CC BY
13
мизм. Отказавшись от христианских корней, люди перекрыли бы источники благожелательной и милосердной божественной инициативы не только в собственной деятельности, но и в глубине своего личного существования, богатстве своей социализации, превратив свои будущие судьбы в «прерванные тропы». Автор предлагает вновь встать на надежный путь, ведущий к признанию Бытия, как невыразимого и неисчерпаемого, Бога Иисуса, дабы свобода, творение, личность и общество вновь обрели свои артезианские источники и благотворительные цели (с. 14).
Цибизова И.М.
2020.02.028. ЦИБИЗОВА И.М. К ПРОЕКТУ ЦИВИЛИЗАЦИИ: МЕСТО МИЛОСЕРДИЯ. (Аналитический обзор).
Ключевые слова: бедность; милосердие; общество; справедливость; христианство; юстиция.
На круглом столе семинара «Милосердие и его деяния» (2016) данная христианская концепция рассматривалась применительно к конкретным социальным проблемам, связанным со справедливостью, бедностью, возможностью сплочения плюралистического общества. Выступающие ставили перед собой задачу -внести свои предложения в возможный проект, которому предстоит определить пути и направления развития цивилизации.
Преподаватель Католического университета Святого сердца Л. Эусеби в выступлении «Милосердие: "превосходство" права или "измерение" справедливости» [2, с. 121-130] размышляет о «необходимости эпохальных изменений в модусе переосмысления справедливости» [2, с. 121-122] в отношении бедности, неравенства, условий ненадежности существования, как и агрессивного поведения, заставляющего страдать межличностные связи. А также о связи проблемы со злом, выборе меньшего такового и излечении нанесенных им ран, с одной стороны, и экономическими, юридическими, социальными и внешнеполитическими тенденциями в отношениях между народами - с другой. Причем советует делать это с учетом альтруистического духа милосердия, заставляющего несчастья других - материальные или нравственные -трогать сердца. Речь идет о принципе рассмотрения или уравновешивания, требующем по справедливости отвечать на добро доб-
ром и не уничтожать негативное, омрачающее отношения между определенными индивидуумами, общностями или государствами, а скорее, действовать также негативным образом. Модель юстиции подразумевает «бесстрастное беспристрастие». Столкновение с негативной реальностью, подразумевающей ответственность, может быть отдалено [2, с. 121-122]. Отношение доброго самаритянина не предполагает двусторонних обязательств: для данной модели они излишни. Люди склонны использовать громкие слова для чествования подобных поступков, квалифицируемых не в качестве справедливых, а как филантропические, милосердные, благочестивые, не обязательные. Священник и левит из данной главы (Лк. 10, 31-32) по-прежнему считают себя справедливыми. Это модель преумножения зла, в силу как присутствующего во всех негатива, так и склонности людей судить того, чьи условия существования не способствуют их проектам и пользе. Подобное видение справедливости постоянно предлагает алиби для негативных действий в отношении остальных, как свидетельствуют справедливые войны, погромы, случаи геноцида. Человечность даже по утилитарным причинам не может себе позволить подобного поведения, учитывая военные инструменты, способные уничтожить род человеческий. Послание конференции несет эпохальные веяния, поскольку призывает каждую личность в ее повседневной жизни, страны и правителей к необходимому и глубокому изменению данной тенденции понимания справедливости относительно закона, которому следует принять концепцию милосердия.
Проблема реляции милосердия и справедливости является основополагающим направлением в деятельности понтификов [2, с. 122-125]. Иоанн Павел II в послании 2002 г. заявил об отсутствии справедливости без прощения, объясняя, что последнее противостоит естественному инстинкту платить злом за зло. В измерении, в котором утверждаются этика и культура спасения, можно так же надеяться на то, что «политика прощения» найдет свое отражение в реляциях общества и юридических институтах, в которых справедливость обретает человеческое лицо [2, с. 122-123]. Этим преодолевается традиционное разделение - как в терминах противопоставления, так и в терминах постепенно развивающихся отношений - между справедливостью и любовью / милосердием / прощением. Справедливость, как подчеркивает данный понтифик,
имеет своей целью восстановить аутентичные отношения человека с Богом, собою самим, другими людьми. Он говорит о таковой более человечной и истинно примиряющей справедливости, чьей целью является не вознаграждать, а вернуться к воздаянию должного. Однако наблюдаются и другие тенденции. В первой энциклике Бенедикта XVI «Бог есть любовь» утверждается, что страстная, всепрощающая любовь Творца к человеку настолько велика, что обратила Его против самого себя, любовь - против справедливости. Между тем справедливость и милосердие - два измерения единой реальности, а справедливость Бога - его прощение. Одной первой недостаточно, необходимы милосердие и прощение. Это не означает недооценки справедливости или поверхностного к ней отношения. Тот, кто ошибся, должен отбыть наказание. Однако последнее - не цель, но начало изменения. Бог не отвергает справедливости, но включает ее и превосходит в более возвышенном событии - любви, являющейся истинным основанием первой [2, с. 123-124]. Павел VI до своей интронизации писал о необходимости утверждения Бога как Милосердия, изначально любящего грешный мир. Иисус Христос - лик милосердия Бога-Отца. Согласно мысли данного Папы, любовь Бога не зависит от суждения о другом, следовательно, не представляет рассмотрения его заслуг. Его любовь предоставляет невиданную возможность спасения не обладающих заслугами. Она безгранична и совершенно безвозмездна. Это антитетическая инициатива в отношении зла, которой Создатель, в соответствии со смыслом ветхозаветной цедаки, делает первый шаг к тем, кто не может самостоятельно обрести спасение. Милосердие склоняется к сотворившему зло, так как справедливость перекомпоновывается в своих правах. Справедливость, которая в ином случае может быть дестабилизирована, достигается как последовательное продвижение к любви, милосердию и прощению. Лишь в возвращении к ним грешника, которого реинте-грирует Бог и который сам себя восстанавливает, проявляется абсолютность моральных законов и, таким образом, справедливость. Отношение милосердия, проектирование добра перед злом, становится динамичным: нет ничего хуже индифферентности к злу [2, с. 124-125]. Творец любит грешника не потому, что он таков, но дабы сделать его добродетельным. Деятельность во благо в контексте зла при оценке выгоды, которую можно из этого извлечь,
требует развитого интеллекта, а также безмерной отваги. Никому не дозволено думать, что милосердие Бога испорчено злом и умаляет силу морального императива. Оно одно в состоянии обрести утраченное добро, преодолеть благом совершенное зло, т.е. восстановить справедливость, породить новые силы ее и благочестия.
Рассуждая на тему точки опоры христианской веры [2, с. 125-126], автор утверждает, что концепирование ретрибутивной справедливости призвано сделать ее адекватной в отношении зла и придать ей функцию восстановления блага. Подобная перспектива может предложить религиозную мотивацию человеческим чувствам, распрощавшись с идеей о том, что негативная справедливость по отношению к другому (как индивидууму, так и коллективу) авторизирует воздаяние за атрибутирующееся зло. Открывается понимание справедливости как программы в отношении зла в соответствии с идеями блага. Даже религиозные люди не всегда сознают и не способны концепировать то, что ядро христианской веры, Воскресение - чудо, осуществляющееся в динамичном воздаянии за (причиненное справедливостью) зло, заключающееся в страданиях Иисуса Христа. Оно открывается как божественная любовь до причиненного Сыну Божьему зла в виде истинной жизни вопреки проискам смерти. Справедливость выражающаяся в Голгофе, сделавшей Его праведным среди неправедных, не изменила привычного ответа на зло, который люди определяли как справедливость [2, с. 125]. Спасение произошло из языческого зла и его аппликации на виновного в полной противоположности посланию Иисуса. Века жестокого противостояния между государствами, принесшие метаболизм в христианскую среду, не исключили смертной казни. Но они привели и к широко распространенной пояснительной цепочке выражения ядра христианской веры: Иисус умер и воскрес. Важнейший вклад христианской веры в светскую культуру заключается в разработках, осуществленных в моральном плане на теологической почве, стремлении сделать доступным для всех то, что справедливость Бога не носит характер воздаяния, поэтому на нее не могут ссылаться мирские интерпретации. Она реализует, когда восстанавливается реляция, открывающая глаза на природу зла не ради смерти виновного, но ради его спасения. Намеревающийся раскрыть зло должен ощущать себя не правым, а признавать собственную
ограниченность и общую ответственность: «кто из вас без греха» (Иоан. 8, 7). Теологическое размышление о преисподней представляет ее не как навязанное Богом наказание, но в качестве драматической возможности заточения заблуждающегося, не подлежащего суду с человеческой точки зрения. Заточения, подразумевающего экзистенциальный провал и отказ от Бога. Создатель ради всеобщего спасения приветствует тех, кто осознает собственную ограниченности, оставаясь открытым возможности изменить свою жизнь.
Рассуждая о светском характере понятия прощения [2, с. 126-128], Эусеби утверждает, что справедливость, включающая милосердие, не отказывается видеть зло, где бы оно ни происходило. Она не отступается от желания зла творящему таковое, не желает собственной делегитимизации, приравнивая себя к таковому [2, с. 126-127]. Нет ничего более далекого от благородного достижения человечности - чистого христианского чувства ^епйге),-чем остаться инертными, индифферентными к злу или потворствовать ему. Вызов заключается в необходимости прервать цепь повторения зла в отношении такового. Прощение состоит не в терпимости к злу, как всегда полагали намеренные лишить его легитимности, но помимо прочего в выборе не реплицировать его, сокращая осуществление справедливости в отношении одной из сторон, для которой зло собственной реакции апостериорно легитимизируется в соответствии с тем злом, которому оно намерено противостоять. Прощение приводит к кризису тех, кто извлекает из него выгоду, поскольку не позволяет оправдать собственное зло. Первое не имплицирует отсутствия последствий в отношении зла. Оно входит в их содержание под знаком противостояния злу для всех субъектов, встречающихся с ним, при условии того, что они отвечают на него не ради выгоды судящих или победителей. Требуется принять меры к тому, чтобы с теологической точки зрения отдать должное не возникшим отношениям. Данная цель потребует тяжелой работы по призванию к ответственности за причиненную боль; мужества, необходимого для рискованного освобождения (а£6гапсатеП;о) от связей с преступными организациями; доступности средств (регулирования, восстановления, отбора незаконно полученных богатств и т.д.). Отнюдь не желания заставить страдать, вытеснить, подчинить призванного виновным.
«Подставить вторую щеку» - вовсе не нелогичное поведение, позволяющее удвоить дурные поступки, но перманентный интерес оскорбленного индивидуума: воспользуется ли этим отвернувшаяся от добра личность. Тем, кто несет зло и не в состоянии от него освободиться, невозможно спастись самостоятельно, если нет доверчиво подставленной второй щеки. Прощение - не ответ, более-менее отделенный от уже состоявшегося наказания, оно скорее представляет активатор, катализатор, или во многих случаях определенное условие, при котором оно может состояться [2, с. 127]. Справедливость, включающая милосердие, - щека, которая и после зла, причиненного людьми, по-прежнему обращена к ним ради возобновления диалога, первый шаг к тому, кто должен осуществить реконверсию собственной жизни. Не существует инструментов уничтожить зло - на это не способны ни люди, ни право. Предлагающий это, идентифицируя ответ злу с логикой войны или с ослабляющим напряженность жертвоприношением, приходит в итоге к репродуцированию модальностей зла. Удалившись от зла и пытаясь восстановить истину в его отношении, можно заняться восстановлением, наметить его маршруты, вновь обрести путь, попытаться написать новую страницу. Такова задача осуществления справедливости. По Н. Кристи, хотя благие ответы жестокости имеют место, возможно, для создания основы мира стоит иногда допускать то, что их не существует.
Рассуждая о реальной, необходимой «иной» справедливости [2, с. 128-130], Эусебио полагает, что предложенная конференцией идея милосердия может оказаться потерянной как в среде экклези-астов без понимания центрального места теологии в трактовке христианского послания, так и в таковой социальной, став простой религиозной и легко удаляемой этикеткой, в результате распространенной, хотя и небезынтересной интерпретации воздаяния Богу - Богова, а кесарю - кесарева. Эти слова не легитимизируют нерелевантных религиозных провокаций, но касаются лишь сферы личной святости, отделенной от контекста земной реальности. В них отмечается, в том числе и с религиозной точки зрения, достоинство последней. В ее границах сама религия не представляет своего рода надстройки. Управление обществом не конкурирует с религиозной авторитетностью (аШюгйа) и должно осуществляться по аргументированными в человеческом плане проектам (не заве-
там религии и догмам определенной идеологии) [2, с. 128]. Оно должно признавать собственную методологию в различных формах соответствующего знания, оставаясь автономной к таковому, предоставляемому теологическим изысканием. Но именно в признании достоинства цезаря, признается и неоспоримость выбора, характеризующего причитающегося ему. Его обязанность обеспечить от каждого воздаяние Богу Божьего без абсолютизации земных властей. Подобное обязательство обеспечивает прозрачность освещаемой среды во временной реальности. Колокол апелляции к справедливости - той, которая пытается проецировать добро на зло и заключает в себе милосердие, - звонит как для мира верующих, так и такового светского. Он предупреждает оба о необходимости ответственности самим фактом того, что данное обращение, уходящее вглубь веков, остается уникальным. Эти миры должны помочь друг другу, так как в обоих возможно говорить о культуре, в которой все компоненты, в том числе религиозный, не исходят из действия в соответствии с логикой воздаяния. Она не подходит эволюционирующему обществу, вдохновляющемуся уважением к правам человека и поддержанием мира. Христианский призыв разобраться в глубоком смысле справедливости в свете общих библейских корней этой религии с другими монотеистическими представляет для современного мира ценный ресурс. Правовые разработки, развивавшиеся в последние десятилетия изолированно от религии, как и многие другие, не лишенные христианских корней, с учетом реставрационной (restorative) справедливости бросили позитивный вызов в границах религиозной среды, подвергающейся опасности со стороны отдельных частей (porzioni) светского мира, в котором вере следовало бы учреждать кардинальный аспект чувственного восприятия (дипломатии sensabilita). От него зависит предотвращение преступлений, в особенности посредством вмешательства в благоприятствующие этому [2, с. 129] факторы и способности поддерживать в обществе высокий уровень согласия относительно необходимости гарантий блага, защищаемых уголовным наказанием (согласия в требовании восстановления ущерба от преступника при обстоятельствах, в которых последний совершает выбор в пользу освобождения и ответственности за свой предыдущий криминальный опыт) [2, с. 129-130]. Выбор проектировать добро прежде зла требует отва-
ги - это ставка в игре, хотя и рациональная. Обвинение в отсутствии реализма оборачивается против тех, кто своим воинствующим реализмом уже подверг риску само будущее человеческой цивилизации. Для христианина это и акт веры, подвергающий проверке глубинные чувства каждой личности с ее противоречивыми обстоятельствами, грузом собственной ограниченности, несбывшимися надеждами. «Не горело ли в нас сердце наше...» (Лук. 24, 32). Возможно, тайна всего заключается в любви, делает вывод автор [2, с. 130].
Луиджи Кампильо в выступлении «Бедность: тюрьма без вины» [1, с. 131-157] характеризует первую как тупик для свободы бытия и действия. Она исключает из членства в обществе и подразумеваемого им прав и свобод. Децентрализованный механизм рынка основывается на равновесии обмена и эффективен, если индивидуумы экономически вознаграждаются на основании заслуг, следовательно, не может существовать при отсутствии подобных личностей и предметов обмена. В определенных случаях он действует лишь при поддержке других механизмов и социальных проектов, от основного ядра - семьи - до государства. Проектов, отвечающих нуждам, не участвующим в обмене рынка, как большинство детей и молодежи, и не имеющим дохода из-за незанятости. Координация между заслугами на рынке и легитимными нуждами без таковых - результат конвергенции общественной и политической воли, показатель уровня цивилизованности и демократии страны, последствием которых является отсутствие бедности [1, с. 131].
В главе «Ловушка бедности: бедные всегда будут среди нас» [1, с. 132-134] автор характеризует абсолютную бедность как тюрьму без вины. Это общественное явление, затрудняющее свободу действия и бытия экономическими и нематериальными препятствиями, проистекает без вины, так как «виновный» в действительности - жертва. Тюрьма бедности не имеет решеток, но материализуется в маргинальных районах со свободой, ограниченной по отношению к более преуспевающим. Это два отдельных, но соприкасающихся мира: бедное население в городских центрах становится видимым, так как признается в момент необходимости или в отдельных местах при сегрегации. Внешнее общество защищено от внутреннего такового заключенных вплоть до конца их
срока и реабилитации. Противоположная ситуация в большинстве бедных маргинальных районов, где люди внутри своих домов защищаются от враждебности внешней среды. Это внешняя форма парадокса бедности существует благодаря проживанию бедных и богатых в разных местах с разной институциональной защищенностью. Мнимая вина бедных семей и их членов состоит в уязвимости перед последствиями таких разных событий, как увольнение или землетрясение, рекомендующих солидаризацию сообщества в отношении пострадавших. Идея о том, что бедные всегда будут среди нас, имеет давние корни и поддается различным интерпретациям. В таковой библейской центральными являются измерения духовности и солидарности. Ни один человек не является одиноким островом. Он часть сообщества, судьбу которого разделяет. Вероятно, среди людей всегда останутся бедные духом, однако не исключается возможность ликвидации или минимизации бедности материальной. «Война против бедности» в [1, с. 132] США, объявленная президентом Линдоном Джонсоном в 1964 г., по-прежнему ассоциируется со своим названием, несмотря на отсутствие подтверждения ее правомочности в связи с решением вступить в войну против Вьетнама. Первая полвека спустя трансформировала американское общество больше, чем вьетнамская трагедия, введя программы помощи продовольствием, начального и среднего образования и медицинского обслуживания. Основанное на потреблении измерение бедности указывает на существенные успехи данной «войны». Значительные изменения связаны [1, с. 133] с совершенствованием здравоохранения. Постепенный, но постоянный процесс изменений наряду с социальными инновациями, нормами к середине столетия стал радикальным. Качество товаров и услуг значительно повысилось, хотя ухудшилось в отдельных случаях, как то: ожирение из-за некачественного питания, ставшее наряду с диабетом социальной болезнью, поражающей, в первую очередь, бедных. Как неполные семьи, каждая страна несчастна по-своему. Случай Соединенных Штатов показывает возможность достижения позитивных результатов приведением в движение демократического механизма, мотивирующего управляющий политический класс. Американский опыт подтверждает то, что даже в столь развитой стране децентрализованное решение проблемы затруднено, так как необходимы унитарная адресация и объединение
посредников на различных уровнях для эффективного использования ресурсов. Проблема может восприниматься как временные материальные затруднения, однако на протяжении длительных периодов возможно состояние перманентной бедности, стабилизирующееся как «ловушка» таковой.
Рассуждая о «ловушке» «относительной бедности» в Европе [1, с. 134-140], автор констатирует то, что в Германии для решения данной проблемы наиболее важным фактором считается возможность работать, хотя система обеспечивает гарантированный доход на короткие периоды безработицы [1, с. 135]. Кризис увеличил дистанцию между семьями с низким и средненизким доходом, сдвинув социальную мобильность в сторону повышения экономических затруднений и бедности.
В главе «Бедность, неуверенность и невезение» [1, с. 140143] констатируется, что Н. Макиавелли в «Принципах» упоминал важность фортуны в обстоятельствах человеческой жизни. Это неизбежный результат вплетения в жизнь неуверенности, имманентная проблема современного демократического общества, когда последнему полагается проявлять заботу о невезучих в связи с безработицей, болезнью или бедностью. Центральным узлом является отношение удачи и личной ответственности, возможность отделить везение при получении заслуги от простого выполнения обязательств и усилий, так как рынок вознаграждает конечный результат, а заслуга основывается на личной ответственности, независимо от удачи. Следует различать судьбу как возможность выбора и таковую «злую». Первая - результат «просчитанной» ставки, в которой негативного результата можно избежать благодаря гарантиям механизма рынка, а не застраховавшийся несет ответственность за негативные последствия. «Злая» судьба - событие, выходящее за пределы личного контроля, как при инцидентах, вызванных другими людьми. Лишь демократический механизм способен уравновесить неравенство в распределении ресурсов, основанном, согласно Д. Роулзу, на «естественной общественной лотерее», только из сочетания либерального принципа тенденции к равенству ожиданий и такового, по которому различия в ожиданиях возможны в действующей демократии, если сама она развивается во благо наиболее неустроенных социальных групп, как в случае бедных семей. Дети, их семьи, а также мигран-
ты, устремляющиеся в Европу в поисках лучшего будущего, - социальные группы, среди которых отмечается наибольшая бедность и которые наиболее страдают от лишений. Первые годы складывания личности ребенка особенно влияют на формирование взрослого. Отсюда экономическая и общественная значимость [1, с. 140] инвестиций в детей и юношество. Отсутствие таковых, эффективных лишь в открытое временное окно, способствует вероятности трансформации длительной бедности в «ловушку» или «тюрьму» таковой. Из них трудно выбраться, так как они выстраиваются в стабильном равновесии. Высокий уровень безработицы молодежи в европейских странах - последствие роста во времена аскетизма целого поколения. Оно ограничено или умаляется, как в возможностях работы, так и эффективном равенстве [1, с. 141] жизненных перспектив либо в стране места рождения, либо таковой иммиграции, или в обоих случаях [1, с. 142]. Углубление «относительной бедности» во время европейского экономического кризиса свидетельствует о возможности трансформации продолжительного пребывания в таковой в постоянную «ловушку».
В главе «Новое измерение абсолютной бедности: случай Италии» [1, с. 143-148] констатируется что, уровень относительной таковой значительно повышается во время кризиса. Уровень абсолютной бедности, устанавливая фиксированный порог дохода или потребления, означает затяжную фазу ухудшения качества жизни, если не уменьшить и не стабилизировать абсолютный уровень богатств, благ и производительных факторов. Изучение явления требует различения компонентов тенденции и цикла, синтеза различных показателей измерения, в том числе дифференциации внутри самих бедных [1, с. 143]. Автор предлагает ввести понятие «очень бедные» как стоящее перед использующимся в США термином «глубокая бедность», полагая, что оно окажет помощь в спекулятивном плане.
В главе «Бедность и демократия: молодежь и дети кризиса» [1, с. 148-152] констатируется то, что, по Алексису де Токвилю, почти каждая революция, изменяющая форму государства, рождается для консолидации или уничтожения неравенства, а когда она угасает, практически всегда выясняется, что вопрос неравенства был в ее центре. Данный мыслитель указывал на средний класс как на элемент социальной стабильности, так как люди, ведущие ком-
фортный образ жизни и равно удаленные от богатства и бедности, придают громадное значение своей собственности. Будучи довольно близки к бедности, они детально осознают собственные лишения и боятся их [1, с. 148-149]. Супружеские пары с детьми олицетворяют «типичный идеал» среднего класса, общественное и экономическое ядро, отчетливо представляющее надежды на социальное развитие ради себя и собственных отпрысков и страх перед впадением в состояние неуверенности и ненадежности, в котором живут или от которого спаслись. Решение завести ребенка -одно из наиболее интимных и личных. Два ребенка на семью могут стать социальной данностью, так как обеспечивают стабильность населения, хотя выбор семей без детей гарантирует более эффективное распределение. Проблема «заведения» ребенка иногда концепируется как решение приобретения товара длительного пользования, подобного стиральной машине или автомобилю, но это ошибочно, так как ребенок навсегда, а сами дети - своеобразная памятка родителям о том, что они не являются благом на длительное время. Дети представляют автономную социальную категорию, это люди, наделенные правами, охраняемыми родителями в их интересах, но не собственность. Выбор иметь детей является и определяющей общественной ценностью. Многие решения политической экономии, принятые в интересах будущих поколений, не учитывают того, что будущее уже существует в детях, появившихся на свет, но часто забываемых, когда принимаются решения политического характера. Согласно Д.С. Миллю, политики обычно слишком заняты вопросами, которым должны уделять внимание, чтобы оставлять место для проблем, которыми без ущерба можно пренебречь (проблема потери голосов). Форма косвенной репрезентации представляется автору наиболее естественным решением: генерализацию принципа «один человек - один голос», как и такового: «нет налогообложения без представительства», следовало бы немедленно внести в политическую повестку в пользу молодых, как уже делалось в прошлом в интересах социальных групп, не имеющих своих представителей [1, с. 149-150]. Экономическая проблема в том, что, поскольку рождение ребенка - личный вопрос, его личная стоимость должна быть «социализирована», в первую очередь для наиболее слабых и бедных групп: человеческое наследие (patrimonio) страны является основным, в особенно-
сти в случае детей в первые годы их жизни. Кризис привел к постоянному запаздыванию принятия и выполнения проектов, касающихся семьи и ребенка. Снижение рождаемости - последствие неуверенности, безработицы среди молодежи и страха перед неспособностью гарантировать своим детям надежное будущее [1, с. 150]. В современной Италии многочисленная семья не является уже самодостаточной единицей, как было в аграрно-про-мышленном обществе. За определенной чертой ребенок становится роскошью, и лишь наиболее неимущие позволяют себе увеличивать семью. По мнению автора, в Европе лишь Франция проводит органическую политику в отношении семьи, являющейся лейтмотивом ^епоге) жизни и развития. «Дети кризиса» уже страдают от экономических и общественных ран политики строгой экономии.
В рассуждениях в «Расходах на проживание: выборе ограничения» [1, с. 152-154], подчеркивается то, что выбор жилья, в отличие от питания, определяет организацию повседневной жизни, компромисс, связанный временными и финансовыми расходами на транспорт «дом - работа». Смена жилья происходит редко, так как подразумевает экономические и организационные затраты, и часто мотивируется изменением места работы, увеличением семьи или ее организации (при сокращении смена жилья происходит реже) [1, с. 153].
В заключении [1, с. 154-157] автор констатирует то, что перманентная бедность - тяжелая системная проблема Европы в связи с различиями между странами и внутри них. Ее основной причиной является безработица, а в Италии она характеризуется релевантным сокращением потребления и цикличной динамикой. Критической группой являются семьи с детьми, принявшие основное бремя кризиса. Риск бедности с увеличением количества детей привел к сокращению молодого населения. В Италии падение доходов сопоставимо с существованием «ловушки бедности» - экономической «тюрьмы» с низким уровнем мобильности, из которой трудно выбраться [1, с. 154-155]. Происходит и постоянное разделение между «богатыми», в основном, среди обладающих наиболее низкими доходами. Довольно распространен риск их падения. Можно видеть и свидетельства существования «среднего класса», игравшего в прошлом роль социальной скрепы, поддерживавшей
неравенство в надежде на будущий экономический рост. Однако долгий экономический кризис, обескровивший последний, увеличил страх перед скатыванием вниз, в ловушку бедности. В Италии все семьи «немного бедные», однако такая ситуация складывается и в любой другой стране и конгрегации общества при вялой социальной мобильности. Случай Италии эмблематичен: двадцать лет сокращения населения, составляющего ядро общества, хребет его развития, сопровождался, с одной стороны, увеличением потока эмиграции молодежи, бегущей от безработицы, и, с другой стороны, постоянным притоком не европейской молодежи, ищущих в Италии и Европе лучшие условия жизни. Бегство от бедности без вины - мировой феномен, включивший и Европу при сокращении в ней «основного» населения. Иммиграция - частичный модус решить, зачастую лишь временно, экономические и социальные проблемы, вызванные демографическим дисбалансом: для заполнения пустоты недостаточно иммигрирующей в Европу молодежи, а процесс ее интеграции требует более высокого уровня, чем достигнутый ныне. Частично иммигранты являются временными: переводы в евро способны, учитывая разницу в ценах, обеспечить лучшее будущее в родной стране: воспитание и обучение детей или покупку дома [1, с. 156-157]. Достигнув своей цели, многие мигранты возвращаются на родину. Автор предлагает сосредоточить внимание на проблемах демографического спада и опасности впадения семей с детьми в бедность, так как речь идет о природе демографических процессов и потенциале развития европейской экономики, всё более подверженной риску медленного роста или стагнации. Материальную бедность, причину и следствие данных дисбалансов, можно уничтожить, хотя реализовать эту цель непросто, поскольку, как подтверждает американский опыт, требуется объединять децентрализованные усилия на местном уровне. Рынок не может функционировать без сознательных обязательств снижения бедности на мировом уровне, что требует передовых форм демократии, новых инновационных и децентрализованных механизмов. Так автор надеется решить проблему бедности [1, с. 157].
Джанкарло Ровати, преподаватель социологии на факультете политологии Миланского университета Святого сердца, в выступлении «Содействие сплочению плюралистического общества» [4, с. 159-174], рассматривая ценность социальной сплоченности [4,
с. 159-162], сетует на редкость концепции в речах ответственных политиков, способных сообща воздействовать на экономические, культурные и социальные аспекты индивидуальных и коллективных недугов, отличающих современное общество риска и неуверенности. Последнему необходимо найти «третий путь» для достижения новых уровней свободы, благосостояния и солидарности. Углублению проблемы способствуют неуверенность насчет работы, неэффективность систем социальной защиты, чрезмерный индивидуализм, ослабление социальных связей (семейных и внутри сообществ) и реляций коллективной принадлежности (религиозной, национальной, классовой, этико-культурной и т.д.). Ее осложнения очевидны в интеграции гиперкомплексного общества, особенно в крупных городах. В традиции концепция сплоченности противопоставлялась таковым конфликта и беззакония (аномии). Первая характеризуется общностью ценностей, интересов, целей. Противоположный эффект достигается при глубоких контрастах, препятствующих гражданскому и политическому сосуществованию. Сплоченность, интеграция, консенсус являются звеньями одной логической и фактической цепи, между тем как конфликт, беззаконие (аномия), принуждение представляют противоположное состояние. Первая имплицирует взаимопонимание, согласие, кооперацию, требует преодоления социальных и культурных разрывов [4, с. 159]. Интерес к проблеме исходит из заинтересованности в общественном порядке и основывается на органическом видении функционально интегрированного общества без антагонистических конфликтов, препятствующих уравновешенности, не говоря уже о гармонии. Трактовавшаяся как типичная прерогатива примитивных обществ, отличающихся механической солидарностью (Э. Дюркгейм) и общей организацией (совместной организованностью - Ф. Тённис), сплоченность была переосмыслена в проблематичном ключе как функциональное существование комплексных обществ (Т. Парсон) и представляется достижимой путем добровольных и сознательных усилий как политических акторов, так и институтов. Другие традиции подчеркивали противоречие социальной сплоченности экономического неравенства, из которого вытекает таковое социальное и политическое (К. Маркс), нарушения основополагающих прав личности (предшествующих любой форме власти и государства) теми, кто осуществляет поли-
тическую власть, пусть и от имени большинства (А. Токвиль). Создатели современных систем благосостояния пытаются дать ответ на вопросы, поднятые основными течениями мысли (функциона-листской, конфликтологической, либерально-демократической), предпочитая социальную организацию, основанную на индивидуальных правах (гражданских, политических, экономических). В нее лишь частично интегрированы политики обеспечения доступности образования, работы, социального обеспечения и поддержки. В последнее время проблематика сплоченности рассматривалась в реляции с процессами культурной дифференциации, противоречащей современному комплексному обществу, которое в отдельных случаях испытывает настоящую фрагментацию взаимоотношений между социальными группами и территориями. Кризис сплоченности идет параллельно с осложнением взаимоотношений (Ю. Хабермас), феноменом, еще более обостренным мультикультурными и многонациональными характеристиками современного общества. Теории последнего времени осознают то, что уровни благосостояния и социальной сплоченности в наиболее развитых национальных обществах подвергаются угрозе со стороны глобальной напряженности и нестабильности, и нет гарантии сохранения первых [4, с. 160-161]. Дебаты о расширении и консолидации сплоченности общества преумножаются кризисом систем социальной защиты, призванных посредством механизмов распределения уменьшить различия между имущими и неимущими, или включенными и исключенными. За их рамками остается проблематичный элемент, извлекаемый из факта того, что даже слои, считавшиеся защищенными от неуверенности и риска деклассиза-ции, становятся уязвимыми в том числе и в силу трудностей аппликации коллективной солидарности, типичной для классического индустриального общества из-за развивающихся процессов индивидуализации и разжижения рабочих отношений таковыми синдикалистскими и политическими. Проблематика сплоченности рассматривается как в макро-, так и в микросоциальном ключе. В первом случае речь идет о сплоченности между территориями и населением в рамках экономического развития. Во втором - о таковой в локальном контексте - небольших сообществ и районов, отмеченных высокой социокультурной разнородностью и экономическим неравенством. С точки зрения социального воздействия
и публичной политики необходимо рассмотреть в конкретном контексте проблемы, препятствующие сплоченности в целом, и условия достижения большего взаимодействия, определить темы и процессы, способствующие преодолению препятствий различной природы и сложности. Автором подчеркивается необходимость преобладания центростремительных потребностей над центробежными: диалога, согласия, понимания однородности, закрытости, навязывания. Сплоченность - «позитивное» и «теплое» слово, способное пробудить чувства близости, принадлежности, крепкого единства. Она указывает скорее на идеал, чем на легко и полностью достижимую цель. Призыв к ней выражает необходимость: (а) организованного взаимодействия между членами общества (национального, наднационального, интернационального); (б) технико-функционального оснащения для следования общим целям; (в) периодических достижений [4, с. 161]. На примере стран Объединенной Европы подчеркивается необходимость стремления к достижению идеалов, ведущих к экономической и политической интеграции ради стабилизации мира и способствования благосостоянию.
В главе «Преодоление войн и индифферентности: необходимости и возможности» [4, с. 162-165] подчеркиваются трудности современного периода в силу распространенности в различных частях мира войн, преследований, голода, толкающих население к эмиграции в поисках защищенности, гарантий обустройства, списыванию прошлых долгов. Подобный исход не только свидетельствует об испытываемых страданиях, но и производит проблематичные эффекты на столпы Европейского сообщества, поддержание веры в него и основополагающие принципы: солидарность стран-членов, обязательство защищать и развивать права человека [4, с. 162-163]. Ради национальной безопасности и сохранения процветания они бывают вынуждены отречься от значимых ценностей для сотрудничества, согласия и солидарности между странами. Европейская солидарность подвергается угрозе не только из-за войн и террористических атак, но и рецептов, предлагаемых видными политиками для сохранения внешних и внутренних границ политической Европы, хрупкой из-за изоляции и закрытия отдельных стран. По мнению автора, непонятна стратегия удаления «великих Земли», управляющих судьбами миллионов
людей во всех частях мира. Страх перед конфликтами должен перевесить цели отдельных стран и блоков, в том числе и наиболее сильных с экономической, политической и военной точек зрения. Необходимо, чтобы страны, воодушевляемые стремлением к миру, под давлением народов и отдельных личностей доброй воли собрались за круглым столом ради подавления очагов войны, проявили готовность к перезагрузке сотрудничества между народами на основе справедливости и правомерности в соответствии с нормами Универсальной декларации прав человека, улучшенной и дополненной. Хотя в большой политике доминируют склонность к альянсам и беспристрастие, есть и работающие в позитивных направлениях. Даже при наличии взаимной доброй воли трудно рассчитывать на быстрые решения из-за необычайной сложности проблем, для ощущения позитивных результатов потребуется время [4, с. 163]. Планетарный масштаб многих проблем требует соответствующих решений. Сговор и леность многих правителей даже в демократических системах не отвечают чаяниям граждан, представляемых ими, и политикам следует учитывать эту данность, чтобы не терять поддержки и легитимации действий. Путь преодоления трудностей извилист, однако при дальновидности и постоянном продвижении готовит дорогу для более высоких и амбициозных достижений. Важные указания на методы ответа на общепланетарные вопросы содержатся в сформулированных ООН Целях устойчивого развития на период 2016-2030 гг. Речь идет о среднедолгосрочных временных рамках, предоставляющих необходимую систему измерения достижения целей, требовании обеспечения достойных условий жизни сотням миллионов людей, ведущим ненадежное существование, обделенных справедливостью. Ватикан возвещает о том, что эгоизм, безразличие, низкая культура - плохие советчики, не позволяющие осуществить необходимый скачок вперед [4, с. 164]. Среди зрелых плодов преодоления барьеров и строительства новых мостов между странами и народами приводится пример соглашения по ядерной политике между США и Ираном после долгих лет враждебности, эмбарго, прерывания экономических и дипломатических отношений. Считавшийся непримиримым врагом стал собеседником в переговорах для перезапуска отношений сотрудничества. Политика оттепели, как многие обозреватели определяют «иранскую авантюру», требует
длительного времени, однако уже достигнут важный прогресс в восстановлении отношений и во взаимовыгодном обмене.
В главе «Период неуверенности и вызовы современному плюралистическому обществу» [4, с. 165-169] указывается на то, что международные отношения и внутренние таковые в каждой стране питаются неуверенностью, подозрительностью, фрагментацией. Мир, доверие, сплоченность подвергаются стагнации из-за развтия взаимозависимости (экономической, политической, социальной), носящей название глобализации. Автор ссылается на: 1) террористическую атаку на башни-близнецы в Нью-Йорке, войну в Афганистане (2001), войну в Заливе против Ирака и дестабилизацию на Ближнем Востоке (2003); политическое и военное развитие суннитского фундаментализма, эмблематично интерпретируемого движением «Исламское государство», действующим на всех территориях с мусульманским большинством; 2) финансовый кризис 2007-2008 гг., повергший все западные страны в длительный период рецессии-стагнации, способствовавшей безработице и снижению занятости; 3) значительное ускорение движения на север потоков мигрантов, бегущих от войн, преследований, бедности в поисках более надежных и гуманных условий жизни [4, с. 165]. Взаимодействие трех данных источников нестабильности и неуверенности подрывает доверие к политическим институтам, гарантирующим мир и развитие, питающим многочисленные виды страха, закрытости, враждебности. В данном контексте ослабляются, становятся хрупкими, деградируют, не действуют ценностные ориентиры, а также позитивные точки зрения носителей проектов лучшей жизни и мира. Среди феноменов и процессов, характеризующих современное политическое общество, указывается многочисленность культурных ориентиров, лишенных общего знаменателя и с трудом интегрирующихся между собой. Этот показатель достиг культурной дифференциации, типичной для индустриального общества Нового времени, развивавшегося в национальных государствах и характеризующегося «гегемонами» в культуре и ее разделением, при котором каждый может ориентироваться, как ему вздумается. События последнего десятилетия ввергли в иное измерение практичность и ожидаемые преимущества мультикультурного пути к сплоченности, учитывая различия национальной, этической и религиозной идентичности. Повыше-
ние и консолидация капиталистической глобализации вернули на поверхность идею функционалистов, теоретиков модернизации, о постоянном движении человечества к сущностной культурной конвергенции посредством распространения на глобальном уровне ценностей индустриального общества, ставящего в центр секуляризацию, ориентацию на экономическую успешность, ослабление традиционных коммунитарных связей, примат индивидуализма, а также человека технологического (homo technologicus), способного доминировать и формировать каждый аспект мира вплоть до человеческой репродукции. На научно-технологической культуре и несомненном очаровании ее потенциалом на планетарном уровне основывается надежда достичь «прогресс» человечества [4, с. 166167]. Международные миграции, увеличение численности мусульман в Европе поставили под вопрос эти теории, начиная с неизбежности секуляризации. На примере Франции совершенно непродуктивными показали себя попытки нейтрализации религиозной принадлежности, питаемые более фундаментализмом, нежели светскостью. Отсутствие достигнутой в Европе путем кровавых войн ликвидации различения между религиозной и политической сферами мешает в странах исламского большинства развитию светских форм государственности с демократическими политическими режимами, уважению меньшинств (политических, этнических, религиозных). Европейская культура, преодолев антирелигиозную предубежденность просвещенческого рационализма, способна внести конструктивный вклад в иные традиции, ведущий к осознанию уравновешенного синтеза, исходящего из христианской традиции. Через подобное оздоровление возможно вновь и на твердом основании обрести аутентичные светские и либеральные установки общественно-политического сосуществования без предвзятости в отношении религиозной принадлежности и внести позитивный вклад в таковое политическое, где ныне превалирует фундаменталистская оппозиция. Без эффективного диалога между великими религиями и признания их влияния на жизнь людей и народов невозможно думать об эпохе мира. Всем людям доброй воли следует умножить свои усилия, предпоставлять «благо практики совместного существования» остальным обстоятельствам, преференциям, убеждениям, так как в сплоченности состоит фундамент мира и его неутомимое созидание [4, с. 167-168]. Исклю-
чением силовых решений - неизбежных при необходимости противостоять угрозе жизни и другим правам человека - признается метод преодоления индивидуальных и коллективных противоречий путем переговоров и компромиссов, или таковой диалога, обеспечивающего каждому переговорщику возможность быть услышанным собеседником и рассказать ему о собственных тревогах и целях. Здесь имеется в виду выработка совместных ценностей, которые важно преследовать вместе. В домене радикального индивидуализма существует постоянное требование «новых прав» и «новых свобод», проблемных даже для политических институтов, обязанных осуществлять их синтез. Данная сложность проистекает из давно инициированной и поддерживаемой многими культурными, общественными и политическими силами тенденции сосредотачивать внимание на индивидуальных правах в ущерб социальным. Она заостряется также на трансформации ряда индивидуальных «претензий» в признанные и защищаемые законом права. При оценке этой установки утверждается, что расширение прав человека приносит ряд преимуществ и политический консенсус. Социальные права, напротив, связаны с высокими затратами, зачастую - с непопулярным выбором, и в результате менее устойчивы. Умышленно упускается из вида тот факт, что данная установка стимулирует процесс индивидуализации, ослабляет связи и идет в ущерб жизни в обществе. Процесс индивидуализации питает множество культурных и организационных факторов: происходит усиление социального неравенства при прогрессирующей поляризации между максимально пользующимися социально-экономическими преимуществами и максимально страдающими от лишений. Данный растущий в результате капиталистической глобализации разрыв верифицируется не только между более передовыми (фактически богатыми) и отсталыми (бедными) странами, но и внутри отдельных процветающих обществ в связи с ростом качественной безработицы / частичной занятости в силу увеличения спроса на лучших работников и поглощения менее оплачиваемых работ растущим числом иммигрантов, играющих роль промышленного резерва [4, с. 168-169]. Ситуация парадоксальным образом содействует увеличению числа «работающих бедных» (working poor), трудоустроенных людей, находящихся за порогом относительной и абсолютной бедности. Экономические и социальные затрудне-
ния испытывают не только безработные, но и занимающие ненадежные низкооплачиваемые должности. В Италии положение отягощается территориальным разрывом в уровнях жизни Центрального и Северного региона, с одной стороны, и Южного - с другой. Поляризации общества способствует также система финансирования экономики и неравного распределения ее дивидендов. Ситуация способствует размышлениям о ловушке бедности, рассмотренной Л. Кампильо, и нехватке в изобилии, вынуждающих найти средство помощи нуждам и правам живущих на периферии благосостояния.
В главе «Религиозная принадлежность, этический плюрализм, публичная сфера» [4, с. 169-174] констатируется, что различение между религиозным и политическим, выработанное христианской традицией, подчеркивалось в выступлении Бенедикта XVI перед немецкими парламентариями в Рейхстаге 22 сентября 2011 г., пересматривающем и ревитализирующем принципы правового либерального государства. В описании необходимых политикам доблестей Папа Римский со ссылкой на поучения царя Соломона из Первой Книги Царств утверждает важность для таковых приверженности справедливости и созданию основополагающих условий мира [4, с. 169-170]. Соломонова дилемма различения зла и добра, истинного права и представляющегося таковым, остается актуальной для политики и ее деятелей. Следующей проблемой является ценность и границы «принципа мажоритарности», считающегося фундаментальным для либерально-демократических политических систем, плодом и «завоеванием цивилизации» наряду с принципом отделения бедных от государства, но не являющегося критерием в основных и основополагающих антропологических и этических вопросах. Принцип мажоритарности содержит в себе опасность трансформироваться в «деспотизм большинства», поскольку не содержит адекватных гарантий для меньшинств и незыблемого уважения к правам отдельных личностей, утверждаемых как фундаментальные в Конституции Италии, как и в Универсальной декларации прав человека, основополагающей для ООН. В целях продвижения к этой цели предлагаются рациональные размышления, выходящие за интересы момента и идентифицирующие суть проблем, а также ценности и критерии, которые надо уважать и развивать ради извлечения их них благ [4, с. 170].
Для понимания проблемы следует мыслить «будничными» категориями о происходящем на ассамблее кондоминиума, когда необходимо принять решение о помощи живущему в доме инвалиду. Нет сомнений в его справедливости, так как это не только практическая проблема, но и уважение к ценности и достоинству личности. Однако не гарантировано то, что большинство утвердит необходимые затраты. Оно может отклонить «справедливое» «правильное» решение. Бенедикт XVI, ссылаясь на различие «законов кесаря» и «законов Божьих», предлагает христианам ценную возможность внести в публичную сферу вклад своей веры. В отличие от других религий христианство не навязывало государству и обществу законов. Из Откровения не извлекался юридический порядок, следующий из истинных источников права: природы и разума. Христианские теологии ассоциируются с философским и правовым движением, существовавшим со II в. н.э. В этом контакте рождена западная культура юриспруденции, ставшая определяющей для таковой человечества. От дохристианских связей между правом и философией через христианское Средневековье идет путь, ведущий к Просвещению и Декларации прав человека [4, с. 171]. Учитывая сокращение разделения внутри религий и упадок их публичности, некоторые теоретики предлагают принять соответствующее положение вещей, не утверждая христианскую точку зрения в публичных дебатах и политических решениях. Другие говорят о необходимости создать соответствующие условия в публичной сфере, поддерживая данное видение законной и рациональной аргументацией, дабы оно влияло на окончательное решение. Первая позиция замыкается в катакомбах приватной сферы. Вторая означает выбор не игнорировать вклад религии и морали в общественную и политическую жизнь при совместном существовании, из которого извлекается общее благо. В первом случае люди проявляют пассивность. Во втором вынуждены противостоять тем, кто не желает публично засвидетельствовать культурные или политические последствия собственной веры в условиях, когда политический выход (из кризиса) не гарантирован или потерян. Речь идет о возможности докричаться до самых верхов при полном уважении к несогласным. Во враждебном или неблагоприятном политическом контексте следует быть внимательным к тем, кто адекватно выражает ее, но говорить про себя - отнюдь не означает молчать. Важ-
но не игнорировать голоса «пророческого меньшинства», продолжающие звучать в пустыне. Даже диктаторским режимам не удается истребить ни религию, ни свободу сознания, поэтому всегда возможно оставаться верными своим религиозным убеждениям, выражая их в межличностных отношениях и обучая детей, друзей и сознательных. Данное видение не исследуется систематически, считаясь противоречащим миссионерской и публичной природе христианства. Решивший в публичных дебатах отстаивать культурные и политические позиции христианства должен учитывать принцип мажоритарности и «завоевывать» позиции, приобретая большее число сторонников [4, с. 172-173]. Это не мешает продолжать критическую деятельность и поиск инновационной модальности для утверждения и распространения собственных убеждений. Воздаяние «кесарю кесарева», а «Богу Богова», не означает принятия дуалистического видения во имя признания легитимной автономии политики от религии. В случае конфликта верующие должны отдавать приоритет Богу, даже под угрозой преследования. Следует отдавать отчет в распространении ментальности односторонности, отождествляющих индивидуальные интересы и решения с «благим» и «справедливым» и считающих остальные позиции нерелевантными. Существует опасность «удушающего ползучего деспотизма», который, не отвергая веры в Бога, находит модусы опорожнения наиболее важных и истинных проблем и убеждений. Культура релятивизма ведет к таковой индифферентности, неспособной противостоять экономическим, социальным и политическим вызовам [4, с. 173]. В мире, страдающем идейной и нравственной анемией, наиболее отважные и инновационные решения зачастую исходят от тех, кто извлекает из милосердия Бога надежду и энергию для продвижения вперед. Современным Цезарям следует уделять больше внимания тем, кто распространяет в мире эту энергию [4, с. 174].
Выступающие были едины в желании гарантировать милосердию место в будущем цивилизации применительно к различным конкретным ее аспектам. Подчеркивая традиционное для Запада разделение государства и религии, они, тем не менее, находили необходимость практического применения вечных евангельских ценностей в будничной жизни. В частности, в отношении преступивших закон, дабы дать им возможность раскаяться и стать
полезными членами общества, а также тех, кто должен оказывать противодействие преступникам, в отношении пребывающих в бедности и необходимых государственных мер в данной области, как и плюралистического западного общества в целом. Подчеркивалось, что продвижение к соблюдению моральных норм и выполнению призывов христианства будет способствовать сплочению, благу и процветанию социума.
Список литературы
1. Campiglio L. Povertá: Una prigione senza colpa // La misericordia e le sue opera / a cura di Colombo G. - Milano: Vita e pensiero, 2016. - P. 131-157. - (Filosofía ed esperienza religiosa; 7).
2. Eusebi L. Misericordia: «Superamento» del diritto o «dimensione» della giustizia? // La misericordia e le sue opera / a cura di Colombo G. - Milano: Vita e pensiero, 2016. - P. 121-130. - (Filosofia ed esperienza religiosa; 7).
3. La misericordia e le sue opera: Atti del seminario interdisciplinare di teologia, filosofia e scienze dell'uomo. Milano, Universita cattolica dell Sacro Cuore 30-31 maggio 2016 / a cura di G. Colombo. - Milano: Vita e pensiero, 2016. - XIV, 176 p. - (Filosofia ed esperienza religiosa; 7).
4. Rovati G. Promuovere la coesione nella societá plurale // La misericordia e le sue opera / a cura di Colombo G. - Milano: Vita e pensiero, 2016. - P. 159-174. -(Filosofia ed esperienza religiosa; 7).
2020.02.029. ЦИБИЗОВА ИМ. МИЛОСЕРДИЕ И МИР. (Аналитический обзор).
Ключевые слова: Августин Блаженный; благо; католицизм; милосердие; мир; теология; христианство.
Проблема взаимоотношения милосердия и мира рассматривалась на секции семинара «Милосердие и его деяния» (2016)1 как реляция, нашедшая свое отражение в культуре и истории народов в качестве настоятельной необходимости, хотя она зачастую и игнорировалась. Причем основной акцент в данном случае делался на выработке церковной доктрины милосердия и общей церковной
1 La misericordia e le sue opera: Atti del seminario interdisciplinare di teologia, filosofia e scienze dell'uomo. Milano, Universita cattolica dell Sacro Cuore 3031 maggio 2016 / a cura di G. Colombo. - Milano: Vita e pensiero, 2016. - XIV, 176 p. -(Filosofia ed esperienza religiosa; 7).
