CC BY
38
В Г. ТКАЧЕНКО
К ВОПРОСУ О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧИНОВНИКОВ МЕСТНЫХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ В ОБЛАСТИ АРХИВНОГО ДЕЛА НА ТЕРРИТОРИИ ЧУВАШИИ В XIX В.
Как известно, так называемый «человеческий фактор» весьма часто оказывается едва ли не решающим в любой сфере деятельности, где от конкретного исполнителя требуются профессионализм и самоотдача при выполнении служебных обязанностей. Архивное дело в этом смысле не является исключением. История его развития знает немало фактов, когда причиной утраты ценнейших письменных источников наряду со стихийными бедствиями, социальными потрясениями и вооруженными конфликтами, к сожалению, становились попустительство, безответственность и некомпетентность лиц, которым было доверено их хранение.
Во всех крупнейших исследованиях, посвященных отечественному архивному делу, данная проблема в той или иной степени затрагивалась не раз. Еще Д.Я. Самоквасов указывал на факты бесконтрольного (в том числе умышленного) уничтожения и продажи архивных документов в государственных учреждениях, многочисленные случаи подделок актов, дававших право на дворянские привилегии и многое другое [1]. Одну из причин «нестроения архивной службы в России» он видел в том, что «дело разбора, описания и уничтожения архивных материалов, хранящихся при канцеляриях действующих учреждений, зависит от низших канцелярских чиновников, часто лишенных всякого знакомства не только с современными требованиями архивоведения и рационального архивоведения в западноевропейском смысле, но и вообще с запросами исторической науки нашего времени» [2]. При этом крупнейшие отечественные архивные деятели Н.В. Калачов и Д.Я. Самоквасов активно настаивали на необходимости профессиональной подготовки архивистов в масштабах всей страны.
Вместе с тем в этой, казалось бы, ясной картине состояния архивного дела дореволюционной России есть ряд вопросов, до сих пор не получивших своего полноценного освещения. Так, например, все известные и ставшие уже хрестоматийными научные исследования и учебные пособия в этой области являются фактически историей столичных архивов. Собственно архивам российской провинции (без учета территорий Прибалтики, Белоруссии, Украины, Крыма, Кавказа и Средней Азии) в них посвящена едва ли десятая часть от общего объема изданий [3]. При этом авторы оперирует крайне малым количеством местных сведений и фактов.
В исследованиях, посвященных прошлому Чувашского края, проблемы деятельности местного чиновничества освещались неоднократно. Крупнейший специалист в области дореволюционной истории Чувашии В. Д. Димитриев в своем фундаментальном труде «История Чувашии XVIII века», исследуя систему управления краем, дал весьма развернутую характеристику царившим
здесь чиновничьим нравам [4]. Заметный вклад в изучение данной проблематики внесла Л.М. Гаврилова [5].
Вместе с тем роль служащих местных учреждений в столь специфической области, как архивное дело, еще никогда не освещалась. Цель настоящей статьи -в определенной степени восполнить этот пробел и на основе местных архивных источников проследить отдельные аспекты деятельности чиновников провинциальных государственных учреждений в архивной сфере. Представляется, что в комплексе с ранее опубликованными материалами это позволит глубже осмыслить региональные особенности истории отечественного архивного дела.
Некий собирательный образ дореволюционного служащего архива можно составить на основе многочисленных свидетельств из произведений художественной литературы, мемуарных, эпистолярных и других источников. Особенно ценны наблюдения людей, тесно соприкасавшихся в своей деятельности с этой категорией чиновников. Так, известный русский библиограф и библиофил В.М. Ундольский в 1855 г. писал академику П.С. Билярскому: «Жизнь обыкновенного архивного чина бесцветна и, если угодно, бесцельна, но зато тихо и спокойно. Меньше известности, меньше столкновений, а ему меньше горя» [6]. Столь же критичен и выдающийся отечественный архивист Н.В. Калачов, отмечавший, что в местные архивы назначались люди «нарочно самые старые, едва не выжившие из ума и потому неспособные быть в чем-либо полезными в самом учреждении, где они служат» [7].
Кто же реально «вершил судьбы» архивов в государственных учреждениях на территории современной Чувашской Республики в рассматриваемые хронологические рамки?
Прежде всего необходимо отметить, что в XIX в. управление краем складывалось весьма непросто. Так, период с 1800 по 1831 гг. в Казанской губернии получил название «время административных беспорядков». В эти годы состоялось отрешение от должности трех губернаторов - П.П. Пущина в 1800 г., Б.А. Мансурова в 1804 г., И. А. Толстого в 1820 г. Еще один - Н.Я. Скарятин -был отдан под суд в 1880 г. [8].
Скандально известной на всю Россию стала ревизия Казанской губернии 1819-1820 гг., произведенная сенаторами С.С. Кушниковым и П. Л. Санти. Ими «были вскрыты факты злоупотреблений должностных лиц всех звеньев местного управления, беспорядок в ведении дел, нарушения финансовой отчетности, прямые служебные преступления» [9]. Под следствием оказалось 822 государственных служащих, из которых «321 человек (24,6 %) относились непосредственно к чиновникам и служащим губернских и уездных учреждений» [10]. Весьма показательна оценка, данная губернии в 1830 г. исправляющим должность начальника I отделения V округа Корпуса жандармов капитаном Ивановым: «Казанская губерния так несчастлива чиновниками, которые думают не о пользе службы, но как бы извлечь свои выгоды» [11].
Еще более убийственная характеристика местным чиновничьим нравам содержится в высказывании его современника, уроженца Цивильского уезда Ка-
занской губернии, историка Н.С. Арцыбышева: «Набольший от утра до вечера играет в карты, блюститель правды по три раза в день пьян и пропускает все не читавши, прочие сидят для симметрии, а душевредник-письмоводитель держит руку на пояснице и пачкает, что в голову пришло, зная безответственность пустозвонов» [12].
Увы, подобное отношение к службе болезненно отражалось и на сохранности архивных документов. Дошедшие до нас письменные источники весьма наглядно демонстрируют это.
14 февраля 1839 г. вступивший в должность Чебоксарского городского головы Егор Веретенников направил в адрес местного сиротского суда «предложение», в котором указывалось: «Сего февраля 7-го дня вступил я по выбору здешнего градского общества на должность градского главы, и при том по оному сиродскому (здесь и далее сохранена орфография оригинала. - В. Т.) суду заметил, что в оном нет законами положенного протоколиста из чиновников, но допущен к таковой должности членами онаго писец из мещан здешнего города Чебоксар Федор Распопин, которой весма мало занимается течением дел по оному присудствию, да притом от безпечности своей часто и совсем не является к возложенным на него обязанностям, от чего по моему усмотрению во оном сиродском суде писменные дела и документы разложены по столу, на окошке, в шкафе и прочих местах без порядку, даже некоторые не подшиты в собрания как должно, и быть может от таковой небрежности есть по них запустение с утратою документов притом же, как видно, и описи тем делам по сиродскому суду совсем не имеется; почему усмотрев я таковой безпорядок в производстве дел за необходимо нужное для себя почитаю предложить сим оному сиродскому суду, во первых: употребить возможные средства на отыскание вместо писца Распо-пина законами положенного из чиновников протоколиста, во фторых: пригласить к себе в пособие по обязанности бывшего градского голову Дмитрия Киселева и общими с ним действиями собрать дела прежних течениев погодно, со всеми документами к ним принадлежащими, в третьих: зделать оным подробную опись, с пояснением в особой графе для видимости к будущим действиям, почему которые из дел остаются нерешенными или решенные остались неис-полнены по каким причинам, и, наконец, в четвертых: впредь до отыскания надлежащего протоколиста все по оному сиродскому суду дела иметь присудствую-щим оного с подписанною всеми ими описью под своим надзором, и о всем прочем, что до благоустройства дел принадлежит прошу учинить распоряжение» [13].
По инстанциям пошли соответствующие указания. Однако по мере того, как чиновничья машина набирала обороты, дело стало приобретать характер типичной волокиты. Выяснилось, что у чебоксарского мещанина Ф. Распопина «ничего на ответственности не было, а был допущен к занятию сему партикулярно без обязательства; вновь же вступившие присутствующие на текущее трехлетие должны по силе 2-го тома учреждений губернских 77-й и 208 статей представить к начальнику губернии за общим с бывшими подписом ведомости, в каком виде дела переходют от прежних к новым членам, без чего и не должны те бывшие члены отлучатся от мест своего служения; сверх сего и за
многие прошедшие годы по 16-е Марта 1835-го года дела по сему присутствию не зданы бывшим писмоводителем Яковом Клюевым»[14].
Рассудив таким образом, члены Чебоксарского городского сиротского суда 20 мая 1839 г. сочли необходимым «донести Казанскому губернскому правлению рапортом и покорнейше просить оное дабы учинило свое начальственное распоряжение о побуждении бывшего градского голову Киселева и выбывших минувшего трехлетия продолжавших служение с Киселевым, ратманов Сергея Щербакова, Николая Оплавина и Градского Старосту Льва Войлошникова, равно и бывшего писмоводителя Клюева к здаче дел по описи от первых нынешним присутствующим, а последним в городовой архив» [15].
Таковое распоряжение последовало 22 июня 1839 г. Причем бывшие члены городского сиротского суда и письмоводитель Клюев были предупреждены
о том, «что все они за дальнейшее уклонение от сдачи дел подвергнутся строгой ответственности по законам» [16].
Однако Яков Клюев в своем рапорте суду пояснил, что ему было предписано привести в порядок дела городской думы и суда лишь с 1831 по 1835 г. Это поручение он выполнил, а «как архивы сиротского суда и решеных прежде [...] дел [...] никаких, никогда и ни от кого не принимал», то и обязанным приводить архив суда в порядок себя не считает [17]. Тут всплыла фигура отставного унтер-офицера писца Сазанова, который якобы и должен был отвечать за своевременную передачу судебных дел в архив. Но выяснилось, что о его принятии «в сей суд и о вручении ему в заведывание производящихся дел по суду никакого журнального постановления не имеется», и вся ответственность все же лежит на канцелярских чинах и служителях [18]. Оказалось, что и общественного приговора о принятии купца Я.С.Клюева на должность письмоводителя также не имеется [19]! Более того, Клюев действительно не принимал никаких дел у своего предшественника Ивана Иконникова, который экстренным образом был взят под стражу и по решению военно-судной комиссии отправлен на военную службу. Сам же Иконников тоже не проводил прием дел, так как занимавший до него должность письмоводителя купец Павел Смирнов внезапно умер [20].
Разбирательство закончилось тем, что вся ответственность была возложена на Я. Клюева, «который в свое время начальству о безпорядках не доносил и избавления от здачи до распоряжения начальства настояниев своих не делал, быв производителем дел» [21]. 27 июля 1839 г. бывшие члены сиротского суда дали Чебоксарскому городническому правлению подписку о том, что они обязуются выполнить указ губернского правления о сдаче дел в архив [22]. Правда, за какие годы в документе не указывалось. Практически ровно через год - 12 июля 1840 г. - архивариус городских присутственных мест Петр Рукавишников и Яков Клюев доложили сиротскому суду о приеме-сдаче его документов в количестве 46 дел за 1831 - 1835 гг., т.е. за период службы незадачливого бывшего письмоводителя [23].
Члены суда, ожидавшие приведения в порядок всех документов, в том числе и до 1831 г., были явно не готовы к такому повороту событий. В этой ситуации им ничего не оставалось, как очередной раз обратиться в городническое правление с просьбой о принуждении Клюева под подписку выполнить и всю остальную работу «без всякого уклонения» [24]. Правление, однако, стало на сторону последнего [25]. В конфликт вмешался уездный стряпчий [26]. Дело стало обрастать новой перепиской. Лишь подлежащие к сдаче в архив документы никто приводить в порядок не торопился.
Понадобилось еще более пяти лет для того, чтобы поставить в этой истории точку. В общей сложности 321 дело за период с 1812 по 1841 г. [27] было приведено в порядок в мае 1844 г. избранными в то время членами Чебоксарского магистрата, но еще два с половиной года они препирались между собой, кому из них сдавать документы в архив [28]. Сия миссия была выполнена ратманом городового магистрата Иваном Винокуровым 14 ноября 1846 г. [29].
Практически одновременно с этой произошла еще одна история, связанная с архивом Чебоксарской городской думы. 18 марта 1838 г. чебоксарский городничий уведомил Казанское губернское правление о том, что бывшим «градскою головою купцом 3-й гильдии Винокуровым хранившиеся в архиве оной думы решенные дела в известность с учинением описи не приведены, и вместо его вновь поступившему купцу Киселеву не сданы». Указом из Казанского губернского правления городской думе от 23 апреля 1838 г. было предписано «приказать кому следует все те дела чрез опись привести в известность, и за точным выполнением сего велеть наблюсти секретарю оной думы, и по выполнении правлению донести» [30].
Однако на данное указание дума никак не отреагировала. Правление вынуждено было 24 октября 1838 г. вновь напомнить ей об этом и дать указание чебоксарскому уездному стряпчему проконтролировать исполнение документа [31].
Тут и выявилась причина замешательства думы, своевременно не ответившей на предписание губернского начальства. По запросу стряпчего Веретенникова [32] она вынуждена была признать, что «по значительности хранящихся в архиве дел, расстроенных прежде бывшими членами и их правителями в скором времени окончить их приведением в должный порядок еще не может» [33]. В результате нового запроса стряпчего, последовавшего 25 февраля 1839 г. [34], выяснилось, что таких дел накопилось аж за 45 лет - с 1786 по 1831 г. [35]. Впрочем, дума обещала исправить положение уже к 1 мая 1839 г. Для разбора архива и составления описи были даже привлечены ее бывшие члены - гласные Иван Кулаков, Петр Свешников и Григорий Геронтьев, а также бывший городской голова Дмитрий Киселев - виновные, по мнению думы, в сложившейся ситуации» [36].
Наконец 2 мая 1839 г. Чебоксарская городская дума обратилась в магистрат с просьбой о принятии на хранение своих документов за 1786-1831 гг. На заседании 8 мая того же года магистрат вынес следующее определение: «Как сдача градскою думою в архив магистрата дел и документов должна происхо-
дить за сорок пять лет, то сообщение сие думы объявить архивариусу магистрата, мещанину Рукавишникову с подпискою, и с тем притом, чтобы он ныне же приступил к приему в архив магистрата дел и документов в той градской думе от бывших во оной членов по описи с распискою и в надлежащей исправности под наблюдением за сим г. секретаря сего магистрата Николая Ильина, коему в помощь для разсмотрения исправности тех дел придать исправляющего должность столоначальника Михаила Геронтьева, и вместе им троим о сем объявить (и объявлено). А к сведению и оную градскую думу о распоряжении сем уведомить (и уведомляется) сим сообщением» [37].
Неожиданно состав комиссии по приему дел вызвал у городской думы возражения. Причиной недоразумения стала фигура исполняющего обязанности столоначальника М. Геронтьева, которого дума посчитала частным лицом, «необязанным присягой». Уведомляя об этом магистрат, она настаивала: «[...] Просить во время принятия архивариусом Рукавишниковым от бывших членов сей думы в архив дел и документов под наблюдением г. секретаря устранить от рассматривания их мещанского сына Михайлу Геронтьева, поелику члены думы по сим делам отчет давать в числе протчих и ему, Герон-тьеву, как частному человеку и не заслуживающему уважения, поставят себе за стыд и оскорбление, и уничижительность» [38]. Причем «если и за сим магистрат не уважит предположение думы, то оная вынужденною найдется просить о этом главного начальника губернии со изложением подробных по сему предмету обстоятельств».
Явно возмущенный таким подходом к делу и взявший под защиту своего служащего, магистрат парировал этот выпад следующим решением: «Определено: Как свода законов учреждений губернских 2-го тома по 71-й статье никакие оконченные дела не должны быть удерживаемы в канцелярии без сдачи в архив далее трех лет после их окончания напротиву сего (по неизвестной магистрату причине) оная дума приступает к сдаче дел и документов своих в архив вдруг за 45 лет, т.е. начиная с 1786-го по 1831-ый год, и по сему единственному случаю магистрат признал за нужное прикомандировать к таковой сдаче, требующей долговременных занятий секретаря своего с придачею ему, по новости его здесь служения, в помощь исправляющего по магистрату должность столоначальника мещанского сына Михайла Геронтьева, как человека в делах опытного и продолжающего по магистрату служения более 20-ти лет [...]» [39]. Подписавший этот документ ратман магистрата Василий Ефимов недвусмысленно намекал на нарушение действующих норм архивного законодательства должностными лицами думы и на возможные последствия в случае огласки этого дела.
Незаинтересованная в раздувании конфликта городская дума несколько смягчила тон во взаимоотношениях с магистратом [40], а он, в свою очередь, 13 июня 1839 г. объявил наконец архивариусу Петру Рукавишникову свое решение «о принятии в архив дел и документов» [41].
Еще более вопиющая история имела место в г.Алатырь Симбирской губернии. А началась она с события печального. Летом 1853 г. тяжело заболел, а затем и умер архивариус местных присутственных мест (уездного суда, уездного предводителя дворянства, городничего, земского исправника и стряпчего) Алатеевский. Исполнять его обязанности с 13 августа Алатырский уездный суд поручил своему писцу 2-го разряда И.И. Утехину, для чего ему были переданы ключи от архива и оставшиеся неисполненными запросы [42].
Очевидно, в связи с указанными обстоятельствами местный судебный орган просил Симбирское губернское правление отсрочить упорядочение дел в архиве. Однако из полученного 30 ноября указа следовало, «что губернское правление не может согласиться на отдаление времени к приведению в порядок архива до весны и предписывает изыскать способ и время немедленно приступить к тому по мере возможности» [43].
В ответ Алатырский уездный суд принимает решение приступить к делу с
1 декабря, «учредив для этого послеобеденное время» [44]. По-видимому, работа эта продвигалась медленно. Поэтому понадобилось еще одно, причем строжайшее, напоминание от губернских властей, которое и поступило в Алатырь 2 августа 1854 г. От уездных чиновников требовали объяснения причин «такой медленности» [45]. На это суд уверенно отрапортовал, «что хранящиеся в архиве сдешних присутственных мест дела уездного суда разобраны уже более половины и если не преведены в порядок, то эта медленность произошла от утраты бывшим архивариусом описей архива и заведенного им при помещении дел особого своего порядка, что весьма часто при отыскании дел приводит в затруднение, тем более что нет в настоящее время архивариуса» [46].
Однако и после этого мало что изменилось. Терпение симбирского начальства лопнуло в ноябре того же года. Очередной указ из губернского правления был как никогда строг: «Из дела сего видно, что о приведении в порядок архивных дел уездных присутственных мест происходит переписка с августа месяца 1853 года, и за всеми настояниями губернского правления остаются не приведенными в порядок архивные дела Буинского и Курмышского городнических правлений, Алатырского уездного и земского судов, а потому губернское правление определяет членам тех мест за непринятие должных мер к приведению в порядок архивных дел сделать строгое замечание и предписать привести архивы в порядок к 1 числу января 1855 г., предварив их, что если и за сим губернское правление не получит исполнительных по сему предмету донесений, то подвергнуть виновных в сем, как ослушников власти, строгому взысканию по закону» [47].
По счастью, желание поступить на службу архивариусом в уездный суд выразил отставной губернский секретарь Г.Д. Саврасов, имевший опыт канцелярской и архивной работы [48]. 4 октября 1854 г. он был допущен к исполнению обязанностей [49], однако уже 23 ноября просил об отставке по состоянию здоровья [50]. Вероятно, дело было не только в физической немощи претендента на должность. Гораздо большее значение имели условия, с которыми ему пришлось столкнуться. Сам суд признавал, что «определенно-
му же сим судом к своему архиву чиновнику всеми местами заведывать одному затруднительно, а при том и жалованье ему от сих мест никакого не производится, а от суда, по недостатку суммы, полагается ему жалованья по 2 рубли серебром в месяц, что составляет в год на ассигнации 84 рубли» [51].
Под различными предлогами судебное присутствие пыталось препятствовать уходу Саврасова, но 14 апреля 1855 г. указом из губернского присутствия он был уволен со службы [52]. Фактически все это время в архиве продолжал работать писец Утехин.
В течение всего этого периода уездный суд был избавлен от постоянного внимания со стороны симбирских властей. Но, как говорится, пришла беда, откуда не ждали. Члены суда стали замечать, что Утехин в ответ на запросы присутственных мест слишком часто («почти на каждый») объяснял невозможность выдачи справок отсутствием дел. Рассмотрев сложившуюся ситуацию на своем заседании 27 мая 1855 г., они вынуждены были признать: «Такое уведомление происходит единственно от невнимания его к своей обязанности, а как этому невниманию, несмотря на делаемые ему личные подтверждения, не предвидится исправления, по сему и приказали: Об этом записать в журнал, исправление должности архивариуса поручить писцу 2 разряда Зе-фирову, а за невнимание писцу 2 разряда Утехину сделать в присутствии суда замечание и на будущее время оное иметь в виду» [53]. Еще более определенно присутствие высказалось на следующем своем заседании, назвав леность незадачливого писца главной причиной сложившейся ситуации. Но и это оказалось еще не все. Члены присутствия, принимавшие участие в приеме Зефировым дел архива, «нашли в подполе, в сенях и за тесом к стене архива брошенные туда разные дела и бумаги в большом количестве» [54].
Обескураженное находкой, присутствие суда принимает решение: «Записать об этом в журнал, найденные брошенными в архиве под пол и за обшивку дела и бумаги поручить писцу Зефирову разобрать под наблюдением одного из членов Земского суда непременного заседателя Драницына, о командировании коего и сообщить земскому суду, и, составя оным опись, представить ее в присутствие; а как таковое небрежение писца Утехина в хранении дел не должно остатся без последствий, с каким он намерением их бросил те дела в сенях в подпол и за обшивку стены архивного строения, изломавши для сего в верху окошка подбойные к косякам доски, выдергав при том и у окошек железные скобы, устроенные для запора окошек особыми засовами, то представя ныне же об этом Симбирскому губернскому правлению, просить его распоряжения, а между тем писца Утехина впредь до разрешения содержать под арестом при городской полиции и губернскому правлению в представлении об этом донести» [55].
Когда все дела были разобраны и описаны, выяснилось, что их общее число составило 366 единиц хранения за 1797-1838 гг. [56]. Началось следствие, которое было поручено алатырскому городничему. Была найдена старая опись архива за 1800-1853 гг., составленная покойным архивариусом Алате-
евским, а также после проверки установлено, что и по новой описи, подготовленной Утехиным, не хватало 80 дел [57]. Оказалось, что вся работа по описанию архива выполнялась последним под наблюдением дворянского заседателя Милешина [58]. Вскрылась и еще одна неприятная история, связанная с вымогательством Утехиным денег у крестьянина Истратова и других лиц за «освобождение от рекрутства» [59]. Утехин вины своей не признавал, а следствие, обрастая новыми фактами, все больше заходило в тупик. Прямых улик против него не было. Вспомнили об ужасных условиях хранения документов архива до строительства нового здания [60]. Никто не мог толком припомнить какие из них сгнили от сырости и т.д. Наконец 31 января 1856 г. Утехин обратился в уездный суд с просьбой «сделать распоряжение об увольнении его в отставку», а 29 февраля указом из губернского правления он был освобожден от занимаемой должности. Правда тем же указом было предписано сделать в его аттестате запись о нахождении под судом по делу о взятке, хотя за недоказанностью все обвинения с него и его подельника были сняты [61].
Следствие же о документах архива продолжалось до мая 1858 г. В ходе него предпринимались попытки выяснить роль в этом деле уездного судьи Самойлова, дворянских заседателей Микешина и Волкова, секретаря суда Кочер-гина [62]. Но ничего нового, кроме причастности к нему еще и писца 1-го разряда П. Неронова, так и не выявили.
Симбирская палата уголовного суда все же признала Утехина и Нероно-ва виновными в утрате архивных дел, за что они и были преданы суду. А точка в деле была поставлена указом из Симбирского губернского правления от 29 апреля 1858 г. О наказании виновных в нем не было ни слова. Приведем его текст полностью: «В губернском правлении слушали отношение Симбирской палаты Уголовного суда от 9 сего Апреля № 1263, коим, вследствие решения, утвержденного г. начальником губернии по делу о бывшем архивариусе Алатырских присутственных мест писце 2 раз. Иване Иванове Утехине и помощнике его писце 1 раз. Петре Неронове, преданных суду за утрату из архива разного рода дел и бумаг, просить сделать распоряжение, как о приведении в порядок архива Алатырских присутственных мест, так и об устранении на будущее время утрат из онаго дел и бумаг. Приказали: О содержании этого отношения палате Уголовного суда дав знать, алатырскому уездному суду предписать немедленно принять все средства к приведению в порядок архивных дел, а за архивариусом в отношении исправного хранения дел и бумаг иметь строгое наблюдение» [63].
Реакция Алатырского уездного суда была вялой: «Приказали: указ приобщить в собрание прочих, а архивариусу внушить имеемые у него на поручении дела хранить в надлежащей исправности» [64].
Вместе с тем, несмотря на столь вопиющие факты небрежения к своим обязанностям со стороны местных чиновников, нельзя не отметить и положительные стороны в деятельности губернских властей при осуществлении ими контрольных функций в сфере работы с документами. Весьма интересна в
этом смысле ревизия присутственных мест Чебоксар, Цивильска и Козьмо-демьянска, проведенная казанским губернатором Н.Я. Скарятиным в июне 1876 г. По ее итогам в адрес местных учреждений был направлен девятистраничный документ, отпечатанный типографским способом, в котором были обобщены результаты проверки и сделаны соответствующие предписания [65]. Показательно, что общему обозрению названных городов было уделено всего около одной страницы. Остальной текст свидетельствует о пристальном внимании начальника губернии к вопросам делопроизводства и архивного дела. Судя по содержанию, он лично и тщательным образом вникал во все детали. К чести уездных полицейских управлений и городских сиротских судов Чебоксар и Цивильска, их архивы были найдены «в порядке». Правда, в архиве сиротского суда Чебоксар не оказалось предусмотренного законодательством алфавита, а имелась лишь опись.
О том, что это был неформальный осмотр, свидетельствуют замечания в адрес сиротского суда Козьмодемьянска. Так, в документе записано: «Архив сиротского суда я не мог осмотреть, так как, по объяснению члена, дела архивные находятся почему-то соединенными с делами городской управы и где-то в особом помещении. Опись и алфавит делам хотя искали, но не нашли. Вследствие чего мною назначено привести в порядок архив к 1 сентября 1876 года».
В июне 1878 г. Н.Я. Скарятин вновь побывал с ревизией в Чебоксарах, Цивильске, Козьмодемьянске и Ядрине. На этот раз его замечания заняли 14 страниц отпечатанного типографским способом текста [66]. Как и в предыдущем случае, основная часть содержания документа посвящена вопросам организации делопроизводства и состояния архивов. Во всех городах последние были признаны им в порядке. Однако от внимания губернского начальства не ускользнули и недостатки в организации работы с документами. Особое неудовольствие проверяющего вызвала ситуация в сиротском суде Чебоксар, делопроизводство которого, по его мнению, находилось «в жалком состоянии». В связи с этим губернатор счел дальнейшую ревизию суда невозможной «без потери на то слишком многого и бесполезного времени» [67]. Очевидно, не случайно он даже не упоминает об архиве этого суда в своем обозрении.
Особого внимания заслуживает оценка Н.Я. Скарятиным служебной деятельности своих подчиненных в г.Ядрин, данная в ходе ревизии здешних присутственных мест. Отмечая в целом удовлетворительную постановку делопроизводства у пристава 1-го стана, главный чиновник губернии сделал весьма красноречивую оговорку: «Но нельзя не заметить, что пристав не имеет в этой важной части никакого понятия, так как на замечания о некоторых упущениях и пропусках в отметках в алфавитах, он не мог дать никакого объяснения, а отвечал за него его письмоводитель, который, как из всего видно, есть настоящий, так сказать, становой пристав, а г. Савин только носил
мундир станового пристава» [68]. После окончания ревизии последовала отставка нерадивого чиновника, правда, по его личному прошению.
Однако подобные строгости были скорее исключением, чем правилом. Во всяком случае аналогичных документов, исходивших от других начальников губернии, пока обнаружить не удалось. Да и судьба самого Н.Я. Скаря-тина, как уже отмечалось выше, оказалась весьма показательной [69].
В чем же причина столь откровенных безобразий в организации архивного дела, царивших в уездных учреждениях, почему требования закона о хранении государственных архивных материалов в целости и порядке, «чтобы ни одно дело не могло утратиться», по словам Д.Я. Самоквасова, оставались «мертвою буквою» [70]?
Представляется, что в основе рассмотренных в настоящей статье беспорядков лежали причины системного характера. Сам механизм государственного управления создавал почву для возникновения подобных фактов. В первую очередь это было вызвано отсутствием реального контроля со стороны непосредственных начальников архивных служащих и фактической безнаказанностью последних в случае совершения ими должностных правонарушений.
Так, крупнейший отечественный специалист в области истории государственных учреждений дореволюционной России Н.П. Ерошкин отмечал: «Из уголовных дел только 12,5 % всех приговоров кончалось полным обвинением. В остальных же случаях дело ограничивалось оставлением преступников «в подозрении» или «в сильном подозрении». Причину такого положения он видел прежде всего в обширном бумажном делопроизводстве, множестве ревизующих и апелляционных инстанций, а также запутанности самого судебного процесса [71].
Местная администрация чаще всего была вынуждена мириться с непрофессионализмом своих подчиненных. Низкий уровень доходов архивного чиновника, нередко с ненормированным рабочим днем и крайне плохими условиями труда, не способствовал престижности службы в архиве, что сильно ограничивало выбор лиц, желавших здесь работать. Именно поэтому случайные люди без должной подготовки и специальных знаний в архивах местных учреждений - явление вполне обычное для того времени.
Все это и создавало почву для различного рода нарушений и злоупотреблений в сфере работы с документами и часто становилось причиной их гибели.
Литература и источники
1. Самоквасов Д.Я. Архивное дело в России. М., 1902. Кн.1. С.119 - 122.
2. Там же. С.3.
3. Чернов А.В. История и организация архивного дела в СССР (Краткий очерк). М.: ГАУ НКВД СССР, 1940. 267 С. (См. с.: 29-31, 42-43, 46-47, 77-82); Маяковский И.Л. Очерки по истории архивного дела в СССР (Опыт систематического руководства). Ч. первая. История архивного дела в СССР до Октябрьской социалистической революции. М.: ГАУ НКВД СССР,
1941. - 343 С. (См. с.: 117-128, 190-191, 213-214, 217, 281-282, 285-289, 302-309, ); Самошенко В.Н. История архивного дела в дореволюционной России: Учеб. пособие для вузов по специальности «Историко-архивоведение». М.: Высшая школа, 1989. 215 С. (См. с.: 24-26, 40-41, 72, 95, 111-112, 135-138, 167-170).
4. Димитриев В.Д. История Чувашии XVIII века (до Крестьянской войны 1773-1775 годов). Чебоксары: Чуваш. гос. изд-во, 1959. С. 322-358.
5. Гаврилова Л.М. Чиновничество и духовенство Чувашии в XIX - начале XX в. // Вопросы истории Чувашии XIX - начала XX в. Чебоксары: ЧНИИ, 1988. С.4-20; Она же. Административная роль города Чебоксар в XVIII - первой половине XIX в. // Исследования по истории дореволюционной Чувашии. Чебоксары: ЧНИИ, 1989. С.17-34; Она же. Формирование органов управления и городского «самоуправления» в Чебоксарах в период капитализма // Исследования по истории дореволюционной Чувашии. Чебоксары: ЧНИИ, 1989. С.99-109.
6. Истрин В.М. Письма к академику П.С.Билярскому. Одесса, 1906. С.25.
7. Калачов Н.В. Архивы, их государственное значение, состав и устройство. СПб., 1877. С.4.
8. Корсакова В.Д. Список начальствующих лиц в городах теперешней Казанской губернии с 1553 до образования Казанской губернии в 1798 г., а также губернаторов, наместников, генерал-губернаторов и военных губернаторов управляющих Казанскою губерниею с 1708 года по 1908 г. включительно. Казань, 1908. С.16-17.
9. Хайрутдинов Р.Р. Итоги сенаторской ревизии Казанской губернии 1819-1820 гг. // Вопросы истории народов Поволжья и Приуралья. Чебоксары: Изд-во Чуваш. ун-та, 1997. С.158.
10. Там же. С.160.
11. Цит. по: Хайрутдинов Р.Р. Указ. соч. С.161.
12. Гусаров Ю.В. Цивильский затворник. Очерк жизни и творческой деятельности Н.С.Арцыбышева. Чебоксары: ЧГИГН, 2000. С.141.
13. Государственный исторический архив Чувашской Республики. (ГИА ЧР) Ф.102. Оп.1. Д. 356 а. Л.1-1 об.
14. Там же. Л.7 об.-8.
15. Там же. Л.9.
16. Там же. Л.11 об.
17. Там же. Л.13-13 об.
18. Там же. Л.14-14 об.
19. Там же. Л.16 об.
20. Там же. Л.17-17 об.
21. Там же. Л.20 об.
22. Там же. Л.26.
23. Там же. Л.29, 32-33.
24. Там же. Л.30 об.-31.
25. Там же. Л.36-36 об.
26. Там же. Л.39-41.
27. Там же. Л.92-104.
28. Там же. Л.73-89.
29. Там же. Л.91.
30. Там же. Ф.81. Оп.1. Д.1098. Л.1.
31. Там же. Л.3.
32. Там же. Л.4.
33. Там же. Л.5.
34. Там же. Л.8.
35. Там же. Л.9.
36. Там же. Л.10-13.
37. Там же. Д.1132. Л.99.
38. Там же. Л.100.
39. Там же. Л.101 об.-102.
40. Там же. Л.103-104.
41. Там же. Л.105-106.
42. Там же. Ф.88. Оп.1. Д.3189. Л.70.
43. Там же. Л.71-71 об.
44. Там же. Л.72.
45. Там же. Л.75.
46. Там же. Л.75 об.-76.
47. Там же. Л.77-78.
48. Там же. Л.73, 84-85.
49. Там же. Л.79-81.
50. Там же. Л.87.
51. Там же. Ф.123. Оп.1. Д.17. Л.6-6 об.
52. Там же. Ф.88. Оп.1. Д.3189. Л.89-90.
53. Там же. Л.91.
54. Там же. Л.92 об.
55. Там же. Л.92 об.-93.
56. Там же. Л.94-112 об.
57. Там же. Л.126 об.
58. Там же. Л.121.
59. Там же. Л.137-139.
60. Подробнее об этом см.: Ткаченко В.Г. Региональный аспект в организации архивного хранения документов в провинциальных государственных учреждениях XVIII - первой половины XIX вв. (на примере Чувашии) // Отечественные архивы. 2005. № 6. С.30-39.
61. ГИА ЧР. Ф.88. Оп.1. Д.3189. Л.141-142.
62. Там же. Л.149-151.
63. Там же. Л.153-153 об.
64. Там же. Л.154.
65. Там же. Ф.79. Оп.1. Д.49. Л.27-31.
66. Там же. Ф.81. Оп.1. Д.246. Л.28-35.
67. Там же. Л.31.
68. Там же. Ф.82. Оп.1. Д.246. Л.35.
69. Корсакова В.Д. Указ. соч. С.17.
70. Самоквасов Д.Я. Указ. соч.. С.3.
71. Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. Изд. 3-е, перераб. и доп. М.: Высшая школа, 1983. С.180.
ТКАЧЕНКО ВЛАДИМИР ГЛЕБОВИЧ родился в 1958 г. Окончил Московский государственный историко-архивный институт. Доцент кафедры источниковедения и архивоведения Чувашского государственного университета. Почетный архивист России. Область научных интересов - архивоведение, археография, документоведение, историческое краеведение. Автор четырех документальных изданий, одной книги, восьми научных статей.
