CC BY
130
Х. В. Султанбаева
К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ЧАСТЕЙ РЕЧИ В
ТЮРКСКИХ ЯЗЫКАХ
Статья посвящена изучению происхождения служебных частей речи в тюркских языках, представляющем для тюркологии сложную и интересную проблему. Служебные части речи возникли в тюркских языках сравнительно поздно, и этот процесс продолжается и в настоящее время. Особый интерес представляют частицы, активно пополняющиеся и в наши дни.
Ключевые слова: служебные части речи, тюркский язык.
Происхождение служебных частей речи в тюркских языках представляет собой сложную и интересную проблему для лингвистики. Полноценные описания языков, которые были бы сопоставимы по своим принципам и результатам, можно получить только в том случае, если есть некоторая исходная парадигма, которая в той или иной степени удовлетворяла бы всех. Однако следует признать, что на сегодняшний день мы пока еще не обладаем таким инструментарием. Тем не менее, исследования лингвистов в этом направлении никогда не прекращались. И сама лингвистика зародилась в первую очередь как историческая наука, в которой принцип развития, эволюции всегда играл одну из ведущих ролей. Самая первая классификация языков, предложенная А. Шлейхером, была не столько морфологической, сколько именно эволюционистской. Несмотря на то, что в XX столетии преобладал синхронический подход к описанию явлений и свойств языка, контенсивно-типологические и сравнительно-исторические исследования эволюции языка всегда занимали одно из важнейших мест в лингвистике.
В тюркских языках служебные части речи появились относительно поздно, и процесс этот с разной степенью интенсивности продолжается и в настоящее время. Необходимо сразу же оговориться, что сами служебные части речи не представляют собой однородную группу языковых единиц. Этот комплекс единиц противопоставлен знаменательным частям речи. Противопоставлен в том смысле, что эти языковые единицы не обладают номинативной функцией. Напомним, что традиционная классификация строилась именно на этом основании, и, соответственно, все, что не укладывалось в рамки исходной парадигмы, было отнесено к классу вспомогательных компонентов.
Однако внутри самой этой группы служебных слов выделяются функционально разнородные классы, отличающиеся друг от друга именно своей ролью в составе высказываний. Так, в тюркских языках выделяются следующие группы служебных слов: послелоги, союзы, частицы, междометия, модальные слова. Этапы их появления и вхождения в грамматический строй тюркских языков, естественно, различны.
Послелоги непосредственно связаны со становлением агглютинативного строя тюркских языков. Как отмечалось многими исследователями, послелоги возникли из знаменательных частей речи путем их десемантизации и грамматикализации. Самый процесс этот, видимо, можно описывать как конверсию. И поскольку послелоги характерны именно для грамматического строя, то само их появление в тюркских языках следует относить к периоду перехода тюркских языков от древнего изолирующего состояния к агглютинативному, когда, наряду со становлением именного и глагольного словоизменения (склонения и спряжения), появился и особый класс слов
для выражения смысловых и грамматических отношений между компонентами высказывания: пространственных, временных, причинных, целевых и т. п.
Союзы в тюркских языках - явление достаточно позднее, поскольку сам строй тюркских языков не требует их использования в структуре высказывания. Разнообразные синтаксические отношения между компонентами высказывания передаются в абсолютном большинстве случаев с помощью либо послелогов, либо частиц. Предикативное ядро предложения редко характеризуется наличием только одной, основной, глагольной формы, чаще здесь можно наблюдать сочетание личной и деепричастной форм, что и составляют специфику группы сказуемого в тюркских языках. Как показывают наблюдения тюркологов, союзы отсутствуют в древнетюркских текстах и начинают появляться в тех тюркских языках, которые вошли в орбиту арабо-персидской культуры, в частности в связи с принятием ислама. Почти все они представляют собой заимствования из персидского и арабского языков. В отличие от послелогов, указывающих на характер отношений между компонентами высказывания в рамках одного предикативного центра, союзы выражают уже не морфологические, а синтаксические отношения между двумя и более предикативными центрами высказывания. Таким образом, эта группа служебных слов функционирует уже на уровне синтаксических единиц.
Частицы, междометия, модальные слова функционируют уже на уровне коммуникантов. Их основная задача в составе высказывания - выражение отношения говорящего к содержанию высказывания, привлечение внимания, отражение конси-туативного окружения и контекста высказывания. В целом эта группа служебных слов характеризуется наименьшей степенью грамматикализованности: фактически они никогда не входят в состав элементарной синтаксической конструкции и реализуются только на уровне целостного высказывания. В данной группе наибольший интерес представляют частицы, что связано с их ролью в процессе коммуникации. В отличие от компонентов синтаксической конструкции, значение которой ограничено значениями ее членов, частицы несут дополнительное значение, прямо не вытекающее из значения компонентов высказывания. Так, степень владения языком определяется не столько знанием грамматики того или иного языка, сколько умением правильно использовать в речи различного рода частицы, междометия, модальные слова и т. п. : «активное употребление частиц есть один из показателей знания языка» [2. С. 8].
Т. М. Николаева в монографии, специально посвященной функциональной характеристике частиц в славянских языках, указывает, что «со словом “частица” связываются четыре смысловых комплекса. Один, признаваемый старым и уже вышедшим из грамматической традиции, соответствует общему классу служебных слов в их противопоставлении словам знаменательным, полнозначным, “частям речи” (Виноградов 1972, с. 520). Второй смысл: частицы - это неизменяемые компоненты не-слова, присоединяемые к словам полнозначным, так что формируются некоторые грамматические формы, парадигматически и категориально соотносимые с формами, образуемыми и без частиц. Иначе говоря, это частицы формообразующие (АГ-80, т. 1, § 1691). Третье значение частиц связывается с традицией изучения языков древности - ведийского санскрита, хеттского, греческого, латинского. В этой традиции значение слова “частица” лучше всего передать словом “коннектор”... Многие частицы этого рода теперь назвали бы союзами. Четвертое значение слова “частица” соотносится со способностью языковой единицы выступать в функции передачи разнообразных коммуникативных характеристик сообщения (АГ-80, т. 1, с. 723)» [2. С. 5]. Характерной особенностью частиц является то, что они не имеют строго очерченных грамматических границ. Это, с одной стороны, представляет известную
трудность для их вычленения и классификации в рамках традиционных подходов к анализу языковых единиц, а с другой - показатель принципиальной неоднозначности, синкретичности этого класса слов в том или ином языке. Частицы зачастую выполняют некоторое множество функций одновременно. Вряд ли можно считать случайностью, что лингвисты при характеристике частиц не просто указывают на многозначность как фундаментальное свойство, но и предпочитают использовать сложные термины: частицы-союзы, частицы-наречия, частицы - вводные слова и т. п. [2. С. 4] Анализ башкирских частиц показывает, что они довольно легко соотносятся с некоторыми исходными единицами, от которых, по всей видимости, произошли. Изменения коснулись содержательной стороны функционирования частиц: они утратили свое лексическое значение и стали использоваться именно как частицы, для выражения контекстуального и конситуативного значения.
Таким образом, вопрос происхождения и классификации частиц в настоящее время еще далек от своего более или менее адекватного решения, поскольку конверсия как способ словообразования изучался в основном применительно к знаменательным частям речи: переходу имен прилагательных в разряд имен существительных, существительных в наречия и т. д. Если же говорить о конверсии знаменательных частей речи в разряд служебных, то требуются дополнительные историколингвистические разыскания. В то время как проблема становления, развития, функционирования и, особенно, происхождения служебных частей речи не может ограничиваться только лишь описанием на синхронном уровне. Кроме того, мы имеем дело с переходом изменяемой части речи в неизменяемую часть речи. И мы имеем дело с таким синхроническим явлением, когда слово в одной и той же форме (неизменяемые слова) совмещает несколько функций (грамматический синкретизм). Этот тип конверсии наиболее распространен и наименее ясен [1. С. 12].
И Р. З. Мурясов, и А. Т. Кривоносов рассматривают конверсию применительно к языкам с развитой морфологией. При этом А. Т. Кривоносов отмечает, что «теория конверсии частей речи не получила в современном языкознании убедительного решения. Существующие теории конверсии частей речи так и не ответили на вопрос: что же в слове есть такого, что позволяет ему быть сразу несколькими частями речи?» [1. С. 25] Эта точка зрения была выражена в работах Л. С. Бархударова, Б. А. Серебренникова и др. Б. А. Серебренников, в частности, отстаивая «секторную» структуру слова, указывает, что «мнение о том, что слово в языках со слаборазвитой морфологической системой потенциально способно выступать в виде любой части речи, совершенно ошибочно» [1. С. 17]. Недостаточность аргументов «за» и «против» конверсии, на наш взгляд, заключается в исходной исследовательской парадигме, принимаемой тем или иным лингвистом в качестве теоретикометодологической базы. Так, А. Т. Кривоносов считает, что есть семантическая и грамматическая корреляция между явлениями конверсии (переходом одной части речи в другую) и парадигматическими отношениями между формами одного и того же слова. По его мнению, «нет принципиальных различий между морфологическими парадигмами и синтаксическим употреблением слов в различной дистрибуции, ибо и в первом, и во втором случае мы имеем дело с дистрибуцией, только в первом случае - с морфологической, а во втором случае - с синтаксической» [1. С. 29].
При этом одни лингвисты считают, что полисемия и омонимия в конечном счете совпадают, в то время как другие полностью отрицают даже саму возможность их совпадения. К первой группе, несмотря на все различия в их подходах к решению вопроса о конверсии, полисемии и омонимии, относятся И. Е. Аничков, Р. А. Будагов, В. В. Виноградов, В. А. Жирмунский, В. А. Звегинцев, И. И. Ревзин,
В. Н. Ярцева, а к другой - В. И. Абаев, А. И. Смирницкий и др. В качестве предварительного вывода можно, на наш взгляд, говорить о том, что конверсия как способ образования служебных частей речи должна рассматриваться в более широком контексте, с учетом новейших данных по социо-, психо- и этнолингвистике, которые дадут возможность глубже проникнуть в проблемы омонимии, полисемии и конверсии.
Список литературы
1. Кривоносов, А. Т. К проблеме «конверсии» частей речи в современном языкознании / А. Т. Кривоносов // Семантика разноуровневых единиц в языках различного строя : сб. науч. ст. к 65-летию проф. Р. З. Мурясова. - Уфа : РИО БашГУ, 2005.
2. Николаева, Т. М. Функции частиц в высказывании (на материале славянских языков) / Т. М. Николаева. - М. : Наука, 1985.
Б. И. Тетуев
ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ КАРАЧАЕВО-БАЛКАРСКОЙ АВТОРСКОЙ НАБЕГОВОЙ ПОЭЗИИ XIX ВЕКА (НА МАТЕРИАЛЕ ОДНОЙ МАЛОИЗВЕСТНОЙ ПЕСНИ Д. ШАВАЕВА)1
Исследование типологических особенностей «набеговых песен» карачаево-балкарского поэта XIX века Д. Шаваева показывает: субъективное, авторское осмысление событий в них становится преобладающим и выражается в поэтизации образа коня, в акцентировании внимания на проблеме этической мотивации поступков героя. Выводы статьи расширяют представление об интертекстуальных связях в изображении архетипа рыцарства.
Ключевые слова: Шаваев, архетип рыцарства, интертекст, карачаево-балкарская набеговая песня
Поэтическое наследие Д. Шаваева (1800-1892), известного в народе под именем Даут-Хаджи, - уникальнейшее явление в истории карачаево-балкарской словесности. К большому сожалению, еще не написана обстоятельная научнодокументальная биография поэта, произведения его сохранились в основном в памяти сказителей, старых рукописях и были опубликованы только в 2007 году во многом благодаря изыскательской и атрибутивной работе фольклориста Х. Малкондуева. Введение в научный обиход творческого наследия Д. Шаваева, бесспорно, незаурядного художника, - благодарная в перспективе задача открытия новой страницы в истории карачаево-балкарской словесности.
Особое место в творчестве Д. Шаваева занимают песни о набегах: «Песня о Хахоеве Борлаке и его Белом Коне» и «Песня о Жанхотове Азнауре и его коне Кара-буу». Уникальность названных произведений заключается в том, что они являются единственными авторскими текстами песен о набегах в карачаево-балкарской словесности, где образ коня доминирует. Так, в развитии сюжета «Песни о Хахоеве ...», где Белый Конь лихого участника набегов Борлака играет ключевую роль, не случайно имя коня вынесено в название произведения, здесь номинологическим приемом подчеркивается сюжетообразующая функция образа. Значимость Белого Коня в жизни героя обнаруживается уже в зачине произведения. Поэт, называя имена верных друзей героя, соучастников набегов, первым упоминает коня: «Борлак больше
