CC BY
229
К ВОПРОСУ О НОСИТЕЛЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО СУВЕРЕНИТЕТА
© Черняк Л. Ю., 2006
Л. Ю. Черняк — аспирант кафедры теории и истории государства и права Юридического института ИГУ
Одним из наиболее дискуссионных вопросов теории государственного суверенитета является вопрос о его носителе. В современной юридической литературе, как правило, под сувереном, носителем (субъектом)1 государственного суверенитета, понимают того, кому он непосредственно принадлежит, то есть государство. Однако эта позиция нередко оспаривается. Так, если рассматривать этот вопрос в исторической ретроспективе, то необходимо отметить, что одним из первых возникло представление, согласно которому носителем суверенитета признавался Бог. В христианской литературе примерно до XII в. всякая земная власть признавалась делегированной Богом, имеющей должностной и поэтому ограниченный, относительный характер. Бог мыслился окончательной вершиной структуры власти. Лишь с укреплением позиций государства как светского, эта теория утратила свою актуальность. Хотя во многих мусульманских государствах она до сих пор широко распространена, поскольку исламская правовая доктрина не разделяет власть на духовную и светскую.
Для правоверного мусульманина существует единый мир, где все должны жить по священному религиозному закону, закрепленному в Коране и истолкованному в мусульманском праве2. Возникновение института единоличной верховной власти правителя истолковывается «не столько как деятельность лица, а как повиновение людей завету Бога», так как он формировался под воздействием догмата об Аллахе как о едином источнике верховной власти3. Таким образом, «верховный суверенитет полностью и непреложно отчуждался от родовой группы... в пользу всеобщей и абсолютной силы — Аллаха, одинаково властвующей над всеми и выступающей как социально нейтральная сила»4. Это представление нашло свое отражение в фигуре халифа, власть которого основывалась «не столько на принципах конституционализма, который предполагает юридические ограничения власти правителя и его политическую подотчетность другим людям, сколько на словах и делах посланника Аллаха, которые являются единственным критерием того, что правильно или неправильно и что законно или незаконно». Поэтому, несмотря на то, что пророк Мухаммад являлся носителем верховной власти, он «осознавал себя лишь представляющим верховную власть Аллаха», в том, что в обязанности правителя входит необходимость следить «за правильным ходом всех сторон жизни, за их соответствием божественному закону. В этом смысле правитель как бы осуществляет на деле власть единственного настоящего владыки — Аллаха». Однако современные правоведы признают необходимость «в земном авторитете власти, который понимает и трактует Божественное право или уточняет его детали»5. Принципиальный спор суннитов и шиитов касался, прежде всего, личности верховного правителя (кто он
— потомок Мухаммада и наместник Бога или просто человек, избранный общиной).
В суннитской концепции халифат (дословно «преемство») характеризуется назначением халифа в силу особого договора между ним и общиной. Верховным носителем суверенитета здесь является Аллах, а государство стро-
ится целиком на основе поручения, данного уммой (мусульманской общиной). Только умма осуществляет от имени Бога высшую власть на земле и обладает полным суверенитетом, который представляет собой «отражение» верховного суверенитета Аллаха. Поэтому суверенитет общины ограничен только божественной волей, выраженной в мусульманском праве, поскольку принадлежащий Аллаху суверенитет явлен людям в виде шариата, законов, воплощающих его волю. Суверенные права уммы проявляются, прежде всего, в полномочии избирать халифа, которому при избрании община не уступает своих суверенных прав, а лишь делегирует право от ее имени руководить собой. Соответственно, в основе учения о халифате лежит тезис о делении суверенитета шариата и уммы и подчинении халифа мусульманскому праву («суверенитету шариата»)6, который является своего рода «материальной персонификацией высшей божественной власти и точкой соединения повелителя и подданных, божественного и человеческого, если учесть, что шариат регламентирован
юристами-основоположниками на основе божественного откровения, и еще одной точки соприкосновения — Сунны Пророка»7.
Шиитская политическая доктрина имамата (дословно «имамат» — «руководство молитвой») признавала суверенитет исключительной принадлежностью Аллаха, от
имени которого всеми делами мусульман единолично руководит имам как величайший знаток мусульманского права, постигший волю Аллаха и подчиняющийся только шариату. После исчезновения в конце IX в. последнего шиитского имама функции законодателя перешли крупнейшим правоведам
— муджтахидам, которые выступили от имени «скрытого имама».
Соответственно, теория трансцендентного носителя суверенитета не имеет под собой реального основания, так как нельзя назвать некое трансцендентное начало носителем верховенства государства внутри страны и его независимости на международной арене. Если признак верховенства, единства (проявляющегося в соединении в руках единого земного правителя различных функций власти) и неделимости власти Аллаха над верующими можно увидеть, то признак независимости Аллаха в международных отношениях явно не прослеживается.
Не менее спорной, и в какой-то мере примыкающей к теории «суверенитета шариата», является теория Краббе8, признававшего единственным носителем суверенитета право, поскольку предполагалось, что именно оно, а не государство, порождает власть. Это обосновывалось тем, что государство ограничено объективными нормами права и имеет полномочия лишь в пределах общих норм, устанавливающих его деятельность.
Подобной позиции придерживался и Г. Кельзен, который отождествлял суверенитет с правопорядком (существующей системой норм права) и полагал, что сувереном выступает право, правовая система. Эту теорию в свое время, так или иначе, разделяли С. А. Корф, Ф. Ф. Кокошкин и А. И. Елистратов9.
Согласно другой точке зрения, единственным непосредственным носителем суверенитета выступает такая власть, которая не признает «никакой другой власти и никакого закона, никакой нормы, от какой бы то ни было исходящей»10, то есть «высшая государственная власть»11. Причем, учитывая деление власти по вертикали и горизонтали, подчеркивается, что суверенитет принадлежит государственной власти в целом, а применительно к федеративным государствам только одна власть (федеральная) обладает государственным суверенитетом, а другая (региональная) является несуверенной (А. А. Козырев)12.
Критикуя эту позицию, Н. А. Ушаков указывал, что суверенитет принадлежит непосредственно государству, что особенно отчетливо проявляется в международном праве, которое рассматривает его в качестве своего субъекта13. Думается, однако, что ушаковский тезис более характерен для трактовки носителя суверенитета государства в широком смысле, как государственно-организованного общества. В этом случае государственная власть представляется как один из признаков государства (наряду с территорией и народом), то есть терминологически не совпадает с понятием государства. Суверенитет же государства в узком смысле, как политико-территориальной организации властвования, выраженной во вне как совокупность государственных органов (с определенной долей условности), совпадает с понятием суверенитета государственной власти, поскольку в этом случае государственная власть выступает содержа-
нием государства.
Основываясь на посылке Ж. Бодена о персонификации высшей власти в личности главы государства, в науке сформировалась позиция, согласно которой, носителем государственного суверенитета представлялся «тот, кто имеет высшую власть; верховный правитель; лицо, обладающее высшей властью в государстве: король, император и др.; монарх»; либо «группа лиц или государство, обладающее суверенной властью»14. То есть государственный орган, олицетворяющий полновластие государства. Им мог быть в зависимости от формы правления либо абсолютный монарх, личность которого отождествлялась с личностью государства15, либо народ16, либо парламент (Г. Блэкстон, Д. Остин), либо другой государственный орган.
Так, С. Р. Вихарев, основываясь на том, что суверенитет осуществляется непосредственно государственными органами, считал, что «Верховный Совет СССР является единственным носителем суверенитета Советского многонационального государ-ства»17. А в Англии была популярна теория, согласно которой государственный суверенитет принадлежал «королю в парламенте» (King in parliament), а точнее, королю, палате лордов и палате общин, взятым в совокупности. Причем предполагалось, что «палата общин действует не по собственному праву, а по срочному полномочию от наро-да»18. В силу этого Д. Остин считал, что суверенитет палаты общин является доверенным ей избирательным корпусом, поэтому он всегда пребывает в короле и пэрах и избирательном корпусе общин. Похожую позицию занимал Е. Шлиф, который, отождествив суверенитет с государственной властью, понимал под его носителями уполномоченных в силу Конституции к осуществлению верховных правительственных актов лиц, корпораций и коллегий лиц. Например, в США ими были Президент, Палата представителей и Сенат19.
С точки зрения современной юриспруденции, суверенитет характеризует свойство государства в целом, а не отдельных его органов, поскольку «ни одно из звеньев государственного механизма не обладает само по себе полновластием, которое можно было бы сравнить с полновластием государства.. , любой диктатор, обладающий самыми широкими полномочиями, не имеет власти без опоры на государственный меха-
низм»20.
Большое влияние на развитие учения о носителе государственного суверенитета оказало появление сложных государств и государств, в которых власть монарха была ограничена. Теоретически обосновать такое положение вещей попыталась теория двойного суверенитета, согласно которой настоящий, первоначальный суверенитет принадлежит неотчуждаемо имперским чинам, народу или государству (под которым понимали народ как коллективное единство всех граждан), а монарху на основании договора с народом — производный, делегированный суверенитет. Эта теория неоднократно критиковалась в науке, так как считалось, что признание двух суверенитетов в государстве, из которых один был подчинен другому, противоречит самому понятию суверенитета (Пуффендорф, Бемер, Зундер-малер, Крейтмайер). Тем не менее, она не утратила актуальности и в XX веке. Ее адаптированным вариантом стали учения о юридическом и политическом суверенитетах, нашедшие свое отражение в теории принадлежности суверенитета одновременно и государству и его власти или его органам (Г. Гроций, П. Лабанд, Б. В. Щетинин, А. Н. Горшенев). Так, первый выделял два вида носителей суверенитета: государство как «общий носитель верховной власти» и коллективного или единоначального правителя («одно лицо, или же несколько лиц, сообразно законам или нравам того или иного народа») как непосредственный носитель государственного суверенитета, «носитель власти в собственном смысле»)21. Лабанд рассматривал вопрос о субъекте законодательной власти как тождественный вопросу о носителе государственной власти, поэтому выделял два носителя: государство и монарха. Это учение широко использовалось германской наукой с одной поправкой, что монарх в осуществлении власти ограничен согласием парламента. Б. В. Щетинин и А. Н. Горшенев полагали, что «непосредственным носителем государственного суверенитета является социалистическое государство и его высшие органы государственной власти и государственного управления»22.
Один из сторонников этой теории, И. Д. Левин, выделял реальный (политический) суверенитет, выступающий его социально-политическим содержанием, и юридический суверенитет — как его юри-
дическая форма23. Носителем первого выступал господствующий класс, как «та социальная сила», которая «держит в руках само государство, как орудие своего господства» и владеет «собственностью на орудия и средства производства», а второго — органы государственной власти. Соответственно, он принадлежит «монарху, парламенту, избирательному корпусу; некоторым из них или им вместе взятым»24. В силу того, что форма определяется содержанием, И. Д. Левин ставил политический суверенитет выше юридического25. А общим носителем (как единства содержания и формы), по его мнению, выступало государство как политическая организация класса, действующая через свои органы власти26.
За рубежом обосновывали обособленное существование политического и юридического суверенитета Сидней Лоу, А. В. Дай-си и Морис Ориу. Так, Лоу и Дайси утверждали, что юридический суверенитет принадлежит парламенту, а политический — избирателям27. При этом в отличие от И. Д. Левина, А. В. Дайси считал, что, несмотря на то, что «слово суверенитет часто употребляется скорее в политическом, чем в строго юридическом смысле»28, «политический суверенитет ниже юридического», поскольку «судьи не знают воли народа, кроме той, которая выражена парламентскими актами»29. У М. Ориу политический суверенитет выступает как суверенитет политической общности, который проявляется как право в действии — в создании права и охватывает законодательную и исполнительную (правительственную) власть, в осуществлении которой участвуют избиратели, а юридический суверенитет — это сила позитивного права. То есть юридический суверенитет в отличие от политического суверенитета является осуществившимся правом, сила которого в том, что созданное политической властью право подлежит исполнению или обязательному применению со стороны правительственной власти и граждан30. Соответственно, он заключается в «праве присоединения» к велениям государственной власти, личных гарантиях и судебной власти, осуществляемой судьями от имени народа, и праве требовать, чтобы политический суверенитет соблюдал им же создаваемое право. Носитель политического (национального) суверенитета — нация, юридической персонификаций которой яв-
ляется государство как надклассовая организация, а юридический (народный) суверенитет принадлежит народу31, который причастен также к политическому суверенитету как избирательный корпус.
Нельзя не отметить, что существует вполне обоснованное отрицание доктрины деления суверенитета на политический и юридический, поскольку, во-первых, суверенитет включает в себя как социально-политическое содержание, так и форму его осуществления32, и, во-вторых, это попытка «завуалировать сущность государственной власти путем противопоставления ее социально-политического содержания юридической форме выражения, государственному суверенитету как свойству государственной власти»33. В любом случае носителем суверенитета выступает государство (либо как государственно-организованное общество, либо как особая политико-территориальная организация властвования).
Реанимация идеи государства, как суммы соединившихся лиц, и развитие доктрины естественного права повлекли за собой признание народа единственным носителем суверенитета. Если изначально вопрос о носителе решался, исходя из формы правления (учение о специальном носителе Гро-ция), то Ж.-Ж. Руссо стал рассматривать вне зависимости от формы правления носителем «всеобщей воли» народ. Однако вопрос, кто именно: народ в целом или его часть является носителем верховенства и независимости государства, до сих пор является дискуссионным в этом направлении. Следуя за законодателем, закрепившим в ч. 1 ст. 3 Конституции РФ, что «носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ»34, и продолжая традиции советской доктрины35, большинство российских ученых признают носителем суверенитета весь российский на-род36 (при этом под «народом» понимается, либо «этнос», «нация», либо народы, объединенные в единое государство37). Эта позиция является спорной, поскольку (здесь нельзя не согласиться с С. В. Черниченко), народ, образующий государство, неизбежно социально дифференцирован, разделен на классы и более мелкие социальные группы. И только доминирующие социальные группы оказывают решающее влияние на формирование и выражение воли общества и государства, от имени которых они высту-
пают. Поэтому народ является лишь источником государственного суверенитета, а не его носителем38, в силу чего «формула “народ — носитель суверенитета”, имеет скорее характер политического лозунга»39.
Не менее распространенной в этом подходе является точка зрения, в соответствии с которой носителем суверенитета признается не народ в целом, а его часть: избиратели, депутаты, господствующие общественные классы и др. Так, в рамках марксистско-ленинского подхода носителями суверенитета назывались те, «кто владеет орудиями и средствами производства, господствует экономически»40. Ими могли быть как господствующий общественный класс41, так и государство. В империалистических государствах носителем суверенитета объявлялась «монополистическая буржуазия», а в социалистических — «союз рабочего класса и трудящихся масс кре-стьянства»42. При этом подчеркивалось, что с исчезновением классов «исчезнет и государственная власть, а соответственно и государственный суверенитет»43. Близкой к этой является позиция Ф. Меффердома, признающего принадлежность суверенитета, только за тем, кто осуществляет компетенцию: «правомерным обладателем» суверенитета, который он отождествляет с компетенцией «может быть никто иной, кроме того, кто его осуществляет»44.
В современной российской науке нередко высказывается точка зрения, согласно которой носителем суверенитета выступает народ субъектов РФ, что обосновывается полиэтническим федеративным устройством российского государства (Б. И. Гогурчу-
нов45).
Кроме того, предлагалось также понимать под носителем суверенитета избирателей (Ламартин46), депутатов законодательных собраний и должностных лиц
(Незор)47.
Как уже упоминалось, с появлением концепции юридической личности — государство стало рассматриваться единственным носителем суверенитета (Н. И. Палиенко48 и др.49). Причем в федеративном государстве суверенитет стал резервироваться исключительно за идеальным единством (федерацией). В рамках этого подхода существует дилемма: о государстве в узком или широком смысле нужно вести речь. Как правило, носителем суверенитета в государственном праве признается государство в
узком смысле (А. Ф. Шебанов50), а в международном праве государство в широком смысле (С. В. Черниченко, М. Н. Марченко51). Необходимо отметить, что это направление вполне сочеталось с классовым под-
52
ходом52.
Иногда носителями суверенитета называют одновременно государство и государственную власть, поскольку считается, что именно в функционировании государственной власти (и только через нее) видна деятельность государства53. Кроме того, если суверенитет будет принадлежать исключительно ей, то «в этом случае за пределами его действия остаются территория и население страны», поэтому суверенитет принадлежит и государству, как триединству территории, населения и государственной власти54. Тем более, что международное право признает в качестве своего субъекта именно государство, а не его власть55.
Не вдаваясь в подробности этой аргументации, хотелось бы отметить следующее, эта конструкция является вполне приемлемой, если рассматривать в качестве носителя государственного суверенитета государство в узком смысле этого слова, как особую политико-территориальную организацию властвования или определенным образом организованную власть, выраженную во вне в виде системы государственных органов. Если же рассматривать в качестве носителя государственного суверенитета государство в широком смысле этого слова, то такая конструкция представляется громоздкой.
Кроме того, иногда носителем суверенитета называют международное сообщество
(Б. И. Гогурчунов), что не является корректным, в силу того, что невозможно выявить признак независимости. Однако в этом случае речь будет идти уже не о государстве, а некой глобальной политии, о которой на настоящий момент говорить сложно. Поэтому можно утверждать, что современное нам международное право строится на принципе уважения суверенитета государств и признает международную правосубъектность именно за ними, а не за международным сообществом в целом.
Исходя из вышеизложенного, можно отметить, что в силу того, что, во-первых, изначально государство отождествлялось с совокупностью граждан (древнегреческая и естественно-правовая доктрина) или с определенным высшим органом государствен-
ной власти (монархическая доктрина), становится понятным, что в разные исторические периоды суверенитет признавался принадлежностью либо народа, либо монарха, либо парламента, либо другого высшего органа государственной власти. Так, В. В. Адоратский утверждал, что суверенитет не может принадлежать государству56, поскольку оно представляет собой «учреждение», а в «государственной организации» не существует такого учреждения, которое соединяло бы «в себе всю полноту власти, являющуюся выразителем общей воли». Поэтому «действительной государственной властью очень часто обладает лицо, с точки зрения юриста совершенно “партикуляр-ное”»57. Вся эта критика строится на изначально ложном посыле — неверном определении государства как учреждения, т. е. его фактического сведения к государственному органу. И, действительно, ни один государственный орган не обладает верховенством внутри страны и независимостью на международной арене, только все государственные органы, взятые в совокупности, могут обладать этим свойством.
Во-вторых, суверенитет, являясь исключительно юридическим термином, исторически больше носил политический характер. При этом, если изначально неправильное его понимание было связано с размытой формулировкой понятия государства, то позже его использовали для доказательства абсолютной власти монарха, как единственного органа, чья власть безгранична и носит учредительный (неделегированный), непроизводный характер, даже в конституционных монархиях, где его власть ограничена народным представительством. Объявив монарха главой государства и сувереном, т. е. единственным носителем государственной власти во всей ее полноте, за ним закрепили «презумпцию управомо-чия», т. е. предположения, что ему принадлежат по собственному праву все полномочия, за исключением тех, которые у него изъяты специально. Это отличает его от других органов власти, которым принадлежат только те права, которые за ними прямо закреплены. И только с появлением теории о единой личности государства носителем суверенитета стало признаваться только оно, как идеальное триединство государственной власти, народа и территории. Такое определение носителя государственного суверенитета используется в меж-
дународном праве, поскольку государство там рассматривается как особая форма организации общества, политико-территориальный союз людей, управляемых государственной властью и находящийся под ее защитой. Носителем суверенитета в этом смысле является нация, или народ, образовавшие государство, но не по частям (каждому в отдельности лицу или группам лиц (классам, стратам)), а их совокупному единству, обществу, территориально организованному и управляемому особой публичной властью.
Несколько иная трактовка носителя государственного суверенитета используется во внутригосударственном праве. Носитель здесь — государство в узком смысле этого слова, как особая политико-территориальная организация властвования, определенным образом организованная власть, выраженная во вне как система государственных органов. Но это не означает того, что каждый из органов государственной власти является носителем суверенитета. Только все органы государства, взятые в совокупности, могут выступать носителем суверенитета. Ш
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Впрочем, в науке предлагалось разграничивать понятия «носитель» и «субъект» государственного суверенитета. Так, например, Георг Мейер и Рем, рассматривая государство как некую правовую абстракцию, требующую в силу политической целесообразности конкретного носителя, предложили понимать под первым государство, а под вторым — того, кто воплощал его волю, кому принадлежит власть. Это могли быть физические лица или их совокупность (народ), которые осуществляют принадлежащую им по собственному праву государственную власть (Мейер) или которые с внешней стороны образно, телесно, представляют всю или большую часть принадлежащей государству власти (Рем). Однако эта позиция не нашла поддержки, и традиционно считается, что носитель и субъект суверенитета — тождественные понятия, применяемые к государству, а не его органам и народу. См. : Палиенко Н. И. Суверенитет. Историческое развитие идеи суверенитета и ее правовое значение. Ярославль, 1903. С. 316 и сл.
2 См. : Кошева С. В. Мусульманское право о природе власти : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2001. С. 13.
3 «О, боже, властелин суверенитета! Ты даешь суверенитет, кому ты желаешь и берешь обратно суверенитет от кого желаешь. В твоих руках все блага, ты имеешь власть над всеми вещами» (Asad Mohammad. The Principles of State and Covernment in Islam. Berkeley and Los-Angelos, 1961. P. 39).
4 Кошева С. В. Указ. соч. С. 16.
5 Там же. С. 17—25.
6 Сюкияйнен Л. Р. Концепция халифата и сравнительное государствоведение в странах арабского Востока // Право и политика в развивающихся странах :
сб. обзоров / под ред. В. Е. Чиркина. М., 1991. С. 136-137.
7 Зайцева Е. В. Конституционно-правовое развитие мусульманских государств (на примере Исламской Республики Пакистан, Королевства Саудовская Аравия, Республики Судан) : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2004. С. 10.
8 Krabbe H. Die Lehre der Rechtssouve^ni^t. 1906. S. 47, 224.
9 См. : Кокошкин Ф. Ф. Лекции по общему государственному праву. М., 1912. С. 204; Елистратов А. И. Очерки государственного права. М., 1915. С. 6.
10 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 380.
11 Вихарев С. Р. В. И. Ленин о суверенитете союзных республик. Минск, 1969. С. 25, 27.
12 Козырев А. А. Проблемы соотношения государственного суверенитета Российской Федерации и государственной власти ее субъектов // Право и политика.
2003. № 5. С. 9.
13 Ушаков Н. А. Суверенитет в современном международном праве. М., 1963. С. 7.
14 Webster’s New Universal Unabridged Dictionary. N. Y., 1993. P. 1736.
15 Появление этой позиции было политически оправдано в период феодальной раздробленности, когда королю необходимо было доказать верховный и неограниченный характер своей власти, чтобы противостоять сепаратистским настроениям феодалов и теориям всемирного государства папы и императора священной римской империи. Кроме того, в тот период еще не сформировалось понятие личности государства, а так как оно внешне проявляется как разветвленная система органов, осуществляющих внутренние и внешние функции государства, создается впечатление, что государственный суверенитет принадлежит именно им.
16 Так, К. В. Арановский в зависимости от формы правления выделяет два обладателя (носителя) суверенных прав — монарха или народ. См. : Арановский К. В. Государственное право зарубежных стран : учебник для вузов. М., 1998. С. 206.
17 Вихарев С. Р. Указ. соч. С. 25.
18 Энциклопедический словарь. Т. ХХХ1а. Т. 62. Статистика — Судоустройство. Изд. Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. С. 893.
19 Schlief E. Die Verfassung der Nordamerikanischen Union. 1880. S. 35.
20 Черниченко С. В. Теория международного права: в 2 т. Т. 2. Старые и новые теоретические проблемы. М., 1999. С. 30.
21 См. : Гроций Г. О праве войны и мира. Три книги, в которых объясняются естественное право / под общ. ред. С. Б. Крылова. М., 1994. Кн. 1. Гл. III, § VII, 1—3. C. 127—128.
22 Курс советского государственного права / под ред. Б. В. Щетинина, А. Н. Горшенева. М., 1971. С. 262—263.
23 См. : Левин И. Д. Суверенитет. М., 1948. С. 56. При этом первый он относил к типу, а второй — к форме
государства. Поэтому в пределах одного и того же политического суверенитета было возможно существование различных юридических форм суверенитета. А переход политической верховной власти от одного класса к другому, т. е. изменение политического суверенитета, влекло за собой изменение юридического суверенитета. См. : Левин И. Д. Указ. соч. С. 58.
24 Там же. С. 55—58.
25 Этот вывод был следствием, доктрины, утверждавшей, что «все юридическое в своей основе имеет политическую природу» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 635).
26 Левин И. Д. Указ. соч. С. 56.
27 Дайси А. В. Основы государственного права Англии. СПб., 1907. С. 87; Лоу С. Государственный строй Англии. М., 1910. С. 290-292.
28 Дайси А. В. Указ. соч. С. 85.
29 Там же. С. 87.
30 Ориу М. Основы публичного права. М., 1929.
С. 49-53.
31 Там же. С. 578.
32 Лепешкин А. И. Курс советского государственного права. Т. 1. М., 1962. С. 272.
33 Советское государство и право / под ред. А. И. Ле-пешкина. М., 1971. С. 109.
34 Российская газета. 1993. 25 дек. С. 3.
35 Так, А. И. Ким утверждал, что в СССР «носителем государственного суверенитета выступает советский многонациональный народ, сплоченный вокруг КПСС и организованный в социалистическое государство», так как «в условиях социалистического строя государственный суверенитет выражает народный суверенитет» (Советское государство и право / под ред.
А. И. Лепешкина. С. 108).
36 См. : Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации : учебник для юридических вузов и факультетов. М., 1998. С. 125; Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации : учебник для вузов. Изд. 5, изм. и доп. М., 2005. С. 131; Го-ловистикова А. Н., Грудницына Л. Ю. Конституционное право России в вопросах и ответах : учеб. пособие. М., 2005. С. 277.
37 Тэпс Д. Суверенитет в теории федерализма. СПб.,
2004. С. 142.
38 Черниченко С. В. Указ. соч. Т. 2. С. 30-31.
39 Там же. С. 34.
40 Кузьмин Э. Л. Мировое государство: иллюзии или реальность? Критика буржуазных концепций суверенитета. М., 1969. С. 45.
41 Так, А. И. Лепешкин утверждал, что «носителем суверенитета всегда является тот общественный класс, в руках которого находится государственная власть», а анализ конкретного содержания суверенитета состоит в выявлении «социальной сущности и реально действующей власти господствующего в государстве класса» (Лепешкин А. И. Курс советского государственного права. Т. 1. С. 268-270). В. Т. Кабышев подчеркивал, что единственным носителем суверенитета может выступать только господствующий в обществе класс, поскольку он не делит свою власть ни с каким другим классом (См. : Кабышев. В. Т. Элементы понятия государственной власти // Проблемы конституционного права / отв. ред. И. Е. Фарбер. Саратов, 1969. С. 27-30). Подобной позиции придерживался и Г. В. Александренко и Б. Л. Манелис. См. : Алексан-дренко Г. В. Буржуазный федерализм (критический анализ буржуазных теорий федерализма). Киев, 1962. С. 44; Манелис Б. Л. Проблема суверенитета и ее значение в современных условиях. Ташкент, 1964. С. 75.
42 Ушаков Н. А. Суверенитет в современном международном праве. С. 12-13.
43 Кабышев. В. Т. Указ. соч. С. 28.
44 См. : Лазарев М. И. «Теория компетенции» - апология военных баз США на чужих территориях // Правоведение. 1960. № 1. С. 128.
45 «Носитель суверенитета и источник государственной власти в полиэтническом федеративном государстве составляется из «отдельных источников и носителей», постоянно переходя в общий». См. : Гогурчунов Б. И. Конституционно-правовые основы государственности республик-субъектов Российской Федерации (по мате-
риалам Республики Дагестан) : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Махачкала, 2004. С. 8.
46 См. : Палиенко Н. И. Указ. соч. С. 331.
47 Незор, отвергая юридическую личность государства, утверждал, что субъектами суверенной власти ex jure publico являются избиратели и депутаты законодательных собраний, а затем должностные лица. Первые в образовании общей воли, т. е. в законодательной функции, а последние в ее осуществлении в исполнительной функции. См. подробнее: Палиенко Н. И. Указ. соч. С. 330.
48 Палиенко Н. И. Указ. соч. С. 510.
49 См., например: Марченко М. Н. Государственный суверенитет: проблемы определения понятия и содержания // Правоведение. 2003. № 1. С. 193; Черничен-ко С. В. Указ. соч. Т. 2. С. 30—31; Златопольский Д. Л. СССР — федеративное государство. М., 1967. С. 207; Тункин Г. И. Основы современного международного права : учеб. пособие, М., 1956. С. 15.
50 Лепешкин А. И., Братусь С. Н. и др. Основы Советского государства и права : учебник. М., 1970. С. 10.
51 Марченко М. Н. Указ. соч. С. 193—194.
52 См., например, позиции И. Д. Левина, Н. А. Ушакова и др.
53 Кузьмин Э. Л. Указ. соч. С. 41-42.
54 Равин С. М. Сущность советского государственного права : учеб. пособие. Л., 1963. С. 28.
55 Подобной позиции также придерживаются В. А. До-рогин и В. С. Шевцов. См. : Дорогин В. А. Суверенитет в советском государственном праве. М., 1948. С. 56; Шевцов В. С. Государственный суверенитет (вопросы теории). 1979. С. 7. Хотя в свое время
В. С. Шевцов утверждал, что суверенитет непосредственно принадлежит государственной власти, поэтому «о взаимодействии суверенитета с государством можно говорить лишь с учетом того, что государственная власть с необходимостью включается в само понятие государства». См. : Шевцов В. С. Государственный суверенитет и политическая организация общества. М., 1971. С. 16.
56 Государство вообще, по его мнению, нельзя рассматривать как личность, так как это не отражает подлинную действительность. «Это лишь образ, способный действительность не изобразить, а лишь затемнить...», поэтому если признать сувереном «само государство, то придется считать государством вахмистра» (Адоратский В. В. О государстве (К вопросу о методе исследования). М., 1923. С. 27, 28).
57 Там же. С. 26.
