CC BY
14
УДК 808.5
К ПРОБЛЕМЕ СИСТЕМАТИЗАЦИИ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНО-ВЫРАЗИТЕЛЬНЫХ
СРЕДСТВ ЯЗЫКА: ТИПОЛОГИЯ
И СЕМАНТИКО-СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МОРФОЛОГИЧЕСКИХ ЭЛОКУТИВОВ ПРИНЦИПА КОНТАМИНАЦИИ
Пекарская Ирина Владимировна,
доктор филологических наук, профессор кафедры русской филологии и журналистики
Шпомер Екатерина Андреевна,
кандидат филологических наук, доцент кафедры русской филологии и журналистики Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова (г. Абакан)
В статье предлагается типология морфологических элокутивов, в основе образования которых лежит принцип контаминации, а также описание этих стилистически значимых языковых явлений, в том числе элокутивов фигурального характера, которые повышают воздействующую силу текста (его прагматику) за счёт того или иного способа проявления в них принципа контаминации (синкретизма, аппликации, амальгамации).
Ключевые слова: элокутив, принцип контаминации, способ реализации принципа, синкретизм, аппликация, амальгамация, фигура, структура, семантика, функция.
TO THE PROBLEM OF SYSTEMATIZATION OF THE FIGURATIVE AND EXPRESSIVE
MEANS OF THE LANGUAGE: TYPOLOGY AND SEMANTIC-STRUCTURAL-FUNCTIONAL CHARACTERISTICS
OF THE MORPHOLOGICAL ELOCUTIVES OF THE CONTAMINATION PRINCIPLE
Pekarskaya Irina Vladimirovna,
D. in Philology, Professor of the Russian Philology and Journalism Department,
Shpomer Ekaterina Andreevna,
Ph. D. in Philology, Associate Professor of the Russian Philology and Journalism Department,
Katanov Khakass State University (Abakan)
The article proposes a typology of morphological elokutives, the formation of which is based on the principle of contamination, as well as a description of these stylistically relevant linguistic phenomena, including eloku-tives figurative nature, which increase the impact strength of the text (its pragmatics) at the expense of one or another way of display in there principle of contamination (syncretism, applications, amalgamation).
Key words: elocutiv, principle of contamination, way of realization of a principle, syncretism, applications, amalgamation, figure, structure, semantics, function.
Прагматика речи (устной и письменной) определяется тем, какие языковые средства используются её автором, чтобы воздействовать на адресата. Важным в связи с этим для художественного, публицистического, разговорного дискурсов является то, какие элокутивы выступают способами создания изобразительности и выразительности словесного воздействия. Под элокути-вом понимаем любую языковую единицу, служащую речевому воздействию, в том
числе орнамантальную (троп и стилистическую фигуру) [10].
Продуктивным, с позиций выявления воздействующего языкового потенциала языка, становится описание его единиц через обращение к выявлению особенностей тех принципов, которые лежат в основе их организации. В данной статье мы обратимся к языковым структурам морфологического уровня, строящимся по принципу морфологической контаминации, заметив
при этом, что сама контаминация является изоморфной, то есть находит своё отражение на любом уровне языковой структуры. Контаминацию как принцип организации элокутивов мы рассмотрим с позиций способов её реализации: синкретизма (объединения нескольких структур в одну), аппликации (наложения структур друг на друга с общим членом или вставкой одной структуры в другую), амальгамации («соскальзывания» в процессе построения речи с одной структуры на другую) [11; 12].
В морфологии к контаминированным структурам можно отнести следующие:
1. Гибридные (синкретичные) образования. Такие как причастие, совмещающее в себе признаки прилагательного и глагола; деепричастие (наречие + глагол); неопределённо-количественные слова типа «много», «мало» (наречие + числительное); порядковые числительные (числительное + прила-гательное)1. Это контаминированные образования языкового характера, которые выполняют исключительно номинативную функцию. Специальными экспрессивными средствами они не являются. Однако на уровне речевых реализаций данный тип контаминированных образований может становиться стилистически значимым: оскотиниться - стать скотиной (причастие), осатаниться - стать сатаной (причастие), обилетиться - приобрести билет в общественном транспорте (причастие).
Если подобного рода гибридные синкретичные образования включают в себя перенос свойств животного на человека (антиперсонификацию) - «оскотиниться», неживого на живое (антиолицетворение) -«обилетиться», они превращаются в тропе-
1Д. В. Салмина считает гибридной даже такую часть речи, как наречие [15]. О взаимодействии слов в системе частей речи пишет Е. П. Калечиц [5].
ические дисфемизмы (какофемизмы), то есть слова и обороты речи, намеренно использующие грубые номинации с целью оскорбления предмета речи, его унижения.
Термины «антиолицетворение», «антиперсонификация» мы вводим по аналогии с терминами античного канона с элементом «анти» (противоположный): ср: антиципация, антитеза [13]. А. П. Сковородников в своё время ввёл термин «антиэллипсис» [16; 17]. Нами введён ещё один термин подобного рода - «антипарцелляция» - для характеристики цепочек номинативных, инфинитивных, деепричастных и др., использующих вместо точек между членами перечислительного ряда запятые [12; 14].
Языковой материал подсказывает ещё одну возможность реализации антиолицетворения (антиперсонификации) в речи, когда на человека переносятся свойства антиподов Божественных (Высших) сил: «осатаниться», «обыудиться».
Если же на человека переносятся свойства Божественных (Высших сил), следует говорить о тропе олицетворения (персонификации): «обожествлять». Подобного рода тропы выполняют функцию возвышения, облагораживания предмета речи в широком смысле (об олицетворении/персонификации, антиолицетворении/антиперсонификации как разновидностях метафоры подробно см.: [12; 14]).
2. Переходные грамматические категории в современном русском языке. Подобного рода переходные явления начали обращать на себя внимание лингвистов уже в конце XIX - начале XX веков2. Так, Г. Пауль исследовал их в работе «Принципы истории языка» [9] наряду с такими видами переходности, как окказиональное значение, обособление (деэтимологизация),
2См. об этом [7, с.5-6 и далее].
сдвиги в синтаксическом строении предложения.
Явление переходности грамматических категорий является речевым. А. С. Бедняков отмечает: «В живой речи постоянно наблюдаются сдвиги как в семантическом, так и в грамматическом значении слова, причём изменения эти взаимосвязаны между собой. Так, изменения в вещественном значении часто ведут к переходу одной части речи в другую. И ослабленное вещественное значение слова обусловливает переход знаменательных частей речи в служебные» [2, с. 28].
Это первая группа рассматриваемых явлений:
А. С. Бедняков сравнивает два примера: 1. Тройка несётся стрелой. 2. Птица убита стрелой. В примере 1 выделенное слово представляет собой сдвиг в сторону наречия: предметное значение здесь есть, но утрачиваются грамматические значения рода, числа, падежа. В примере 2 слово «стрелой» является существительным в форме творительного падежа, женского рода, единственного числа.
Добавим, что пример 1 - это иллюстрация такого элокутива, как эксплицитное сравнение. Данный троп имеет два члена: «то, что сравнивается» - тройка и «то, с чем сравнивается» - стрелой. Второй член сравнения выражен творительным падежом. Функциональная ориентированность данного элокути-ва связана с созданием образа через сопоставление предмета речи с более рельефным в этом смысле: «Тройка несётся так быстро, как летит стрела».
А. С. Бедняков приводит ещё примеры:
3. Я пока подзубрю немножко (А. Чехов).
4. Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света Он малодушно погружён
(А. Пушкин)1.
В примере 3 словоформа «пока» является наречием, т. к. характеризует действие, выполняя синтаксическую роль обстоятельства. В примере (4) эта словоформа представляет собой союз, так как связывает два предложения между собой.
Слово «испуганный», например, может быть и причастием (испуганный неожиданностью) и прилагательным (испуганный взгляд).
А. С. Бедняков характеризует также и вторую группу грамматических значений внутри разных частей речи. В этом случае возникают грамматические омонимы, поэтому иногда по внешним морфологическим признакам отграничить слова одной грамматической категории от другой совершенно невозможно. Эти сдвиги и замещения в грамматических значениях слов, по свидетельству А. С. Беднякова, принято называть переходами грамматических значений. В существительных:
1) переход абстрактных и собирательных понятий в категорию лица: Позови-ка этого службу. Заметим, что подобного рода языковые прецеденты можно включить в такой троп, как метонимия, основной функцией которого является функция создания образа через акцентуацию внимания на «значимой» части «предмета речи»: эта значимая часть «затмевает» собой все остальные (для человека, который назван «службой», главное в сегодняшний жизненный момент -вид деятельности, которым он занят; другие характеристики личности не важны);
2) перенос категории неодушевлённости на предметы, название которых относится к
'Примеры переходных грамматических категорий взяты из работы А. С. Беднякова [2].
одушевлённым существам: Господин учитель, ваше местоимение, обратите ваше внимание! <...> Ваше местоимение! (А. П. Чехов. В Москве на трубной площади). Оговорим, что подобного рода «переносы» являются такими разновидностями метафоры, которые называются антиолицетворением (перенос с неживого на живое), антиперсонификацией (перенос свойств животного на человека). Эти тропы, как правило, выполняют, как уже нами было отмечено, функцию «снижения» впечатления о предмете речи, но, если сравнение идёт с предметом «благородным», функция меняется на противоположную: Золото ты моё (о человеке), Горлица ты моя (мать о любимой дочери). Пример же А. С. Беднякова, по нашему мнению, не очень показателен в том смысле, что иллюстрирует речевую некомпетентность;
3) переход собственных имён существительных в нарицательные: Да ты что ко мне пристал, мазепа1 (А. П. Чехов). Оговорим, что этот троп - антономасию - мы относим к энантиоконтаминационным, то есть тропам, которые наблюдают в себе наложение метафоры (похож) на метонимию-синекдоху (в одной своей черте) при сравнении одного предмета речи с другим с целью высвечивания главной особенности сравниваемого объекта: плюшкины (скупые люди), маниловы (люди, строящие несбыточные планы - мечтатели);
4) употребление в собственном значении формы единственного числа от слов, обозначающих лицо, животное, предмет: Беден наш край человеком... (С. Т. Аксаков. Семейная хроника); Всякого зверя в степях и в лесах было невероятное количество (С. Т. Аксаков. Семейная хроника). Доба-
1 О личных именах и экспрессивном словообразовании пишет, например, А. Вежбицкая [3, с.89 - 136].
вим, что подобного рода употребления являются метонимией-синекдохой, подчёркивающей множественность в единичном, тем самым усиливая сказанное.
Как показывает языковой материал, все типы «переходных грамматических категорий», обозначенные А. С. Бедняковым, тро-пеичны, то есть являются орнаментальными элокутивами, выполняя функции тропов (создание образа, усиление впечатления, выделение предмета из ряда подобных, выражение эмоционального состояния). Эта тропеичность часто связана с изменением прикреплённости к той или иной части речи. Здесь можно говорить о соотнесённости морфологического и лексического уровней в организации элокутивов: переходность грамматических категорий приводит на лексическом уровне к образованию тропеи-ческих усилителей изобразительности речи.
А. С. Бедняков пишет: «Итак, переходностью грамматических категорий мы называем такие явления в языке (выделено нами - И. П., Е. Ш.), когда какое-либо слово или разряд родственных слов, сохраняя свои внешние морфологические формы, прикрепляющие их к той или иной части речи, благодаря смене синтаксических функций теряет свою прежнюю принадлежность и начинает выполнять функцию другой части речи. То же наблюдается в других, более узких и более мелких грамматических категориях, чем части речи, например, категория времени, лица, числа, наклонения в глаголах, одушевлённости -неодушевлённости в существительных, качественности - относительности в прилагательных. Эти изменения зависят от семантических особенностей слова и новых для него синтаксических отношений, создающихся в речи» (выделено нами - И. П., Е. Ш.) [2, с. 29].
Считаем целесообразным рассматривать подобного рода явления как морфологическую транспозицию1, в основе которой лежит принцип контаминации. Например, употребление личного местоимения в значении притяжательного:
Ты душу надолго пригнул мне [= мою]
к земле.
Мой милый, был так беспощаден твой суд!
Но всё же я сердцем твоя и
во мгле.
За несколько светлых минут! (М. Цветаева).
По свидетельству А. С. Беднякова, процесс перехода в грамматических категориях совершается не сразу:
- переход может быть законченным, и прилагательное встречается в речи только в роли существительного: запятая;
- переходность может ещё чувствоваться: мостовая; «<...> всё портное население» (Н. В. Гоголь);
- слово может выполнять двойную морфологическую роль: больной;
- переход совершается в настоящее время (на наших глазах): встречный, дальневосточный.
Таким образом, образование морфологических форм и их распределение по особым языковым разрядам, именуемым частями речи, исторически обусловлены синтаксическими функциями слов в речи [2, с. 30].
А. С. Бедняков называет шесть разрядов переходных морфологических явлений: 1) субстантивация, 2) адвербиализация, 3) адъективация, 4) преобразование знаменательных слов в служебные, 5) образова-
1Транспозиция в морфологии может быть представлена также употреблением множественного числа в значении единственного: Курица - та может, действительно, в отпусках не нуждаться (М. Зощенко. Чудный отдых).
ние сложных предлогов и отымённых и наречных союзов, 6) прономинализация (переход существительных и числительных в местоимение).
А. А. Шахматов в своё время включал в ряд, который оговаривает А. С. Бедняков, вербиализацию, конъюкционализацию [19, с. 427].
Итак, модификат переходности грамматических явлений в русском языке представляет собой контаминацию синкретичного характера, которая исторически обусловливается синтаксическими функциями слов в речи, то есть представляет собой морфологическую транспозицию, в нашем понимании - контаминацию по способу синкретизма на уровне речи. Подобного рода явления нормативны с точки зрения языка и узуальны с точки зрения речи. Они не обладают высоким уровнем экспрессии, но могут приобретать стилистическую значимость и становиться прагматически значимыми на уровне контекста.
Морфолого-семантическую транспозицию видим также в следующем заголовке статьи, опубликованной в журнале «Русская речь»: «Почему НЕ не отрицает?» (1982. № 3. С. 148-150). Автор статьи пишет о конструкциях с «не», свойственных народной поэзии, типа:
Вниз по Волге идучи,
Не в трубу вострубили.
Да никто трубу не слыхал;
Только услышала
Марья - душа.
Подобные конструкции А. Н. Веселов-ский назвал «психологическим параллелизмом». Автор статьи замечает: «Она (частица - И. П., Е. Ш.) усиливает впечатление от изображаемого и одновременно с этим делает слушателя заинтересованным участником представляемого события» (Н. А. Луценко).
Таким образом, частица, выступающая в роли утверждения, может быть названа транспозицией морфолого-семантической.
3. Силлепс. Следующей разновидностью морфологической контаминации является силлепс, который не имеет однозначной интерпретации в лингвистике.
Ближе всего к образцам античного канона находится трактовка А. Квятковского [6, с. 262], который, не представляя чёткой дефиниции силлепса, объясняет его следующим образом: «Силлепс (греч. [syllepsis] -сочетание) - стилистический оборот, при котором:
- подлежащее стоит во множественном числе, а сказуемое - глагол в единственном числе повелительного наклонения <...>;
- подлежащее стоит в единственном числе, а сказуемое во множественном <...>;
- при двух подлежащих сказуемое - в единственном числе <...>;
- подлежащее - местоимение 3-го лица, а сказуемое - глагол в повелительном наклонении (второго лица) <...>;
- подлежащее - местоимение 1-го лица, а сказуемое - в повелительном наклонении (второго лица) <...>;
- подлежащее и сказуемое во множественном числе, а зависимое от них дополнение - в единственном <...>;
- силлептическим будет и такой оборот, когда во фразе подлежащее и сказуемое поставлены в первом случае в единственное число, а затем в соседней фразе - во множественное число <...>» [6, с. 262-263].
Учитывая представленную информацию и анализируя имеющийся языковой материал, считаем целесообразным определить силлепс следующим образом:
Силлепс (греч. [syllepsis] - сочетание) -разновидность морфологического анаколуфа - расподобление, «незаконное» рассо-
гласование. Силлепс представляет собой амальгамативную (смешанную) контамини-рованную структуру речевого характера, которая, в зависимости от целесообразности и намеренности (или нецелесообразности, ненамеренности), может выступать в речи как морфологическая стилистическая фигура или представлять собой какологию (в данной статье мы остановимся на фигуральном силлепсе).
Рассогласование чаще всего наблюдается в роде, числе, падеже между различными членами предложения. Однако наблюдаются и другие разновидности силлепса на уровне категории лица, наклонения, времени. Встречаясь в языке художественной литературы, публицистики, разговорной речи, силлепс может выполнять целый ряд праг-матико-стилистических функций, например: Заклад в казну был тогда ещё дело новое, на которое решались не без страха. (Н. В. Гоголь.)
Приведём ещё несколько примеров сил-лепса-фигуры.
Стала льдом вода и грязь, Снег покрыл дома. (Л. А. Венгер, А. Л. Венгер. Домашняя школа).
Данная силлептическая конструкция (при двух подлежащих сказуемое стоит в единственном числе) выполняет функцию актуализации главного высказывания: два подлежащих воспринимаются вследствие употребления силлепса как один объект (вода и грязь = земля): вся земля превратилась в лёд, наступила зима.
Силлепс довольно частотен в классической художественной литературе. Его используют для соблюдения рифмы: Красавицы не долго были Предмет его привычных дум (А. С. Пушкин. Евгений Онегин).
Силлепс - рассогласование в числе и падеже (ср. Красавицы были предметами [предметом, предмет]): именительный падеж употреблён вместо творительного падежа, единственное число - вместо множественного:
С тех пор влекут меня мечты
Прочь от земли родной,
Корабль умчит меня от ней
В безвестную страну (М. Ю. Лермонтов. К Л).
Здесь силлепс - рассогласование в падеже: вместо родительного падежа употреблена форма предложного.
До сегодня ещё мне снится
Наше поле, земля и лес... (С. Есенин. Низкий дом с голубыми ставнями).
Здесь силлепс - рассогласование в числе: при трёх подлежащих сказуемое в единственном числе.
Жираф-длинношейка -
ему
никак
для шеи не выбрать воротника
(В. Маяковский.
Что ни страница, - то слон, то львица) -силлепс - рассогласование в падеже: вместо винительного падежа употреблён родительный.
См. также: Вкруг её стоит грозная стража.
На плечах топорики держат (А. С. Пушкин. Сказка о рыбаке и рыбке).
Здесь к силлепсу приводит метонимия. Таким образом, силлепс (фигура) накладывается на метонимию (троп). Данная аппликация фигуры и тропа выполняет функцию обрисовки ситуации. Происходит усиление сказанного: монолит «стражи» усилен единственным числом: все как один - вместе. Далее «всесиль-ность» этой стражи реализуется во мно-
жественном числе: нас много и все с топориками.
Силлепс может быть использован и для характеристики героя (в том числе и речевой):
Я жду, но чувствую - уже:
хожу по лезвию ноже.
Забыл алфавит, падежей припомнил
только два.
И я прошу моих друзья,
чтоб кто бы их бы ни был я,
Забрать его, ему, меня отсюдова! (В. Высоцкий. Письмо в редакцию).
В структурном отношении - силлепс.
Итак, силлепс представляет собой морфологическую контаминацию по способу амальгамации. Все подобные структуры носят речевой характер, они окказиональны. Силлепс-фигура выступает как актуали-затор экспрессивности. Вместе с тем, сил-лепс может выполнять и чисто строевую функцию - служить сохранению рифмы.
4. Гендиадис - следующая разновидность морфологической контаминации -конструкция, обратная силлепсу.
Определение гендиадиса находим у В. И. Королькова [8], Т. Г. Хазагерова и Л. С. Шириной [18].
В. И. Корольков рассматривает гендиа-дис как уподобление морфемы (окончания) одного слова морфеме (окончанию) другого, «незаконное» согласование: Али чарой зелёным вином обносили тебя (фольклор) [8, с. 80].
Авторы «Общей риторики» предлагают две трактовки этой фигуры:
1. Конструкция с двумя однородными членами (именами существительными), называющими одно сложное понятие, которое обычно выражается сочетанием с подчинительной связью (одно существительное - определение, другое - определяемое).
2. Использование гендиадиса как фигуры размещения или паронимии.
Это было оскорбление и действие (ср. оскорбление действием).
Здесь нужно действовать силой и оружием (ср.: силой оружия).
Другие названия - раздвоение, эндиа-дийон [18, с. 134].
Конструкции гендиадиса встречаются крайне редко. Они представляют собой морфологическую контаминацию по способу смешения (амальгамации). Все структуры гендиадиса носят речевой характер, они окказиональны и могут представлять собой как речевой недочёт (при нецеленаправленном использовании), так и стилистическую фигуру, выполняющую функцию усиления через намеренное использование плеонастических составляющих во фразе.
Силлепс и гендиадис считаем целесообразным рассматривать в кругу фигур морфологического анаколуфа (об анаколуфе подробно см. [11; 12]).
5. Амфиболия - следующий тип морфологической (морфолого-синтаксической) контаминации.
Амфиболия в стилистической литературе понимается единообразно как «Раздвоение морфо-синтаксической связи в предложении, возникающее вследствие формального совпадения семантически не связанных или даже не совместимых элементов (слов); фигура речи, состоящая в таком употреблении слов, которое допускает два различных синтаксических истолкования. <...> русск. Конфеты для детей, которые у меня в кармане пальто; Я несу шоколадку дочери, которую купил в гастрономе [1, с.43]. Т. Г. Хазагеров, Л. С. Ширина расширяют дефиницию, предлагаемую О. С. Ахмановой: «Раздвоение морфо-синтаксической связи в предло-
жении, возникающее вследствие формального совпадения семантически не связанных элементов; неумышленная двусмысленность, стилистическая ошибка, связанная с таким раздвоением. То же, что какосиндетон - разновидность каламбура, основанная на намеренном использовании амфиболии. Мы ели пирог с бухгалтером. Я несу шоколадку дочери, которую купил в гастрономе» [18, с. 127].
В приведённом определении О. С. Ахмановой отмечен факт возможности возникновения морфологической и синтаксической амфиболии. См., например: «Амфиболия в морфологическом членении. Нем. dreiviertelzollige Nagel - drei viertel Zolligt Nagtl» [1, с. 43]. Заметим, что морфологическая амфиболия в понимании О. С. Ах-мановой представляет собой сдвиг (стык)-фигуру в нашем понимании (см. об этом: [12]).
Представленные авторы специально не типизируют различного рода амфиболию.
Некоторую типизацию находим у А. Квятковского: «Амфиболия (греч. - двусмысленность, неясность) - неясность выражения, возникающая в результате ряда причин стилистического порядка» [6, с. 26]. После данного определения А. Квятковский приводит три типа амфиболии:
1. Структурная неясность в построении предложения, чаще всего двусмысленность, когда подлежащее в именительном падеже трудно отличимо от прямого дополнения в винительном падеже, то есть, проще говоря, неизвестно - «кто кого»: Брега Арагвы и Куры Узрели русские шатры (А. С. Пушкин). В Сенеке строгий стоицизм Давно разрушил организм (А. Майков). Лавров стойких колыханье Зыблет воздух голубой;
Моря тихое дыханье Провевает летний зной (Ф. Тютчев). 2. Неудачный перенос части фразы из одной строки в другую при нарушении синтаксического порядка слов: И гордый ум не победит Любви холодными словами (К. Батюшков).
Пушкин по поводу этих стихов заметил: «Смысл выходит: холодными словами любви; запятая не поможет».
Слишком сложная или запутанная синтаксическая конструкция фразы при наличии резкой грамматической инверсии и при отсутствии точной пунктуации: И завещал он умирая, Чтобы на юг перенесли Его тоскующие кости, И смертью - чуждой сей земли Неуспокоенные гости (А. Пушкин. Цы-ганы).
По замечанию А. Квятковского, нормативная конструкция фразы должна иметь такой вид: «<...> чтобы на юг перенесли его тоскующие кости, не успокоенные [даже] и смертью гости сей чуждой ему земли». Поскольку здесь речь идёт о смерти в ссылке римского поэта Овидия, можно предполагать, что Пушкин применил в данном случае умышленно сложную конструкцию фразы в подражание традиции латинских стихов [6, с. 26 - 27].
Мы рассматриваем амфиболию как конструкцию, построенную по принципу мор-фолого-синтаксической контаминации способом амальгамации на грамматическом уровне.
При неоправданном появлении амфиболия становится речевой ошибкой1. Если же нарушение грамматической структуры ста-
1 Об амфиболии - речевой ошибке (какологии) см. [12, Ч. II, с. 248-258].
вит перед собой целью воздействие, - перед нами речевая стилистическая морфолого-синтаксическая фигура окказионального характера. Ср.:
Потонула деревня в ухабах, Заслонили избёнки леса (С. Есенин). Нецеленаправленная двусмысленность в данной фразе («избёнки заслонили леса» или «леса заслонили избёнки») вызвана структурной неясностью в построении предложения - трудно различимы именительный падеж (подлежащее) и винительный (прямое дополнение). Это пример амфиболии - речевого недочёта.
Следующая иллюстрация - сознательное употребление амфиболии, способствующее юмористическому описанию ситуации:
Вы, наверное, знаете передачу такую «Чудеса на поле». Там ведущий ходит с усами такими взад-вперёд (Монолог Е. Петросяна. Аншлаг. 20. 11.1998).
Амфиболия, заключающаяся в смешении обстоятельства и определения: «ходит взад-вперёд» или «усами (какими?) взад-вперёд».
Приведём ещё несколько примеров амфиболии-фигуры:
Сестра поступила в студенческую труппу, она вскоре уезжает на гастроли; Мчались лошади казаков, которые были покрыты пеной; Газета называет эти мероприятия горькой пилюлей для сторонников «холодной войны», которая должна быть проглочена; Неизменным успехом пользуются книги писателей, которые отражают нашу современность (Д. Э. Розенталь. А как лучше сказать?).
Итак, амфиболийные конструкции представляют собой построения по принципу контаминации способом амальгамации на грамматическом уровне. Амфиболия-фигура носит окказиональный характер,
однако её разновидности поддаются типизации.
Итак, микросистема морфологических элокутивов, построенных по принципу контаминации, как показал наш языковой материал, включает в себя: а) гибридные синкретичные образования морфологического характера, актуализирующиеся, при переходе в область семантики, в элокутивы-тропы (антиперсонификация/персонификация); б) переходные грамматические категории, которые становятся основой таких тропеических переносов, как: эксплицитное сравнение, антиолицетворение, антонома-сия, метонимия-синекдоха; в) стилистиче-
ские фигуры: силлепс, гендиадис, амфиболия. Все названные тропеические и фигуральные элокутивы выполняют как функции создания образа, выражения эмоционального состояния, выделения предмета речи из ряда подобных, усиления впечатления от сказанного (тропы), так и функцию подчёркивания уже сказанного через необычную структуру фразы (стилистические фигуры). Фигуральная функция может быть связанной с созданием ситуации намеренной двусмысленности (амфиболия), актуализации главного высказывания (силлепс), усиления через плеоназм (гендиадис).
Библиографический список
1. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М.: Сов. энц-я, 1966. 608 с.
2. Бедняков А. С. Явления переходности грамматических категорий в современном русском языке // Русский язык в школе. 1941. № 1. С. 28-31.
3. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: «Русские словари», 1997. 416 с.
4. Современный политический дискурс в контексте коммуникативной и языковой прагматики: монография и системный словарь-справочник «Язык политика» / Е. С. Грищева, Е. В. Кобец, И. В. Пекарская [и др.]; под ред. И. В. Пекарской. Абакан: Издательство ФГБОУ ВПО «Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова», 2012. 336 с.
5. Калечиц Е. П. Взаимодействие слов в системе частей речи. Свердловск: УрГУ, 1990. 160 с.
6. Квятковский А. Поэтический словарь. М.: Сов. энц-я. 1966. 366 с.
7. Кодухов В. И. Семантическая переходность как лингвистическое понятие // Семантика переходности. Сб. науч. тр. / Под ред. проф. В. И. Кодухова. Л.: ЛГПИ им. А. И. Герцена, 1977. С. 5-16.
8. Корольков В. И. К теории фигур // Сб. науч. тр. МГПИИЯ им. М. Тореза. Вып. 78 / отв. ред. Д. С. Светлышев. М.: 1973 / 1974. С. 60-93.
9. Пауль Г. Принципы истории языка. М.: Иностранная л-ра, 1960. 500 с.
10. Пекарская И. В. К проблеме описания общей системы элокутивных (стилистически значимых) средств русского языка // Вестник ХГУ им. Н. Ф. Катанова. Научный журнал. Вып.1. Серия: Языкознания. Абакан: ХГУ, 2000. С. 100-109.
11. Пекарская И. В. Конструкции синтаксической контаминации как экспрессивное средство современного русского языка: учебно-методическое пособие и системный словарь-справочник. М., 1999. 151 с.
12. Пекарская И. В. Контаминация в контексте проблемы системности стилистических ресурсов русского языка. В 2-х частях. Абакан: Издательство Хакасского государственного университета им. Н. Ф. Катанова, 2000. Часть I. 248 с.; Часть II. 344 с.
13. Пекарская И. В. Об изобразительных и выразительных особенностях метафоры как актуализатора прагматики высказывания // Синтаксическая семантика: проблемы и перспективы. Тезисы докладов Международной конференции (21-22 мая 1997 г.). Орловский госуниверситет, Орел, 1997. С.61-63.
14. Речеведение. Сопоставительная стилистика: учебно-методический комплекс по дисциплине в 7 частях: учебное пособие. Часть 4 / И. В. Пекарская, Е. С. Грищева, В. Г. Карпов [и др.]; под общей ред. И. В. Пекарской. Абакан: Издательство ФГБОУ ВПО «Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова», 2014. 320 с.
15. Салмина Д. В. Семантика наречия как гибридной части речи // Семантика переходности. Сб. науч. тр. / под ред. проф. Кодухова. Л.: ЛГПИ, 1977. С. 68-72.
16. Сковородников А. П. Экспрессивные синтаксические конструкции современного русского литературного языка. Опыт системного исследования. Томск: Изд-во Томского госун-та, 1981. 255 с.
17. Сковородников А. П. О понятии антиэллипсиса // Практическое приложение исследований синтаксиса русского языка. Красноярск, 1976. Вып. 1. С. 46-59.
18. Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Курс лекций и словарь риторических фигур. Ростов-на-Дону: РГУ, 1994. 192 с.
19. Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Л.: Акад. наук СССР, 1941. 427 с. © Пекарская И. В., Шпомер Е. А., 2021
УДК 070
ПРОЯВЛЕНИЕ РЕЧЕВОЙ АГРЕССИИ В СМИ (НА МАТЕРИАЛЕ ГАЗЕТЫ
«КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА»)
Шпомер Екатерина Андреевна,
кандидат филологических наук, доцент кафедры русской филологии и журналистики Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова (г. Абакан)
Речевая агрессия возникает в СМИ под влиянием различных факторов и приобретает разные способы выражения. Присутствие агрессии в коммуникации ведет к конфликту и, следовательно, к непродуктивному общению. Создавая медиатекст, журналисты должны неуклонно следовать не только требованиям норм литературного языка, но и соблюдать этические и коммуникативные нормы. Лишь при этом условии материал будет понят и принят аудиторией и тем самым выполнит как информативную функцию, так и воздействующую. В статье были проанализированы материалы газеты «Комсомольская правда» с выявлением публикаций, несущих в себе речевую агрессию, определен ее тип. Анализу подверглись 288 выпусков (3 320 материалов) газеты «Комсомольская правда» (март 2019 - март 2020 гг.), размещенных на официальном сайте издания. Среди них 10,12 % имеют агрессивный характер, что позволяет охарактеризовать данное издание как толерантное, но не свободное от использования агрессивных форм подачи материала.
Ключевые слова: речевая агрессия, коммуникативный акт, средства массовой информации, конфликт, коммуникативная стратегия.
MANIFESTATION OF SPEECH AGGRESSION IN THE MEDIA (ON THE MATERIAL OF THE NEWSPAPER "KOMSOMOLSKAYA PRAVDA")
Shpomer Ekaterina Andreevna,
Ph.D. ofphilological Sciences, Associate Professor of the Russian Philology and Journalism Department, Katanov Khakass State University (Abakan)
Speech aggression occurs in the media under the influence of various factors and takes on different ways of expression. The presence of aggression in communication leads to conflict, and therefore to unproductive communication. When creating a media text, journalists must unswervingly follow not only the requirements of the norms of the literary language, but also comply with ethical and communicative norms. Only under this condition the material will be understood and accepted by the audience and thereby fulfill both an informative function and an influencing one. The article analyzes the materials of the newspaper "Komsomolskaya Pravda" with the identification of publications that carry speech aggression, its type is determined. The analysis included 288 issues (3 320 materials) of the newspaper "Komsomolskaya Pravda" (March 2019 - March 2020), posted on the official website of the publication. Among them, 10.12 % are aggressive, which makes it possible to characterize this publication as tolerant, but not free from the use of aggressive forms of material presentation. Key words: speech aggression, communicative act, mass media, conflict, communicative strategy.
