CC BY
37
Право
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 20183, № 3, с. 149-156
149
УДК 343.14
К ВОПРОСУ АКТУАЛЬНОСТИ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ПРОИЗВОДНЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ, В КОНТЕКСТЕ ОРГАНИЗАЦИОННО-ПРАВОВОГО МЕХАНИЗМА ОБЕСПЕЧЕНИЯ РЕЗУЛЬТАТОВ ОПЕРАТИВНО-РАЗЫСКНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В КАЧЕСТВЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ПО УГОЛОВНОМУ ДЕЛУ
(ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ АСПЕКТ)
© 2018 г. В.А. Середнев
Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского, Арзамас
naganov 1910@таП .т
Поступиаа е реСакцию 17.10.2017
Утверждается, что результаты оперативно-разыскной деятельности могут являться производными доказательствами по уголовному делу (показания «с чужих слов»). Проблема, по мнению автора, в том, что парадигма уголовного процесса не признает за результатами ОРД статуса доказательств. Причем она заключается не только в правовой сфере, но и в политической, выражающейся в тлетворном влиянии западной либеральной мысли на российское доказательственное право. Обосновывая свою позицию, автор вносит предложение о признании за результатами ОРД статуса производных доказательств в уголовном процессе.
Каючееые саоеа: уголовный процесс, либерализм, «права человека», «права гражданина», доказательства, показания «с чужих слов», результаты оперативно-разыскной деятельности.
Использование результатов оперативно-разыскной деятельности (далее - ОРД) в доказывании по уголовным делам в настоящее время не является проблемой в том смысле, что результаты ОРД в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством (ст. 89 УПК РФ) могут использоваться в доказывании по уголовному делу, если они соответствуют требованиям, предъявляемым к доказательствам. Результаты ОРД используются в уголовном процессе в следующих случаях:
1) в доказывании;
2) как поводы и основания в возбуждении уголовного дела;
3) для подготовки к проведению судебных и следственных действий;
4) для обеспечения уголовного судопроизводства.
Вопрос, касающийся использования «производных доказательств», а также и то, что должно являться производными доказательствами в уголовном процессе, считаем целесообразным рассмотреть в трех аспектах: в поаитическом, про-цессуааьно-праеоеом и в приСании резуаьтатам ОРД статуса произеоСных Соказатеаьсте.
Политический «срез» проблемы
Проблема «производных доказательств» заключается в том, что уголовно-процессуальная парадигма отказывается «признавать» за результатами ОРД статус «полноценных» доказа-
тельств. На наш взгляд, это связано не только и даже не столько с уголовно-процессуальной проблемой, сколько с политико-правовой.
Во-переых, дело в том, что современный уголовный процесс в России является матрицей западного либерального мировоззрения, а либеральная парадигма во всех общественных отношениях, в том числе и в уголовно-процессуальных, форму доказательства ставит выше ее содержания, заменяя формой морально-нравственный комплекс, считая его рудиментом в области права. Мы убеждены, что «основой уголовно-процессуального законодательства России являются идеи двух немецких идеалистов философии И. Канта и Г. Гегеля ...». [1, с. 47-48]. Мы считаем, что и ментальность русского человека несколько отличается (должна отличаться), например, от протестантской культуры западного общества. «Основные отличительные ментальные понятия от русского менталитета в том, что в протестантской культуре отдается приоритет не содержанию, а форме. Для русского духа характерна вера в содержание (в сущность), а не в форму, содержание всегда первостепенно, а форма вторична» [1, с. 47]. На наш взгляд, западная либеральная мысль не может «признать» то, что с помощью совести (внутреннего судилища человека, которое он должен рассматривать как внутренний долг перед обществом), нравственности (например, представления человека о добре и зле, чести, долге совести) возможно контролировать
действия людей и регулировать общественные отношения в какой-либо сфере деятельности, в том числе и в уголовно-процессуальной [2, с. 107-113].
Во-вторых, уже не один десяток лет западный либеральный мир вместе со спецслужбами США и других европейских (западных) стран усиленно насаждают в российском государстве чуждую ему идеологию, которая, по нашему убеждению, является антиподом идеологии «прав гражданина», а называется эта идеология «права человека» [3, с. 45-54], цель которой - уничтожение Российского государства. Мы не можем сказать, что именно сейчас идея «прав человека» отменяет идею «прав гражданина», но то, что она ее в какой-то степени «атакует», сказать вполне возможно. При этом будет резонным вопрос, а почему даже в названии Конвенции «О защите прав человека и основных свобод» [4], отсутствуют понятия свобод гражданина? Почему нет наличествующей связи между человеком и национальным государством, гражданином которого он является, именно эта связь преобразует человека в гражданина с правами и обязанностями, данными ему своим государством, в том числе и в области уголовно-процессуального законодательства, где также должны рассматриваться различные подходы к допустимости доказательств, в аспекте интересов государства. По какому такому праву «абстрактного человека», «всеобщих прав человека» иностранные государства могут вмешиваться в национальные интересы других стран, покушаясь на их суверенитет, когда они сами вправе выбирать для себя организационно-правовой механизм и технологии в области судопроизводства (да и всех других сторон социально-экономического состояния и развития государства). Ответ тривиально прост: по праву либеральной идеологии. Дело в том, что Запад в настоящее время навязывает всему остальному миру, в том числе и России, идею, что именно он является «нормативным критерием для оценки народов и культур всего мира...» [5, с. 499].
Одно из основных отличий «прав человека.» от «прав гражданина» более чем понятно: «права человека» связаны с либеральными свободами, т.е. свободой не «для» чего-либо, а свободой «от» чего-то (если убежденному либералу задать вопрос, для чего ему свобода, он не сможет ответить на этот вопрос, а на вопрос «от чего», вполне способен ответить), а конкретнее от любой групповой идентичности, вне зависимости от принадлежности лица к тому или иному государству. Например, женщина и мужчина, это тоже групповая идентичность, не зря же
в либеральных кругах сейчас остро поднимается вопрос об «освобождении человека» от такой групповой идентичности, как пол. Поскольку пол человека с точки зрения социологии является не врожденным признаком, а приобретенным (с точки зрения анатомии, конечно, врожденным), а если это так, то либералы настаивают на том, что человек может быть женщиной или мужчиной (некий «средний» пол) по своему желанию, а не в зависимости от анатомических признаков (отсюда все немыслимые парады ЛГБТ, указывающие на отмену групповой идентичности по половому признаку). И самое главное то, что «права гражданина» существуют конкретно в определенном государстве, и эти права определяет национальное государство. Кстати говоря, ранее народ России был освобожден сначала от такой групповой идентичности, как «теисты» и «атеисты», религия в Советской России была запрещена, а не очень давно - по историческим меркам - от такой групповой идентичности, как «национальность», которая юридически существовала и указывалась в паспорте граждан. Но это только начало, надо думать, что впереди у апологетов либеральной идеологии, как бы это ни показалось нелепо, стремление освободить человека и общество от гражданства, так как «гражданство» это тоже своего рода групповая идентичность, с вытекающими отсюда последствиями; за уничтожением гражданства последует уничтожение границ этого (этих) государств. Ну, а затем уже в «постмодерне» - освобождение «человека от самого человека», где ему на замену придут «фрики» и уродцы.
Исходя из сущности идеологии «прав человека» представляем свое определение данного феномена: «Права человека - это особая идеология либерального воззрения космополитизма, рассматривающая нормой правоотношений индивидуумов без всех форм групповой идентичности, в отрыве его (человека) от контекста гражданина и его прав, основанная на представлении о том, что судьбою человека, принадлежащего другому государству, может интересоваться не только то государство, к которому принадлежит человек, но и внешние по отношению к этому государству акторы1, при вмешательстве которых происходит наложение друг на друга двух моделей права: национального и права на защиту не гражданина, а человека» [6, с. 291].
В-третьих, в настоящее время такой термин, как «мондиализм», являющийся сугубо политическим, глубоко проник во все три существующие мировые политические идеологии (либерализм, фашизм, коммунизм). «Мондиализм.
К еопросу актуальности испоаьзоеания произеоСных Соказатеаьсте
151
предполагает в конечном итоге полное объединение всего человечества в едином государстве, под управлением единого Мирового Правительства. отмирание традиционных государств народов, рас, культур и религий и создание некоей новой особой "общечеловеческой цивилизации". Важно заметить при этом, что идеологической базой такой "общечеловеческой цивилизации" должна стать именно западная цивилизация, расцененная как наиболее эффективная и "прогрессивная" с ее либеральной идеологией и рыночной экономикой» [7, с. 338].
В-четеертых, например, такой автор, как Е.А. Федулина, рассуждая о либерально-западном подходе к оценке доказательств, пишет, что его «нельзя однозначно отождествлять ни с формальной теорией доказательств, господствующей во времена инквизиции, ни с подходом, ориентированным на свободную оценку доказательств... », что якобы «.в Королевстве Великобритания и сложился промежуточный вариант, вобравший в себя черты как формальной теории доказательств (что проявляется в меньшей степени), так и черты свободной оценки теории доказательств по внутреннему убеждению (в большей степени)» [8, с. 46-48]. По нашему же убеждению, в западной теории доказательств присутствует «не промежуточный вариант», а компонент, на который очень верно указывает профессор А.Г. Дугин: «Отныне индивидуальный субъект более не результат выбора, а некая общеобязательная данность. Человек освобождается от идентичности и принадлежности, идеология "прав человека" становится общепринятой (по меньшей мере в теории) и, фактически, общеобязательной. Так рождается проект "мирового Государства" и "мирового правительства" (глобализм). Глобализация тем самым есть не что иное, как. чистейшее проявление расистской идеологии» [5, с. 30, 55]. Россия это не Запад, это совсем иной менталитет, совсем иное понимание жизни. «.По каким законам живут русские люди в России? Эти законы, диктующие нам правила и порядок жизни народа, живут в национальной памяти, в научной терминологии они именуются юридическими обычаями, а в народной традиции -русским порядком, неписаными правилами жизни. Древнейшие русские юридические постановления и вся их внешняя обрядовая сторона складывались из коренных народных представлений» [9, с. 101-102].
В-пятых, «везде где европейцы сталкивались с "незападными" культурами, которые сохраняли традиционное общество и его уклад, они ставили однозначный диагноз - "варварство", "дикость", "неразвитость".» [5, с. 499].
Поэтому очевидно, что носители идеи «права и свободы человека» есть носители определенной, специфической идеологии, которая является агрессивной в культурном, интеллектуальном и, тем более, в идеологическом аспекте и отражает уверенность в том, что у всего человечества путь развития западного либерального образца, и другого пути развития не существует. «Этот демарш позволяет США утверждать неприкосновенность собственного суверенитета, считая при этом, что у них есть право по собственному желанию вмешиваться в дела всего остального мира - рискуя даже тем, что на них будут смотреть как на главный фактор растущего ожесточения в международных отношениях» [10, с. 75].
Процессуально-правовой «срез» проблемы
Существует проблема использования в уголовном процессе такой разновидности производных доказательств, как показания «с чужих слов», о чем свидетельствует и указывает на актуальность проблемы Федеральный закон от 2 марта 2016 года № 40-ФЗ « О внесении изменений в статью 281 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» [11]. Согласно процессуальному закону уже в ч. 1 ст. 281 УПК РФ разрешается оглашать показания потерпевшего и свидетеля, ранее данные при производстве предварительного расследования или судебного разбирательства с согласия сторон в случае неявки потерпевшего или свидетеля, даже за исключением случаев, предусмотренных частями второй и шестой данной уголовно-процессуальной нормы.
Отметим, что «англосаксонское доказательственное право существенно отличается от континентальной теории оценки доказательств, прежде всего тем, что содержит правила, которые определяют факты, которые могут или не могут подлежать доказыванию, способы доказывания этих фактов и бремя доказывания. В отечественном уголовно-процессуальном праве господствует точка зрения, согласно которой не только относимость, достоверность, сила и достаточность, но и допустимость доказательства оценивается по внутреннему убеждению (ст. 17, 18 УПК РФ). » [12, с. 5].
Например, Н.В. Галяшин указывает, что «основная опасность при использовании производных доказательств в уголовном судопроизводстве состоит в возможности существенного искажения и изменения, в том числе непреднамеренного, доказательственно значимой информации при ее опосредовании различными звеньями.» [12, с. 4].
Необходимо обратить внимание, как западная идеология маскирует доминирование формы над содержанием. «Доказательственное право Соединенного Королевства Великобритании. США, развиваясь на протяжении нескольких столетий, состоит из множества правил оценки доказательств. В состязательном англосаксонском уголовном процессе запрещается использовать в качестве доказательств показания, данные свидетелем до и вне судебного заседания.» [12, с. 8]. В данном высказывании отчетливо указывается на то, что в западно-либеральном мировоззрении на теорию доказательств форма стоит выше в ранге, чем само содержание доказательства, а именно: «.достоверным источником доказательства является не информация, известная индивидуально конкретному лицу, и не результаты расследования, а свидетельские показания, данные в открытом судебном заседании.» [12, с. 10]. Очень верно, на наш взгляд, замечает Н.В. Га-ляшин: «.мы подходим к допустимости производных доказательств не только с точки зрения требований к форме, но и зависимости от их содержания, т.е. фактов, которые могут быть с достаточной степенью надежности установлены с их помощью. допустимость доказательства сама по себе не гарантирует ни его достоверности, ни относимости» [12, с. 6]. С данным мнением мы полностью солидарны. Поэтому мы хотим указать и в то же время уточнить, что одним из требований, предъявляемым к доказательствам, является требование их проверяемости. Установления источников доказательства (т.е. носителей доказательственной информации) требует и ст. 87 УПК РФ. В связи с этим мы приводим точку зрения одного из известных философов ХХ столетия К.Р. Поппера, которую берем для себя за точку отсчета при исследовании такого феномена, как достоверность доказательств. «Фундаментальная ошибка философской теории первичных источников знания состоит в том, что она недостаточно ясно отличает вопрос об источниках от вопроса об истинности... В общем эти вопросы различны, и истинность некоторого утверждения или какой-то информации мы, как правило, устанавливаем не с помощью обращения к источнику или происхождению информации, а более прямым путем - посредством критической проверки самих утверждаемых фактов» [13, с. 49]. Поэтому «определяющую и решающую роль имеет процессуальная форма не получения доказательств, а их проверки.» [14, с. 94].
В свое время Н.Н. Розин указывал, что «не всякое доказательство в бытовом смысле может быть допущено и приято во внимание судом.
Допустимость доказательств обусловливается прежде всего их надежностью и безупречностью с внутренней психологической точки зрения. С другой стороны, допустимость доказательства может ограничиваться соображениями, лежащими вне процесса и заключающимися в оберегании государством различных интересов, представляющихся более важными, чем интерес допущения к делу того или иного доказательства» [15, с. 394, 395]. В высказывании Н.Н Рози-на заложена идея борьбы с преступностью, защиты интересов государства и граждан, проживающих в нем, которая выше и значительнее, чем форма любого доказательства. Судебная практика в настоящее время не отрицает использования производных доказательств в уголовных делах. «По мнению правоприменителя, производные доказательства должны использоваться только в случае, если подлинник документа, имеющего значение для дела, уничтожен или утерян.» [12, с. 57]. По мнению С.Б. Рос-синского, «сведения, составляющие материалы предварительного расследования, по своей гносеологической природе имеют точно производный характер, а их специфика заключается лишь в том, что промежуточным носителем при познании судом обстоятельств уголовного дела выступает не посторонний человек или объект материального мира, а следователь или дознаватель, ранее проводивший предварительное расследование» [16, с. 28-34], т.е. из этого следует, что в любом случае судья получит для изучения обстоятельств совершенного преступления уголовное дело с имеющимися в нем производными доказательствами. Соответственно производные доказательства - это такие доказательства, «которые отразили на себе устанавливаемые обстоятельства опосредованно, т.е. через какое-то другое доказательство или иной носитель информации, не вовлеченный в уголовный процесс, но который имел возможность (хотя бы теоретически) такого вовлечения» [17, с. 90-104]. Л.В. Головко отмечает: это не означает, что «производные доказательства -это доказательства «второго сорта» и что они не могут быть использованы при производстве по уголовному делу. Российское доказательственное право отрицает любую иерархию доказательств в духе теории формальных доказательств, в том числе и при их делении на первоначальные и производные.» [18, с. 459]. Очень точно, на наш взгляд, замечает в этом смысле О.Г. Леонтьева, когда указывает, что «примитивное решение о безоговорочном запрещении производных доказательств - безусловно, наихудший выход из положения.» [19, с. 34-38]. С ней солидарен Н.В. Галяшин, который указывает, что «категори-
К еопросу актуааьности испоаьзоеания произеоСных Соказатеаьсте
153
ческий запрет на использование показаний, полученных с чужих слов, в качестве доказательств может в ряде случаев лишить суд важных сведений, если их невозможно получить из первоисточника (например, в случае смерти очевидца происшествия).» [20, с. 2279-2283], на что указывает судебная практика [21].
В настоящее время в ходе судебного следствия имеет место, по просьбе сторон участвующих в процессе, а чаще всего по ходатайству стороны обвинения, оглашение судом рапортов, справок, актов, сводок, прослушивание телефонных переговоров, т.е. документов, которые являются способом закрепления результатов ОРД. В связи с этим Д.С. Кучерук пишет: «Стороны защиты должны иметь право на перекрестный допрос оперативных работников, непосредственно получивших информацию, используемую в качестве доказательства обвинения. Если источники и способы получения информации составляют охраняемую законом тайну, то должны быть созданы условия, обеспечивающие безопасность участников и сохранение тайны.» [22, с. 85].
Результаты ОРД как производные доказательства - показания с «чужих слов»
Теперь мы подошли к самому главному вопросу нашей работы: могут ли результаты ОРД являться «производными доказательствами» по уголовному делу? Если вести речь о правовом требовании достоверности доказательства, которое исходит из такого правового критерия допустимости доказательства, как надлежащий источник, то мы считаем, что в реальности сам источник информации при осуществлении ОРД, с точки зрения правового требования доказательства достоверности, является безразличным [23, с. 89]. Заметим, что с нами солидарны такие авторы, как А.Ю. Арефьев и К.Ю. Пантюхин [24, с. 19-21]. Источник получения информации объективно не связан с достоверностью самой информации, т.е. при получении информации необходимо исследовать саму информацию, проверять ее с помощью имеющихся оперативно-разыскных технологий, а также следственных действий. Соответственно организационно-правовой механизм обеспечения результатов ОРД в качестве доказательств должен содержать положения, дающие право на установление достоверности результатов ОРД, не выясняя всего ряда происхождения и получения результатов ОРД. В целях избегания нанесения урона институту конфиденциального сотрудничества следует использовать результаты ОРД в качестве доказательств по уголовному делу без рассекречивания
источника информации. ОСна из гааеных иСей, которая Соажна быть осущестеаена, ограничить происхожСение оператиено-разыскной информации не ретроспектиеным источником, а источником наСаежащего Соеерия, от которого буСут поаучены произеоСные Соказатеаьстеа.
Но следует заметить, что «с производными доказательствами, соотносимыми с показаниями с чужих слов, соотносятся только такие результаты ОРД, содержимое которых представляет собой сообщение, исходящее от человека и сохраненное на материальном носителе в любой форме, в том числе электронной» [12, с. 100], а также закрепленное в делах оперативного учета (ДОУ), являющихся формой закрепления результатов ОРД. Поэтому, на наш взгляд, очень верно замечено, что «с производными доказательствами. соотносятся иные документы, вещественные доказательства, результаты оперативно-разыскной деятельности, содержимое которых представляет собой текст. сообщения электронной почты, файлы. » [12, с. 101]. Поэтому мы убеждены, что «суд, принимая решение о допустимости производного доказательства, полученного со слов участника процесса или иного лица, должен учитывать не только его достоверность, но и. важность для дела в целом, условия и обстоятельства, при которых оно получено, причины, по которым первоисточник не может быть заслушан в ходе допроса в судебном заседании, степень доверия к источнику информации, а также создает ли отсутствие первоисточника существенное препятствие для оспаривания стороной производного доказательства.» [12, с. 103].
Если все-таки кто-то из теоретиков уголовного процесса считает, что уголовно-процессуальные формы являются гарантией получения достоверных доказательств и эти формы могут приблизить к истине по уголовному делу, и делает акцент на бесспорности процессуальной формы, то мы можем указать, что такое следственное действие, как «проверка показаний на месте», по нашему убеждению, имея определенный организационно-правовой механизм проведения, способствует фальсификации доказательств именно следователями (дознавателями) на стадии предварительного расследования [25, с. 17-19]. Потому что «процессуальная форма» доказательства - это «не истина в последней инстанции», а признание эффективного способа решения задач уголовного процесса путем определенного действия. То есть все следственные действия, имеющие место в уголовном судопроизводстве, ранее не были таковыми и не являлись механизмом получения доказательств, но в процессе признания их технологии эффективной для решения по-
ставленных задач перед уголовным процессом они были «зачислены» в ранг следственных действий и их стали называть процессуальными.
Примечание
1. Актор - действующий субъект (индивидуальный или коллективный); индивид, социальная группа, организация, институт, общность людей, совершающих действия, направленные на других; например, государство является главным политическим актором на поле политики и ведущим социальным актором в обществе.
Список литературы
1. Середнев В.А., Егутов А.В. Отрицательное воздействие западного либерального мировоззрения на уголовное судопроизводство России на примере протестантских воззрений И. Канта и Г. Гегеля // Отечественная юриспруденция. 2016. № 12 (14). С. 47-48.
2. Середнев В.А., Егутов А.В. Морально-нравственный аспект как альтернатива формально-правового требования (свойства) доказательств при использовании результатов оперативно-разыскной деятельности в уголовном процессе // Современные проблемы права глазами молодых ученых: Сборник статей участников Международной научно-практической конференции (7 апреля 2017 г.) / Науч. ред.: В.Ю. Толстолуцкий, А.И. Юматов, А.А. Стату-ев, В.А. Колосова; Арзамасский филиал ННГУ. Арзамас: Арзамасский филиал ННГУ, 2017. С. 107-113.
3. Середнев В.А. Идеология «прав и свобод человека» как вредоносный фактор для русской культуры и российского государства // Экономика, социология и право: журнал научных публикаций. № 10 (октябрь) / Науч.-инф. издат. центр «Институт стратегических исследований». М., 2016. С. 45-54.
4. «Конвенция о защите прав человека и основных свобод» (заключена в г. Риме 04.11.1950) (с изм. от 13.05.2004) (вместе с «Протоколом [№ 11» (Подписан в г. Париже 20.03.1952), «Протоколом № 4 об обеспечении некоторых прав и свобод помимо тех, которые уже включены в Конвенцию и первый Протокол к ней» (Подписан в г. Страсбурге 16.09.1963), «Протоколом № 7» (Подписан в г. Страсбурге 22.11.1984)).
5. Дугин А.Г. Четвертый путь. Введение в Четвертую Политичекую Теорию. М.: Академический проект, 2014. 683 с.
6. Середнев В.А. О необходимости денонсации культурно-аксиологического расизма в отношении России, на примере понятия «прав человека» (этносоцио-логический аспект с позиции философии консервативного традиционализма) // Прорывные научные исследования: проблемы, закономерности, перспективы: Сборник статей VIII Международной научно-практической конференции / Под общ. ред. Г.Ю. Гуляева. Пенза: Наука и Просвещение, 2017. С. 288-296.
7. Дугин А.Г. Конспирология (наука о заговорах, секретных обществах и тайной войне). М.: РОФ «Евразия», 2005. 624 с.
8. Федулина Е.А. Англосаксонская теория доказательств: исторический подход к оценке // История государства и права. 2011. № 19. С. 46-48.
9. Миронова Т.Л. Броня генетической памяти. М.: Алгоритм, 2014. 352 с.
10. Ален де Бенуа. Карл Шмитт сегодня / Пер. с фр. Институт общегуманитарных исследований, 2014. 192 с.
11. Федеральный закон «О внесении изменений в статью 281 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» от 02.03.2016 г. № 40-ФЗ (последняя редакция) // СПС «КонсультантПлюс».
12. Галяшин Н.В. Показания с «чужих слов» как производные доказательства в уголовном процессе: Монография. М.: Проспект, 2017. 176 с.
13. Поппер К.Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания / Пер. с англ. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2008. 638 с.
14. Середнев В.А. Теоретические проблемы взаимосвязи оперативно-розыскной и уголовно-процессуальной деятельности // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2013. № 2 (24). С. 94.
15. Розин Н.Н. Уголовное судопроизводство. Пг., 1916. 547 с.
16. Россинский С.Б. Судебные действия как средства познания обстоятельств уголовного дела // Российский судья. 2014. № 12. С. 28-34.
17. Громов Н.А., Курушин С.А., Полунин С.А. Об использовании результатов оперативно-розыскной деятельности в доказывании по уголовным делам // Право и политика. М.: Nota Bene, 2006. № 3. С. 90-104.
18. Арутюнян А.А., Брусницын Л.В., Васильев О.Л. и др. Курс уголовного процесса / Под ред. Л.В. Головко. М.: Статут, 2016. 1278 с.
19. Леонтьева О.Г. Способы доказывания с участием свидетелей, которые обычно не допускаются // Адвокатская практика. 2013. № 6. С. 34-38.
20. Галяшин Н.В. Процедура использования свидетельских показаний в Уставе уголовного судопроизводства Российской империи и производные доказательства в современном уголовно-процессуальном праве // Актуальные проблемы российского права. 2014. № 10. С. 2279-2283.
21. Кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 2 сентября 2008 года по делу № 52-008-3 // СПС «КонсультантПлюс».
22. Кучерук Д.С. Использование результатов оперативно-розыскной деятельности в доказывании по уголовным делам о взяточничестве: Дис ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2011. С. 85.
23. Середнев В.А. Использование в оперативно-розыскной деятельности в интересах уголовного процесса знаний лиц, обладающих гиперфизическими способностями (философско-психологичский аспект) // Записки ученого. 2015. № 3. С. 89.
24. Арефьев А.Ю., Пантюхин К.Ю. Содействие граждан и экономическая преступность: некоторые проблемы // Актуальные проблемы борьбы с преступлениями и иными правонарушениями: Сборник материалов Международной научно-практической конференции (г. Барнаул, 10 апреля 2011 года). Барнаул: Барнаульский юридический институт МВД России, 2011. С. 19-21.
25. Середнев В.А. Проверка показаний на месте как возможный способ фальсификации доказательств // Адвокатская практика. 2012. № 6. С. 17-19.
K eonpocy aKmycmbHocmu ucnonwoeaHm npou3eodHux doKa3amenbcme
155
ON THE ISSUE OF THE USE OF DERIVATIVE EVIDENCE IN THE CRIMINAL PROCEDURE IN THE CONTEXT OF THE ORGANIZATIONAL AND LEGAL MECHANISM FOR PROVIDING THE STATUS OF EVIDENCE FOR A CRIMINAL CASE TO THE RESULTS OF INVESTIGATION AND SEARCH OPERATIONS (POLITICAL AND LEGAL ASPECT)
V.A. Serednev
The author argues that the results of investigation and search operations may be considered derivative evidence in the criminal case (testimony «from other people's words»). According to the author, the problem that the paradigm of the criminal process does not recognize the status of evidence for the results of investigation and search operations is not only legal, but also political: it is the result of pernicious influence of Western liberal thought on Russian evidence law. In support of his position, the author proposes to recognize the status of derivative evidence in the criminal procedure for the results of investigation and search operations.
Keywords: criminal process, liberalism, «human rights», «citizen's rights», evidence, testimonies «from other people's words», results of investigation and search operations.
References
1. Serednev V.A., Egutov A.V. Otricatel'noe vozdejstvie zapadnogo liberal'nogo mirovozzreniya na ugolovnoe sudoproizvodstvo Rossii na primere protes-tantskih vozzrenij I. Kanta i G. Gegelya // Otechestvennaya yurisprudenciya. 2016. № 12 (14). S. 47-48.
2. Serednev V.A., Egutov A.V. Moral'no-nravstvennyj aspekt kak alternativa formal'no-pravovogo trebovaniya (svojstva) dokazatel'stv pri ispol'zovanii rezul'tatov operativno-razysknoj deyatel'nosti v ugolovnom processe // Sovremennye problemy prava glazami molodyh uchenyh: Sbornik statej uchastnikov Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii (7 aprelya 2017 g.) / Nauch. red.: V.Yu. Tolstoluckij, A.I. Yumatov, A.A. Statuev, V.A. Kolosova; Arzamasskij filial NNGU. Arzamas: Arzamasskij filial NNGU, 2017. S. 107-113.
3. Serednev V.A. Ideologiya «prav i svobod che-loveka» kak vredonosnyj faktor dlya russkoj kul'tury i rossijskogo gosudarstva // Ehkonomika, sociologiya i pravo: zhurnal nauchnyh publikacij. № 10 (oktyabr') / Nauch.-inf. izdat. centr «Institut strategicheskih issledova-nij». M., 2016. S. 45-54.
4. «Konvenciya o zashchite prav cheloveka i osnov-nyh svobod» (zaklyuchena v g. Rime 04.11.1950) (s izm. ot 13.05.2004) (vmeste s «Protokolom [N 1]» (Podpisan v g. Parizhe 20.03.1952), «Protokolom N 4 ob obespechenii nekotoryh prav i svobod pomimo tekh, kotorye uzhe vklyucheny v Konvenciyu i pervyj Protokol k nej» (Podpisan v g. Strasburge 16.09.1963), «Protokolom N 7» (Podpisan v g. Strasburge 22.11.1984)).
5. Dugin A.G. Chetvertyj put'. Vvedenie v Chet-vertuyu Politicheskuyu Teoriyu. M.: Akademicheskij proekt, 2014. 683 s.
6. Serednev V.A. O neobhodimosti denonsacii kul'tur-no-aksiologicheskogo rasizma v otnoshenii Rossii, na primere ponyatiya «prav cheloveka» (ehtnosociologi-cheskij aspekt s pozicii filosofii konservativnogo tradicio-nalizma) // Proryvnye nauchnye issledovaniya: problemy, zakonomernosti, perspektivy: Sbornik statej VIII Mezh-dunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii / Pod obshch.red. G.Yu. Gulyaeva. Penza: Nauka i Prosvesh-chenie, 2017. S. 288-296.
7. Dugin A.G. Konspirologiya (nauka o zagovorah, sekretnyh obshchestvah i tajnoj vojne). M.: ROF «Evra-ziya», 2005. 624 s.
8. Fedulina E.A. Anglosaksonskaya teoriya dokaza-tel'stv: istoricheskij podhod k ocenke // Istoriya gosu-darstva i prava. 2011. № 19. S. 46-48.
9. Mironova T.L. Bronya geneticheskoj pamyati. M.: Algoritm, 2014. 352 s.
10. Alen de Benua. Karl Shmitt segodnya / Per. s fr. Institut obshchegumanitarnyh issledovanij, 2014. 192 s.
11. Federal'nyj zakon «O vnesenii izmenenij v stat'yu 281 Ugolovno-processual'nogo kodeksa Rossijskoj Fede-racii» ot 02.03.2016 g. № 40-FZ (poslednyaya redakciya) // SPS «Konsul'tantPlyus».
12. Galyashin N.V. Pokazaniya s «chuzhih slov» kak proizvodnye dokazatel'stva v ugolovnom processe: Mono-grafiya. M.: Prospekt, 2017. 176 s.
13. Popper K.R. Predpolozheniya i oproverzheniya: Rost nauchnogo znaniya / Per. s angl. M.: AST: AST MOSKVA, 2008. 638 s.
14. Serednev V.A. Teoreticheskie problemy vzaimos-vyazi operativno-rozysknoj i ugolovno-processual'noj deyatel'nosti // Yuridicheskaya nauka i pravoohrani-tel'naya praktika. 2013. № 2 (24). S. 94.
15. Rozin N.N. Ugolovnoe sudoproizvodstvo. Pg., 1916. 547 s.
16. Rossinskij S.B. Sudebnye dejstviya kak sredstva poznaniya obstoyatel'stv ugolovnogo dela // Rossijskij sud'ya. 2014. № 12. S. 28-34.
17. Gromov N.A., Kurushin S.A., Polunin S.A. Ob is-pol'zovanii rezul'tatov operativno-rozysknoj deyatel'nosti v dokazyvanii po ugolovnym delam // Pravo i politika. M.: Nota Bene, 2006. № 3. S. 90-104.
18. Arutyunyan A.A., Brusnicyn L.V., Vasil'ev O.L. i dr. Kurs ugolovnogo processa / Pod red. L.V. Golovko. M.: Statut, 2016. 1278 s.
19. Leont'eva O.G. Sposoby dokazyvaniya s uchas-tiem svidetelej, kotorye obychno ne dopuskayutsya // Advokatskaya praktika. 2013. № 6. S. 34-38.
20. Galyashin N.V. Procedura ispol'zovaniya svide-tel'skih pokazanij v Ustave ugolovnogo sudoproizvodstva Rossijskoj imperii i proizvodnye dokazatel'stva v sovre-mennom ugolovno-processual'nom prave // Aktual'nye problemy rossijskogo prava. 2014. № 10. S. 2279-2283.
21. Kassacionnoe opredelenie Sudebnoj kollegii po ugolovnym delam Verhovnogo Suda RF ot 2 sentyabrya 2008 goda po delu № 52-008-3 // SPS «Konsul'tantPlyus».
22. Kucheruk D.S. Ispol'zovanie rezul'tatov operativ-no-rozysknoj deyatel'nosti v dokazyvanii po ugolovnym
delam o vzyatochnichestve: Dis ... kand. yurid. nauk. N. Novgorod, 2011. S. 85.
23. Serednev V.A. Ispol'zovanie v operativno-rozysknoj deyatel'nosti v interesah ugolovnogo processa znanij lic, obladayushchih giperfizicheskimi sposobnos-tyami (filosofsko-psihologichskij aspekt) // Zapiski uche-nogo. 2015. № 3. S. 89.
24. Arefev A.Yu., Pantyuhin K.Yu. Sodejstvie grazh-dan i ehkonomicheskaya prestupnost': nekotorye problemy
// Aktual'nye problemy bor'by s prestupleniyami i inymi pravonarusheniyami: Sbornik materialov Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii (g. Barnaul, 10 aprelya 2011 goda). Barnaul: Barnaul'skij yuridicheskij institut MVD Rossii, 2011. S. 19-21.
25. Serednev V.A. Proverka pokazanij na meste kak vozmozhnyj sposob fal'sifikacii dokazatel'stv // Advokatskaya praktika. 2012. № 6. S. 1719.
