CC BY
67
Исторические науки и археология
23
УДК 929
К ВОПРОСУ О СТАТУСЕ ПРИВИЛЕГИРОВАННЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП КАБАРДИНЦЕВ В 20-60-е годы XIX века
Нагоева Р. Р., кандидат исторических наук, младший научный сотрудник, сектор средневековой и новой истории.
Институт гуманитарных исследований - филиал Федерального государственного бюджетного научного учреждения «Федеральный научный центр «Кабардино-Балкарский научный центр Российской академии наук», г. Нальчик. E-mail: Radina.dobagova@yandex.ru
Исследуется процессы трансформации статуса кабардинских князей в 20-60-е гг. XIX в. Они рассматриваются в контексте нарастания колониальной экспансии царизма в регионе и обусловленных ею трансформаций традиционной сословной структуры в Кабарде.
Ключевые слова: князь, общество, социальный статус, социальная структура, социальные трансформации.
TO THE QUESTION OF THE STATUS OF PRIVELEGIROVANNY SOCIAL GROUPS OF THE KABARDIANS IN THE 20-60 TH OF THE 19 TH CENTURY
Nagoeva R. R., Tcandidate of historical sciences, junior researcher, the sector of medieval and modern history. The Institute for Humanitarian Studies - a branch of the Federal State Budget scientific institution "Federal Scientific Center" Kabardino-Balkarian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences" city of Nalchik.
It is investigated processes of transformation of the status of kabardian nobility in 20-60th of XIX century. They are considered in the context of increasing colonial expansion of tsarism in the region and the transformations of traditional class structure caused by it in Kabarda.
Keywords: the prince, a society, the social status, social structure, social transformations.
Сословная структура кабардинцев была и остается одной из центральных и актуальных тем в общей проблематике исторической науки о народах Северного Кавказа. Ее разработка дает возможность по новому осветить ряд проблем социально-политической и экономической истории Кабарды в 20-60-е гг. XIX в., т.к. именно в это время значительно сократилась численность населения, здесь была существенно ограничена власть князей, упразднена традиционная система управления, деформированы структура вассалитета и прежнее ее стратификационное устройство.
В теоретическом плане исследование данной проблемы имеет важное значение для понимания особенностей включения кабардинского этноса в политическое и этнокультурное пространство Российской империи. Поэтому целью настоящей статьи является определение характера и степени
трансформации сословного статуса кабардинских князей под влиянием колониальной политики Российской империи во второй половине XIX в. Для этого следует обозначить некоторые черты их общественного и политического положения в более ранние периоды.
Так, слово «пщы» переводится как «князь», «владыка», «повелитель» [1, С. 238; 2, С. 134]. Звание князя «столь было священно для кабардинцев, что всякий из них для защиты своего князя обязан был жертвовать не только имуществом, но и жизнью» [3, С. 25]. Статус пши «определялся тем, что он в пределах своего княжества являлся верховных земельным собственником и обладал высшей политической властью» [4, С. 178].
По данным Терской сословно-поземельной комиссии, основные социально-политические привилегии кабардинских князей сводились к
управлению «Кабардой как по внешним, так и по внутренним делам» [4. С. 178]. Князья командовали вооруженными силами, имели право объявлять войну и заключать мир, созывать дворянские ополчения, выступать организаторами военных походов (зек1уэ) [4. С. 181] и т.п. Личность князя была неприкосновенной. Согласно кабардинским адатам, его социальное положение «до того было высокопоставленное, что всякое малейшее оскорбление его личности, например, воровство лошади из его табуна, неминуемо влекло за собой тяжкое возмездие» [5. С. 208].
Согласно данным Х. М. Думанова, в 1825 г. «в Кабарде насчитывалось 20 княжеских семей (41 человек мужского пола), в 1828 г. их количество сократилось до 19 семейств (37 человек мужского пола), а в 1867 г. ...всего в Кабарде было 23 семейства (67 человек мужского пола)» [2. С. 41].
В условиях установления нового административно-политического режима в Кабарде во второй четверти XIX в. произошла резкая деформация статуса князей. В начале 20-х гг. XIX в. они уже потеряли большую часть своих социально-политических привилегий. Царское правительство лишило их права: созывать войска (как постоянные, так и отдельные дружины дворян), сословно-пред-ставительные собрания, советы первостепенных дворян, брать с каждого двора ежегодную подать за проживание на территории княжеского удела, самовольно переселяться на другое место жительства, передавать земли посторонним лицам в условное владение, брать дань с подвластных в прошлом народностей и племен, оказывать покровительство крестьянам других владельцев, отдавать на воспитание своих детей аталыкам за пределы Кабарды, самовольно взыскивать штраф за ограбление или оскорбление гостей, мстить за убийство своих подданных, подвергать смертной казни своих крепостных за тяжкие преступления, штрафовать жителей своего бывшего княжества за уголовные преступления (исключая штрафа за маловажные проступки собственных крепостных крестьян), присваивать без оплаты имущество своих подвластных, барантовать без разрешения начальства и т.п. [4. С. 182] Однако следует уточнить, что эти процессы касались только тех из них, которые добровольно приняли российское подданство. Предписанием генерала Ермолова генерал-майору Сталю от 28 ноября 1821 г. военным чиновникам не разрешалось «впредь называть кабардинских владельцев князьями,
кроме тех, служа в войсках наших (Российской империи - Р.Н.) таковыми признаны правительством» [6. С. 349].
Во второй четверти XIX в. малочисленной группе князей по-прежнему принадлежала большая часть материальных благ Кабарды. К примеру, состояние последнего пшыщхуэ Кабарды Кучука Джанхотова в 1825 г. включало 7 аулов, в которых проживало 11 семей первостепенных дворян, 21 - второй и четвертой степени. Этим узденям принадлежали 102 семьи вольноотпущенников, 9 семей оброчных крестьян (огов), 121 - лаганаутов и 48 домашних рабов (унаутов). Непосредственно семье Кучука Джанхотова принадлежало 25 семей лаганаутов, 4 семьи огов и 2 унаута [7, ф. И-40, оп. 1, ед. хр. 752, л. 11-16 об.; 2, С. 45-46]. В 1825 г. семейное состояние кабардинского князя Темирбулата Атажукина насчитывало 196 крепостных крестьян, 4500 овец, 250 голов крупного рогатого скота, 380 лошадей [2, С. 52].
Тем не менее, социальные и политические трансформации в Кабарде во второй четверти XIX в. неоднозначно отразились на имущественном положении некоторых других кабардинских князей. Секретарь Кабардинского временного суда майор Я. Шарданов в 1839 г. в докладной записке командующему войсками Кавказской линии и Черномории: «По устроению в 1822 г. в Кабарде русских крепостей у некоторых князей и узденей земель не осталось, напротив того, многие князья и уздени, пользуясь в полноте доставшейся по наследству землею, владеют и землями бежавших из их фамилий за Кубань князей и дворян, поскольку по древнему обряду земли не отходят от фамилии» [8, ф. 13454, оп. 2, ед. хр. 282, л. 28 об.].
Трансформация социально-политического и правового статуса кабардинских князей определенным образом сказалась на состоянии урегулировании земельных отношений. Если до конца XVIII в. земельные споры в основном возникали среди князей, зачастую выступая причиной феодальных междоусобиц, то «главная особенность этих отношений в 20-60-е гг. XIX в. заключалась в том, что они, приняв тотальный характер, прямо или косвенно охватили все слои общества, а с другой - главные их участники - пши и уорки, претендуя на право владения тем или иным земельным участком, были лишены при этом одного из главных компонентов традиционной земельной собственности - политической власти, которая могла бы в полной мере обеспечить ее
К ВОПРОСУ О СТАТУСЕ ПРИВИЛЕГИРОВАННЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП КАБАРДИНЦЕВ В 20-60-е гг. XIX в.
реализацию и поддержать связанные с ней привилегии» [4. С. 11].
В 20-60-е гг. XIX в. оставшиеся в Кабарде пши разными способами пытались упрочить свои позиции в области землепользования и землевладения, зачастую пренебрегая нормами обычного права. Во многом именно эти процессы породили анархию в земельных отношениях в тот период, когда имперское законодательство еще было не в состоянии в полной мере контролировать эту сферу жизнедеятельности кабардинского общества. Особенно остро это проявлялось, когда субъектами земельных споров выступали молодые представители кабардинских княжеских фамилий, которые получали воспитание уже в колониальной Кабарде [7, ф. И -2, оп. 1, ед. хр. 405, л. 1].
Одной из характеристик трансформации социального статуса кабардинских пши является кризис института «княжеских пожалований» или «узденьской дани» («уорктын»).
Правовое значение института «уорктын» у адыгов еще в 1807-1808 гг. определил Г.-Ю. Кла-прот. Он писал, что «у них (адыгов. - Р. Н.) в обычае, чтобы князь делал время от времени подарки своим дворянам, которые также как и рассказы, почему и по какому случаю они были сделаны, передаются от отца к сыну, так и в семье давшего. Когда какой-нибудь дворянин отказывается без достаточных оснований не подчиниться своему князю, он обязан вернуть ему все подарки, которые он и его предки получили» [5. С. 31].
С окончательным включением Кабарды в состав Российской империи для кабардинской аристократической верхушки «возобновление «узденьской дани» в виде бенефиция или феода становится ничем не оправданным бременем» [4. С. 160]. Поэтому в 20-30-е гг. XIX в. имели место случаи истребования князьями ранее данных своим вассалам «подарков». В судебных исках они нередко представляли таких дворян как своих крепостных, неуплативших выкупную сумму. Положительные решения по таким искам, как правило, влекли за собой как присвоение имущества своего вассала, так и открывали возможности для их последующего закрепощения. В. Х. Кажаров писал, что если «при "добровольном окрестьянивании" дворянин формально сохранял свой статус, то в случае изъятия у него уорктын в счет уплаты выкупной суммы он терял все - и дворянское звание и имущество, приобретая лишь одну перспективу превращения в крепостного крестьянина» [4, С. 191-192].
На рубеже 20-30-х гг. XIX в. кризис института уорктын ввиду своей особой специфики иногда затрагивал интересы представителей нескольких этнических групп, проживавших по соседству. Например, в 1833 г. произошел спор по поводу возвращения «уорктын» между корнетом князем Атажукиным и его вассалами Ахметовыми, которых владелец называл их своими крепостными. Так, Атажукин в поданной на имя главнокомандующего войсками в Грузии жалобе писал: «Крепостной мой кабардинец Хамурза Ахметов по воле покойного отца моего поселился в чегемский народ, с каковых асетин мы в то время пользовались доходами, и он, Хамурза, был над подвластными нами асетинами управителем, и, обзаведясь [имуществом], просил позволения отца моего основать там свое жительство на том условии, что имение, могущее оставаться там после его смерти, должно поступить в нашу пользу, как законных владельцев (курсив наш. - Р. Н.)» [7, ф. И-1, оп. 1, ед. хр. 16, л. 9]. После смерти отца корнета Атажукина дети Х. Ахметова переселились на постоянное место жительства на р. Баксан, т.е. на территории, принадлежавшие князьям Атажукиным. С окончательной утратой Кабардою независимости кабардинцам было запрещено взимать любую плату с представителей соседних этнических групп, которые до этого времени находились в вассальной зависимости от них. Было сведено на нет социальное значение института уорктын, и по нормам кабардинского обычного права он подлежал возвращению прежнему владельцу в полном объеме. В рассматриваемом случае это и послужило поводом для предъявления иска, т.к. наследники Ахметовых не только не вернули Атажукиным их имущество, но и стали всячески им не подчиняться, что, в частности, выражалось в «нежелании больше притеснять означенных асетин» [7, ф. И-1, оп. 1, ед. хр. 16, л. 9].
Одним из факторов трансформации сословного статуса кабардинских князей в 20-60-е гг. XIX в. является утрата ими права личной неприкосновенности. В это время учащаются случаи посягательства на их жизнь со стороны дворян и крестьян. С другой стороны в дореформенный период правосознание кабардинцев еще не успело приспособится к новым условиям, поэтому в каждом конкретном случае рознится и характер разрешения следовавших за этими преступлениями социальных конфликтов. Например, в 1867 г. в материалах дела «об убийстве П-ым
князя Атажуко Казиева» записано следующее: «взыскания за убийство князей в обрядах не значится. Собранные по этому делу владельцы аулов и почетные старики, узденья и их вольные показали, что за подобные преступления взыскания они не помнят. Но во всяком случае семейства убивцев не должны оставаться в кабардинском обществе. Потому члены суда с общего согласия определили: семейство П., где князь Атажуко Ка-зиев убит, со всем их имуществом отдать на удовлетворение братьев Казиевых, и определение это почетнейшее предоставить на благоусмотрение господина Начальника Центра кавказской линии» [7, ф. И-23, оп. 1, ед. хр. 104; 9, ф. 1, оп. 2, ед. хр. 6, лл. 149-150].
В середине XIX в. участились не только случаи посягательства на жизнь и здоровье кабардинских князей со стороны подвластных дворян и крестьян, но и случаи воровства их имущества, в частности лошадей из княжеских табунов. При этом важно отметить, что наказание для преступников определялось с учетом привилегированного статуса потерпевших. Например, в 1856 г. уорк-дворянин Тлох Дишеков совершил кражу двух лошадей из табуна князя Бекмурзы Казиева. В это время Кабардинский временный суд при рассмотрении подобных дел руководствовался правилом, согласно которому «за покражу лошадей из княжеского табуна определено с каждого из виновных взыскать кроме стоимости лошадей, штраф 500 рублей серебром» [7, ф. И-24, оп. 1, ед. хр. 260, л. 36], что в данном случае и было определено в отношении Т. Дишекова.
С утратой Кабардой своей политической самостоятельности в аристократической среде произошла переоценка ценностей. Культ воинской доблести сменился стремлением увеличить свое материальное благосостояние. Однако все это в крайней степени осложнялось условиями колониального режима и вытекающими из этого обстоятельствами: билетно-пропускным режимом, отсутствием своего внутреннего рынка в Кабарде, а также трансформирующимся натуральным хозяйством кабардинцев.В этихусловияхувеличение благосостояния легче было осуществить получение материальных выгод при предоставлении вольности крепостным крестьянам. С другой стороны, развитие социально-экономических отношений в контексте анализируемых событий в середине XIX в. привело к возникновению так называемого «вторичного закрепощения». Сущность
этого процесса сводилась к тому, что обнищавшие азаты попадали под крепостную зависимость к некогда объявившим им свободу владельцам. Интересно, что имперские чиновники и члены Кабардинского временного суда видели в этих процессах благоприятное и прогрессивное значение для терявших личную свободу «вольных нищих».
Ярким примером «вторичного закрепощения» и связанных с ним драматическим событиям является дело Кабардинского временного суда «о закрепощении узденем Бекмурзою Созаевым сына принадлежащего ему холопа Али Таашева, получившего в свое время свободу». Суть этого дела сводится к тому, что в начале 20-х гг. XIX в. в бытность оброчным крестьянином второстепенного узденя Бекмурзы Атласкирова А. Таашев перешел в разряд лаганаутов взамен внесения выкупной платы за предоставление свободы его сыну Ахмету. Спустя некоторое время князь Кучук Джанхотов, чьим вассалом был Б. Атласкиров, лишил последнего прав на лаганаута Таашева и передал его на правах уорктын узденю Бекмурзе Созаеву. Так как, согласно нормам кабардинского обычного права, владельцам не разрешалось разрозненно продавать или дарить семейства обрядных крестьян, то малолетний вольноотпущенный сын Таашева Ахмет тоже входил в состав обозначенного уорктын.
Спустя 20 лет, т.е. в середине 40-х гг. XIX в., Б. Со-заев начал требовать от Ахмета Таашева исполнения обязанностей лаганаута. Это, в свою очередь, вызвало недовольство в семье Таашевых, что впоследствии привело к острым конфликтам. В результате одной из ссор, закончившейся дракой с применением холодного оружия, Созаеву даже было нанесено несколько ножевых ранений. Члены Кабардинского временного суда, изучая обстоятельства этого дела, «приняли» сторону Созаева, мотивируя свое решение тем, что «этот пример для всех других холопов может служить гибелью владельцев или посрамлением чести их» [10. С. 91]. Однако в результате дальнейшего разбирательства было найдено компромиссное решение, согласно которому Созаев должен был отпустить «сына холопа Алия - Ахмета с взносом ему, Созаеву, откупной суммы сто семьдесят пять рублей серебром сроком на два с половиной месяца, т.е. по 25-е число майя (1848 г. - Р. Н.); если же он, Таашев, к означенному сроку не выплатит, то должен оставаться в рабстве» [10. С. 93].
К ВОПРОСУ О СТАТУСЕ ПРИВИЛЕГИРОВАННЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП КАБАРДИНЦЕВ В 20-60-е гг. XIX в.
Во второй четверти XIX в. это явление в Ка-барде было вызвано сложным процессом кризиса феодализма, выражавшегося, в частности, в нивелировании статуса пши, разрушением системы со-словно-иерархических отношений и т.п. Не имея документа, подтверждающего вольность («отпускную»), кабардинские азаты находились под постоянной угрозой вторичного закрепощения.
Исследование трансформации статуса кабардинских князей в 50-60-е гг. XIX в. дополняют сведения о смене религиозной идентичности некоторыми из них. Так, по данным Министерства внутренних дел Олонецкой губернии, сосланный туда для прохождения каторжных работ кабардинский князь Джамбулат Мисостов «добровольно принял христианскую веру и над ним было совершено таинство Святого Крещения» [7, ф. И-2, оп. 1, ед. хр. 17, л. 104]. В 1849 г. другой кабардинский князь Тембот Хамурзин за «абрече-ство» был сослан в Сибирь на каторжные работы сроком на 12 лет. По отбытии срока наказания Т. Хамурзин решил не возвращаться в Кабарду и, приняв христианство и сменив имя и фамилию на Александра Степанова, остался на постоянном месте жительства в г. Иркутске [7, ф. И-2, оп. 1, ед. хр. 628, л. 31-31 об.].
К концу 60-х гг. XIX в. трансформация статуса кабардинских князей достигла впечатляющих масштабов. В новых условиях социальный статус и авторитет кабардинских князей все более утрачивал свое значение. В статье «Привилегированные сословия кабардинского округа» по этому поводу отмечалось следующее: «В последние сорок лет (20-60-е гг. XIX в. - Р. Н.), пережитыми кабардинцами под управлением русского правительства, бывшие междусословные отношения в Ка-барде совершенно изменились. Сила и значение князя каждый день утрачивают свое обаяние, и с каждым днем народная масса становится все более самостоятельной... Таких же князей, которые бы образом жизни соответствовали прежнему понятию кабардинцев о княжеском достоинстве, в фамилиях Кайтукина, Бекмурзина и Мисостова никого нет; только в фамилии Ата-жукина есть один представитель древнего типа кабардинского князя, измененный, впрочем, под влиянием своего времени. Со смертью и этого представителя остается в Кабарде ничего не значащий княжеский титул, а некогда мирская жизнь княжеского пши перейдет в область легендарного предания» [4. С. 183-184; 11. С. 1-32].
Любопытным примером нивелирования статуса кабардинской социальной элиты является судьба князя Тугана Атажукина. Он был сыном эмигрировавшего в Закубанье в середине 20-х гг. XIX в. князя Магомета Атажукина, объявленного царским правительством «вне закона» с лишением «всех прав состояния на территории Ка-барды» (абреком). После возвращения на родину по решению высшего начальства семья Тугана Атажукина поселилась в ауле Бекмурзы Трамова, насчитывавшего в то время 18 дворов и расположенного на р. Малке, т.е. на территории, принадлежавшей М. Атажукину до «побега». Вернувшись в Кабарду, обедневший Т. Атажукин вынужден был прибегнуть к «черному» труду. Картину, характеризующую социальное и имущественное положение этого князя, дополняют сведения о том, что он не имел в своем распоряжении ни собственной земли, ни крепостных, ни вольноотпущенников. Более того, Т. Атажукин не обладал и таким показателем княжеского статуса, как собственная печать, и заверял исходящую от него немногочисленную корреспонденцию чернильным отпечатком пальца. Тогда как собственную печать для таких целей в то время имели практически все кабардинские князья и дворяне. Также фактическую утрату Т. Атажукиным княжеского статуса доказывают неоднократные посягательства на его здоровье и имущество со стороны некогда принадлежавших его предкам вассалов. В прошении, поданном на имя начальника центра Кавказской линии 12 апреля 1857 г., Т. Атажукин писал: «А в настоящем году Хажи Ашабов производит хлебопашество, говоря, будто бы, и сам хочет селиться на то место, где я живу. Кроме того, с одной стороны Трамовы притесняют меня после смерти моего отца, тогда как из них никто не имеет на том месте земли. Причем докладываю Вашему Превосходительству, что сам Ашабов ко мне подлежит - есть мой уздень, и земля есть собственно мне принадлежащая; поэтому со стороны Аша-бова и Трамовых противу прочих князей считаю себя обиженным, почему всепокорнейшее осмеливаюсь просить Ваше Превосходительство воспретить Ашабову хлебопашество на том месте, где я живу, так равно и Трамовым приказать из моей земли выселиться» [10. С. 339]. Однако, кроме того, что генерал-майор Грамотин в своей резолюции на этом письме предлагал Кабардинскому временному суду «объявить князю Тугану Атажукину, что воспретить (Ашабову. - Р. Н.) производить пахоту
не следует, ибо земли в Кабарде не распределены» [10. С. 340]. Другой реакции на эту жалобу со стороны высшего начальства Кабарды не последовало. Таким образом, видно, что кроме обесценившегося княжеского титула Туган Атажукин более не имел никаких социальных привилегий, фактически приобретя все признаки, присущие среднестатистическому кабардинскому крестьянину того времени.
В «Докладной записке о зависимых сословиях в Кабардинском округе» от 18 сентября 1866 г. отмечалось, как «князь Алексей Мисостов, человек очень неглупый, служивший долго в Петербурге, под конец своей жизни впал в крайнюю бедность;
не имея ни одного холопа, дошел до того, что по недостатку дров по дням сидел в холодной сакле зимою и не имел горячей пищи, ночью, украдкой от соседей, ходил он за дровами и водою, а целые дни просиживал, ничего не делая» [12. С. 99-100].
Таким образом, трансформация статуса кабардинских князей в 20-60-е гг. XIX в. под влиянием политики Российской империи приобрела необратимый характер. Положение пши в условиях кризиса феодализма было значительно нивелировано. Они потеряли почти все свои прежние социальные и политические привилегии, по-разному приспосабливались к новым условиям жизни и т. п.
ЛИТЕРАТУРА
1. Яковлев Н. Ф., АшхамафД. А. Грамматика адыгейского литературного языка. М.; Л., 1941.
2. ДумановХ.М. Социальная структура и обычное право кабардинцев в нормах адата (первая половина XIX в.). Нальчик, 1990.
3. Абрамович А. Очерк сословного строя в горских обществах Терской и Кубанской областей // Сборник документов по сословному праву народов Северного Кавказа. Нальчик, 2003. Т. 1.
4. Кажаров В. Х. Традиционные общественные институты кабардинцев и их кризис в конце XVIII -первой половине XIX века. Нальчик, 1994.
5. Правовые нормы адыгов и балкаро-карачаевцев / Сост.: Х. М. Думанов и Ф. Х. Думанова. Майкоп, 1997.
6. Из документальной истории Кабардино-русских отношений (вторая половина XVIII - первая половина XIX в.). Нальчик, 2000.
7. ЦГА КБР - Центральный государственный архив Кабардино-Балкарской Республики.
8. РГВИА - Российский государственный военно-исторический архив.
9. Архив КБИГИ - Архив Института гуманитарных исследований Правительства КБР и КБНЦ РАН (г. Нальчик).
10. Материалы по обычному праву кабардинцев (первая половина XIX в.). Нальчик, 1956.
11. Привилегированные сословия Кабардинского округа // ССКГ. Тифлис, 1870. Вып. III. Отд. 1.
12. Крестьянская реформа в Кабарде. Документы по истории освобождения зависимых сословий в Кабарде в 1867 г. / Собрал и составил Г. А. Кокиев. Нальчик, 1947.
