CC BY
22
20. Утченко С.Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. М.: Наука, 1969. 324 с.
21. Цицерон. Брут, или О знаменитых ораторах, 330 // Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М.: Наука, 1972. 472 с.
22. Тит Ливии. История Рима от основания города, 39, 6, 7 // Тит Ливий. История Рима от
основания города: В 3 т. Т. 1. М.: Наука, 1989. 576 с.
23. Büchner K. Cicero: Bestand und Wandel seiner geistigen Welt - Heidelberg, 1964. S. 238.
24. Hunt H. The Humanism of Cicero. Melbourne, 1954. P. 205.
22 декабря 2008 г.
ББК С 03
К ВОПРОСУ О МЕТОДОЛОГИИ ИССЛЕДОВАНИЯ ГЕНЕЗИСА ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА И ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
ОБЩЕСТВА И ГОСУДАРСТВА
В.А. Кирик
Политические события, имевшие место на протяжении последних нескольких десятилетий, доставили множество свидетельств конфликтов между государством и гражданским обществом, в особенности в России. (Следует иметь в виду, что в данном случае, когда мы для четкости формулировок употребляем термин "гражданское общество" применительно к современной России, речь в действительности идет лишь о зачаточной его форме, совокупности гражданских институций, представляющих лишь возможность построения гражданского общества.) С одной стороны, вполне отчетливо декларируется цель построения гражданского общества как совокупности гражданских ассоциаций, проникнутых этосом индивидуализма и рационализма и ставящих себя если и не в оппозицию, то в определенную автономию от государства. Примечательно, что эта декларация исходит от наиболее высокопоставленных лиц государства. Иыми словами, она постепенно возводится в ранг аспекта государственной идеологии. В этом отношении особый интерес представляет именно это намерение правящих политических элит искусственно сконструировать ту область гражданских взаимодействий, которая, согласно логике своего развития, в конечном итоге должна стать вторым центром легитимности, ограничивающим государственный универсализм.
С другой стороны, государство на практике демонстрирует тенденцию к расширению поля своего влияния, т.е. универсалистскую
Кирик Владимир Александрович - аспирант кафедры теоретической социологии факультета социологии и политологии Южного федерального университета, 344038, Ростов-на-Дону, пр. Нагибина, 13, е-шаП: [email protected], т. 8(863)2303090
стратегию воспроизводства политических отношений, фундаментально противоположную той, которая в действительности могла бы если и не привести к созданию самого гражданского общества, то, по крайней мере, сформировала бы условия, достаточные для этого.
В такой ситуации перед социологической наукой volens-nolens встает необходимость разрешения возникшего противоречия. Разрешение же противоречия вероятно, как нам представляется, лишь в том случае, если будет дан ответ на вопрос о том, возможно ли в принципе в России построение гражданского общества и если возможно, то какого типа и в силу каких причин. Чтобы дать ответ на этот вопрос, следует поместить его рассмотрение в более широкий контекст исследования взаимодействия общества и государства в России на протяжении исторического периода ее существования. Это позволит установить тот круг причин, совместное действие которых привело к тому, что в России к настоящему моменту не сформировалось гражданское общество, и вместе с тем позволит определить факторы, которые можно рассматривать в качестве играющих позитивную роль в становлении автономных гражданских ассоциаций, даже если речь идет лишь о самой возможности.
Таким образом, стремясь раскрыть характеристические черты транзита современного российского общества и выявить потенциал реализации государственных стратегий конструирования гражданского общества (иными
Kirik Vladimir - postgraduate student of the Theory of Sociology Department of the Southern Federal University, 13 Nagibina Pr., Rostov-on-Don, 344038, e-mail: [email protected], ph. (007 863)2303090.
словами, производя исследование в духе die Praxis), мы приходим к необходимости построения более общей типологии взаимодействия общества и государства, которая послужила бы своеобразной системой координат, в которую можно было бы помещать частные проявления рассматриваемых нами закономерностей. Очевидно, что для построения подобного рода типологии едва ли достаточно того эмпирического материала, который доставляет нам отечественная история. Значительное количество инокультурных влияний, диффузных проникновений элементов социальных структур других социумов, оказавших воздействие на становление российской системы взаимодействия общества и государства, дает повод привлечь для успешной реализации целей нашего исследования обширный корпус исторических (научных, философских, религиозных, экономических и юридических) материалов, в которых отражались процессы построения системы взаимодействия общества и государства, начиная с античной эпохи. Как представляется, только такое рассмотрение ab ovo позволит нам раскрыть сущность генезиса различных типов систем взаимодействия общества и государства и генезиса гражданского общества. Более того, такой подход должен стать отправным пунктом для разработки эвристичной типологии систем взаимодействия общества и государства, универсальной по своему характеру, а потому, пусть и выведенной из исторического материала, вполне применимой для анализа актуальных аспектов современных социально-политических процессов. Если обратиться к лаконичным формулировкам, то можно сказать, что на данном этапе мы отвечаем на два главных вопроса: "Какие существуют исторические типы систем взаимодействия общества и государства?" и "Какой набор факторов приводит к переходу от одного типа к другому?".
Прослеживание эмпирических закономерностей развития системы взаимодействия общества и государства в России будет возможно только после развертывания более общей типологии, как и построение типологии представится возможным после разрешения ряда методологических проблем. Как практические потребности уточнения государственной идеологии требуют предварительного построения научных теорий, лежащих в основе этой идеологии, так и разрешение методо-
логических и типологических затруднений, связанных с рассмотрением масштабных социетальных процессов, невозможно без создания инструментария, необходимого для прояснения их природы.
Более того, в этом моменте мы с неизбежностью приходим к выводу о том, что сами требования постмодернизма подталкивают нас к определенной ревизии, пересмотру корпуса понятий, сложившихся в русле классических и неклассических исследований и описывающих процессы взаимодействия общества и государства. П. Бурдье пишет по этому поводу: "Объективистский разрыв с предпонятиями, идеологиями, спонтанной социологией... - неизбежный и необходимый момент научного подхода... Но нужно совершить второй разрыв, более трудный - разрыв с объективизмом, заново вводя в оборот на новом этапе все то, от чего избавлялись при конструировании объективной реальности. Социология должна включать в себя социологию восприятия социального мира, т.е. социологию конструирования воззрений на мир, которые в свою очередь участвуют в конструировании этого мира" [1]. И разрыв со спонтанной социологией, и включение в социологию теории конструирования социальной реальности также входят в число задач нашего рассмотрения.
Говоря о проблеме эмпирической верификации наших теоретических построений - проблеме, которая встанет перед нами неизбежно, - представляется возможным отметить, что в целях более полного развертывания сформулированных здесь тезисов целесообразно будет проанализировать обширный свод философских, религиозных, научных, государственных, юридических и иных текстов и документов, расцениваемых в качестве специфического источника получения социальной информации. Концепты, в той или иной степени связанные с интересующей нас проблематикой и заключенные в данных текстах, могут рассматриваться в качестве объективации общественного мнения изучаемой эпохи и, соответственно, интерпретироваться в качестве индикаторов, указывающих на характеристические черты тех или иных социальных процессов и социальных композиций, формирующих конкретное социальное пространство. И действительно, уже у Н. Лумана и П. Бергмана мы находим подобное допущение. Они утверждают, что «язык
конструирует грандиозные системы символических представлений, которые возвышаются над реальностью повседневной жизни подобно явлениям из иного мира. Религия, философия, искусство, наука - наиболее важные системы такого рода. Назвать их - значит уже сказать, что, несмотря на их максимальную оторванность от повседневного опыта, конструирование этих систем требует, чтобы они представляли огромную важность для реальности повседневной жизни. Язык может не только конструировать крайне абстрагированные от повседневного опыта символы, но и "превращать" их в объективно существующие элементы повседневной жизни» [2].
Комментируя методологическую сторону настоящего рассмотрения, следует отметить, что оно должно быть всецело выполнено сообразно канонам постмодернистской методологической модели. Сообразно принятым в рамках одного из наиболее влиятельных научных течений постмодерна - теории социального конструктивизма - стандартам социальная структура трактуется в качестве специфической субъектно-ресурсной конструкции социального пространства, причем понятие социального пространства предполагается интерпретировать в том конкретном значении, в котором его использует П. Бурдье, а именно как поле взаимодействия социальных сил, детерминированное структурой диспозиций различных социальных агентов. П. Бурдье представляет "социальный мир в виде социального пространства, сконструированного, исходя из принципов деления и распределения совокупности активных свойств агентов", т.е. социальных капиталов, причем "позиция каждого агента в социальном пространстве определяется объемом и структурой его капиталов, т.е. структурой сил" [3]. Поскольку социальное пространство может интерпретироваться как многомерное поле взаимодействий, основанное на таксономиях борьбы за монополию над легитимностью, постольку категория социального пространства - в частности, и корпус социального конструктивизма - в целом позволяют расцениваться данную методологию в качестве универсального способа исследования масштабных социетальных процессов.
Возвращаясь к содержательным аспектам нашего рассмотрения, можно сказать, что в самом общем смысле его объектом является взаимодействие общества и государства.
При этом под взаимодействием общества и государства мы понимаем процесс как непосредственного, так и опосредованного воздействия гражданских и государственных институций друг на друга, проявлением которого служит возникновение функционального единства между ними.
В связи с этим следует сделать несколько пояснений. Использование термина "институция" в данном контексте представляется предпочтительным, нежели использование более очевидного термина "институт". Это связано с тем обстоятельством, что в контексте разговора о взаимодействии общества и государства, например, в архаичных обществах, применение термина "институция" позволит заострить внимание на интенциональ-ности любой изначальной формы социальной организации. Именно в этом смысле мы утверждаем, что в греко-римских обществах существовало взаимодействие гражданского общества и государства - не развитое гражданское общество, но некоторый набор самоорганизующихся сообществ, гильдий, корпораций, ассоциаций, которые гражданским обществом в собственном смысле этого слова не являлись, т.е. социальное поле, структурированное деятельностью агентов, позиции которых напрямую не интегрированы в композицию политического поля. Этот набор первичных форм организации гражданского общества мы и будем описывать с помощью термина "гражданские институции".
Термин "государственные институции" также предполагается применять в расширительном его значении. Под государственными институциями мы понимаем не только собственно официальные государственные учреждения, но в гораздо большей степени констелляцию диспозиций социальных агентов, интегрированную в политическое поле. Таким образом, речь может идти не только о тех или иных номинальных органах государственной власти, но и политических элитах с их неофициальными целями и интересами.
Представляется целесообразным трактовать взаимодействие общества и государства в качестве многоуровневого процесса. Для того, чтобы со всей надежностью установить характеристические черты этого процесса, необходимо прояснить содержание и динамику борьбы между социальными агентами, диспозиции которых формируют композицию как социального, так и политического
пространства или составляют гражданские и государственные институции. Решив эту задачу, мы переходим к выявлению специфических социальных интересов, преследование которых придает динамику деятельности агентов в рамках различных полей. Проблема согласования социальных интересов и конвенционального закрепления достигнутого согласия в конечном итоге приведет нас к проблеме определения механизмов и процедур распределения и перераспределения социальных капиталов в том или ином конкретном сообществе. И наконец, прояснение ситуации с механизмами распределения капиталов, как представляется, позволит разрешить противоречия в проблеме монополии над легитимностью различных социальных агентов. Выражаясь несколько упрощенно, можно сказать, что речь будет идти о том, какие социальные агенты (политические, экономические и культурные элиты) обладают в данный момент времени в данном сообществе монополией над легитимностью. Иными словами, мы можем утверждать, что обладающая монополией над легитимностью элита в рамках формулируемого ею идеологического проекта социального развития, представляющего собой квинтэссенцию набора ее социальных интересов, конструирует систему взаимодействия общества и государства.
Таким образом, для того, чтобы предельно отчетливо обозначить предметное поле нашего рассмотрения, мы можем сформулировать в качестве главной темы и предмета исследования типологию систем взаимодействия общества и государства. Построение типологии, раскрывающей основные аспекты системы взаимодействия общества и государства с точки зрения того, какие факторы приводят к конституированию той или иной конкретной системы взаимодействия и в силу каких причин становится возможным ее транзит к другой системе взаимодействия, доставит нам необходимый методологический инструментарий, органон познания, с помощью которого мы сможем установить содержание исторического процесса смены различных типов взаимодействия общества и государства, выявим причины генезиса гражданского общества, а также охарактеризуем тип системы взаимодействия общества и государства, сложившийся в России.
Таким образом, мы вправе утверждать, что конечной целью данного рассмотрения
является исследование типов систем взаимодействия общества и государства. Однако на этом пути нас будет подстерегать ряд неизбежных затруднений, успешное разрешение которых должно увенчаться построением целостной постмодернистской типологии систем взаимодействия общества и государства, выполненной в духе теории социального конструктивизма.
Первая задача, которую следует решить для успешной реализации нашего плана, заключается в необходимости раскрытия потенциала теории социального конструктивизма применительно к предметному полю настоящего исследования. Иными словами, речь идет об операционизации ее основных построений и концептов для анализа эмпирического материала. Для раскрытия социологического значения конструирования параметров взаимодействия общества и государства теория социального конструктивизма должна применяться именно потому, что она делает акцент на субъектно-ресурсной трактовке социального пространства и рассматривает социальную динамику и складывающиеся конфигурации взаимодействия между гражданскими и государственными институциями в качестве результата борьбы элит за реализацию собственного идеологического проекта развития, использующих для этого различные виды социальных капиталов, т.е. интерпретирует их в конструктивистском смысле. Фактически мы утверждаем, что тот или иной сложившийся тип взаимодействия общества и государства понимается в качестве конечного продукта деятельности по реализации идеологического проекта, инициированного теми или иными элитами и гарантирующими его исполнение фактом обладания монополией над легитимностью
На надежном фундаменте выверенной методологии, как нам представляется, можно будет возвести здание типологии. При этом в первую очередь надлежит установить характеристические черты синкретического типа взаимодействия общества и государства, являющегося исторически первым и представляющим собой тождество общества и государства, их недифференцированную форму. Синкретический тип характеризуется тем, что монополия над легитимностью принадлежит политическим элитам, олицетворенным официальными государственными институциями и воспроизводящим сложившуюся систему
взаимодействия в рамках отстаиваемого ими проекта социального развития. Следует отметить, что гражданское общество как возможность существовало уже в греко-римский период, однако речь идет именно о том, что оно всецело являлось частью подсистемы государства. Совокупность гражданских ассоциаций и корпораций, составляющая гражданское общество, была вмонтирована в систему государства. Иными словами, в рамках системы взаимодействия общества и государства синкретического типа можно констатировать функциональное единство подсистемы гражданского общества и подсистемы государства.
Следующим шагом было установление характеристических черт дифференцированного типа взаимодействия общества и государства, переход к которому в эпоху европейского средневековья был связан с дифференциацией гражданского общества от государства и возникновением двух центров легитимности. Причиной этого перехода явился конфликт между политическими и духовными элитами, воплощенный в идее папского универсализма и соответствующем идеологическом проекте декомпозиции социального пространства, и элитами экономическими, чья деятельность была связана с национальным партикуляризмом. В конечном итоге противоречия между элитами вылились в масштабную конкуренцию между предложенными ими проектами социального развития, маркированными, соответственно, ортодоксальной и еретической традициями. Результатом этой конкуренции явилась дифференциация гражданского общества от государства, которая сопровождалась конфликтом легитимности, поскольку теперь на монополию над легитимностью одновременно могли претендовать две группы акторов - с одной стороны, экономические элиты и их проект построения гражданского общества как совокупности гражданских ассоциаций и корпораций, имеющих примат над государствам, с другой - политические элиты, отстаивающие проект государственного универсализма. Победа экономических элит и переход к ним монополии над легитимностью ознаменовала возникновение дифференцированного типа взаимодействия общества и государства. Таким образом, мы можем утверждать, что совершившийся в эпоху европейского средневековья переход от синкретического к дифференцированному
типу системы взаимодействия общества и государства явился результатом борьбы между политическими элитами (феодальная аристократия), отстаивающими универсалистский проект развития, и экономическими элитами (буржуазия), отстаивающими партикулярист-ский проект развития. В сущности, мы можем повторить вслед за П. Бурдье, что "многие значимые оппозиции, находящиеся в центре идеологических дебатов некоторой эпохи, представляют собой лишь столкновение различных форм консервативной социодицеи, где противостоят, с одной стороны, те, кто стремится легитимировать новый способ воспроизводства, озвучивая то, что раньше шло само собой, и трансформируя таким образом доксу в ортодоксию, а с другой, те, кто стремится рационализировать... конверсию, ускоряя осознание трансформаций и выработку подходящих стратегий, таким образом легитимируя эти стратегии в глазах консерваторов" [4]
Используя построенную нами типологию, можно исследовать то обстоятельство, что современное российское общество до настоящего времени относится к античному по своей природе, синкретическому типу систем взаимодействия общества и государства. Это является следствием как нерасторжимой связи между универсалистской геополитической активностью государственных политических элит и функционированием всей институциональной системы российского общества, так и ряда инокультурных влияний, связанных с усвоением политической культуры и стратегий социокультурного воспроизводства, принятых в византийском обществе и относящихся к синкретическому типу взаимодействия общества и государства. Инокультурные влияния были ассимилированы столь полно благодаря тому, что они сыграли роль именно тех факторов, которые позволили российскому государству выработать характерные исключительно для универсалистских империй способы освоения и контроля над все более расширяющимся геополитическим и социальным пространством, на которое претендовали российские политические элиты. Существенным последствием этого процесса явилось то обстоятельство, что вся российская цивилизации в конечном итоге центрирована на системе государства. И действительно, "символический универсум, генерируемый российской государственностью, придавал ей легитимный характер, опиравшийся не
столько на веру или идеологию, сколько на этатистско-патерналистские представления о необходимости сохранения политического единства и социального порядка в качестве антитезы локализму и хаосу. Такой символический универсум являлся реальным основанием соединения в российской цивилизации разнообразных национальных, религиозных и культурных традиций" [5]. Поскольку таким образом дифференциация гражданского общества от государства противоречила бы данному обстоятельству, постольку до настоящего времени в России мы наблюдаем античный синкретический тип взаимодействия общества и государства.
Названные причины привели также и к тому, что в России крайне затруднено построение гражданского общества по западноевропейскому образцу, согласно которому гражданское общество находится в оппозиции к государству в постоянном конфликте легитимности (дифференцированный тип). Вместе с тем нельзя утверждать, что построение гражданского общества в России вовсе невозможно. В действительности переход (в большей или меньшей степени полный) от синкретического типа к дифференцированному является закономерным результатом накопления флуктуаций в изначальной системе взаимодействия общества и государства. Данное положение доказывается существованием в социальном пространстве России гражданских ассоциаций и корпораций, способных к самоорганизации в том виде, в каком это присуще корпорациям западноевропейского гражданского общества (в частности, речь может идти о казачестве, если обращаться к не столь отдаленным историческим примерам). И этот пример в некотором роде доказывает потенциальную возможность становления в России гражданских ассоциаций, сам факт существования которых преобразует систему взаимодействия общества и государства. Представляется, что в России построение такой системы взаимодействия общества и государства, при которой гражданское общество будет дифференцировано от государства, возможно не в контексте их оппозиционности (что характерно для западноевропейской модели), но в контексте комплементарности, взаимодополнения и опосредования ассоциациями гражданского общества отношений между индивидами и государством, причем и в этом случае монополия над легитимностью остается у государства.
Все сказанное можно расценивать как расширительное толкование двух базовых гипотетических положений, составляющих магистральную линию рассуждения и лейтмотив нашего рассмотрения. Первое положение может быть сформулировано таким образом: существует два фундаментальных типа систем взаимодействия общества и государства: синкретический, подразумевающий тождество общества и государства, и дифференцированный, подразумевающий их оппозицию. Второе положение тогда будет выглядеть так: систему взаимодействия общества и государства, сложившуюся в России, следует отнести к синкретическому типу. Однако в настоящее время наблюдаются предпосылки актуализации характеристических черт дифференцированного типа, что позволяет говорить о возникновении уникального сочетания двух названных типов в системе взаимодействия общества и государства в России.
Разумеется, сделанный нами обзор ни в коей мере не претендует на статус исчерпывающего рассмотрения заявленной проблематики. Как нам представляется, дальнейшее развитие представленных положений может быть достаточно перспективным.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // П. Бурдье. Социология социального пространства / Пер. с франц.; отв. ред. перевода Н.А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя, 2007. (Серия "ваШстшт"). 288 с. С. 73.
2. Бергман П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. / Пер. с англ. Е. Руткевич. М.: Московский философский фонд, "Academia-Центр", "МЕДИУМ", 1995. 323 с. С. 70.
3. Шматко Н.А. Социальные пространства П. Бур -дье // П. Бурдье. Социальное пространство: поля и практики / Пер. с франц.; отв. ред. перевода Н.А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя, 2007. (Серия "ваШстшт"). 576 с. С. 558-559.
4. Бурдье П. Стратегии воспроизводства и способы господства // П. Бурдье. Социология социального пространства / Пер. с франц.; отв. ред. перевода Н.А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя, 2007. (Серия "ваШсь пшт"). 288 с. С. 109.
5. Лубский А.В. Государственность как матрица российской цивилизации // Гуманитарный ежегодник. 2005. № 4. С 86-113.
25 сентября 2008 г.
