CC BY
25
[взаимосвязь литературы и языка]
И. В. Ракова
К ВОПРОСУ О РОЛИ ОБОБЩЁННЫХ КОНСТРУКЦИЙ
В СТРУКТУРИРОВАНИИ СМЫСЛА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
IRINA V. RAKOVA
TO A QUESTION OF A ROLE OF THE GENERALIZED CONSTRUCTIONS IN THE STRUCTURING OF THE SENSE OF ARTISTIC TEXT
В современном языкознании особую значимость приобретает проблема смысла речевого высказывания, особенно в художественном тексте. В ходе исследования ряда современных текстов, содержащих речевые фрагменты обобщённого характера, было обнаружено наложение сфер сознаний автора, персонажа и читателя. В результате данного наложения возник особый дискурс, в котором автор, сохраняя свою повествовательную форму, генерализирует её, наполняя содержанием сознания другого субъекта. Можно предположить, что перед нами случай типологической двойственности повествования, параллельные линии которого, интегрируясь, формируют смысл текста.
Ключевые слова: обобщенность, стереотипные ситуации, принцип эмпатии, типологически двойственное повествование.
In a modern linguistics a problem of a sense of the speech statement acquired the special importance, especially in the artistic text. In the course of a research of some of the modern texts containing speech fragments of generalized character, there were revealed imposing spheres of consciousnesses of the author, the character and the reader. As a result of a given imposing there was a special discourse, in which the author, keeping the narrative form, generalizes it, filling with the maintenance of consciousness of the other subject. It is possible to assume, that before us a case of a typological duality of a narration, which parallel lines, being integrated, form sense of the text.
Keywords: the generalization, stereotypic situations, a principle of empathy, typologically dual narration.
В современном языкознании при анализе текстов практически всех функциональных разновидностей и жанров особую значимость приобретает проблема смысла речевого высказывания, осознаваемая как поиск ответа на вопрос о том, чем дополняет говорящий человек в ту или иную эпоху содержание своего речевого сообщения, что находит выражение в отборе и организации языковых средств, которые, в свою очередь, подвергаются семантическим изменениям. Эти вопросы имеют как теоретическое, так и практическое значение при интерпретации текста в процессе обучения языку.
При этом большие разногласия вызывает сама трактовка «смысла». Так смысл понимается как экстралингвистическое явление, его относят к ментальной, а не к языковой сфере. Такое определение «смысла» содержится в большинстве словарей, а также в ряде работ, принадлежащих логикам и философам.
В основе другого подхода лежит понимание цельности текста как структурированной текстовой категории, «которая в процессе дискур-
Ирина Владимировна Ракова
Кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры русского языка как иностранного и методики его преподавания филологического факультета СПбГУ ► Irina_rakova@mail.ru
[И. В. Ракова]
сивной деятельности приобретает качества упорядоченности и организованности и получает речевое воплощение» [1: 4]. В границах этого подхода выявляются и описываются закономерности структурирования смысла текста как целого.
При таком понимании «интегративность текста отражает закономерности процесса порождения и формирования текста, а также его функционирования как смыслового и коммуникативного целого» [Там же].
Последнее положение — о возможности структурирования смысла — ставит вопрос о механизмах такого структурирования. В поисках ответа на этот вопрос мы обратились к современным художественным текстам, различным по формально-структурной организации: авторскому повествованию от третьего лица («История одной отбивной» Михаила Кураева [5]), ряду рассказов, представляющих собой повествования от третьего лица с включённой перволич-ной формой («Калейдоскоп» Леонида Менакера [6]), и, наконец, к автобиографическим рассказам Юрия Трифонова, презентирующим повествование от первого лица [9]. При всём разнообразии форм повествователь выступает во всех текстах, по крайней мере в двух ипостасях: в роли субъекта событийного повествования и субъекта, осмысливающего события и выражающего о них своё мнение. Данным ипостасям соответствуют различные речевые фрагменты: сообщения о фактах внешней и внутренней жизни, принадлежащие информативному регистру, и суждения обобщающего характера, в которых повествователь, выходя за рамки индивидуального знания, апеллирует к универсальному опыту. Приведём ряд примеров:
Михаил Кураев.
«Никто себе в этом не сознается, но наступает момент в практической деятельности любого служащего, когда <...> он понимает: пора что-то менять» // «Вот так, оглянувшись на пять лет, Андрей Кириллович Волков испытал внутреннее беспокойство» [5: 52];
«Ближайшим начальством была Регина Павловна <...> Ладненькая такая, без возраста <...> // Природа щедра и дальновидна, она создаёт людей на все случаи жизни. Есть люди, на которых только
взглянешь, и сразу <...> видно, вот человек, самой природой предназначенный к произнесению нужных слов» [5: 52];
«Когда Ксения Николаевна вышла, Регина Павловна встала из-за стола и подошла к окну. // Есть происшествия, похожие на какую-то самую крохотную соринку, которая, однажды попав в глаз, казалось бы, пропадает, а потом опять заявляет о себе и от лёгкого касания пропадает вновь» [5: 56].
Леонид Менакер.
«Помалкивая, изумлённо слушал саркастические реплики, злой юмор, произносимые людьми, хорошо информированными о происходящем в правительственных кабинетах. // <...> Нынче за юмор не сажают, но в многочисленных компаниях такие шуточки опасны...» [6: 52].
Юрий Трифонов.
«Потом всею кожей и задохнувшимся сердцем вдруг почуял разницу между нами: мною тем и сегодняшним. // Нельзя править то, что не подлежит правке, что недоступно прикосновению — то, что течёт сквозь нас» [9: 521];
«Нужна и не нужна вместе, одним слитком. // Человек не может себя заставить не думать о глупостях» [9: 535].
В качестве основных показателей «обобщённости» в данных фрагментах выступают генерализованные высказывания, «в которых характеризуется класс лиц, то есть носитель признака выражен именем с обобщённым референтным статусом» [8: 91].
Общереферентный носитель признака передаётся именами в форме единственного и множественного числа с родовым или универсальным статусом:
«Дальновидные подчинённые всегда сумеют избавить начальство от груза <...> ненужных ему знаний» [5: 53];
«Давно замечено <...>, что какой бы человек ни оказался на какой-либо должности, от президента <...> до среднего пошиба столоначальника, непременно рядом окажутся люди, не способные скрыть своей радости от того, что <. > им довелось жить, трудиться <. > рядом с носителем <...> мудрости» [5: 54].
На синтаксическом уровне идея обобщённости передаётся посредством обобщённо-личных, неопределённо-личных и безличных предложений.
[взаимосвязь литературы и языка]
Как отмечается, обобщённо-личные предложения соотносятся с «такой ситуацией, которая мыслится как повторяющаяся <...>, где вневременное настоящее, „настоящее вечных истин", и приобретает черты универсальных высказываний» [7: 24-25].
«Есть люди, на которых только взглянешь <...>, и сразу видно» [5: 52];
«Идёшь прекрасным тропическим вечером близ моря <... > и не в силах отказаться от глупостей» [9: 535];
«... не можешь ни на чём сосредоточиться» [9: 535].
Приведённые примеры демонстрируют универсализм «ты», акцентируют непредельность, всеобщность ощущений и состояний. Другим выразителем обобщённости в рассматриваемых текстах, как уже говорилось ранее, выступают неопределённо-личные предложения, в которых «значение типичности соотносится с представлением о коллективном лице» [3: 171], а говорящий занимает позицию стороннего наблюдателя.
«... трюк с Бабой-Ягой сочтут обдуманной провокацией, дискредитирующей партию» [6: 99];
«Нынче за юмор не сажают» [6: 37].
В случае безличных предложений говорящий объединяется с коллективным адресатом, при этом суждения выражают значение невозможности действия.
«Нельзя править то, что не подлежит правке» [9: 521];
«Нельзя обмануть то, что самое страшное в мире — смерть в Сицилии» [9: 540].
Идея обобщённости затрагивает и эмоционально-оценочный уровень.
Для рассматриваемых блоков характерен рациональный тип оценки, в то время как для информативных — эмоциональный тип.
При этом рациональная оценка в анализируемых текстах эксплицирует «универсальную» точку зрения с аксиологическим предикатом.
К примеру, в высказывании:
«Что, если трюк с Бабой-Ягой сочтут обдуманной провокацией» [6: 99]
в качестве субъекта оценки выступает не определённое лицо, а «общее мнение», то есть совокупность лиц, образующих некий социум с общими стереотипами.
В данных блоках оценка отображает знаковые стереотипные ситуации, тем самым концептуализирует представленные картины мира.
Таким образом, в рассматриваемых комплексах наблюдается изменение отношений повествователя с действительностью: от восприятия и описания событий он переходит к их осмыслению. При этом принцип взаимоотношения с окружающим миром трансформируется из ин-тросубъективного в интерсубъективный.
В связи со сказанным следует отметить, что в случае автобиографических текстов явление обобщённости является их семантико-композиционной чертой, детально описанной в работе И. М. Вознесенской «Афористичность как семантико-композиционная черта дневникового текста» [3].
Однако данные фрагменты, как мы установили, встречаются и в повествовании от третьего лица.
Можно предположить, что в данных текстах перед нами принцип эмпатии, переход от репродукции (воспроизведению действительности) к сопереживанию персонажу и сближению с ним, что проявляется в эксплицированном объединении с сознанием персонажа посредством обобщённых суждений. Наблюдаемое явление можно определить как нарратив с включённым Я-повествованием. В силу же специфики метода обобщённости, сопереживание-осмысление выходит за рамки индивидуальной истории и, обращаясь к всеобщему опыту, генерализируется.
Таким образом, используя метод обобщённости в нарративе, автор объединяется с персонажем и в то же время выходит в широкий жизненный контекст, апеллируя к опыту читателя и включая его.
Механизм можно представить таким образом:
Я -»ТЫ » МЫ »ВЫ »
всеобщее МЫ
Посредством данного метода создаётся наложение сфер сознаний автора, персонажа и читателя. Не вводя слово персонажа и реципиента, автор представляет их мысль, ориентируя на них эгоцентрические элементы.
[И. В. Ракова]
Возникает дискурс, где активизируется как сознание персонажа, так и сознание автора и читателя.
Можно предположить, что перед нами случай типологически двойственного повествования, создаваемый регистровым изменением в рамках одной повествовательной формы.
В свою очередь, категория лица как доминирующая в описываемом методе становится центром построения системы отношений с реальной действительностью в текстовом пространстве.
Важным в данной ситуации становится и то, что обращение к всеобщему опыту происходит в рамках репрезентации «стереотипных ситуаций», деталей, фактов, ситуаций, характерных для конкретного временного периода и предстающих как символы цитируемой культуры, что даёт возможность «воспринимать их как знаки, выполняющие функцию „культурного кода", знание которого позволяет индивидууму идентифицировать себя с данной лингвокультурной общностью» [4].
Такие текстовые фрагменты, отражая определённые культурные, ментальные и бытовые стереотипы и являясь неотъемлемой частью «коллективной памяти», обращены к жизненному опыту читателя и его ассоциациям по поводу описываемых реалий, вследствие чего он оказывается вовлечённым в процесс конструирования смыслового пространства текста.
Иными словами, перед нами метод обобщённой оценки, закреплённой в сознании, позволяющей, с одной стороны, продемонстрировать значимость детали и через неё проявить целую эпоху, а другой стороны, в силу своей всео-бращённости и повседневности, скрыть «индивидуальность» автора, что позволяло многим писателям оставаться печатаемыми в сложных условиях советской цензуры.
В то же время анализируемые блоки, представляя контаминацию индивидуального и всеобщего, демонстрируют объединение и объективацию всеобщего человеческого опыта в виде суммы знаний и жизненные установки отдельных носителей, их индивидуальное отношение к жизни. В свою очередь, по мнению С. А. Васильева
[2], человеческий опыт и жизненные установки отдельных носителей являются двумя основными составляющими смысла, которые лежат в основе межиндивидуального общения, а потому откладываются в сознании и фиксируются как устойчивые, повторяющиеся компоненты, постоянно воспроизводимые в речи.
Таким образом, можно предположить, что при употреблении конструкций, демонстрирующих переход с уровня фиксации действительности на уровень оценки и осмысления, меняется характер референции. Так возникают параллельные линии повествования, которые, интегриру-ясь, формируют смысл текста.
ЛИТЕРАТУРА
1. Борисова И. Русский разговорный диалог: Структура и диалектика. М., 2009.
2. Васильев С. А. Синтез смысла при создании и понимании текста. Киев, 1988.
3. Вознесенская И. М. Афористичность как семантико-композиционная черта дневникового текста // Обретение смысла: Сб. статей, посвященный юбилею док. филол. наук проф. К. А. Роговой. СПб., 2006. С. 168-180.
4. Денисова Г. В. Интерпретация как инструмент и как объект лингвистики // Вопросы философии. 1999. № 14.
5. Кураев М. История одной отбивной // Знамя. 2009. № 6.
6. Менакер Л. Калейдоскоп // Звезда. 2008. № 11.
7. Рогова К. А. О каком лице идёт речь в односоставных личных предложениях? // В поисках смысла: Сб. статей в честь профессора Киры Анатольевны Роговой. СПб., 2001. С. 24-25.
8. Теория функциональной грамматики. Качественность, количественность / Отв. ред. А. В. Бондарко. СПб., 1996.
9. Трифонов Ю. В. Опрокинутый дом. М., 1999.
