К ВОПРОСУ О ПОНЯТИИ И ХАРАКТЕРИСТИКЕ СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ

Денисенко Светлана Васильевна

УДК 340

DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-12

Фальшина Нелли Александровна,

кандидат юридических наук, доцент, юридический факультет, Южный федеральный университет;

344002, г. Ростов-на-Дону, ул. М. Горького, д. 88, email: [email protected]

Falshina, Nelly A.,

PhD in Law, Associate Professor, Law Faculty,

Southern Federal University; 88 M. Gorky Str., Rostov-on-Don, 344002, Russian Federation, email: [email protected]

ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ПРАВА В УСЛОВИЯХ

ЦИФРОВЫХ ТЕХНОЛОГИЙ

♦

TRENDS IN THE DEVELOPMENT OF LAW IN THE CONTEXT OF DIGITAL TECHNOLOGIES

АННОТАЦИЯ. В статье исследуются основные тенденции трансформации современного права в условиях интенсивного развития цифровых технологий, при этом основной аналитический акцент сделан на реализацию прав и свобод в указанных условиях. Активное развитие цифровых технологий сегодня оказывает существенное влияние на право, поскольку цифровые технологии стали неотъемлемой частью повседневной жизни любого человека, обуславливая его неизбежную трансформацию. Указанный процесс имеет свои закономерности, которые, в первую очередь, определены сущностью, особенностями российского права, а также уровнем правовой культуры. Эти и другие аспекты, как основополагающие, обозначили абсолютно иные горизонты развития российского права. Целью настоящей статьи является попытка продемонстрировать указанную трансформацию в современных реалиях развития цифровых технологий, выявить дефекты современного законодательства и представить способы разрешения соответствующих проблем.

В юридической науке нет четкого понимания каким образом возможно обосновать наличие принципиально новой отрасли права - цифрового права. Однако современная теория права обладает всеми необходимыми правовыми инструментами, позволяющими научно обосновать развитие цифрового права, что в дальнейшем позволит сформировать соответствующий законодательный механизм, позволяющий не нарушать интересы, права и свободы тех, кто является субъектом цифровых правоотношений.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: право; отрасль; права и свободы; правоотношения; национальное право; налогообложение; цифровые технологии; институт; реформирование; цифровые и информационные ресурсы; цифровое право.

ABSTRACT. The article examines the main trends in the transformation of modern law in the context of the intensive development of digital technologies, while the main analytical emphasis is on the implementation of rights and freedoms under these conditions. The active development of digital technologies today has a significant impact on the law, since digital technologies have become an integral part of the daily life of any person, causing his inevitable transformation. The indicated process has its own regularities, which, firstly, are due to the essence, specific features of the Russian law, as well as to legal culture. These and other aspects, as fundamental ones, have outlined completely different horizons for the development of the Russian national law. The purpose of this article is an attempt to demonstrate the indicated transformation in the modern realities of the development of digital technologies, to identify defects in modern legislation and to present ways to solve the relevant problems.

In legal science, there is no clear understanding of how it is possible to justify the existence of a fundamentally new branch of law - digital law. However, the modern theory of law has all the necessary legal tools to substantiate scientifically the development of digital law, which, in the future, will allow the formation of an appropriate legislative mechanism that permits not to violate the interests, rights and freedoms of those who are the subject of digital legal relations.

KEYWORDS: law; branch; rights and freedoms; legal relations; national law; taxation; digital technologies; institution; reform; digital and information resources; digital law.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ:

Фальшина, Н. А. Тенденции развития права в условиях цифровых технологий [Текст] / Н. А. Фальшина // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. - 2022. - Т. 9, № 2. -С. 101-108. - БОТ: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-12.

FOR CITATION:

Falshina, N. A. Trends in the Development of Law in the Context of Digital Technologies [Text] / N. A. Falshina. Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. - 2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 101-108 (in Russian). - DOI: 10.18522/23136138-2022-9-2-12.

Введение. Современные общественные отношения сегодня невозможно представить без их тесной связи с цифровыми технологиями [14]. Цифровые технологии прочно вошли в нашу повседневную жизнь, в которой не обойтись без мобильных приложений, мессенджеров, иных ресурсов, формирующих цифровое пространство. Наблюдается активное развитие и внедрение цифровых ресурсов в работу государственных органов, в медицину и образование, юриспруденцию, а также в деятельность частного бизнеса. Такие сферы как культура и искусство, демонстрируя свою ин-тегративную природу в отношении цифрового пространства, тоже генерируют общественные отношения в указанном направлении. Важные общественные отношения, безусловно, нуждаются в правовом регулировании. Правовым регулированием принято считать осуществляемое при помощи правовых средств, юридических норм, правоотношений, юридических предписаний, нормативно-организационное воздействие на общественные отношения в целях упорядочения, охраны, развитие в соответствии с общественными потребностями социального строя [1, с. 45]. Особенностью и одновременно сложностью правового регулирования общественных отношений, складывающихся в цифровом пространстве, является то, что зачастую они регулируются законодательством, которое принято и разработано без учета особенностей цифровой среды, что нередко порождает не просто нарушение прав и свобод субъектов, а глубокий институциональный правовой дефект. Дело в том, что цифровое пространство имеет ряд уникальных характеристик, свойственных только ему, что позволяет определять данную среду как сингулярную, то есть как особенную, единичную и непоследовательную. Так, основные особенности следующие: во-первых, низкая регуляторная способность права (правового регулирования) в цифровом пространстве, во-вторых, цифровое пространство позволяет создать принципиально иные отношения между

государством и обществом, в-третьих, наличие способности к саморегуляции. Указанные особенности цифрового пространства, по нашему мнению, целесообразно рассмотреть более подробно, поскольку это поможет определить подход, позволяющий понять, каковы пути преодоления упомянутого институционального дефекта.

Обзор литературы по проблеме цифрового права. В данной части работы нам представляется необходимым вступить в дискуссию с современными учеными, которые так или иначе обозначили свою позицию относительно вопроса формирования цифрового права как отрасли. Так, Н. А. Дмитрик [3, с. 67] считает, что утверждение о том, что цифровое право сегодня может претендовать на титул самостоятельной отрасли национального права, является несостоятельным, поскольку в данном случае будет крайне сложно определить метод правового регулирования, в силу комплексного характера цифрового права, подчеркивая те самым его аморфность. При этом отождествляя понятия «информационное право» и «цифровое право», О. Л. Солдаткина убеждена, что цифровое право формируется сегодня как «сопровождающее право», исследование которого требует новых подходов и методик в познании межотраслевого характера [13, с. 87]. По мнению этого ученого, цифровое право -это новая форма существования правовой системы, возникающая в результате активного развития цифровых технологий и их глубокого проникновения в общественные правоотношения, характеризующаяся трансформацией всех структурных элементов. Е. В. Войниканис приходит к выводу о том, что цифровое право сегодня - неотъемлемая часть новой правовой парадигмы, обозначив цифровое право, как часть целого [1, с. 106]. И. М. Конобеевская, размышляя о правах человека, анализирует категорию цифровых прав [7, с. 32]. Она полагает, что цифровые права на некоторые объекты

не являются правами в собственном смысле этого слова, поскольку имеют свои особенности, в частности способ их фиксации. При этом И. М. Конобеевская подчеркивает особенную роль подзаконного правового регулирования в вопросе о цифровых правах [7, с. 39]. С. М. Халикова считает, что на современном этапе развития национального российского права не существует предпосылок выделить цифровое право в самостоятельную отрасль, однако, по ее мнению, это временные трудности, которые связаны с реализацией прав представителями старшего поколения [15, с. 99]. А. А. Дорская указывает, что цифровизация неизбежно влечет трансформацию национальной системы права и государства, которая выражается в изменении взаимоотношений власти и населения, в активном применении органами власти в своей деятельности цифровых технологий, а также в развитии новой формы реализации власти - цифровой демократии [4, с. 41]. Т. С. Касимов выводит основные индексы цифрового государства, к которым относит электронное правительство, электронное голосование, электронную юриспруденцию. Ученый полагает, что активное внедрение цифровых ресурсов, безусловно, трансформировало современные правоотношения, поскольку особенность современного периода развития в том, что часто необходимо принять оперативно грамотное управленческое решение, максимально быстро получить или обработать информацию, при этом общество нуждается сегодня в открытом взаимодействии с властью, что может быть обеспечено цифровыми возможностями государства [6, с. 55].

А. А. Карцхия считает, что цифровые технологии создают иную среду для системы национального права, имеющую технологический характер, а именно - определенные условия, которые сегодня нельзя не учитывать, а правовая среда должна быть адаптирована к этим условиям. Цифровые технологии стимулируют возникновение новых правоотношений, основным признаком которых является наличие цифровых объектов, что предполагает особые способы защиты, возникновения и передачи цифровых прав. По этой причине А. А. Карц-хия подчеркивает, что сегодня существуют объективные предпосылки для создания принципиально нового направления правового ре-

гулирования - цифрового права [5, с. 15]. Указанное направление должно создать систему нормативных актов, которые будут регулировать вопросы, связанные с правообладателями цифровых прав, однако ученый ведет речь исключительно о гражданском праве. При этом он, характеризуя свой подход, обращает внимание, что это будет оправдано в том случае, если внедрить комплекс цифровых технологий, то есть цифровую платформу, способную синтезировать возможности различных цифровых технологий. Так же, как и И. М. Конобеевская, А. А. Карцхия считает, что цифровые права должны быть выделены в самостоятельную категорию, в частности в правовой институт, поскольку не являются правами в привычном смысле. По мнению ученого, сегодня цифровое пространство представляет собой не просто информационное поле для обмена информацией, а инструмент регулирования такими сферами, как экономика, право, политика, культура, что порождает возникновение новых терминов, тесно связанных с цифровыми отношениями. По этой причине национальное гражданское право сегодня не сможет обойтись без института цифровых прав [5, с. 19; 7, с. 42].

А. В. Минбалеев считает цифровые правоотношения, возникающие сегодня повсеместно, правовым феноменом, который имеет безусловно правовую природу. Активное развитие цифровых технологий связано с формированием пласта нормативного материала, позволяющего регулировать правоотношения, возникающие в цифровом пространстве, что ведет к неизбежному становлению института цифрового права, имеющего комплексный или межотраслевой характер. При этом ученый отмечает, что цифровое право сегодня нуждается в обеспечении базовыми правовыми нормами, методологией, принципами регулирования, категориальным аппаратом. По мнению А. В. Минбалеева, предметом цифрового права могут являться две группы отношений - это отношения, которые складываются по поводу поиска, получения и распространения информации и иных действий с данными в цифровой форме, а также отношения, которые складываются по поводу поиска, получения и распространения информации, и так или иначе связанные с ними цифровые отношения. А. В. Минбалеев отмечает, что развитие циф-

рового права сегодня оказывает важное методологическое влияние на систему национального права в целом [8, с. 87]. Формируясь на базе российского законодательства, которое эволюционирует, и междисциплинарного усовершенствования, институт цифрового права способен сформировать уникальную систему способов, приемов и средств регулирования различных отраслевых отношений с использованием технических методов. Цифровое право обладает способностью транслировать идеи иных наук, часто не имеющих отношения к праву, что предопределяет его междисциплинарный характер. Таким образом, с точки зрения А. В. Минбалеева, цифровое право -это комплексный правовой институт, с развитием которого связано формирование целого пласта цифровых правоотношений, которые нуждаются в правовом регулировании. Соответственно задачей цифрового права является выработка соответствующих правовых норм [8, с. 89].

Профессор А. И. Овчинников использует понятие «цифровое право», подчеркивая, что постепенно оно становится самостоятельной отраслью, но при этом задается вопросом о том, возможно ли рассматривать его в качестве самостоятельной отрасли, и связывает это с тем, что метод правового регулирования до конца не ясен. Если предметом можно считать обменные процессы в сфере цифровой коммуникации, то методом пока признать нечего [11,

с. 92].

Обсуждение проблемы. Низкая регулятор-ная способность права (правового регулирования) в пределах цифрового пространства объяснима соответствующими пробелами. Так, примером может служить случай из практики налоговых органов. Налогоплательщик, обладающий законным правом на применение налоговой льготы, не смог воспользоваться данным правом, поскольку при отправке документированных сведений по электронной почте, в силу технического сбоя, необходимые документы поступили в налоговый орган с нарушением указанного в законодательстве срока, что послужило поводом для отказа налоговым органом применения налоговой льготы по отношению к налогоплательщику. Налогоплательщик перекладывает ответственность на

налоговый орган, но в арсенал функций налоговых органов не входит контроль эффективной работы цифровых сервисов. Вопрос остается открытым, поскольку законодательно не урегулирована ответственность за нарушенное право. Еще одним примером может служить любая попытка получения услуги в порядке, что называется, «живой очереди», при наличии обязательного использования такого технического ресурса как «электронная очередь». В данном случае система имеет свой алгоритм и порядок, не позволяющий тем, у кого отсутствуют соответствующие навыки и технические возможности, вступить в отношения с государственным органом, реализуя свои права. Кроме того, примером может служить постановка на учет в органах Государственной автоинспекции, где субъект правоотношений, не обладающий наличием соответствующих технических средств, а значит, и соответствующими цифровыми возможностями, в сущности, будет поражен в правах. Такие модели достаточно ярко демонстрируют низкую способность современного национального права регулировать отношения, складывающиеся в цифровой среде, что возвращает к вопросу о необходимости наличия отрасли цифрового права. Нужен подход, способный разрешить проблему наличия элемента юридической ответственности в конструкции состава цифрового правоотношения, а значит, включить в число субъектов указанных правоотношений, например, таких субъектов, как технические специалисты или авторы цифровых платформ. Председатель Следственного Комитета России Александр Бастрыкин [12] совершенно справедливо высказал предположение [10] о том, что авторы информационных площадок не могут не нести ответственности за свои публикации, в которых подается информация, часто не соответствующая действительности. Субъективно рассуждая о работе и деятельности российской правоохранительной системы, авторы информационных площадок так или иначе формируют мнение пользователей. Число пользователей периодически увеличивается, а это означает, что количество сведений и фактов, попадающих в цифровое пространство, зачастую искажается, а следовательно, они не соответствуют реальности, становятся достоянием общественности, что не может не

повлиять негативным образом на работу государственных органов. В условиях активного развития цифровых технологий указанные информационные площадки возникают произвольно, при этом современное российское законодательство правовой статус их авторов пока не регулирует.

Очевидно, что цифровая среда позволяет создать принципиально иные отношения между государством и населением. Особенность этих отношений в их прозрачности, объективности, в возможности доступного использования соответствующих цифровых сервисов с целью не только получить необходимую информацию, но и донести до государственных органов собственную позицию. Таким образом, сегодня именно цифровая среда способна сформировать гражданское общество принципиально нового типа. Примером может послужить то, что у каждого должностного лица, государственного органа, представителей частного бизнеса, образовательных, медицинских организаций существует цифровой ресурс, который позволяет сегодня получить полноценную обратную - независимую, объективную оценку отношений, в которые вступает субъект. Указанные цифровые ресурсы открывают возможность оперативно и одновременно публично обмениваться необходимой информацией. Принципиально иные отношения государства и населения достаточно ярко проявились также в области налоговых правоотношений. Примером таких взаимоотношений являются современные взаимоотношения налогоплательщика и налоговых органов. Вся современная система налогового администрирования и налогового контроля функционирует сегодня на базе внушительного количества цифровых ресурсов. Это такие цифровые ресурсы как электронный документооборот, автоматизированное рабочее место, цифровые сервисы, позволяющие контролировать уплату налогов, ведение налоговой и бухгалтерской документации, личный кабинет налогоплательщика, электронная очередь, полезные сайты, цифровые ресурсы, позволяющие автоматически обрабатывать большое количество информации, которая поступает из других государственных органов, цифровые ресурсы, позволяющие проанализировать налоговое поведение налогоплательщика, ресурсы, позволяющее сформировать

мнение о контрагенте с целью избежать так называемых налоговых инфекций в рамках своей экономической деятельности и планирования дальнейших деловых связей. Одной из самых современных и наиболее прогрессивных форм, демонстрирующих новые отношения государства, бизнеса и граждан на современном этапе, является процедура налогового мониторинга, которая позволяет создать некие партнерские взаимоотношения между указанными субъектами. Процедура налогового мониторинга полностью автоматизирована и прозрачна, предполагает полное доверие, прозрачность работы и ведения документации налогоплательщиком, а самое главное, что указанная процедура позволяет избежать ошибок, которые могут повлечь нарушение норм налогового законодательства. Налоговые органы, как мы уже упоминали, обладают огромным арсеналом цифровых резервов, среди которых одним из востребованных и довольно эффективным является сервис под названием информационная база «Риски», предназначенный для внутреннего использования налоговыми органами. Сущность указанного цифрового ресурса в том, что эта база данных ведет учет, какого качества экономические связи сформировал и использует налогоплательщик. База данных формируется автоматически. В том случае если налогоплательщик будет строить свои экономические связи с недобросовестными налогоплательщиками, которые скорее всего уже находятся в данной базе, он автоматически попадает в указанную базу данных, при этом будучи абсолютно добросовестным налогоплательщиком. Так, налогоплательщик, имеющий положительную налоговую историю, при вступлении в деловые отношения с недобросовестным контрагентом, сам автоматически становится недобросовестным. Нарушенное право добросовестного налогоплательщика в том, что может пострадать его деловая репутация. Однако Верховный Суд Российской Федерации имеет по данному вопросу четкую позицию [9], которая сводится к тому, что если налогоплательщик попал в базу «Риски», это не может нарушить его прав, поскольку она предназначена для внутреннего пользования должностными лицами налоговых органов. Необходимо отметить, что само наличие настоящего решения Верховного Суда Российской Федерации свидетельствует о том,

что права налогоплательщика, в частности его деловая репутация, пострадали, что позволяет, в свою очередь, поднять вопрос об ответственности налоговых органов за нарушение прав налогоплательщика.

Еще одной характерной особенностью цифрового пространства является наличие внутренних нестандартных процессов, например, таких как саморегуляция. Она проявляется в том, что, представляя собой некую альтернативную реальность, указанное пространство позволяет высказывать свое мнение, транслировать часто искаженную информацию, в том числе и о правовых явлениях, а также демонстрировать любые личностные реакции, при этом указанные процессы не всегда урегулированы правовыми нормами. Поскольку цифровая среда имеет имитационный характер и не представляет собой объективную реальность, правоотношения, которые складываются в цифровом пространстве, не всегда регулируемы правовыми нормами, однако в условиях современного государства с технологическим укладом они должны быть управляемы и, самое главное, предсказуемы. Опасность и риски здесь напрямую связаны с указанной природой цифрового пространства - имитированием, что активно провоцирует сегодня правовую безграмотность, отсутствие элементарной правовой дисциплины, правовое невежество, и в итоге глобальное разрушение правовой культуры. Многие отношения, которые складываются в цифровом пространстве, не урегулированы правовыми нормами, поскольку развитие и внедрение цифровых технологий часто опережает инициативы национального законодателя, а процесс урегулирования указанных отношений должен быть, как мы уже отмечали, в первую очередь, управляемым. Задача современного государства в лице законодателя, таким образом, создать условия, при которых субъекты цифровых отношений смогут не только реализовать свои права, но и исполнять обязанности, и как следствие, нести ответственность в случае нарушения установленных законодательством норм.

Эффективное правовое регулирование достигается государством не только через систему правовых норм, юридических предписаний, нормативно-организационного воздействия на общественные отношения, но и с учетом

ментальных особенностей, правовой, политической и национальной культуры того общества, где учреждены эти нормы. Современному государству, отличительной особенностью которого является технологический уклад, предстоит выработать соответствующие правовые инструменты с учетом национально-правовых особенностей, что позволит законодателю сформировать эффективную отрасль цифрового права. В противном случае урегулировать законодателю отношения в цифровой среде станет непосильной задачей. Правовые нормы, сегодня должны быть обоснованы современными потребностями общества, они должны обладать способностью предвидеть цель регулирования, формировать единые для всех участников отношений требования, гарантировать реализацию их прав и интересов. Именно тогда национальное право обретет инструменты, с помощью которых будет возможно полноценное регулирование отношений.

Выводы и результаты исследования. Таким образом сегодня можно сделать вывод о том, что современные ученые разделились во мнении относительно формирующегося статуса и содержания цифрового права. При этом ученые обходят стороной вопрос, касающийся научного обоснования идеи цифрового права. По этой причине нам представляется целесообразным сделать несколько основополагающих выводов.

Необходимость урегулировать отношения в цифровой среде, как мы уже отмечали, лежит в зоне компетенции национального законодателя. Однако задача осложняется тем, что сегодня не существует сколько-нибудь понятной научной доктрины, обосновывающей теорию цифрового права. Только научное обоснование, научно разработанный категориальный и понятийный аппарат, совокупность правовых приемов и инструментариев позволят интегрировать в правовую реальность такое явление как цифровые отношения. Так, например, в число субъектов цифровых отношений должны быть включены в обязательном порядке технические специалисты, разработчики, собственники цифровых ресурсов, с закреплением соответствующего правового статуса, основным элементом которого является обязанность просчитывать потенциальные риски, которые несет функционирование цифровых ресурсов.

Таким образом, очевидно, что текущей задачей современной науки теории права, обладающей универсальными научными ресурсами, базовым понятийным и категориальным аппаратом, используемым отраслевыми науками, является задача консолидировать основные понятия, обусловленные цифровым укладом современного общества, что позволит создать тот научный инструментарий, который предопределит и положит начало, став предпосылкой возникновения отрасли цифрового права. Указанную фазу становления цифрового права - теоретическую, невозможно миновать, поскольку для того, чтобы оно стало позитивным правом, первоначально необходимо не только обосновать его сущностные характеристики, понятия и категории в научном ключе, но и разработать научный инструментарий, который разрешит проблему аморфности, бесформенности и неясности цифрового права как отрасли. По нашему мнению, именно эта юридическая наука сможет реализовать обозначенные задачи, стоящие перед национальной системой права. Право неизбежно должно создать для цифровых технологий одновременно гибкие и строго определенные условия, поскольку выступает единственным эффективным регулятором общественных отношений.

Литература

1. Алексеев, С. С. Общая теория права. Т. 1 [Электронный ресурс] / С. С. Алексеев // URL: https://litresp. ru/chitat/ru/%D0%90/alekseev-sergej-sergeevich/obschaya-teoriya-prava-tom-i/7 (дата обращения: 04.05.2022).

2. Войниканис, Е. А. Право интеллектуальной собственности в цифровую эпоху: парадигма баланса и гибкости [Текст] / Е. А. Войниканис. - Москва : ООО «Издательский дом «Юриспруденция», 2013. - 552 с.

3. Дмитрик, Н. А. Цифровая трансформация: правовое измерение [Текст] / Н. А. Дмитрик // Правоведение. - 2019. - Т. 63, № 1. - С. 28-46.

4. Дорская, А. А. Трансформация и цифровизация правового регулирования общественных отношений в современных реалиях и условиях пандемии [Электронный ресурс] / А. А. Дорская. - Казань, 2020 // URL: https://nwb.rgup. ru/rimg/files/291020201.pdf (дата обращения: 26.07.2021).

5. Карцхия, А. А. Гражданско-правовая модель регулирования цифровых технологий [Текст] : дис. ... д-ра юрид. наук / А. А. Карцхия. - Москва, 2019.

6. Касимов, Т. С. Теоретико-правовые аспекты цифрового государства и электронного правительства [Текст] / Т. С. Касимов // Правовое государство: теория и практика. - 2020. - № 4-1 (62). - С. 122-130.

7. Конобеевская, И. М. Развитие концепции цифровых прав в российском гражданском законодательстве [Текст] / И. М. Конобеевская // Юридическая наука. -2020. - № 10. - С. 70-74.

8. Минбалеев, А. В. Цифровое право как комплексный институт российского права [Текст] / А. В. Минбалеев // Проблемы права. - 2019. - № 4. - С. 58-64.

9. Определение Верховного Суда РФ от 26.04.2016 N 305-КГ16-3048 по делу N А40-43028/2015 [Электронный ресурс] // Законы, кодексы и нормативно-правовые акты Российской Федерации. - URL: https://legalacts.ru/ sud/opredelenie-verkhovnogo-suda-rf-ot-26042016-n-305-kg16-3048-po-delu-n-a40-430282015 (дата обращения: 01.01.2022).

10. Официальный печатный орган Правительства Российской Федерации [Электронный ресурс] // URL: https://rg.ru/?js (дата обращения: 16.01.2022).

11. Правовая политика российского государства в условиях цифровой экономики и цифрового технологического уклада [Текст] : монография / А. И. Овчинников, А. Ю. Мамычев, А. Г. Кравченко, О. В. Ахрамеева, Е. А. Казачанская, Б. А. Борисов / отв. ред. А. И. Овчинников, А. Г. Кравченко. - Москва : ООО «Проспект», 2021. - 184 с.

12. Председатель Следственного комитета Российской Федерации, генерал юстиции [Электронный ресурс] // URL: https://sledcom.ru/sk_russia/leaders/item/686 (дата обращения: 16.01.2022).

13. Солдаткина, О. Л. Цифровое право: методология исследования [Текст] / О. Л. Солдаткина // Правовая политика и правовая жизнь. - 2019. - № 3. - C. 147-150.

14. Трансформация права в цифровую эпоху [Текст] : монография / Министерство науки и высшего образования РФ, Алтайский государственный университет ; под ред. А. А. Васильева. - Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2020. - 432 с.

15. Халикова, С. М. Трансформация права в условиях цифровизации [Электронный ресурс] / С. М. Халикова // Молодой ученый. - 2020. - № 35. - URL: https://moluch. ru/archive/325/73352 (дата обращения: 21.02.2022).

References

1. Alekseev, S. S. General theory of Law. Vol. 1 [Electronic resource] / S. S. Alekseev // URL: https://litresp.ru/chitat/ ru/%D0%90/alekseev-sergej-sergeevich/obschaya-teoriya-prava-tom-i/7 (date of application: 04.05.2022) [in Russian].

2. Voynikanis, E. A. Intellectual Property law in the Digital Age: the paradigm of balance and flexibility [Text] / E. A. Voynikanis. - Moscow: LLC "Publishing House "Jurisprudence", 2013. - 552 p. [in Russian].

3. Dmitrik, N. A. Digital transformation: legal dimension [Text] / N. A. Dmitrik // Jurisprudence. - 2019. - Vol. 63, No. 1. - P. 28-46 [in Russian].

4. Dorskaya, A. A. Transformation and digitalization of legal regulation of public relations in modern realities and conditions of the pandemic [Electronic resource] / A. A. Dorskaya. - Kazan, 2020 // URL: https://nwb.rgup.ru/ rimg/files/291020201.pdf (date of application: 26.07.2021) [in Russian].

5. Kartskhiya, A. A. Civil law model of regulation of digital technologies [Text] : thesis for the Doctor of Law Degree / A. A. Kartskhiya. - Moscow, 2019 [in Russian].

6. Kasimov, T. S. Theoretical and legal aspects of the digital state and electronic government [Text] / T. S. Kasimov // Legal state: theory and practice. - 2020. - № 4-1 (62). -P. 122-130 [in Russian].

7. Konobeevskaya, I. M. Development of the concept of digital rights in Russian civil legislation [Text] / I. M. Konobeevskaya // Legal Science. - 2020. - No. 10. -P. 70-74 [in Russian].

8. Minbaleev, A. V. Digital law as a complex institute of Russian law [Text] / A. V. Minbaleev // Problems of Law. -2019. - No. 4. - P. 58-64 [in Russian].

9. Definition of the Supreme Court of the Russian Federation of 26.04.2016 N 305-KG16-3048 in the case N A40-43028/2015 [Electronic resource] // Laws, codes and regulatory legal acts of the Russian Federation. - URL: https://legalacts.ru/sud/opredelenie-verkhovnogo-suda-rf-ot-26042016-n-305-kg16-3048-po-delu-n-a40-430282015 (date of application: 01.01.2022) [in Russian].

10. Official press organ of the Government of the Russian Federation [Electronic resource] // URL: https://rg.ru/?js (date of application: 16.01.2022) [in Russian].

11. The legal policy of the Russian state in the conditions of the digital economy and digital technological order [Text]: monograph / A. I. Ovchinnikov, A. Y. Mamychev,

A. G. Kravchenko, O. V. Akhrameeva, E.A. Kazachanskaya,

B. A. Borisov ; ed. A. I. Ovchinnikov, A. G. Kravchenko. -Moscow : Prospect LLC, 2021. - 184 p. [in Russian].

12. Chairman of the Investigative Committee of the Russian Federation, General of Justice [Electronic resource] // URL: https://sledcom.ru/sk_russia/leaders/item/686 (date of application: 16.01.2022) [in Russian].

13. Soldatkina, O. L. Digital law: research methodology [Text] / O. L. Soldatkina // Legal policy and legal life. -2019. - No. 3. - P. 147-150 [in Russian].

14. Transformation of law in the digital age [Text] : monograph / Ministry of Science and Higher Education of the Russian Federation, Altai State University ; edited by A. A. Vasiliev. - Barnaul : Altai State University Publishing House, 2020. - 432 p. [in Russian].

15. Khalikova, S. M. Transformation of law in the conditions of digitalization [Electronic resource] / S. M. Khalikova // Young scientist. - 2020. - No. 35. - URL: https://moluch.ru/archive/325/73352 (date of application: 21.02.2022).

Поступила в редакцию 23.05.2022 Received May 23, 2022

МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО

УДК 341.1/8

Б01: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-13

Ляхов Евгений Григорьевич,

Заслуженный юрист Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор, вице-президент Российской Ассоциации международного права, профессор кафедры конституционного и международного права Российской таможенной академии; профессор кафедры прав человека и международного права Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя, 117997, г. Москва, ул. Академика Волгина, д. 12

Lyakhov, Yevgeny G.,

Honoured Lawyer of the Russian Federation, Doctor of Law, Professor, Vice-President of the Russian Association of International Law; Professor, Department of Constitutional and International Law of the Russian Customs Academy; Professor, Department of Human Rights and International Law, Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after V. Ya. Kikot', 12 Akademika Volgina Str., Moscow, 117997, Russian Federation

Рыжак Виктория Андреевна,

адъюнкт факультета подготовки научно-педагогических и научных кадров Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя, 117997, г. Москва, ул. Академика Волгина, д. 12, email: [email protected]

Ryzhak, Victoria A.,

Adjunct, Faculty of Training of Scientific and Pedagogical Staff, Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after V. Ya. Kikot', 12 Akademika Volgina Str., Moscow, 117997, Russian Federation, email: [email protected]

КОНТРТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ ОПЕРАЦИЯ -ЛЕГИТИМНЫЙ КОМПЛЕКСНЫЙ МЕТОД ПРОФИЛАКТИКИ ТРАНСНАЦИОНАЛЬНЫХ

ПРЕСТУПЛЕНИЙ ♦

THE COUNTER-TERRORISM OPERATION IS A LEGITIMATE INTEGRATED METHOD FOR THE PREVENTION OF TRANSNATIONAL CRIMES

АННОТАЦИЯ. Отдельные транснациональные преступления являются угрозой не только национальному правопорядку, но и одной из основных угроз современному миропорядку и международному правопорядку, среди которых значительную часть составляют акты терроризма и международного терроризма.

В статье определены общественная опасность терроризма в целом и отдельных актов терроризма. Контртеррористическая операция проанализирована как комплексный метод профилактики актов терроризма.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: транснациональная преступность; терроризм; террористический акт; контртеррористическая операция; профилактика преступности.

ABSTRACT. Some transnational crimes, among which a significant part is acts of terrorism and international terrorism, are a threat not only to the national legal order, but also one of the main threats to the modern world order and the international legal order. The article defines the public danger of both the terrorism in general and individual acts of terrorism. The counter-terrorist operation is analyzed as an untegrated method of preventing acts of terrorism.

KEYWORDS: transnational crime; terrorism; terrorist act; counter-terrorist operation; crime prevention.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ:

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Ляхов, Е. Г. Контртеррористическая операция - легитимный комплексный метод профилактики транснациональных преступлений [Текст] / Е. Г. Ляхов,

B. А. Рыжак // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. - 2022. - Т. 9, № 2. -

C. 109-114. - БОТ: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-13.

FOR CITATION:

Lyakhov, E. G. THe Counter-Terrorism Operation is a Legitimate Integrated Method for the Prevention of Transnational Crimes [Text] / E. G. Lyakhov, V. A. Ryzhak. Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. - 2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 109-114 (in Russian). - DOI: 10.18522/23136138-2022-9-2-13.

Криминальные деяния и преступные политико-правовые явления в странах мира и отдельных регионах угрожают и покушаются не только на национальный общественный порядок и правопорядок, но и становятся угрозой миропорядку, международному правопорядку. Транснациональные преступления занимают особое место среди криминальных угроз, представляющих опасность для участников международного общения: личности, национальному (внутригосударственному) обществу, государству, и как элементам постепенно складывающегося Мирового сообщества и ему в целом [4].

При проведенном исследовании были проанализированы различные подходы к трактовке понятия «транснациональная преступность». А. Х.-А. Пихов в своих научных трудах демонстрирует, что «транснациональная преступность - сложное, исторически изменчивое, негативное, социально-правовое явление, образуемое совокупностью уголовно наказуемых деяний, предусмотренных либо не предусмотренных международными нормативными правовыми актами, но во всех случаях, затрагивающих правоохраняемые интересы двух или более государств вследствие специфики внешнего проявления и (или) особенностей нарушаемых общественных отношений» [9, с. 112]. А по мнению С. В. Максимова, проводившего изыскания немного раньше, «транснациональная преступность - это совокупность преступлений, наносящих ущерб двум или более государствам либо интересам юридических (физических) лиц таких государств, ответственность за которые предусмотрена международными актами или национальным уголовным законодательством» [6, с. 22]. С такими трактовками можно согласиться, так как они содержат в себе основные признаки этого преступного явления и представляются наиболее корректными и точными, в первую очередь с уголовно-правовой стороны - национального

уголовного права и формирующегося международного уголовного права.

Вместе с тем, по нашему мнению, одно самых адекватных (что не менее важно - официально закрепленных) определений также содержится в п. 2 ст. 3 Конвенции Организации Объединенных Наций против транснациональной организованной преступности, принятой резолюцией 55/25. Так, «преступление носит транснациональный характер, если:

a) оно совершено в более чем одном государстве;

b) оно совершено в одном государстве, но существенная часть его подготовки, планирования, руководства или контроля имеет место в другом государстве;

c) оно совершено в одном государстве, но при участии организованной преступной группы, которая осуществляет преступную деятельность в более чем одном государстве; или

ё) оно совершено в одном государстве, но его существенные последствия имеют место в другом государстве» [3].

Преступления террористической направленности заняли одну из значительных ячеек в списке транснациональных преступлений. Не существует одного типа террористов или терроризма. Он происходит из разных стран, и террористы имеют множественную этническую, расовую, религиозную и/или политическую идентичность, разные взгляды, цели и задачи. Преступления, связанные с терроризмом, подлежат уголовному преследованию так же, как и все другие преступления. Коллективные усилия и структурные достижения Мирового сообщества усиливаются и укрепляются, но угроза терроризма неумолимо движется вперед, а деятельность последователей данной идеологии насилия продолжает угрожать всеобщей безопасности в таких типах, как: организованный терроризм в зонах конфликтов, преступная деятельность иностранных боевиков-террористов, и атаки с использованием

химических, биологических, радиологических, ядерных и взрывчатых веществ. Идеологи и организаторы (создатели) террористических групп подстрекают людей, прежде всего молодых, покинуть свои общины по всему миру и отправиться в зоны конфликтов, как правило, в Ирак и Сирию и все чаще в Ливию, ныне на Украину, иные регионы для так называемых «цветных революций». Способы преследования и радикализации новобранцев изменились, теперь больше внимания сосредоточено на милитаризованной обработке их через социальные сети и цифровые каналы. Жертвы за последние два десятилетия исчисляются тысячами. Отдельные лица или группы, взявшие на себя ответственность за акты терроризма, иногда публично гордятся тем, какие страдания они причиняют гражданскому населению от Афганистана до Ирака и от Франции до Нигерии. По информации, представленной Глобальным индексом терроризма за период с 2019-2020 гг., Афганистан, Ирак, Нигерия и Сирия являются странами с повышенным индексом терроризма [15].

Угроза терроризма остается на высоком уровне, и именно этот фактор заставляет другие государства продолжать свои усилия по противодействию данному виду преступности, в которое входит и профилактика преступлений - воздействие на причины и условия, порождающие терроризм, и предупреждение.

Опираясь на п. 3 ст. 3 Федерального закона РФ от 06.03.2006 № 35-ФЗ (ред. от 26.05.2021) «О противодействии терроризму», отметим, что террористический акт - это совершение взрыва, поджога или иных действий, устрашающих население и создающих опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных тяжких последствий, в целях дестабилизации деятельности органов государственной власти или институционных и институциональных органов международных организаций либо воздействия на принятие ими решений, а также угроза совершения указанных действий в тех же целях, а профилактика и предупреждение террористических актов - направления, которые по важности не уступают борьбе с этим преступным явлением социально-политической жизни и состыковываются с минимизацией, ликвидацией последствий террористических актов.

Российская Федерация, как часть и субъект Мирового сообщества, способна обеспечивать национальную безопасность в пределах своих границ, представлять интересы государства за их пределами, помогать (как в Сирии и Казахстане) бороться с упомянутыми ранее в исследовании угрозами конкретно и на перспективу. Одним из оправданных способов является проведение правомерных контртеррористических операций: осуществляемых с санкции Организации Объединенных Наций (далее -ООН), других уполномоченных ММПО, согласия (юридического) страны-места проведения операции и др. В Уставе ООН (первостепенно в главе VIII), а также других положениях и принципах современного международного права признается возможность использования региональных органов, соглашений для урегулирования конфликтов, поддержания мира и стабильности в различных регионах. Военные операции необходимы, однако для ликвидации факторов, подпитывающих терроризм, нужны комплексные меры по предотвращению такой деятельности [1].

В современном мире особую, обусловленную специальным суверенным статусом государства, тяжесть последствий для международного мира и безопасности несет организуемый или поощряемый государственный терроризм [8, с. 219]. Актуальным и достойным примером профилактических антитеррористических мер является действие миротворческих сил Организации Договора о коллективной безопасности (далее - ОДКБ) в Республике Казахстан в январе 2022 года, подвергшейся террористическому нападению для воздействия на внутренний национальный и конституционный порядок государства. В связи с этим Президент Казахстана К.-Ж. К. Токаев выступил с экстренным официальным обращением в ОДКБ в целях получения помощи от государств-участников Организации, необходимой для преодоления террористической угрозы. Президента Казахстана поддержал и Президент Республики Таджикистан Э. Ш. Рахмон, сделав акцент на том, что «события в Казахстане подтверждают необходимость усиления совместной комплексной работы по противодействию терроризму и экстремизму, религиозному радикализму и транснациональной организованной преступности» [7]. Серьезно разнятся причи-

ны и условия, позволяющие проведение террористических атак в конкретном национальном обществе и государстве. В случае Республики Казахстан - организованные из-за рубежа акции протеста и действие оппозиции внутри страны.

Подчеркиваем, что в Законе Республики Казахстан «О противодействии терроризму» от 13 июля 1999 года № 416 в п. 4 ст. 1 также предусмотрено понятие акта терроризма - «совершение или угроза совершения взрыва, поджога или иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий, если эти действия совершены в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения либо оказания воздействия на принятие решений государственными органами Республики Казахстан, иностранными государствами или международными организациями, а также посягательство на жизнь человека, совершенное в тех же целях, а равно посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность» [2]. Оно сильно схоже с понятием, приведенным в Федеральном законе РФ от 06.03.2006 № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» [13], но справедливо особое внимание в нем следует обратить на слова, касающиеся посягательства непосредственно на государственные органы Республики и воздействия на их государственную или политическую деятельность, а также жизнь человека, что является основой трактовки понятия и наиболее полно отражает сущность акта терроризма.

Общественно-опасные последствия, наступившие в Казахстане, потребовали применения соответствующих мер со стороны не только государства, но и другой составной части Мирового сообщества - ОДКБ, направившего контингент Коллективных миротворческих сил ОДКБ на ограниченный по времени период на основании официального запроса руководства республики и в полном соответствии со «статьей 4 основополагающего Договора о коллективной безопасности от 1992 года: предусматривающей, что в случае совершения агрессии против любого из государств-участ-

ников все остальные государства по его просьбе незамедлительно предоставят ему необходимую поддержку и помощь, включая военную, а мы наблюдали именно агрессию международного терроризма» [12]. Дополнительно Генеральный секретарь ОДКБ уведомил Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе, Шанхайскую организацию сотрудничества [14] и ООН о вводе коллективных сил участников ОДКБ.

На сессии Совета коллективной безопасности ОДКБ, состоявшейся 10 января 2022 года, данная информация была подтверждена публично. Также Президент Республики Казахстан К.-Ж. К. Токаев проинформировал государства-члены ОДКБ, что «в соответствии с решением Совета безопасности Казахстана, основанном на всестороннем анализе правоохранительных и специальных служб, ситуация была квалифицирована как угроза терроризма и акт агрессии» [11]. Общими усилиями Организации, а также в связи со своевременным обращением Президента Казахстана конституционный порядок и спокойствие в Республике были восстановлены, насилие пресечено и остановлено, критические угрозы для безопасности страны и ее граждан были оперативно предотвращены. Определенно, данные результаты свидетельствуют об эффективном действии объединенных сил ОДКБ.

Помимо учений, ОДКБ никогда не использовала свои миротворческие или иные силы в реальных сценариях. Миротворческая операция в Казахстане является первым примером применения коллективных сил ОДКБ для разрешения реального кризиса. Действия ОДКБ явились не только предупреждением, но и профилактикой такого рода акций в будущем, а также способными повлиять на миропорядок, международный правопорядок.

Еще одним примером вышеупомянутого рода операций является непосредственно ввод воздушно-космических сил Российской Федерации в Сирийскую Арабскую Республику в 2015 году в связи с официальной просьбой Президента Башара Хафеза аль-Асада об оказании военной помощи против запрещенной в России террористической организации «Исламское государство» (далее - ИГИЛ). Данная операция была одной из крупнейших в мировом масштабе и характеризовалась целенаправленной профилактической и предупре-

дительной антитеррористической военной и гуманитарной деятельностью. Предпринятые контртеррористические меры позволили Правительству Сирии установить относительный порядок в государстве, вернув себе утраченные территории, остановив группировку. Однако полностью устранить участников ИГИЛ1 участвовавшим в конфликте государствам не удалось. На международной конференции высокого уровня «Региональное сотрудничество стран Центральной Азии в рамках совместного плана действий по реализации глобальной контртеррористической стратегии ООН», проведенной 3-4 марта 2022 года главой Контртеррористического управления ООН В. В. Воронковым, было отмечено: «..."Исламское государство" удвоило свою численность в Афганистане» [10], что не позволяет нам думать о полной ликвидации угрозы со стороны ИГИЛ. Вскоре государствам вновь предстоит сплотиться, организовать многостороннее сотрудничество и скоординировать свои действия, усилия, требуемые для нового противодействия группировке и обеспечения миропорядка.

В заключение напомним, что терроризм является одной из серьезнейших угроз миру, безопасности и стабильности. Государствам необходимо продвигать общий и точный подход к борьбе с терроризмом (включая его профилактику) на всех уровнях, учитывая сотрудничество между странами, международными и региональными организациями [5]. Государства-участники региональных Организаций по обеспечению безопасности несут основную ответственность за борьбу с преступностью и обеспечение безопасности, а террористические акты последних лет показали, что их легитимная профилактика - это также общая задача, к решению которой следует подходить сообща.

Литература

1. В Совете Безопасности ООН обсудили борьбу с ДАИШ. Быстрых решений в борьбе с терроризмом не существует [Электронный ресурс] // Официальный сайт ООН. - URL: https://news.un.org/ru/story/2022/02/1418042 (дата обращения: 17.04.2022).

2. Закон Республики Казахстан «О противодействии терроризму» от 13 июля 1999 года № 416 [Электронный ресурс] // Официальный сайт Антитеррористического центра государств-участников Содружества

1 Организация запрещена в РФ.

Независимых Государств. - URL: https://www.cisatc. org/1289/135/155/281/7914 (дата обращения: 20.04.2022).

3. Конвенция Организации Объединенных Наций против транснациональной организованной преступности. Принята резолюцией 55/25 Генеральной Ассамблеи от 15 ноября 2000 года (Палермо, 12 декабря 2000 г.) [Электронный ресурс] // Официальный сайт ООН. - URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/ orgcrime.html (дата обращения: 15.04.2022).

4. Ляхов, Е. Г. Понятие и место транснациональной преступности среди международных и национальных преступлений [Текст] / Е. Г. Ляхов, Д. Е. Ляхов // Публичное и частное право. - 2011. Вып. III (XI). - С. 35-45.

5. Ляхов, Е. Г. Право международной безопасности (противодействие криминальным угрозам государству и мировому сообществу) [Текст] : учебное пособие / Е. Г. Ляхов, Д. Е. Ляхов. - Москва : РИО Российской таможенной академии, 2017. - 72 с.

6. Максимов, С. В. Краткий криминологический словарь [Текст] / С. В. Максимов. - Москва : Юристъ, 1995. -32 с.

7. Миротворческая операция ОДКБ - своевременная и эффективная [Электронный ресурс] // Общественно-политическое издание «Союзники.ОДКБ». - URL: https:// odkb-info.org/news/prostranstvo-odkb/2481 (дата обращения: 17.04.2022).

8. Пинчук, А. Ю. Терроризм в условиях глобализации как фактор политической деструкции: политологический анализ [Текст] : дис. ... докт. полит. наук / А. Ю. Пинчук. - Москва, 2019.

9. Пихов, А. Х.-А. Транснациональная преступность: система понятий [Текст] / А. Х.-А. Пихов // Вестник Московского университета МВД России. - 2017. - № 6. -С. 109-113.

10. По данным ООН, численность ИГИЛ в Афганистане увеличилась вдвое [Электронный ресурс] // Официальный сайт РИА Новости. - URL: https://ria. ru/20220303/afganistan-1776178985.html (дата обращения: 16.03.2022).

11. Сессия Совета коллективной безопасности ОДКБ. Ново-Огарево [Электронный ресурс] // Официальное интернет-представительство Президента России. - URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/copy/67568 (дата обращения: 10.04.2022).

12. Устав Организации Договора о коллективной безопасности [Электронный ресурс] // Официальный сайт ОДКБ. - URL: https://odkb-csto.org/documents/ documents/ustav_organizatsii_dogovora_o_kollektivnoy_ bezopasnosti_/#loaded (дата обращения: 10.04.2022).

13. Федеральный закон «О противодействии терроризму» от 06.03.2006 № 35-ФЗ (последняя редакция) [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 06.03.2006. -№ 11. - Ст. 1146.

14. Shanghai Cooperation Organisation. Архив [Electronic resource] // SCO Official Website. - URL: http:// rus.sectsco.org/archive_news/?page=2 (date of application: 21.04.2022).

15. University of Maryland, Institute for Economics and Peace: Global Terrorism Index 2020 [Electronic

resource] // URL: https://visionofhumanity.org/wp-content/ uploads/2020/11/GTI-2020-web-1.pdf (date of application: 10.03.2022).

References

1. The UN Security Council discussed the fight against Daesh. There are no quick solutions in the fight against terrorism [Electronic resource] // Official UN website. -URL: https://news.un.org/ru/story/2022/02/1418042 (date of application: 17.04.2022) [in Russian].

2. Law of the Republic of Kazakhstan "On Countering Terrorism" dated July 13, 1999 No. 416 [Electronic resource] // Official website of the Anti-Terrorist Center of the Commonwealth Member States Independent States. -URL: https://www.cisatc.org/1289/135/155/281/7914 (date of application: 20.04.2022) [in Russian].

3. United Nations Convention against Transnational Organized Crime. Adopted by General Assembly resolution 55/25 of November 15, 2000 (Palermo, December 12, 2000) [Electronic resource] // UN official website. - URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/ orgcrime.html (date of application: 15.04.2022) [in Russian].

4. Lyakhov, E. G. The concept and place of transnational crime among international and national crimes [Text] / E. G. Lyakhov, D. E. Lyakhov // Public and Private Law. -2011. Issue. III (XI). - P. 35-45 [in Russian].

5. Lyakhov, E. G. International security law (countering criminal threats to the State and the world community) : textbook / E. G. Lyakhov, D. E. Lyakhov. - Moscow : Russian Customs Academy, 2017. - 72 p. [in Russian].

6. Maksimov, S. V. Brief criminological dictionary [Text] / S. V. Maksimov. - Moscow : Jurist Publ., 1995. - 32 p. [in Russian].

7. The CSTO peacekeeping operation is timely and effective [Electronic resource] // Socio-political publication "Allies.CSTO". - URL: https://odkb-info.org/news/prostran-stvo-odkb/2481 (date of application: 17.04.2022) [in Russian].

8. Pinchuk, A. Yu. Terrorism in the conditions of globalization as a factor of political destruction: a political analysis [Text] : thesis for the Doctor of Politics Degree / A. Yu. Pinchuk. - Moscow, 2019 [in Russian].

9. Pikhov, A. H.-A. Transnational crime: a system of concepts [Text] / A. H.-A. Pikhov // Bulletin of the Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia. -2017. - No. 6. - P. 109-113 [in Russian].

10. According to the UN, the number of ISIS in Afghanistan has doubled [Electronic resource] // Official website of RIA Novosti. - URL: https://ria.ru/20220303/ afganistan-1776178985.html (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

11. Session of the CSTO Collective Security Council. Novo-Ogarevo [Electronic resource] // Official Internet representation of the President of Russia. - URL: http:// www.kremlin.ru/events/president/news/copy/67568 (date of application: 10.04.2022) [in Russian].

12. Charter of the Collective Security Treaty Organization [Electronic resource] // Official website of the CSTO. - URL: https://odkb-csto.org/documents/documents/ustav_organizat-sii_dogovora_o_kollektivnoy_bezopasnosti_/#loaded (date of application: 10.04.2022) [in Russian].

13. Federal Law "On Countering Terrorism" dated 06.03.2006 No. 35-FZ (latest edition) [Text] // Collection of legislation of the Russian Federation. - 06.03.2006. -No. 11. - Article 1146 [in Russian].

14. Shanghai Cooperation Organization. Archive [Electronic resource] // SCO Official Website. - URL: http:// rus.sectsco.org/archive_news/?page=2 (date of application: 21.04.2022) [in English].

15. University of Maryland, Institute for Economics and Peace: Global Terrorism Index 2020 [Electronic resource] // URL: https://visionofhumanity.org/wp-content/ uploads/2020/11/GTI-2020-web-1.pdf (date of application: 10.03.2022) [in English].

Поступила в редакцию 24.04.2022 Received April 24, 2022

УДК 341.1/8

DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-14

Тарасова Анна Евгеньевна,

кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой международного права, юридический факультет, Южный федеральный университет, 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. М. Горького, д. 88, email: [email protected]

Онасенко Александр Александрович,

студент 4-го курса, юридический факультет, Южный федеральный университет, 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. М. Горького, д. 88, email: [email protected]

Tarasova, Anna E.,

PhD in Law, Associate Professor,

Head of the Department of International Law,

Law Faculty, Southern Federal University,

88 M. Gorky Str., Rostov-on-Don,

344002, Russian Federation,

email: [email protected]

Onasenko, Alexander A.,

Fourth Year Student,

Law Faculty, Southern Federal University, 88 M. Gorky Str., Rostov-on-Don, 344002, Russian Federation, email: [email protected]

ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА В УСЛОВИЯХ ОДНОСТОРОННИХ

И КОЛЛЕКТИВНЫХ САНКЦИЙ ГОСУДАРСТВ*

♦

PROSPECTS FOR THE DEVELOPMENT OF INTERNATIONAL LAW IN THE CONTEXT OF UNILATERAL AND COLLECTIVE SANCTIONS OF STATES*

АННОТАЦИЯ. В статье авторы пришли к выводу, что современное состояние международных отношений, характеризующееся снижением степени договоро-способности государств и расширением использования односторонних (иностранные государства) и коллективных (государственные объединения - Европейский Союз) санкций, создает серьезные вызовы международному праву, как публичному, так и частному.

Были рассмотрены односторонние санкции, затрагивающие экономические, политические и даже дипломатические отношения государств, проникающие в частноправовые трансграничные связи и сферу прав человека.

Отмечено усиление уже имеющейся тенденции обесценивания международных договоров. Парадоксально, что вводимые иностранными государствами односторонние санкции причиняют вред не только государству и его гражданам, против которых вводятся данные ограничения, но и всем участникам междуна-

* Статья публикуется на основании выступления на Пленарном заседании ХЫХ Международной студенческой научно-практической конференции юридического факультета ЮФУ (8-9 апреля 2022 года, г. Ростов-на-Дону).

ABSTRACT. In the article, the authors came to conclusion that the status of international relations, characterised by the decrease in the negotiability of states and the extension of unilateral (foreign states) and collective (unions of states - the European Union) sanctions application, gravely challenges both the international public and private law.

Unilateral sanctions related to and affecting the economic, political, and even diplomatic relations of the states, penetrating into and influencing private legal transboundary links and the sphere of human rights, were considered.

The authors indicate the strengthening of the already existing trend towards devaluing the international treaties and agreements. Paradoxically, the unilateral sanctions introduced by foreign states harm both the state and its citizens the restrictions are aimed at and, at the same time, all other members and participants of international relations, including the states (groups of states and their citizens) initiating the mentioned restrictive measures.

* The article is published being based on the presentation made at the Plenary Session of the 49th International Student Scientific and Practical Conference of the Faculty of Law of the Southern Federal University (8-9 April 2022, Rostov-on-Don, Russia)

родных отношений, включая сами государства (группы государств и их граждан), которые инициируют данные ограничительные меры.

Авторы приходят к выводу, что в нынешних условиях ограничительные меры характеризуются их абсолютной неограниченностью как по количеству санкций, так и по пределам и объектам воздействия, активизируют принцип взаимности и реторсий и запускают хаос в международных отношениях публичного (взаимодействие государств, международных организаций) и частного (физические и юридические лица) порядка.

В статье ставится вопрос для научной дискуссии: способно ли международное право взять под контроль данную проблему и предложить эффективные средства ее решения, или мы стоим на пороге Нового Международного права?

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: международное право; международные отношения; международно-правовые санкции; допустимые ограничительные меры; односторонние ограничительные меры; иностранные государства; международные организации.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ:

Тарасова, А. Е. Перспективы развития международного права в условиях односторонних и коллективных санкций государств [Текст] / А. Е. Тарасова, А. А. Онасенко // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. - 2022. - Т. 9, № 2. - С. 115-126. - БОТ: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-14.

На сегодняшний день международные отношения подвержены серьезному влиянию односторонних и коллективных санкций, которые создают новые вызовы и угрозы международному праву, как публичному, так и частному. В этой связи возрастают роль и значение международного права, призванного урегулировать существующие противоречия посредством установления пределов санкционного воздействия на трансграничные отношения. Использование односторонних и коллективных санкций определенной группой субъектов в качестве инструмента международной политики можно рассматривать, как попытку переформатировать международные отношения под свои собственные цели в ущерб интересам другой группы субъектов международного права. Особенностью современных санкций является то, что они затрагивают широкий круг международных отношений (дипломатические, экономические, политические), проникают в частно-правовые трансграничные связи и сферу прав человека.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

The authors conclude that under the current conditions the restrictive measures are of absolutely unlimited character both when it comes to the amount of sanctions and the extent and objects of impact. They activate and intensify the principle of reciprocity and retortion, and launch chaos in international relations of public (interactions of states and international organizations) and private (individuals and legal entities) orders.

In the paper, the authors pose a question for further scientific discussion: Is the international law able to control the indicated problem and propose effective and efficient means to solve it or are we on the threshold of a New International law?

KEYWORDS: international law; international relations; international-legal sanctions; permissible restrictive measures; unilateral restrictive measures; foreign states; international organizations.

FOR CITATION:

Tarasova, A. E. Prospects for the Development of International Law in the Context of Unilateral and Collective Sanctions of States [Text] / A. E. Tarasova, A. A. Onasenko. Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. -2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 115-126 (in Russian). - DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-14.

Следует отличать ограничительные принудительные меры в международном праве и односторонние принудительные меры иностранных государств, групп государств, международных организаций, ТНК. Последние, на наш взгляд, представляют собой злоупотребление международным правом, его обход и приводят к такому явлению, как экстерриториальный хаос.

Отметим мнения специалистов в области международного права относительно правовой оценки принудительных мер иностранных государств (санкций) с позиции международного и национального права.

Заслуженный юрист Российской Федерации, д-р юрид. наук, Вице-Председатель Комитета ООН по экономическим, социальным и культурным правам, профессор А. Х. Абашидзе дал квалификацию односторонним принудительным мерам как незаконным с точки зрения Устава ООН и подрывающим основы Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах [5].

В свою очередь, по мнению, к.ю.н., доцента кафедры международного права МГУ С. В. Гландина «санкции не нарушают международные обязательства, а создают ограничения для своих физических и юридических лиц на сотрудничество с фигурантами санкцион-ных списков» [18].

Однако мы приходим к выводу, что дипломатические санкции, ограничения в сфере прав человека и экономические ограничительные меры, применяемые в одностороннем порядке государствами, не являются мерами внутреннего действия, а носят экстерриториальный характер и затрагивают права 3-х лиц и государств.

Особое внимание следует уделить группе дипломатических ограничительных мер. На сегодняшний день усилились персональные дипломатические ограничения в отношении крупных государственных деятелей, первых лиц государства, включая самого главу государства, дипломатических сотрудников и различных негосударственных субъектов международного права. Данные недружественные действия одних субъектов встречают ответные принудительные меры в виде реторсий со стороны других субъектов международного права. В частности, РФ в ответ на объявление российских дипломатов персонами non-grata применяет аналогичные меры в отношении иностранных дипломатов.

Однако серьезным нарушением международных обязательств является отказ в выдаче въездных виз дипломатам, представителям государств, намеревающимся принять участие в работе такой универсальной международной организации, как Организация Объединенных Наций, со стороны государства, на территории которого находится штаб-квартиры ООН, например, США (штаб-квартира ООН в Нью-Йорке). С точки зрения норм и принципов международного права данные односторонние ограничительные меры не являются реторсиями или иными формами международно-правовых санкций. На США как на страну пребывания штаб-квартиры ООН накладываются соответствующие международные обязательства по выдаче въездных виз иностранным дипломатам. Возможно, именно по этой причине США изначально не планировали размещать штаб-квартиру Всемирной организации на тер-

ритории своей страны. В последующем США стали активно применять обход международных обязательств, отказывая в выдаче въездных виз иностранным дипломатам, в том числе российским, «из соображений национальной безопасности». В сложившейся ситуации, когда США руководствуются исключительно субъективными мотивами и отказывают в выдаче въездных виз иностранным дипломатам, актуальным является вопрос переноса штаб-квартиры ООН в другое более нейтральное государство, которое будет выполнять возложенные на себя международно-правовые обязательства как страна пребывания штаб-квартиры ООН, в том числе по обеспечению равного доступа к работе Всемирной организации представителей и дипломатов из разных государств, включая РФ. Предложения по такому переносу выдвигались ранее и представителями государств, и специалистами в области международного права и международных отношений, однако воспринимались как малореальные, включая имеющую значение в данном вопросе финансовую составляющую.

Ситуация усугубилась закрытием воздушного пространства европейскими странами для пролета российских самолетов, и тем самым был заблокирован доступ для российской делегации, которая не смогла очно и в необходимом составе принять участие в работе Комиссии ООН по разоружению (КООНР) и Совета ООН по правам человека, проходящих в европейской штаб-квартире ООН в Женеве.

Таким образом, ограничивается право свободного передвижения дипломатов и создаются дискриминационные условия, которые с точки зрения международного права являются односторонними ограничительными мерами и не могут быть квалифицированы в качестве международно-правовых санкций.

Поэтому в текущий период актуальность доступа всех государств на равной основе к такой международной площадке как ООН повышается.

Помимо односторонних или коллективных санкций, исходящих от государств, стали активно применяться санкции, осуществляемые с помощью международных организаций. В их числе исключение РФ из Совета Европы (СЕ). В соответствии со ст. 7 Устава СЕ любому государству-члену организации предоставляется

право выхода из организации с официальным уведомлением о своем намерении Генерального Секретаря [19]. При этом прекращение членства наступает в конце текущего финансового года, если уведомление сделано в течение первых девяти месяцев этого года. Если уведомление направлено в течение последних трех месяцев финансового года, то прекращение членства наступает в конце следующего финансового года. РФ воспользовалась данным правом, официально уведомив о выходе Генерального Секретаря СЕ и при соблюдении всей процедуры, которая предусмотрена Уставом СЕ, должна была покинуть организацию 31 декабря 2022 года.

Однако 16 марта 2022 года Комитет министров СЕ исключил РФ из состава СЕ, ссылаясь на ст. 8 Устава СЕ (предусматривает процедуру исключения государства в случае грубого нарушения положений ст. 3 Устава СЕ, т. е. отказа признавать принцип «верховенства права»). Данное решение было принято с нарушением норм самого Устава СЕ, т. к. согласно ст. 8 Устава СЕ помимо приостановления членства государства в организации (что было сделано 25 февраля 2022 года), Комитет министров предлагает государству выйти из организации в порядке ст. 7 Устава СЕ, и только если государство отказывается самостоятельно выйти из организации, Комитет министров может воспользоваться процедурой исключения, предусмотренной ст. 8 Устава СЕ.

В непростой ситуации оказался Европейский Суд по правам человека, которому предстояло решить, по какой процедуре РФ вышла из Совета Европы (самостоятельно или путем исключения), при этом ЕСПЧ было приостановлено рассмотрение всех жалоб против РФ.

В случае одностороннего выхода, предусмотренного ст. 7 Устава, Европейская конвенция по правам человека (Европейская конвенция) будет действовать для России до 31 декабря 2022 года, что позволяет обращаться российским гражданам с жалобами в ЕСПЧ, в том числе по вопросам оспаривания неправомерных иностранных санкций или их последствий. В случае исключения РФ из состава СЕ, в порядке ст. 8 Устава СЕ, Европейская конвенция перестает действовать для России в день исключения, т. е. 16 марта 2022 года, что препятствует обращению российских лиц с жалобами в ЕСПЧ.

Таким образом, чтобы исключение РФ из СЕ приобрело характер международно-правовых санкций, осуществляемых с помощью международных организаций, необходимо наличие легитимных оснований, т. е. в порядке предусмотренной ст. 8 Устава СЕ и с точным установлением факта нарушения РФ принципа «верховенства права», предусмотренного ст. 3 Устава СЕ. В противном случае действия Комитета министров СЕ являются неправомерными ограничительными мерами и не имеют основания считаться международно-правовыми санкциями.

Тем не менее 22 марта 2022 года ЕСПЧ принял решение о дальнейшем участии РФ в Европейской конвенции, в соответствии с которым участие РФ в Европейской конвенции полностью прекратится только с 16 сентября 2022 года. До этой даты ЕСПЧ остается компетентным рассматривать жалобы против РФ в отношении возможных нарушений Европейской конвенции. Примечательным является положение данного решения, согласно которому ЕСПЧ немедленно возобновляет производство по всем российским делам, находящимся на его рассмотрении (приостановленным с 16 марта 2022 г.), оставляя за собой право снова вернуться к толкованию вопросов, связанных с прекращением членства РФ в СЕ, если такая надобность возникнет в ходе рассмотрения полученных им жалоб. Данное право ЕСПЧ ограничивает защиту прав российских граждан в ЕСПЧ, ставя приемлемость жалобы в зависимость от усмотрения Международного суда в части толкования выхода/исключения РФ из СЕ и правильной даты прекращения действия ЕКПЧ в отношении РФ. Прогнозируемые ситуации, при которых попытки российских граждан оспорить неправомерные ограничительные меры иностранных государств, международных организаций и/или их последствия путем подачи жалоб в ЕСПЧ, окажутся неэффективны ввиду того, что у ЕСПЧ всегда будет возможность вернуться к «толкованию вопросов, связанных с прекращением членства РФ в СЕ», что может привести к явному злоупотреблению со стороны ЕСПЧ.

Самостоятельной формой международно-правовых санкций является разрыв или приостановление дипломатических или консульских отношений. Однако для принятия данной меры в соответствии со ст. 39 Устава ООН не-

обходимо решение Совета Безопасности (СБ) ООН. Так как именно данный орган управо-мочен определять наличие любой угрозы миру и предлагать соответствующие рекомендации или решения о том, какие меры следует принять для поддержания или восстановления мира и безопасности.

Согласно ст. 41 ООН к одной из таких мер, не связанных с использованием вооруженных сил, относится разрыв дипломатических отношений. Из чего следует, что для того, чтобы СБ ООН определил наличие угрозы мировой безопасности и рекомендовал одному государству разорвать дипломатические отношения с другим, необходимо наличие существенных оснований. В противном случае самостоятельное решение государства без рекомендации СБ ООН о разрыве дипломатических отношений также является односторонней ограничительной мерой государства.

Односторонние действия государств, которые прибегают к использованию различных дипломатических ограничений, подрывают основополагающие принципы Устава ООН и ряда других международных актов в сфере международной дипломатии. К ним можно отнести Венскую конвенцию о дипломатических сношениях 1961 года, которая основана на целях и принципах Устава ООН в отношении суверенного равенства государств, поддержания международного мира и безопасности и содействия развитию дружественных отношений между государствами [3]. В частности, замораживание иностранным государством счетов посольства РФ является примером нарушения Венской конвенции.

Неправомерными с позиции норм международного права являются предложения отдельных государств об исключении РФ из состава СБ ООН или в целом из ООН. Подобное решение невозможно, в первую очередь, по той причине, что РФ, как государство-правопреемник (правопродолжатель) СССР в отношении членства в международных организациях, является одной из стран-основателей ООН [14]. Так, первоначальными подписантами Декларации Объединенных Наций - основополагающего международного документа, который в последующем послужил основой ООН, являлись всего 4 государства (СССР, США, Великобритания и Китай).

Постоянное членство РФ в СБ ООН закреплено в ст. 23 Устава ООН. Для исключения РФ из числа постоянных членов СБ ООН необходимо внести соответствующие изменения в Устав ООН. Согласно ст. 108 Устава ООН для принятия поправок к Уставу любые изменения должны быть приняты двумя третями голосов членов Генеральной Ассамблеи и ратифицированы в соответствии с их конституционной процедурой двумя третями членов ООН, включая всех постоянных членов СБ ООН. Таким образом, несмотря на наличие альтернативных способов внесения поправок в Устав ООН, таких как с использованием ст. 27 ООН, которая позволяет принимать решения при совпадающих голосах всех пяти постоянных членов СБ ООН (при этом с 1950 года практика идет по пути принятия решений в случае, если один из постоянных членов воздержался или отсутствовал на заседании) кардинальные изменения, связанные с исключением РФ из числа постоянных членов СБ ООН, и внесения изменений в ст. 23 возможны только в случае принятия официальной поправки, предусмотренной ст. 108 Устава ООН.

Предложения, связанные с исключением РФ из числа постоянных членов СБ ООН или из числа всей ООН, вступают в серьезное противоречие с базовым принципом международного права - «суверенного равенства государств» (государства являются равноправными участниками международного общения и обладают равными правами и обязанностями) и противоречат целям и духу Устава ООН.

ООН - это уникальная универсальная организация, способствующая выстраиванию диалога между разными государствами, несмотря на наличие возможных противоречий и независимо от различий экономического, социального, политического, культурного и иного характера. В Уставе ООН в качестве принципов jus cogens закреплен принцип разрешения международных споров мирными средствами таким образом, чтобы не подвергать угрозе международный мир, безопасность и справедливость (п. 3 ст. 2 Устава ООН).

В международном праве выделяют три основные группы мирных средств разрешения международных споров:

- с помощью международных организаций;

- дипломатические;

- правовые (юридические).

Рассматриваемые в настоящем исследовании односторонние принудительные меры государств, групп государств, международных организаций направлены на разрушение всей системы мирных средств разрешения международных споров, и уже с этой позиции указанные меры противоречат принципам и нормам международного права, так как ограничивают и исключают возможность применения государствами мирных средств разрешения споров, проведения переговоров, выработки общих решений на равноправной основе. Подрыв самих основ такой универсальной международной организации, как Организация Объединенных Наций, и утрата ею статуса независимой международной площадки для работы государств на международном уровне означает лишение государств одного из главных мирных средств разрешения международных споров. В этой связи международная организация, созданная самими государствами, являясь вторичным субъектом международного права, превращается в конкурирующего с государствами актора, функционирующего в отступлении от принципов международного права, на которых была основана, и прекращает свое существование в качестве мирного средства разрешения международных споров.

27 апреля 2022 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла Резолюцию о праве вето, согласно которой в случае применения вето в СБ ООН любым из постоянных членов в течение 10 дней созывается заседание Генассамблеи по вопросу, в отношении которого было использовано вето, за исключением случаев, когда ГА проводит экстренное заседание по тому же вопросу. Резолюция ставит постоянного члена Совбеза, наложившего вето, в приоритетное положение в списке выступающих на соответствующем заседании Генассамблеи.

Данная резолюция является отражением стремления ГА поставить под контроль деятельность СБ ООН, что противоречит существу структуры ООН, стирает границы компетенции между двумя различными органами ООН, нивелирует значение СБ и роль постоянных членов СБ ООН, обеспечивающих устойчивость системы международного права. Именно попытки государств обойти указанные процедурные правила международного

права свидетельствуют об эффективности системы ООН и международного права в целом, выступающих сдерживающим механизмом для односторонних незаконных ограничительных действий государств.

Сегодняшние односторонние ограничительные меры государств выходят далеко за пределы публичного порядка, как национального, так и международного, и затрагивают незыблемую сферу прав человека.

К основополагающим международным актам о правах человека относят Устав ООН, Всеобщую декларацию прав человека [6], Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах [17], Международный пакт о гражданских и политических правах [16], Конвенцию о правах ребенка [12] и ряд других ключевых международных документов. Данные международные акты декларируют базовые права человека, создают для государств-участников соответствующие обязательства по реализации и соблюдению прав.

При этом любые ограничения как на национальном уровне отдельного государства, так и создание международных условий, в том числе посредством установления различных ограничений, являются грубым нарушением указанных международных актов. Ограничения на передвижения по миру в силу закрытия воздушного пространства, ограничения в культурных правах, создание дискриминационных условий для российских граждан по признаку принадлежности к гражданству РФ или национальности являются ограничительными мерами неправомерного характера, нарушающими международные акты о правах человека, и ярким примером дискриминации.

В международном праве любые ограничения прав человека в принципе невозможны. Только в исключительных случаях и на основании соответствующих международно-правовых актов. Так, в соответствии со ст. 60 Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам Договаривающаяся Сторона немедленно принимает меры к розыску и взятию под стражу лица, выдача которого требуется [13]. Во всех остальных случаях любые ограничительные меры без соблюдения оснований, предусмотренных международными актами, направленных на ограничения прав человека,

являются грубым международным правонарушением. В частности, к подобным правонарушениям можно отнести персональные ограничительные меры в отношении физических лиц, которые последнее время стали активно применяться определенными субъектами международного права. Данные ограничения носят имущественный (арест недвижимости, активов, счетов в банке и т. д.) и неимущественный (запрет на въезд в страну, отказ в выдаче въездной визы и т. д.) характер. Особенностью ограничений имущественного характера является то, что они формально не прекращают права собственности, но при этом возможности собственника имущества владеть, пользоваться и распоряжаться им по своему усмотрению ограничиваются в том числе посредством установления запрета на въезд в страну, где данное имущество находится.

Таким образом, вводимые ограничительные меры в отношении физических лиц не являются международно-правовыми санкциями и нарушают нормы и принципы международного права. Существующие международно-правовые средства защиты оказываются неэффективными в борьбе с данными санкциями. Неправомерное с точки зрения Устава ООН решение Генеральной Ассамблеи ООН о приостановлении членства РФ в Совете по правам человека ООН вынудило Россию в одностороннем порядке покинуть работу данного органа, сохранив при этом приверженность по всем обязательствам в области прав человека и получив статус наблюдателя при данном органе ООН.

Тем самым была исключена возможность создания по инициативе РФ специальной комиссии по оценке санкций при Совете по правам человека ООН с целью правовой оценки введенных ограничений и рекомендаций по их противодействию. Один из главных органов ООН - СПЧ, задачей которого считается защита прав человека во всем мире, вместо своей основной функции и исследования влияния односторонних ограничительных мер государств в период пандемии и после нее, ограничил для государств-членов возможности по осуществлению данной работы.

Примечательно, что США на протяжении долгих лет активно применяют различного рода ограничительные меры в качестве инструмента международной политики, но при

этом не ратифицировали ключевые международные акты в сфере прав человека (в частности, Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах, Конвенцию о правах ребенка, Конвенцию о правах инвалидов). Международный пакт о гражданских и политических правах был ратифицирован, но с рядом существенных оговорок. США не участвуют в Американской конвенции о правах человека, как и в других международных актах Организации американских государств [1]. Отсутствие международных обязательств (в силу отсутствия ратификации международных актов) позволяет государству избежать ответственности за односторонние действия, нарушающие права человека. США также известны применением односторонних ограничений (санкций) в отношении сотрудников Международного уголовного суда, включая главного прокурора [2].

Деструктивное влияние односторонних ограничительных мер (санкций) на международные отношения особенно наглядно проявилось в период пандемии C0VID-19. Иностранные санкции создают дополнительные трудности в борьбе с новой коронавирусной инфекцией. В конце марта 2020 г. Генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш призвал страны «большой двадцатки» (в20) снять действующие в отношении других стран санкции для борьбы с пандемией. В этой связи актуальным являлось предложение в начале 2020 г. Российской Федерации и еще 28 стран о необходимости принять резолюцию Генеральной Ассамблее ООН об отмене санкций, мешающих другим странам бороться с пандемией корона-вируса [9]. Прежде всего, в целях устранения негативного санкционного воздействия, создающего дополнительные сложности в борьбе с пандемией C0VID-19. Однако США, страны Европейского Союза, Великобритания, Украина и Грузия заблокировали на Генеральной ассамблее ООН проект российской резолюции.

Таким образом, односторонние ограничительные меры (санкции) иностранных государств, не имея определенных пределов воздействия, затрагивают незыблемую сферу прав человека и создают серьезные трудности в разрешении гуманитарных проблем.

Самую многочисленную группу составляют экономические ограничительные меры, отража-

ющиеся на развитии международных экономических, в том числе международных торговых отношений, и вступают в определённое противоречие с принципами Всемирной торговой организации (ВТО) и правом ВТО.

Основополагающими принципами ВТО являются: равенство, взаимность, прозрачность, недискриминация, либерализация торговли, применение специальной помощи и уступок развивающимся странам, принцип связывающих и подлежащих к исполнению обязательств государств-участников [15]. Данные принципы призваны способствовать развитию и укреплению торговых связей между государствами, состоящими в ВТО. Любые односторонние действия рассматриваются в качестве нарушения обязательств по соглашению [11].

Правовым основанием санкций в отношении РФ могли бы выступать положения подп. «Ш» п. «Ь» ст. XXI ГАТТ 1994 [7] и подп. «Ш» п. «Ь» ст. ХГУ-бис ГАТС [8], т. е. ссылка на военное время и наличие чрезвычайных обстоятельств в международных отношениях. Однако пределы толкования данной нормы трудно определимы, что приводит к злоупотреблению, на что неоднократно обращалось внимание в научной литературе [4, с. 78; 20].

С точки зрения норм и принципов международного права санкции - это всегда принудительные меры потерпевшей стороны, применяемые субъектами международного права в ответ на правонарушения с целью его пресечения. Из чего следует, что правом на применение любых международно-правовых санкций обладает только потерпевшая сторона, защищающая свои национальные интересы. В ситуациях, когда ряд иностранных государств (США, страны ЕС) в качестве правовых оснований для введения санкций приводят защиту «своих национальных интересов», довольно трудно определить, о каких именно национальных интересах идет речь, и можно ли признавать такие страны потерпевшей стороной, если их законные права и интересы напрямую не затрагиваются и не нарушаются. Тем не менее определенные иностранные государства активно применяют расширительную практику введения односторонних ограничительных мер (санкций), ссылаясь на защиту своих национальных интересов, что очевидно приводит к злоупотреблениям в международном праве

и создает дополнительные трудности по оценке данных ограничений с точки зрения норм и принципов международного права в первую очередь по той причине, что санкциями в международно-правовом смысле они не являются.

Экономические ограничения в отношении РФ нарушают ключевой принцип равенства ВТО. С точки зрения норм и принципов международного права под сомнение ставится легитимность вводимых односторонних и коллективных экономических ограничений.

В то же время не вызывает сомнений легитимность ответных экономических ограничений РФ, в силу их соответствия другому основополагающему принципу ВТО - взаимности. Принцип взаимности является универсальным не только в праве ВТО, но и в целом в международном праве, что также позволяет говорить о правомерной природе российских контрмер.

Необходимо отметить, что РФ изначально не являлась инициатором санкционной политики в отношении США и ЕС. Ответные ограничительные меры РФ направлены на отстаивание национальных экономических интересов, которые были нарушены иностранными санкциями в одностороннем порядке, что также не соответствует положениям п. 1 ст. XIII ГАТТ (государства-участники ВТО не имеют права применять никаких ограничений ввоза или вывоза любого товара, за исключением наличия запретов или ограничений). Ввиду недобросовестных действий и нарушений норм ВТО в одностороннем порядке иностранными государствами, РФ, вводя ответные ограничительные меры, воспользовалась правом на самозащиту своих национальных интересов.

Между тем РФ в соответствии с Договоренностью о правилах и процедурах, регулирующих разрешение споров (ДРС) 1994 года [10], вправе обратиться в орган по разрешению споров ВТО или создать третейскую группу для возбуждения дела об аннулировании или сокращении выгод (ст. XXIII ГАТТ). Согласно п. 1. ст. XII ГАТТ Российская Федерация вправе для обеспечения своего внешнего финансового положения и своего платежного баланса ограничить количество или стоимость товара, разрешаемого к импорту. С точки зрения международного права ограничения на импорт из государства-нарушителя принимаются в качестве ответных принудительных мер, на-

правленных на ограничение интересов другого государства, и принимаются в ответ на правонарушения, т. е. являются реторсиями.

Однако РФ столкнулась с серьезным трудностями, доказывая правомерность и обоснованность ответных ограничительных мер в виде реторсий. С позиции права ВТО в принципе любые экономические ограничительные меры являются незаконными, в связи с чем возникают серьезные трудности по оспариванию введенных ограничений и доказыванию правомерности ответных мер. Разбирательство в органе по разрешению споров ВТО может затянуться на довольно длительный период времени, что вынуждает РФ противостоять введенным экономическим ограничениям с использованием своего национального законодательства, в том числе в целях защиты отечественных производителей. Данные действия со стороны РФ, направленные на защиту своих экономических интересов, встречают обвинения со стороны США и ЕС (применяющих односторонние санкции) в использовании политики протекционизма, что, по их мнению, противоречит правилам ВТО.

Так, ЕС обратился в орган по разрешению споров ВТО для рассмотрения мер, вводимых Правительством РФ, которые, по мнению ЕС, являются частью политики импортозамеще-ния и тем самым нарушают правила ВТО, оценив сумму причиненного ущерба в €290 млрд. ЕС, обвиняя РФ в применении в экономике протекционистских мер, не учитывает, что неправомерные экономические ограничения вынудили РФ противостоять данным мерам с применением своего внутреннего национального законодательства и такого принципа международного права как взаимность. В связи с чем у РФ имеются все законные основания, чтобы оспорить жалобу ЕС в органе по разрешению споров ВТО, основываясь на том, что ЕС ввел экономические ограничения в нарушение правил ВТО и без должных на то оснований, чем вынудил РФ защищать свои экономические интересы, в том числе с применением национального законодательства.

Усиление дальнейшего экономического давления на РФ и создание дискриминационных условий могут привести к выходу РФ из ВТО. В перспективе решение со стороны РФ о выходе из ВТО обсуждается специалистами как целе-

сообразное и оправданное. Злоупотребление правом ВТО и использование его для обоснования введения экономических ограничений в отношении РФ определенными субъектами, прежде всего, США и ЕС, делают невозможным эффективное применение принципов и норм ВТО, а также инструментов защиты от дискриминации в рамках указанной международной организации. При этом вводимые ограничения ставят отдельные государства-участники ВТО в довольно сложное положение и наносят вред их экономическому развитию, что видно на примере Китая. Ряд других государств-участников ВТО (Австралия, Великобритания и т. д.), напротив, поддерживают односторонние и коллективные санкции, устанавливая свои собственные ограничения.

Подобное поведение государств приводит к обесцениванию права ВТО и возможностей указанной международной организации, создавая двойные стандарты и подходы в отношении равных участников. Право ВТО не может применяться фрагментарно, поскольку рассчитано на универсальное регулирование экономических отношений в рамках глобального рынка товаров, услуг, капитала, трудовых ресурсов.

В сложившейся ситуации целесообразно создать специальную комиссию по оценке экономических односторонних ограничительных мер при ВТО с целью правовой оценки введенных экономических ограничений и рекомендаций по их противодействию в более оперативном порядке, нежели рассмотрение споров в ОРС ВТО, учитывая фактически отсутствие работающей апелляции органа по разрешению споров ВТО.

Таким образом, необходимо установить строгий дифференцированный подход к допустимым ограничительным принудительным мерам в международном праве и односторонним принудительным мерам иностранных государств, международных организаций, транснациональных корпораций. Односторонние действия нельзя квалифицировать в качестве международных санкций. В первую очередь по причине их несоответствия основаниям, при которых могут быть введены международные санкции.

При этом вводимые односторонние и коллективные ограничительные меры не имеют в современный период определенных пределов воздействия и затрагивают широкий круг меж-

дународных отношений. Их количество продолжает неуклонно расти, создавая тем самым новый инструмент воздействия на международные отношения. В связи с чем актуальным являлось предложение по созданию специальной комиссии по оценке санкций при Совете по правам человека ООН с целью правовой экспертизы введенных ограничений и рекомендаций по их противодействию наряду с мониторинговой миссией Спецдокладчика при ООН о влиянии санкций на права человека и гуманитарные вопросы.

Однако ввиду неправомерного решения Генеральной Ассамблеи ООН о приостановлении членства РФ в Совете по правам человека ООН, которое привело к одностороннему выходу РФ из данного органа, была исключена возможность создания по инициативе РФ специальной комиссии. Тем не менее данное предложение не теряет своей актуальности, и с уверенностью можно предположить, что вопрос о необходимости оценки санкций будет затрагиваться другими государствами. В первую очередь теми странами, чьи национальные интересы нарушены односторонними ограничительными мерами (санкциями) иностранных государств.

Кроме того, еще одним предложением по разрешению существующего международно-правового кризиса является создание специальной комиссии по оценке экономических односторонних ограничительных мер при ВТО.

Можно констатировать, что вводимые ограничительные меры не соответствуют нормам и принципам международного права. Однако под их воздействием начавшиеся кардинальные изменения международных отношений продолжатся в будущем, что может привести к серьезным последствиям, отражающимся на всех странах мира. В частности, не вызывают сомнений окончательное становление многополярного мира, появление новых экономических и политических центров принятия решений, трансформация международных дипломатических, экономических, политических, частных трансграничных отношений. В данном вопросе необходимо учитывать тот факт, что любые изменения в международных отношениях затрагивают все государства и нации без исключения.

Литература

1. Американская конвенция о правах человека (22 ноября 1969 года) [Электронный ресурс] // Контур Норматив. - URL: https://normativ.kontur.ru/document?modu leId=1&documentId=12652 (дата обращения: 16.03.2022).

2. В ООН обеспокоены сообщениями о том, что США ввели санкции против Прокурора МУС // Организация Объединенных Наций. Новости ООН. - 02.09.2020. -URL: https://news.un.org/ru/story/2020/09/1385032 (дата обращения:16.03.2022).

3. Венская конвенция о дипломатических сношениях (Вена, 18 апреля 1961 года) [Электронный ресурс] // Организация Объединенных Наций. - URL: https://www. un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/dip_rel.shtml (дата обращения: 16.03.2022).

4. Витцтум, В. Г. Международное право [Текст] / В. Г. Витцум. - Москва ; Берлин: Инфотропик-Медиа, 2011.

5. ВКонтакте. Кафедра международного права РУДН. 14.03.2022. - URL: https://vk.com/wall-48462676_47 (дата обращения: 16.03.2022).

6. Всеобщая декларация прав человека (10 декабря 1948 года) [Электронный ресурс] // Организация Объединенных Наций. - URL: https://www.un.org/ru/ documents/decl_conv/declarations/declhr.shtml (дата обращения: 16.03.2022).

7. Генеральное соглашение по тарифам и торговле (1947 год) [Электронный ресурс] // Высшая школа экономики. - URL: https://www.hse.ru/ data/2011/11/14/1272866559/ГАТТ-47%20и%20Результа-ты%20Уругвайского%20Раунда%20(неофиц.%20пере-вод).pdf (дата обращения 16.03.2022).

8. Генеральное соглашение по торговле услугами (1995 год) [Электронный ресурс] // Высшая школа экономики. -URL: https://www.hse.ru/data/2011/11/14/1272866559/ГАТТ-47%20и%20Результаты%20Уругвайского%20Раунда%20 (неофиц.%20перевод).pdf (дата обращения: 16.03.2022).

9. Голосование в ООН: США и Европа не снимут санкции // Газета.ру. 03.04.2020. - URL: https://m.gazeta. ru/politics/2020/04/03_a_13034233.shtml (дата обращения: 16.03.2022).

10. Договоренность о правилах и процедурах регулирующих разрешение споров (1994 года) [Электронный ресурс] // Департамент экономического развития Курганской области. - URL: http://ind.kurganobl.ru/assets/files/ WTO/rules_procedures.pdf (дата обращения: 16.03.2022).

11. Доклад третейской группы ВТО: European Communities - Conditions for the Granting of Tariff Preferences to Developing Countries [Электронный ресурс] WT/DS246/R. December 1, 2003. (дата обращения: 16.03.2022).

12. Конвенция о правах ребенка (20 ноября 1989 года) [Электронный ресурс] // Организация Объединенных Наций. - URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/ conventions/childcon.shtml (дата обращения: 16.03.2022).

13. Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам (Заключена в г. Минске 22.01.1993) (ред. от 28.03.1997) (вступила в силу 19.05.1994, для Российской Федерации 10.12.1994)

[Электронный ресурс] // АО «Кодекс». - URL: https://docs. cntd.ru/document/1900189 (дата обращения: 16.03.2022).

14. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 N 6-ФКЗ, от 30.12.2008 N 7-ФКЗ, от 05.02.2014 N 2-ФКЗ, от 01.07.2020 N 11-ФКЗ) [Текст] // Собрание законодательства РФ. - 2020. - № 31. - Ст. 4398.

15. Марракешское соглашение об учреждении Всемирной торговой организации [Электронный ресурс] // АО «Кодекс». - URL: https://docs.cntd.ru/ document/1902152 (дата обращения: 16.03.2022).

16. Международный пакт о гражданских и политических правах (16 декабря 1966 года) [Электронный ресурс] // Организация Объединенных Наций. - URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/ pactpol.shtml (дата обращения: 16.03.2022).

17. Международный пакт об экономических социальных и культурных правах (16 декабря 1966 года) [Электронный ресурс] // Организация Объединенных Наций. - URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/ conventions/pactecon.shtml (дата обращения: 16.03.2022).

18. Телеграмм-канал «The sanctions times» [Электронный ресурс] // URL: https://telemetr.me/content/ sanctionstimes/15#:~:text=они%20не%20нарушают%20 международные%20обязательства%2c,мирных%20 средств%20для%20разрешения%20споров (дата обращения: 16.03.2022).

19. Устав Совета Европы (Лондон, 5 мая 1949 года) [Электронный ресурс] // АО «Кодекс». - URL: https:// docs.cntd.ru/document/1901954/titles/2CEA3RV (дата обращения: 16.03.2022).

20. Четвериков, А. О. Национальная безопасность Российской Федерации и право Всемирной торговой организации [Текст] / А. О. Четвериков // Законы России: опыт, анализ, практика. - 2013. - № 8. - С. 78.

References

1. The American Convention on Human Rights (November 22, 1969) [Electronic resource] // Kontur Normativ. - URL: https://normativ.kontur.ru/document ?moduleId=1&documentId=12652 (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

2. The UN is concerned about reports that the United States has imposed sanctions against the ICC Prosecutor // United Nations. UN News. - 02.09.2020. - URL: https:// news.un.org/ru/story/2020/09/1385032 (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

3. Vienna Convention on Diplomatic Relations (Vienna, April 18, 1961) [Electronic resource] // United Nations. - URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/ dip_rel.shtml (date of application: 16.03.2022)[in Russian].

4. Witztum, К G. International Law [Text] / V. G. Witsum. - Moscow ; Berlin: Infotropik-Media Publ., 2011 [in Russian].

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

5. VKontakte. Department of International Law, RUDN. 14.03.2022. - URL: https://vk.com/wall-4846267647 (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

6. Universal Declaration of Human Rights (December 10, 1948) [Electronic resource] // United Nations. - URL: https:// www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/declhr. shtml (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

7. General Agreement on Tariffs and Trade (1947) [Electronic resource] // Higher School of Economics. -URL: https://www.hse.ru/data/2011/11/14/1272866559/ EATT-47%20M%20Pe3ynbTaTbi%20ypyrBaMCKoro%20Pa-yHga%20(Heo^M^%20translation).pdf (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

8. General Agreement on Trade in Services (1995) [Electronic resource] // Higher School of Economics. -URL: https://www.hse.ru/data/2011/11/14/1272866559/ EATT-47%20M%20Pe3ynbTaTbi%20ypyrBaMCKoro%20Pa-yHga%20(Heo^M^%20translation).pdf (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

9. Voting in the UN: The USA and Europe will not lift sanctions // Gazeta.ru. - 03.04.2020. - URL: https://m.gazeta. ru/politics/2020/04/03a13034233.shtml (date of application: 16.03.2022).

10. Agreement on Rules and Procedures governing Dispute Resolution (1994) [Electronic resource] // Department of Economic Development of the Kurgan region. - URL: http:// ind.kurganobl.ru/assets/files/WTO/rules_procedures.pdf (accessed: 03/16/2022) [in Russian].

11. Report of the WTO Arbitration Panel: European Communities - Conditions for the Granting of Tariff Preferences to Developing Countries [Electronic resource] WT/DS246/R. December 1, 2003. (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

12. Convention on the Rights of the Child (November 20, 1989) [Electronic resource] // United Nations. - URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/ childcon.shtml (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

13. Convention on Legal Assistance and Legal Relations in Civil, Family and Criminal Cases (Concluded in Minsk on 22.01.1993) (ed. of28.03.1997) (entered into force on 19.05.1994, for the Russian Federation on 10.12.1994) [Electronic resource] // JSC "Codex". - URL: https://docs.cntd.ru/document/1900189 (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

14. The Constitution of the Russian Federation (adopted by popular vote on 12.12.1993) (subject to amendments made by the Laws of the Russian Federation on Amendments to the Constitution of the Russian Federation from 30.12.2008 N 6-FKZ, from 30.12.2008 N 7-FKZ, from 05.02.2014 N 2-FKZ, from 01.07.2020 N 11-FKZ) [Text] // The Assembly of the Legislation of the Russian Federation. - 2020. - No. 31. -Article 4398 [in Russian].

15. The Marrakesh Agreement on the establishment of the World Trade Organization [Electronic resource] // JSC "Codex". - URL: https://docs.cntd.ru/document/1902152 (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

16. International Covenant on Civil and Political Rights (December 16, 1966) [Electronic resource] // United Nations. - URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/ conventions/pactpol.shtml (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

17. International Covenant on Economic, Social and Cultural Rights (December 16, 1966) [Electronic resource] //

United Nations Organization. - URL: https://www.un.org/ ru/documents/decl_conv/conventions/pactecon.shtml (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

18. Telegram channel "The sanctions times" [Electronic resource] // URL: https://telemetr.me/content/sanction-stimes/15#:~:text=they%20not%20 violate%20internation-al%20backages%2c,peaceful%20 means%20for%20resolu-tion%20sports (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

19. Charter of the Council of Europe (London, May 5, 1949) [Electronic resource] // JSC "Codex". - URL: https:// docs.cntd.ru/document/1901954/titles/2CEA3RV (date of application: 16.03.2022) [in Russian].

20. Chetverikov, A. O. National security of the Russian Federation and the law of the World Trade Organization [Text] / A. O. Chetverikov // Laws of Russia: experience, analysis, practice. - 2013. - No. 8. - P. 78 [in Russian].

Поступила в редакцию 02.05.2022 Received May 02, 2022

ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО И ГРАЖДАНСКИЙ ПРОЦЕСС

УДК 347.1

DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-15

Дмитриева Ольга Викторовна,

кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского права, юридический факультет, Южный федеральный университет, 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. М. Горького, д. 88, email: [email protected]

Заря Александр Андреевич,

студент 4-го курса, юридический факультет, Южный федеральный университет, 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. М. Горького, д. 88, email: [email protected]

Dmitrieva, Olga V.,

PhD in Law, Associate Professor,

Associate Professor at the Department of Civil Law,

Law Faculty, Southern Federal University,

88 M. Gorky Str., Rostov-on-Don,

344002, Russian Federation,

email: [email protected]

Zarya, Alexander A.,

Fourth Year Student,

Law Faculty, Southern Federal University, 88 M. Gorky Str., Rostov-on-Don, 344002, Russian Federation, email: [email protected]

ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВАЯ ЗАЩИТА НАЦИОНАЛЬНЫХ ИНТЕРЕСОВ

В ЭПОХУ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПОТРЯСЕНИЙ

♦

CIVIL LAW PROTECTION OF NATIONAL INTERESTS IN THE EPOCH OF POLITICAL UPHEAVALS

АННОТАЦИЯ. В статье рассматриваются меры гражданско-правового характера, направленные на защиту национальных интересов в условиях санкций, введенных иностранными государствами, в частности, меры в отношении «брошенных» юридических лиц, а также в области интеллектуальной собственности. Проводится анализ этих мер с позиций баланса законности и целесообразности. Вносятся предложения по совершенствованию гражданского законодательства, подлежащего применению в условиях санкций.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: санкции; национальные (публичные) интересы; законность; целесообразность; юридические лица; интеллектуальная собственность.

ABSTRACT. The article considers civil law measures aimed at protecting national interests under the sanctions imposed by foreign states, in particular, the measures against 'abandoned' legal entities, as well as in the field of intellectual property. The analysis of these measures is carried out from the standpoint of the balance of legality and expediency. Proposals are made to improve the civil legislation to be applied under sanctions.

KEYWORDS: sanctions; national (public) interests; legality; expediency; legal entities; intellectual property.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ: FOR CITATION:

Дмитриева, О. В. Гражданско-правовая за- Dmitrieva, O. V. Civil Law Protection of National

щита национальных интересов в эпоху полити- Interests in the Epoch of Political Upheavals [Text] /

ческих потрясений [Текст] / О. В. Дмитриева, O. V. Dmitrieva, A. A. Zarya. Bulletin of the Law Faculty,

А. А. Заря // Вестник Юридического факультета Юж- SFEDU. - 2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 127-133 (in Russian). -

ного федерального университета. - 2022. - Т. 9, № 2. - DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-15. С. 127-133. - DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-15.

I. Общие подходы к проблеме. В настоящее время Российская Федерация испытывает огромное санкционное давление со стороны западных стран, формально обоснованное проводимой ею специальной военной операцией на территории Украины, но фактически направленное на максимальное ослабление нашей страны в экономическом, политическом, социальном плане. В таких условиях возникает острая необходимость противостоять этому давлению, отстаивать и защищать свои национальные интересы и само существование нашего государства, социально-культурного уклада всеми возможными способами, в том числе гражданско-правовыми.

Для того чтобы выяснить, как наиболее эффективно защитить гражданско-правовыми способами национальные интересы, имеет смысл прояснить значение данной категории. Если не вдаваться в терминологическую дискуссию, то национальные интересы можно определить как симбиоз внутренних и внешних интересов народа России [7, с. 2-7]. В соответствии со Стратегией национальной безопасности Российской Федерации [4], к национальным интересам относятся:

1) сбережение народа России, развитие человеческого потенциала, повышение качества жизни и благосостояния граждан;

2) защита конституционного строя, суверенитета, независимости, государственной и территориальной целостности Российской Федерации, укрепление обороны страны;

3) поддержание гражданского мира и согласия в стране, укрепление законности, искоренение коррупции, защита граждан и всех форм собственности от противоправных посягательств, развитие механизмов взаимодействия государства и гражданского общества;

4) развитие безопасного информационного пространства, защита российского общества от деструктивного информационно-психологического воздействия;

5) устойчивое развитие российской экономики на новой технологической основе;

6) охрана окружающей среды, сохранение природных ресурсов и рациональное природопользование, адаптация к изменениям климата;

7) укрепление традиционных российских духовно-нравственных ценностей, сохранение

культурного и исторического наследия народа России;

8) поддержание стратегической стабильности, укрепление мира и безопасности, правовых основ международных отношений.

В праве существует и активно используется также понятие «публичный интерес», который трактуется как неперсонифицированный интерес общества и государства, признанный государством и охраняемый правом, представляющий собой конституционно значимую ценность. В широкое понятие «публичный интерес» входят понятия «государственный интерес» (интересы РФ, субъектов РФ), «муниципальный интерес» (интересы муниципальных образований), а также «общественный интерес» (интересы социальных групп и неопределенного круга лиц, который может быть назван национальным интересом).

В дальнейшем мы будем исходить из понимания публичного интереса как совокупности государственного и общественного (национального), а учитывая очевидную неразделимость последних и ориентируясь на перечень, содержащийся в Стратегии, считаем допустимым использование понятий «публичный» и «национальный» интерес в качестве синонимов.

Рассуждение о юридической стороне обеспечения национального (публичного) интереса в эпоху политических потрясений закономерно порождает вопрос о значении и сохранении стабильности в такие времена общеправового принципа законности. Можно ли, учитывая экстремальный характер развития общественных отношений, пренебречь требованиями законности и заменить их целесообразностью?

В соответствии со сложившимися в современной юридической науке представлениями о законности, она характеризует не только процесс реализации правовых идей путем строгого соблюдения и исполнения действующего законодательства, но также и процесс правотворчества [3, с. 22-37], который предполагает обеспечение верховенства закона, соблюдение иерархии нормативных правовых актов, порядка их принятия и вступления в силу, изменения, отмены т. п. В связи с этим приобретают особое значение правила правотворческой деятельности. Каждый субъект правотворчества должен принимать, изменять и отменять акты

в установленном законодательством порядке и формах, с соблюдением требований иерархии и в рамках своей компетенции.

Законность является основой правопорядка. Г. Ф. Шершеневич писал в связи с этим, что применение норм права «по точному их смыслу, невзирая на результаты применения в тех или иных конкретных случаях» [8, с. 705], есть тот принцип законности, который составляет условие правового порядка. Правопорядок -это результат действия права, основной формой которого является закон, а назначением законности выступает установление правопорядка.

Основным содержанием целесообразности является цель, которая пронизывает все сферы жизнедеятельности общества, указывает, что произойдет в будущем, какими средствами можно достичь этого желаемого будущего. Норма права всегда преследует определенную цель, а средством ее достижения является предписываемое правило поведения. В этом смысле законность и целесообразность взаимосвязаны.

Тем самым закон целесообразен тогда, когда достигает цели, которая поставлена перед ним законодателем. Однако кто осуществляет целеполагание? Как понять, в каких целях создать закон? Самым логичным, на наш взгляд, является ответ, определяющий в качестве цели удовлетворение публичных (национальных) интересов.

Исходя из сказанного, кажется, что принцип законности и принцип целесообразности не могут вступить в конфликт друг с другом, так как один является определяющим для другого. Тем не менее возникают ситуации, когда действующий закон перестает соответствовать национальным интересам, и возникает вопрос о том, что нужно делать в такой ситуации? Логичным является внесение изменений в закон или принятие нового закона. Ни в коем случае не допускается простое неисполнение закона, так как данное поведение противоречит принципу законности, следовательно, даже если стало целесообразным другое регулирование, оно должно быть введено через определенную, закрепленную в национальном праве, процедуру.

Однако при использовании указанной логики появляется следующая проблема: может ли законодатель, преследуя цель обеспечения

национальных интересов, вводить любые, даже самые бесчеловечные законы? Предположим, что на страну напал неприятель и не хватает рабочих рук: почему бы не возродить рабство, которое позволяет быстро сконцентрировать трудовые ресурсы? Мы видим, что такое решение, несмотря на его целесообразность, соответствие национальному интересу быть в безопасности, наталкивается на некий внутренний моральный барьер, наше правовое чувство протестует против введения такого регулирования.

Что же ограничивает введение формально целесообразного, но противоречащего основным принципам морали и права, закона? Можно выделить несколько таких ограничителей:

Во-первых, это другие национальные интересы. При чрезмерном потакании одному интересу возможно ущемление другого, что недопустимо. В приведенном примере происходит нарушение такого интереса, как повышение качества жизни и благосостояния граждан.

Во-вторых, основополагающие принципы права. Еще римляне говорили, что право есть искусство доброго и справедливого, и совершенно очевидно, что в современное понимание добра и справедливости рабство не укладывается. Указанные принципы устанавливаются Конституцией Российской Федерации как основным законом страны, имеющим высшую юридическую силу. Поэтому достижение национальных интересов способами, не допускаемыми данными принципами, невозможно в силу того, что это просто незаконно.

Таким образом, выстраивается следующий методологический подход к решению вопроса о защите национальных интересов гражданско-правовыми способами в эпоху политических потрясений:

- принципы, закрепленные в Конституции, формируют общий облик национального права;

- национальные интересы являются целями, ради которых создаются законы, при этом эти цели не могут противоречить принципам;

- законы, реализующие эти цели, должны достигать состояния целесообразности при условии соответствия указанным принципам.

Исходя из этого проанализируем некоторые из планируемых к введению или уже введенных нашим государством мер гражданско-правового характера, в ответ на недружественные

действия других государств, отметив при этом, что дальнейшее развитие событий может привести к тому, что перечень этих мер может как расшириться, так и сузиться.

II. Анализ гражданско-правовых мер

1.«Национализация» «брошенных» юридических лиц

Предлагается закрепить механизм внешней администрации по управлению организацией. Введение этой меры предполагает несколько условий:

- больше 25 % активов принадлежит иностранным лицам из недружественных государств;

- активы превышают 1 млрд рублей;

- среднесписочная численность работников - больше 100 человек.

Кроме того, внешняя администрация может быть назначена в случае, если руководитель, иные органы управления и (или) акционеры (участники) организации фактически прекратили управление ею. В частности, когда указанные лица покинули территорию Российской Федерации, уклонившись от осуществления своих полномочий и оставив организацию без управления вопреки ее интересам, публично заявили о прекращении деятельности организации при отсутствии для этого очевидных экономических оснований.

Подать заявление о введении данной процедуры вправе руководитель организации или налоговый орган. Внешняя администрация вводится на 3 месяца, управление организацией осуществляет назначенное Правительством РФ лицо.

По истечении этого срока в отношении компании принимают одно из решений: либо о замещении ее активов (в этом случае создается новая компания, в которую в качестве уставного капитала вносят имущество «брошенной» компании), либо о ее банкротстве и ликвидации.

При оценке данной меры, по нашему мнению, следует учитывать, в каких отношениях находится акционер и корпорация, в которой он участвует. Если фактически он является ее создателем, довольно часто предлагается применять гоголевскую логику: «Я тебя породил -я тебя и убью» (то есть имею право ликвидировать) [1]. Представляется, что данный принцип применим, пока ликвидация компании не соз-

дает серьезного публичного негативного эффекта, ведь от ее деятельности зависят работники, потребители: вряд ли они выиграют, если она уйдет с рынка.

Можно провести аналогию с домом в деревянном дачном поселке: недопустимо сжигать свой дом, оправдывая это наличием на него права собственности, так от данного пожара неминуемо загорится весь поселок. Если же собственник идет на это, то содеянное представляет собой злоупотребление правом, правонарушение, на которое государство должно как-то отреагировать.

В случае с прекращением деятельности организации такой реакцией выступает введение внешней администрации, в результате чего данная мера приобретает характер ответственности. А ответственность в гражданском праве наступает, за определенными исключениями, за вину.

В сложившейся ныне ситуации законопроект не предполагает исследование причин, по которым акционер передумал вести бизнес в Российской Федерации. Он опирается исключительно на формальные показатели: численность работников, величина иностранного участия и т. д. Но ведь владелец предприятия мог прекратить его существование просто потому, что он больше не хочет заниматься данной деятельностью в принципе из-за ее убыточности, усложнения логистических аспектов и т. п.

В связи со сказанным представляется, что основным недостатком рассматриваемого законопроекта является то, что в нем не предусматривается необходимость учета вины, связанной с предполагаемым злоупотреблением акционером своим правом на прекращение деятельности созданного им юридического лица.

Следует отметить, что даже если в законопроект будут внесены соответствующие поправки и наличие вины владельца бизнеса будет включено в качестве обязательного условия для введения внешней администрации, останется проблема быстроты реагирования на сложившуюся ситуацию. Установление вины (а она, на наш взгляд, в данном случае не может презюмироваться) - довольно долгий процесс, и он может не завершиться в течение срока, когда некоторые уходящие компании обещали продолжать платить заработную плату работникам. Поэтому имеет смысл вводить

внешнюю администрацию на срок судебного разбирательства с владельцем бизнеса, в течение которого назначенные управленцы будут вести предпринимательскую деятельность организации так, как ее вел бы первоначальный владелец, чтобы обеспечить работникам тот же уровень дохода, а потребителям - количество товаров. По итогам судебного разбирательства будет приниматься обоснованное решение: допустить уход компании или приступить к ликвидационным/замещающим процедурам.

2. Меры в области интеллектуальной собственности

Их введение связано с отзывом иностранными правообладателями лицензий на результаты интеллектуальной деятельности, используемые на территории Российской Федерации. Принимаемые нашим государством меры напрямую направлены на обеспечение национального интереса, заключающегося в устойчивом развитии российской экономики на новой технологической основе.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Во-первых, по сообщениям СМИ, в отношении владельцев патентов из недружественных стран размер выплаты за нарушение их прав составит 0 % фактической выручки от производства и реализации товаров, выполнения работ и оказания услуг [6]. Данную меру мы можем оценить как положительную, так как она способствует стабилизации российской экономики. Однако она создает опасность ухода с российского рынка тех лиц, которые не осуществляли действий, направленных на ограничение распространения своего результата интеллектуальной деятельности в РФ, но зарегистрированы на территории недружественного государства. Получается, что такие лица фактически понесут ответственность не за свои противоправные действия, а за недружественные действия своего государства.

Во-вторых, для поддержки российских информационных технологий предлагается механизм принудительного лицензирования в отношении программного обеспечения, баз данных и топологий интегральных микросхем [2]. На них может быть распространено действие ст. 1360 ГК РФ, в соответствии с которой Правительство Российской Федерации имеет право в случае крайней необходимости, связанной с обеспечением обороны и безопас-

ности государства, охраной жизни и здоровья граждан, принять решение об использовании изобретения, полезной модели или промышленного образца без согласия патентообладателя с уведомлением его об этом в кратчайший срок и с выплатой ему соразмерной компенсации.

Для реализации этой меры необходимо внести изменения в ГК РФ, расширив круг объектов интеллектуальной собственности, на которые распространяется данная норма, а также заменив правило о выплате патентообладателю компенсации на противоположное - исключающее такую выплату.

В-третьих, нельзя не отметить разрешение параллельного импорта, введенное постановлением Правительства РФ [2]. Данное изменение, безусловно, положительное, к нему можно было бы прийти и до введения санкций в отношении РФ, так как большинство развитых государств отошли от принципа национального исчерпания и используют правило международного исчерпания исключительных прав.

Несмотря на очевидные плюсы вводимого регулирования, постановление Правительства имеет два серьезных недостатка. Первый заключается в том, что при буквальном прочтении постановление Правительства отменяет действующий принцип национального исчерпания, но ничем его не заменяет: то есть, даже приобретя товар у правообладателя на территории РФ, лицо не вправе его перепродавать. Также указанный акт издан за рамками компетенции Правительства поскольку подпункт 13 части 1 статьи 18 Федерального закона от 08.03.2022 № 46-ФЗ делегирует Правительству право отмены норм ГК о защите интеллектуальных прав, но не об их ограничении (исчерпании), поэтому формально-юридически здесь имеется дефект, требующий исправления.

III. Итог

Времена политических потрясений существенно обостряют проблему соотношения законности и целесообразности, особенно в сфере гражданско-правового регулирования, являющегося наиболее стабильной сферой правового регулирования.

Анализ некоторых контрсанкционных мер, принятых в России, показывает, что далеко не все из них соответствуют приведенному в первом разделе статьи методологическому подхо-

ду к решению вопроса о защите национальных интересов гражданско-правовыми способами в сложные исторические периоды.

При этом нельзя сказать, что только в Российской Федерации допускаются не соответствующие принципам и духу права ограничения: например, власти Великобритании заявили, что примут все меры, чтобы российские граждане и юридические лица не смогли получить надлежащую правовую помощь в Великобритании. Общеизвестны и другие, просто поразительные по степени своего противоречия правовым ценностям, меры, принятые зарубежными странами.

Каким же образом можно, оставаясь в рамках законности, отреагировать на недружественные действия других стран?

Институты, имеющие подобную цель, имеются в российском праве: это реторсии, предусмотренные ст. 1194 ГК РФ. Однако недостаток механизма реторсий в современной ситуации заключается в том, что он предусматривает применение в отношении зарубежных лиц, действующих на территории РФ, зеркальных мер, принятых в отношении отечественных лиц за рубежом. Однако некоторые ограничения, установленные западными странами, зеркально отразить не всегда возможно, например, на заморозку активов российских крупных предпринимателей за рубежом трудно ответить аналогичной мерой в силу отсутствия такого количества имущества зарубежных акторов в России.

Наиболее логичным шагом была бы разработка общего закона, который регламентировал возможности введения контрсанкционных мер, учитывая общее мнение экспертов о том, что санкции «пришли» в нашу жизнь всерьез и надолго, если не навсегда. Главное - найти адекватные такому положению вещей принципы, которым должны быть подчинены принимаемые законодательные акты, чтобы они не были отражением только лишь «голой» политической воли, всецело заменяющей законность целесообразностью. Если такая замена произойдет, это неминуемо приведет к кризису права, в добавление к кризисным явлениям в экономике, политике и других сферах общественной жизни, что крайне нежелательно.

Представляется, что таких принципов можно выделить несколько:

- верховенство защиты прав и законных интересов населения Российской Федерации, юридических лиц, зарегистрированных на ее территории;

- верховенство защиты интересов Российской Федерации.

Если первый принцип сомнений не вызывает, так как он фактически уже закреплен в Стратегии национальной безопасности, то второй может подвергнуться критике из-за неясности содержания понятия «интересы Российской Федерации».

Перед примерным формулированием интересов Российской Федерации, которые могут быть положены в основу правового регулирования общественных отношений, в том числе гражданско-правовых, в эпоху политических потрясений, сделаем оговорку о тесной взаимосвязи прав и законных интересов граждан РФ и юридических лиц, зарегистрированных на территории РФ, с интересами самой РФ. Если наилучшим образом реализуются потребности суверена, можно предположить, что и интересы граждан и юридических лиц будут защищаться и обеспечиваться на более высоком уровне. Несмотря на то, что связь внешней политики и благосостояния граждан не относится к юриспруденции, невозможно игнорировать теснейшую связь права с экономикой и политикой, поэтому, исходя из этого, интересы РФ могут быть выделены следующие:

- сохранение территориальной целостности;

- устойчивое экономическое развитие;

- внешняя и внутренняя безопасность.

Если меры иностранных государств посягают на данные интересы, то РФ вправе принять меры, которые будут направлены на их защиту и восстановление. При этом эти меры должны подчиняться основным конституционным принципам, чтобы быть законными.

Главная цель, которая преследуется установлением данных принципов, классификаций, ограничений, - это недопущение сведения правового регулирования в эпоху политических потрясений к простому «око за око, зуб за зуб», поскольку сущностью права, в том числе гражданского, является не месть за нарушение, а регулирование жизни общества наиболее справедливым и благоприятным для его членов образом.

Литература

1. Бевзенко, Р. День, когда корпорация остановилась. Какие недостатки есть в законопроекте о судьбе брошенных иностранных компаний? [Электронный ресурс] / Р. Бевзенко // Шортрид. Юридический онлайн-журнал. - 11.03.2022. - URL: https://shortread. ru/den-kogda-korporaciya-ostanovilas-kakie-nedostatki-est-v-zakonoproekte-o-sudbe-broshennyh-inostrannyh-kompanij-kolonka-romana-bevzenko/ (дата обращения: 15.05.2022).

2. Геец, К. О легализации пиратского ПО (не пират, а корсар) [Электронный ресурс] / К. Геец // Закон. ру. - 05.03.2022. - URL: https://zakon.ru/blog/2022/3/5/o_ legalizacii_piratskogo_po_ne_pirat_a_korsar (дата обращения: 15.05.2022).

3. Залоило, М. В. Законность и целесообразность в обществе постмодерна: пересмотр сложившейся классической модели [Текст] / М. В. Залоило // Журнал российского права. - 2020. - № 6. - С. 22-37.

4. О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации: Указ Президента РФ от 02.07.2021 № 400 [Электронный ресурс] // СПС Консультант-Плюс. - URL: http://www.consultant.ru/document/cons_ doc_LAW_389271 (дата обращения: 13.05.2022).

5. О товарах (группах товаров), в отношении которых не могут применяться отдельные положения Гражданского кодекса Российской Федерации о защите исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности, выраженные в таких товарах, и средства индивидуализации, которыми такие товары маркированы: Постановление Правительства РФ от 29.03.2022 № 506 [Электронный ресурс] // СПС Консультант-Плюс. - URL: http://www.consultant.ru/document/cons_ doc_LAW_413173 (дата обращения: 13.05.2022).

6. Обнулен размер компенсации, выплачиваемой патентообладателю из недружественных стран при принятии Правительством РФ решения об использовании изобретения, полезной модели или промышленного образца без согласия патентообладателя [Электронный ресурс] // СПС КонсультантПлюс. - 08.03.2022. - URL: http://www.consultant.ru/law/hotdocs/73886.html (дата обращения: 15.05.2022).

7. Туранин, В. Ю. Национальные интересы: подходы к определению понятия [Текст] / В. Ю. Туранин // Российская юстиция. - 2021. - № 1. - С. 2-7.

8. Шершеневич, Г. Ф. Общая теория права. Вып. 4 [Текст] / Г. Ф. Шершеневич. - Москва, 1912.

References

1. Bevzenko, R. The day when the corporation stopped. What are the shortcomings in the draft law on the fate of abandoned foreign companies? [Electronic resource] / R. Bevzenko // Shortrid. Legal online journal. - 11.03.2022. -URL: https://shortread.ru/den-kogda-korporaciya-ostano-vilas-kakie-nedostatki-est-v-zakonoproekte-o-sudbe-bro-shennyh-inostrannyh-kompanij-kolonka-romana-bevzenko (date of application: 15.05.2022) [in Russian].

2. Geets, K. On the legalization of pirated software (not a pirate, but a corsair) [Electronic resource] / K. Geets // Zakon. ru. - 05.03.2022. - URL: https://zakon.ru/blog/2022/3Z5/o_ legalizacii_piratskogo_po_ne_pirat_a_korsar (date of application: 15.05.2022) [in Russian].

3. Zaloilo, M. V. Legality and expediency in post-sod society: revision of the established classical model [Text] / M. V. Zaloilo // Journal of Russian Law. - 2020. - No. 6. -P. 22-37 [in Russian].

4. On the National Security Strategy of the Russian Federation: Decree of the President of the Russian Federation No. 400 dated 02.07.2021 [Electronic resource] // SPS ConsultantPlus. - URL: http://www.consultant.ru/document/ cons_doc_LAW_389271 (date of application: 13.05.2022) [in Russian].

5. On goods (groups of goods) in respect of which certain provisions of the Civil Code of the Russian Federation on the protection of exclusive rights to the results of Intellectual Activity expressed in such goods and means of individualization with which such goods are marked cannot be applied: Decree of the Government of the Russian Federation No. 506 of 29.03.2022 [Electronic resource] // SPS ConsultantPlus. - URL: http://www.consultant.ru/ document/ cons_doc_LAW_413173 (date of application: 13.05.2022) [in Russian].

6. The amount of compensation paid to the patent holder from unfriendly countries has been reset when the Government of the Russian Federation makes a decision on the use of an invention, utility model or industrial design without the consent of the patent holder [Electronic resource] // SPS Consultant Plus. - 08.03.2022. - URL: http://www.consultant.ru/law/hotdocs/73886.html (date of application: 15.05.2022) [in Russian].

7. Turanin, V. Yu. National interests: approaches to the definition of the concept [Text] / V. Yu. Turanin // Russian Justice. - 2021. - No. 1. - P. 2-7 [in Russian].

8. Shershenevich, G. F. General theory of law. Issue 4 [Text] / G. F. Shershenevich. - Moscow, 1912 [in Russian].

Поступила в редакцию 16.05.2022 Received May 16, 2022

УДК 347.45/.47

DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-16

Колесниченко Ольга Викторовна,

кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры государственных и гражданско-правовых дисциплин, Рязанский филиал Московского университета МВД России имени В. Я. Кикотя, 390043, г. Рязань, ул. 1-я Красная, д. 18, email: [email protected]

Kolesnichenko, Olga V.,

PhD in Law, Associate Professor, Associate Professor at the Department of State and Civil Law Disciplines, Ryazan Branch of the Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia named after V. Ya. Kikot', 18 1st Krasnaya Str., Ryazan, 390043, Russian Federation, email: [email protected]

ЭВОЛЮЦИЯ ПРАВОВЫХ СРЕДСТВ ВОЗМЕЩЕНИЯ ВРЕДА ЗДОРОВЬЮ В СОВЕТСКОМ ГРАЖДАНСКОМ ПРАВЕ: ОБЛАСТЬ ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИХ ПОДМЕН И КЛЮЧ К ОПРЕДЕЛЕНИЮ СОВРЕМЕННЫХ

ТЕНДЕНЦИЙ РАЗВИТИЯ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

♦

THE EVOLUTION OF LEGAL MEANS OF COMPENSATION FOR HARM TO HEALTH IN THE SOVIET CIVIL LAW: THE AREA OF TERMINOLOGICAL SUBSTITUTIONS AND THE KEY TO THE DEFINITION OF MODERN TRENDS IN THE DEVELOPMENT OF LEGISLATION

АННОТАЦИЯ. В статье исследуется процесс развития правовых средств возмещения вреда здоровью в отечественных источниках права и цивилистической доктрине периода существования СССР (1922-1991 гг.). Автором обосновывается существование таких их качественных особенностей, как: объединение деликтных и страховых обязательств в единую группу, подчиняющуюся общей компенсационной цели; наличие в законе инструментов индивидуализации деликтной ответственности, обеспечивающих усиление и доведение ее карательного и профилактирующего воздействия до установленного виновника происшествия; теоретическое обоснование использования права регресса в неразрывном единстве с унификацией порядка расчета возмещения и внедрением новых разновидностей обязательного страхования для устранения возникших диспропорций в объеме и размере гражданско-правовой ответственности ряда специальных субъектов. Аргументировано, что при переходе к новой форме государства в 90-е гг. XX в. заимствование нормативного материала проводилось без учета отмеченных особенностей, следствием чего стало построение системы правовых средств возмещения вреда здоровью с опорой на ранее известные методы оценки и компенсации материальных потерь пострадавшим на производстве, а также обезличенное, лишенное направленного воздействия на причинителя вреда применение института регресса в отношениях с участием государственных внебюджетных и частных страховых фондов.

ABSTRACT. The article examines the process of development of legal means of compensation for harm to health in domestic sources of law and the civil doctrine of the period of the existence of the USSR (1922-1991). The author substantiates the existence of such qualitative features as: combining tort and insurance obligations into a single group subject to a common compensatory goal; the presence of tools for the individualization of tort liability, ensuring the strengthening and bringing its punitive and preventive effects to the established culprit of the incident, in the law; theoretical substantiation of the application of the right of recourse in the inseparable unity with the unification of the procedure for calculating a compensation and the introduction of new varieties of compulsory insurance to eliminate the imbalances that have arisen in the volume and amount of civil liability of a number of special subjects. The reasons are given that during the transition to a new form of the state in the 1990s, the borrowing of normative material was carried out without taking into account the noted specific features, which resulted in the construction of a system of legal means of compensation for harm to health based on the previously known methods for assessing and compensating material losses to victims at work, as well as an impersonal, devoid of directed impact on the tortfeasor, application of the institution recourse in relations with the participation of state non-budgetary and private insurance funds.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: вред здоровью; физический вред; возмещение вреда; деликтная ответственность; социальное страхование.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ:

Колесниченко, О. В. Эволюция правовых средств возмещения вреда здоровью в советском гражданском праве: область терминологических подмен и ключ к определению современных тенденций развития законодательства [Текст] / О. В. Колесниченко // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. - 2022. - Т. 9, № 2. - С. 134-143. - Б01: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-16.

KEYWORDS: harm to health; physical harm; compensation for harm; tort liability; social insurance.

FOR CITATION:

Kolesnichenko, O. V. THe Evolution of Legal Means of Compensation for Harm to Health in the Soviet Civil Law: the Area of Terminological Substitutions and the Key to the Definition of Modern Trends in the Development of Legislation [Text] / O. V. Kolesnichenko. Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. - 2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 134-143 (in Russian). - DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-16.

Введение. Специфической чертой современных исследований вопросов возмещения вреда, причиненного здоровью, служит устойчивое игнорирование проблем конкуренции различных правовых средств, используемых для такого возмещения, локализующихся не только в институте деликт-ной ответственности, но и в особых правовых механизмах возмещения вреда независимо от вины, нормах, касающихся обязательного страхования гражданской ответственности, социального страхования и прямых форм социального обеспечения. Так, в частности, параллельно с констатацией перехода отношений по возмещению физического вреда пострадавшим на производстве в область права социального обеспечения отмечается невозможность учитывать назначаемые при этом выплаты при определении размера компенсации согласно гл. 59 ГК РФ [29, с. 66].

Следует полагать, что основная сложность определения гражданско-правовых форм возмещения вреда здоровью сопряжена с тем, что право на здоровье не просто носит абсолютный характер, но существует и реализуется не только в рамках сферы гражданско-правового регулирования, собственно, не является частью системы «гражданских прав и обязанностей», об основаниях возникновения которых говорит нам ст. 8 ГК РФ [21, с. 55]. По этой же причине нормы о средствах возмещения физического вреда рассредоточены во множестве источников, правильное понимание которых в комплексе невозможно без знания конкретно-исторических условий, обусловивших их появление еще в советском законодательстве, а также критического подхода к оценке их места и пределов применения в системе правовой ре-

гламентации обязательств из причинения вреда. В связи с указанными обстоятельствами целью настоящего исследования является изучение эволюции правовых средств возмещения вреда здоровью в отечественных источниках права и цивилистической доктрине периода существования СССР (1922-1991 гг.) в части, касающейся обоснования специальных правил возмещения физического вреда, причиненного под влиянием различных повреждающих факторов, применения страховых и социально-обеспечительных механизмов компенсации, а также их влияния на правовую регламентацию и практику применения норм о деликтных обязательствах.

Развитие правовых форм возмещения вреда здоровью лицам, пострадавшим на производстве. В годы Советской власти ключевая роль вполне закономерно отводилась государственным обязательствам по материальной поддержке трудящихся и членов их семей на случай гибели или утраты трудоспособности. В частности, в ст. 413 ГК РСФСР 1922 г. [14] содержалось упоминание о дополнительном характере возмещения вреда по отношению к государственному пенсионному обеспечению, которое было устранено лишь после принятия Основ гражданского законодательства 1961 г. [20]. При описанных предпосылках Правила возмещения вреда рабочим, изданные в 1961 г. [22], вкупе с положениями ст. 91 Основ 1961 г. и ст. 460 ГК РСФСР 1964 г. [8] сформировали первый полноценный и весьма специфический правовой режим таких компенсаций, относящийся непосредственно к области гражданско-правового регулирования.

В указанных источниках, в частности, проводились четкие различия между понятиями

«несчастного случая, связанного с работой» и «несчастного случая, связанного с производством». Разграничивались и правовые последствия для каждого из указанных юридических фактов. Так, возмещение вреда в гражданско-правовом значении становилось возможным при наличии прямой связи повреждения здоровья с производственными процессами (в противовес участию работника в выполнении общественных, партийных и пр. обязанностей) и вины в случившемся со стороны предприятия - работодателя, являющегося одновременно страхователем пострадавшего по государственному социальному страхованию. В противном случае, т. е. во всех иных несчастных случаях, связанных с работой, пострадавший мог претендовать лишь на общие социальные гарантии в виде пособия по временной нетрудоспособности и пенсии по инвалидности [30, с. 40-41]. Вина предприятия считалась установленной при обнаружении нарушений по части создания условий для безопасного и здорового труда, что, в свою очередь, влекло за собой принятие фабричным, заводским или местным комитетом (ФЗМК) профсоюза постановления о возложении на него обязанности по возмещению бюджету государственного социального страхования расходов на выплату пособия по временной нетрудоспособности. Дополнительно к этому ст. 94 Основ предусматривалась обязанность ответственного лица возместить ту часть материальных потерь, которая была фактически компенсирована потерпевшему посредством назначения и выплаты пенсии по инвалидности. Таким образом, добросовестное исполнение страхователем своих функций в системе государственного социального страхования не обеспечивало ему абсолютной защиты от издержек, вызванных наступлением страхового случая.

О специфике порядка определения размера отдельных составляющих возмещаемого вреда нельзя не упомянуть отдельно. Правила возмещения вреда рабочим 1961 г. вводили в научный оборот критерий трудоспособности как один из ключевых для оценки вреда здоровью и закрепляли порядок расчета утраченного заработка, основанный на определении среднего заработка пострадавшего до травмы и процента утраты профессиональной трудоспособности, выработанный к тому времени судебной

практикой [23]. Однако в случае возвращения пострадавшего к трудовой деятельности ответчику предоставлялось право ставить вопрос о зачете посттравматического заработка в счет взыскиваемого возмещения таким образом, чтобы сумма компенсации вместе с назначенной пострадавшему пенсией по инвалидности и новым заработком не превышала его заработка до несчастного случая. Подобный подход нередко подвергался критической оценке в научной литературе, поскольку не учитывал дополнительных усилий, которые приходилось прилагать жертве для возврата к трудовой деятельности в новых для себя условиях. Предлагалось как полностью отказаться от правила о зачете [4, с. 58], так и ограничить его применение с помощью процентного ограничения снижения суммы возмещения [27, с. 141]. Таким образом, формировалось, пусть и недостаточное четкое, представление о том, что вред, причиненный утратой трудоспособности, не равнозначен в полной мере потерям от фактического снижения заработной платы.

Отдельная дискуссия была развернута вокруг понятия общей трудоспособности и критериев оценки ее утраты, что было в значительной степени связано с применением ст. 415 ГК РСФСР 1922 г., ст. 464 ГК РСФСР 1964 г. об определении утраченного заработка (дохода) пострадавшим, не участвующим в общественном производстве на момент несчастного случая и развитием судебной практики в данной части. Пунктом 11 постановления Пленума Верховного суда СССР от 23 октября 1963 г. № 6 [16] было предусмотрено особое правило для таких лиц, в отношении которых учитывался минимум заработной платы сообразно с «родом занятий» - например, возмещение вреда домашним хозяйкам должно было производиться на основании среднего заработка домашней работницы. Противопоставление общей трудоспособности и способности участвовать в «организованном производственном процессе» позволяло учитывать при характеристике первой такие составляющие, как способность обслуживать себя в быту, осуществлять уход за членами семьи, работать на приусадебном участке и т. п. [6, с. 148] К сожалению, конец всем рассуждениям на эту тему положил законодатель, отметивший требование об учете сохранившейся общей трудоспособности по-

страдавшего во всех случаях, связанных с назначением возмещения вреда здоровью, в 1984 г.

Практика применения новых Правила возмещения вреда рабочим, принятых Советом Министров СССР 03 июля 1984 г. [21], подчеркивала возрастающее влияние на отношения по возмещению вреда положений законодательства о социальном обеспечении. Так, в ст. 459 ГК РСФСР и п. 22 Инструкции о порядке применения Правил 1984 г. [19] впервые были конкретизированы категории дополнительных расходов, на компенсацию которых мог претендовать потерпевший, включенные впоследствии практически в неизменном виде в ст. 1085 ч. 2 ГК РФ в 1996 г. (затраты на дополнительное питание, протезирование, уход за потерпевшим и т. п.). Однако кроме перечня гражданское законодательство воспринимало и новые ограничения по суммам выплат. В частности, п. 24 Инструкции ориентировал на возмещение расходов на посторонний уход в размере не более месячного оклада санитарки для лиц, нуждающихся в специальном медицинском обслуживании, и 60 % от этого показателя - для иных пострадавших. Утрачивало силу прежнее правило, развитое судебной практикой, согласно которому надлежало производить перерасчет платежей на посторонний уход в связи с изменением оплаты труда домашних работниц [25, с. 13].

Из сферы действия Правил было прямо исключено профессиональное заболевание под названием «пневмокониоз (силикоз)», поскольку предполагалось, что вред, причиненный здоровью таковым, возмещается повышенным пенсионным обеспечением [17]. Правило, согласно которому отдельно взятая профессиональная болезнь рассматривалась как страховой случай по государственному социальному страхованию, полностью освобождавший виновное лицо от имущественной ответственности за причиненный вред, вступало в явное противоречие с общим принципом ответственности каждого за свою вину. Тем не менее в похожем ключе решался вопрос об общих принципах возмещения вреда военнослужащим и приравненным к ним лицам, где обоснованным считалось назначение возмещений по нормам гражданского законодательства лишь для случаев повреждения здоровья не при исполнении обязанностей службы [12,

с. 37]. Отмеченные противоречия, как следует полагать, были обусловлены попытками найти оптимальный вариант правовой регламентации возмещения вреда для отдельных случаев повреждения здоровья, применительно к которым существенный вклад в возможность наступления неблагоприятного результата вносили не до конца подвластные человеку факторы.

Правовая регламентация и доктринальное обоснование форм возмещения вреда здоровью для случаев, не связанных с производством. На фоне достаточно подробного регулирования вопросов преодоления последствий несчастных случаев на производстве «бытовым» травмам не уделялось сколько-нибудь значительного внимания. Отмечалось лишь, что для них порядок расчета суммы возмещения является аналогичным, а степень утраты трудоспособности определяется органами бюро судебно-медицинской экспертизы по правилам, установленным для врачебно-тру-довых экспертных комиссий [31, с. 62]. Иногда, впрочем, специальные нормы вводились для того, чтобы усилить превентивную составляющую для конкретных форм противоправного поведения, как, например, при взыскании с осужденных средств, затраченных на стационарное лечение граждан, пострадавших в результате умышленных преступлений [15]. При регламентации таких взысканий подчерчивалась потребность в индивидуализации имущественной ответственности, поскольку расходы на лечение мог компенсировать только совершивший преступление гражданин, но не организации, осуждение которых было невозможно (включая владельцев источников повышенной опасности, учебные, воспитательные заведения), родители несовершеннолетних и т. п. Другим частным примером являлось обязательство возместить бюджету стоимость своего лечения, налагаемое на лицо, получившее повреждение здоровья в ходе пресечения совершаемых им хулиганских действий [18].

Незавершенной, несмотря на ее признанное фундаментальное значение для отечественной цивилистики, оставалась дискуссия о правовой природе обязанности возмещения вреда, причиненного деятельностью, создающей повышенную опасность для окружающих, до-

стигшая наибольшей остроты в 60-х гг. XX века. Именно тогда из числа оснований, освобождающих от ответственности владельца источника повышенной опасности (далее также -ИПО), были исключены случаи проявления грубой небрежности со стороны потерпевшего (ст. 458 ГК РСФСР 1964 г., ст. 132 Основ 1961 г.). Выражаясь современным языком, такая ответственность приобретала в чистом виде «строгий» характер.

Разумеется, в советской доктрине не могло не возникнуть споров о значении вины в качестве условия деликтной ответственности, следствием чего стало появление теорий «двух начал», «вины с исключением» и «объективных моментов» (теории риска). Полагая, что содержание этих споров и основных постулатов перечисленных теорий достаточно подробно освящено в научной литературе [1, с. 273], подчеркнем лишь, что каждая из попыток предложить альтернативные субъективные предпосылки ответственности владельцев ИПО акцентировалась на каком-то конкретном аспекте социально-желательного поведения или направлении предупредительного воздействия. Например, при развитии и обосновании теории профессионального риска чаще всего приводился пример с предприятием, осуществляющим опасную для окружающих деятельность [28, с. 47], для которого возложение ответственности независимо от вины должно было служить стимулом к дополнительным вложениям в развитие систем безопасности. Согласно теории стимулирования, владельцы ИПО должны были побуждаться к такой организации деятельности, которая позволила бы минимизировать вредоносное действие ИПО, используя имеющиеся достижения науки и техники [13, с. 116], а также инициируя новые изобретения [3, с. 14]. Неудивительно, что концентрация на этих частных примерах не могла объяснить применения правил об ответственности независимо от вины, к примеру, в отношении граждан, владеющих личным транспортом, иначе как принятием властного решения о перераспределении образовавшихся материальных потерь по принципу причинения [5, с. 51]. Собственно, именно в тот период, на наш взгляд, и была произведена одна из судьбоносных терминологических подмен в данной дискуссии, состоящая в отождествлении по-

вышенной ответственности ряда специальных субъектов с законной обязанностью по возмещению вреда, вызванного воздействием внешних и при этом всегда случайных факторов.

Развитие доктринальных представлений о взаимосвязи деликтных и страховых средств возмещения вреда здоровью: ключ к пониманию современных проблем развития законодательства. Как видно, помимо рассмотренного нами исторического пути развития законодательства о формах и способах возмещения физического вреда в России в период существования СССР, формирование полноценного представления о таковых требует заострить внимание на доктринальном решении проблем сочетания различных правовых средств, направленных на достижение искомого возмещения. Едва ли не главное, чего здесь необходимо коснуться, - это специфика толкования принципа полного возмещения вреда, закрепляемого гражданским законодательством, который на всем протяжении развития советской государственности применительно к вреду здоровью рассматривался в доктрине как реализуемый комплексно, через систему государственного страхования трудящихся, а также с помощью выплат, взыскиваемых за счет виновных лиц, если пенсии или пособия полностью не устраняют последствий правонарушения. Практика совместного рассмотрения деликтных и страховых, а также иных социально-обеспечительных обязательств, несмотря на безусловное понимание различий в их правовой природе и основаниях возникновения, изменения и прекращения, не встречала существенных возражений [32, с. 45-48, 139-148].

В обосновании такого подхода немалую роль сыграла М. Я. Шиминова, непосредственно объединившая в единую группу компенсационных обязательств обязательства, возникающие вследствие причинения вреда, и институт государственного страхования по признаку наличия у них общей компенсационной цели и с акцентом на том, что та стадия страхового отношения, в рамках которой реализуется право на возмещение вреда, может наступать лишь при наличии внедоговорного права на стороне страхователя [31, с. 8-9, 11]. Мнение о частичном совпадении социального назначения деликтной ответственности и страхования

позволяло отвергнуть аргументы о «непримиримых противоречиях», вызванных различием объекта страховой (правовой) охраны и объекта страхового правоотношения [7, с. 19-20]. В равной мере не обнаруживалось повода для дискуссий и в том, что с выплатой страховой суммы могут прекращаться деликтные обязательства, поскольку один и тот же вред рассматривался в качестве условия возникновения каждого из видов правоотношений [11, с. 869]. Собственно, на общности компенсационной цели базировались все изъятия из объема ответственности советских предприятий за вред, причиненный здоровью работника как лица, застрахованного по государственному социальному страхованию.

Между тем, на фоне обязательного участия граждан в общественно-полезном труде первоначальная предпосылка о необходимости уплаты страховых взносов за пострадавшего постепенно переставала учитываться законодательством и судебной практикой. Так, правило о «зачете» посттравматического заработка, рассчитанное на продолжение лицом трудовой деятельности в организации, по вине которой произошел несчастный случай, постепенно было распространено на все случаи возвращения к работе [16, п. 9]. Как закономерный итог, в содержание ст. 130 Основ 1991 г. [24] положения о порядке расчета сумм возмещения вреда здоровью вошли уже без указания на специальный правовой статус ответственного лица в отношениях по социальному страхованию. Несмотря на то что в период существования СССР доктрина не успела дать четкого ответа на вопрос о том, был ли такой подход продиктован солидаризацией ответственности за вред здоровью с выходом ее за пределы гражданско-правового регулирования или же сугубо прагматическими причинами, выдвигались и обосновывались весьма оригинальные предложения по дальнейшему сообщающемуся развитию норм о деликтных и страховых обязательствах, а также законодательства в области социального обеспечения.

В частности, в случаях, когда сумма компенсации подлежала уменьшению вследствие применения неоднократно упомянутого нами «правила зачета», для сохранения стимулирующего значения гражданской ответственности предлагалось взыскивать с обязанного субъ-

екта (стороннего предприятия или частного лица) соответствующую часть фактически произведенного возмещения или эквивалент натуральной компенсации с последующим зачислением в специализированный государственный фонд. В задачу последнего должно было входить материальное обеспечение потерпевших, не имеющих возможности получить выплату непосредственно из средств делинквента [2, с. 18]. Аналогичный механизм предлагалось задействовать в случае введения обязательного страхования гражданской ответственности владельцев автомобильного транспорта, при этом всячески отвергалась идея о предоставлении права регресса самому страховщику, который обязан был учесть свои издержки при определении размера страховой премии [10, с. 64].

Наряду со всем сказанным, сохранявшаяся путаница в вопросах определения правовой природы повышенной ответственности переносилась и на исследование проблем сопровождения деликтных обязательств различными формами и видами страхования. Результатом становилось появление утверждений о том, что «безвиновные» обязательства по возмещению вреда по сути аналогичны обязательствам страховых организаций по выплате страхового возмещения, поскольку основанием их возникновения не может считаться состав гражданского правонарушения [26, с. 59]. Распространение такого подхода стирало различия между ответственностью как комплексным правовым механизмом, предназначенным для выражения реакции государства на нарушение системно значимых благ, и сопутствующим ей страхованием как правовой формой защиты производного права на компенсацию, существующего уже в рамках возникшего деликтного обязательства.

Заключение. Резюмируя сказанное, заметим, что в период развития советской государственности систему правовых средств, используемых для достижения цели полного возмещения вреда здоровью, отличало несколько качественных особенностей. Во-первых, в связи с всеобщностью трудовой обязанности приоритетной формой возмещения вреда здоровью вплоть до принятия Основ 1991 г. признавалось государственное социальное обеспечение трудящихся, причем цивилистическая доктрина не виде-

ла противоречий в объединении деликтных и страховых обязательств в единую группу, отличающуюся наличием общей компенсационной цели. Для отдельных категорий пострадавших (страдающих пневмокониозом, военнослужащих и пр.) повышенные пенсии и пособия в системе социального страхования признавались единственным инструментом восстановления материального положения.

Во-вторых, и этот момент особенно важно не упускать из виду на фоне первого обстоятельства, в законодательстве содержались механизмы индивидуализации деликтной ответственности, усиления и доведения ее карательного и профилактирующего воздействия до установленного виновника происшествия. Виновные в повреждении здоровья работников предприятия не только обязывались к участию в судьбе пострадавшего посредством предоставления средств реабилитации, изменения условий труда и т. п., но и должны были компенсировать бюджету выплату всех причитающихся такому лицу пенсий и пособий. Для отдельных категорий противоправных деяний применение дополнительных имущественных санкций предусматривалось исходя из характеристики их общественной опасности и особенностей субъективной стороны (как, например, взыскание всей стоимости лечения потерпевших с лиц, осужденных за совершение умышленных преступлений).

Наконец, в-третьих, в теории так и не был найден четкий ответ на вопрос о том, может ли деликтная ответственность строиться на каких-либо особых субъективных предпосылках, отличных от вины, или же правило о независимости от вины равнозначно законной обязанности по принятию на себя тех или иных материальных потерь по принципу причинения. Результатом путаницы в данном вопросе становились утверждения о схожести правовых механизмов «безвиновной» ответственности и страхования. Однако, несмотря на их существование, доктрина никогда не отказывалась от попыток использовать потенциал гражданско-правового регулирования для охраны нематериальных благ - в неразрывном единстве с унификацией порядка определения размера возмещения вреда здоровью и внедрением новых разновидностей обязательного страхования должны были реализовываться обоснованные доктринальные предложения по устра-

нению возникших диспропорций в объеме и размере гражданско-правовой ответственности ряда специальных субъектов. Последние предусматривали предоставление права обратного требования к стороннему юридическому или физическому лицу специализированным фондами или органам социального обеспечения в пределах «зачетных» сумм социальных выплат и пособий, стоимости предоставленных средств реабилитации и др.

При переходе к новой форме государства в 90-е гг. XX в. заимствование нормативного материала производилось без учета отмеченных особенностей, следствием чего стало построение системы правовых средств возмещения вреда здоровью с опорой на ранее известные методы оценки и компенсации материальных потерь пострадавшим на производстве, а также обезличенное, лишенное направленного воздействия на причинителя вреда применение института регресса в отношениях с участием государственных внебюджетных и частных страховых фондов. В настоящее время знание рассмотренных предпосылок предопределяет потребность в оценке существующих правовых средств возмещения вреда здоровью на предмет наличия непротиворечивого нормативного правового регулирования и актуального доктринального обоснования, учитывающего многообразие повреждающих факторов, а также вспомогательную роль гарантий в области социального обеспечения, выведенных за пределы гражданско-правового регулирования.

Литература

1. Алексеев, С. С. Предмет советского социалистического гражданского права [Текст] / С. С. Алексеев. -Свердловск : Изд-во Свердл. юрид. ин-та им. А. Я. Вышинского, 1959. - Т. 1. - 336 с.

2. Анохин, К. Неразрешенные вопросы судебной практики по искам из причинения вреда [Текст] / К. Анохин, О. Финикова // Социалистическая законность. - 1954. - № 12. - С. 18-21.

3. Белякова, А. М. Возмещение вреда, причиненного источником повышенной опасности: Ответственность владельца источника повышенной опасности [Текст] / А. М. Белякова. - Москва : Изд-во Моск. ун-та, 1967. - 56 с.

4. Белякова, А. М. Возмещение причиненного вреда [Текст] / А. М. Белякова. - Москва : Изд-во Моск. ун-та, 1972. - 103 с.

5. Брагинский, М. И. К вопросу об ответственности за чужие действия по советскому гражданскому праву

[Текст] / М. И. Брагинский // Труды ВЮЗИ. - 1961. -Т. 1. - С. 3-84.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

6. Горелик, А. Т. Основные принципы определения процента потери трудоспособности по опыту Ленинградской городской судебно-медицинской экспертизы [Текст] / А. Т. Горелик // Вопросы судебно-медицинской экспертизы: сб. статей. - Москва : Госюриздат, 1958. -Вып. 3. - С. 145-150.

7. Граве, К. А. Страхование [Текст] / К. А. Граве, Л. А. Лунц. - Москва : Госюриздат, 1960. - 176 с.

8. Гражданский кодекс РСФСР [Текст]: утв. ВС РСФСР 11 июня 1964 г. // Ведомости ВС РСФСР. - 1964. -№ 24. - Ст. 407.

9. Грибанов, В. П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав [Текст] / В. П. Грибанов. - Москва : Изд-во Моск. ун-та, 1972. - 284 с.

10. Гуревич, М. Г. Принцип полного возмещения ущерба в обязательствах из причинения вреда жизни и здоровью работника на производстве [Текст] / М. Г. Гуревич // Ученые записки Пермского университета. - 1961. - Вып. 6 (т. 19). - С. 45-75.

11. Иоффе, О. С. Обязательственное право [Текст] / О. С. Иоффе. - Москва : Юрид. лит., 1975. - 880 с.

12. Майданик, Л. А. Возмещение вреда, причиненного здоровью при исполнении потерпевшим трудовых обязанностей [Текст] / Л. А. Майданик // Советское государство и право. - 1976. - № 4. - С. 35-41.

13. Матвеев, Г. К. Вина в советском гражданском праве [Текст] / Г. К. Матвеев. - Киев : Изд-во Киевск. ун-та, 1955. - С. 116.

14. О введении в действие Гражданского кодекса Р.С.Ф.С.Р. [Текст]: Постановление ВЦИК от 11 ноября 1922 г. // Известия ВЦИК. - 1922. - № 256. - 12 нояб.

15. О возмещении средств, затраченных на лечение граждан, потерпевших от преступных действий [Электронный ресурс]: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 июня 1973 г. № 4409-VIII. - URL: https://ppt. ru/docs/ukaz/85657 (дата обращения: 12.05.2022).

16. О судебной практике по искам о возмещении вреда [Электронный ресурс]: Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 23 октября 1963 г. № 16. - URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6011.htm (дата обращения: 12.05.2022).

17. Об улучшении пенсионного обеспечения рабочих и служащих, ставших инвалидами вследствие профессионального заболевания пневмокониозом [Текст]: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1959 г. // Ведомости Верховного Совета СССР. - 1959. -№ 26. - С. 146.

18. Об усилении ответственности за хулиганство [Электронный ресурс]: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г. № 5362-VI (в ред. от 05 июня 1981 г.). - URL: https://docs.cntd.ru/document/9007313 (дата обращения: 12.05.2022).

19. Об утверждении Инструкции о порядке применения Правил возмещения предприятиями, учреждениями, организациями ущерба, причиненного рабочим и служащим увечьем либо иным повреждением здоровья, связанным с исполнением ими трудовых обязанностей

[Электронный ресурс]: Постановление Госкомтруда СССР и Президиума ВЦСПС от 13 февраля 1985 г. № 50/ П-2. - URL: https://docs.cntd.ru/document/9020917 (дата обращения: 12.05.2022).

20. Об утверждении Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик [Текст]: Закон СССР от 08 декабря 1961 г. // Ведомости ВС СССР. -1961. - № 50. - Ст. 525.

21. Об утверждении правил возмещения предприятиями, учреждениями, организациями ущерба, причиненного рабочим и служащим увечьем либо иным повреждением здоровья, связанным с исполнением ими трудовых обязанностей [Текст]: Постановление Совмина СССР от 03 июля 1984 г. № 690 // Собрание постановлений Правительства СССР. - 1984. - № 24.

22. Об утверждении Правил возмещения предприятиями, учреждениями, организациями ущерба, причиненного рабочим и служащим увечьем либо иным повреждением здоровья, связанным с их работой [Текст]: Постановление Госкомтруда СССР, Президиума ВЦСПС от 22 декабря 1961 г. № 483/25 // Бюллетень Госкомтруда СССР. - 1961. - № 1.

23. Определение Судебной коллеги Верховного суда СССР от 12 июня 1954 г. по делу № 03/565-54 [Текст] // Судебная практика Верховного суда СССР. - 1954. - № 5.

24. Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик [Электронный ресурс]: утв. Верховным советом СССР 31 мая 1991 г. № 2211-I. - URL: http://www. kremlin.ru/acts/bank/16 (дата обращения: 12.05.2022).

25. Постановления Президиума и Определения Судебных коллегий Верховного суда РСФСР [Текст]: извлечения // Бюллетень Верховного Суда РСФСР. -1971. - № 8.

26. Рахмилович, В. А. О противоправности как основании гражданской ответственности [Текст] / В. А. Рахмилович // Советское государство и право. -1964. - № 3. - С. 53-62.

27. Сергиенко, А. А. Некоторые вопросы теории и практики возмещения вреда в связи с причинением увечья рабочим и служащим [Текст] / А. А. Сергиенко // Ученые записки Харьковского юридического института. - Вып. 8. - Харьков, 1957. - С. 121-141.

28. Шварц, Х. И. Значение вины в обязательствах из причинения вреда [Текст] / Х. И. Шварц. - Москва : Юриздат, 1939. - 64 с.

29. Шевченко, А. С. Деликтные обязательства в российском гражданском праве [Текст] / А. С. Шевченко, Г. Н. Шевченко. - Москва : Статут, 2013. - 130 с.

30. Шиминова, М. Я. Возмещение вреда, причиненного здоровью [Текст] / М. Я. Шиминова. - Москва : Московский рабочий, 1972. - 118 с.

31. Шиминова, М. Я. Компенсация вреда гражданам: гражданско-правовое регулирование [Текст] / М. Я. Шиминова. - Москва : Наука, 1979. - 184 с.

32. Яичков, К. К. Права, возникающие в связи с потерей здоровья [Текст] / К. К. Яичков. - Москва : Наука, 1964. - 167 с.

References

1. Alekseev, S. S. The subject of Soviet socialist civil law [Text] / S. S. Alekseev. - Sverdlovsk : Publishing house of A. Ya. Vyshinsky Sverdlovsk Law Institute, 1959. - Vol. 1. -336 p. [in Russian].

2. Anokhin, K. Unresolved issues of judicial practice on claims for harm [Text] / K. Anokhin, O. Finikova // Socialist Law. - 1954. - No. 12. - P. 18-21 [in Russian].

3. Belyakova, A. M. Compensation for damage caused by a source of increased danger: Responsibility of the owner of a source of increased danger [Text] / A. M. Belyakova. -Moscow : Publishing house of Moscow University, 1967. -56 p. [in Russian].

4. Belyakova, A. M. Compensation for the damage caused [Text] / A. M. Belyakova. - Moscow : Publishing house of Moscow University, 1972. - 103 p. [in Russian].

5. Braginsky, M. I. On the question of responsibility for other people's actions in Soviet civil law [Text] / M. I. Braginsky // Proceedings of the University. - 1961. -Vol. 1. - P. 3-84 [in Russian].

6. Gorelik, A. T. Basic principles of determining the percentage of disability based on the experience of the Leningrad City forensicmedical expertise [Text] / A. T. Gorelik // Questions of forensic medical expertise: collection of articles. - Moscow : Gosyurizdat Publ., 1958. - Issue 3. - P. 145-150 [in Russian].

7. Grave, K. A. Insurance [Text] / K. A. Grave, L. A. Lunts. -Moscow : Gosyurizdat Publ., 1960. - 176 p. [in Russian].

8. Civil Code of the RSFSR [Text]: approved. VS RSFSR June 11, 1964 // Vedomosti VS RSFSR. - 1964. - No. 24. -St. 407 [in Russian].

9. Gribanov, V. P. Limits of the exercise and protection of civil rights [Text] / V. P. Gribanov. - Moscow : Publishing house of Moscow University, 1972. - 284 p. [in Russian].

10. Gurevich, M. G. The principle of full compensation for damage in the obligations of causing harm to the life and health of an employee at work [Text] / M. G. Gurevich // Scientific notes of Perm University. - 1961. - Issue 6 (vol. 19). - P. 45-75 [in Russian].

11. Ioffe, O. S. Law of obligations [Text] / O. S. Ioffe. -Moscow : Juridicheskaya literature Publ., 1975. - 880 p. [in Russian].

12. Maidanik, L. A. Compensation for harm caused to health during the performance of work duties by the victim [Text] / L. A. Maidanik // The Soviet state and law. - 1976. -No. 4. - P. 35-41 [in Russian].

13. Matveev, G. K. Guilt in Soviet civil law [Text] / G. K. Matveev. - Kiev : Publishing House of Kiev University, 1955. - P. 116 [in Russian].

14. On the enactment of the Civil Code of the R.S.F.S.R. [Text]: Resolution of the Central Executive Committee of November 11, 1922 // News of the Central Executive Committee. - 1922. - № 256. - 12 Nov. [in Russian].

15. On the reimbursement of funds spent on the treatment of citizens who have suffered from criminal acts [Electronic resource]: Decree of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR dated June 25, 1973 No. 4409-VIII. - URL: https:// ppt.ru/docs/ukaz/85657 (date of application: 12.05.2022) [in Russian].

16. On judicial practice on claims for damages [Electronic resource]: Resolution of the Plenum of the Supreme Court of the USSR of October 23, 1963 No. 16. - URL: http:// www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6011.htm (date of application: 12.05.2022) [in Russian].

17. On improving the pension provision of workers and employees who have become disabled due to occupational disease pneumoconiosis [Text]: Decree of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR of June 26, 1959 // Vedomosti of the Supreme Soviet of the USSR. - 1959. - No. 26. - P. 146 [in Russian].

18. On strengthening responsibility for hooliganism [Electronic resource]: Decree of the Presidium of the Supreme Soviet of the USSR dated July 26, 1966 No. 5362-VI (ed. dated June 05, 1981). - URL: https://docs.cntd.ru/ document/9007313 (date of application: 12.05.2022) [in Russian].

19. On the approval of the Instructions on the Procedure for Applying the Rules of Compensation by Enterprises, Institutions, Organizations for Damage caused to Workers and Employees by Injury or Other Damage to Health Related to the Performance of Their Work Duties [Electronic resource]: Resolution of the USSR State Committee of Labor and the Presidium of the All-Union Council of the USSR dated February 13, 1985 No. 50/P-2. - URL: https://docs.cntd.ru/document/9020917 (date of application: 12.05.2022) [in Russian].

20. On the approval of the Fundamentals of Civil Legislation of the USSR and the Union Republics [Text]: The Law of the USSR of December 08, 1961 // Knowledge of the USSR Armed Forces. - 1961. - No. 50. - Article 525 [in Russian].

21. On approval of the rules for compensation by enterprises, institutions, organizations for damage caused to workers and employees by injury or other damage to health related to the performance of their work duties [Text]: Resolution of the Council of Ministers of the USSR of July 03, 1984 No. 690 // Collection of Resolutions of the Government of the USSR. - 1984. - No. 24 [in Russian].

22. On the approval of the Rules for Compensation by Enterprises, Institutions, organizations for damage caused to Workers and Employees by injury or other health damage related to Their Work [Text]: The Post of the State Committee of Labor of the USSR, the Presidium of the Central Committee of the USSR of December 22, 1961 No. 483/25 // Bulletin of the State Committee of Labor of the USSR. - 1961. - No. 1 [in Russian].

23. Ruling of the Judicial Collegium of the Supreme Court of the USSR dated June 12, 1954 in case No. 03/56554 [Text] // Judicial practice of the Supreme Court of the USSR. - 1954. - No. 5 [in Russian].

24. Fundamentals of civil legislation of the USSR and the Republics [Electronic resource]: approved. By the Supreme Soviet of the USSR on May 31, 1991 No. 2211-I. - URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/16 (date of application: 12.05.2022) [in Russian].

25. Resolutions of the Presidium and Rulings of the Judicial Boards of the Supreme Court of the RSFSR [Text]: extracts // Bulletin of the Supreme Court of the RSFSR. -1971. - № 8 [in Russian].

26. Rakhmilovich, V A. On illegality as the basis of civil liability [Text] / V. A. Rakhmilovich // The Soviet State and law. - 1964. - No. 3. - P. 53-62 [in Russian].

27. Sergienko, A. A. Some questions of the theory and practice of compensation for harm in connection with injury to workers and employees [Text] / A. A. Sergienko // Scientific notes of the Kharkiv Law Institute. - Issue 8. -Kharkiv, 1957. - P. 121-141 [in Russian].

28. Schwartz, H. I. The meaning of guilt in obligations from causing harm [Text] / H. I. Schwartz. - Moscow: Yurizdat Publ., 1939. - 64 p. [in Russian].

29. Shevchenko, A. S. Tort obligations in Russian civil law [Text] / A. S. Shevchenko, G. N. Shevchenko. - Moscow : Statute Publ., 2013. - 130 p. [in Russian].

30. Shiminova, M. Ya. Compensation for harm caused to health [Text] / M. Ya. Shiminova. - Moscow : Moskovsky rabochiy Publ., 1972. - 118 p. [in Russian].

31. Shiminova, M. Ya. Compensation for harm to citizens: civil law regulation [Text] / M. Ya. Shiminova. - Moscow : Nauka Publ., 1979. - 184 p. [in Russian].

32. Yaichkov, K. K. The rights arising in connection with the loss of health [Text] / K. K. Yaichkov. - Moscow : Nauka Publ., 1964. - 167 p. [in Russian].

Поступила в редакцию 12.05.2022 Received May 12, 2022

ФИНАНСОВОЕ ПРАВО

УДК 004.8(06)

DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-17

Колесников Юрий Алексеевич,

доктор юридических наук, доцент, заведующий кафедрой финансового права, юридический факультет, Южный федеральный университет; директор ЦНИ «ИМИСЭ» ЮФУ 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. М. Горького, д. 88, email: [email protected]

Kolesnikov, Yuriy A.,

Doctor of Law, Associate Professor,

Head of the Chair of Financial Law,

Law Faculty, Southern Federal University; Center

For Scientific Research "Instrumental, Mathematical

and Intellectual Means in Economics",

88 M. Gorky Str., Rostov-on-Don, 344002,

Russian Federation, e-mail: [email protected]

Енина Мария Александровна,

младший научный сотрудник, Южный федеральный университет, 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. М. Горького, д. 88, email: [email protected]

Enina, Maria A.,

Junior Researcher, Southern Federal University, 88 M. Gorky Str., Rostov-on-Don, 344002, Russian Federation, email: [email protected]

ЦИФРОВИЗАЦИЯ ФИНАНСОВОЙ СИСТЕМЫ

КАК НОВЫЙ ВЕКТОР РАЗВИТИЯ РОССИИ

♦

DIGITALIZATION OF FINANCIAL SYSTEM AS A NEW DEVELOPMENT VECTOR OF RUSSIA

АННОТАЦИЯ. В период экономической турбулентности и санкционного воздействия на Российскую Федерацию крайне важно уделять пристальное внимание вопросам, связанным с цифровизацией и цифровой трансформацией нашего государства. Несмотря на тот факт, что большинство сфер общественной и экономической жизни уже успешно оцифрованы, с законодательной точки зрения остаются пробелы. Так, до сих пор нет четкого понимания, что представляет собой процесс цифровизации, каковы ее правовое регулирование и виды ответственности при возникновении вопросов защиты прав граждан и организаций, и т. д.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: санкции; национальные (публичные) интересы; законность; целесообразность; юридические лица; интеллектуальная собственность.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ:

Колесников, Ю. А. Цифровизация финансовой системы как новый вектор развития России [Текст] / Ю. А. Колесников, М. А. Енина // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. - 2022. - Т. 9, № 2. - С. 144-149. - Б01: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-17.

ABSTRACT. During the period of economic turbulence and sanctions impact on the Russian Federation, it is extremely important to pay close attention to issues related to digitalization and digital transformation of our state. Despite the fact that the majority of spheres of social and economic life have already been successfully digitized, gaps remain from a legislative point of view. So far, there is no clear understanding of what the process of digitalization is, what its legal regulation and types of responsibility are when issues of protecting the rights of citizens and organizations arise, and so on.

KEYWORDS: digital economy; fintech; crowdfunding; smart contracts; crypto currency; digital currency; digital relations.

FOR CITATION:

Kolesnikov, Yu. A. Digitalization of Financial System as a New Development Vector of Russia [Text] / Yu. A. Kolesnikov, M. A. Enina. Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. - 2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 144-149 (in Russian). -DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-17.

Последняя промышленная революция принесла за собой глобальные изменения во всех сферах общественной жизни. Сегодня мы без труда делаем покупки из одной точки мира в другой, совершаем денежные переводы за несколько секунд через смартфон, берем кредиты и делаем еще миллион финансовых операций в режиме онлайн. Несомненно, технологии значительно упростили нашу жизнь. Но не означает ли термин «упростили» в данном контексте то, что мы стали более зависимы от такого своего рода упрощенного режима жизни? Или же наоборот мы вступили в эпоху будущего, в эпоху, когда прогрессом уже никого не удивишь, когда вся наша жизнь помещается в гаджете размером с ладонь и совершенствование этого гаджета не прекращается, а только усиливается? Думается, что будущие поколения уже не будут задаваться такими вопросами, так как вырастут в цифровом пространстве, считая, что скоростной обмен данными, денежные переводы из одной точки мира в другую за секунды и другие достижения эпохи цифровизации - это само собой разумеющееся явление. На сегодняшний день циф-ровизация полностью проникла во все сферы жизни, в том числе и в финансовую. Именно поэтому тема цифровизации обладает до сих пор огромной актуальностью, ведь цифровые процессы так быстро интегрируются в повседневную жизнь, что подстроиться под них очень сложно, тем более успевать актуализировать под происходящие изменения законодательную базу. Российское государство активно поддерживает развитие цифровых отношений. Об этом не раз в своих публичных выступлениях говорил Президент Российской Федерации В. В. Путин. В конце 2020 года Президент, выступая на международной онлайн-конферен-ции Artificial Intelligence Journey (AI Journey), отметил, что цифровая трансформация в России затронет каждого человека и все уровни власти. Именно поэтому, в соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 7 мая 2018 года № 204 «О национальных целях и стратегических задачах развития Российской Федерации на период до 2024 года», была сформирована национальная программа «Цифровая экономика Российской Федерации». Важнейшей задачей этой программы стало создание системы правового регулирования цифровой

экономики, основанной на гибком подходе в каждой сфере.

По мнению многих экспертов, сегодня у России есть все, чтобы занять лидерские позиции в цифровом мире. По имеющимся открытым данным, Российская Федерация входит в десятку стран мира, в которых вовлеченность людей в цифровую экономику растет с каждым днем. Почти 90 % населения страны хотя бы раз в год пользуются информационно-телекоммуникационной сетью «Интернет». Такая статистика представляется само собой разумеющейся, но если смотреть в мировых масштабах и обратить внимание на страны третьего мира, где население не пользуется телевизором, то такие данные не кажутся обыденными. Помимо этого, население России оказалось намного прогрессивнее в банковской сфере, чем европейцы. Мировая статистика показала, что адаптация бесконтактных платежей прошла в России успешнее, чем во многих других странах Европы. Такие показатели не могут не радовать. Многие крупные цифровые компании в России созданы с нуля. Теперь они занимают не только лидирующие позиции на российском рынке, но и приобрели международную известность. Ярким примером может считаться независимый онлайн-банк «Тинькофф Банк», который не имеет физических отделений. Некоторые другие банки также начинают внедрять в свою деятельность способы функционирования по примеру Тинькофф Банка, переходя на новый уровень развития и работы.

В России ключевыми стратегическими документами, которые ставят перед собой задачу развития полноценного укрепления цифро-визации, в том числе и финансовой системы, можно считать Национальный проект «Цифровая экономика» (2019-2024 гг.) и Национальную технологическую инициативу (НТИ). Еще в 2020 году Министерство финансов Российской Федерации поставило перед собой задачу внедрить в финансовый сектор онлайн-техно-логии. Делается это для устранения барьеров и создания условий для цифровизации большинства финансовых услуг. Интересным является то, что одним из основных направлений внедрения таких технологий выступает удаленная идентификация. В науке и практике существует множество мнений и споров по поводу пользы и вреда удаленной идентификации, однако

нужно признать, что переход к цифровизации невозможен без должного уровня подготовки идентификации пользователей посредством удаленной связи. Это необходимо для оказания большинства услуг дистанционно. Введение удаленной идентификации одобряется в большинстве случаев. Банки и страховщики поддержали такое введение. Кроме того, органы власти также «за» введение удаленной идентификации для успешного цифрового функционирования финансовой отрасли. Необходимо также отметить, что одномоментно решается ряд проблем, существовавших до цифрового формата: сокращаются сроки заключения сделок и договоров (например, по ипотеке, продаже недвижимого имущества), отсутствие необходимости присутствовать гражданину лично, а также в разы сокращается так называемая «бумажная волокита».

Финансовая деятельность является одним из важнейших элементов жизнедеятельности государства. В законодательстве легальное определение «финансовой деятельности государства» отсутствует. Понятие «финансовая деятельность государства» стоит искать в науке финансового права. Если мы обратимся к юридической литературе, то определение финансовой деятельности почти везде будет звучать одинаково. В юридической литературе финансовая деятельность представляет собой деятельность государства по образованию, распределению и использованию централизованных и децентрализованных фондов денежных средств, которые, в свою очередь, обеспечивают его полноценное функционирование и развитие [3, с. 11]. Е. Ю. Грачева определяет финансовую деятельность государства и органов местного самоуправления как организационную деятельность уполномоченных органов и субъектов по образованию, перераспределению и использованию централизованных и децентрализованных фондов денежных средств в целях эффективного функционирования государства и муниципальных образований и выполнения стоящих перед ними общесоциальных задач [2, с. 11].

Говоря о понятии финансовой деятельности государства, стоит отметить, что она рассматривается как особый вид государственной деятельности. Такой статус обусловлен тем, что финансовая деятельность осуществляется все-

ми тремя ветвями государственной власти в рамках свой компетенции.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

В последнее время одной из актуальных тем для обсуждения теоретиками и практиками остается тема цифровой экономики. Цифро-визация экономики и развитие финансовых технологий формируют запрос общества на новые, передовые способы платежей. Цифро-визация - это дорога в будущее, помогающая решить множество социальных и экономических проблем, создать более благоприятные условия для развития предпринимательской деятельности. Обсуждая плюсы и минусы поглощения цифровизацией всех сфер жизни общества, в том числе и экономической, не стоит забывать о том, что этот процесс запущен, активно функционирует и его уже не остановить. Самое правильное сегодня - рассмотреть циф-ровизацию как огромный прорыв, как идею будущего, как мгновенный способ принятия решений. Сейчас особую актуальность приобретает качественное и быстрое предоставление услуг населению, быстрое и эффективное принятие управленческих решений. Скорость -пожалуй, главное определение понятия «циф-ровизация». Для достижения наивысшего результата при реализации таких идей необходимо, чтобы государство, научное сообщество и бизнес работали во взаимодействии и помощи друг другу.

На сегодняшний день множество вопросов, связанных с цифровизацией, цифровой трансформацией, не отрегулированы должным образом на законодательном уровне. Несмотря на то, что цифровизированы практически все сферы общественной и экономической жизни, в рамках правового поля до сих пор нет четкого понимания, что представляет собой процесс цифровизации, ее правовое регулирование, зона ответственности в случае возникновения вопросов защиты прав граждан и организаций и т. д. Предстоит проделать колоссальную работу по всем направлениям для того, чтобы законодательно отрегулировать все эти вопросы.

В рамках исследуемого вопроса хотелось бы остановить свое внимание на уже ряде принятых или подвергшихся изменениям нормативных правовых актах в части оцифровки того или иного вида деятельности. Речь идет в первую очередь о так называемых самоисполняемых сделках («смарт-контрактах»), цифровых

платформах, криптовалюте, цифровой валюте и т. д.

Несмотря на то, что сегодня в России существуют законы, регулирующие в той или иной степени вышеуказанные понятия, определения того, что именно собой представляют такие понятия, как, к примеру, искусственный интеллект, блокчейн и др., в законодательстве нет. Нет понимания и того, на ком лежит ответственность за действия, совершенные искусственным интеллектом в отношении физических или юридических лиц. Такая ситуация свидетельствует о том, что необходимо как можно скорее усовершенствовать или создать абсолютно новое законодательство, которое будет четко регламентировать и давать понимание о том, что представляет собой цифро-визация, что она в себя включает, кто является субъектом таких отношений и кто несет ответственность за те или иные деяния (действия или бездействия), которые произошли в ходе наступления цифровых отношений.

Так, например, в 2019 году самоисполняемые контракты («смарт-контракты») официально получили правовой статус. Соответствующие изменения были внесены в Гражданский кодекс РФ. Кроме того, было введено понятие «цифровые права». В соответствии с Гражданским кодексом РФ цифровыми правами признаются названные в таком качестве в законе обязательственные и иные права, содержание и условия осуществления которых определяются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам. Осуществление, распоряжение, в том числе передача, залог, обременение цифрового права другими способами или ограничение распоряжения цифровым правом возможны только в информационной системе без обращения к третьему лицу [4].

Следующий важный шаг на пути к цифровым реформам в России был сделан в 2019 году, когда принятие Федерального закона от 2 августа 2019 года № 259-ФЗ послужило урегулированию порядка привлечения инвестиций при помощи краудфандинговых платформ. Говоря о цифровизации как о новом механизме принятия решений, можно упомянуть о принятом в 2019 году Федеральном законе 480-ФЗ, который упрощает получение нотариальных услуг за счет того, что отдельные процедуры циф-

ровизируются, вводится возможность биометрической идентификации получателей таких услуг. Федеральным законом от 20 июля 2020 года № 217-ФЗ внесены изменения в Гражданский кодекс РФ и установлена возможность выдавать патент на изобретение, на полезную модель или на промышленный образец в форме электронного документа. Урегулирован вопрос оборота цифровых финансовых активов путем принятия Федерального закона от 31 июля 2020 года № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации. Кроме того, при Министерстве экономического развития создан Департамент развития цифровой экономики, который обеспечивает исполнение возложенной на Министерство функции по реализации федерального проекта «Нормативное регулирование цифровой среды» национальной программы «Цифровая экономика Российской Федерации» [5].

Цифровизация добралась, кроме всего прочего, и до Кимберлийского процесса. Это очень яркий и показательный пример прогрессивного развития. Казалось бы, что общего между цифровизацией и алмазами? Однако по итогам заседания рабочих органов Кимберлийского процесса, состоявшегося в онлайн-формате в Москве, было принято решение создать отдельную подгруппу по цифровизации сертификатов необработанных алмазов. Нас интересует данный вопрос еще и потому, что тему цифровизации сертификатов Кимберлийского процесса для всестороннего обсуждения между участниками предложила Россия, отметив, что необходимо налаживать дальнейший контакт по двустороннему сотрудничеству. Это говорит, в первую очередь, о том, что наша страна готова двигаться по современному вектору развития, в том числе и финансовой системы.

Цифровизация - это дорога в будущее, помогающая решить множество социальных и экономических проблем, создать более благоприятные условия для развития предпринимательской деятельности. Обсуждая плюсы и минусы поглощения цифровизацией всех сфер жизни общества, в том числе и экономической, не стоит забывать о том, что этот процесс запущен, активно функционирует и его уже не остановить. Самое правильное сегодня - рассмо-

треть цифровизацию как огромный прорыв, как идею будущего, как мгновенный способ принятия решений. Сейчас особую актуальность приобретает качественное и быстрое предоставление услуг населению, быстрое и эффективное принятие управленческих решений. Скорость - пожалуй, главное определение понятия «цифровизация». Нужно признать тот факт, что цифровизация необходима, если мы хотим двигаться по пути прогресса и не отставать от зарубежных стран. Опыт стран Европы показывает нам, что цифровизация способствует положительным изменениям в различных сферах общественной жизни. Нельзя не отметить и то, что процесс цифровизации объективно затрагивает национальную финансовую систему Российской Федерации, в частности, ее банковский сектор. Это обусловлено тем, что банковский сектор является наиболее развитым из всех ее элементов на сегодняшний день. Однако для того, чтобы выйти на новый уровень не только развития, но и успешного функционирования цифровых отношений, необходимо решить ряд существующих задач. Речь идет о законодательной базе, которую необходимо скорректировать соответствующим образом, а также постоянно отслеживать и вовремя вносить туда соответствующие времени и тенденциям изменения. Так, например, для законодательного обеспечения развития цифровой экономики на федеральном уровне предстоит принять и доработать множество законопроектов, которые касаются только финансовой сферы (о цифровых финансовых активах, о совершении сделок с использованием электронной платформы, о совершенствовании регулирования в сфере электронной подписи, об электронных документах, о регулировании «больших данных» и др.). Уход (полный или частичный) от бюрократического режима, зависимости развития процесса цифровиза-ции также смог бы решить ряд проблем в данном вопросе.

Несомненно, цифровые технологии - это не всегда позитивное явление, поскольку внедрение цифровых технологий несет не только новые возможности, но и большие риски. В любом новом деле риск неизбежен или высока его вероятность. Однако в финансовой сфере риски представляют собой наибольшую угрозу, так как, прежде всего, связаны с потерей

финансовых средств. Сегодня в Российской Федерации уделяется много сил и средств на развитие цифровизации финансовой системы. Так, в частности, Комитет Государственной Думы РФ по финансовому рынку предлагает к обсуждению актуальные и дискуссионные вопросы цифровой трансформации финансовой сферы, поиска путей повышения ее эффективности, анализируются проблемы и определяются возможные риски и новые возможности цифровизации российского финансового сектора.

Весь мир сегодня переходит на «цифровые отношения». Сегодня мало кого удивишь такими терминами, как «блокчейн», «смарт-контракт», «искусственный интеллект», «кра-удфандинг». Практически во всех странах мира принимаются национальные стратегии по развитию технологий искусственного интеллекта, разрабатываются и применяются нормативные правовые акты в сфере цифрового регулирования [1, с. 232]. Хотя до сих пор легального определения понятия искусственного интеллекта законодательно не существует. Это еще раз говорит о том, что многие понятия необходимо определить на законодательном уровне. Актуальность данной темы как никогда важна. Уже не раз говорилось о том, что будущее за искусственным интеллектом. Робототехника и вычислительные машины уже настолько модернизировались, что скоро заменят собой людей в прямом смысле слова, говорит мировое сообщество. Чего только стоят научные достижения в области робототехнологий в Японии. Однако с этим утверждением нельзя согласиться наверняка. Как бы то ни было, и какая бы продвинутая техника не выполняла работу, ее действия определяются и контролируются людьми. Только человек, обладая определенными навыками и знаниями, может запрограммировать искусственную машину на выполнение определенных действий, а тем более урегулировать работу такой машины на законодательном уровне. Поэтому, конечно, искусственный интеллект не сможет заменить работу людей. Наоборот, понадобятся еще более квалифицированные специалисты, способные работать и применять свои знания в данной сфере. Таким образом, необходимо подготовить квалифицированных специалистов, которые смогут составить конкуренцию, не отставать от современ-

ных тенденций и постоянно совершенствовать свои навыки.

Таким образом, сегодня мы видим явную тенденцию к дальнейшему развитию процессов цифровизации финансовой сферы в Российской Федерации, поддержки ее государством, юридическими и физическими лицами. Мы уже не можем жить без оцифровки большинства сфер нашей повседневной жизни, поэтому системы всех других сфер должны превратиться в комплексный механизм, развиваясь и становясь все более конкурентоспособной силой. Именно благодаря таким решениям процесс цифровизации будет идти быстрыми темпами, определяя новый вектор развития России.

Литература

1. Архипов, В. В. Регулирование роботехники: введение в «робоправо». Правовые аспекты развития роботехники и технологий искусственного интеллекта [Текст] : учеб. / В. В. Архипов, А. В. Незманов. - Москва : Инфотропик-Медиа, 2018.

2. Болтинова, О. В. Финансовое право [Текст] : учеб. / О. В. Болтинова, Е. Ю. Грачева. - Москва : Проспект, 2021.

3. Горбунова, О. Н. Финансовое право [Текст]: учеб. / О. Н. Горбунова - Москва : Юристъ, 1996.

4. Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая) от 30.11.1994 № 51-ФЗ (ред. от 03.08.2018). Ст. 141

[Электронный ресурс] // СПС Консультант Плюс. - URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_5142 (дата обращения: 15.03.2022).

5. Нормативное регулирование цифровой среды [Электронный ресурс] // Официальный сайт Министерства экономического развития РФ. - URL: https://www. economy.gov.ru/material/departments/d31 (дата обращения: 15.03.2022).

References

1. Arkhipov, V К Regulation of robotics: an introduction to "robopravo". Legal aspects of the development of robotics and artificial intelligence technologies [Text] : textbook / V. V. Arkhipov, A. V. Neznamov. - Moscow : Infotropik-Media Publ., 2018 [in Russian].

2. Boltinova, O. V. Financial Law [Text] : textbook / O. V. Boltinova, E. Y. Gracheva. - Moscow : Prospect Publ., 2021 [in Russian].

3. Gorbunova, O. N. Financial Law [Text]: textbook / O. N. Gorbunova - Moscow: Jurist Publ., 1996 [in Russian].

4. The Civil Code of the Russian Federation (part one) of 30.11.1994 No. 51-FZ (ed. of 03.08.2018). Article 141 [Electronic resource] // SPS Consultant Plus. - URL: http:// www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_5142 (date of application: 15.03.2022) [in Russian].

5. Regulatory regulation of the digital environment [Electronic resource] // Official website of the Ministry of Economic Development of the Russian Federation. - URL: https://www.economy.gov.ru/material/departments/d31 (date of application: 15.03.2022) [in Russian].

Поступила в редакцию 15.03.2022 Received March 15, 2022

ТРИБУНА МОЛОДОГО УЧЕНОГО

УДК 341.9

DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-18

Барциц Валерия Игоревна,

юрист международного направления, ООО «Про Фактор», 117342, г. Москва, ул. Бутлерова, д. 17, эт. 2, ком. 27; РАНХиГС, магистрант программы «Гражданское право; семейное право; международное частное право», email: [email protected]

Bartsits, Valeria I.,

Lawyer (International Law),

LLC Pro Factor, 17 Butlerov Str., Office 27,

Moscow, 117342, Russian Federation;

RANEPA, Masters Student

of the Programme 'Civil Law;

Family Law; Private International Law'

email: [email protected]

РАЗВИТИЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА В СФЕРЕ ЗАЩИТЫ

ПЕРСОНАЛЬНЫХ ДАННЫХ

♦

DEVELOPMENT OF THE EUROPEAN UNION LEGISLATION IN THE FIELD OF PERSONAL DATA PROTECTION

АННОТАЦИЯ. Статья посвящена рассмотрению теоретических основ и практики применения правовых норм при реализации права на защиту персональных данных на примере стран Европейского Союза. Растущий объем и использование персональных данных в сочетании с появлением технологий, обеспечивающих новые способы их обработки (в частности, искусственный интеллект, машинное обучение, концепт «большие данные» и облачные вычисления и др.), обусловили необходимость обновления устаревших норм и правил ЕС с целью формирования эффективных регуляторов, предоставляющих современные методы защиты персональных данных граждан Европейского Союза.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: персональные данные; неприкосновенность частной жизни; регламент СЭРЕ.; информационная безопасность; конфиденциальная информация; защита персональных данных; приватность; защита информации.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ:

Барциц, В. И. Развитие законодательства Европейского Союза в сфере защиты персональных данных [Текст] / В. И. Барциц // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. -2022. - Т. 9, № 2. - С. 150-164. - Б01: 10.18522/23136138-2022-9-2-18.

ABSTRACT. The article focuses on the consideration of theoretical grounds for and application practices of legal norms when implementing the right to protect personal data (the case of the countries of the European Union). The increasing amount and use of personal data, combined with the emergence of technologies providing new ways of data processing (in particular, artificial intelligence, machine learning, the concept of 'big data' and cloud computing, etc.), have conditioned the necessity of updating the outdated EU rules and regulations in order to form effective regulators utilizing modern methods for protecting European Union citizens' personal data.

KEYWORDS: personal data; inviolability of private life; GDPR regulation; information security; confidential information; personal data protection; privacy; information protection.

FOR CITATION:

Bartsits, V. I. Development of the European Union Legislation in the Field of Personal Data Protection [Text] / V. I. Bartsits. Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. -2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 150-164 (in Russian). - DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-18.

Право на неприкосновенность частной жизни является фундаментальным правом, закрепленным во многих конституциях мира1, в международном законодательстве о правах человека2. Это многогранное понятие, ключевым аспектом которого, наиболее актуальным для жизни отдельного человека в динамично развивающемся информационном пространстве, является защита персональных данных. Так, Э. В. Талапина отмечает именно доминирование конституционного и фундаментального аспекта в трактовке права на защиту персональных данных в современном мире как на теоретическом, так и на правоприменительном уровне [2].

Большинство государств уже приняли некоторые формы защиты этих фундаментальных прав. Так, например, во многих странах мира существуют конституционные нормы, которые предназначены для защиты данных отдельных лиц, предоставляя им право доступа к имеющейся информации о них и предоставляя соответствующим лицам возможность подать жалобу в Конституционный Суд. В статье 5 Конституции Бразилии 1988 года установлено «Хабеас данные3 предоставляются: а) для обеспечения информации, касающейся личности заявителя, содержащейся в записях или банках данных государственных учреждений или учреждений публичного характера; b) для исправления данных, когда заявитель не предпочитает делать это в рамках судебного или административного процесса».

В статье 15 Конституции Колумбии с поправками, внесенными в 1995 году, отмечено, что «все люди имеют право на личную и семейную тайну, неприкосновенность частной жизни и на свою хорошую репутацию, а госу-

1 Статья 23 Конституции Российской Федерации, Поправка IV к Конституции США, статья 15 Конституции Италии, статья 26 Конституции Эстонии, статья 47 Конституции Польши и многих других стран. Хотя подобного закрепления нет в Основном законе ФРГ, Конституции Франции.

2 Статья 12 Всеобщей декларации прав человека, статья 8 Европейской конвенции о защите прав человека, статья 17 Арабской хартии прав человека.

3 Прим. автора: Хабеас дата (лат. Habeas data, буквально - «имеешь сведения») - конституционный принцип ряда государств, предусматривающий право гражданина в судебном порядке требовать доступа к любым касающимся его документам, хранящимся в архивах и учреждениях, в том числе специальных службах.

дарство должно уважать и заставлять других уважать эти права. Аналогичным образом, физические лица имеют право знать, обновлять и исправлять информацию, собранную о них в банках данных и в записях государственных и частных организаций».

В апреле 2008 года предлагался проект изменений Конституции Франции, чтобы дополнить перечень фундаментальных прав правом на уважение частной жизни и защиту персональных данных. Хотя поправка не была поддержана, французское законодательство пополнилось нормативным определением персональных данных [1].

Несмотря на то, что в странах Европейского Союза исторически давно неприкосновенность частной жизни рассматривается как одно из фундаментальных4 прав человека5, развитие законодательства ЕС в сфере защиты персональных данных и неприкосновенности частной жизни в основном опиралось на соответствующее законодательство США. Хотя имеются существенные отличия в понимании неприкосновенности частной жизни и защиты персональных данных в этих странах. Так, законодательство США широко использует такие термины как «неприкосновенность частной жизни»6 или «информация о частной жизни», европейское законодательство трактует «информацию о частной жизни» как «защиту персональных данных»7 и рассматривает ее отдельно от права на неприкосновенность. Защита персональных данных фокусируется на том, используются ли данные справедливо и надлежащим образом [12], в то время как «неприкосновенность подобна афинскому идеалу частной жизни» [14].

4 В этой работе термины «право человека» и «фундаментальное право» используются как синонимы. О различиях можно посмотреть работу: [12].

5 Статья 8 Европейской конвенции о правах человека 1950 года обеспечивает защиту частной и семейной жизни, жилища и общения; статья 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г., большинство национальных конституций в Европе также защищают неприкосновенность частной жизни и смежные права: см.: [16].

6 Приватность и неприкосновенность частной жизни здесь рассматриваются как синонимы и взаимозаменяемы.

7 Конфиденциальность информации «касается сбора, использования и раскрытия личной информации», см.: [30]. Конфиденциальность данных и конфиденциальность информации относятся примерно к одной и той же концепции.

Ключевой точкой расхождения в понимании неприкосновенности частной жизни между США и Европой стали 1970-е годы. США разработали «Кодекс справедливой информационной практики» («Code of fair information practices») [7; 11; 14], которой стал основой современного законодательства о защите персональных данных, но применили его только к правительству в форме Закона о приватности от 19741, и к частному сектору только в сфере кредитной отчетности2.

Европейское законодательство использовало и расширило этот кодекс, а впоследствии применило его ко всем уровням и этапам обработки информации - как «по вертикали», то есть от правительства к гражданину, так и «по горизонтали» - от бизнеса до гражданина. К 1990 году Европейская комиссия опасалась, что различные национальные законы о защите данных будут препятствовать внутреннему рынку в ЕС3. В том же году было опубликовало предложение по Директиве о защите данных (Data Protection Directive), принятое после пяти лет переговоров (в 1995 году)4.

Данный документ установил общий режим, основанный на Кодексе справедливой информационной практики (FIP), который применялся к большей части частного и государственного сектора (с некоторыми исключениями)5. Директива требовала от государств-членов принятия соответствующего имплементирую-щего законодательства [9].

Действие директивы сопровождалось значительными сложностями, так как она не полностью гармонизировала национальные законы в сфере неприкосновенности частной жизни.

1 Privacy Act of 1974 5 U.S.C. 552a (2017).

2 Fair Credit Reporting Act of 1970 15 USC 1681 et seq (2017).

3 Европейская комиссия предлагает и обеспечивает соблюдение законодательства и реализует политики и бюджет ЕС. Ее можно рассматривать как исполнительную власть ЕС. См.: [24].

4 Историю Директивы см. в работе [18].

5 Directive 95/46/EC of the European Parliament and

of the Council of 24 October 1995 on the protection of individuals with regard to the processing of personal data

and on the free movement of such data. Некоторые части государственного сектора выходят за рамки Директивы

(см. Статью 3 (2) и статью 13). Некоторые методы обработки данных в частном секторе частично исключены; обработка в чисто личных целях (статья 3 (2)) и в журналистских целях (статья 9).

Даже внутри Европы страны вели себя оппортунистически, пытаясь привлечь к суду крупные технологические компании с признаками слабого правоприменения и выгодных налоговых схем (например, закон о защите данных в Ирландии [5]). Даже среди стран, приверженных неприкосновенности частной жизни и защиты персональных данных, правоприменение было достаточно слабым (например, в 2017 году Франция оштрафовала Facebook6 на 150 000 евро, можно сравнить со штрафами в 5 млрд долларов того же Facebook в США) [8]. Этот пробел в правоприменительной практике закрепил за европейскими регуляторами репутацию региона с хорошо прописанными правилами, но без реальной полицейской деятельности [6].

В этой связи представляется, что разработка Регламента GDPR - это, прежде всего, попытка ЕС устранить эти и другие недостатки, которая зародилась в процессе, совершенно не похожем на законодательные усилия США. Европейские политики запустили деятельность, которая включала множество экспертных консультаций, глубокое понимание процессов обработки информации. Консультации начались в 2009 году, текст предложения был опубликован Европейской комиссией в 2012 году [23].

Два года спустя Европейский парламент принял компромиссный текст, основанный на почти 4000 предложенных поправок7. Совет Европейского Союза опубликовал свое предложение об Общем регламенте о защите данных (GDPR) в 2015 году, чтобы начать переговоры с Европейским парламентом8. В декабре 2015 года парламент и Совет достигли договоренно-

6 Организация Meta Platforms Inc. (соцсети Facebook и Instagram) признана экстремистской, ее деятельность запрещена на территории России по решению Тверского суда Москвы от 21.03.2022.

7 LIBE Compromise, предложение по Регламенту о защите данных (данная статья отсылает к неофициальной сводной версии после голосования комитета LIBE, представленной докладчиком, Общий регламент по защите данных, 22 октября 2013 г.). Европейский парламент является органом ЕС с законодательными, надзорными и бюджетными обязанностями. Он избирается прямым голосованием, <http://www.europarl.europa.eu/portal/>

8 Совет Европейского Союза состоит из министров правительств каждой страны ЕС в соответствии с обсуждаемой областью политики. Европейский совет, «Совет Европейского союза», <http://www.consilium.europa. eu/en/home/>.

сти по тексту Регламента GDPR и он был официально принят в мае 201б года и применяется с мая 2018 года1.

Толкование GDPR поручено судам, в частности, Суду Европейского Союза (CJEU) вместе с предложениями и рекомендациями Европейского совета по защите данных (European Data Protection Board). Стоит отметить ряд драматических решений, вынесенных данными органами, касающихся неприкосновенности частной жизни, включая отмену обязательств по хранению данных2, отмену соглашения США и ЕС о безопасной гавани3 и предоставление людям при определенных условиях «права быть забытыми» (право на забвение)4.

Как и в Директиве 1995 года, в первой статье GDPR подчеркивается, что GDPR преследует двойную цель - содействовать свободному потоку персональных данных в ЕС (чтобы помочь бизнесу) и защищать людей и их персональные данные5. В то же время Регламент GDPR установил регуляторную среду, более неблагоприятную для ИТ-отраслей (особенно связанных с обработкой больших данных и машинного обучения) [3] относительно Соединенных Штатов Америки.

Рассмотрим основные положения общего регламента защиты данных Европейского Союза. Отметим, что для его разработки авторы изучали современные стандарты информационной безопасности, методы защиты информационной индустрии и даже академическую литературу по передовым способам идентификации и аутентификации. По этой и другим причинам GDPR имеет чрезвычайно широкий охват по многим аспектам информационной безопасности. Одним из базовых определений GDPR, наряду с персональными данными, яв-

1 GDPR art 99(2):'It shall apply from 25 May 2018.'

2 Joined Cases C-293/12 and C-594/12 Digital Rights Ireland Ltd v Minister for Communications, Marine and Natural Resources and Others and Kärntner Landesregierung and Others[2014] ECLI:EU:C:2014:238.

3 Case C-362/14 Maximillian Schrems v Data Protection Comr.,[2015] ECLI:EU:C:2015:650.

4 Case C-131/12 Google Spain SL, Google Inc. v Agencia Española de Protección de Datos (AEPD), Mario Costeja González [2014] ECLI:EU:C:2014:317.

5 GDPR art (1). The GDPR 'lays down rules relating to the

protection of natural persons with regard to the processing

of personal data and rules relating to the free movement of personal data'.

ляется «обработка» персональных данных6, которая охватывает весь «жизненный цикл» данных - от их создания до удаления и даже использование данных для раскрытия других данных.

Что касается дальнейшего развития этого понятия, то Privacy International предлагает включение в него такого термина как «генерация данных» Это вид деятельности, который до сих пор не был четко прописан ни в одном законе о защите данных и который должен регулироваться и контролироваться, то есть отдельным лицам должна быть предоставлена защита в рамках этого способа обработки. Данное предложение основано на анализе компании Privacy International проблем «эксплуатации (использования) данных», которые зачастую начинаются с чрезмерной генерации, поскольку именно этот процесс является предварительным условием для дальнейшей обработки. Чрезмерное генерирование данных пользовательскими информационно-коммуникационными системами наряду с такими первичными причинами, как недостаточная осведомленность, прозрачность и подотчетность, приводит к основной проблеме дисбаланса власти в цифровом мире. Это дополнение к определению «обработки» будет несколько расширять «принцип ограничения использования» и концепцию «минимизации данных».

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Подотчетность и правоприменение являются ключом к успеху защиты персональных данных. В законе о защите персональных данных должны быть четко указаны стороны, ответственные за соблюдение закона, а также их функции и обязанности. Со временем произошла эволюция терминологии, используемой для обозначения лиц, ответственных за обработку персональных данных. Хотя терминология варьируется в зависимости от правового поля страны, существует два объекта, которые контролируют персональные данные (контроллеры данных) и/или обрабатывают данные (процессоры данных)7.

6 GDPR art 4(2). GDPR рекомендует псевдонимиза-цию в качестве меры безопасности. GDPR art 4(5).

7 Помимо контроллеров данных и процессоров данных, есть несколько других позиций, таких как получатель (ст. 4 (9) GDPR), третья сторона (ст. 4 (10) GDPR) и представитель (ст. 4 (17) GDPR), но эти позиции выходят за рамки этой работы.

Например, если компания У собирает и анализирует данные опросов клиентов компании X в соответствии с инструкциями компании X, компания X является контроллером, а компания У - процессором данных. Если две организации будут совместно определять, почему и как будут обрабатываться персональные данные, они будут рассматриваться как совместные контролеры данных, обладать соответствующими полномочиями и нести ответственность [3].

В свою очередь, в США именно субъекты данных должны читать и критически оценивать уведомления о приватности, а также делать выбор на рынке, основываясь на тщательном исследовании и наблюдении [21]. Европейские законодатели отвергают этот подход и возлагают ответственность на контроллеров. Процессоры данных, такие как дата-центры или провайдеры облачных услуг, должны соответствовать большинству норм Регламента вБРЯ. Если процессоры данных нарушают вБРЯ, то контроллер данных будет считаться ответственным. В то же время Регламент вБРЯ пытается предотвратить некоторые проблемы типа «принципал-агент»1 с процессорами данных, а именно требует, чтобы контроллеры гарантировали, что процессоры данных компетентны и ответственны. Для установления цепочки подотчетности процессоры данных не могут заключать субконтракты без согласия контроллера данных (вБРЯ, ст. 29).

Ограничения применения ООРВ.

Регламент вБРЯ применяется к автоматизированным данным и автоматизированной обработке данных, а также к структурированным форматам хранения рукописных данных, то есть он охватывает любую обработку данных

1 Прим. авт.: Принципал-агент - теоретическая модель экономики, созданная с целью понимания ситуаций управления между неравными акторами, имеющими разные степени информированности (асимметричность информации): лицо, дающее поручение (принципал) обычно находится в высшей иерархической позиции и ожидает решения поставленной задачи в своих интересах; с другой стороны лицо, выполняющее поручение (агент: менеджер или экономический агент), находится в нижней иерархической позиции, но владеет большей информацией, чем принципал, и может пользоваться этой информацией либо в интересах принципала, либо в своих собственных интересах.

на компьютере, телефоне, устройстве IoT, а также на бумажных носителях. Сфера применения GDPR ограничена в двух отношениях.

Во-первых, простое ознакомление с GDPR говорит о том, что мы все постоянно нарушаем GDPR в своей личной жизни, когда мы «обрабатываем» «личные данные» наших друзей, отправляя им электронные письма или «помечая их» на фотографии. Чтобы сфокусировать внимание регуляторов на компаниях и организациях, а не на простых людях, GDPR исключает операции с данными для «чисто личной или семейной деятельности». (GDPR, ст. 2(2)(с)). Преамбула GDPR показывает, что «переписка и хранение адресов или социальные сети» являются примером ситуации, которая подпадает под данное исключение. (GDPR, rec 18). Например, если кто-то отправляет электронное письмо другу, в котором он пишет о своем племяннике, это обычно не подпадает под GDPR. Но исключение достаточно узкое. Суд Европейского Союза (CJEU) постановил, что когда прилежащая территория дома снимается на видеокамеру, прикрепленную к дому, с целью выявления грабителей, это не будет считаться «чисто личной или домашней деятельностью»2.

Во-вторых, GDPR не регулирует национальную безопасность. Национальная безопас-ность3 , предотвращение и преследование уголовных преступлений4 в значительной степени выходят за рамки компетенции ЕС (GDPR, ст. 23; GDPR, rec 73).

Национальные государства-члены не решаются отдать такие полномочия ЕС. Директива, которая вступила в силу одновременно с GDPR, устанавливает правила обработки данных правоохранительными органами, такими как полиция. Правила этой Директивы допу-

2 C-212/13 Frantisek Rynesv. Urad pro ochranu osobnich udajû [2014] ECLI:EU:C:2014:2428.

3 См. также: C-473/12, Institut professionnel des agents immobiliers (IPI) v Geoffrey Englebert, Immo 9 SPRL, Grégory Francotte, intervening parties: Union professionnelle nationale des détectives privés de Belgique (UPNDP), Association professionnelle des inspecteurs et experts d'assurances ASBL (APIEA), Conseil des ministers [2013] ECLI:EU:C:2013:715.

4 См. также: Article 29 Working Party, 'Guidelines for Member States on the criteria to ensure compliance with data protection requirements in the context of the automatic exchange of personal data for tax purposes, 175/16/EN, WP 234, 16 December 2015.

скают больше ограничений, чем общие рамки, предусмотренные вБРЯ 1.

вБРЯ действительно применяется к обработке данных другими правительственными организациями, хотя это позволяет правительствам принимать специальные режимы в своих национальных законах (вБРЯ, ст. 23; вБРЯ, гес 73).

Кроме того, вБРЯ признает, что фундаментальное право на защиту данных может вступать в противоречие с основными правами и другими общественными интересами, такими как открытость государственных структур, свобода слова и обработка данных для целей архивирования. В Европе свобода слова является фундаментальным правом наравне с неприкосновенностью частной жизни [17], тогда как в США свобода слова, как правило, превосходит неприкосновенность частной жизни, когда две ценности находятся в конфликте.

Кроме того, правительства очень часто вводят дополнительные исключения по обязательствам защиты прав личности. Наиболее частыми причинами являются: национальная безопасность и оборона; общественная безопасность; предупреждение, расследование, выявление или судебное преследование по уголовным преступлениям; общественные интересы; иммиграция; экономические или финансовые интересы, включая бюджетные и налоговые вопросы; общественное здоровье и безопасность; защита судебной независимости и судопроизводства; контрольные, инспекционные или регулирующие функции, связанные с осуществлением официальных полномочий в отношении безопасности, обороны, других важных общественных интересов или предупреждения преступности; защита личности или прав и свобод других; обеспечение соблюдения гражданских прав.

Общие исключения не могут быть оправданы и должны применяться только в ограни-

1 Директива 2016/680/ЕС Европейского парламента и Совета от 27 апреля 2016 г. о защите физических лиц в связи с обработкой персональных данных компетентными органами в целях предотвращения, расследования, выявления или судебного преследования уголовных преступлений или исполнения уголовных наказаний, а также о свободном перемещении таких данных и отмене Рамочного решения Совета 2008/977/ЩА 01 2016 Ь 119/89. См. также: [10].

ченных случаях. При этом любые исключения должны:

- быть четко определены и установлены законом;

- уважать основные права и свободы человека;

- являются необходимыми и пропорциональными мерами в демократическом обществе;

- применимы только в тех случаях, когда их отсутствие наносит ущерб законной цели.

Таким образом, важно обеспечить, чтобы любые исключения из закона о защите персональных данных должны быть четко изложенными, точными и недвусмысленными, обнародованными и узко интерпретированными в соответствии с принципами необходимости и соразмерности. Такой подход к исключениям позволит гарантировать, что средства защиты, предусмотренные в законе о защите данных, не будут избыточными по отношению к функциям органов безопасности и разведки. Неспособность правильно определить и ограничить эти исключения подорвет доверие общественности к защите персональных данных.

Что касается принципов защиты персональных данных в GDPR, то они напоминают принципы, разработанные США в «Кодексе справедливой информационной практики» (FIP)2. В GDPR и FIP сформулированы шесть принципов высокого уровня, которые должны учитывать контроллеры и процессоры данных.

Во-первых, принцип законности, справедливости и прозрачности определяет основную норму закона о защите данных: персональные данные должны обрабатываться «законно, справедливо и прозрачно в отношении субъекта данных» (GDPR, ст. 5(1)(a)). Требование законности достаточно ясно: обработка персональных данных должна соответствовать требованиям GDPR и других законов. Требование справедливости (fairness)3 можно сравнить с общим требованием о добросо-

2 FIP могут быть распознаны, например, в U.S. Department of Health, Education & Warfare, Records и в правах граждан (1973) <www.justice.gov/opcl/docs/rec-com-rights.pdf>, in the US Privacy Act of 1974, Pub. L. No. 93-579, 88 Stat. 1896 (codified at 5 U.S.C. § 552a (2012)). Подобные принципы включены, например, в OECD [13].

3 См. также GDPR recs 39, 42, 57, 58, 60, 61, 62, 71. Хартия ЕС также гласит, что обработка персональных данных должна происходить «справедливо», Charter art 8(2).

вестности (good faith) в некоторых правовых системах1.

Во-вторых, принцип ограничения цели предполагает, что персональные данные «собираются для определенных, явных и законных целей и не обрабатываются способами несовместимыми с этими целями».

Этот принцип также включен в Хартию ЕС2. Цель обработки должна быть определенной и конкретной. Запрещены неопределенные и абстрактные цели, такие как «содействие удовлетворенности потребителя», «разработка продукта» или «оптимизация услуг». Например, когда служба доставки пиццы запрашивает адрес потребителя, чтобы доставить пиццу, - цель определена и конкретна.

В целом, чтобы оценить, совместима ли новая цель с первоначальной целью, контроллер данных должен рассмотреть, например, связь между первоначальными и новыми целями, контекст, разумные ожидания субъекта данных, характер и чувствительность данных, последствия предполагаемой дальнейшей обработки для субъектов данных.

GDPR не считает дальнейшую обработку несовместимой с первоначальными целями, если дальнейшая обработка происходит в целях архивирования в общественных интересах, научных или исторических исследований или в статистике. Тем не менее GDPR требует дополнительных гарантий для такой дальнейшей обработки.

Ограничение по цели использования в некоторой степени угрожает отраслям, интенсивно работающим с данными, поскольку компании зачастую находят полезность этих данных, используя их непредсказуемым образом [4]. Действительно, самой целью машинного обучения является обнаружение паттернов, не ожидаемых или даже не воспринимаемых людьми. Хотя многие сторонники больших данных считают, что принцип ограничения цели устарел и его следует отменить, GDPR сохранил этот принцип. Следовательно, в этом вопросе ЕС

1 См.: Принцип добросовестности в проекте Draft Common Frame of Reference: «выражение «добросовестность и честность» относится к стандарту поведения, характеризующемуся честностью, открытостью и вниманием к интересам другой стороны сделки или вопроса [22].

2 Charter art 8(2). См. также Article 29 Working Party, 'Opinion 03/2013 on purpose limitation', 00569/13/EN, WP 203, 2 April 2013.

сделал политический выбор в пользу неприкосновенности частной жизни и защиты персональных данных.

В-третьих, принцип минимизации данных означает, что персональные данные должны быть «адекватными, актуальными и ограниченными целями их обработки» (СБРЯ, ст. 5(1) (с)). В преамбуле добавлено, что «персональные данные должны обрабатываться только в том случае, если цель обработки не может быть достигнута другими средствами».

Могут быть получены только те данные, которые необходимы для конкретной цели обработки. Например, служба доставки пиццы не должна собирать данные о религиозных или политических взглядах людей - такие данные не нужны для доставки пиццы. Таким образом, принцип минимизации данных запрещает сбор большего количества персональных данных, поскольку эти данные могут быть полезны в будущем.

В-четвертых, принцип точности требует, чтобы персональные данные были «точными и, при необходимости, обновлялись» (вБРЯ ст. 5(1)(ё)). Контроллеры данных должны предпринимать «разумные действия (...) и гарантировать, что персональные данные, которые являются неточными, с учетом целей их обработки, незамедлительно стираются или исправляются» (СБРЯ, ст. 5(1)(ё)).

Таким образом, принцип точности не столько требует достижения полной точности, сколько точности «с учетом целей обработки персональных данных» (СБРЯ, ст. 5(1)(ё)).

Контроллеры данных должны заблаговременно обеспечивать надлежащую точность и предоставлять субъектам данных возможность их исправления. (СБРЯ, ст. 16).

В-пятых, помимо минимизации данных, Регламент вБРЯ жестко ограничивает их хранение. «Персональные данные должны. храниться в форме, позволяющей идентифицировать субъекты данных не дольше, чем это необходимо для целей их обработки; Персональные данные могут храниться в течение более длительных периодов, если подразумевается их обработка исключительно для целей архивирования в общественных интересах, научных или исторических исследованиях, статистики в соответствии со ст. 89 (1) СБРЯ при условии выполнения соответствующих

технических и организационных мер» (вБРЯ, ст. 5(1)(е)). Принцип навязывает стандарт «не дольше, чем необходимо». В преамбуле добавлено, что контроллеры данных должны заранее установить временные ограничения для запланированного удаления. Так, например, служба доставки пиццы не должна хранить адреса клиентов в течение неоправданно длительного периода. Близким к идеалу будет удаление адреса после доставки пиццы, но пиццерия зачастую хранит адрес в течение нескольких месяцев, чтобы сэкономить постоянным клиентам время заказа пиццы.

В-шестых, принцип целостности и конфиденциальности налагает ответственность за безопасность данных. Безопасность должна быть «адекватной» и защищать от потери, уничтожения, повреждения и незаконной обработки, поэтому внутреннее использование данных может являться нарушением безопасности. Ответственность контролеров и процессоров данных.

Регламент вБРЯ усиливает роль контроллера данных как стороны, ответственной за данные, и налагает более строгий контроль, обязанности и ответственность на процессоры данных. Это произошло потому, что в соответствии с Директивой ЕС по защите данных, некоторые компании пытались избежать ответственности за защиту персональных данных и неприкосновенность частной жизни, объявив себя «процессорами», одновременно участвуя в принятии решений, подобно контроллеру данных. В отличие от Директивы, которая предоставила государственным надзорным органам и органам по защите данных большие полномочия и функционал в мониторинге и соблюдении правил, регламент вБРЯ возлагает основные надзорные и контрольные полномочия на контроллеры данных.

Существует девять основных обязательств, которые должен выполнять контролер данных, чтобы соответствовать требованиям вБРЯ.

Во-первых, контроллеры данных должны вести подробные записи по учету своих операций обработки данных. Стратегически это обязательство не только обременяет контроллеров данных максимальной ответственностью за обработку данных; оно создает дорожную карту правоприменения для регулирующих органов. Основная ответственность лежит на контрол-

лерах, которые должны предоставить судье или органу защиты данных (Data Protection Authority) подробную информацию, свидетельствующую о том, что они действовали осторожно и законно. Учетная запись должна содержать информацию о типе персональных данных, цели их обработки, времени их хранения, а также о том, кто имеет к ним доступ и какие меры безопасности были приняты.

Положения GDPR о необходимости учета данных отходят от стратегии, изложенной в Директиве, в которой было крайне нереалистичное требование о необходимости уведомления контроллерами данных органов по защите данных при планировании какой-либо автоматизированной или автоматической операции обработки (ст. 18-19 Директивы).

Директива предусматривала разрешительный (уведомительный) подход, позволяющий органам защиты данных вести реестр операций по обработке данных и заранее оценивать предлагаемые инициативы или вмешиваться на ранней стадии (ст. 20). Очевидно, что это было невозможно, и Директива позволила государствам ограничить требование об уведомлении (ст. 19). В регламенте GDPR уведомительный подход отсутствует.

Во-вторых, контроллер данных должен принять политику защиты данных, в которой указывает причины выбора различных механизмов и способов защиты, то есть развернуто отвечает на такие вопросы, как: зачем нужен сбор персональных данных; почему так много данных; с какой целью он собрал эти данные; как он будет обеспечивать правильность и актуальность данных; кто имеет доступ к данным внутри организации и зачем этим людям нужен такой доступ; и т. д.

В-третьих, GDPR требует, чтобы деятельность контроллеров данных была прозрачной и открытой, даже если субъекты данных специально не запрашивают информацию. То есть контроллеры данных должны предоставлять информацию «в краткой, прозрачной, понятной и легко доступной форме, используя ясные и однозначные формулировки...» (ст. 12). Также GDPR определяет временные рамки для ответа на запросы субъектов данных и обязательства по немедленному разъяснению в случае отклонения такого запроса. При разработке контроллером новых целей использования

данных субъект данных должен быть проинформирован. В некоторых ситуациях контроллерам сложно или невозможно связаться с субъектами данных. Следовательно, в некоторых случаях обязательства по прозрачности и открытости отменяются, например, при отсутствии такой возможности или непропорциональных усилий.

В-четвертых, регламент GDPR предписывает пользователям данных включать средства защиты в технический дизайн услуг двумя способами: «по схеме» и «по умолчанию». Защита данных «по схеме» в широком смысле означает, что в технической инфраструктуре реализованы правила конфиденциальности, например псевдонимизация и минимизация данных.

Защита данных «по умолчанию» указывает на то, что в технической инфраструктуре выбор приватности сделан по умолчанию, и субъекты данных могут изменить это значение. Этот способ предназначен для предотвращения автоматического выбора настроек, которые предоставляют персональные данные многим другим людям, например, автоматическая установка общедоступного профиля в социальных сетях.

В-пятых, GDPR требует, чтобы государственные и частные организации, которые обрабатывают персональные данные в больших объемах, или обрабатывают конфиденциальные персональные данные, назначили ответственного сотрудника по защите данных или офицера по защите данных (Data Protection Officer - DPO). Многие американские компании, занимающиеся интернет-маркетингом, также должны назначить офицера по защите данных, поскольку предполагается, что они обрабатывают персональные данные для «систематического мониторинга субъектов данных в больших масштабах» (ст. 37).

Представляется, что DPO является сложной концепцией для большинства компаний США. Ближайшая аналогия - с профсоюзным переговорщиком. Офицер по защите данных должен быть полностью независимым (ст. 38) и, таким образом, защищенным от ответных действий при информировании контроллера или процессора данных об их обязательствах. Ему поручено контролировать соблюдение GDPR внутри организации; консультировать организацию о совместимости с GDPR; сотрудничать

с Органами по защите данных (Data Protection Authority); и выступать в качестве контактного лица как для таких органов, так и для субъектов данных (ст. 39).

Такие сотрудники добавляют динамику, которой компании сложно соответствовать: с одной стороны, компания может взять на себя расходы за счет внутреннего офицера по защите данных, который хорошо знает предприятие, но также и непросто уволить. С другой стороны, DPO-консультант может плохо знать предприятие и иметь стимулы как для жесткой интерпретации GDPR, так и для документирования несоблюдения компанией рекомендаций, потому что внешний офицер по защите данных может быть обеспокоен сохранением своей репутации и отношений с регулирующим органом и субъектами данных.

В-шестых, GDPR расширяет Директиву, разрабатывая «Оценки воздействия на защиту данных» (Data Protection Impact Assessments -DPIA) для видов обработки, которые считаются высокорисковыми (ст. 35 (1). Наличие высокого риска должен оценить сам контроллер данных1. GDPR предполагает высокий риск в трех случаях. Во-первых, когда систематическая и обширная оценка личных аспектов основана на автоматизированной обработке или профилировании и приводит к решениям, существенно влияющим на жизнь людей (например, банк, обрабатывающий персональные данные для автоматического принятия решений о выдаче займов). Вторым примером обработки данных с высоким риском является обработка специальных категорий данных больших объемов (например, большая больница обрабатывает генетические и медицинские данные пациентов)2. В-третьих, при систематическом мониторинге общедоступной территории в больших масштабах (GDPR, ст. 35(1)-35(3); GDPR, recs 89-94). Например, когда компания отслеживает движение людей в аэропорту, используя Wi-Fi. Когда контроллер ошибочно

1 См. также Article 29 Working Party,'Opinion 04/2013 on the Data Protection Impact Assessment Template for Smart Grid and Smart Metering Systems ("DPIA Template") prepared by Expert Group 2 of the Commission's Smart Grid Task Force, 00678/13/EN, WP205, 22 April 2013.

2 См. Article 29 Working Party,'Guidelines on Data Protection Impact Assessment (DPIA) and determining whether processing is 'likely to result in a high risk' for the purposes of Regulation 2016/679, WP248, 4 April 2017.

оценивает операцию обработки данных как не представляющую высокого риска и не реализует DPIA, это будет квалифицироваться как нарушение регламента GDPR.

Оценка DPIA должна не только описывать цели и способы обработки персональных данных, но и учитывать такие аспекты как необходимость и пропорциональность операций обработки, риски для прав и свобод субъектов данных и, наконец, меры, предусмотренные для устранения рисков. Если офицер по защите данных определит, что обработка сопряжена с высоким риском, несмотря на компенсирующие меры предосторожности, он должен сообщить об этом органу по защите данных. И если такой орган считает, что предполагаемая обработка не будет соответствовать GDPR, он должен дать рекомендации по снижению рисков.

В-седьмых, GDPR требует от контроллеров данных реализации организационных мер защиты, и может включать в себя ограничение доступа персонала к базам данных, регистрацию такого доступа для проверки необходимости и соразмерности такого доступа.

В-восьмых, GDPR предписывает, чтобы контроллеры и процессоры данных внедряли технические меры защиты, привязанные к характеру, объему, контексту и целям обработки, а также к рискам реализации прав и свобод отдельных лиц. Такие меры могут, например, включать шифрование данных и защиту баз данных с помощью мер двойной или тройной аутентификации. Концепт информационной безопасности GDPR включает в себя конфиденциальность, целостность, доступность, а также устойчивость системы.

В-девятых, существует обязательство по уведомлению о нарушении персональных данных -гораздо более широкое, чем используемое в законодательстве США, ориентированное только на номера социального страхования, номера водительских прав и идентификаторы финансовых счетов. Регламент GDPR определяет нарушение персональных данных как «нарушение безопасности, ведущее к случайному или незаконному уничтожению, потере, изменению, несанкционированному раскрытию или доступу к персональным данным, переданным, сохраненным или обработанным иным образом»1.

1 GDPR art 4(12). См. также: Article 29 Working Party, 'Opinion 03/2014 on Personal Data Breach Notification',

Таким образом, в соответствии с GDPR, многие события, которые в настоящее время классифицируются американскими компаниями как «инциденты» в области безопасности, будут теперь «нарушения защиты персональных данных». Например, в случае несанкционированного доступа к базе данных с адресами электронной почты или контактным данным клиентов и т. п., компании, где произошла утечка, в соответствии с законодательством США, нет необходимости сообщать об этом инциденте. Регламент GDPR обязывает сделать такое уведомление. Когда происходит нарушение персональных данных, контроллер должен сообщить об этом в орган по защите данных в кратчайшие сроки - GDPR требует уведомления Органа по защите данных о нарушении всего через 72 часа после его обнаружения. Такое уведомление органа не требуется, если нарушение персональных данных не приведет к риску для прав и свобод физических лиц.

Если нарушение данных может привести к высокому риску для прав и свобод субъектов данных, контроллер должен также сообщить о нарушении субъектам данных. Контроллеры могут не уведомлять при использовании шифрования или других методов снижения риска для отдельных лиц. Кроме того, в тех случаях, когда индивидуальное уведомление непропорционально дорого, контроллер должен информировать субъектов данных посредством публичного сообщения или аналогичной меры2. Контроллеры должны документировать все нарушения данных, даже те, о которых они не должны уведомлять.

В целом рассмотренные обязанности требуют, чтобы контроллеры и процессоры данных документировали соответствие, несоответствие и сбои в форме нарушения защиты персональных данных. Очевидно, что большинство компаний никогда не будут полностью соответствовать GDPR, и что органам по защите данных будет легче исследовать и кон-

693/14/EN, WP 213, 25 March 2014. Article 29 Working Party, 'Opinion 06/2012 on the draft Commission Decision on the measures applicable to the notification of personal data breaches under Directive 2002/58/EC on privacy and electronic communications', 01119/13/EN, WP197, 12 July 2012.

2 Cм.: Article 29 Working Party,'Opinion 03/2014 on Personal Data Breach Notification', 693/14/EN, WP 213, 25 March 2014.

тролировать отклонения в деятельности таких компаний.

Стоит отметить, что Регламент GDPR вкладывает значительные ресурсы в соблюдение и правоприменение. Необходимо рассмотреть несколько вопросов правоприменения: во-первых, расширение количества субъектов, способных обратиться в суд (например, коллективные иски) и значительное увеличение размера штрафных санкций в рамках GDPR (штрафы приближены к тем, которые установлены в законодательстве о конкуренции). Во-вторых, расширение функций и полномочий органов по защите данных. С одной стороны, дополнительные функции и полномочия органов защиты данных будут негативно влиять на правоприменение. С другой - требование о независимости органов защиты данных означает относительный иммунитет от политического давления, аналогичный тому, которым судьи и независимые органы пользуются в США.

Предыдущая Директива страдала от неэффективных санкций, закрепляла полномочия по наложению штрафов и других средств правовой защиты на отдельные государства-члены. Некоторые страны имплементировали Директиву с настолько низкими максимальными штрафами (несколько тысяч евро), что соблюдение законодательства о защите данных и неприкосновенности частной жизни потеряло всякий смысл для большинства компаний. Например, французский комитет CNIL наложил максимальный штраф на Facebook1 в 2017 году за отслеживание пользователей в рекламных целях в размере 150 000 евро [8].

Регламент GDPR изменил три ключевых пункта: санкции, средства правовой защиты и ответственность. При этом наиболее впечатляющими являются изменения в отношении санкций. Так, существует два уровня штрафов, основанных на серьезности правонарушения. Менее серьезные нарушения могут привести к административным штрафам в размере до десяти миллионов евро или, в случае предприятия, до 2 % от годового «оборота» (чистой прибыли) предыдущего финансового года, в зависимости от того, что выше.

1 Организация Meta Platforms Inc. (соцсети Facebook и Instagram) признана экстремистской, ее деятельность запрещена на территории России по решению Тверского суда Москвы от 21.03.2022.

Санкция 2 % применяется тогда, когда контроллер данных нарушает правила в отношении: согласия, данного детьми; защиты данных «по умолчанию» или «по схеме»; хранения документов и записей по обработке данных; уведомления о взломе данных; оценки влияния защиты данных.

Более серьезные нарушения могут привести к административным штрафам в размере до 20 миллионов евро или, в случае предприятия, до 4 % от общего годового оборота предыдущего финансового года, в зависимости от того, что выше. Санкция 4 % применяется в случае нарушения ключевых принципов защиты персональных данных: минимизации данных; ограничения цели; точности; целостности и конфиденциальности, а также прав субъектов данных (таких как право на информацию и право на исправление или удаление данных), обязательств по прозрачности и открытости, правил по трансграничной передачи данных.

В рамках данных санкций, рассмотренный выше штраф Facebook2 за 2017 год в размере 150 000 евро может вырасти до 800 млн - 1,6 млрд евро в рамках GDP может вырасти до 800 млн -1,6 млрд евро в рамках GDPR. Точно так же, теоретически, американские компании несут огромные потери в триллионы долларов за совокупные установленные штрафы, связанные с такими законами, как Закон о справедливой кредитной отчетности. Например, если бы компания Equifax была бы оштрафована за неспособность обеспечить безопасность 140 миллионов кредитных карт в соответствии с минимальной суммой ущерба по Закону о справедливой кредитной отчетности, то столкнулась бы с 12-знач-ным штрафом. Однако ни один суд США не применяет такие санкции. И самый большой штраф составил всего 18 миллионов долларов и впоследствии был уменьшен по апелляции [20]. Кроме того, не существует ни одного примера закрытия бизнеса в США из-за санкций по нарушения в сфере защиты персональных данных и неприкосновенности частной жизни.

В свою очередь, регламент GDPR предписывает, чтобы штрафы были пропорциональными и определялись серьезностью преступления.

2 Организация Meta Platforms Inc. (соцсети Facebook и Instagram) признана экстремистской, ее деятельность запрещена на территории России по решению Тверского суда Москвы от 21.03.2022.

Представляется, что первые штрафы в рамках GDPR будут далеки от 9- и 10-значных сумм, пока органы по защите данных не соберут ряд дел с вопиющими нарушениями, а на это может потребоваться несколько десятилетий. Между тем, расширенное понятие нарушений безопасности вызовет больше трудностей, нежели штрафов». Уже произошел резкий скачок в сообщениях о нарушениях регулирующим органам. Поскольку регулирующим органам необходимо сообщать о гораздо более широком перечне инцидентов безопасности, возможно, что уведомление о нарушении будет основной формой «наказания» для регулируемых организаций.

Обращаясь к средствам правовой защиты, регламент GDPR предоставляет новые инструменты, которые предусматривают более активное правоприменение, в отличие от Директивы. На базовом уровне отдельные лица могут подавать жалобы в органы защиты данных. В случае неудовлетворенности решением органа власти лицо может обратиться за судебной защитой. В США отдельные лица имеют средства правовой (судебной) защиты только лишь на бумаге, так как правоприменительная практика подорвала возможность применения многих статутных законов о неприкосновенности частной жизни. Для решения этой проблемы GDPR указывает, что каждый субъект данных имеет право на эффективное судебное средство защиты, если он считает, что его права были нарушены в результате обработки его личных данных.

Фактически, чтобы преодолеть коллективные действия и экономические барьеры для индивидуального иска, регламент GDPR создает механизм, подобный групповому иску. Субъекты данных могут получать жалобы от некоммерческих организаций, занимающихся защитой прав. (GDPR ст. 80).

Так, например, австрийский адвокат Макс Шремс, судебный исполнитель, ответственный за аннулирование «безопасной гавани» США-ЕС, уже создал такую организацию, используя краудфандинговые платформы и в день, когда GDPR вступил в силу, его группа подала коллективные жалобы на Google, Instagram1, WhatsApp и Facebook [25].

1 Организация Meta Platforms Inc. (соцсети Facebook и Instagram) признана экстремистской, ее деятельность запрещена на территории России по решению Тверского суда Москвы от 21.03.2022.

Таким образом, анализ основных положений регламента GDPR, позволяет говорить о том, что этот документ, прежде всего, - расширение и уточнение требований, установленных Директивой о защите данных 1995 года. Стабильным является ядро закона о защите данных, а также основные принципы, подобные принципам справедливой информации в США. Однако GDPR привносит и значительные изменения, особенно в понимании персональных данных и методах их обработки, интегрирует персональные данные в сложный, комплексный защитный режим регулирования, который будет иметь серьезные последствия. Например, GDPR побуждает компании тщательно продумывать свои методы работы с персональными данными, заставляет их серьезно относиться к конфиденциальности, поощряет проверять поставщиков услуг на предмет соответствия правилам. Еще одно новшество заключается в том, что GDPR повышает уровень конфиденциальности и приватности сотрудников в организациях.

Кроме того, GDPR скептически относится к правовому инструменту «информированного согласия», подчеркивает важность точных данных и предоставляет людям право на доступ и исправление данных.

Основным недостатком регламента GDPR является его объем и сложность: 99 подробных положений. Его влияние на справедливость и уважение к основным правам, можно оценить только через некоторое время. Вместе с тем Европейская комиссия начала свой следующий проект по неприкосновенности частной жизни и защиты персональных данных. Комиссия опубликовала предложение по Регламенту ePrivacy (ePrivacy Regulation), которая должно заменить предыдущий документ (ePrivacy Directive). Предложение включает в себя правила защиты конфиденциальности сообщений в Интернете, а также правила, касающиеся файлов cookie и отслеживания в Интернете [26].

Представляется, что законотворческая деятельность над правилами справедливой обработки персональных данных никогда не будет закончена, подобно законодательству о защите прав потребителей или природопользовании и экологии, правила будут постоянно обновляться и дополняться, чтобы адаптироваться к новым обстоятельствам и условиям цифрового мира.

Таким образом, законодательная база ЕС в сфере обеспечения неприкосновенности частной жизни и защиты персональных данных и ее значительное обновление в 2018 году представляют собой достаточно четкий перечень положений и норм. Они обеспечивают в нужной мере доверие со стороны граждан стран ЕС. Что не менее важно, с другой стороны, они создают условия для представителей бизнеса максимально использовать возможности на едином европейском цифровом рынке.

Последние новации законодательства ЕС в сфере защиты персональных данных и неприкосновенности частной жизни позволяют сделать вывод о том, что существует сильная приверженность защите персональных данных и неприкосновенности частной жизни в Европе. Поэтому Регламент вБРЯ выполняет конституционные обязательства, которые настолько глубокие, что занимают центральное место в понимании нового значения государственных органов и частных компаний в информационную эпоху.

Представляется, что законотворческая деятельность над правилами справедливой обработки персональных данных как в ЕС, так и в других странах никогда не будет закончена. Подобно законодательству о защите прав потребителей или природопользовании и экологии, регуляторы защиты персональных данных и неприкосновенности частной жизни будут постоянно обновляться и дополняться, чтобы адаптироваться к новым обстоятельствам и условиям цифрового мира. Наглядно в этом можно убедиться при анализе мер, которые применяются странами при преодолении пандемии С0УГО-19.

Так, после прохождения пандемии и в ЕС, и в России необходимо будет урегулировать все те изменения, которые де-факто были введены в условиях пандемии, в частности:

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

- регулирование баланса личной свободы и общественной безопасности при применении цифровых моделей отслеживания и контроля, использования цифрового профиля;

- правосубъектность цифровых платформ и цифровых решений (сервисы дистанционного образования, электронный суд и т. д.);

- регулирование рисков утечки данных, нарушения прав на использование программного обеспечения вследствие удаленной работы из дома.

Также необходимо внести изменения в алгоритм доверия контрагентам, использовать новые модели верификации, законодательно закрепить правила новой электронной торговли, защищать цифровой профиль. Все это потребует особого внимания к неприкосновенности частной жизни и защите персональных данных. Завершая, вернусь к главному тезису: «правомерность» ожидания неприкосновенности личной жизни и доступа к персональным данным есть процесс уравновешивания общественного и частного интересов в праве.

Правовое регулирование в странах Европейского Союза сферы неприкосновенности частной жизни и защиты персональных данных, в особенности регламент GDPR, свидетельствует о новом этапе развития законодательства и правоприменительных процедур в этой сфере, который значительно повлияет на государственную информационную политику всех стран мира, заставит изменить существующие подходы к защите персональных данных и, в целом, подтверждает выводы о том, что персональные данные - это «валюта» современной экономики, их сбор, анализ и использование имеют огромное социальное, экономическое и политическое значение.

Литература

1. Талапина, Э. В. Правовая защита персональных данных во Франции [Текст] / Э. В. Талапина // Право. Журнал Высшей школы экономики. - 2012. - С. 152-161.

2. Талапина Э. В. Защита персональных данных в цифровую эпоху: Российское право в европейском контексте [Текст] / Э. В. Талапина // Труды Института государства и права РАН. - 2018. - Т. 13, № 5. - С. 120.

3. Чурилов, А. Ю. Принципы общего Регламента Европейского Союза о защите персональных данных (GDPR): проблемы и перспективы имплементации [Текст] / А. Ю. Чурилов // Сибирское юридическое обозрение. -2019. - № 1.

4. Шебанова, Н. А. Охрана персональных данных: опыт Европейского сообщества [Текст] / Н. А. Шеба-нова // Журнал Суда по интеллектуальным правам. -2019. - № 25, сентябрь. - С. 5-14.

5. Albrecht, J. «EU data P State of the Union» (speech at the Chaos Communication Congress, 2013) [Electronic resource] / J. Albrecht // URL: http://www.janalbrecht.eu/ fileadmin/material/Dokumente/30C3-JPA-EUdataP.pdf

6. Bamberger, K. Privacy on the Ground [Text] / K. Bamberger, D. K. Mulligan. - MIT Press, 2015.

7. Bennett, C. J. Regulating Privacy: Data Protection and Public Policy in Europe and the United States [Text] / C. J. Bennett. - Cornell University Press, 1992.

8. CNIL, 'Facebook Sanctioned for Several Breaches of the French Data Protection Act, May 16, 2017 [Electronic resource] // URL: https://www.cnil.fr/en/facebook-sanctioned-several-breaches-french-data-protection-act

9. Consolidated Version of the Treaty on the Functioning of the European Union [2012] OJ C326/47 (TFEU) art 288 [Electronic resource] // URL: http://eur-lex.europa. eu/legal-content/EN/TXT/PDF/?uri=CELEX:12012E/ TXT&from=EN.

10. De Hert, P. The New Police and Criminal Justice Data Protection Directive. A First Analysis [Text] / P. De Hert, V. Papakonstantinou Vagelis // New Journal of European Criminal Law. - 2015. - Vol. 7(1).

11. Gellman, R. Fair Information Practices: A Basic History [Electronic resource] / R. Gellman // April 2017. -URL: https://bobgellman.com/rg-docs/rg-FIPshistory.pdf

12. Gonzalez, F. The Emergence of Personal Data Protection as a Fundamental Right [Text] / F. Gonzalez. -Springer, 2014. - P. 164-166.

13. Guidelines on the Protection of Privacy and Transborder Flows of Personal Data [Electronic resource] // URL: http:// www.oecd.org/sti/ieconomy/oecdguidelinesontheprotectionof privacyandtransborderflowsofpersonaldata.htm.

14. Hoof nagle, C. J. The Origin of Fair Information Practices: Archive of the Meetings of the Secretary's Advisory Committee on Automated Personal Data Systems (SACAPDS). (July 2014) [Electronic resource] // URL: https:// papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2466418

15. Hoof nagle, Ch. J. The European Union general data protection regulation: what it is and what it means [Text] / Ch. J. Hoofnagle, B. van der Sloot, Fr. Zuiderveen Borgesius // Information & Communications Technology Law. - 2019. - Vol. 28, No. 1. - P. 65-98. - DOI: 10.1080/13600834.2019.1573501

16. Koops, B. J. A Typology of Privacy [Text] / B. J. Koops, B. Newell, T. Timan, I. Skorvanek, T. Chokrevski, M. Galic // University of Pennsylvania Journal of International Law. -2017. - Vol. 38(2).

17. Kulk, S. Privacy, Freedom of Expression, and the Right to Be Forgotten in Europe [Text] / S. Kulk, F. J. Zuiderveen Borgesius // J. Polonetsky, O. Tene, E. Selinger (eds) Cambridge Handbook of Consumer Privacy. - Cambridge University Press, 2018.

18. Newman, A. Protectors of Privacy: Regulating Personal Data in the Global Economy [Text] / A. Newman. - Cornell University Press, 2008.

19. Schwartz, P. M. Information Privacy [Text] / P. M. Schwartz, D. J. Solove. - Aspen, 2009.

20. Scurria, A. Equifax Gets Record-Setting $18M FCRA Verdict Slashed [Text] / A. Scurria // Law 360. - January 30, 2014.

21. Solove, D. Privacy Self-Management and the Consent Dilemma [Text] / D. Solove // (2013) 126 Harvard Law Review 1879.

22. Study Group on a European Civil Code, Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law: Draft Common Frame of Reference [Electronic resource] / C. Von Bar, E. Clive, H. Chulte-Nölke (eds) URL: https://www.law. kuleuven.be/personal/mstorme/DCFR.html.

23. The European Commission is the EU's executive arm [Electronic resource] // European Commission, 'The European Commission's priorities' (website). - URL: https:// ec.europa.eu/commission/index_en.

24. The European Commissions Priorities [Electronic resource] // URL: https://ec.europa.eu/ commission/index_en

25. [Electronic resource] URL: https://noyb.eu (date of application: 12.11.2020).

26. Zuiderveen Borgesius F. J. 'An Assessment of the Commission's Proposal on Privacy and Electronic Communications', Directorate-General for Internal Policies, Policy Department C: Citizen's Rights and Constitutional Affairs, June 2017, [Electronic resource] / F. J. Zuiderveen Borgesius, J. Van Hoboken, K. Irion, M. Rozendaal // URL: https://ssrn.com/abstract=2982290

References

1. Talapina, E. V. Legal protection of personal data in France [Text] / E. V. Talapina // Pravo. Journal of the Higher School of Economics. - 2012. - P. 152-161 [in Russian].

2. Talapina E. V. Protection of personal data in the digital age: Russian law in the European context [Text] / E. V. Talapina // Proceedings of the Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences. - 2018. - Vol. 13, No. 5. - P. 120 [in Russian].

3. Churilov, A. Yu. Principles of the General Regulation of the European Union on the protection of personal data (GDPR): problems and prospects of implementation [Text] / A. Yu. Churilov // Siberian Legal Review. - 2019. - № 1 [in Russian].

4. Shebanova, N. A. Protection of personal data: the experience of the European Community // Journal of the Court of Intellectual Rights. - 2019. - No. 25, September. -P. 5-14 [in Russian].

5. Albrecht, J. "EU data P State of the Union" (speech at the Chaos Communication Congress, 2013) [Electronic resource] / J. Albrecht // URL: http://www.janalbrecht.eu/ fileadmin/material/Dokumente/30C3-JPA-EUdataP.pdf [in English].

6. Bamberger, K. Privacy on the Ground [Text] / K. Bamberger, D. K. Mulligan. - MIT Press, 2015 [in English].

7. Bennett, C. J. Regulating Privacy: Data Protection and Public Policy in Europe and the United States [Text] / C. J. Bennett. - Cornell University Press, 1992 [in English].

8. CNIL, 'Facebook Sanctioned for Several Breaches of the French Data Protection Act', May 16, 2017 [Electronic resource] // URL: https://www.cnil.fr/en/facebook-sanctioned-several-breaches-french-data-protection-act [in English].

9. Consolidated Version of the Treaty on the Functioning of the European Union [2012] OJ C326/47 (TFEU) art 288 [Electronic resource] // URL: http://eur-lex.europa. eu/legal-content/EN/TXT/PDF/?uri=CELEX:12012E/ TXT&from=EN [in English].

10. De Hert, P. The New Police and Criminal Justice Data Protection Directive. A First Analysis [Text] / P. de Hert, V. Papakonstantinou Vagelis // New Journal of European Criminal Law. - 2015. - Vol. 7(1) [in English].

11. Gellman, R. Fair Information Practices: A Basic History [Electronic resource] / R. Gellman // April 2017. -URL: https://b obgellman.com/rg- docs/rg- FIPshistory.pdf [in English].

12. Gonzalez, F. The Emergence of Personal Data Protection as a Fundamental Right [Text] / F. Gonzalez. -Springer, 2014. - P. 164-166 [in English].

13. Guidelines on the Protection of Privacy and Transborder Flows of Personal Data [Electronic resource] // URL: http://www.oecd.org/sti/ieconomy/oecdguidelineson theprotectionofprivacyandtransborderflowsofpersonaldata. htm [in English].

14. Hoof nagle, C. J. The Origin of Fair Information Practices: Archive of the Meetings of the Secretary's Advisory Committee on Automated Personal Data Systems (SACAPDS). (July 2014) [Electronic resource] // URL: https:// papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2466418 [in English].

15. Hoof nagle, Ch. J. The European Union general data protection regulation: what it is and what it means [Text] / Ch. J. Hoofnagle, B. van der Sloot, Fr. Zuiderveen Borgesius // Information & Communications Technology Law. - 2019. - Vol. 28, No. 1. - P. 65-98. - DOI: 10.1080/13600834.2019.1573501 [in English].

16. Koops, B. J. A Typology of Privacy [Text] / B. J. Koops, B. Newell, T. Timan, I. Skorvanek, T. Chokrevski, M. Galic // University of Pennsylvania Journal of International Law. -2017. - Vol. 38(2) [in English].

17. Kulk, S. Privacy, Freedom of Expression, and the Right to Be Forgotten in Europe [Text] / S. Kulk, F. J. Zuiderveen Borgesius // J. Polonetsky, O. Tene, E. Selinger (eds) Cambridge Handbook of Consumer Privacy. - Cambridge University Press, 2018 [in English].

18. Newman, A. Protectors of Privacy: Regulating Personal Data in the Global Economy [Text] / A. Newman. - Cornell University Press, 2008 [in English].

19. Schwartz, P. M. Information Privacy [Text] / P. M. Schwartz, D. J. Solove. - Aspen, 2009 [in English].

20. Scurria, A. Equifax Gets Record-Setting $18M FCRA Verdict Slashed [Text] / A. Scurria // Law 360. - January 30, 2014 [in English].

21. Solove, D. Privacy Self-Management and the Consent Dilemma [Text] / D. Solove // (2013) 126 Harvard Law Review 1879 [in English].

22. Study Group on a European Civil Code, Principles, Definitions and Model Rules of European Private Law: Draft Common Frame of Reference [Electronic resource] / C. Von Bar, E. Clive, H. Chulte-Nölke (eds) URL: https://www.law. kuleuven.be/personal/mstorme/DCFR.html [in English].

23. The European Commission is the EU's executive arm [Electronic resource] // European Commission, 'The European Commission's priorities' (website). - URL: https:// ec.europa.eu/commission/index_en [in English].

24. The European Commission's Priorities [Electronic resource] // URL: https://ec.europa.eu/ commission/index_ en [in English].

25. [Electronic resource] URL: https://noyb.eu (date of application: 12.11.2020) [in English].

26. Zuiderveen Borgesius F. J. 'An Assessment of the Commission's Proposal on Privacy and Electronic Communications', Directorate-General for Internal Policies, Policy Department C: Citizen's Rights and Constitutional Affairs, June 2017, [Electronic resource] / F. J. Zuiderveen Borgesius, J. Van Hoboken, K. Irion, M. Rozendaal // URL: https://ssrn.com/abstract=2982290 [in English].

Поступила в редакцию 10.03.2022 Received March 10, 2022

УДК 340.12

DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-19

Волкова Галина Евгеньевна,

соискатель кафедры теории и истории государства и права, юридический факультет, Южный федеральный университет, 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. М. Горького, д. 88

Volkova, Galina E.,

PhD-Student at the Department of Theory and History of State and Law, Law Faculty, Southern Federal University, 88 M. Gorky Str., Rostov-on-Don, 344002, Russian Federation

СУДЕБНАЯ ЗАЩИТА «ПРАВА НА ЗАБВЕНИЕ» В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ:

ВОПРОСЫ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ

♦

JUDICIAL PROTECTION OF THE 'RIGHT TO BE FORGOTTEN' IN MODERN RUSSIA: ISSUES OF THE THEORY AND PRACTICE

АННОТАЦИЯ. Процесс внедрения цифровых технологий во все сферы общественных отношений влечет за собой острую потребность в поисках ответа на вопрос о необходимости закрепления и поиска путей защиты новых прав человека, либо трансформации системы прав, уже ставших традиционными для многих правопорядков. В статье автор рассматривает «право на забвение» в дуалистическом аспекте: и как неимущественное право, производное от конституционных прав, и как один из способов защиты персональных данных в цифровом пространстве в качестве одной из составляющих парадигмы «безопасности от цифры». В результате проведенного анализа материалов судебной практики автор приходит к выводу о том, что в Российской Федерации назрела объективная необходимость совершенствования соответствующего правового акта, содержащего реализацию «права на забвение».

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: цифровизация; цифровое право; цифровые права; защита персональных данных; цифровая среда; свобода слова.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ:

Волкова, Г. Е. Судебная защита «права на забвение» в современной России: вопросы теории и практики [Текст] / Г. Е. Волкова // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. -2022. - Т. 9, № 2. - С. 165-171. - Б01: 10.18522/23136138-2022-9-2-19.

ABSTRACT. The process of digital technologies' introduction into all spheres of social relations entails an urgent need to find an answer to the question of the necessity to consolidate and find the ways to protect new human rights, or to transform the system of rights that have already become traditional for many legal orders. In the article, the author considers the 'right to be forgotten' in a dualistic aspect: both as a non-property right derived from the constitutional rights and as one of the ways to protect personal data in the digital space as one of the components of the 'security from digits' paradigm. Based on the carried out analysis of the materials of judicial practices, the author comes to conclusion that there is an objective need to improve the relevant legal act containing the implementation of the 'right to be forgotten' in the Russian Federation.

KEYWORDS: digitalization; digital law; digital rights; personal data protection; digital environment; freedom of speech.

FOR CITATION:

Volkova, G. E. Judicial Protection of the 'Right to Be Forgotten' in Modern Russia: Issues of the THeory and Practice [Text] / G. E. Volkova. Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. - 2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 165-171 (in Russian). - DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-19.

В настоящее время благодаря стремительному развитию информационных технологий, в частности сети Интернет, и их массовому внедрению в различные сферы общественной жизни, цифровой трансформации особенностей осуществления различных видов деятельности, проблемы реализации и защиты прав человека в цифровой сфере выходят на первый план. Решение данных проблем детерминирует не только необходимость изменения механизма реализации и защиты большинства традиционных групп прав и свобод, но и появление совершенно новых прав, нуждающихся в защите, которые в научной литературе все чаще именуются «цифровые права» или «цифровые личные неимущественные права». Исследование различных аспектов правозащитной политики государства в условиях цифровой трансформации общественных отношений становится с каждым днем становится все более актуальным объектом научного интереса значительного числа ученых [5; 8; 19].

В эпоху повсеместной «цифровизации» общественной жизни оборот персональных данных в сети Интернет достиг беспрецедентных масштабов, а получение информации людях, событиях и фактах, содержащихся в интернет-ресурсах, стало весьма легкодоступным. Так, по словам заместителя руководителя Роскомнадзора Ми-лоша Вагнера, «не утекут только те данные, которые никто не сохранил или не предоставил». Поэтому особое место в системе законодательства должны занять нормы, направленные на создание механизмов, гарантирующих право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, обеспечивающих реализацию конституционного запрета на сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия, а также предусматривающих право граждан на удаление информации о себе из источников, расположенных в сети Интернет.

Среди цифровых прав граждан особое место занимает признаваемое многими правопоряд-ками личное неимущественное право граждан -«право на забвение», «право быть забытым» (в переводе с английского «right to be forgotten») или «право на удаление информации». Наделение гражданина «правом на забвение» по сути можно рассматривать в дуалистическом аспекте: и как неимущественное право, производное

от конституционных прав, и как один из способов защиты персональных данных в цифровом пространстве (несмотря на отсутствие такого указания в законе) в качестве составляющей парадигмы «безопасности от цифры» [14, с. 51].

До недавнего времени вопрос о возможности заявления гражданином требования об удалении информации, размещенной в сети Интернет, российским законодательством не был урегулирован. Одним из первых нормативных правовых актов, закрепивших возможность такого удаления, можно назвать Гражданский кодекс РФ. С 2013 года ст. 152 ГК РФ закрепила право гражданина требовать удаления сведений, порочащих честь, достоинство или деловую репутацию гражданина, ставших доступными в сети «Интернет». Представляется, что практическая реализация данной нормы с технической точки зрения является едва ли осуществимой, что связано с возможностями ежесекундного копирования и распространения информации из одного источника во Ы-е множество источников, а также спецификой хранения данных в БАТА-центрах и на серверных системах.

Технически и юридически более верным является определение «права на забвение», содержащееся в Федеральном законе «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»1, по сути являющееся рецепцией соответствующего правового опыта в рамках международного права. Как подчеркивает Н. В. Мамитова, «данное право представляет собой право на уважение персональных данных в цифровом пространстве, что означает не только их нераспространение без согласия на то субъекта данных, а при наличии такого разрешения их обнародование должно быть исключительно корректным» [7, с. 27].

Пункт 1 статьи 10.3 Закона об информации содержит относительно недавно появившуюся норму, которая приобрела наименование «права на забвение», через корреспондирующую эту праву обязанность оператора поисковой системы по требованию гражданина прекратить вы-

1 В Федеральный закон от 27.07.2006 № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» были внесены изменения Федеральным законом от 13.07.2015 № 264-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон "Об информации, информационных технологиях и о защите информации" и статьи 29 и 402 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации».

дачу сведений об указателе страницы сайта в сети Интернет, позволяющих получить доступ к информации о заявителе, распространяемой с нарушением законодательства Российской Федерации, являющейся недостоверной, а также неактуальной, утратившей значение для заявителя в силу последующих событий или действий заявителя. Вместе с тем, как указывает Конституционный Суд Российской Федерации [10], данная норма содержит оговорку, согласно которой, в частности, такое требование заявителя не может быть удовлетворено в случае, если спорная информация касается совершения гражданином преступления, по которому не снята или не погашена судимость. Таким образом, «праву на забвение» в Российской Федерации не придается не абсолютный, а относительный характер. Данный правовой механизм ориентирует суды находить баланс между такими конституционно защищаемыми ценностями, как доступ граждан к информации, и защитой прав граждан при распространении информации о них [11].

Конструкция данной нормы в связи с фрагментарными разъяснениями порядка ее применения Конституционным и Верховным Судами Российской Федерации вызывает многочисленные дискуссии в научной среде, влечет вопросы от множества правозащитных организаций. Правоприменительная практика по реализации «права на забвение» уже имеет достаточно четкие цифры, что позволяет сформулировать характерные признаки и условия реализации гражданами «права на забвение».

Согласно данным статистики, опубликованной Компанией «Яндекс», с января по июнь 2021 года было получено 4405 заявлений о прекращении выдачи неактуальный сведений, 3069 заявлений о прекращении выдачи недостоверных сведений, 3113 заявлений о прекращении выдачи информации, распространяемой с нарушением законодательства Российской Федерации [6]. Средний показатель отказов в прекращении выдачи вышеуказанной информации по заявлениям пользователей составил 77 %, при этом наибольший процент отказов (81 %) - в удовлетворении заявлений о прекращении выдачи информации, распространяемой с нарушением законодательства Российской Федерации.

По смыслу формулировки нормы Закона об информации «право на забвение», полага-

ем, может применяться для защиты неимущественных прав, таких как честь, достоинство и деловая репутация, доброе имя и т. д. На основании изучения материалов судебной практики попробуем выделить ряд ключевых проблемных аспектов, с которыми сталкиваются заявители при реализации «права на забвение».

Во-первых, законодатель закрепил для данной категории дел обязательный досудебный порядок. Заявитель вправе обратиться в суд только в связи с определенным событием, а именно в случае «получения отказа оператора поисковой системы в удовлетворении требований заявителя» [12]. При несоблюдении данного порядка суд оставляет заявление без рассмотрения.

Во-вторых, в соответствии с пунктами 5 и 6 ст. 10.3 Закона об информации оператор имеет право отказать в прекращении выдачи сведений, предоставив заявителю мотивированный отказ, а заявитель после получения отказа вправе обратиться в суд с исковым заявлением. Таким образом, законодатель наделил оператора поисковой системы «правом дискреционного усмотрения» или «правом на цензуру». Именно оператор поисковой системы вправе самостоятельно дать субъективную оценку тому, является ли информация неточной, ошибочной или устаревшей, утратила ли она значение для заявителя или же распространяется с нарушением законодательства, что приводит к тому, что оператор имеет право отказать в прекращении выдачи ссылок на информацию практически по любому основанию. Этим и может объясняться большой процент отказов, который отражен в ранее указанной статистике.

Например, заявитель утверждает, что размещенная в Сети ссылка на отзывы, содержащие негативную информацию о реализуемых им продуктах, является недостоверной. Скорее всего, в удовлетворении заявления будет отказано, ведь как может оператор проверить, соответствует ли эта информация действительности? Операторы поисковой системы объективно ограничены в возможности определять достоверность информации, размещенной в различных интернет-ресурсах.

Несомненно, представленное законодателем право оператору поисковой системы таким образом поддерживать актуальность и достоверность информации, предлагаемой пользователю по итогам поискового запроса, на первый

взгляд кажется весьма эффективным инструментом реализации «права на забвение». Но на практике приводит к тому, что по сути оператор не заинтересован в удовлетворении требований заявителей в добровольном порядке, т. к. необоснованность отказа оператора поисковой системы в удовлетворении требования заявителя не влечет для него никаких негативных последствий.

Кроме того, полагаем, что, отказывая в прекращении выдачи информации, операторы поисковой системы «освобождают» себя от необходимости давать правовую оценку «законности» или «незаконности» распространяемой информации. Например, каким образом оператор правовой системы может установить, содержит ли информация, которую получает пользователь в результате поискового запроса, что-то незаконное? Полномочий самостоятельно определять относимость информации к числу распространенной с нарушением законодательства операторы поисковой системы по сути не имеют. Установление юридически значимых фактов отнесено к исключительной компетенции судов [17]. Кроме того, право истца на прекращение выдачи ссылок на информацию может быть реализовано им лишь после вступления в законную силу решения суда о признании информации недостоверной и обращении в адрес поисковых операторов в порядке, предусмотренном положениями Закона № 149-ФЗ с предоставлением судебного акта [18].

Таким образом, возникает вполне резонный вопрос: «если заявителю все равно идти в суд, то зачем осложнять ему реализацию и защиту "права на забвение" досудебной необходимостью обращаться к оператору поисковой системы?». Кроме того, неясно, как в суде заявителю доказать то, что конкретная информация является неактуальной и утратившей свое значение? При этом бремя доказывания факта неактуальности, недостоверности и относимости к заявителю информации, указанной на сайте, лежит на заявителе [3]. Одного лишь указания заявителя на недостоверность или неактуальность информации будет недостаточно для подтверждения факта недостоверности информации [4].

В-третьих, в предмет доказывания по данной категории дел не входит необходимость доказывания наличия какого-либо ущерба, при-

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

чиненного гражданину. Так, в соответствии с решением Кировского районного суда г. Пермь, для возникновения «права на забвение» не требуется, чтобы включение рассматриваемой информации в список результатов поиска наносило ущерб субъекту данных и/или данная информация не соответствовала действительности - достаточно того, чтобы соответствующая информация была более не актуальной [17]. Согласно определению Краснодарского краевого суда «право на забвение означает право гражданина, позволяющее ему потребовать при определенных условиях удаление своих персональных данных из общего доступа через поисковые системы, то есть ссылок на те данные, которые, по его мнению, могут нанести ему вред» [1]. Таким образом, можно сделать вывод, что «право на забвение» занимает место среди превентивных способов защиты прав граждан.

В-четвертых, при обращении в суд гражданину не требуется доказывать, что данная информация о нем является недостоверной и (или) размещена в нарушение действующего законодательства (например, о персональных данных), поскольку эти обстоятельства образуют самостоятельные основания для применения данного законоположения [10].

В-пятых, проблема возможного расширительного толкования «неактуальности» информации, которая по требованию заявителя может быть удалена из поисковых запросов, не противоречит принципу правовой определенности и не влечет неадекватное понимание, толкование и применение закона, а преследует цель эффективного применения нормы к неограниченному числу конкретных правовых ситуаций [9].

В-шестых, суд, принимая решения при рассмотрении споров подобного рода, в каждом конкретном случае взвешивает необходимость приоритета публичных интересов, в том числе прав третьих лиц на получение и распространение информации, над правом конкретного лица человека на сохранение в тайне деталей его частной жизни [15]. И действительно, удаление любой «неактуальной» или «недостоверной», по мнению заявителя информации, может привести к злоупотреблению им «правом на забвение» и, соответственно, к нарушению прав третьих лиц на свободный поиск и получение информации. Но в то же время необходимо предоставить человеку «право сохранить традиционный без-

цифровой образ жизни» [14, с. 52]. Полагаем, что «право на забвение» является иллюстрацией возможного конфликта между публичными интересами и частными интересами.

В-седьмых, проанализированный нами объем материалов судебной практики свидетельствует о том, что основная масса обращений в суд связана с требованием удаления из поисковых запросов информации о совершении лицом преступного деяния. Однако погашение или снятие судимости не влечет в безусловном порядке вывод о недостоверности или утраты актуальности сведений об осуждении лица за совершение преступления и может являться общественно значимой, представлять публичный интерес, в связи с чем распространение такой информации не нарушает охраняемые законом права истца, что следует из положений ст. 152.2 ГК РФ [16].

Особый интерес в свете признания информации общественно значимой представляют нормы актов ряда европейских государств, которые указывают на неприменимость «права на забвение» в отношении действий политических фигур, которые были произведены ими публично [13].

В-восьмых, в Федеральном законе «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» отсутствует перечень действий/бездействий, которые оператор поисковых систем может квалифицировать как распространение информации с нарушением законодательства, что приводит к возложению бремени доказывания данного обстоятельства на заявителя. При подаче заявления истец должен самостоятельно указать, какая именно информация о нем на представленной странице является распространяемой с нарушением законодательства [2].

Стоит обратить внимание, что при исполнении судебного решения по удовлетворению требований истца к оператору поисковой системы об удалении ссылок на информацию, сама информация из интернет-ресурсов не удаляется, прекращается лишь ее выдача оператором по поисковому запросу.

Кроме вышеизложенного, вызывают вопрос возможности исполнимости решения суда о прекращении выдачи сведений в отношении оператора поисковой системы, расположенной за границей Российской Федерации. Также по-

лагаем, что отсутствие законодательной закрепленной возможности оспаривания вынесенного решения оператора поисковой системы на исключение по заявлению гражданина сведений об указателе страницы сайта в сети Интернет, позволяющих получить доступ к информации, может нарушать право на защиту интересов владельцев информационных ресурсов, которые, несомненно, затрагиваются в данной ситуации. Неразрешенным законодателем остается вопрос о возможности применения ном статьи 10.3 Закона об информации в отношении удаления ссылок на интернет-ресурсы, содержащие изображения гражданина, которые также могут быть уже «неактуальными», «недостоверными» или утратившими значение.

На основе вышеизложенного полагаем, что сегодня в рамках института защиты прав человека существует достаточно большой правовой пробел, представленный в законодательстве, регулирующем применение «права на забвение», поэтому судам еще предстоит сформировать единообразный подход к данной категории споров. Полагаем необходимым в целях устранения пробелов в праве и формирования единой правоприменительной практики внести изменения в ст. 10.3 Федерального Закона об информации, в частности:

1. Законодательно закрепить понятие «неактуальная информация», «информация, распространенная с нарушением закона», которое на сегодняшний день является чрезмерно широким понятием для возможной оценки того, должна ли информация оставаться в общем доступе. Четко выработанные законодателем критерии отнесения той или иной информации к недостоверной информации также позволят снизить количество судебных споров по оспариванию отказов поисковых систем в реализации гражданами «права на забвение».

2. В целях обеспечения баланса между конституционным правом на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну и правом свободно искать и получать информацию четко сформулировать исключения для личной информации, имеющей общественную значимость, в частности, представляющей историческую ценность, для устранения возможности злоупотребления правом со стороны заявителей, на удаление не устраивающей гражданина информации о нем.

3. Установить государственные гарантии защиты заявителей от злоупотреблений со стороны операторов поисковых систем, закрепив, в частности, систему издержек, как репутацион-ных, так и имущественных, за установленную в судебном порядке необоснованность отказа в удовлетворении требования заявителя. Данная норма также позволит снизить количество судебных споров по данной категории дел.

4. По аналогии с исками о защите чести и достоинства закрепить право на право заинтересованных лиц, например наследников, на обращение к оператору поисковой системы с требованием о прекращении выдачи сведений об указателе страницы сайта в сети Интернет по основаниям, закрепленным в ст. 10.3 Закона об информации.

5. Закрепить право владельцев информационных ресурсов, к которым ведут ссылки, выдаваемые оператором поисковой системы, в результате поискового запроса, на досудебную защиту своих прав посредством оспаривания решения оператора поисковой системы. Данная норма также будет влиять на последующую возможность привлечения оператора к участию в судебном процессе в качестве третьего лица.

Таким образом, «право на забвение» представляет собой и способ защиты неимущественных прав, и новое «цифровое право», занимающее особенное место в системе прав и свобод человека и гражданина, обусловленное развитием информационно-коммуникационных технологий и, в силу этого, имеющее специфическую сферу реализации, нуждающееся в доктриналь-ном исследовании и четкой правовой регламентации с целью устранения пробельности правового регулирования в данной сфере.

Литература

1. Апелляционное определение Краснодарского краевого суда по делу № 33-13217/2019 [Электронный ресурс] // URL: https://bsr.sudrf.ru/bigs/portal.html

2. Апелляционное определение Московского городского суда от 08.02.2017 по делу N 33-5031/17 [Электронный ресурс] // СПС «КонсультантПлюс». - URL: http:// www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=SOC N&n=835154#g4lMWATG2gOnOadI

3. Апелляционное определение Московского городского суда от 16 декабря 2016 года по делу № 33-31796/2016 [Электронный ресурс] // URL: https://mos-gorsud.ru

4. Апелляционное определение Московского городского суда от 26.05.2020 по делу N 33-13926/2020 [Электронный ресурс] // URL: https://mos-gorsud.ru

5. Бондарь, Н. С. Информационно-цифровое пространство в конституционном измерении: из практики Конституционного Суда Российской Федерации [Текст] / Н. С. Бондарь // Журнал российского права. - 2019. -№ 11. - С. 25-42.

6. Конфиденциальность ваших данных. Компания Яндекс [Электронный ресурс] // URL: https://yandex.ru/ company/privacy/transparencyreport

7. Мамитова, Н. В. Цифровая экспертиза в системе оптимизации правового регулирования в Российской Федерации [Текст] / Н. В. Мамитова // Юридическая техника. - 2022. - № 16. - С. 26-29.

8. Овчинников, А. И. Права человека в условиях цифровой трансформации общества и государства / А. И. Овчинников // Вестник юридического факультета Южного федерального университета. - 2021. - Т. 8. -№ 4. - С. 93-98.

9. Определение Конституционного Суда № 849-О/2019 «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы Региональной общественной организации содействия просвещению граждан «Информационно-аналитический центр «Сова» на нарушение конституционных прав и свобод статьей 10.3 Федерального закона «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», пунктом 2 статьи 1 Федерального закона «О внесении изменений в Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» и статьи 29 и 402 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации» [Электронный ресурс] // URL: https://legalacts.ru/sud/opredelenie-konstitutsionnogo-suda-rf-ot-26032019-n-849-o

10. Определение Конституционного Суда РФ от 19.10.2021 № 2129-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина С. на нарушение его конституционных прав частью 1 статьи 10.3 Федерального закона «Об информации, информационных технологиях и защите информации»» [Электронный ресурс] // СПС «КонсультантПлюс». - URL: http://www.consultant.ru/ cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ARB&n=687994#PV7O WATMDffq8zss2

11. Определение Конституционного Суда РФ от 26.11.2018 № 3087-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина К. на нарушение его конституционных прав пунктом 1 статьи 3 и частью 1 статьи 8 Федерального закона «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» [Электронный ресурс] // URL: https://legalacts.ru/sud/opredelenie-konstitutsionnogo-suda-rf-ot-26112018-n-3087-o

12. Определение Хамовнического районного суда города Москвы об оставлении искового заявления без рассмотрения от 10.08.2021 по делу № 2-2661 [Электронный ресурс] // URL: https://mos-gorsud.ru

13. «Право на забвение». Как это происходит в Европе. Удаление нежелательной информации из поисковых систем [Электронный ресурс] // URL: https://sudexpa.ru

14. Правовая политика Российского государства в условиях цифровой экономики и цифрового технологического уклада / А. И. Овчинников, А. Ю. Мамычев, А. Г. Кравченко [и др.]. - Москва : Общество с ограниченной ответственностью «Проспект», 2021. - 184 с.

15. Решение Анапского районного суда № 2-1954/2018 2-1954/2018~М-2373/2018 М-2373/2018 от 18 октября 2018 г. по делу № 2-1954/2018 [Электронный ресурс] // URL: https://sudact.ru

16. Решение Дорогомиловского районного суда города Москвы от 03.04.2019 по делу № 2-188/19 [Электронный ресурс] // URL: https://mos-gorsud.ru

17. Решение Кировского районного суда г. Пермь № 2-2406/2018 от 17 октября 2018 г. по делу № 2-2406/2018 // URL: https://bsr.sudrf.ru/bigs/portal.html

18. Решение Черемушкинского районного суда г. Москвы от 13.01.2021 по делу № 2-654/2020 [Электронный ресурс] // URL: https://mos-gorsud.ru

19. Талапина, Э. В. Эволюция прав человека в цифровую эпоху [Текст] / Э. В. Талапина // Труды Института государства и права Российской академии наук. - 2019. -Т. 14. - № 3. - С. 122-146.

Referenses

1. The appeal ruling of the Krasnodar Regional Court in case No. 33-13217/2019 [Electronic resource] // URL: https:// bsr.sudrf.ru/bigs/portal.html [in Russian].

2. The appeal ruling of the Moscow City Court of 08.02.2017 in the case N 33-5031/17 [Electronic resource] // SPS "ConsultantPlus". - URL: http://www.consultant.ru/ cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=SOCN&n=835154#g4l MWATG2gOnOadI [in Russian].

3. The appeal ruling of the Moscow City Court of December 16, 2016 in case No. 33-31796/2016 [Electronic resource] // URL: https://mos-gorsud.ru [in Russian].

4. The appeal ruling of the Moscow City Court of 05/26/2020 in case No. 33-13926/2020 [Electronic resource] // URL: https://mos-gorsud.ru [in Russian].

5. Bondar, N. S. Information and digital space in the constitutional dimension: from the practice of the Constitutional Court of the Russian Federation [Text] / N. S. Bondar // Journal of Russian Law. - 2019. - No. 11. -P. 25-42 [in Russian].

6. Confidentiality of your data. Yandex Company [Electronic resource] // URL: https://yandex.ru/company/ privacy/transparencyreport [in Russian].

7. Mamitova, N. V. Digital expertise in the system of optimization of legal regulation in the Russian Federation [Text] / N. V. Mamitova // Legal technique. - 2022. -No. 16. - P. 26-29 [in Russian].

8. Ovchinnikov, A. I. Human rights in the conditions of digital transformation of society and the state / A. I. Ovchinnikov // Bulletin of the Faculty of Law of the Southern Federal University. - 2021. - Vol. 8. - No. 4. - P. 93-98 [in Russian].

9. Ruling of the Constitutional Court No. 849-O/2019 "On refusal to accept for Consideration the complaint of the Regional Public Organization for the Promotion of Education of Citizens "Information and Analytical Center "Owl" on violation of Constitutional rights and freedoms by Article 10.3

of the Federal Law "On Information, Information Technologies and Information Protection", paragraph 2 of Article 1 of the Federal Law "On Amendments to the Federal Law "On Information, Information Technologies and Information Protection" and Articles 29 and 402 of the Civil Procedure Code of the Russian Federation" [Electronic resource] // URL: https://legalacts.ru/sud/opredelenie-konstitutsionnogo-suda-rf-ot-26032019-n-849-o [in Russian].

10. Ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation dated 19.10.2021 No. 2129-O "On refusal to accept for consideration the complaint of citizen S. on violation of his constitutional rights by part 1 of Article 10.3 of the Federal Law "On Information, Information Technologies and Information Protection"" [Electronic resource] // SPS "ConsultantPlus". - URL: http://www.consultant.ru/cons/cgi/ online.cgi?req=doc&base=ARB&n=687994#PV7OWATMD ffq8zss2 [in Russian].

11. Ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation dated 26.11.2018 No. 3087-O "On refusal to accept for consideration the complaint of citizen K. on violation of his constitutional rights by paragraph 1 of Article 3 and part 1 of Article 8 of the Federal Law "On Information, Information Technologies and Information Protection" [Electronic resource] // URL: https://legalacts.ru/ sud/opredelenie-konstitutsionnogo-suda-rf-ot-26112018-n-3087-o [in Russian].

12. The ruling of the Khamovnichesky District Court of Moscow on the abandonment of the statement of claim without consideration dated 10.08.2021 in case No. 2-2661 [Electronic resource] // URL: https://mos-gorsud.ru [in Russian].

13. "The right to oblivion". As it happens in Europe. Removing unwanted information from search engines [Electronic resource] // URL: https://sudexpa.ru [in Russian].

14. The legal policy of the Russian state in the conditions of the digital economy and digital technological order / A. I. Ovchinnikov, A. Y. Mamychev, A. G. Kravchenko [et al.]. - Moscow : Prospect Publ., 2021. - 184 p. [in Russian].

15. Decision of the Anapa District Court No. 2-1954/2018 2-1954/2018 ~M-2373/2018 M-2373/2018 of October 18, 2018 in case No. 2-1954/2018 [Electronic resource] // URL: https://sudact.ru [in Russian].

16. The decision of the Dorogomilovsky district Court of Moscow dated 03.04.2019 in case No. 2-188/19 [Electronic resource] // URL: https://mos-gorsud.ru [in Russian].

17. Decision of the Kirovsky District Court of Perm No. 2-2406/2018 dated October 17, 2018 in case No. 2-2406/2018 // URL: https://bsr.sudrf.ru/bigs/portal.html [in Russian].

18. The decision of the Cheremushkinsky District Court of Moscow dated 13.01.2021 in case No. 2-654/2020 [Electronic resource] // URL: https://mos-gorsud.ru [in Russian].

19. Talapina, E. V. Evolution of human rights in the digital age [Text] / E. V. Talapina // Proceedings of the Institute of State and Law of the Russian Academy of Sciences. - 2019. -Vol. 14. - No. 3. - P. 122-146 [in Russian].

Поступила в редакцию 03.06.2022 Received June 03, 2022

УДК 340.1

DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-19

Леонтенкова Елена Андреевна,

соискатель Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского, Нижегородский областной суд, судья, 603951, г. Н. Новгород, ул. Студенческая, д. 23 email: [email protected]

Leontenkova, Elena A.,

PhD-Student at the N. I. Lobachevskiy Nizhny Novgorod State University, Judge of Nizhny Novgorod Regional Court, 23 Studencheskaya Str., Nizhny Novgorod, 603951, Russian Federation, email: [email protected]

ПОНЯТИЕ ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ

♦

THE CONCEPT OF ETHNO-CULTURAL EXPERTISE OF LEGISLATION: CONCEPTUAL ASPECTS

АННОТАЦИЯ. В статье рассматривается этнокультурная экспертиза законодательных новелл, направленная на выявление важных проблемных сфер для правового регулирования жизнедеятельности малочисленных этносов, ведущих традиционный образ жизни, а также принятия управленческих решений. Автор предлагает признать, что для всех народов России, не только малочисленных, но всех ведущих традиционный образ жизни и сохраняющих традиционные ценности, необходима этнокультурная экспертиза всех законодательных инноваций в сфере цифровой экономики и государственного управления.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: этнокультурная идентичность; этническое правосознание; юридическая этнология; правовые архетипы; законодательная инновация; этнологическая экспертиза; модернизация права.

ABSTRACT. The article considers the ethno-cultural expertise of legislative innovations (novellas), aimed at identifying important problem areas for the legal regulation of the life activities of small ethnic groups leading a traditional way of living, as well as managerial decisions making. The author proposes to recognize that an ethno-cultural expertise of all legislative innovations in the field of the digital economy and public administration is necessary for all the peoples of Russia, not only the innumerous ones, rather for all peoples leading a traditional way of living and preserving traditional values.

KEYWORDS: ethno-cultural identity; ethnic legal consciousness; legal ethnology; legal archetypes; legislative innovation; ethnological expertise; modernization of law.

ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ: Леонтенкова, Е. А. Понятие этнокультурной экспертизы законодательства: концептуальные аспекты [Текст] / Е. А. Леонтенкова // Вестник Юридического факультета Южного федерального университета. -2022. - Т. 9, № 2. - С. 172-178. - Б01: 10.18522/23136138-2022-9-2-20.

FOR CITATION:

Leontenkova, E. A. THe Concept of Ethno-Cultural Expertise of Legislation: Conceptual Aspects [Text] / E. A. Leontenkova. Bulletin of the Law Faculty, SFEDU. -2022. - Vol. 9, No. 2. - P. 172-178 (in Russian). - DOI: 10.18522/2313-6138-2022-9-2-20.

К ВОПРОСУ О ПОНЯТИИ И ХАРАКТЕРИСТИКЕ СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ Текст научной статьи по специальности «Право»

Аннотация научной статьи по праву, автор научной работы — Денисенко Светлана Васильевна

Похожие темы научных работ по праву , автор научной работы — Денисенко Светлана Васильевна

ON THE QUESTION OF THE CONCEPT AND CHARACTERISTICS OF THE JUDICIARY

Текст научной работы на тему «К ВОПРОСУ О ПОНЯТИИ И ХАРАКТЕРИСТИКЕ СУДЕБНОЙ ВЛАСТИ»