CC BY
70
УДК 811.161.1
К ВЕРБАЛИЗАЦИИ СОДЕРЖАНИЯ КОНЦЕПТА «СКУКА» В РУССКОМ ЯЗЫКЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ И ПИСЕМ А.П.ЧЕХОВА)
Г.Е. Маханова
С опорой на понятие «точка зрения» рассматривается один из концептов русской концептосферы, выявляются два принципа репрезентации пропозиционного содержания, представленного вербальными и невербальными средствами. Ключевые слова: концепт, точка зрения, средства репрезентации.
Представление о целостном облике человека в лингво-антропологических исследованиях базируется на описании различных грамматико-семантических параметров проявления человека в языке (см. работы Ю. Д. Апресян, Н. Д. Арутюновой, Г. А. Золотовой, А. А. Уфимцевой, М. П. Одинцовой, Н. А. Седовой и др.), а также на семантической интерпретации концептосоставляющих компонентов нерасторжимых начал: видимого, осязаемого и невидимого, неосязаемого (Е. В. Урысон), физического (материального) и духовного (идеального), эмоционального и интеллектуального (Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев), которые в концепции Ю.С.Степанова обозначены как дихотомия внешнего и внутреннего в человеке [20, с.698].
Что же касается изучения сферы «человека внутреннего» (а «Скука» одной гранью концепта представлена эмоциональным состоянием), то выявленная двуплановость природы эмоционально-психических состояний -непосредственно ненаблюдаемых, личностных, скрытых от посторонних глаз и в то же время имеющих отражение во внешней реальности - предопределяет два возможных пути в языковой концептуализации внутренних состояний: как сообщение самого чувствующего субъекта о своем переживании и как суждение стороннего наблюдателя, его предположение о наличии определенного состояния у другого лица. Это подтверждается наблюдениями над языковым материалом:
1) Сейчас я сижу в скучнейшем номере и собираюсь переписывать начисто конченный рассказ. Скучаю. Скука усугубляется сознанием безденежья и неизвестности. Когда выеду, не знаю... (Ф. О. Шехтелю, 11(12) марта 1887г.);
2) "Почему она не гонит его от себя?" - возмущался я, хотя было очевидно, что она скучала с ним (Рассказ неизвестного человека); Ее выражение, походка, платье, прическа говорили ему, что она из порядочного общества, замужем, в Ялте в первый раз и одна, что ей скучно здесь... (Дама с собачкой).
Эти два подхода по отношению к сообщаемому о состояниях «закрытых», эмоционально-личностных в коммуникативной грамматике Г.А.Золотовой обозначены как внешняя (извне) и внутренняя (изнутри) точки зрения, маркирующие признак внешней выявленности состояния [11, с.192-193].
Применяемое в лингвистике понятие точки зрения берет свое начало в литературоведении, где оно функционирует как композиционный прием художественной организации текста, дифференцирующий характер авторского повествования. Так, созданная Б.А.Успенским концепция точек зрения к анализу структуры художественного текста имеет как литературоведческую, так и собственно лингвистическую ценность, и может быть применена в методике раскрытия многомерного смыслового комплекса концепта «Скука», описываемого нами на художественном материале.
Среди рассмотрения способов проявления точек зрения в различных планах, которые условно обозначены Б.А.Успенским как«план оценки», «планом фразеологии», «планом пространственно-временной характеристики», для нас представляет интерес прежде всего«план психологии», на фоне которого наиболее четко противопоставлены два принципа описания поведения человека: «извне» - с позиции стороннего наблюдателя и «изнутри» - с позиции самого персонажа либо всевидящего, всеобъемлющего наблюдателя, который имеет право проникнуть в недоступное для наблюдения и описать внутренние процессы (чувства, ощущения, переживания) [21]. В описании внутренних состояний отражена взаимодействующая система «внутренней» и «внешней» психологических точек зрения.
В лингвистических работах когнитивной направленности понятию точек зрения соответствует термин модус, или модусная/модальная рамка, где его понимают как способ организации и представления знаний, связанный с особенностями воспринимающего сознания (см. работы Н.Д. Арутюнова, 1988; Г.А.Золотовой, В.П. Даниленко, В.З.Демьянкова, Е.М. Вольф, Е.В. Падучевой и др.).
Именно от установления источника получения информации (субъекта) зависит различение внутренней и внешней модусной рамки: Я-модусной рамки и Он-модусной рамки (Г.А.Золотова), Я и не-Я модусных рамок (Т.И.Семенова), модальной рамки с квазинаблюдателем и собственно наблюдателем (Е.М.Вольф).
Учитывая данные когнитивные модели в репрезентации внутренней сферы человека, рассмотрим объективацию эмоционального состояния Скуки посредством модусных рамок, каждая из которых имеет свой репертуар языковых средств выражения.
Языковая вербализация состояния скуки через Я-модусную рамку.
Я-модусной рамкой представлен такой способ концептуализации внутреннего состояния, при котором «события интенсиональной сферы квалифицируются самим субъектом состояния (субъектом диктума)» [17, с.23], являющимся в то же время и субъектом речи. Таким образом, ипостась субъекта говорящего включает в себя субъекта чувствующего и мыслящего [11, с.279], а в высказываниях субъектной сферы отражаются, тем самым, его самоощущения. Содержание высказываний определяет форму выражения субъекта - личное местоимение в первом лице, однако субъект-носитель состояния может быть номинирован и формой третьего лица. Например: - Граф здоров?/- Слава Богу... Скучает только немножко... Вас ждет к себе каждую минуту... (Драма на охоте).
В таких случаях, как отмечает Е.М.Вольф, наблюдатель и чувствующий субъект имеют одного референта, их можно определить как «совмещенный» субъект: «наблюдатель знает об ЭС чувствующего субъекта как бы изнутри и интерпретирует ЭС субъекта так, как это бы сделал сам субъект» [9, с.69]. Таким образом, субъект-наблюдатель
(«квазинаблюдатель») как бы идентифицирует себя с субъектом эмоции.
В нарративной коммуникации в качестве аналога говорящего выступает диегетический повествователь (принадлежащий миру текста повествователь-персонаж) или повествователь экзегетический, неперсонифицированный (находящийся вне мира повествования). Именно в фигуре повествователя воплощено единое сознание, обеспечивающее целостность структуры и композиции текста [16, с.202]. Перволичной повествовательной форме с персонажем (нарратив 1 -го лица) свойственна передача собственного внутреннего состояния, тогда как экзегетический повествователь (нарратив 3-го лица) может занимать позицию всезнающего, или аукториального повествователя, которому доступно для передачи как внутреннее, так и внешнее состояние своих героев [там же, с.201-205]. Проникновение автора в субъектную сферу персонажа, его сознание в 3-м лице продиктовано целью изложить мысли и чувства как бы изнутри. Поэтому в нарративном режиме третье лицо «ведет себя во всех существенных отношениях как 1-е, а не как 3-е» [там же, с.349], и «переключение точки зрения автора в ментальную зону героя» не говорит о том, что модусная рамка при форме 3-го лица перестала быть Я-рамкой [11, с.283-284].
Концептуальное содержание состояния скуки через Я-модусную рамку в текстах А.П.Чехова репрезентировано предикатами состояния, которые по своей морфологической природе соотносимы со следующими синтаксическими моделями:
1) наречно-предикативная: Мне без тебя томительно скучно (А. П. Чехов - О. Л. Книппер, 16 апреля 1901); Мой жилец молчит. После возбуждения ему становится невыносимо скучно (Старый дом);
2) глагольная модель: Я ужасно скучаю. Если вы уменьшите хоть немного мою скуку - вы мне сделаете благодеяние... Честное слово. Поможем друг другу (Ненужная победа); Саша в середине июня стал вдруг скучать и засобирался в Москву (Невеста);
3) причастная модель: Я тоже низко кланяюсь и пребываю скучающим (А.С.Суворину, 23 декабря 1888 г.);
4) адъективная: Скучный такой, унылый, словно потерял что-нибудь или совесть нечиста (Индейский петух).
Помимо прямого выражения состояния субъекта адъективные и адъвербиальные эмотивные предикаты в
коммуникативной установке говорящего способны реализовывать свою категориальную семантику качества и оценки и по отношению к действительности. Характеризуемые объекты (события, ситуации, предметы), которым по существу не могут принадлежать приписываемые предикативные признаки, непосредственно содержат отсылку к эмоционально-психическому настрою оценивающего субъекта, делающего умозаключение о наблюдаемых признаках, так как «для того, чтобы оценить объект, человек должен «пропустить» его через себя» [5, с.181]. Другая сторона рассмотрения оценочного высказывания состоит в том, что эмотивными предикатами обозначено качество объектов «через ту психологическую реакцию, которую они способны вызвать в человеке» [там же, с.169]. Таким образом, предикативный центр высказывания отражает результат психофизического взаимодействия человека и окружающего мира, в котором косвенно вычленяется семантика состояния субъекта: Вид, расстилавшийся перед глазами председателя, казался ему серым и скучным (Безнадежный); Дромадерова нашла, что всё это очень скучно, и заговорила о сыне-поручике (Герой-барыня); День был августовский, знойный, томительно скучный (Красавицы); В городе томительно скучно (Палата №6).
Выражение качественно-оценочного значения отмечено межчастеречным переходом (Гайсина, 1985, 30 - 40): В Москве скучища. Все здравы. Мать, тетка и сестра ждут Анну Ивановну с цуцыками (Ал. П. Чехову, 24 марта 1888); Теперь же ехать некуда и приходится жить и усадьбе безвыездно всё лето и зиму. Какая скука! (В усадьбе).
Метонимическое использование предикатов внутренней сферы человека (экспериенциальных, как их называет Г.И.Кустова) для характеристики «внешних» ситуаций указывает не на сходство, а на связь внутреннего состояния человека и некоторой внешней ситуации [13, с.308].
Г.И. Кустова выделяет два типа смежных ситуаций, с которыми связан «внутренний» предикат состояния человека и на которые его можно распространить -
1) каузатор (ситуация, вызывающая данное состояние): Приближалась длинная, одинокая, скучная ночь (Бабье царство) - вызывающая чувство скуки;
2) экспликатор (ситуация, «проявляющая» это состояние): По берегу, понурив голову, широко шагал сторож Андриан с длинной острогой в руках и, то и дело останавливаясь, устремлял свой скучный взор на реку (Безнадежный) - выражающий чувство грусти; Лиза по-прежнему сидела на террасе и скучно, непонятно глядела на дачу vis-a-vis и деревья около нее, сквозь которые видно было синее море (Живой товар) - глядела так, что выражалось ее состояние.
Соответственно во вторичном контексте образуется каузативное или экспрессивное производное значение (по Г.А.Золотовой эмоционально-проектное и эмоционально-экспрессивное значения), при этом «наречия и прилагательные обозначают не «целые» ситуации, а только признаки ситуаций. И именно эти признаки выступают в роли каузаторов и рефлексов состояний» [там же, с.419].
Т.Л. Верхотурова также обращает внимание на передачу прилагательными другого ракурса ситуации наблюдения «в контексте такого определяемого, не являющегося носителем или выразителем эмоций» [7, с.36]. «Именно Наблюдатель становится субъектом эмоционального состояния, вызываемого референтом определяемого -ведущего слова такой именной, атрибутивной синтагмы, выражающей отношения «определяемое (правая, актантная позиция) - определяющее (прилагательное со значением эмоционального состояния). Референт определяемого (расцветка, картина, песня и т. д.) становится Наблюдаемым, попадает в перцептуальное пространство Наблюдателя и «превращает» его (Наблюдателя) в субъекта эмоционального состояния, называемого определяющей частью синтагмы. Наблюдатель и субъект эмоционального состояния получают нерасчлененное, синкретичное осмысление (интерпретацию): аффективное состояние объединяется с актом перцепции» [там же, с.36-37].
Языковая вербализация состояния скуки через Он-модусную рамку.
Фиксация сторонним наблюдателем внешних форм проявления состояния входит в рассмотрение Он-модусной рамки, в образовании которой участвуют следующие языковые единицы:
1) экспериенциальные слова в экспрессивном контексте, служащие определяемым к основным выразителям внутреннего состояния - виду и голосу, а также образом действия при глаголах посмотрел, взглянул, улыбнулся,
засмеялся и т.п.
2) вышеназванные синтаксические модели с субъектом в третьем лице сюда относятся на том основании, что:
- во-первых, в семантико-грамматических параметрах синтаксических конструкций с предикатом состояния скуки заключено указание на какие-либо внешние характерные проявления, воспринимаемые невыраженным субъектом-перцептором, который со стороны информирует о положении дел. В моделях же личного состояния (мне, ему скучно; я скучаю) субъект сообщает об испытываемом состоянии, «известном ему самому, но неизвестно, заметном или незаметном окружающим» [11, с. 192-193]. По замечанию Т.Л.Верхотуровой, в любой лексике частеречной принадлежности с дескриптивным компонентом всегда содержится указание на наблюдателя [7, с.34]. Такое имплицитное присутствие в семантике фигуры наблюдателя, не имеющего синтаксического выражения, Ю.Д.Апресяном определяется как «фиктивный актант», а в работах Е.В.Падучевой как наблюдатель в ранге «За кадром» [ 3; 15];
- во-вторых, на уровне текста наблюдатель представлен как экзегетический повествователь (нарратив 3-го лица), выступающий в роли прагматически мотивированного повествователя. Занимая подчеркнуто внешнюю позицию по отношению к герою, он способен описать внутреннее состояние по наблюдаемым признакам, симптомам [16, с.205]. В коммуникативном акте субъект эмоционального состояния может быть представлен вторым лицом, например, когда говорящий желает уточнить свои предположения о наличии состояния, сделанные на основании косвенных признаков: - Я вижу, ты скучаешь, бедняжечка, - сказала тетя, опускаясь на колени перед постелью; она обожала Веру. - Признайся: скучаешь? - Очень (В родном углу).
К средствам репрезентации пропозиции состояния скуки через Он-модусную рамку относится и субстантивная модель, представленная в нашей картотеке единичным примером: Нет, сударь мой, это у Вас не паралич, а скука, жупел (А. С. Суворину, 30 августа 1891).
С такого угла рассмотрения категория наблюдателя получает синкретичную реализацию: как встроенный компонент в интерпретацию смысла высказывания и как внешний повествователь в ситуации нарратива.
Общенаучная значимость метакатегории наблюдателя ввела в фокус проблематики лингвистического дискурса три круга явлений: 1) семиотизацию личности и ее речевых и поведенческих проявлений; 2) самопознание через диалогизацию внутреннего мира и превращение субъекта сознания в объект познания; 3) поляризацию своего и чужого (сферы Эго и сферы Другого) [5, с.648-649]. Ориентация на наблюдателя «оказывается необходимой и плодотворной стратегией анализа в семантических исследованиях (лексики, грамматики, дискурса)» [8, c.3] и органично вписывается в общую тенденцию в развитии современной науки.
Языковое воссоздание внутреннего микромира человека «извне» основано на семиотическом подходе к телесным проявлениям, которые могут послужить «ключом к тому, что происходит в душе человека» [2, с.33]. Психические процессы экстериоризуются, выносятся вовне в виде физиологических реакций, которые сторонним наблюдателем («другим») воспринимаются как внешняя форма со скрытым психологическим содержанием. Поэтому, когда сообщается о знаках, символах, симптомах, признаках внутренних свойств и состояний, то «высказывание столько же указывает на означающую (внешнюю, физическую), сколько на означаемую (внутреннюю, психическую) сторону явления» [5, c.766].
В текстах А.П.Чехова экспрессивные проявления скуки, «входящие в поле наблюдения, концептуализируются сторонним наблюдателем как симптоматически значимые и получают вербальное закрепление в номинации эмоционального состояния» [17, с.26].
Так, информативными средствами невербального выражения психоэмоционального состояния являются:
1) лицо человека, мимика (глаза, взгляд): Его молодое лицо не выражало ничего, кроме неподвижной, холодной скуки... (В суде); Блондинка мельком и скучающе взглянула на меня, села на скамью и о чем-то задумалась, и я по ее взгляду понял, что ей не до меня и что я со своею столичной физиономией не возбудил в ней даже простого любопытства (Огни); По прекрасному смуглому лицу бороздой проехала молодость с ее неудачами, радостями, горем, попойками, развратом. В глазах сытость, скука... (Зеленая коса);
2) голос: «Девки в лес, я за ними», - веселая песня, которую, однако, он поет с такою скукой, что под звуки его голоса начинаешь тосковать по родине и чувствовать всю неприглядность сахалинской природы (Остров Сахалин)
3) поза, походка: Глядя на его фигуру, чувствуется, что ему нечего делать, скучно, лень, надоело... (Он и она); Дымов поднялся, тихо прошелся около костра и, по походке, по движению его лопаток, видно было, что он томился и скучал (Степь).
4) смех, слезы, зевота: - Ску-ка! - зевнула ingenue Марья Андреевна... (Комик); Заплакала я от скуки, а как ты объяснишь ему этот плач? (Ниночка); От скуки они смеялись и для разнообразия принимались плакать (Остров Сахалин).
Однако, как отмечает Н.Д.Арутюнова, паралингвистические сигналы не всегда могут быть достоверно интерпретированы в силу их многозначности и субъективности восприятия. Поэтому выносимые суждения о внутреннем состоянии человека по наружным проявлениям могут ставиться наблюдателем под сомнение, и для сообщения о неуверенности, ненадежности передаваемого выбирается модальность кажимости [5, с.836]. Вечно здоровый и веселый, он показался мне на этот раз больным, скучающим (Драма на охоте). Также и говорящий по отношению к себе может занимать стороннюю позицию /смотреть на самого себя сторонним взглядом: Чтобы не показаться скучным, и я тоже пил красное вино (Моя жизнь).
В нашем эмпирическом материале модальность кажимости вводится и специальными знаками, сигнализирующими о недостоверности, неточности устанавливаемого признака: Кучер молчал угрюмо; должно быть, соскучился, пока стоял около земской избы, и теперь тоже думал о покойнике (По делам службы); Хозяева и их сожительницы, видимо, скучали и были готовы посидеть, поговорить о том о сем (Остров Сахалин).
«Основной онтологической характеристикой лингвистического феномена кажимости является ее двойная денотативная соотнесенность, отражающая две денотативные ситуации - реальную и кажущуюся. Модус кажимости позволяет моделировать мир не таким, «каким он есть», а таким, каким он «есть» для конкретного субъекта в определенный момент восприятия, то есть каким он кажется» [18, с.7].
Следует также иметь в виду, что внешняя симптоматика (жесты, мимика, аудиальные признаки, телодвижения), не всегда может соответствовать реальной психологической сущности. Несоответствие испытываемых чувств и внешних проявлений имеет целью скрыть истинные мотивы личности в следующем
контекстуальном примере:
Как человек, которого мало интересуют враги и их дрязги, он придет на заседание позже всех. Он войдет в залу бесшумно, томно проведет рукой по волосам и, не поглядев ни на кого, сядет у самого краешка стола. Приняв позу скучающего слушателя, он чуть заметно зевнет, потянет к себе какую-нибудь газету, начнет читать... Все будут говорить, спорить, кипятиться, призывать друг друга к порядку, а он будет молчать и смотреть в газету. Но вот, наконец, когда его имя станет повторяться всё чаще и чаще и жгучий вопрос накалится добела, он поднимет скучающие, утомленные глаза на коллег и скажет, как бы нехотя:
- Меня вынуждают говорить... Я не готовился, господа, а потому, простите, моя речь будет недостаточно складна... (Интриги).
Еще одним способом экстериоризации внутренней сферы можно считать «отчужденные» проявления личности (письма, дневники) [5, c.766], содержание которых косвенно характеризует состояние автора, а в высказываниях о них представлено впечатление читающего (наблюдателя-говорящего): Получил от А. А. Андреевой скучнейшее, как она сама, письмо, просит рассказа для публичного чтения (А. П. Чехов - О. Л. Книппер, 14 февр. 1903г.).
Отдельного внимания в изучении семантики внутреннего мира заслуживает метафорический аспект выражения эмоционального состояния [14]. По утверждению Н.А. Красавского, метафора - «самый важный источник информации об эмоциях», способный «обнажить» сущность эмоционального концепта [12, c.396].
Представленные через категорию модуса два принципа в репрезентации пропозиционного содержания эмоционального состояния, соотносимого с концептом «Скука», доказывают свою возможность существования в подходе к описанию концепта на материале художественных произведений.
With a support on the concept "point of view" one of the Russian's concepts kontseptosfer is considered, two principles of representation of the propositional contents presented by verbal and nonverbal means come to light. Key words: concept, point of view, the means of representation.
Список литературы
1. Антропоцентристская семантика: образ homo sapiens по данным русского языка: учеб. пособие / Л.Б. Никитина. 2-е изд., стереотип.»: Флинта; Москва, 2011.
2. Апресян В.Ю., Апресян Ю.Д. Метафора в семантическом представлении эмоций // Вопросы языкознания, 1993. № 3. С. 27-35.
3. Апресян Ю.Д. Избранные труды. В 2 т. Т 2. Интегральное описание языка и системная лексикография /Ю.Д.Апресян. М.: Языки русской культуры, 1995. 766 с.
4. Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: оценка, событие, факт. М.: Наука, 1988. -339 с.
5. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. 2-е изд. М.: Языки русской культуры, 1999. 896 с.
6. Белова Н. Н. Семантика оценки в именах прилагательных: автореферат дис. ... канд. филол., наук: 10.02.01 / Белова, Наталия Николаевна. М., 2011. 26 с.
7. Верхотурова, Т. Л. Аналитический комплекс «Наблюдатель + Наблюдаемое» в лексической семантике / Вестник НГУ Серия: Лингвистика. 2008. Т. 6. Вып. 2. С. 33-41.
8. Верхотурова, Т.Л. Лингвофилософская природа метакатегории «наблюдатель»: автореф. дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.19 / Верхотурова Татьяна Леонтьевна. Иркутск, 2009. 36 с.
9. Вольф, Е.М. Эмоциональные состояния и их представления в языке / Логический анализ языка. Проблемы интенсиональных и прагматических контекстов. М.: Наука, 1989. с. 55-75.
10. Гайсина P.M. Межкатегориальный переход понятий и обогащение лексики. Уфа, 1985. 80 с.
11. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 2004. С. 544 .
12. Красавский Н.А. Эмоциональные концепты в немецкой и русской лингвокультурах : монография. Волгоград: Перемена, 2001. 374 с.
13. Кустова Г.И. Типы производных значений и механизмы языкового расширения. М.: Языки славянской культуры, 2004. 472 с.
14. Маханова Г.Е. Образно-языковая составляющая микрополя «Психическое состояние» концепта «Скука» /Сб. «Русский язык в контексте межкультурной коммуникации» в печати.
15. Падучева, Е. В. Наблюдатель как Экспериент «за кадром» Текст. / Слово в тексте и словаре. М.: Языки русской культуры, 2000. С.185-201.
16. Падучева, Е. В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке). М.: 1996. 464 с.
17. Семенова, Т.И. Лингвистический феномен кажимости (на материале современного английского языка) : автореферат дис... доктора. филол, наук: 10.02.04 / Семенова, Татьяна Ивановна. Иркутск, 2007. 35 с.
18. Семенова, Т.И. Модус кажимости: между истиной и ложью / Вестник ИГЛУ, Сер. Филология. Иркутск: ИГЛУ, 2009. №3(7). С. 6-12.
19. Семенова Т.И. Феномен Другого в концептуализации внутренней сферы человека // Лингвистика и аксиология: этносемиометрия ценностных смыслов: коллективная монография / Отв. редактор Л.Г. Викулова. М.: Тезаурус, 2011. С. 177-128.
20. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: Опыт исследования. М., 2001. 990 с.
21. Успенский Б.А. Структура художественного текста и типология композиционной формы // Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000. 348 с. (Academia). С. 9-280. Режим доступа http://philologos.narod.ru/ling/uspen-poetcomp.htm#20
22. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах Режим доступа http://az.lib.ru/c/chehow a p
Об авторе
Маханова Г.Е. - аспирант Брянского государственного университета имени академика И.Г.Петровского, magaev-mge@yandex. ru.
