CC BY
71
Вестник ПСТГУ
II: История. История Русской Православной Церкви.
2012. Вып. 6 (49). С. 35-44
К ПРОБЛЕМЕ ЗАКРЫТИЯ ПРАВОСЛАВНЫХ ЦЕРКВЕЙ НА ДОНУ
в конце 1920-х — 1930-е гг.
Л. В. Табунщикова, А. В. Шадрина
Статья посвящена важному этапу взаимоотношений государства и Церкви в период первых пятилеток, времени индустриализации и коллективизации. Эти глобальные события повлияли на изменение внутренней политики государства, на его политику по отношению к религии. Авторы, опираясь на широкий круг архивных источников, раскрывают особенности данной политики в 1920-1930-е гг.
В выстраивании политики СССР по отношению к религиозным организациям 1929 год стал рубежным. Поскольку «строящееся» коммунистическое общество мыслилось как исключительно атеистическое, целью советских органов власти было подавление религиозности населения посредством закрытия церквей. Ан-тицерковные акции 1918—1928 гг.: декрет об отделении Церкви от государства и подписывание обязательных договоров о бессрочной аренде церковных зданий и имущества, осквернение мощей святых, изъятие церковных ценностей, проведение таких антирелигиозных и антицерковных акций, как «Комсомольская Пасха», «Комсомольское Рождество», «Комсомольские святки», перенос выходного дня с воскресенья на любой другой день, запрещение колокольного звона и снятие колоколов — мыслились советскими идеологами лишь как подготовка к основному акту — закрытию церквей.
8 апреля 1929 г. советским правительством было принято Постановление ВЦИК СССР «О религиозных объединениях», а в октябре того же года — инструкция НКВД. Оба документа, следуя Декрету 1918 г., отрицали права Церкви как юридического лица, утверждали обязательную регистрацию религиозных объединений, причем местные органы власти могли отказать в регистрации общинам без каких-либо объяснений. Обязательная регистрация оставляла за пределами легальности монашество, церковное образование, хозяйственную деятельность, а также все виды социального служения Церкви. Пункты 17, 22 постановления запрещали все виды благотворительной, производственной, общественной деятельности общин, всякую проповедь вне храмов и обучение религии (последнее даже внутри храмов). Вне храмов разрешались лишь похоронные требы (п. 58). Духовенство и клирики были лишены избирательных прав,
с 1930 г. они отдавали государству в виде налогов 75 % своих «нетрудовых доходов», к коим была причислена и плата за «отправление культа». Священников выселяли из квартир как «лишенцев». Еще с 1928 г. по той же причине для них была установлена государством непомерно высокая квартплата, остававшаяся таковой до 1943 г. включительно1.
Изменение курса религиозной политики привело к изменениям и в структуре органов, занимавшихся контролем религиозных организаций. Если с 1918 по 1924 г. таким органом был VIII отдел в структуре наркомата юстиции РСФСР (на местах его представляли Комиссии по отделению Церкви от государства), то с
1929 г. эти функции стала исполнять Постоянная комиссия по вопросам культов при ВЦИК СССР, на которую была возложена «обязанность общего руководства и наблюдения за правильным проведением политики партии и правительства в области применения законов о культах на всей территории РСФСР»2. С небольшими изменениями она просуществовала до 16 апреля 1938 г.
Комиссия предоставляла право обжалования решений советских органов по вопросам закрытия молитвенных зданий. После обжалования верующими в установленный законом срок дело из ведения местных властей передавалось на рассмотрение комиссии по культовым вопросам. Комиссия представляла на утверждение Президиума ВЦИК дела о закрытии молитвенных зданий, после чего они в ряде случаев возвращались на доработку местным органам власти.
Итак, начиная с 1929 г., государственная власть стала инициатором активизации антирелигиозных действий практически одновременно по всей России, в том числе и на Дону (административно донские земли с 1924 г. входили в Северо-Кавказский край с центром в Ростове-на-Дону3), начали проводиться четыре акции: закрытие монастырей (монашество оказалось вне закона еще до издания постановления 1929 г.4), переход на непрерывную неделю, антиколо-кольная кампания и закрытие церквей.
К 1928 г. на Дону оставалось два действующих женских монастыря: Старочеркасский Ефремовский и Бекреневский, находившийся недалеко от станицы Мариинской. Кременской Вознесенский и Усть-Медведицкий Преображенский монастыри в рассматриваемый период относились к соседней (ныне Волгоградской) области.
Старочеркасская обитель была закрыта в 1929 г.5 Бекреневский монастырь был «ликвидирован» только в 1930 г. Его закрытие растянулось на два года. В 1928 г., через десять дней после Пасхи Христовой (4 апреля), на заседании
1 См.: Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917—1941: Документы и фотоматериалы. М., 1996. С. 245.
2 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 5263. Предисловие к описи.
3 Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф. Р-1485. Оп. 1. Д. 59. Л. 58.
4 См.: Беглов А. Л. В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. М., 2008. С. 40.
5 См.: Порфирий (Слободяник), иером. Свято-Донской Старочеркасский мужской монастырь и его наместник архимандрит Модест (Потапов) // История Донской (Ростовской) епархии. XX век. Сб. материалов научно-практической конференции Ростовского ЦДО ПСТБИ. Ростов н/Д, 2003. С. 92.
бюро районного комитета ВКП(б) был поставлен вопрос о необходимости закрытия монастыря. Чтобы эта акция была облечена в рамки законности, решение о закрытии должен был принять районный (константиновский) суд. К суду готовились тщательно: мариинской ячейке ВКП(б) было дано задание собрать постановления всех станичных организаций и «общества» о необходимости закрытия монастыря и организовать пересылку телеграмм того же содержания на имя суда. Кроме того, бюро райкома составило целую программу закрытия монастыря, чтобы избежать волнений в народе. Так, решение суда о закрытии обители должно было быть опубликовано в печати и сообщено «по ближайшим с/советам Константиновского района, Морозовского района, а также в ближайшие с/советы Сулинского округа». К 22 мая РК КСМ было поручено приурочить конференцию молодежи, «делая открытые митинги, гуляние, игры, вовлекая остальную массу населения»6. В результате продуманной кампании были приняты единогласные постановления о необходимости закрытия монастыря7. Пресловутые «рамки законности», в которые пытались облегчить его закрытие, были законностью условной, действующей только в интересах власти.
По постановлению районного суда у монастыря было отобрано все имущество, в распоряжении монахинь осталась только церковь, где монахини ютились до 1930 г., а на базе отобранных у монастыря помещений, земельного участка и скота была создана трудовая артель «Правда», относившаяся к станице Мариинской. В конечном итоге именно этот факт привел к печальному концу — в 1930 г. все насельницы монастыря и священники — Б. В. Диков, А. К. Наталюткин и В. А. Миронов (всего 62 человека) были арестованы и сосланы8.
Таким образом, в 1930 г. на территории нынешней Ростовской области не осталось ни одного монастыря. Подобная ситуация была характерна для всей России. Согласно официальным данным, к концу 1930-х гг. в СССР не существовало ни одной обители9, хотя еще много лет продолжали функционировать подпольные монастыри10.
К 1929 г. советское правительство особое внимание стало уделять переносу выходного дня с воскресенья на любой другой день. По мысли вождей советской республики, ни рабочие, ни служащие никак не должны были оказаться на воскресном богослужении. Необходимо сказать, что акции за отмены воскресенья как выходного дня начали проводиться еще в 1923 г. Так, 27 марта 1923 г. на заседании Шахтинского уездного исполнительного комитета было принято постановление о проведении кампании за отмену празднования воскресного дня и установление днем отдыха понедельника11. 30 марта 1923 г. общее собрание рабочих-горняков, после соответствующих разъяснений, приняло резолюцию: «Мы, рабочие... отказываемся навсегда от предназначенного религиозного
6 Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО). Ф. 55. Оп. 1. Д. 1н. Л. 38.
7 УФСБ по Ростовской области (УФСБ РО). Д. № П-47816. Т. 3. Л. 29.
8 Там же. Л. 81.
9 См.: Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история: власть и церковь в Советской России (октябрь 1917 — конец 1930-х гг.). Волгоград, 1997. С. 196.
10 См.: Беглов А. Л. В поисках «безгрешных катакомб»... С. 99—100, 231—232.
11 ЦДНИРО. Ф. 118. Оп. 1. Д. 38. Л. 9
праздника воскресения и отныне считаем свой рабочий день отдыха понедельник и просим Союз Горняков принять меры перед соответствующими органами города, закрыть все церкви и другие религиозные культы в нашем рабочем городе». Резолюция была принята единогласно при двух воздержавшихся.
В 1929 г. отмена воскресного отдыха приняла общероссийский характер. Начиная с этого года, в СССР рабочая неделя была «подвижной» — пять дней трудящиеся работали, на шестой отдыхали (для характеристики такой недели существовал даже специальный термин — «непрерывка»). «Непрерывка», в оправдание которой зачастую выдвигался лозунг о невозможности остановить металлургический процесс, стала своего рода «предпосылкой» антиколокольной кампании. Так, ВСНХ именно в связи с переходом предприятий и учреждений на непрерывную неделю предложил: 1) изъять колокола со всех церквей в городах, где колокольный звон запрещен; 2) в городах, где не запрещено, изъять лишние колокола. Все это делалось, «учитывая необходимость снабжения цветной металлургии, промышленности, электричества и транспорта»12. Поскольку интересы цветной металлургии для советского государства были «чрезвычайно важны», осенью 1929 г. Президиум ВЦИК запретил трезвон (звон во все колокола). Чтобы расширить возможности исполнительной власти в области антиколокольной кампании, 15 декабря 1929 г. было принято Постановление Президиума ВЦИК следующего содержания: «В связи с новым распределением трудовых процессов в рамках непрерывной недели. право прекращения и урегулирования колокольного звона предоставить Горсоветам и районным комитетам»13. В Постановлении также оговаривалось: «Изъятие лишних колоколов необходимо осуществить, по возможности, быстрее (так как мы решили их использовать в первую очередь для чеканки мелкой разменной монеты, которая до сих пор чеканилась из импортной меди), не придавая этому политического значения и излишней огласки»14.
Как впоследствии выяснилось, цветная металлургия не нуждалась в колоколах. Фактическое поступление колокольного лома, по данным Рудметаллторга, за 1929—1930 гг. составило 11 тыс. тонн, а для обработки такого количества в стране не было производственных мощностей15. К 1933 г. общий вес колокольной бронзы составил 40 тыс. тонн, из которых 5 тонн предоставил Северо-Кавказский край16. Разбитые колокола валялись на заводских дворах и церковных площадях, как это было в донской станице Есауловской, где с церкви Архистратига Михаила были сняты все 12 колоколов и там же на площади разбиты вдребезги17.
Однако главной целью, затмевающей и «монастырскую», и «воскресную», и «колокольную» кампании, оставалось закрытие церквей. С 1928 г. в СССР на-
12 ГАРФ. Ф. 52 36. Оп. 1. Д. 2. Л. 16.
13 Там же. Л. 13.
14 Там же. Л. 16.
15 Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. С. 245.
16 См.: Беликова Н. Ю. Православная Церковь и государство на Юге России (конец XIX -первая треть XX в.). Краснодар, 2004. С. 126.
17См.: Сидоров В. Крестная ноша // Трагедия казачества. М., 1994. С. 373.
чала осуществляться их массовая ликвидация. Если в 1927 г. в России было закрыто 134 молитвенных здания, то в 1928 г. — 542, а в 1929 г. — 100018.
Но прямое и бескомпромиссное движение к намеченной цели, обозначенной в 1928 г., было рискованно. Некоторое отступление от намеченного курса было связано с начинающейся коллективизацией. Опасаясь обострять предельно взрывоопасную обстановку, директивное письмо Донисполкома от 9 января
1930 г. всем РИКам и Горсоветам предписывало: «Категорически прекратить со стороны сельсоветов и горсоветов массовое закрытие церквей, особенно в селах и станицах в данный период проведения сплошной коллективизации»19. 14 января 1930 г. Бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) постановило: «Категорически запретить на период компании коллективизации на местах поднимать вопросы о закрытии церквей в селах и станицах, особенно мечетей»20. Все церкви, использованные как временные зернохранилища, велено было освободить и немедленно возвратить верующим21.
Центральные органы власти учитывали сложную ситуацию на местах. 6 февраля 1930 г. Комиссия по вопросам культов при ВЦИК решила, что процедура закрытия церквей подлежит упрощению, по сравнению с законом от 8 апреля 1929 г.22, и право окончательного решения вопроса по большинству случаев было передано областным и краевым Советам. Лишь спустя определенное время инициатива Северо-Кавказского крайкома о прекращении закрытия церквей на период коллективизации была поддержана «сверху». Неудачи в колхозном движении вызвали появление в марте 1930 г. статьи Сталина «Головокружение от успехов», и, как следствие, вскоре последовало секретное постановление Донецкого окркома, адресованное секретарям райкомов: «В связи с этим примите все меры по прекращению закрытия церквей. Все шире развертывая массовую антирелигиозную работу и жестоко карая факты вредительской деятельности со стороны попов и религиозных мракобесов, в то же время воспретите на это время вынесение специальных решений о закрытии церквей»23.
Президиум Северо-Кавказского краевого исполнительного комитета в своем постановлении от 25 мая 1930 г. констатировал «наличие в некоторых округах края искривлений и искажений преподанных директив в части закрытия молитвенных зданий»24. Должностных лиц, допустивших самовольное закрытие храмов, предписывалось привлекать к ответственности. Всем Окрисполкомам было предложено в срочном порядке пересмотреть решения местных органов власти о закрытии церквей за последние полгода. Как оказалось, только в одном Шахтинско-Донецком округе 31 здание было закрыто с нарушением действующего законодательства25.
18 См.: Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в ХХ в. М., 2010. С. 119.
19 Таганрогский филиал ГАРО (ТФ ГАРО). Ф. Р-10. Оп. 1. Д. 174. Л. 262.
20 ЦДНИРО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 980. Л. 4.
21 Там же. Ф. 75. Оп. 1. Д. 142. Л. 54.
22 ГАРФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1. Л. 4.
23 ЦДНИРО. Ф. 75. Оп. 1. Д. 130. Л. 2.
24 ТФ ГАРО. Ф. Р-10. Оп. 1. Д. 173. Л. 290.
25 Там же.
Однако вынужденная «оттепель» во взаимоотношениях власти и религии оказалась недолгой. С 1931 г. государственная политика в отношении Церкви вновь ужесточилась, и закрытие церквей приняло массовый характер.
Анализ аргументации закрытия церквей в Донском регионе показывает, что поводом для закрытия могло служить «не соответствие требованиям строительнотехническим и санитарным правилам»26, соседство с учебными заведениями, задолженность по налогам, ветхость церкви, отказ общины от проведения ремонта27, «недопустимое пренебрежение к требованиям принятия противопожарных мероприятий»28 и т. д. В ряде случаев возникали совершенно уникальные основания для закрытия того или иного церковного здания. Так, Александринскую церковь Ростова-на-Дону закрыли... по причине ремонта, произведенного без разрешения административных органов29. Церковь Иоанна Предтечи слободы Гуляй-Борисовка (Мечетинский район) была закрыта лишь потому, что верующие на общем собрании постановили уйти из обновленчества30.
Как показывает анализ исследованных фондов Государственного архива Ростовской области (Ф. Р-3737, Ф. Р-1798), причинами закрытия церквей служили: «ходатайства преобладающего большинства населения» (18 из 49 постановлений), констатация того, что «церковь не функционирует на протяжении длительного времени» (15 из 49), «отказ общины от ремонта» (7 из 49), «ветхость» (5 из 49) и «отказ церковного совета от аренды здания» (2 из 49).
Закрытые храмы использовались местными властями под школы, производственные мастерские, временные и постоянные зернохранилища, хранилища соли, МТС, кинотеатры. Переоборудование закрытых церквей в дома культуры в идеологической концепции советской власти носило особенный смысл. Поскольку атеистическому государству было необходимо заполнить лакуну, образовавшуюся в душах людей после лишения их Бога и Церкви, партийным руководством была выработана своего рода философия — «церковью» должен был стать клуб или дом культуры. Отныне Бог заменялся культурой, а церковь, объединявшая людей, — клубом. В циркуляре секретарям всех волостных партийных комитетов и партийных групп разъяснялось: «Основными задачами пролетарских клубов является представление разумного отдыха и развлечения рабоче-крестьянскому классу, стечение и объединение в тесную товарищескую семью, связанную самосознанием общих классовых интересов и к достижению культурно-творческой деятельности.»31
Встречалось и более экзотическое использование церковных зданий — под психбольницу (станица Ольгинская)32, под парашютную вышку (Преполовен-ская церковь Нижне-Гниловской станицы)33, переоборудование под общежитие
26 ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 335. Л. 7.
27 Там же. Д. 336. Л. 65.
28 ТФ ГАРО. Ф. Р-10. Оп. 1. Д. 173. Л. 213.
29 ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 336. Л. 4.
30 ТФ ГАРО. Ф. Р-10. Оп. 1. Д. 174. Л. 282.
31 ЦДНИРО. Ф. 118. Оп. 1. Д. 7. Л. 26.
32 ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1548. Л. 57.
33 Там же. Д. 321. Л. 6.
артели цыган (еврейский молитвенный дом г. Ростова-на-Дону)34. Все это являлось нарушением действующего законодательства, которое предусматривало, «что закрытое здание должно быть использовано на месте и под культурнопросветительские нужды местного населения бесплатно. В этом весь смысл подобного мероприятия. Церковь, бывшая ранее очагом религиозного мракобесия, превратится в очаг культуры, содействующий ликвидации религиозных пережитков.»35.
Подобная практика глумления над чувствами верующих была характерна для всей страны. Так, в Александро-Свирской обители в 1931 г. была устроена крупнейшая в СССР колония для проституток и профессиональных нищих, рассчитанная на полторы тысячи человек. Подобная же колония им. Каляева в начале 1930-х гг. существовала и в закрытой Троице-Сергиевой лавре. В качестве мест заключения использовалась не только Соловецкая обитель, но и Нило-Столбенская пустынь, Кирилло-Новоезерский и другие монастыри36.
В течение 1930-х гг. Комиссия по вопросам культов неоднократно отменяла заведомо издевательские, с вопиющим нарушением закона, постановления местных властей о закрытии церквей и молитвенных домов. Так, наглядным примером «самодеятельности» местных властей является дело о закрытии церкви хутора Грачева Базковского района. Службы запретили местные власти на основании того, что ветхость церкви угрожает опасностью для жизни прихожан. Однако, как выяснила Комиссия, районный исполнительный комитет (далее: РИК) провел данную проверку здания без участия компетентных лиц, т. е. с нарушением закона: «В 1937 г. мы направили Басковскому РИКу предложение исправить допущенную ошибку. РИК не счел нужным ответить. Теперь выясняется, что 10.02.37, уже после получения нашего письма, РИК ликвидировал церковь, начав разборку здания. Кроме того, выяснилось, что РИК в 1937 г. снес Варваринскую и Чукаринскую церкви и увез в центр района и безхозяйствен-но использовал здания. .Просьба прекратить незаконную практику торговли молитвенными зданиями, разбор, перевозку и использование их не на месте»37. Итог: председатель местного РИКа был арестован как «враг народа», а постановление о закрытии церкви было отменено задним числом, когда она уже была разобрана38.
Закрытию церкви в обязательном порядке должна была предшествовать агитационная кампания среди населения, на что не уставала указывать Комиссия по делам культов в переписке с местными властями: «видно, что местные органы власти предполагают закрыть церковь, но идут неправильным, давно осужденным партией и правительством путем, административного нажима и запрета, стеснений, но не путем развития массовой пропаганды среди трудящихся»39.
Для подачи во ВЦИК дела о ликвидации церкви, наряду со сметой использова-
34 ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 321. Л. 6.
35 Там же. Д. 327. Л. 55.
36 См.: Шкаровский М. В. Русская Православная Церковь в ХХ в. С. 122.
37 ГА РФ. Ф. 5263. Д. 327. Л. 65.
38 ГАРО. Ф. 3737. Оп. 2. Д. 7. Л. 112.
39 ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 324. Л. 27.
ния в будущем ее здания, фотографией и указания, на каком расстоянии находится ближайшая церковь, должны были присутствовать в обязательном порядке протоколы, свидетельствующие о проведении массовой работы по подготовке закрытия церкви40.
«Образцовым», в некотором роде, можно считать закрытие Преполовен-ской церкви в станице Нижне-Гниловской в 1933 г.41 В материалах о закрытии содержится более 20 протоколов как результат проведенной агитационной работы среди населения. С постановлениями о закрытии выступали рабочие труболитейного завода, допризывники 1911 года рождения, женщины-рыбачки рыбколхоза, домохозяйки, работники питомника военного собаководства СКВО, пионеры, члены ВЛКСМ, работники избы-читальни. Лейтмотив выступлений — церковь, «как поповский дурман», закрыть. Выступления в ряде случаев начинались одинаково: «Учитывая бурный рост социалистической стройки нашей страны...»42 Некоторое разнообразие содержится только в протоколе базы Юных Ленинцев совместно с членами учкома (40 чел.): «Церковь. служит скоплением контрреволюционных элементов кулачества, эмигрантов, и всякой такой капиталистической сволочи. Церковь закрыть, как место сбора контрреволюционных элементов»43. В итоге основанием закрытия церкви явилось наличие в станице еще двух церквей и ряд протоколов, требующих закрытия именно этой церкви.
Закрытие церквей, как правило, производилось местными властями с глумлением над чувствами верующих, несмотря на предостережения центральных властей: «В ст. Хомутовской при закрытии церкви допущена грубейшая политическая ошибка, которая на руку только классовым врагам, а именно: закрытие церкви производили при богослужении в церкви, и в момент хода служения попа с верующими, которых было около 30 человек, в церковь вошли предстансове-та, парторг, председатель колхоза, инспектор милиции и комсомольцы с гармонией и, прервав служение, начали читать решение Облиисполкома о закрытии церкви»44. В хуторе Веселом при закрытии церкви местными властями были допущены действия, «оскорбляющие религиозные чувства верующих (курение табаку в храме, надевание венцов на голову, ломка икон и т. д.)»45.
Телеграмма из Вёшенской в Москву, Кремль, Верховный Совет СССР свидетельствует: «Верующие Грачевского совета Базковского района возмущены поведением предсовета Прозорова иконами топить печку издевательства святым выкалывать глаза политотдел МТС Свободенюк купели стирает белье»46.
Статистика закрытия православных церквей в донском регионе показывает, что в 1920—1924 гг. здесь были закрыты домовые и больничные церкви, с 1924 по 1928 г. закрытия церквей носили единичный характер, с 1928 г. началось планомерное массовое закрытие, пик которого приходится на 1938 г., когда храмы
40 ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 1538. Л. 27.
41 Там же.
42 Там же. Л. 15—17.
43 Там же. Л. 19.
44 ЦДНИРО. Ф. 50. Оп. 1. Д. 141. Л. 26.
45 ТФ ГАРО. Ф. р-10. Оп. 1. Д. 173. Л. 210.
46 ГА РФ. Ф. 5263. Оп. 1. Д. 327. Л. 7.
закрывались «списком». Единичные протоколы о закрытии церквей датированы 1940—1941 гг. К 1941 г. на территории Ростовской области формально были закрыты все церкви. Но на практике на местах верующие при попустительстве местных властей саботировали некоторые постановления. Широко известна деятельность Преображенской церкви хутора Обуховка, которая формально была закрыта47. Есть сведения, что действовали также церкви в хуторе Каныгине (Рождества Богородицы) и станице Константиновской (Покровская). В целом не зафиксирован ни один факт открытого сопротивления населения закрытию церквей или иной протестной деятельности, кроме действий прихожан Преображенской церкви хутора Обуховка, где было создано круглосуточное дежурство, чтобы местные органы власти не могли закрыть церковь48.
Таким образом, антирелигиозная политика власти менялась в зависимости от общей политической обстановки в стране. Местные власти проявляли большую активность по закрытию церквей в ущерб законности, и центральная власть исправляла их наиболее одиозные решения, но курс на закрытие церквей выдерживался постоянно. Проведение подготовительных к закрытию акций и само закрытие проходило так же, как и по всей России. Особенное место уделялось агитации и пропаганде и облечению решений «народа» и судов в видимость законности. В политике усматривается некоторая противоречивость: с одной стороны, государственная власть все время настаивает на «правильном» закрытии, без оскорбления чувств верующих, с другой стороны, закрытие церквей отдано на откуп местным органам власти, менее грамотным и подготовленным, которые в подавляющем большинстве проводили закрытия с оскорблением верующих и святотатством. Власти в редких случаях оставляли пустовать здания упраздненных церквей, предпочитая их использовать не по назначению, чтобы (как и в случае с колоколами) показать «необходимость» этих зданий для советской республики.
Ключевые слова: Русская Православная Церковь, атеистическая пропаганда, закрытие церквей и монастырей.
47 ГАРО. Ф. 4173. Оп. 6. Д. 303. Л. 6.
48 Документы о реабилитации Назаренко Г. В., хранящиеся в личном архиве Шкурат Т. П. (Назаренко).
Towards the Problem of the Closing of Churches in the Don Region During the End of 1920—1930th
L.V. Tabuntchikova, A.V. Shadrina
The article covers the important stage of mutual relations between the Soviet state and the Russian Church in the first five-year plans, industrialisation and collectivisation time. These global events have influenced on both internal policy of the state and its policy towards religion. The author relying on the mass of archival sources investigates the features of this policy in 1920-1930.
Keywords: the Russian Orthodox Church, atheistic propagation, closing of churches and monasteries.
