CC BY
48
О.Н. Гринбаум
К ВОПРОСУ О ПОЭТИКЕ НЕСБЫВШИХСЯ МЕЧТАНИЙ А.С. ПУШКИНА
Поэзия несбывшихся мечтаний Пушкина неразрывно связана с Италией. Пушкин любил Италию. Число и звучность эпитетов, произнесенных в ее адрес, значительно превосходит то, что говорилось в похвалу другим странам: «прекрасная», «златая», «святая», «счастливая», «волшебный край» и «страна высоких вдохновений». Венеция у Пушкина - «златая», Рим - «поэтический», Генуя - «лукавая». Пушкин писал о своем стремлении увидеть «адриатические волны», услышать «волшебный глас» - «язык Петрарки и любви», он обращался с просьбой к шефу жандармов А.Х. Бенкендорфу позволить ему поехать во Францию или Италию, однако ни Италию, ни другие страны увидеть поэту так и не довелось.
Именно эти обстоятельства придают «итальянским» стихам Пушкина особую значимость: не только в качестве представителей поэзии «чистого искусства», но и как фрагменты, отражающие всю гамму многолетних переживаний поэта - от всепоглощающего желания приблизить «час моей свободы» и вплоть до горького осознания безнадежности их реального воплощения.
Из всего обширного «итальянского» наследия Пушкина1 мы выбрали лишь несколько фрагментов, чтобы обсудить ряд вопросов, имеющих прямое отношение к современной пушкинистике.
Волны Адриатики и пушкинский стих
Толчком к наших размышлениям послужила работа известного литературоведа В.Ф. Маркова «О свободе в поэзии»2, где речь, в частности, идет о том, что одним из видов поэтической свободы у Пушкина являются крайне выразительные переходы от одной строфы к другой, особенно интересные в первой главе романа «Евгений Онегин» (ЕО). Исследователь пишет, что в первой главе ЕО «есть “пустые”, почти шаблонные строфы, где поэт отдыхает перед разбегом. Такова, например, строфа XXXII (“Дианы грудь, ланиты Флоры”) перед головокружительной “Я помню море пред грозою”, после которой сам Пушкин не может опомниться и в продолжение целой строфы (XXXIV) потом что-то мямлит и бормочет, перед тем как возобновить повествование. Подобных примеров много, и они приводят на память Ломоносова, эстетика которого предусматривала в одах спады, “плохие” строфы перед взлетами. Только у Ломоносова - это математический расчет, а у Пушкина - мгновенное сознание, что именно нужно делать в данный момент, поразительная свобода приспособления к выражаемому в каждый отдельный миг».3
Конечно, В.Ф. Марков не первым начал разговор о поэтических волнах в стихах Пушкина. Например, Л.П. Гроссман в свое время отмечал, что в Онегинской строфе
© О.Н. Гринбаум, 2006
Пушкина «текучесть, изменчивость, гибкость и звуковая впечатлительность словно созданы для передачи особых ритмических движений танца»/ В. Брюсов писал о легком и «женственном» 4-стопном ямбе пушкинской юности, в котором «каждый стих образует как бы отдельную волну»,5 а В.В. Набоков говорил о «набегающих, точно волны, стихах» именно в связи с «итальянским» отступлением в первой главе ЕО®
Нам представляется крайне интересным увидеть (буквально) эти поэтические и танцевально-ритмические волны стиха,7 т.е., ощущая эти волны, не просто согласиться с приведенными выше высказываниями, но и изъять брюсовское неуверенное «как бы» из его фразы «как бы отдельную волну». Кроме того, утверждение Маркова о том, что Пушкин в строфе XXXIV «что-то мямлит и бормочет», нам представляется несколько упрощенным - Г1.А. Жуковский, например, считал описание «женских ножек» в первой главе ЕО восхитительным.8
Эти два вопроса и лежат в центре нашего первого сюжета.
Материалом для сопоставительного анализа послужили два знаменитых «морских» фрагмента из первой главы ЕО, а именно строфы XXXIII и XXXIV (первый фрагмент) и строфы ХЫХ и Ь (второй фрагмент).
XXXIII
ХЫХ
1 Я помню море пред грозою:
2 Как я завидовал волнам,
3 Бегущим бурной чередою
4 С любовью лечь к ее ногам!
5 Как я желал тогда с волнами
6 Коснуться милых ног устами!
7 Нет, никогда средь пылких дней
8 Кипящей младости моей
9 Я не желал с таким мученьем
10 Лобзать уста младых Армид,
11 Иль розы пламенных ланит,
12 Иль перси, полные томленьем;
13 Нет, никогда порыв страстей
14 Так не терзал души моей!
1 Адриатические волны,
2 О Брента! нет, увижу вас,
3 И, вдохновенья снова полный,
4 Услышу ваш волшебный глас!
5 Он свят для внуков Аполлона;
6 По гордой лире Альбиона
7 Он мне знаком, он мне родной.
8 Ночей Италии златой
9 Я негой наслажусь на воле
10 С венециянкою младой,
11 То говорливой, то немой,
12 Плывя в таинственной гондоле;
13 С ней обретут уста мои
14 Язык Петрарки и любви.
XXXIV
ь
15 Мне памятно другое время!
16 В заветных иногда мечтах
17 Держу я счастливое стремя...
18 И ножку чувствую в руках;
19 Опять кипит воображенье,
20 Опять ее прикосновенье
21 Зажгло в увядшем сердце кровь,
22 Опять тоска, опять любовь!..
23 Но полно прославлять надменных
24 Болтливой лирою своей;
25 Они не стоят ни страстей,
26 Ни песен, ими вдохновенных:
27 Слова и взор волшебниц сих
28 Обманчивы... как ножки их.
15 Придет ли час моей свободы?
16 Пора, пора! - взываю к ней;
17 Брожу над морем, жду погоды,
18 Маню ветрила кораблей.
19 Под ризой бурь, с волнами споря,
20 По вольному распутью моря
21 Когда ж начну я вольный бег?
22 Пора покинуть скучный брег
23 Мне неприязненной стихии,
24 И средь полуденных зыбей,
25 Под небом Африки моей,
26 Вздыхать о сумрачной России,
27 Где я страдал, где я любил,
28 Где сердце я похоронил.
Исходные данные таковы: с одной стороны, строфа XXXIII, по мнению Маркова, «головокружительна», а строфа XXXIV - только бледная тень своей предшественницы. С другой стороны, о строфе ХЫХ критик ничего не говорит, хотя, по словам Набокова, ею начинается «изумительное отступление, которое зародилось еще в пене прибоя»
XXXIII строфы, где «черноморские воспоминания уже тогда таили в себе смутную ностальгию по чужим краям». Ритм первых строк строфы ХЫХ и их инструментовка, как писал Набоков, «божественны», а в «строчном переносе вспыхивает солнечное О Брента! с апофеозом на последнем та, и следом новый взлет: нет...»9.
Вопросы инструментовки лежат вне рамок данного исследования, а анализ единого, по словам А. Белого, ритмо-содержания будет представлен в двух аспектах изуче-
ние. 1. Строфы ЕО: гармоническое изменение ритмоощущений при сепаратном варианте их прочтения (гл. 1, строфы 33,34, 49 и 50).
Рис. 2. Строфы ЕО: гармоническое изменение ритмоощущений при естественном варианте их прочтения (гл. 1, строфы 33-34, 49-50).
ния стихотворного текста - для изолированного (сепаратного) и естественного (одна за другой) вариантов прочтения пушкинских строф (см. рис. 1 и 2). На этих рисунках показаны изменения значений ритмико-гармонической точности стиха (РГТ) для каждой из четырех Онегинских строф.
В случае их сепаратного прочтения (рис. 1) анализ ритмики позволяет говорить о следующем.10 Во-первых, строфы XXXIII и XLIX действительно «божественны», хотя и различны по своей ритмико-содержательной динамике развития повествования. В строфах XXXIII и XLIX взлет гармонического ритма приходится на вторые строки, но если в строфе XXXIII он продолжает удерживаться на том же уровне до конца первого 4-стишия, то в строфе XLIX величины РГТ уменьшаются (строки 3-12), образуя некое подобие затухающего колебательного движения, чтобы вновь взлететь почти до первоначального уровня в заключительном дистихе этой строфы. В строфе XXXIII, и это хорошо видно на рис. 1, иное поведение параметра РГТ, более плавное и менее затухающеколебательное. Итак, графики изменения РГТ для строф XXXIII и XLIX наглядно демонстрируют разный, но в обоих случаях волнообразный характер движения поэтической мысли Пушкина.
Далее, в «слабой», по мнению Маркова, строфе XXXIV поведение кривой РГТ это мнение критика опровергает и прежде всего в том отношении, что Пушкин здесь «что-то мямлит и бормочет». Характер ритма, свойственный бормотанию, напрочь отсутствует, а в восьмой строке «Опять тоска, опять любовь!..» взлет кривой РГТ не менее показателен и гармоничен, чем прежде. Резкое изменение значения РГТ во 2-й строке строфы XXXIV («В заветных иногда мечтах») поддерживает начатый в 1-й строке эмо-ционально-стремительный возглас («Мне памятно другое время!»), а бормотание при желании можно было бы разглядеть не в строфе XXXIV, а в строфе L, но только в том случае, если ограничиться одним лишь сепаратным изучением каждой из этих по-свое-му удивительно гармоничных строф.11
Действительно, взятые в своем неразрывном единстве пары строф (XXXIII-
XXXIV и XLIX-L, второй вариант анализа) формируют две более выразительные волнообразные линии гармонических ритмоощущений (рис. 2). Первые части графиков на рис. 2 совпадают, конечно же, с аналогичными на рис. 1, а вот поведение кривых РГТ для строф XXXIV и L требует дополнительных пояснений.
Взлет кривой в конце 12-й строки строфы XXXIV соотносится с завершением искреннего порыва Пушкина, начавшегося словами «Нет, никогда средь пылких дней...» (строка 7) и поддержанного в 9-й строке «Я не желал с таким мученьем...». После 12-й строки следует спад кривой РГТ, что безусловно коррелирует с содержанием двух последних строк строфы XXXIII, завершающих словами «...Так не терзал души моей!». Первые шесть строк строфы XXXIV плавно и самым естественным образом продолжают эту ритмико-гармоническую волну, и эта плавность движения кривой РГТ полностью соответствует характеру развития пушкинской мысли, поскольку пушкинские воспоминания не прерываются на границе этих строф. Однако относительно спокойное движение взрывается в 7-й строке «Зажгло в увядшем сердце кровь», но тут же успокаивается в следующей строке «Опять тоска, опять любовь!..», усиливая тем самым экспрессивность последнего эмоционального всплеска поэтических воспоминаний.
Очередная 9-я строка («Но полно прославлять надменных...») словно переключает восприятие читателя с эмоционально-образного (правополушарного) на логико-по-нятийное (левополушарное) - мысль поэта возвращает читателя с небес на землю до лучших, скажем так, времен или, как сказал сам поэт, «покамест вновь не занесусь».
Кривая РГТ и здесь соответствует содержанию - она становится практически ровной с еле заметным всплеском в строке со словами «...лирою своей» (строфа XXXIV, строка 11).
Обратимся теперь к «итальянскому» отступлению (строфы ХЫХ-Ь) первой главы ЕО, анализ которого позволяет говорить об ином характере как содержания, так и ритмо-содержания пушкинского фрагмента. Повествование, начавшееся словами «Адриатические волны...», взрывается своим экспрессивно-логическим завершением в 1-й строке строфы Ь («Придет ли час моей свободы?»), строфы, уже с самой первой своей строки особо важной и значимой. Желание Пушкина «умчаться в экзотическую свободную страну, сказочный край, баснословную Африку, имело бы, по мнению Набокова, единственную цель: мучительно сожалеть там о сумрачной России».12 Правда, Набоков оставляет своему читателю возможность самостоятельно уяснить важнейшую для поэта деталь: не просто «Вздыхать о сумрачной России», но о той России «Где я страдал, где я любил, / Где сердце я похоронил».
Прежде чем продолжить разговор о характере ритмического движения в строфах ХиХ-Ь, отметим интонационно-нейтральную завершенность всей длинной 7-строчной фразы, начатой еще словами «Пора покинуть скучный брег / Мне неприязненной стихии». Строфа Г заканчивается точкой, из знаков препинания в этом отрывке - только запятые, надежда на «вольный бег» если и присутствует здесь, то весьма в приглушенном звучании, сильного эмоционального подъема, сопоставимого с прежним душевным порывом («Придет ли час моей свободы?»), не ощущается.
Именно такую оценку подтверждает кривая РГТ для строф ХЫХ-Ь (рис. 2). После максимума в начале строфы Ь следует сначала резкий, а потом более плавный спад значений РГТ, достигающий своего минимума в строке «Пора покинуть вольный брег». Далее следует почти линейное и весьма медленное нарастание величин этого параметра, характеризующего, напомним, степень гармоничности читательских ритмоощуще-ний. В конце строфы Ь величина РГТ становится равной 2,8, что, однако, в два раза меньше, чем было зафиксировано в 1-й строке этой строфы.
Возможно, не все согласятся с нашими выводами относительно явственно слышимого в конце строфы Ь пушкинского пессимизма. Один из аспектов подобных разночтений, связанный с объемом анализируемого текста и, таким образом, с динамикой чувственного восприятия стиха Пушкина, действительно нуждается в детализации и уточнении. Для продолжения разговора нам предстоит расширить границы читаемого текста и провести анализ не только двух следующих друг за другом строф (строф ХЫХ и Ц как это уже было сделано выше), а как минимум шести подряд идущих строф (с ХЕУТ по Ь включительно). Именно в строфе Х1У1 «Кто жил и мыслил, тот не может...» Пушкин оставляет на время Онегина и начинает свое очередное лирическое отступление, а строфа Ы «Онегин был готов со мною...» вновь возвращает читателя к основной теме первой главы романа. Вот эти вопросы и составят предмет нашего второго сюжета, точнее, часть второго сюжета.
Но прежде чем перейти к следующему сюжету, затронем хорошо известный вопрос о самом процессе чтения поэтического текста. Вне того круга проблем, которые связаны с психологией чувственного восприятия художественных текстов, наши дальнейшие рассуждения могут показаться малоубедительными.
В современной стиховедческой науке вопросы психологии чувственного восприятия стиха обсуждаются крайне редко, а для представителей структурного направления в стиховедении эти вопросы вообще лежат вне области их научных интересов. Не имея
возможности обсуждать причины подобных методологических убеждений,13 отметим лишь, что один из основоположников структурного стиховедения А. Белый как поэт настойчиво призывал своего читателя: «...Нет - ты, читая, внутренне произнеси; прочтя -перечти, еще и еще».14
Позиция А. Белого-поэта (и не только его) связана с проблемой сотворческого проникновения читателя в художественный (эстетически значимый) мир поэзии.15 Эстетическое переживание воссоздается читателем не столько в процессе чтения поэтического текста, сколько в процессе многократно повторенного чтения, т.е. тогда, когда вопрос о самом содержании текста отходит на второй план. Эстетика как философия искусства рассматривает процесс восприятия как двуединый динамический процесс, в котором неизбежно осуществляется «перевод одного и того же явления из состояния объекта познавательно-ценностного мышления в состояние объекта мышления эстети-чески-значимого» (Б.М. Энгельгардт). Именно тогда, когда в отношении художественного текста познавательный интерес нашего сознания уже в значительной степени удовлетворен, т.е. вопрос «что» в дуализме «что — как» (в эстетико-философском понимании «содержание — форма») во многом уже не актуален, именно тогда сознание, освобожденное от интенсивной познавательной деятельности, получает возможность мыслить без всякой на то причины, без всякой для себя пользы или цели, т.е. получает возможность сотворить.
Подобное свойство человеческой психики свидетельствует в пользу того, что восприятие поэтического текста, в том числе и его ритмо-восприятие, способны во многом меняться, вовсе не являясь стационарной (неизменной во времени) функцией самого текста. Именно это обстоятельство является для нас тем побудительным мотивом, который требует раздвинуть границы анализируемого текста и перейти к исследованию пушкинских строф в рамках их естественного и более протяженного контекста.
«Адриатические волны» у Пушкина в 1823 г. и пять лет спустя
Несколько штрихов историко-литературного характера. Пушкин завершил первую главу ЕО 22 октября 1823 г. в Одессе. Будучи в Южной ссылке уже три года, он дважды направлял просьбу императору предоставить ему отпуск (для поездки за границу), но оба раза получал отказы. В Одессе Пушкин подумывал о побеге за границу, об этом он писал в начале 1824 г. своему брату, об этом свидетельствуют и попытки В.Ф. Вяземской найти для поэта денег и гребное судно.16 Литературоведы (например, Ю.М. Лотман) полагали и полагают, что строфы ХЫХ-Ы первой главы романа «посвящены планам побега <Пушкина> за границу».17
Но вместо «Италии счастливой» с лета 1824 г. Пушкин, согласно императорскому указанию, вынужден жить в Михайловском, где «нет ни моря, ни голубого неба полудня, ни Итальянской оперы...».18 Однако рядовой читатель ЕО вовсе не обязан знать это, и только лишь само прочтение текста может дать ответ на вопрос об экспрессивно-чувственной стороне «итальянских» строф романа.
Более того, нам представляется крайне интересным сопоставить лирическое отступление первой главы романа, завершающееся «итальянскими» строфами, со стихотворением Пушкина «Кто знает край, где небо блещет», которое было написано в 1828 г., т.е. пять лет спустя после завершения первой главы ЕО. Здесь особо интересны три момента. Во-первых, это стихотворение по духу своему не менее «итальянское», чем стро-
фы в Е0\ во-вторых, оно по своему объему (61 строка) сопоставимо с лирическим отступлением первой главы (пять строф, 70 строк). И третье, главное: стихотворение посвящено русской красавице Людмиле, восхитительный поэтический образ которой предстает читателю на фоне прежних мечтаний поэта об «Италии счастливой» и его воспоминаний о давнем уже увлечении «венецианкой молодой».19 Текст этого стихотворения приводится ниже; результаты наших аналитических наблюдений показаны на рис. 3-5.
«Кто знает край, где небо блещет...», 1828
1 Кто знает край, где небо блещет 29 На рай полуденной природы,
2 Неизъяснимой синевой, 30 На блеск небес, на ясны воды,
3 Где море теплою волной 31 На чудеса немых искусств
4 Вокруг развалин тихо плещет; 32 В стесненье вдохновенных чувств
5 Где вечный лавр и кипарис 33 Людмила светлый взор возводит,
6 На воле гордо разрослись; 34 Дивясь и радуясь душой,
7 Где пел Торквато величавый; 35 И ничего перед собой
8 Где и теперь во мгле ночной 36 Себя прекрасней не находит.
9 Адриатической волной 37 Стоит ли с важностью очей
10 Повторены его октавы; 38 Пред флорентинскою Кипридой,
11 Где Рафаэль живописал; 39 Их две... и мрамор перед ней
12 Где в наши дни резец Кановы 40 Страдает, кажется, обидой.
13 Послушный мрамор оживлял, 41 Мечты возвышенной полна,
14 И Байрон, мученик суровый, 42 В молчанье смотрит ли она
15 Страдал, любил и проклинал? 43 На образ нежный Форнарины
44 Или Мадоны молодой,
16 Волшебный край, волшебный край, 45 Она задумчивой красой
17 Страна высоких вдохновений, 46 Очаровательней картины...
18 Людмила зрит твой древний рай,
19 Твои пророческие сени. 47 Скажите мне: какой певец,
48 Горя восторгом умиленным,
20 На берегу роскошных вод 49 Чья кисть, чей пламенный резец
21 Порою карнавальных оргий 50 Предаст потомкам изумленным
22 Кругом ее кипит народ; 51 Ее небесные черты?
23 Ее приветствуют восторги. 52 Где ты, ваятель безымянный
24 Людмила северной красой, 53 Богини вечной красоты?
25 Всё вместе - томной и живой, 54 И ты, харитою венчанный,
26 Сынов Авзонии пленяет 55 Ты, вдохновенный Рафаэль?
27 И поневоле увлекает 56 Забудь еврейку молодую,
28 Их пестры волны за собой. 57 Младенца-бога колыбель,
58 Постигни прелесть неземную,
59 Постигни радость в небесах,
60 Пиши Марию нам другую,
61 С другим младенцем на руках.
Панорама гармонических ритмоощущений (рис. 3) не требует детальных пояснений. На рис. 3 представлена кривая РГТ для строф ХЫХ-Ь первой главы ЕО на фоне изменения того же параметра в стихотворении «Кто знает край, где небо блещет», причем оба графика совмещены своими начальными значениями. Поведение кривой РГТ
Рис. 3. Панорама гармонических ритмоощущений (гл. 1, строфы 49-50 и «Кто знает край...»).
для двух «итальянских» строф ЕО мы уже обсуждали, а выразительность той же кривой для стихотворения «Кто знает край...» видна невооруженным глазом. Плавное волнообразное нарастание значений РГТ в первой части стихотворения (строки 1-15) сменяется резким их взлетом в следующем 4-стишии, где поэт выводит на «итальянскую» сцену свою героиню - Людмилу, северную, как выяснится совсем скоро, красавицу.
Строки 20-23 поддерживают это начавшееся воодушевление, что и отражает поведение кривой РГТ: величина РГТ в конце 19-й строки увеличилась в 3,5 раза по сравнению с 15-й строкой и в 4 раза - в конце 23-й строки. Нам уже приходилось писать о способности пушкинского ритма эмоционально предвосхищать развитие событий, и здесь подобное качество проявляется самым наглядным образом. Текст еще не прочитан, слова о «северной» красоте Людмилы и пленении ею «сынов Авзонии» не произнесены, а читатель уже ощущает и предвкушает нечто необычайное и возвышенное.
Далее в строках 24-32 наблюдается некоторое снижение значений РГТ, опять, заметим, волнообразное, но лишь затем, чтобы еще сильнее взлететь в тех строках стихотворения (строки 33 и 34), где поэт (и читатель) любуется душевными качествами героини: и ее «светлым взором» - зеркалом души, и ее способностью к «вдохновенным» чувствам, радостным и удивительным.20 В строке 34 зафиксирован абсолютный максимум значения РГТ, равный 7,1 и в 4 раза превышающий среднее значение РГТ по всему стихотворению. Поведение кривой РГТ в оставшейся части стихотворения (от резкого спада и длительно-ровного умиротворения) не менее точно отражает характер пушкинского повествования, поскольку автор уже представил читателю восхитительно-поэти-ческий образ своей героини, оставляя место лишь для размышления о том, как запечатлеть и сохранить для других эти «небесные черты» Людмилы. Вспомним И. Бродского: «Стихотворение если и не молитва, то приводимо в движение тем же механизмом - молитвы».21
Теперь позволим себе небольшое отступление, предпослав ему слйва Гераклита: «скрытая гармония сильнее явной».
Проверить истинность этой фразы для поэтического текста можно, лишь обратив особое внимание на процесс формирования читательских ритмоощущений, процесс, где ритм выступает как единый «ритмо-смысл» и где ритм аккомпанирует содержанию, являясь фактором особого художественного ритмического волнения.
Мы придерживаемся нового в стиховедении взгляда на понятие «ритм стиха»: в русском Стихе ритм есть динамически меняющееся отношение между ударными и безударными слогами, а не дистрибуция их среднестатистического чередования.22 Только при таком динамическом толковании ритм как имманентный фактор любого процесса обретает реальный статус временного параметра, характеризуемого как минимум двумя величинами: 1) динамикой изменения собственного значения и 2) скоростью изменения этого значения.
Первый параметр ритмики стиха оценивается по величине ритмико-гармо-нической точности РГТ, т.е. по относительной величине отклонения силлабо-тоничес-ких значений стиха от гармонической пропорции «золотого сечения». Изменив масштаб данных с помощью взятия логарифма от вычисленных значений, исследователь (согласно психофизиологическому закону Вебера - Фехнера) получает возможность оперировать темпоральными оценочными величинами ритмоощущений, которые возникают при чтении (слушании) текста.
Нам представляется очевидным, а более ранние исследования фрагментов пушкинского романа подтверждают правомерность этой точки зрения, что изменения (скачки) величин гармонических ритмоощущений отражают и фиксируют переход эмоционального состояния читателя на новый, более высокий чувственный уровень восприятия пушкинского текста, если только читатель способен сопереживать героям пушкинского романа. Второй параметр ритмики стиха - это относительная скорость изменения величин РГТ в процессе чтения текста от начала и до его конца. Этот параметр назван нами коэффициентом экспрессивности гармонических ритмоощущений К.(.23 Именно наблюдения за поведением параметра К.^ в «итальянских» текстах Пушкина придают новый импульс нашим аналитическим изысканиям.
В психологической науке экспериментально доказано, что у «человека, испытывающего положительные эмоции, субъективное течение времени убыстряется, а при отрицательных эмоциональных переживаниях наблюдается субъективное замедление времени».2,1 Не менее важно в этом контексте мнение С. Цвейга: «В жизни человека внешнее и внутреннее время лишь условно совпадают; единственно полнота переживаний служит мерилом душе; по-своему, не как равнодушный календарь, отсчитывает она изнутри чреду уходящих часов».25
Внутреннее, или субъективное, время порождается ритмом как отношением между элементами движения речевого потока: «Время определяет отношение представлений в нашем внутреннем состоянии... <оно> есть форма созерцаний и не содержит ничего, кроме отношений».26
По мысли М. Хайдеггера, «опыт “времени” есть ближайший феноменальный аспект временности», той временности присутствия, которая создает «счет времени» и порождает «повседневно-расхожую понятность времени».27 Математическому анализу доступен исключительно только счет моментов времени, но сам по себе счет, взятый вне эстетической сущности ритма как отношения, оказывается для целей нашего исследования бесперспективным.
Именно ритм стиха, понимаемый как динамически меняющееся отношение между сущностными элементами поэтической речи, формирует в читателе смсну ощущений, лежащую в основе субъективного времени виртуально проживаемой им жизни.
Гармоническое движение в стихе формально выражается степенью приближенности ритма к божественной пропорции, а отклонения реального ритма от гармонического, скорость изменения этих отклонений и направление вектора этой скорости характеризуют экспрессивно-эмоциональную составляющую единого ритмо-содержания стиха.
Вернемся теперь к «итальянским» текстам Пушкина.
Поведение параметра экспрессивности ритмоощущений для «итальянских» строф ХЫХ-Ь первой главы ЕО и стихотворения «Кто знает край...» показано на рис. 4 и 5.
Рис. 4. Экспрессивно-смысловое течение (дление) субъективного времени в стихотворении «Кто знает край...».
Рис. 5. Экспрессивно-смысловое течение (дление) субъективного времени в строфах 46-50 первой главы.
На рис. 5 строфы из ЕО включены в более обширный контекст читаемого текста, т.е. фигурируют в финале 6-строфного фрагмента, начинающегося со строфы Х1У1 «Кто жил и мыслил, тот не может...». Пунктиром на этих рисунках показаны векторы дления субъективного времени при чтении стиха, характеризующие, как мы уже отмечали, экспрессивно-эмоциональное восприятие поэтического текста.
Нам вновь нет особой необходимости подробно комментировать динамику изменения параметра Ка для стихотворения «Кто знает край...» - три нарастающих и один ниспадающий эмоциональные гребни настолько выразительны (рис. 4), что нельзя не вспомнить эстетико-философское понятие гармонии как эстетически осознанной меры, где «ни прибавить, ни убавить, ни изменить ничего нельзя, не сделав хуже».28 Отметим лишь, что в 36-й строке «<Людмила> Себя прекрасней не находит» имеет место абсолютное совпадение экспрессии ритма и содержания стиха (А. Белый29). И еще: фраза Набокова о «набегающих, точно волны, стихах» Пушкина получает здесь самое естественное графическое подтверждение, а слова В. Брюсова, что каждый стих Пушкина «образует как бы отдельную волну», теперь могут с полной уверенностью читаться без «как бы».
В заключение вернемся к тому вопросу, о котором шла речь в конце нашего первого сюжета. Вопрос, напомним, был связан с эмоциональной оценкой финала «итальянских» строф первой главы ЕО. Поведение кривой К (рис. 5) показывает, что при чтении длинного шести-, а не двухстрофного фрагмента явственно выделяются два пика чувственной экспрессии: это строки «О, Брента! нет, увижу вас...» (точка 44) и «Пора покинуть скучный брег...» (точка 64). Между ними пролегает долгий и практически горизонтальный 20-строчный вектор, характеризующий не слишком высокую интенсивность изменения величины К . После строк «Брожу над морем, жду погоды, / Маню ветрила кораблей» (точка 60) следуют четыре строки - скачок экспрессивности, затем еще четыре строки практически неизменной экспрессивности (точки 65-68), и резкий спад на заключительном дистихе строфы Ь «Где я страдал, где я любил, / Где сердце я похоронил.» (точки 69 и 70).
Характер векторов (формальных показателей дления субъективного времени) свидетельствует о том, что надежда Пушкина «покинуть скучный брег» не оставляла поэта, но жизненные реалии эту надежду не только не усиливали, но неизменно гасили. И предчувствие не обмануло Пушкина - вместо отпуска весной 1823 г. и возможности пусть временно, но все же освободиться от тягостного и «душного азиатского заточения»,30 после отказа в июне 1824 г. удовлетворить прошение об отставке последовало личное указание императора Александра I отправить поэта в Михайловскую ссылку. Эти пессимистические настроения Пушкина как в поэтическом зеркале отразились в его «итальянских» строфах романа ЕО.
Итак, «адриатические» и поэтические волны связаны у Пушкина как природа и искусство: «гений творит как природа» (И. Кант).
1 См., напр.: Пушкин и Италия / Сост. и вступ.ст. В.Т. Данченко. М., 1999.
2 Марков В.Ф. О свободе в поэзии: Статьи, эссе, разное. СПб., 1994.
3 Там же, С. 31.
4 Гроссман Л.П. Онегинская строфа // Гроссман Л.П. Собр. соч.: В 4 т. Т. I. М., 1928.С. 166.
5 Брюсов В. Стихотворная техника Пушкина // Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. Т. 7. М., 1975. С. 85.
6 Набоков В.В. Комментарий к роману А.А. Пушкина «Евгений Онегин». СПб., 1998. С. 198.
7 Фрагменты текста здесь и далее выделены мною, другие случаи оговариваются особо.
* Из письма В.А. Жуковского Пушкину от 22 января 1825 г.: «Онегин твон будет карманным зеркалом петербургской молодежи. Какая прелесть! Латынь мила до уморы. Ножки восхитительны. Ночь па Неве пойдет у меня. Если ты в этой главе без всякого почти действия так летишь и скачешь, то я не умею вообразить, что выйдет после...» - Цит. по: Бродский Н.Л. Евгений Онегин. Роман А.С. Пушкина: Пособие для учителей. М., 1950. С. 20-21.
9 Набоков В.В. Комментарий...С. 198.
10 Ритмом в русском стихе мы называем динамически меняющееся отношение между ударными и безударными слогами и изучаем его с позиции конструктивной гармонической организации стиха как степень приближенности к божественной пропорции (см., напр.: Гриибаум О.Н. Гармония строфического ритма в эстетико-формальном измерении. СПб., 2000).
" Значения РГТ в интервале от 2-й и до 10-й строки практически не меняются и весьма малы.
12 Набоков В.В. Комментарий...С. 198.
13 Подробнее об этом см., напр.: Гриибаум О.Н. Пушкинский стих как ритмическая система // Язык и речевая деятельность. 2002. Т. 5. СПб., 2003. С. 67-82.
м Белый А. Как мы пишем // Как мы пишем. М., 1989. С. 20.
15 Подробнее об этом см.: Гриибаум О.Н. Гармония строфического ритма... С. 11-14.
10 Бродский Н.Л. Евгений Онегин. С. 114.
17 Лотмаи Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л., 1983. С. 172.
'* Из письма Пушкина Д.М. Княжевичу, декабрь 1824 г.— Цит. но: Бродский Н.Л. Евгений Онегин. С. 20.
1а Красавица, изображенная в стихотворении, по рассказам современников, это графиня Мария Александровна Мусина-Пушкина, а образ «венецианки молодой» навеян встречами Пушкина в Одессе (1823 г.) с Амалией Ризпич.
20 Наш весьма прозаический комментарий мог бы быть с легкостью опущен, если бы целью статьи не было соотнесение эмоционально-содержательных и формальных аспектов анализа пушкинского стиха.
21 Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 1998. С. 101.
22 Гриибаум О Н. Квантитативное стиховедение: от лингвистики к искусствоме грии // Квантитативная лингвистика: исследования и модели. Новосибирск, 2005. С. 94-107.
23 Подробнее об этом см.: Гриибаум О.Н. Ритмика стиха как имманентный фактор суггестивного воздействия // Пушкин и Калиостро: Внушение в искусстве и в жизни человека. Сб. статей. СПб., 2004. С. 136-156.
24 Леонов А. А., Лебедев В. И. Психологические особенности деятельности космонавтов. М., 1971. С. 76.
25 Цвейг С. Мария Стюарт. М., 1959. С. 20.
26 Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1964. С. 136.
27 Хайдеггер М. Бытие и время. М. 1997. С. 234-235.
28 Гриибаум О.Н. Гармония строфического ритма... С. 14.
20 «Содержание и ритм в большинстве случаев совпадают. Ритм прорывается непосредственно: непосредственно он аккомпанирует смыслу» (Белый А. О ритмическом жесте // Структура и семиотика художественного текста. Учен. зап. Тартусск. ун-та. 1981. Вып. 515. С. 139).
Из письма Пушкина А.И. Тургеневу 1 декабря 1823 г. Ранее, в апреле 1823 г., Пушкин писал: «Мои надежды не сбылись: мне нынешний год нельзя будет приехать пи в Москву, пи в Петербург». В ноябре того же года - письмо в Петербург А.А. Дельвигу: «Правда ли, что едет к вам Россини... Умру с тоски и зависти» (цит. по: Жизнь Пушкина: Переписка; Воспоминания; Дневники: В 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 536, 456, 527).
Статья поступила в редакцию 5 декабря 2005 г.
