CC BY
314
В. А. Плунгян
Институт языкознания РАН, Москва
К ТИПОЛОГИИ ПЕРФЕКТА В ЯЗЫКАХ МИРА: ПРЕДИСЛОВИЕ1
Настоящий сборник посвящен различным аспектам описания одной из наиболее сложных и загадочных глагольных граммем в языках мира. Самое распространенное название для нее — перфект (англ. perfect, или present perfect, если признается возможность ее сочетаемости с граммемами времени, о чем см. ниже); в современной англоязычной литературе (особенно ориентирующейся на работы Дж. Байби, но не только) используется также термин anterior (ср. [Bybee et al. 1994: 51—105]). Иногда для обозначения форм перфекта используется термин резулъта-тив, хотя это обозначение является неточным: в современной типологии (по крайней мере после работ А. А. Холодовича, В. П. Не-дялкова и Ю. С. Маслова) принято считать, что перфект и резуль-татив — это разные семантические и грамматические сущности, между которыми, впрочем, существуют тесные диахронические связи (см. [Недялков, Отаина, Холодович 1974; Недялков, Яхонтов 1983; Маслов 1983]; ср. также [Nedjalkov (ed.). 1988; Cose-riu 1976]; данное терминологическое различие активно поддержано в [Bybee et al. 1994] и стало практически общепринятым, ср. [Ritz 2012]).
Можно выделить три круга проблем, связанных с типологическим описанием перфекта. Первая и самая очевидная сложность — это определение семантики соответствующих глагольных показателей. Сущности, отождествляемые как перфект, демонстрируют высокую степень полисемии, контексты их употреблений в разных языках, как правило, не совпадают, иногда весьма существенно. Это верно даже для типологически и аре-ально достаточно близких языков: например, для того, чтобы
1 Исследование выполнено в рамках проекта РНФ «Диахронически нестабильные аспектуальные категории» № 14-18-02624.
найти контексты, где форма, одинаково называемая перфектом, будет равным образом употреблена в новогреческом, в португальском, в шведском и в немецком, придется приложить нерядовые усилия; в подавляющем большинстве случаев для перфекта одного из этих языков будет требоваться неперфектный эквивалент в переводах на другие (ср. сходные рассуждения и разнообразные примеры, обсуждаемые в [Кашкин 1991; Dahl, Hedin 2000; Squartini, Bertinetto 2000] и др., а также в статье Д. В. Сичинавы в настоящем сборнике). По-видимому, простого способа решить проблему определения семантики перфекта нет: для типологически корректного описания необходимо либо разбить семантическую зону перфекта на несколько различных областей (признав в таком случае наличие нескольких «перфектов», возможно, слабо или вовсе никак не связанных друг с другом), либо существенно сузить универсальное понимание перфекта (признав в таком случае несовпадение показателей, называемых перфектными в конкретных языках, с универсальной категорией перфекта, реализующейся лишь в ограниченном подмножестве языков).
Вторая группа проблем связана с местом перфекта в системе других глагольных категорий (как в грамматических системах конкретных языков с наличием перфекта, так и в универсальной классификации глагольных категорий). Почти все общие очерки категории перфекта (от [Comrie 1976] до [Ritz 2012]) начинают с хрестоматийного утверждения о том, что необходимо понять, является ли перфект граммемой «вида или времени» — и, как правило, не дают на этот вопрос однозначного ответа. Разумеется, ответ здесь существенно зависит от того, как исследователь определяет семантику перфекта, но у этой проблемы есть и собственное измерение, связанное с взаимодействием перфекта с другими глагольными категориями.
Наконец, важная специфика перфекта связана с диахроническим аспектом его функционирования. Общепризнано (начиная по крайней мере с работы [Anderson 1982]), что перфект имеет множество разных диахронических источников, обнаруживает множество нетривиальных моделей постперфектного развития и в целом характеризуется тем, что можно назвать эволюционной (или диахронической) нестабильностью; последнее — вообще одна из наиболее ярких и, как ни странно, наиболее универсальных черт перфекта в языках мира (ср. [Bybee et al. 1994; Ritz 2012]).
При всём сказанном, перфект остается одной из наиболее распространенных глагольных граммем (по данным в [Dahl 1985; Bybee et al. 1994], им обладают не менее трети языков мира); в частности, аналитический перфект является характерной особенностью многих языков европейского ареала, а аналитический перфект, образованный с помощью глагола 'иметь' (так называемый «посессивный перфект»), даже считается практически уникальной типологической особенностью языков «среднеевропейского стандарта» ([Dahl 1995, 2000; Thieroff 2000; Haspelmath 2001; Cysouw 2011]2).
Ниже мы рассмотрим каждую из этих проблем несколько подробнее, а затем дадим обзор структуры и содержания настоящего сборника.
1. Семантика перфекта: как определить перфектное значение глагольной формы?
В современной грамматической типологии преобладает такое определение семантики перфекта, которое так или иначе соотносит перфект с понятием результатива (или результирующего состояния) и определяет первый через второе. Таким образом, для теории перфекта понятие результата оказывается первичным. Этот подход имеет целый ряд уязвимых мест, однако для перфектов «европейского» типа он долгое время казался весьма привлекательным и в той или иной степени сохраняет позиции во многих теориях перфекта и до настоящего времени (см. подробнее, например, [Depraetere 1998; Nishiyama, Koenig 2010]). Во многих случаях трактовка перфекта с опорой на результативную семантику находит подтверждение в диахронических факторах — однако такое положение дел имеет место далеко не всегда.
Термин результатив был введен в современную лингвистику в середине 1970-х годов В. П. Недялковым и Э. Косериу (по-видимому, независимо и практически одновременно). Общепри-
2 Скорее всего, европейский посессивный перфект прямо или косвенно возник под влиянием поздней латинской модели, распространившейся впоследствии внутри (западно)европейского ареала под воздействием различных контактных механизмов; более подробное обсуждение этой проблемы см., например, в [Эгтка 2003, 2013].
нятое определение результатива ([Недялков и др. 1974; Cose-riu 1976; Недялков, Яхонтов 1983; Маслов 1983; Nedjalkov 1988; Wiemer, Giger 2005]) трактует его как выражение результирующего состояния (объемлющего окно наблюдения) у предельного процесса, т.е. как аспектуальное значение «линейного» типа, описывающее ту фазу предельного процесса, которая наступает после достижения собственно предела [Плунгян 2011: 377—387]. Тем самым, результатив оказывается достаточно слабо грамматикализованной глагольной формой: он имеет существенные ограничения на образование (будучи возможен только у предельных процессов, а в некоторых языках даже у определенного их подмножества) и хорошо предсказуемую «узкую» семантику, выводимую из лексического значения глагола. Существенно, что результатив — это, вообще говоря, одноместный стативный предикат, обозначающий лексически детерминированное состояние, которое приписывается субъекту (в случаях типа 'мёртв') или объекту (в случаях типа 'закрыт') исходной ситуации. Его аспектуальная и аргументная структура является достаточно простой, а границы употребления обычно четко очерчены.
В этом отношении перфект очень заметно отличается от ре-зультатива именно по формальным признакам: перфект не имеет ограничений на образование, сохраняет аргументную структуру исходного глагола и к тому же имеет достаточно сложную и размытую семантику. В наибольшей степени с результативом сближается перфект от тех же предельных глаголов (и называемый обычно результативным, по крайней мере начиная с работ [McCoard 1978; McCawley 1981]). В тех языках, где грамматикализован и результатив, и перфект, различие этих двух форм в данной группе глаголов оказывается достаточно тонким, ср. английские результативы типа is gone и соответствующие перфекты типа has gone [Lindstedt 2000] или противопоставление восточ-ноармянских форм типа nstac ё ^ct^RES AUX:3SG:PRS' и nstel ё 'сесть:РЕКБ AUX:3SG:PRS' [Козинцева 1983, 1998].
Вне группы предельных глаголов, однако, результативные и перфектные формы различаются достаточно сильно, хотя попытки приписать перфекту подобие результативного значения (трактуемого, естественно, в той или иной степени вольно) и в этих случаях постоянно воспроизводятся (ср. в особенности ста-
тью [Nishiyama, Koenig 2010], авторы которой настаивают именно на «стативном» инварианте перфекта — в данном случае, английского). Фактически, общим у результатива и перфекта оказывается в большинстве языков не столько семантика, сколько дискурсивные функции: обе формы часто характеризуются невозможностью выступать в качестве обозначения событий основной линии повествования в нарративной цепочке (хотя, строго говоря, это сходство скорее отрицательное, чем положительное). Кроме того, обе формы обычно считаются невозможными в контексте указания на определенный отрезок или точку на временной оси — «обстоятельств точного времени». Следует заметить, однако, что перфект нередко нарушает оба эти запрета — продолжая при этом противопоставляться другим неперфектным формам глагола, т.е. оставаясь в каком-то смысле перфектом — ср., например, [Klein, Vater 1998; Ландер 2002; Nishiyama, Koenig 2010], а также статьи Е. В. Горбовой и И. А. Фридмана в настоящем сборнике. Вообще, следует иметь в виду, что особые дискурсивные функции — это, может быть, наиболее явная специфика перфекта во многих глагольных системах с сильной грамматикализацией перфектных форм; данная проблема, к сожалению, является одной из наименее изученных в области семантики перфекта — и наиболее трудной для рассмотрения.
Отличие результатива от перфекта, таким образом, сводится к тому, что результатив выражает именно и только результирующее состояние, а перфект, при возможности также выражать некоторое состояние, обязательно выражает и «что-то ещё»; вопрос состоит в том, как определить семантику этого «перфектного приращения». В формальном отношении это семантическое различие часто коррелирует с ограничениями на сочетаемость: так, только результативные формы сочетаются с континуативными обстоятельствами типа всё ещё, см. [Недялков, Яхонтов 1983]. При этом перфект, в отличие от результатива, не чувствителен к акциональ-ному классу глагола и сохраняет набор актантов исходной ситуации: если формы объектного результатива в принципе не допускают выражения агенса (ср. русск. изба [всё ещё] заперта [*Ива-ном]), то внешне сходные с ними формы пассивного перфекта вполне могут иметь агентивное дополнение (ср. русск. изба [*всё ещё] заперта Иваном; ср. также севернорусские конструкции типа у Ивана избу заперто); активный перфект от переходных глаголов
тем более является не только возможным, но и вполне обычным (ср. севернорусские конструкции типа Иван избу заперши).
Всё сказанное наиболее естественным образом вписывается в такую диахроническую теорию перфекта, при которой перфект предстает как своего рода «разрушенный» результатив, т.е. резуль-татив, подвергшийся определенным преобразованиям в ходе дальнейшей грамматикализации и распространения на все акциональ-ные классы глаголов. Семантическая эрозия результативного значения обычно описывается с помощью (намеренно) расплывчатого понятия «текущей релевантности» («current relevance»), призванного заменить понятие результирующего состояния. Это понятие впервые было введено в работе [McCoard 1978] как одна из составных частей достаточно специфической теории «расширенного настоящего» («extended now»), предлагавшейся МакКордом для описания семантики английского перфекта. Позднее понятие текущей релевантности обособилось от того контекста, в котором возникло, и стало независимо использоваться большим числом теоретиков, занятых поиском инвариантного значения перфекта, восходящего к результативу (главным образом, на английском материале). Наиболее эксплицитно это понимание выражено, по-видимому, в работе [Dahl, Hedin 2000], где текущая релевантность представлена как градуальный признак, отражающий степень удаления от результативного прототипа; перфект, таким образом, занимает промежуточное положение в «континууме релевантности», на одном полюсе которого расположен результатив настоящего времени, а на другом — нерезультативное прошедшее время (аорист или претерит). Известны различные попытки модифицировать это понятие или предложить другую семантическую основу для описания общего значения перфекта: так, значение перфекта связывалось с указанием на какие-либо «последствия» прошлой ситуации в настоящем, на (любую?) связь прошлой ситуации с текущим положением дел ([Michaelis 1998]), либо даже на простое «участие субъекта в ситуации» ([Giorgi, Pianesi 1997]). Последняя формулировка фактически переносит центр тяжести семантического описания перфекта с результативного на экспериенциальное значение (см. ниже), что может иметь определенные резоны: одним из проявлений грамматикализации результатива часто как раз и является появление и развитие экспериенциальных контекстов (этот процесс прослежен, в частности, в статье Кс. П. Семёновой в настоящем
сборнике на древнеармянском материале). Однако и этот анализ остается в ряде отношений проблематичным.
Менее удачным нам представляется восходящий ещё к Рейхенбаху чисто «темпоральный» подход к перфекту ([Dec-lerck 1991; Klein 1992, 1994; Kiparsky 2002], отчасти [Bybee et al. 1994] и др.), популярный также у представителей формальной семантики, при котором значение перфекта связывается в первую очередь с таксисной функцией предшествования моменту речи (или некоторому специальному интервалу, включающему момент речи). Такой анализ создает более удобные предпосылки для унифицированной трактовки английских перфекта и плюсквамперфекта (как преимущественно таксисных форм в обоих случаях, поскольку таксисные употребления у них действительно в заметном количестве присутствуют), однако как раз такая унифицированная трактовка представляется типологически неоптимальной, поскольку она противоречит фактам многих других языков мира; более того, даже и для плюсквамперфекта (в значении которого таксисный компонент играет более существенную роль) таксисно-ориентированное описание не всегда оправдано. Мы вернемся к этому вопросу ниже.
Итак, даже результативный перфект не тождествен резуль-тативу; но перфектные формы, как правило, полисемичны и выражают и другие значения (в том числе и нерезультативные); так, хорошо известен классический анализ английского перфекта в [McCawley 1981] с выделением «результативной», «экспериенци-альной» (перенос фокуса на свойства субъекта), «континуальной», или «универсальной» (продление времени ситуации до момента речи) и «иммедиатной» (перенос фокуса на малую временную дистанцию) разновидностей. Типологически все эти значения относятся к разным семантическим зонам, но совмещение с результативным значением у них нередко (хотя и кажется скорее европейским ареальным явлением). Однако попытка называть перфектом именно «кластер МакКоли» в целом (как в [Dahl 1985] и др.) является смешением типологически возможного конкретно-языкового грамматического кластера и универсальной граммемы. Наблюдение МакКоли о семантической неоднородности английского перфекта совершенно справедливо, но из него, разумеется, никак не следует, что в других языках в точности тот же
набор значений всегда будет совмещаться в одном показателе. (Сходную ошибку совершали многие аспектологи, полагая, что если в языке имеется категория вида, то она непременно будет состоять из бинарного набора граммем «совершенного» и «несовершенного» вида с широким набором значений у каждой, как в славянских языках — однако сущности типа славянского «совершенного вида» являются конкретно-языковыми кластерами, а не универсальными элементами грамматического набора, и видовые системы в языках мира устроены очень по-разному.)
На конкретно-языковой характер кластера МакКоли указывает простой факт отсутствия по крайней мере некоторых его элементов в большом числе языков с перфектом, даже в близкородственных английскому скандинавских. Наиболее специфичен для английского языка континуальный перфект, отсутствующий практически во всех других глагольных системах (даже в тех из них, где имеется грамматикализованный прогрессив, он далеко не всегда сочетается с перфектом; см. подробнее также [Iatridou et al. 2003]). Не обладает универсальной встречаемостью и иммеди-атное значение — перфект, в принципе, нередко развивает имме-диатную семантику (это явление, как известно, помимо английского даже в большей степени характерно для романских идиомов Южной Франции и Северной Испании, как, впрочем, и для многих других языков, ср. [Dahl 1985: 125; Fleischman 1989; Schwen-ter 1994]), но это происходит далеко не во всех случаях. С другой стороны, хорошо засвидетельствованы примеры перфектных кластеров совсем другого типа, где с результативным перфектом оказывается совмещен принципиально иной набор значений, что указывает на возможность альтернативных путей постперфектной грамматикализации. В первую очередь среди таких альтернатив следует упомянуть эвиденциальный перфект, распространенный в языках мира едва ли не шире иммедиатного или экспе-риенциального перфекта. Как известно, семантическая эволюция перфекта в показатели косвенной эвиденциальности — один из самых распространенных путей возникновения эвиденциальных противопоставлений в глагольных системах. Такие системы с «перфектоидной» эвиденциальностью обычно бинарны и противопоставляют прямую засвидетельствованность непрямой. Последняя (как раз и возникающая на базе различных форм перфекта), как правило, выражает неэлементарный набор эвиденци-
альных значений «непрямого доступа к ситуации» [Plungian 2001], объединяющий по крайней мере инферентивную и репор-тативную эвиденциальность; часто к ним добавляется миратив-ное значение (строго говоря, выходящее за пределы собственно эвиденциальной семантики). Весь этот кластер перфектоидной эвиденциальности иногда называют «медиативным» (термин впервые предложен Жильбером Лазаром) или «неконфирматив-ным» (термин Виктора Фридмана); в том или ином виде перфек-тоидные системы широко распространены в языках Евразии и Кавказа (в том числе в тюркских, финно-волжских, иранских, индоарийских, тибетских, нахско-дагестанских, армянском, картвельских, болгарском, албанском, литовском и др.). Перфектоид-ные эвиденциальные системы языков Старого Света сравнительно хорошо изучены (хотя, разумеется, многие детали их эволюции и внутренние различия остаются предметом исследований, как и аналогичные системы других ареалов). Они обсуждаются уже в работах [Dahl 1985: 152; Bybee et al. 1994: 95—97]; из дальнейших исследований укажем по крайней мере сборники [Guent-cheva (ed.) 1996; Guentcheva, Landaburu (eds.) 2007; Johanson, Utas (eds.) 2000; Храковский (ред.) 2007], статьи [Lindstedt 2000; Tate-vosov 2001].
Таким образом, семантика перфекта, как бы ее ни определять и ни интерпретировать, существенным образом зависит от источника и пути грамматикализации перфекта, а также от структурного типа перфекта. Как кажется, наиболее плодотворный подход к пониманию специфики перфекта в языках мира и мог бы состоять в том, чтобы попытаться найти корреляцию между этими внешними параметрами и семантикой перфектной граммемы. В этом отношении особую важность приобретают данные неевропейских языков, демонстрирующих существенные отличия по всем упомянутым признакам.
2. Структурные и ареальные типы перфекта
При нынешнем уровне исследованности проблемы наиболее правдоподобным кажется деление наблюдаемых в языках мира перфектных систем на два больших класса, которые можно условно назвать «стативным» и «терминативным» перфектом, соответственно. Вопрос о том, можно ли в действительности говорить о
единой межъязыковой категории, пока остается открытым: между двумя типами перфекта существует очень значительная разница, контексты их употреблений пересекаются весьма слабо. В то же время, и внутри этих классов также наблюдаются существенные различия. По-видимому, целесообразнее пока считать, что детальная типология перфектной семантической зоны ещё не разработана, и сосредоточиться на тщательном анализе разнообразного языкового материала — что, впрочем, и является центральной задачей данного сборника.
То, что мы понимаем под стативным перфектом, включает прежде всего стандартный «европейский» перфект, образованный на основе перфективного3 причастия. Такой перфект выражается, как правило, конструкциями с одним из двух вспомогательных глаголов: бытийным типа 'esse' (ср. итал. e uscito 'вышел', сев. русск. он уехавши) или посессивным типа 'habere' (ср. итал. ha chiuso la casa 'запер дом' / ha risposto 'ответил'4). Как можно ви-
3 Часто причастия такого типа в грамматиках характеризуют как «пассивные», что, с одной стороны, не совсем точно (так как синхронно они не выражают пассивных значений, особенно в перфектных конструкциях с одноместными глаголами), но с другой стороны имеет некоторые формальные основания, если результативные / перфектные причастия образуются с помощью пассивной морфологии (ср. нем. geschrieben и gegangen или севернорусск. помыто и уйдено); впрочем, во многих случаях не точен и термин «причастие», так как атрибутивных употреблений у соответствующих форм нет или почти нет. О связях между пассивом и перфектом см. подробнее ниже, раздел 3. Следует отметить, что в некоторых случаях в перфектной аналитической конструкции используется не причастие, а иная форма смыслового глагола (как в новогреческом перфекте), но в целом такая стратегия не типична — не случайно и новогреческий перфект является далеко не типичным перфектом (см. раздел 4).
4 Вообще говоря, с посессивным перфектом сближаются и конструкции типа севернорусских у него избу заперто / в город уехано, о которых см. прежде всего [Трубинский 1983, 1984; Соболев 1998; Tom-mola 2000; Wiemer, Giger 2005]. Статус дополнения, вводимого локативно-посессивным предлогом у, в этих конструкциях не тождествен статусу соответствующей предложной группы в литературном русском языке в отчасти сходных конструкциях типа у него сделаны уроки (но ср. у Олега дочь награждена медалью, где агентивное понимание 'Олег [сам] наградил дочь' полностью исключено): если в севернорусском таким образом выражается «синтаксически пониженный» субъект, то в
деть, посессивный перфект характерен прежде всего для переходных глаголов с прототипическим прямым дополнением, но может распространяться и на непереходные глаголы, охватывая их целиком или большую их часть.
Выбор вспомогательного глагола в перфектной конструкции (а также распределение вспомогательных глаголов по языкам при наличии единственного вспомогательного глагола) является отдельной интересной проблемой, которой в последнее время было уделено большое внимание. Вообще говоря, имеются языки, использующие только бытийный глагол (финский, болгарский, некоторые севернорусские говоры), использующие только посессивный глагол (английский, испанский), а также языки, где сосуществуют оба вспомогательных глагола и правила выбора имеют сложный и диахронически нестабильный характер (так называемые «split auxiliary systems», представленные, например, в итальянском, французском, немецком и нидерландском). Кроме того, в языке могут иметься несколько различных перфектных конструкций, противопоставленных в том числе и вспомогательным глаголом (как в македонском или в литовском). Обсуждение нетривиальных правил выбора вспомогательного глагола вызвало обширную полемику в недавней литературе (подробнее см., например, [Sorace 2000; Aranovich (ed.) 2007; Сичинава 2008]). В этом плане существенно отметить, что в разных (даже близкородственных) языках круг глаголов, употребляющихся в бытийной и в посессивной конструкциях, в целом не совпадает и, кроме того, для многих лексем характерны диахронические переходы из одного класса в другой (с многочисленными колебаниями).
Семантическая основа стативного перфекта — в первую очередь, выражение состояния, приписываемого одному из участников ситуации. Диахронически исходной точкой для такого перфекта является, как уже говорилось, результативная конструкция, быстро теряющая сочетаемостные ограничения и эволюционирующая в различных направлениях — обычно, проходя через стадию перфекта, к выражению различных типов претерита, перфективного либо эвиденциального. О различных сценариях эволюции перфекта см. подробнее также ниже, раздел 4.
литературном русском — в общем случае, скорее пассивно затронутый бенефициант ситуации. Подробнее о проблемах семантико-синтаксиче-ского и диахронического анализа севернорусского перфекта см., в частности, [Вайс 1999; Kuteva, Heine 2004; Jung 2007; Serzant 2012].
Совершенно иной характер имеет терминативный перфект, образованный на основе конструкций с вспомогательным фазовым глаголом типа 'finire'. В ряде контекстов терминативный перфект действительно может произвести впечатление межъязыкового эквивалента стативного перфекта (и, собственно, по этой причине он, как правило, и отождествлялся с перфектом в описательных грамматиках). Однако тождество этих двух глагольных показателей весьма условное. На существование этой проблемы в типологическом плане одной из первых обратила внимание Дж. Байби ([Bybee et al. 1994: 55—78], ср. также [Howard 2000]). В ареальном отношении терминативные конструкции доминируют практически во всех не-европейских ареалах, в частности, в Тропической Африке, Океании, Юго-Восточной Азии и др.
Семантическая основа терминативного перфекта — попадание в «пост-терминальную» (в терминах Л. Юхансона [Johan-son 2000]) фазу ситуации, т.е., проще говоря, указание на то, что ситуация в момент наблюдения завершена, с естественной импликацией того, что какие-то последствия этой ситуации имеют место. Однако в отличие от стативного перфекта, существование результата (или следствия) ситуации в момент наблюдения не утверждается, а имплицируется. Отсюда возможная эквивалентность двух типов перфекта — и отсюда же значительные различия между ними. К одним из наиболее ярких отличий относится возможность свободного употребления терминативных показателей не только с непредельными процессами (что для стативного перфекта, в отличие от результатива, тоже возможно), но и с предикатами состояния. В последнем случае значение терминати-вной конструкции обычно интерпретируется просто как прекращение состояния, часто с дополнительным компонентом нарушенного ожидания ('уже'); следует заметить, что 'уже' как маркер нарушенного ожидания и перфект вообще связаны тесным и нетривиальным образом, вплоть до того, что в некоторых языках соответствующие показатели интерпретируются как (слабо) грамматикализованные элементы перфектных конструкций: такая ситуация, согласно [Tommola 2001], имеет место в верхнелу-
жицком5. Более иконический способ выражения той же самой терминативной семантики — конструкции с временными предлогами типа 'после'. В качестве перфектных показателей они засвидетельствованы в современном ирландском и в разговорном чешском (jsem иг ро snídaní 'я уже позавтракал'); см. подробнее [Тотто1а 2001], а также статью В. В. Байды в настоящем сборнике. Особенностям терминативного перфекта в разных языках (в том числе и в таких, где терминативные и стативные перфектные конструкции сосуществуют, как в языках майя или в сонинке) посвящены также статьи И. А. Виноградова, И. М. Горбуновой, А. С. Шварц (Хорошкиной), А. Б. Шлуинского и нек. др.
3. Статус перфекта в глагольной системе
Давний (и отчасти могущий показаться схоластическим) вопрос, касающийся места перфекта среди других грамматических категорий глагола, состоит в том, следует ли считать перфект особой видовой граммемой (как полагал Ю. С. Маслов), описывать ли его в рамках выражения таксисно-временных отношений (как предлагали О. Есперсен или В. Клейн) или приписывать ему некоторый «промежуточный» статус, относя одновременно к аспектуальным и к темпоральным категориям (к такому решению, по-видимому, склонялся Б. Комри). Более того, если считать перфект видом, то как в таком случае он соотносится с другими видовыми граммемами в языке (если они имеются)? Перфект может выделяться в языках со скудным — или даже вовсе отсутствующим — набором аспектуальных противопоставлений (таких, как литовский, финский или немецкий), и в этом случае признание у перфекта аспектуального статуса заставляет всё-таки говорить о подобных языках как о «видовых» (пусть и в несколько специфическом смысле). Но перфект может
5 Эта связь, не раз отмечавшаяся, даже способствовала изобретению остроумного термина «ямитив» (или «ямитивный перфект», от лат. iam 'уже'), описывающего приблизительно тот же (или даже более широкий) круг явлений, которые подпадают под понятие терминативного перфекта. Термин принадлежит ученику Э. Даля Б. Ульссону [Ок-son 2013] и, как кажется, имеет неплохие перспективы в грамматической типологии.
выделяться и в языках с развитой аспектуальной системой, и в этом случае встает вопрос, каким образом он соотносится с другими видовыми граммемами: исключает их, образуя единую категорию, или сочетается с ними как представитель отдельной разновидности аспекта. В частности, подобный вопрос не раз обсуждался и применительно к русскому языку: если выделять в русском языке стативный перфект (или результатив, если говорить о литературном языке), то образует ли он в русском языке граммему особого «третьего вида»? Как кажется, к такому решению (во многом вслед за Ю. С. Масловым) склонялись целый ряд славистов, ср., в частности, [Бидэм 1988; Гаврилова 1998; Князев 2002, 2007] и др.
С другой стороны, если считать перфект таксисно-времен-ной граммемой, то выражает ли он референцию к настоящему (как полагал О. Есперсен), к прошедшему (ср. анализ для английского языка в [Michaelis 1998]6), или же имеет особую «комплексную» временную соотнесенность, ср. [Comrie 1976]?
Заметим, что далеко не все типологи считали такого рода вопросы важными: подходы типа тех, которые представлены школой Дж. Байби (и отчасти Э. Даля), преимущественное внимание обращают на возможность межъязыкового отождествления грамматических категорий (cross-linguistic gram types, comparative concepts, и т.п.), а также на особенности их диахронического развития, но в гораздо меньшей степени интересуются принципами таксономической классификации выделяемых категорий (справедливо считая многие из существующих классификаций априорными, а задачу получения «окончательного» ответа — неразрешимой при современном уровне наших знаний).
6 Проблема также может заключаться в том, что в языках типа английского (результативный) перфект структурно относится скорее (еще) к презенсу, а семантически — скорее (уже) к претериту. Эта ситуация является проявлением частой в языках мира асимметрии между формальным устройством грамматической системы и выражаемыми в ней содержательными противопоставлениями. Основная причина такой асимметрии — действие различных механизмов внутрисистемной семантической эволюции граммем (для которых в свое время А. Ю. Ур-манчиевой был предложен удачный термин «грамматический дрейф», см. [Урманчиева 2008]; ср. также [Плунгян 2011: 88—93]).
Тем не менее, типолог должен уметь принимать какие-то решения по этому поводу, пусть даже и осознавая их условный и предварительный характер.
По-видимому, при полном учете существующих данных наиболее целесообразно рассматривать перфект как аспектуаль-ную граммему особого типа (выражающую результативные или близкие к результативным «посттерминальные» значения). Вопрос же о временной референции перфекта зависит от того, признается ли у перфекта вообще «темпоральная парадигма».
В простом случае перфект, как и многие другие аспекту-альные категории, обладает «темпоральной подвижностью» [Плунгян 2006] и противопоставляет как минимум формы пре-зентного и претеритального ряда (аналогично, например, про-грессиву или проспективу). Однако такая ситуация типична скорее для результативных, а не для перфектных форм. По мере эволюции перфекта семантическое противопоставление между пре-зентным перфектом и претеритальным плюсквамперфектом всё более усложняется и идиоматизируется, приводя в конечном счете к их включению в разные семантические зоны. Если перфект перестает быть «результативом настоящего времени» (расширяя лексическую сочетаемость и развивая временную референцию к прошлому), то плюсквамперфект в той же (если не большей) степени перестает быть «результативом прошедшего времени», утрачивая не только результативное, но зачастую и таксисное значение и развивая значения из семантической зоны «сверхпрошлого», см. [Squartini 1999; Плунгян 2001; Plungian, van der Au-wera 2006]: аннулированный результат, «прекращенное прошлое» (framepast по [Dahl 1985]), ирреальные и контрафактические ситуации и нек. др. Тем самым, формально сходные перфект и плюсквамперфект в содержательном плане всё больше начинают претендовать на то, чтобы считаться представителями разных категорий. Такая трактовка (особенно в отношении плюсквамперфекта) подтверждается ещё и тем, что в языках мира нередки системы, в которых плюсквамперфект встречается в отсутствие перфекта (как правило, утраченного): такова ситуация в классическом латинском языке, в идише и др. Более подробное обсуждение этой проблематики, помимо указанных выше работ, см. также в [Comrie 1985; Salkie 1989] и особенно [Сичинава 2013].
Не менее сложным и тесным, чем связь перфекта и времени, является соотношение перфекта и залога (собственно, пассива). Хорошо известно, что синтаксическое повышение объекта (свойственное пассиву) коррелирует с выражением результирующего состояния, приписываемого этому объекту (т.е. с результа-тивом). Это объясняет большую частотность пассивного (или восходящего к пассиву) результатива или перфекта в языках мира (ср. уже раннюю работу [Сотпе 1981]; ср. также более систематический обзор в [Недялков, Яхонтов 1983]). Так, в литературном русском языке результатив преимущественно пассивный (дверь сломана / открыта), но почти отсутствуют специализированные результативные формы от непереходных глаголов типа упасть, если не считать «квазипассивов» типа влюблён, растерян, ср. [Трубинский 2001; Князев 2002]. Заметим, что обратное не верно: литературный русский пассив может быть и не результативным, а акциональным, хотя по современной норме только в прошедшем времени, ср. ошибка была быстро исправлена при запрете конструкций типа *ошибка быстро исправлена в современном языке, ср. [Падучева 1998, 2004].
4. Диахроническое развитие перфекта
Как уже много раз было сказано, одно из главных типологических свойств перфекта — это его особая диахроническая нестабильность. С диахронической точки зрения, перфект является не столько четко очерченной областью внутри универсального грамматического пространства смыслов, сколько своего рода промежуточным этапом на пути от одного устойчивого семантического прототипа (например, результативного или фазового) к другому (например, перфективному или эвиденциальному).
Диахроническая нестабильность перфекта проявляется как в отсутствии явно выделяемого перфектного прототипа в языках мира (грубо говоря, в каждом языке свой тип перфекта с множеством идиосинкратических отличий — достаточно сравнить, например, ситуацию в литовском vs. испанском, шведском vs. английском, итальянском vs. немецком, болгарском vs. сербском и т.д., и т.п.) и в большом числе моделей полисемии у перфектного кластера, так и в сравнительно небольшом «времени жизни» в языке категории перфекта. Действительно, от появления первых
грамматикализованных конструкций с перфектным значением (т.е. как минимум с отсутствием значительных ограничений на сочетаемость с глагольными лексемами) до появления явных следов «постперфектного» развития (в виде перфективных или эви-денциальных форм) в языках, как правило, проходит всего несколько столетий — для грамматического показателя это очень краткий срок, в особенности если вспомнить, что некоторые грамматические показатели (например, главных синтаксических падежей или таких аспектуально-темпоральных категорий, как аорист или имперфект) способны без значительных семантических изменений функционировать на протяжении не одного тысячелетия.
В связи со сказанным диахронический аспект при типологическом изучении перфекта почти всегда оказывается центральным. Как кажется, наилучшая классификация типов перфекта — это не априорная синхронная таксономия, а диахроническая, т.е. учитывающая специфику эволюции перфекта, его непосредственный источник и постперфектное развитие.
На основе данных типологических исследований (ср. также предварительное обсуждение в [Плунгян 2011: 387—394]) мы можем выделить следующие три типа эволюции перфекта, или основные «перфектные сценарии»: «расширенный перфект», «специализированный перфект» и «слабый перфект».
A. «Расширенный перфект» является наиболее обычным сценарием для европейских языков (в частности, германских, романских и славянских, ср. [Abraham 1999, 2004]): он предполагает эволюцию от результатива к перфекту и далее к (перфективному или нейтральному) претериту, сохраняющему и результативные употребления. Иначе говоря, перфект, не переставая обозначать результативные ситуации, начинает обозначать и нерезультативные, постепенно смещаясь в сторону глагольной формы с претериальной временной референцией. Именно такое развитие мы наблюдаем в истории русского, польского, чешского, румынского, венгерского, идиша и южных немецких диалектов). Важным параметром сценария А является судьба той глагольной формы, которая существовала в момент начинающейся грамматикализации результатива в качестве противопоставленного ему «старого» нерезультативного претерита или
аориста. Как правило, такой «старый» претерит исчезает, отдавая в некоторый момент свои функции эволюционировавшему перфекту (что, собственно, и превращает его в перфект «расширенный» — расширенный именно за счет нерезультативных, претеритальных употреблений). Однако развитие может быть и не столь прямолинейным: в каких-то случаях старый претерит может сохраняться в особых «реликтовых» контекстах (что нередко при грамматическом дрейфе, ср. выше), сложным образом соотносясь с формами нового расширенного перфекта; такая ситуация характерна, например, для современного французского, см. [Waugh, Monville-Burston 1986] или сербскохорватского языков. С другой стороны, продолжением сценария А может быть (повторное) появление «нового» результатива, отбирающего часть функций у расширенного перфекта — обычно в таких случаях говорят о «перфектном цикле» [Маслов 1983], который считается одним из наиболее хрестоматийных примеров «грамматического цикла» в эволюции глагольных систем вообще [van Gelderen 2011]. Через такие циклы прошли романские языки, развив результативные конструкции в дополнение к унаследованному из латыни расширенному перфекту, впоследствии полностью утратившему перфектные функции и во многих частях романского ареала исчезнувшему [Harris 1983; Squar-tini 1998; Squartini, Bertinetto 2000]; сходная ситуация наблюдается в севернорусских говорах (см. выше) и в современном польском, развившем (по всей вероятности, под влиянием немецкого) новую посессивную перфектную конструкцию с глаголом miec 'иметь' вида mam zdane wszystkie egzaminy 'у меня сданы все экзамены', см. [Piskorz, Abraham, Leiss 2013] и цитируемую там литературу. Конечно, в языке могут независимо появиться несколько различных перфектных форм, которые могут начать конкурировать и вне этого сценария, т.е. не вытесняя старый претерит, но этот случай гораздо более редок; самый известный пример такого «избыточного» развития засвидетельствован в македонском языке с тремя синхронными типами перфекта и старым аористом (ср. [Fici Giusti 1995; Graves 2000], а также статью А. Л. Макаровой в настоящем сборнике). О возможной связи сценария А с сохранением "split auxiliation" см. [Сичинава 2008].
B. «Специализированный перфект» возникает в том случае, когда, отдаляясь от результативного прототипа, перфект специализируется в каком-либо одном из значений «перфектного кластера», например, в экспериенциальном, ср. [Вострикова 2009] или в иммедиатном, см. [Fleischman 1989; Schwenter 1994], но чаще всего — в эвиденциальном. Такая эволюция типична, в частности, для языков «Большого эвиденциального пояса» (Балканы, Кавказ, Южная Азия, Поволжье, Южная Сибирь, ср. обсуждение в разделе 2), а также для языков Прибалтики, в особенности литовского, см. [Wiemer 2006]. Сценарий B является, в отличие от сценария A, не «аккумулирующим» развитием граммемы, а напротив, быстрым «сквозным» проходом через перфектную зону к одному из постперфектных наследников. Но следует иметь в виду, что и для этого сценария характерен такой этап, когда собственно перфектное значение ещё не утрачено окончательно и функционирует наряду с более поздним (иммедиатным, эвиден-циальным и т.п.); специалисты по эвиденциальности, выделяя такие переходные случаи, предпочитают говорить не о полноценной граммеме эвиденциальности, а об «эвиденциальных стратегиях», ср. [Aikhenvald 2004].
C. Наконец, наиболее своеобразный «слабый перфект» отражает такой путь грамматикализации, когда результативный перфект не эволюционирует в сторону претерита и не развивает особые употребления, а в какой-то момент просто исчезает (или резко сужает функции), передавая результативные употребления «старому» претериту или аористу. В каком-то смысле применительно к этому случаю можно говорить об «обратимой», или «прерванной» грамматикализации: перфект начинает развиваться, но не реализует свой потенциал, и происходит возврат к первоначальной системе. Этот тип наименее изучен (и практически не освещался в существующей литературе), но, тем не менее, есть основания предполагать, что именно такой (или сходный) сценарий имел место в двух весьма распространенных языках с хорошо засвидетельствованной историей. С одной стороны, это американский английский, демонстрирующий угасание перфекта (возникшего в среднеанглийский период; ср. [Миллер 1997, 1998; Michaelis 1998]). Так, для перфекта в американском английском (если он вообще употребляется) наиболее характерны экспериен-
циальные контексты (по [Michaelis 1998], обороты типа Harry's left "sound British"; Дж. Миллер отмечает рост «новых результа-тивов» типа I have my leg broken и в британском английском, в целом тяготеющем к сценарию B, с экспериенциальной постперфектной стадией).
Другим важным примером сценария C может быть новогреческий язык, в котором после утраты синтетического древнегреческого перфекта (уже на этапе койне, ср. [Haug 2004; Crel-lin 2014]) возникла новая аналитическая форма посессивного перфекта, однако употребительность ее в современном языке невысока и, более того, эта форма далеко не всегда используется в результативных контекстах (подробнее см. также [Moser 2003; Елоева, Черноглазов 2016] и указанную там литературу).
Подобные случаи представляют особый интерес для теории грамматикализации; впрочем, приведенный список сценариев не является, по-видимому, исчерпывающим.
5. Об этом сборнике
Настоящий сборник входит в серию «Исследования по теории грамматики»7, издаваемую Проблемной группой по теории грамматики Института языкознания РАН (Москва); как и предыдущий сборник этой серии, он подготовлен совместно с ИЛИ РАН и является результатом тесного сотрудничества московских и петербургских типологов.
Сборник отражает результат длительной работы (частично продолжающейся и в настоящее время: в интересующих нас терминах, это скорее инклюзивный перфект). Так, большинство авторов данного сборника участвовали в конференциях Проблемной группы по теории грамматики «Перфект на Балканах и вне Балкан», прошедшей в апреле 2011 года в Греческом институте
7 Ранее в этой серии были опубликованы: Вып. 1: Глагольные категории (М.: Русские словари, 2001), Вып. 2: Грамматикализация пространственных значений (М.: Русские словари, 2002), Вып. 3: Ирреа-лис и ирреальность (М.: Гнозис, 2004), Вып. 4: Грамматические категории в дискурсе (М.: Гнозис, 2008), Вып. 5: Объектный генитив при отрицании в русском языке (М.: Пробел, 2008) и Вып. 6: Типология аспекту-альных систем и категорий (СПб.: Наука, 2012 = ALP VIII, 2).
СПбГУ и «Семантика перфекта в языках мира», прошедшей в ИЛИ РАН в апреле 2013 года; в сборнике отражены также результаты работы по проекту «Диахронически нестабильные ас-пектуальные категории» (2014-2016), поддержанного грантом Российского научного фонда 14-18-02624.
Сборник, состоящий из 20 статей, условно разбит на три части. Статьи группируются скорее по ареальному признаку, хотя это разбиение не является вполне строгим.
В первой части анализируются преимущественно языки европейского ареала с «неканоническим» перфектом; в ряде статей затрагиваются также более общие проблемы описания перфекта. В статье Е. В. Горбовой (Санкт-Петербург) «Результативность, экспериенциальность, инклюзивность, иммедиатность: чем определяется значение перфекта?» обсуждаются проблемы различных подходов к семантике перфекта; показано, что детальный учет данных испанского языка разрушает целый ряд стереотипов о «каноническом» перфекте, в том числе о его дискурсивных функциях. В статье М. Л. Федотова и О. Ю. Чуйковой (Санкт-Петербург) «Русские делимитативные предикаты и семантика перфекта» предпринимается попытка ввести в дискуссию о типологии перфекта данные русского языка: как показано авторами, семантические пересечения между делимитативными и перфектными глагольными формами являются нетривиальными и заслуживают подробного исследования. Статья Д. В. Сичинавы (Москва) «Европейский перфект сквозь призму параллельного корпуса» предлагает сопоставительный анализ на корпусном материале «перфектных контекстов» в большом количестве европейских языков; данная статья фактически продолжает — после значительного перерыва и с использованием современных корпусных инструментов — функционально-сопоставительный подход, предложенный в свое время Ю. С. Масловым и реализованный в диссертации его ученика В. Б. Кашкина (1991). В статье П. М. Аркадьева (Москва) «Взаимодействие перфекта и отрицания в литовском языке: ареальная и типологическая перспектива» на широком типологическом фоне рассматривается проблема отрицательных форм литовского перфекта (заметим, что результативные и перфектные отрицательные формы редко становятся предметом специальных исследований). В статьях В. В. Байды (Москва)
«Перфектные конструкции в ирландском языке» и А. Л. Макаровой (Санкт-Петербург) «О формах и функциях перфекта в запад-номакедонских диалектах» рассматриваются перфектные конструкции в двух «периферийных» европейских языках, данные которых, однако, являются крайне важными для типологии европейского перфекта, как результативного (различных типов), так и терминативного.
Статьи второй части посвящены, главным образом, древним и новым языкам Кавказа, хотя открывает ее работа И. А. Сержанта (Лейпциг) об аналитическом перфекте-результативе в тохарском (материал которого крайне редко обсуждается в типологических работах). Далее следуют статьи Кс. П. Семёновой (Москва) «Семантика форм перфекта в древнеармянских евангелиях», Т. А. Майсака (Москва) «Перфект и аорист в ниджском диалекте удинского языка» и совместная статья Т. А. Майсака и С. Р. Мердановой (Москва) «Перфект и смежные значения в агульском языке». В этих статьях разбираются различные случаи реализации результативного перфекта, в той или иной степени отходящие от результативного прототипа, и вводятся в научный оборот малоизвестные данные языков кавказского ареала, весьма богатого на выражение разнообразных перфектных значений.
В третью часть сборника входят статьи, посвященные языкам Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока. В совместной статье О. В. Ханиной и А. Б. Шлуинского (Москва) «Энецкий перфект: дискурсивные употребления у эвиденциально-адмиративно-го перфекта» затрагивается важная для типологии перфекта проблема развития «эвиденциальных стратегий» у перфектных форм. Самодийская проблематика продолжается в статье А. Ю. Урман-чиевой (Санкт-Петербург / Москва) «"Антиподы" перфекта в самодийских языках: ненецкое прошедшее время», где рассматривается, в отличие от подавляющего большинства статей сборника, скорее антирезультативная, чем результативная форма ненецкого глагола; изучение такого рода форм, однако, как мы видели, в типологическом отношении крайне важно для более глубокого понимания семантики перфекта и его дискурсивных функций. В совместной статье О. С. Волкова (Москва) и М. Ю. Пупыниной (Санкт-Петербург) «Категория перфекта в чукотско-камчатских языках» предпринимается попытка вписать в типологию пер-
фекта весьма своеобразные глагольные формы чукотского, корякского, алюторского и ительменского языков, существенно отклоняющиеся от европейского прототипа. Описанию более или менее «экзотических» с европейской точки зрения перфектных форм посвящены также статьи Е. В. Перехвальской (Санкт-Петербург) «Перфект в удэгейском языке», А. С. Шварц (Хорошки-ной) (Москва) «Показатели перфекта в современном китайском языке» и И. М. Горбуновой (Москва) «О перфекте и смежных категориях в атаяльском языке»; отметим, что в двух последних статьях достаточно детально обсуждаются примеры терминатив-ного перфекта, характерного для данного ареала.
Наконец, в четвертой части сборника собраны работы о перфектных формах в языках Африки и Центральной Америки. Это статьи И. А. Фридмана (Москва) «Семантика и прагматика перфекта в амхарском языке», В. Ф. Выдрина (Париж) «Перфект в языке манинка Гвинеи», А. Б. Шлуинского (Москва) «Термина-тив в языке сусу: к типологии терминативной разновидности перфекта» и И. А. Виноградова (Москва) «Причастные и финитные перфектные формы в языках майя». Описываемые в этих статьях глагольные формы существенно разнообразят и без того широкую типологическую картину, представленную в статьях предыдущих разделов.
Составители надеются, что настоящий сборник послужит ценным источником сведений о типологии перфекта и поможет создать более полное и адекватное представление об имеющихся в языках мира разновидностях этой необычайно сложной и изменчивой глагольной формы.
Литература
Бидэм 1988 — К. Р. Бидэм. Видовое значение конструкции «быть + страдательное причастие» // Вопросы языкознания 6, 1988. С. 63-68.
Вайс 1999 — Д. Вайс. Об одном предлоге, сделавшем блестящую карьеру (вопрос о возможном агентивном значении модели «у + имярод») // Е. В. Рахилина, Я. Г. Тестелец (ред.). Типология и теория языка: от описания к объяснению. К 60-летию А. Е. Кибрика. М.: «Языки русской культуры», 1999. С. 173-186.
Вострикова 2009 — Н. В. Вострикова. Экспериентивные предложения: грамматикализация дискурсивных функций // Вопросы языкознания 3, 2009. С. 19-31. Гаврилова 1998 — В. И. Гаврилова. Краткое причастие на -н-/-т- как форма статального вида страдательного залога // М. Ю. Черткова (ред.). Типология вида: проблемы, поиски, решения. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 99-114. Генюшене 1990 — Э. Ш. Генюшене. Перфект и вид в литовском языке // В. С. Храковский (ред.). Типология и грамматика. Л.: Наука, 1990. С. 135-140.
Елоева, Черноглазов 2016 — Ф. А. Елоева, Д. А. Черноглазов. Греческий перфект как стилистический прием // Вопросы языкознания 1, 2016. С. 7-24.
Кашкин 1991 — В. Б. Кашкин. Функциональная типология перфекта.
Воронеж: ВГУ, 1991. Князев 2002 — Ю. П. Князев. Пассивный перфект в русском языке //
A. В. Бондарко (ред.). Основные проблемы русской аспектологии. СПб: Наука, 1991. С. 80-98.
Князев 2007 — Ю. П. Князев. Грамматическая семантика: Русский язык в типологической перспективе. М.: Языки славянских культур, 2007.
Козинцева 1983 — Н. А. Козинцева. Результатив, пассив и перфект в армянском языке // В. П. Недялков (ред.). Типология результативных конструкций. Л.: Наука, 1983. С. 204-216. Козинцева 1998 — Н. А. Козинцева. Перфект в болгарском языке в сопоставлении с армянским // Н. А. Козинцева, А. К. Оглоблин (ред.). Типология. Грамматика. Семантика: К 65-летию
B. С. Храковского. СПб: Наука, 1998. С. 185-200.
Ландер 2002 — Ю. А. Ландер. Перфект и обстоятельства конкретного времени // Языки мира. Типология. Уралистика. Памяти Т. Ждановой. Сост. В. А. Плунгян, А. Ю. Урманчиева. М.: Индрик, 2002.
C. 300-312.
Маслов 1983 — Ю. С. Маслов. Результатив, перфект и глагольный вид // В. П. Недялков (ред.). Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив, перфект). Л.: Наука, 1983. С. 41-54.
Миллер 1997 —Дж. Э. Миллер. Исчезает ли английская перфектная форма глагола? Прошлое, ближайшее прошлое и результативность в современном английском языке // М. Ю. Черткова (ред.). Труды аспектологического семинара филологич. ф-та МГУ им. М.В. Ломоносова, том 3. М.: МГУ, 1997. С. 103-120.
Миллер 1998 — Дж. Э. Миллер. Типология и варианты языка: английский перфект // М. Ю. Черткова (ред.). Типология вида: проблемы, поиски, решения. М.: Языки русской культуры, 1998. С. 304-314.
Недялков, Отаина, Холодович 1974 — В. П. Недялков, Г. А. Отаина, А. А. Холодович . Диатезы и залоги в нивхском языке // А. А. Холодович (ред.). Типология пассивных конструкций: Диатезы и залоги. Л.: Наука, 1974. С. 232-251.
Недялков, Яхонтов 1983 — В. П. Недялков, С. Е. Яхонтов. Типология результативных конструкций // В. П. Недялков (ред.). Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив, перфект). Л.: Наука, 1983. С. 5-41.
Падучева 1998 —Е. В. Падучева. Неоднозначность как следствие метонимических переносов: русский перфект на -н-/-т- // Н. А. Козинцева, А. К. Оглоблин (ред.). Типология. Грамматика. Семантика: К 65-летию В. С. Храковского. СПб: Наука, 1998. С. 142-156.
Падучева 2004 — Е. В. Падучева. Динамические модели в семантике лексики. М.: Языки славянских культур, 2004.
Петрухин 2004 — П. В. Петрухин. Экспансия перфекта в древнерусском летописании как типологическая проблема // Ю. А. Ландер и др. (ред.). Исследования по теории грамматики, вып. 3: Ирреалис и ирреальность. М.: Гнозис, 2004. С. 313-329.
Петрухин, Сичинава 2006 — П. В. Петрухин, Д. В. Сичинава. «Русский плюсквамперфект» в типологической перспективе // А. М. Мол-дован (ред.). Вереница литер. Сборник в честь В. М. Живова. М.: Языки славянских культур, 2006. С. 193-214.
Плунгян 2001 — В. А. Плунгян. Антирезультатив: до и после результата // В. А. Плунгян (ред.). Исследования по теории грамматики, вып. 1: Глагольные категории. М.: Русские словари, 2001. С. 50-88.
Плунгян 2006 — В. А. Плунгян. К описанию армянской глагольной парадигмы: «темпоральная подвижность» и перфектив // Армянский гуманитарный вестник, 2006, № 1, 7-20.
Плунгян 2011 — В. А. Плунгян. Введение в грамматическую семантику. М.: РГГУ, 2011.
Сичинава 2008 —Д. В. Сичинава. Связь между формой и семантикой перфекта: одна неизученная закономерность // А. В. Бондарко и др. (ред.). Динамические модели: Слово. Предложение. Текст. Сб. статей в честь Е. В. Падучевой. М.: Языки славянских культур, 2008. С. 711-749.
Сичинава 2013 — Д. В. Сичинава. Типология плюсквамперфекта. Славянский плюсквамперфект. М.: АСТ-Пресс, 2013.
Соболев 1998 — А. Н. Соболев. О предикативном употреблении причастий в русских диалектах // Вопросы языкознания 5, 1998. С. 74-89.
Трубинский 1983 — В. И. Трубинский. Результатив, пассив и перфект в некоторых русских говорах // В. П. Недялков (ред.). Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив, перфект). Л.: Наука, 1983. С. 216-226.
Трубинский 1984 — В. И. Трубинский. Очерки русского диалектного синтаксиса. Л.: ЛГУ, 1984.
Трубинский 2001 — В. И. Трубинский. Пассив или перфект? // В. И. Трубинский (ред.). Тенденции развития русского языка: сб. статей к 70-летию проф. Г. Н. Акимовой. СПб: СПбГУ, 2001. С. 204-212.
Урманчиева 2008 — А. Ю. Урманчиева. «Сад расходящихся тропок»: дискурсивные и пропозициональные значения на семантической карте // В. Ю. Гусев и др. (ред.). Исследования по теории грамматики, вып. 4: Грамматические категории в дискурсе. М.: Гно-зис, 2008. С. 87-127.
Храковский (ред.) 2007 — В. С. Храковский (ред.). Эвиденциальность в языках Европы и Азии. Сб. статей памяти Н. А. Козинцевой. СПб: Наука. 2007.
Abraham 1999 — W. Abraham. Preterite decay as a European areal phenomenon // Folia lingüistica, 33.1, 1999. P. 11-18.
Abraham 2004 — W. Abraham. The European demise of the simple past and the emergence of the analytic perfect: Areal spread or autonomous evolution? // W. Abraham (ed.). Focus on Germanic typology. Berlin: Akademie-Verlag, 2004. P.241-272.
Aikhenvald 2004 — A. Y. Aikhenvald. Evidentiality. Oxford: Oxford University Press, 2004.
Anderson 1982 — Lloyd B. Anderson. The «perfect» as a universal and as a language-particular category // P. J. Hopper (ed.). Tense-aspect: Between semantics and pragmatics. Amsterdam: Benjamins, 1982. P. 227-264.
Aranovich (ed.) 2007 — R. Aranovich (ed.). Split auxiliary systems: A cross-linguistic perspective. Amsterdam: Benjamins. 2007.
Bybee, Perkins, Pagliuca 1994 — J. L. Bybee, R. Perkins, W. Pagliuca. The evolution of grammar: Tense, aspect and modality in the languages of the world. Chicago: The U. of Chicago Press, 1994.
Comrie 1976 — B. Comrie. Aspect: An introduction to the study of verbal aspect and related problems. Cambridge: Cambridge University Press, 1976. (rev. ed. 1981).
Comrie 1981 — B. Comrie. Aspect and voice: some reflections on perfect and passive // Ph. J. Tedeschi, A. Zaenen (eds.). Syntax and Semantics 14: Tense and Aspect. New York: Academic Press, 1981. P. 65-78.
Comrie 1985 — B. Comrie. Tense. Cambridge: Cambridge University Press, 1985.
Coseriu 1976 — E. Coseriu. Das romanische Verbalsystem / Hrsg. und bearb. von H. Bertsch. Tübingen: Narr, 1976.
Crellin 2014 — R. Crellin. The Greek perfect through Gothic eyes: Evidence for the existence of a unitary semantic for the Greek perfect in New Testament Greek // Journal of Greek Linguistics 14, 2014. P. 5-42.
Cysouw 2011 — M. Cysouw. Quantitative explorations of the world-wide distribution of rare characteristics, or: the exceptionality of northwestern European languages // H. J. Simon, H. Wiese (eds.). Expecting the unexpected: exceptions in grammar. Berlin: Mouton de Gruy-ter, 2011. P. 411-431.
Dahl 1985 — Ö. Dahl. Tense and aspect systems. Oxford: Blackwell, 1985.
Dahl 1985 — Ö. Dahl. Areal tendencies in tense-aspect systems // P. M. Ber-tinetto et al. (eds.). Temporal reference, aspect and actionality, vol. 2: Typological perspectives. Turin: Rosenberg & Sellier, 1995. P. 11-28.
Dahl 2000 — Ö. Dahl. The tense-aspect systems of European languages in a typological perspective // Ö. Dahl (ed.). Tense and aspect in the languages of Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000. P. 3-25.
Dahl, Hedin 2000 — Ö. Dahl, E. Hedin. Current relevance and event reference // Ö. Dahl (ed.). Tense and aspect in the languages of Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000. P. 385-402.
Declerck 1991 — R. Declerck. Tense in English: its structure and use in discourse. London: Routledge, 1991.
Depraetere 1998 — I. Depraetere. On the resultative character of present perfect sentences // Journal of Pragmatics 29.3, 1998. P. 597—613.
Drinka 2003 — B. Drinka. Areal factors in the development of the European periphrastic perfect. Word 54.1, 2003. P. 1-38.
Drinka 2013 — B. Drinka. Sources of auxiliation in the perfects of Europe // Studies in Language 37.3 2013. (Special issue on multiple source constructions in language change). P. 599-644.
Fici Giusti 1995 — F. Fici Giusti. The perfect in Slavic // P. M. Bertinetto et al. (eds.). Temporal reference, aspect and actionality. Vol. 2: Typological perspectives. Torino: Rosenberg & Sellier, 1995. P. 221—237.
Fleischman 1989 — S. Fleischman. Temporal distance: a basic linguistic metaphor // Studies in language, 13.1, 1989. P. 1-50.
Guentchéva (éd.) 1996 — Z. Guentchéva (éd.). L'énonciation médiatisée. Louvain: Peeters, 1996.
B. A. nny^m
Guentchéva, Landaburu (éds.) 2007 — Z. Guentchéva, J. Landaburu (éds.). L'énonciation médiatisée II — Le traitement épistémologique de l'information: illustrations amérindiennes et caucasiennes. Louvain: Peeters, 2007.
Giorgi, Pianesi 1997 — A. Giorgi, F. Pianesi. Tense and aspect: From semantics to morphosyntax. Oxford: Oxford University Press, 1997.
Graves 2000 — N. Graves. Macedonian — a language with three perfects? // O. Dahl (ed.). Tense and aspect in the languages of Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000. P. 479-494.
Harris 1983 — M. Harris. The "past simple" and the "present perfect" in Romance // N. Vincent, M. Harris (eds.). Studies in the Romance verb: Essays offered to Joe Cremona on the occasion of his 60th birthday. London: Croom Helm, 1983. P. 42—70.
Haspelmath 2001 — M. Haspelmath. The European linguistic area: Standard Average European // M. Haspelmath et al. (eds.). Language typology and language universals. Berlin: Mouton de Gruyter, 2001. P. 1492-1510.
Haug 2004 — D. Haug. Aristotle's kinesis /energeia-test and the semantics of the Greek perfect // Linguistics, 42.2, 2004. P. 387—418.
Howard 2000 — K. M. Howard. The notion of current relevance in the Thai perfect // Linguistics, 38.2, 2000. P. 373-407.
Iatridou, Anagnostopoulou, Izvorski 2003 — S. Iatridou, E. Anagnostopou-lou, R. Izvorski. Observations about the form and meaning of the Perfect // A. Alexiadou et al. (eds.). Perfect Explorations. Berlin: Mouton de Gruyter, 2003. P. 153-204.
Johanson 2000 — L. Johanson. Viewpoints operators in European languages // O. Dahl (ed.). Tense and aspect in the languages of Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000. P. 27—187.
Johanson, Utas (eds.) 2000 — L. Johanson, B. Utas (eds.). Evidentials: Turkic, Iranian and neighbouring languages. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000.
Jung 2007 — H. Jung. Internally conditioned language change: the development of the North Russian -no/-to perfect // Russian Linguistics 31, 2007. P. 137—156.
Kiparsky 2002 — P. Kiparsky. Event Structure and the Perfect // D. I. Beaver et al. (eds.). The Construction of Meaning. Stanford: CSLI Publications, 2002.
Klein 1992 — W. Klein. The present perfect puzzle // Language, 68, 1992. P. 525-552.
Klein 1994 — W. Klein. Time in language. London: Routledge, 1994.
Klein, Vater 1998 — W. Klein, H. Vater. The perfect in English and German // L. Kulikov, H. Vater (eds.). Typology of verbal categories: Papers presented to Vladimir Nedjalkov on the occasion of his 70th birthday. Tübingen: Niemeyer, 1998. P. 215-235.
Kuteva, Heine 2004 — T. Kuteva, B. Heine. On the possessive perfect in North Russian // Word, 55.1, 2004. P. 37-71.
Lindstedt 2000 — J. Lindstedt. The perfect — aspectual, temporal and evidential // Ö. Dahl (ed.). Tense and aspect in the languages of Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000. P. 365—383.
Michaelis 1998 —L. A. Michaelis. Aspectual grammar and past-time reference. London: Routledge, 1998.
McCawley 1981 — J. D. McCawley. Notes on the English perfect // Australian journal of linguistics, 1, 1981. P. 81-90.
McCoard 1978 — R. W. McCoard. The English perfect: Tense-choice and pragmatic inferences. Amsterdam: North Holland, 1978.
Moser 2003 — A. Moser. Tense, aspect, and the Greek Perfect // A. Alexia-dou et al. (eds.). Perfect Explorations. Berlin: Mouton de Gruyter, 2003. P. 235-252.
Nedjalkov (ed.) 1988 — V. P. Nedjalkov (ed.) Typology of resultative constructions. Amsterdam: Benjamins, 1988.
Nishiyama, Koenig 2010 — A. Nishiyama, J.-P. Koenig. What is a perfect state? // Language, 86.3, 2010. P. 611-646.
Olsson 2013 — B. Olsson. Iamitives: Perfects in Southeast Asia and beyond. University of Stockholm, MA thesis, 2013.
Piskorz, Abraham, Leiss 2013 — J. Piskorz, W. Abraham, E. Leiss. Doppelter Grammatikalisierungszyklus und funktionale Universalgrammatik: Am Beispiel des analytischen Perfekts und des Präteritums in der Sprachgeschichte des Polnischen // Die Welt der Slaven LVIII, 2013. S. 276—307.
Plungian 2001 — V. A. Plungian. The place of evidentiality within the universal grammatical space // Journal of Pragmatics, 2001, 33.3. P. 349357.
Plungian, van der Auwera 2006 — V. A. Plungian, J. van der Auwera. Towards a typology of discontinuous past marking // Sprachtypologie und Universalienforschung, 59.4, 2006. P. 317-349.
Ritz 2012 — M.-E. Ritz. Perfect tense and aspect // R. I. Binnick (ed.). The Oxford handbook of tense and aspect. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 882-907.
Salkie 1989 — R. Salkie. Perfect and pluperfect: what is the relationship? // Journal of Linguistics, 25.1, 1989. P. 1-34.
Schwenter 1994 — S. A. Schwenter. "Hot news" and the grammaticalization of perfects // Linguistics, 32.6, 1994. P. 995-1028.
Serzant 2012 — I. A. Serzant. The so-called possessive perfect in North Russian and the Circum-Baltic area: A diachronic and areal account // Lingua 122, 2012. P. 356-385.
Sorace 2000 — A. Sorace. Gradients in auxiliary selection with intransitive verbs // Language, 76, 2000. P. 859—890.
Squartini 1998 — M. Squartini. Verbal periphrases in Romance: Aspect, actionality, and grammaticalization. Berlin: Mouton de Gruyter, 1998.
Squartini 1999 — M. Squartini. On the semantics of the Pluperfect: evidence from Germanic and Romance // Linguistic typology, 3.1, 1999. P. 51-89.
Squartini, Bertinetto 2000 — M. Squartini, P. M. Bertinetto. The Simple and Compound Past in Romance languages // Ö. Dahl (ed.). Tense and aspect in the languages of Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000. P. 403-439.
Tatevosov 2001 — S. G. Tatevosov. From resultatives to evidentials: Multiple uses of the Perfect in Nakh-Daghestanian languages // Journal of pragmatics, 33.3, 2001. P. 443-464.
Thieroff 2000 — R. Thieroff. On the areal distribution of tense-aspect categories in Europe // Ö. Dahl (ed.). Tense and aspect in the languages of Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000. P. 265-305.
Tommola 2000 — H. Tommola. On the perfect in North Slavic // Ö. Dahl (ed.). Tense and aspect in the languages of Europe. Berlin: Mouton de Gruyter, 2000. P. 441-478.
Tommola 2001 — H. Tommola. Неужели перфект? Не перфект ли уже? // A. Barentsen, Y. Poupynin (eds). Functional Grammar: Aspect and aspectuality, tense and temporality. Essays in honour of Alexander Bondarko. München: LINCOM Europa, 2001. P. 113—120.
van Gelderen 2011 — E. van Gelderen. The linguistic cycle: language change and the language faculty. Oxford: Oxford U. Press, 2011.
Waugh, Monville-Burston 1986 — L. R. Waugh, M. Monville-Burston. Aspect and discourse function: the French simple past in newspaper usage // Language, 62.4, 1986. P. 846-877.
Wiemer 2006 — B. Wiemer. Grammatical evidentiality in Lithuanian (a typological assessment) // Baltistica, 41.1, 2006. P. 33—49.
Wiemer, Giger 2005 — B. Wiemer, M. Giger. Resultativa in den nordslavischen und baltischen Sprachen: Bestandsaufnahme unter arealen und grammatikalisierungstheoretischen Gesichtspunkten. München: LIN-COM Europa, 2005.
