметить какое-либо изменение только тогда, когда к нему создается привычка»1. Будущее показало, что именно этот принцип стал определяющим в вопросах отношения осторожных реформаторов к свободе печати, ведь характер цензурной политики правительства раскрывался в повседневной практике, в то время как в официальных документах истинные намерения законодателей часто затушёвывались.
Мотивы либеральных намерений Александра I в отношении к печати и цензуре в первый период его царствования диктовались стремлением предотвратить грядущие политические потрясения либеральными преобразованиями.
Законодательная деятельность по цензурным вопросам в России развивалась по линиям правительственных проектов и практики. Насколько соответствовали российским реалиям планировавшиеся цензурные новшества, показывает история разработки проекта первого цензурного Устава. Основой проекта цензурного Устава послужил датский опыт законодательной регламентации цензурной деятельности, который предполагал свободу печати и введение карательной цензуры.
В состав комиссии по составлению первого цензурного Устава от Главного правления училищ вошли А.А. Чарторыский, Н.Н. Новосильцев, гр. П.А. Строганов, гр. С.О. Северин-Потоцкий, генерал-майор Ф.М. Клингер и академики Н.Я. Озерецковский и Н.И. Фусс.
В связи с подготовкой в 1804 г. цензурных реформ в обществе активно обсуждались возможные варианты будущего закона, многие представители
1 Предтеченский. А.В. Очерки общественно-политической истории России первой четверти XIX в. - М., Л., 1957, стр. 93-95.
просвещённой интеллигенции искренне верили в намерения правительства прислушаться к их предложениям.
В январе 1804 г. в комиссию по составлению цензурного Устава поступило несколько проектов. Автор одной анонимной записки даже предлагал совсем уничтожить предварительную цензуру1. В.Н. Орлов на основе архивных изысканий доказал в этом случае авторство В.В. Попугаева, одного из организаторов «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» (1801 г.), сторонника идеи политического просвещения и общественного воспитания. После окончания гимназии при Академии наук Попугаев, человек незнатного происхождения, автор многих литературных произведений, публицист, служил в Петербургском цензурном комитете «чтецом».
Поддерживая и развивая в своей записке идеи возвращенного из ссылки А.Н. Радищева (глава «Торжок» в «Путешествии из Петербурга в Москву»), Попугаев настаивал на полном освобождении печатного слова от всякого рода цензуры. Выступая от имени «сынов Отечества», автор призывал правительство уничтожить цензуру - «последний оплот, который удерживает тяжкими оковами ход просвещения, .. .связывает истину узами темных правил и мешает ей явиться в полном её свете»2.
Не отрицая пользы существования цензуры в прошлом и настоящем (ведь это место его службы), Попугаев утверждал, что, при изменившихся в лучшую сторону обстоятельствах, «ныне нет причины оковывать мысли узами правил законных, всегда для истины вредных». Автор характеризует и возможные личные мотивы цензурных запрещений, такие как честолюбие, своенравие цензора, опасение лишиться выгодного места, и, как следствие, желание подстраховаться, и скорее запретить книгу, чем её пропустить. Министр ознакомился с анонимной запиской и распорядился не докладывать
0 ней в комиссии по составлению проекта цензурного Устава.
1 Сухомлинов М.И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. - СПб.,
1889, т. 1, стр. 415-423.
2
Орлов В.Н. Русские просветители 1790-1800 годов. - М., 1953, стр. 287.
Правительство не могло полностью игнорировать общественное настроение. Но, принимая во внимание поучительный опыт воздействия революционных идей в Европе и отмечая «дух времени» как опасное и разрушительное стремление народов изменить существующий порядок вещей, власти стремились противодействовать этому всеми возможными мерами. Цензура оставалась надёжным средством не допустить распространения неугодных идей.
Н.Н. Новосильцев, глава Петербургского учебного округа, не случайно внес на обсуждение Главного правления датские цензурные постановления о печати. В начале правления датского короля Христиана VII (1766-1808) в стране была полностью упразднена цензура и введена неограниченная свобода книгопечатания, но через некоторое время политика в отношении печати резко изменилась. Манифест датского правительства (1799 г.), объясняющий причины ужесточения цензурных законов (вариант карательной цензуры), послужил основополагающим документом при разработке концепции первого цензурного устава России. Датский манифест излагал причины ужесточения цензурных требований и определял меру наказаний нарушителям. Суд мог применить к ним самые строгие меры, от тюремного заключения до смертной казни. На каторжные работы в цепях осуждался тот, кто посмел бы в печати критиковать правительство; о ком будет доказано, что он автор книги, заключающей в себе «советы и внушения произвести перемену в правлении», будет приговорен к смерти и т.д.
Вначале авторы Устава склонялись к варианту карательной цензуры как более созвучному «устремлениям правительства», но существовала реальная опасность того, что «вредную» книгу просто не успеют остановить или запрещения только подогреют интерес к изданию (как показывал опыт других стран). В результате приняли за основу вариант предварительной цензуры, когда книга без разрешения цензора не допускалась до читателей.
Александр утвердил Устав, чем продемонстрировал своё согласие с его главными идеями. Предварительная цензура в том виде, в каком была
задумана, более отвечала требованиям момента, не раздражала оппозицию и была привычна. Во вводной части была изложена цель цензурного Устава 1804 г. - ввести единый порядок рассмотрения книг и сочинений по всей империи. Принимая относительно либеральный цензурный Устав, правительство рассчитывало на лояльность и поддержку литераторов, призванных объяснить обществу значение реформ, которые планировалось предпринять. В действительности были «взяты серьезные меры» против возможности свободно напечатать «свободно написанные мысли». Четверть статей Устава предусматривала ответственность автора «по законам».
Несмотря на наличие либеральных статей, деятельность цензоров должна была обязательно учитывать намерения власти, выраженные в Высочайших повелениях и многочисленных циркулярах. Устав 1804 г. давал право цензуры и негласного суда одновременно.
Вопреки смыслу и букве Устава, скоро появились органы, дублирующие и усугубляющие деятельность цензуры. Особенно беспокоила власти возможность того, что цензоры, следуя некоторым либеральным статьям Устава, пропустят «опасные» издания. Полиция перепроверяла решения цензоров. Секретный комитет, учреждённый в 1807 г., дополнительно «просматривал» пропущенные цензурой периодические издания. С учреждением особого Министерства полиции это право перешло к нему, причём полиция могла конфисковать подозрительные издания по собственной инициативе, независимо от министерства народного просвещения. После 1815 г. все новые журналы разрешались цензурой только после предварительной санкции министерства полиции. Возглавлявший полицию А.Д. Балашов предлагал ввести инстанции для просмотра уже пропущенных цензурой книг (четыре отдела по всем отраслям знаний).
После 1815 г. многие решения принимались в связи с изменившимися личными взглядами Александра I и колебаниями европейской политики. Александр I приветствовал принятие на Ахенском конгрессе (1815 г.), среди
других реакционных установлений, строгих мер против свободы печати. Краткий период либерализма закончился.
«Император любил наружные формы свободы, не допуская обращения их в действительность...» - писал А.А. Чарторыский. Постепенно либеральный цензурный Устав обратился именно в «форму», содержание же толковалось согласно политической обстановке и политическим пристрастиям императора и его приближённых. Понятие «дух правительства» постепенно приобрело реакционный оттенок и прочно вошло в систему оценки благонадёжности изданий. К читателям не должны были проникать мысли, не терпимые правительством.
В 1818 г. министр народного просвещения А.Н. Голицын в официальном послании к попечителям учебных округов чётко определил более строгие критерии цензурной деятельности. Из них следовало, что теперь цензорам следует действовать по «принятым ныне твёрдым правилам в отношении к “духу правительства”». Взгляды императора и министра народного просвещения активно поддержали и другие чиновники.
Член Главного правления училищ и цензурного комитета М.Л. Магницкий напрямую связывал революционные потрясения в Европе с изданием в России ряда «вольнодумных сочинений». Цензор А.В. Никитенко записал в дневнике: «.Доказывал же Магницкий, что книга Куницына “Естественное право”, напечатанная по-русски и в Петербурге, вызвала революцию в Неаполе!»1.
Когда пост министра народного просвещения в 1824 г. занял известный своими консервативными взглядами А.С. Шишков, он активно включился в борьбу цензуры с «духом времени». Ранее, в докладе Академии наук в 1810 г., он указывал на слабость цензуры и призывал активнее противодействовать пагубному влиянию заграничных журналов.
В записке, поданной Александру I в 1822 г., адмирал Шишков вновь указывал на значение печати в «распространении крамолы» и убеждал
1 Никитенко А.В. Дневник. - М., 1955, т.1, стр. 326.
императора в том, что только укреплённая преобразованиями цензура поможет тихо «потушить зло карбонарства»1. В следующей записке на Высочайшее имя, поданной после его назначения министром (1824 г.), Шишков прямо определял «дух времени» как «нравственный разврат», оказывающий пагубное влияние на общество и распространяющий революционные идеи через журналы и книги. Первейшей задачей правительства является противодействие «указанному злу», для этого необходимо, по мнению министра, срочно пересмотреть слишком либеральный цензурный Устав. Александр I горячо поддержал инициативу нового министра.
Постоянное противоречие между стремлением правительства к контролю над печатью и прогрессивными общественными интересами, а также возможность использовать предварительную цензуру как средство подавления общественной мысли привело к появлению конкретных планов пересмотра цензурных установлений и изданию в 1826 г. нового, более приспособленного к борьбе с «духом времени» цензурного Устава.
СТАРКОВА Людмила Константиновна - доцент Саратовского государственного университета
1 Шишков А.С. Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова. - Берлин, 1870, т. 2.
