CC BY
306
УДК 81’243 (09)
ББК 81.400
Н 59
Нещеретова Т.Т.
К вопросу о происхождении и онтологической сущности грамматической
категории рода
(Рецензирована)
Аннотация:
Настоящая статья посвящена вопросу генезиса и сущности категории рода в индоевропейских языках. Автор рассматривает проблему многозначности существующих в лингвистике подходов к определению онтологической сущности, грамматического значения и семантической обусловленности категории рода. Цель исследования -выявление различия между семантикой отношения к полу и грамматическим родом. Категория рода определяется как единство планов содержания и выражения, функционирующее во взаимосвязи семантических, синтаксических и прагматических аспектов.
Ключевые слова:
Категориальная лингвистика, грамматическая категория рода, семантическая мотивированность, биологический пол, синтаксическое согласование.
Проблемы категориальной лингвистики выдвинулись на передний план современной науки о языке, поскольку в языкознании возникла необходимость осмыслить на более высоком уровне абстракции обширный фактографический материал, касающийся отдельных категорий в отдельных языках. К таким категориям относится и категория рода, которая является одной из ведущих в большинстве индоевропейских и ряде других языков (в тюркских и финно-угорских она отсутствует). Проблемы категории рода занимают значительное место в области грамматических изысканий в индоевропейской лингвистике еще со времен формирования науки о языке в эллинистическую эпоху. При этом вопросы относительно происхождения и сущности рода, сформулированные более двух тысячелетий тому назад и вовлекавшие в дискуссию многие поколения лингвистов, до сих пор остаются большей частью открытыми. Совершившая рывок вперед грамматическая мысль ХХ века стоит на месте в исследовании грамматического рода.
Представление о сущности категории рода в наибольшей мере связано с представлением о ее генезисе. Исторический анализ многих языков показывает, что грамматический род - явление сравнительно позднее, возникшее не ранее образования разряда имени. Первооткрывателем категории рода считается древнегреческий мыслитель Протагор, который, по свидетельству Аристотеля, первым стал различать три рода имен: мужской, женский и вещный. [1: 125]
Протагором были впервые зафиксированы негомогенность критериев родовой принадлежности существительных (семантика и форма) и неоднозначность средств ее языкового выражения (окончание, артикль, атрибутивное согласование). Идеи Протагора заимствовал Аристотель: если Протагор стремился «привести язык в соответствие с разумом» и найти соответствие между родом и полом, то Аристотель таких задач не ставил. Он являлся сторонником материалистической точки зрения на язык и рассматривал род как отражение физических категорий одушевленности, мужского и женского пола. Поэтому он предпочел назвать третий род не вещным, а промежуточным (так как в наименовании «вещный род» содержится указание на семантическую мотивированность). В «Поэтике» Аристотель обращается к морфологической стороне родовой классификации и в качестве маркера (показателя) родовой принадлежности выделяет окончание.
Таким образом, очевидно, что с первых упоминаний о роде зарождаются и две главные теории рода. Смысл первой состоит в том, что род - это нечто формальное (позже для характеристики этой точки зрения появятся определения «морфологическая», «формальная», «согласованная» и др.). Смысл второй состоит в том, что род связан с полом (для этой точки зрения будут применяться названия «естественная», «сексуальная», «антропологическая», «когнитивная», «семантическая», «семантико-этимологическая» и др.).
В трудах поздних греческих мыслителей - Аполоний Дискол (II век до н.э.), Порфирий (III-IV в.в. до н.э.) - род представлен как категория формальная, как вопрос «синтаксического согласования и благозвучия». Однако параллельно в это время существует точка зрения, восходящая к стоикам. В дискуссии аналогистов и формалистов самая острая полемика шла вокруг грамматической категории числа и рода, склонения и спряжения.
Слова типа paidoin - «ребенок», «мальчишка», имевшие грамматический признак среднего рода, выдвигались в качестве аргументов положения о том, что язык «кишит аномалиями» (Ср.: нем. das Kind, русск. дитя - тоже слова среднего рода).
Древнеримский грамматист М.Т. Варрон попытался примирить оба подхода, указав на естественность рода у одних существительных и формальность, условность у других. В своей латинской грамматике Варрон сосредоточил внимание на несоответствиях, которые имеются в латыни между морфологическими показателями рода и их реальным внеязыковым содержанием. С его точки зрения, в идеальном языке морфологические показатели мужского рода должны указывать на мужских особей, женского рода - на женских и среднего - на бесполых, то есть неживые субстанции. Однако латинский, по его мнению, до такого идеального (правильного) языка не дотянул. «Так, - приводил пример ученый, - мужчина носит имя Perpenna или Alfena - женское по форме; и наоборот, paries (стена) по форме сходно с abies (ель), но первое из этих слов считается мужского рода, а второе - женского, тогда как по природе и то, и другое - среднего» [2: 96].
Идеи Варрона поддержали другие мыслители - Юлиан, Помпей, Консентий. Последний сформулировал ставший очень популярным тезис о том, что род предметов не обладает полом, есть вторичное перенесение мужского или женского рода с обозначений существ, таковыми располагающих. Это перенесение осуществляется либо совершенно произвольно, либо на основании каких-нибудь совпадений.
На неупорядоченность в употреблении морфологических показателей рода в русском языке указывал М.В. Ломоносов. Подобно Варрону, он считал, что в идеальном языке показатели мужского рода должны соответствовать особям мужского пола, женского рода - женского пола, среднего рода - бесполым.
М.В. Ломоносов писал: «Животных натура на два пола разделила, на мужской и женский. Оттуда и имена их во многих языках суть двух родов: господин, госпожа; муж, жена; орел, орлица. Сие от животных простерлось и к вещам бездушным, их единого токмо употребления и чисто безрассудно, как мужского рода: сук, лист, волос; женского: гора, вода, стена. Пристойно кажется, чтобы бездушным вещам быть ни мужского, ни женского, но некоего третьего рода, каков есть у нас род средний: море, небо, сердце, поле. Однако сие так беспорядочно, что и среднего рода имена животных знаменуют: дитя, жеребя» [3: 32].
С возникновением в начале XIX века сравнительно-исторического языкознания в учении о категории рода можно выделить три направления. Согласно первому, значение биологического пола, мотивирующего грамматический род, было тесно связано со всеми существительными. Древнейшей и долгое время единственной гипотезой о причинах появления и функционирования рода была символико-семантическая гипотеза. Смысл ее в том, что род возник под влиянием природной данности - наличия людей разного пола. По А. Мейе, древний индоевропейский одушевленный род преобразовался в мужской и
женский, а неодушевленный получил значение среднего. Г ипотеза Мейе о происхождении индоевропейского рода, лежащая у истоков целой научной школы и сыгравшая, несомненно, большую роль, представляет собой развитие парадигматического подхода, сущность которого заключается в том, что род рассматривается как субстантивная категория, то есть сводится к учению о субстантивных классах, возникших на семантической основе. И для Я.Гримма, В.Гумбольдта, Г.Пауля род - это средство выражения пола. «Основу для образования грамматического рода образует биологический пол людей и животных, если, кроме того, мужской и женский род придает название предметам и название качественности и деятельности, то это результат действия фантазии, воспринимающей эти явления по аналогии с человеческой личностью» [3: 315316].
Таким образом, по Паулю, грамматический род (genus) является возникшим в фантазии человеческого языка распространением естественного рода - пола - на любую вещь. Все большое, быстрое, активное будто бы обозначалось мужским родом, все малое, спокойное, пассивное - женским, а все искусственное - средним. Такое распространение по родам соответствовало морфологическому мышлению с его анимизмом и антропоморфизмом, когда природа одухотворяется, а предметы сексуализируются.
Подобные идеи актуальны и в наше время: «В поисках семантической доминанты, определяющей разбиение на мужской и средний род неодушевленных объектов, часто обращаются, вслед за голландским ученым К. Уленбеком, к так называемому признаку активности, не связанному прямо с одушевленностью и личностью. Активностью могут наделяться разрушительные стихии, инструменты, светила и т.п.», - пишет В.А. Плунгян [4: 154].
На наш взгляд, уязвимость данной точки зрения, следующей от Я. Г римма, в том, что она дает слишком большой простор для произвольных интерпретаций и апеллирует к трудноуловимым факторам первобытного мышления. Сторонники подобных идей подчеркивали, что первобытные ассоциации позже устранились, и род стал выглядеть немотивированным. Видимо, поэтому А. Мейе назвал род «наименее логичной и самой неожиданной из категорий» [5: 202].
Не умаляя значение гипотезы А. Мейе как рабочего инструмента лингвистического анализа на протяжении целой эпохи в развитии индоевропейского сравнительно-исторического языкознания, отметим, что многие ее теоретические положения себя исчерпали. Это относится и к исходной идее, давшей жизнь всей гипотезе в целом: «Люди, которые видят внутренние движущие силы событий и явлений природы, могут делить понятия на одушевленные и неодушевленные, систематически отличать в одушевленном мужское начало и уподобляемое ему от женского начала и уподобляемое ему» [5: 79].
В плане семантическом (номинативном) одушевленность связывается с представлением о живом, т.е. с вполне реальной подоплекой грамматической категории, однако приписывается не только классу живых существ, но и значительно превышающему его классу наименований «неживых предметов» на основании скорее поэтического, чем лингвистического критерия - олицетворения. Не подлежит сомнению глубокое убеждение А. Мейе в адекватности исходного положения гипотезы истинной картине языкового развития, тем не менее, мы склоняемся к мнению, что это положение, принимаемое многими в качестве аксиомы, не обладает главным отличительным качеством последней - очевидностью. С этим и сталкиваются многие исследователи древних языков. Приведем высказывание одного из них, В.А Ефимова: «На материале авестического и древнеперсидского периода видно, что реализация одушевленности и неодушевленности (по Мейе) непоследовательна, равно как и попытка доказать отнесение предметов к мужскому и женскому роду на основе приема олицетворения, или персонификации, являются трудноосуществимыми...» [6: 10].
Мы полагаем, между семантическим (план содержания) и формальным (план выражения) основаниями предлагаемой бинарной классификации - неодушевленные (средний род), одушевленные (мужской и женский род) - практически нет никакой соотносительности. Необходимо признать, что подобная классификация лишена серьезной эмпирической базы. «Сегодняшнее состояние лингвистики едва ли позволяет считать корректной идею формирования грамматических категорий на базе поэтического тропа, - считает А.Б. Копелиович, - олицетворение не что иное, как другое название забытой номинативной основы родовых противопоставлений, небезобидный в научном отношении утешительный характер наличия самого факта объяснения» [7: 46]. И когда Ельмслев говорит о том, что Мейе преодолел противоречия, восходящие к работам Биндзайля 30-х годов XIX века, «показав совместимость двух систем: оппозиции одушевленность - неодушевленность и оппозиции мужской род - женский род» [8: 128], это следует целиком отнести к эволюции логики, а не к эволюции языка.
При всем многообразии гипотез о происхождении рода и вовлечении в связи с этим в теоретический оборот новых понятий и терминов, а также переводе проблемы генезиса рода из морфологии в исторический синтаксис неизменным для многих лингвистов, разделяющих взгляды Мейе, остается исходный постулат о субстантивных классах как гносеологической базе исследований в области грамматического рода. Более того, в недрах увеличивающейся массы гипотез все далее от взора исследователя укрывается мифологическая подоплека рассматриваемого научного направления.
Анализ лингвистической литературы по проблеме грамматической категории рода позволяет нам сделать следующие вывод: несмотря на то, что со времен античных мыслителей наука о языке шагнула далеко вперед, дискуссия между представителями различных школ языкознания по вопросу мотивации грамматической категории рода продолжается и по сей день. Между полярными точками зрения Э.Сепира, видевшего в ней «систему пережившей себя догмы» [9: 2], и Мейе считавшего, что грамматический род символизирует реальные половые различия, можно расположить многочисленные точки зрения других лингвистов, каждая из которых хотя и не совпадает полностью с другими, все же примыкает к одному из двух противоборствующих направлений: одно из них в принципе признает экстралингвистическую мотивацию грамматического рода, а другое - ее отрицает в принципе. Эти различия во взглядах находят выражение в определениях понятия грамматической категории рода. Наш подход к исследуемой категории основан на следующей позиции: род, как и другие грамматические категории, есть некое единство планов содержания и выражения; являясь грамматической категорией, обладающей знаковой природой, грамматический род наделен такими общими свойствами, как семантика, синтактика и прагматика, и лингвистическое описание этой категории невозможно без анализа взаимодействия и соотношения этих аспектов.
Примечания:
1. Античные теории языка и стиля. М.; Л.: Соцэкгиз, 1936. 344 с.
2. Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. 7. Труды по филологии, 1739-1758 гг. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 996 с.
3. Пауль Г. Принципы истории языка. М.: Высш. шк., 1960. 500 с.
4. Плунгян В.А. Общая морфология. Введение в проблематику. М., 2000. 384 с.
5. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М., 1938. 510 с.
6. Ефимов В.А. Категория рода // Опыт историко-типологического исследования иранских языков. Т. 2. М., 1975.
7. Копелиович А.Б. Формирование родовых отношений в индоевропейских языка // Филологические науки. 1989. № 3.
8. Ельмслев Л. О категориях личности-неличности и одушевленности-неодушевленности // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972.
9. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии: пер. с англ. М.: Прогресс, 1993. 655 с.
