CC BY
26
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 9. 2007. Вып. 4. Ч. II
ГА. Лошакова
К ПРОБЛЕМЕ СТАНОВЛЕНИЯ АВСТРИЙСКОЙ ПРОЗЫ: Ч. ЗИЛСФИЛД (К. ПОСТЛЬ)
Начальный период становления австрийской прозы связывают обычно с именами двух авторов, Ф, Грильпарцера (1791-1872) и А. Штифтера (1805-1868). Новеллами Грильпарцера, с одной стороны, подводится итог поискам героя в рамках романтического направления («Сендомирский монастырь», 1828), с другой, - на бидермайеровской основе намечается типично национальная проблематика австрийской прозы («Бедный музыкант», 1847). Соотношение романтизма, сентиментализма и бидермайера свойственно раннему творчеству Штифтера (очерки, объединенные в книгу «Вена и венцы», 1841-1843, новеллы, вошедшие в сборник «Этюды», 1844-1850). Впоследствии, переработав этот стиль и найдя свой собственный, он создает роман, в котором выразилось специфическое австрийское мироощущение («Бабье лето», 1857). Героями зрелых произведений Штифтера становятся люди, смирившие свои страсти и эгоистические желания, живущие нередко в условном мире красоты природы, полезных и рациональных «вещей», бидермайеровского уюта. Впрочем, в нем, в этом мире, есть и скрытый трагизм, и глубоко спрятанные страсти (новеллы «Турмалин», «Известняк», повесть «Записки моего прадеда»). Казалось бы, формирующейся австрийской прозе совершенно не соответствует творчество такого автора, как Ч. Зилсфилд (К. Постль) (1793-1864) с его американскими героями, успешно осваивающими огромные пространства Нового Света, обладающими иной моралью или часто не обладающими ею вовсе, мечта которых состоит нередко лишь в одном - богатстве. Они так же, как и сам автор, просто бросают вызов старому миру, превознося достоинства демократии Соединенных Штатов Америки.
Действительно, на первый взгляд, проза Ч. Зилсфилда, как и его творческая судьба, ничего общего не имеют ни с австрийской культурой, ни с типично национальным комплексом проблем, отразившимся в литературе первой половины XIX в. Чтобы показать необычайность его творческой биографии, в данном случае мы считаем целесообразным дать определенное представление о ней, к тому же она никогда не была предметом внимания в российском литературоведении. Писатель происходил из семьи моравских крестьян и после окончания прогимназии в Знайме по желанию матери вступил в католический орден крестоносцев. Он изучал среди прочих дисциплин философию и теологию в 1808-1815 гг. в Пражском университете. Впоследствии в Праге он был посвящен в сан и стал секретарем великого магистра. Несмотря на оказываемую ему поддержку со стороны определенных аристократических кругов, Карлу Постлю не удалось добиться места придворного секретаря в Вене. После этой неудачи (не исключено, что в его жизни происходят и еще какие-то драматические события) и, совершенно очевидно, ощущая политический гнет режима Меттерниха, он уезжает в 1823 г. сначала в Швейцарию, а потом в Соединенные Штаты Америки, став к этому времени злейшим врагом Австрии. В Америке он очень быстро познакомился со страной, приобщился к ее ценностям и идеалам, побывал в Мексике и достаточно хорошо узнал как американскую, так и мексиканскую природу. До конца невыясненными остаются подробности его деятельности
© ГА. Лошакова, 2007
и источники материального достатка в этот период времени, однако он сумел достаточно быстро добиться определенного благосостояния, что позволило ему обратиться к первым литературным опытам. Видимо, выполняя какую-то политическую миссию, Зилс-филд вернулся в Европу на некоторое время в 1826 г., уже будучи секретарем княгини Гортензии, матери Наполеона Ш. Свое первое произведение в жанре путевых заметок он публикует на немецком и английском языках в 1827 г. (немецкое издание выходит в издательстве Котта). Оно носит название «Соединенные Штаты Северной Америки, рассмотренные в их политических, религиозных и общественных отношениях», в 1828 г. следует книга «Австрия как она есть» на английском языке, вышедшая вначале в Лондоне. В 1829 г. также на английском языке-роман «Токея или Белая роза». По возвращении в Европу в 1830 г. Зилсфилд пребывает то на юге Германии, то в Швейцарии, позднее он выбирает местом жительства швейцарский Золотурн. Его пребывание в Европе дважды прерывается поездками в США (1837, 1853-1858). С 1833 г., с момента опубликования романа «Легитимист и республиканцы», начинается непосредственно его творческая биография прозаика, пишущего на немецком языке. Далее мы приводим названия романов в хронологическом порядке: «Трансатлантические путевые картины и Кристо-фор-Лежебока» (1834), «Вирай и аристократы (1835), «Картины жизни обоих полушарий» (повествовательный цикл, включающий 6 романов, 1835-1837), «Новые картины из жизни на суше и море» (1839-1840), «Беседы в каюте или национальные характеры» (1841), «Юг и Север» (1843). Оставшийся незаконченным роман «Мортон или большое путешествие» появляется в 1844 г. Так как задуманный писателем цикл «Картины жизни обоих полушарий» без названного выше романа «Мортон или большое путешествие» превратился в повествование исключительно об американской жизни, то в 1843 году он переиздает свои произведения под названием «Картины жизни западного полушария». С 1843 по 1846 гг. Зилсфилд выпускает в свет в издательстве Метцлера собрание своих сочинений. Далее, видимо, его писательская деятельность прерывается, уже после его смерти в его документах была обнаружена повесть «Долг на том свете», опубликованная впоследствии в 1872 г. Следует отметить, что писатель Карл Постль при жизни так никогда и не сознался в том, кто он есть на самом деле, откуда у него псевдоним Зилсфилд и что скрывается за игрой именами. Во всяком случае, удивительными и достойными восхищения кажутся всеобъемлющие познания природы, обстоятельств, людей Соединенных Штатов, приобретенные там за достаточно короткое время1. Не менее удивительным является язык, нередко составляющий смешение английского и немецкого, но, как мы уже подчеркивали, в 1833 г. писатель сознательно выбрал немецкий язык, который и стал языком его произведений. Творчество Зилсфилда представляло в 30-40-е гг. ХЕХ в. новую не только для немецкоязычной, но и для всей европейской литературы тему, тему Америки, во многих, если не во всех ее проявлениях. Однако только во второй половине XX в. становится ясным, что произведения этого прозаика являлись также важной вехой в развитии австрийской и, шире, всей немецкоязычной литературы.
На современников Зилсфилда его первые книги производили вначале впечатление произведений, написанных под влиянием уже хорошо известного в Европе Д. Ф, Купера. Так, одной из основных линий повествования в романе «Легитимист и республиканцы» (1833) становятся приключения морского кадета, англичанина Джеймса Ходжеса, участвовавшего в военном походе против Северной Америки2. Являясь по убеждению роялистом, он, претерпев множество бед, побывав в плену у индейцев, узнав ближе американцев, постепенно меняет свои взгляды на политическое устройство бывшей колонии.
Он проникается духом новой страны с ее необъятными возможностями и, предчувствуя ее великое будущее, остается в ней навсегда. Параллельно теме неосвоенного и все же быстро развивающегося Нового Света в произведении проходит индейская тема: вождь одного из индейских племен Токеа ненавидит янки и готов объединиться против них даже с морскими разбойниками. Однако когда их предводитель Лафитт, как всякий «бледнолицый», предает индейцев и выступает впоследствии на стороне янки, Токеа, потерявший во время боя дочь, глубоко разочаровывается в «белых» людях и уводит своих соплеменников на другую землю, в штат Техас. Характерно, что после смерти своего вождя индейцы переносят его тело в «страну команчей», где еще не ступала нога «белого» человека. Таким образом, как многие европейские авторы начала XIX века, как Купер, Зилсфилд рассматривает в романе антитезу «цивилизация - естественный человек», часто изображая последнего жертвой неумолимого наступления прогресса.
Рамки статьи не позволяют даже бегло остановиться на проблематике произведений Зилсфилда, однако стоит отметить, что одной из лучших его книг считается роман «Беседы в каюте или национальные характеры» (1841)3. Чередуя эпическое повествование, в частности, рассказ о войне 1835 г. между Техасом и Мексикой, приведшей к окончательному освобождению штата от гнета полуфеодальной Мексики, с отдельными вставными новеллами и диалогами, отличающимися почти протокольной точностью, писатель одним из первых в немецкоязычной литературе создает новую форму романа. Она уже явно отличается от фрагментарных, литературно-философских произведений романтиков, произведение может считаться, на наш взгляд, образцом романа бидермайера с определенными чертами реализма. Достоинством романа является пейзаж, которому свойственна экзотика и в то же время одухотворенность, напоминающая все же в какой-то степени о стиле Жана-Поля. Одной из лучших глав романа является трагическая история карточного игрока, человека, стоящего вне закона из-за совершенных им преступлений, Боба Рока, осмысленная автором в нравственных категориях католицизма4. Однажды происходит событие, которое побуждает героя к покаянию. Убив ни в чем не повинного человека, Боб впервые в жизни ощущает муки совести. Кажется, что сам Господь Бог спустился в прерию у реки Жакинто, чтобы покарать преступника. Его-то и видит Боб в образе гигантского старика с развевающейся бородой. Герой чувствует сошествие в ад еще при жизни; сама природа мстит ему: дуб, под которым он закопал тело, манит его, не отпуская ни днем, ни ночью, видения преследуют его в пустынной прерии. Чтобы искупить свою вину, Боб идет на войну, где, храбро сражаясь, гибнет. Авторская позиция выражена в оценке всего происходящего алькальдом, который считает, что для покорения этой новой земли нужны люди с сильным, неординарным характером. К ним он относит Боба, невольно сочувствуя его страданиям грешника. Роман, отразив множество судеб (Боб, пожовник Морз, капитан Мерки, Алек-сандрина), завершается вполне благополучным концом - женитьбой Морза на прекрасной и богатой Александрине. Одна из идей, выраженных в повествовании, заключается в том, что на новой, только что обретенной для цивилизации земле можно создать как ад, так и рай. Не случайно две главы носят название «Утро в раю» и «Рай любви».
Обращает на себя внимание тот факт, что, повествуя о судьбах своих героев, автор невольно придерживается схемы воспитательного романа в духе «Вильгельма Мейстера». Только в конечном итоге перед читателем предстает не добропорядочный немецкий бюргер, готовый трудиться на благо общества, но герой, которого можно вполне оправданно назвать типично американским героем. Свидетельством этому служит история скитаний и приключений полковника, в последующем генерала Морза. Обладая сертификатом
на владение землей в Техасе, он в юности должен был с оружием в руках отстаивать это право, участвуя в освободительной войне против Мексики. Путешествуя по прерии, Морз знакомится с жизнью плантаторов и фермеров, осознавая на примере поместья мистера Нила, что трудом и борьбой нажитые собственность и достаток являются благом для человека. Далее, познакомившись с Бобом и другими асоциальными элементами, Морз понимает, что есть и обделенные жизнью люди, которым также свойственны моральные заповеди и которые имеют право на существование и отстаивают его по мере своих возможностей. Однако, борясь за себя, человек не должен посягать на жизнь другого. Это явилось бы нарушением как божественного, так и общественного закона. В истории убийцы Боба и содержалась эта нравственно-дидактическая истина. Далее молодой герой, Морз, убеждается в том, что наказать человека, совершившего преступление, имеет право не только суд Бога, но и общества. Как известно, алькальд и самые известные люди фронтира, собравшись вместе, решают предать Боба казни через повешение. Скорее всего, не случайность, а божественное провидение, в трактовке автора, спасает преступника от жестокой казни. Из всего этого Морз извлекает уроки американизма, зиждущегося на таких основах, как естественное право человека, торжество закона, нередко весьма сурового, собственность и дом как основа функционирования общества.
Как уже указывалось выше, литераторы и читатели первой половины XIX в. находили произведения Зилсфилда во многом необычными, открывающими в прямом смысле слова новые темы и горизонты. Так восторженный отзыв о его творчестве мы находим у писателя В. Алексиса: «Как многие до него пытались изобразить прерии, болота, вековые леса. Но это были лишь тени на стене... Еще искреннее и правдивее, чем пейзажист, он предстает как писатель, изображающий людей. Его истинное мастерство состоит в портретировании целых наций и рас»5. Критик Р. Готшалль в свою очередь писал, что «поэзия природы Ч. Зилсфилда не уступает таковой у Штифтера, но в ее космополитических горизонтах и экзотическом великолепии образует законченную антитезу по отношению к скрытой и привязанной к родным местам поэзии названного автора»6. Тот факт, что Готшалль ставит в один ряд Зилсфилда и Штифтера, свидетельствует о попытке критики еще в середине XIX в. найти общие, типологические черты, сближающие творчество Зилсфилда с немецкоязычной литературой его времени. Также и во второй половине XX в. проводит параллель «Зилсфилд-Штифтер» немецкий исследователь Э. Алькер7. Он указывает на Зилсфилда как на эстетического противника Штифтера, вместе с тем акцентируя внимание на глубоко скрытых чертах сходства. У Зилсфилда он находит ту же «пылающую страсть»... которая гнала Постля не в чувственный брак (как в случае со Штифтером), а к великим перипетиям мира и в «заросли природной жизни»8. Штифтера нельзя полностью назвать «фанатиком тишины», внутренние потрясения ощутимы во многих его произведениях - покрытая тайной жизнь Зилсфилда пронизана тоской по безмятежному спокойствию и миру бидермайеровского счастья в уютном уголке. Алькер видит глубокий смысл в том, что уже на восьмом году своего пребывания в Новом Свете Зилсфилд искал убежища в швейцарской идиллии. Он замечает: «Это был побег от сложностей жизни и одновременно окончательное возвращение к ее истокам»9. Трудно не согласиться со следующей, очень, на наш взгляд, верной характеристикой этого прозаика, данной Алькером: «.. .выброшенный в Новый Свет человек барокко австрийской закалки, который нашел там такую же благоприятную почву для своего творчества и мироощущения, как испанская архитектура барокко в Латинской Америке. В своем самом мятежном и озлобленном сыне старая наднациональная и стремящаяся к универсальности Австрия
еще раз испытала свою организующую и творческую силу и не только завоевала литературно незнакомую территорию, но, более того, в высоком и благородном смысле слова колонизировала ее и сделала ее темой поэзии»10.
Дальнейшие исследования второй половины XX в. окончательно вводят имя и творчество Зилсфилда в немецкоязычную литературу его времени. Здесь мы имеем в виду работы А.Риттерап,Ф. Шюппена12, Ф. Зенгле13. Глубокую укорененность австрийского прозаика в эпохе бидермайера обнаруживает Ф. Зенгле. Во-первых, он подчеркивает теолого-религиоз-ное мировидение Зилсфилда, воспитанное еще с детства, несмотря на то, что впоследствии, как известно, он порывает с католическим орденом14. В этом утверждении Зенгле не одинок. Еще раньше А. Риттер писал, что «религиозное чувство природы определяет совершенное, субъективное изображение ландшафта» и что «Зилсфилд как образованный человек, несмотря на свое бегство из сана священника, был религиозным человеком»15. Во-вторых, Зенгле указывает, что Зилсфилду было присуще патриархальное мышление бидермайера. Подобно европейским авторам, представляющим жанр «деревенской истории», он предпочитает изображать не «большие и старые города», в данном случае восточного побережья Америки, а землю, требующую постоянной заботы, а именно Юг США. Яркий пример патриархального отношения к земле можно увидеть, по мнению ученого, в том обстоятельстве, что когда прозаик поднимает негритянскую тему, то изображается или райско-идиллическая картина любви рабов к своим господам, или с педагогической иронией доказывается, как не способны эти «дети природы» к самоуправлению16. Исследователь имеет в виду роман «Жизнь плантаторов» и «Цветные» 1836 года, вошедшие впоследствии в цикл «Картины жизни западного полушария». В-третьих, указывает далее Зенгле, Постль, подобно другим авторам бидермайера, провозглашает чистоту нравов своих персонажей в личной жизни. Строгость и непреклонность свойственны таким его героям, как Натан Стронг («Натан-колонист» из названного выше цикла, 1837). Их стремление обрести дом, построить его, завести семью (даже в виде нескольких не очень серьезных попыток, как это происходит в романе «Сватовство эсквайра Ральфа Дагби», 1835) также указывает на приверженность автора к ценностям бидермайера17. В поведении самого писателя, по утверждению Зенгле, было также много от типичного бюргера. Побунтовав в молодые годы, выразив свой протест против метгернихов-ской Австрии, отвергшей его притязания на карьеру и самого его как личность, Зилсфилд стремился в зрелые годы и к домашнему очагу, и к уюту, и к достатку. В-четвертых, как типично австрийскую черту отмечает Зенгле «театрализованнность» романов Зилсфилда. Она выражается, прежде всего, в ландшафтах, воссозданных им в романах. В этих ландшафтах есть что-то от кулис и сцены, утверждает Зенгле. Он пишет: «Постль не ограничивается изображением замкнутого пространства быта, как Готгельф - он, подобно Штифтеру, наделен даром восприятия космического. Однако, в отличие от Штифтера, он изображает природу не в ее холодной, не зависящей от человека закономерности. Мощные явления природы, такие, как Миссисипи или Мексиканские горы, вызывают не столько страх, сколько удивление и восторг, а в некоторых обстоятельствах даже кроткое божественное благоговение»18. В целом, место Ч. Зилсфилда в литературе его времени ученый определяет как промежуточное между «Молодой Германией» и бидермайером. Более того, Зенгле утверждает, что в отличие от Штифтера, в творчестве которого он не усматривает ни малейшего намека на реализм, в случае с Зилсфилдом-Постлем уже можно говорить о ранних формах реализма в передаче действительности. Между тем, по его мнению, идеалистические и романтические черты остаются в изображении персонажей, в христиански-патриархальных традициях, в языковом стиле, имеющем тенденцию к экстраординарному19.
В одной из последних работ, посвященных творчеству Ч. Зилсфилда, а именно в исследовании К. Туксхорн, носящем сопоставительный характер, рассматривается путешествие как переход определенной черты в произведениях Зилсфилда «Натан-колонист», «Прерия на берегах Жакинто» и «Бригитта», «Гранит», «Горный лес», «Бабье лето» Штифтера20. Пейзаж анализируется здесь с культурологической, национальной и географической точек зрения. Определяется его роль на психологическом и индивидуальном метауровне как индикатора душевной жизни героев. В книге дан анализ описаний первозданной природы (Зилсфилд) и окультуренного ландшафта (Штифтер). Исследовательница рассматривает как общие, так и различные для творчества этих авторов пейзажные атрибуты. Данная работа служит свидетельством того, что творчество Зилсфилда уже безоговорочно включено в австрийскую литературу и он может быть рассмотрен и рассматривается как национальный автор.
Что касается нашей точки зрения на творчество Зилсфилда, то мы отмечаем, прежде всего, его художественное мастерство в изображении природы, в передаче естественности и красоты незнакомого европейскому читателю начала XIX в. мира. Авторский дискурс прозаика можно увидеть и исследовать уже по отдельным выдержкам из его романов. Вот, например, описание ночной прерии в романе «Беседы в каюте или национальные характеры»: «Надо мной был глубокий темно-синий небосвод с сонмищем светлых сияющих звезд, под ногами - океан магического света, излучаемый миллионами светлячков! Для меня это был новый волшебный мир. Каждая травинка, каждый цветок представали в магически-сверхъестественом свете. Степные розы и туберозы, далии и астры начинали шевелиться, двигаться, выстраиваться в хоровод. Весь цветочный и растительный мир начал танцевать вокруг меня»21. (Перевод здесь и далее наш. - ГЛ.), Или изображение ландшафта одного из американских поместий: «Восхитительное утро! Даже с помощью фантазии нельзя было бы изобразить его более прекрасным! Светло-голубой небосвод, предвещающий приход весны; лучи нежно-золотого солнца, мягко касаясь, проникают через свежий воздух; воздушная оболочка словно дрожит в потоке этих небесных лучей. А потом густые тени, и при этом светлые потоки цветов и соцветий, и благоухающие ряды апельсиновых деревьев, и лимонные заросли, и позади вечнозеленая королевская магнолия... и далее, справа отсюда, отдельные ограды и купола аристократического Начеза, а еще дальше разбросанные зеленые заграждения и парапеты форта Розалия, и повсюду - растения и цветы и благоухание! Настоящий рай, взлелеянный и окруженный заботой какой-то чувствительнейшей души, сад, словно пронизанный лучами радуги, чудесный, любимый дом, как будто бы выросший из чаши цветка. Цветы и соцветия обвивали галерею, стены, достигали лестницы, стремились в зал и комнаты»22. Таким образом, пейзажи Зилсфилда пронизаны светом, одухотворены, взволнованность автора передается как неоднократными перечислениями существительных, обозначающих явления и предметы природы, так и восклицательными предложениями.
И еще один факт следует отметить, обращаясь к творчеству Зилсфилда. Хронологически его произведения появились гораздо раньше, чем штифтеровские новеллы и роман. Мы далеки от мысли о прямом воздействии произведений Зилсфилда на творчество Штифтера, однако следует отметить, что отголоски темы Нового Света обнаруживаются и в ранних новеллах классика австрийской литературы. Так его герой, уже зрелый художник, пытается забыть свою любовь и найти забвение в горах Америки, где высоко над ним парит необычайная птица кондор как мечта о счастье («Кондор», 1840). Еще
один герой лелеет надежду на то, что где-то в Техасе можно было бы основать колонию юных спартанцев, новое государство смелых и сильных людей («Три кузнеца своей судьбы», 1844). Хотя присутствие мотива Америки в творчестве Штифтера, конечно, связано с общеевропейским представлением о Новом Свете, созданном еще Шатобрианом, но у немецкоязычного читателя 40-х годов они могли бы вызывать ассоциации и с произведениями Зилсфилда. В XX в. возникает, безусловно, и параллель Зилсфилд-Кафка, если иметь в виду такие произведения, как «Америка» (1827).
Российскому литературоведению только предстоит открыть творчество Чарльза Зилсфилда (Карла Постля)23. И здесь перед исследователями стоит, помимо уже намеченных вопросов сопоставительного характера, еще ряд новых тем, которые представляют, безусловно, интерес и требуют своего рассмотрения. Это и «промежуточное» положение Зилсфилда между странами и литературными направлениями, и его постепенная эволюция от революционера и бунтаря к бюргеру, то есть человеку бидермайера, это и композиционные, и стилистические особенности его романов, а также художественное мастерство автора в изображении жизни и природы Нового Света.
1 Alker Е. Die deutsche Literatur im XIX Jahrhundert (1832-1914). Stuttgart, 1962. S. 205.
2 Sealtfield Ck Der Legitime und die Republikaner. Eine Geschichte aus dem letzten amerikanisch-englischen Kriege. Rudolstadt, 1989.
3 Sealsfield Ch. Das Kajutenbuch oder Nationale Charakteristiken. Stuttgart, 1982.
4 Sealsfield Ch. Die Ргдпе am Jacinto // Sealsfield Ch. Das Kajutenbuch oder Nationale Charakteristiken. S. 10-178.
5 Цит. по: HaberlandD. Sealsfield // Bertelsmann Lexikon. Deutsche Autoren. Bd. 5. Stuttgart, 1994. S. 70.
6 Gottschall R. Adalbert Stifter. Ein Essay // Enzinger M. Adalbert Stifter im Urteil seiner Zeit. Wien; КцЬ, 1968. S. 329.
7 Alker E. Die deutsche Literatur im XIX Jahrhundert. S. 203-207.
s Ibid. S. 203.
9 Ibid.
10 Ibid. S. 207.
11 Ritter A. Darstellung und Funktion der Landschaft in den Amerika-Romanen von Charles Sealsfield (Karl Postl). Eine Studie zum Prosa-Roman des Л 9. Jahrhunderts / Diss. Kiel, 1969.
12 Schuppen F. Charles Sealsfield (Karl Postl). Ein österreichischer ЕгздЫег der Biedermeierzet im Spannungsfeld von Alter und Neuer Welt Frankfurt а. M.; Bern, 1981.
13 Sengle E Karl Postl, Pseud. Charles Sealsfield (1793-1864) // Sengle F. Biedermeierzeit. Bd.3. Deutsche Literatur im Spannungsfeld zwischen Restauration und Revolution, . 1815-1848. Stuttgart, 1980. S. 752-814.
14 Sengle F. Karl Postl. S. 758.
15 Ritter A. Darstellung und Funktion der Landschaft in den Amerika-Romanen von Charles Sealsfield (Karl Postl). S. 250.
16 Sengle F. Karl Postl S. 760.
17 Ibid.
18 Ibid. S. 796.
Ibid. S. 808-809.
20 Tuxhorn K. Adalbert Stifter und Charles Sealsfield. «Kommen und gehen? Manchmal verweilen» // Poetica-Schriften zur Literaturwissenschaft. Bd. 94. Hamburg, 2007.
21 Sealsfield Ck Das Kajbtenbuch oder Nationale Charakteristiken. S. 38-39.
22 Ibid. S. 350.
23 На русском языке существует только одна работа, в которой Ч. Зилсфилд охарактеризован как значительный австрийский прозаик 30-40-х гг. XIX в. См.: Нечепорук Е. И. Чарльз Силсфилд // История австрийской литературы XDC века. Курс лекций. Симферополь, 1997. С. 145-156.
