CC BY
42
Е.А. Чернова
Самара
К проблеме реализма в творчестве А.Дросте-Хюльсхоф (баллада «Сестры»)
«Сестры» (Die Schwestern) - последняя из цикла «Меерсбургских баллад» Аннеты фон Дросте-Хюльсхоф (1797-1848). Если, с одной стороны, это произведение несет в себе все главные признаки художественного мира немецкой поэтессы (целеустремленные герои, часто связанные с асоциальной средой, экзальтированные характеры, неповторимые особенности ее «неженского» стиля), то с другой - это баллада все же особенная. Она - не столько о действии, сколько о переживании, ставшем роковым для экзальтированной натуры ее героини Гертруды. Именно так, потому что, несмотря на множественное число в названии произведения, здесь героиня, в сущности, одна, ибо вторая сестра - Елена - в числе живых действующих лиц произведения не фигурирует, она - объект поисков и переживаний ее сестры.
В балладе достаточно загадочных и неясных мест, однако в «выпрямленном» виде сюжет этого 4-хчастного произведения можно изложить следующим образом.
Одна из двух сестер-сирот, проживавших вдвоем в гористой местности вблизи города, расположенного на берегу озера (моделируется, конечно, местность возле Боденского озера и города Меерсбург, где долгое время жила в семье своей сестры поэтесса), вместе со своими собаками отправляется в город, где в это время происходила ярмарка, и с тех пор домой не возвращается. В большой тревогу за Елену, на ее поиски на ночь глядя отправляется ее сестра Г ертруда, однако в своих блужданиях по ночному лесу девушка встречает только одну из бывших с Еленой собак - шпица Фиделя. Всю ночь, тревожа окрестных жителей своим фонарем, Гертруда, подобно привидению, блуждает по лесу, и утром ее находят в лесу на траве - то ли спящей, то ли лишившейся чувств от тревоги и усталости.
Во второй главе местом действия становится город, в котором изможденная Гертруда («простая женщина со скал», как ее здесь представляет автор) продолжает поиски пропавшей сестры, теперь уже среди праздничной ярмарочной толпы. Вот она бежит за богатой каретой, в окне которой ей померещился знакомый силуэт, но не успевает рассмотреть лицо вышедшей из кареты дамы в пурпурном платье, так как та успела скрыться в богатом доме раньше, чем измученная Гертруда успела добежать до крыльца. Раньше нее, однако, подоспел и вбежал в дом ее косматый Фидель, но собаку кто-то грубо вышвырнул из дверей пинком ноги, из чего Гертруда заключила, что вряд ли это могла сделать ее Елена.
В главе 3 баллады в порту, куда Гертруда принесла горшок сотового меду по заказу капитана одного из кораблей, матросами этого корабля был обнаружен на мелководье труп утопленницы, которую один из столпившихся здесь матросов опознает как «блондинку Елену, веселившуюся накануне на берегу с пьяными солдатами». Относительно того, опознала ли сестру в утопленнице сама Гертруда, полной ясности нет. Она только очищает труп от песка и водорослей, после чего испускает вопль и падает в обморок. По покойнице к тому же завыла и ее собака Фидель, но, как выяснится впоследствии, этого окажется все же недостаточно, чтобы окончательно убедиться в том, что обезображенный тлением труп и есть мертвая Елена.
В заключительной - четвертой - главе появляется фигура повествователя, выступающего здесь в роли охотника, остановившегося вместе со слугой (Bursche) отдышаться под соснами на берегу озера и услышавшего из-под земли у своих ног треск (Hammern) жуков-короедов. Слуга советует охотнику держаться от этого места подальше, так как этой местности избегает всякая живность - с тех пор, как здесь зарыли в землю «безумную Гертруду». Далее следует короткий рассказ этого «парня» о последних днях несчастной женщины, тронувшейся умом и в результате бросившейся вниз головой с рифа в озеро. Как самоубийца, Гертруда была погребена не на церковном погосте, а вдали от людей, под этими прибрежными соснами. Именно из ее ветхого гроба и раздается сейчас из-под земли треск жуков-короедов.
Сюжет «Сестер» лишен элементов мистики и в бытовом плане достаточно тривиален, но он интересен другим: через него хорошо прослеживается такая особенность стиля поэтессы, как его импрессионистичность. Обычно она проявляется у Дросте в скрупулезном вглядывании в окружающий ее героев микрокосм, представленный насекомыми или мельчайшими деталями пейзажа - травинками, хвоинками, паутиной и т.п. Что-то от этого есть и в «Сестрах» (жуки-дровосеки, водоросли и песок на щеках и в волосах утопленницы, однако по большому счету импрессионистичность здесь в другом: она видится больше в мгновенной смене точек зрения, из которых в конечном итоге составляется достаточно объективная, хотя и дискретная, картина целостного мира произведения.
В литературе о Дросте-Хюльсхоф уже упоминалась такие черты ее поэзии, как, с позволения сказать, «кинематографичность», совмещение в одном видеоряде разноплановых деталей. Наиболее выигрышный в этом отношении фрагмент баллады дает начало второй главы, рисующее картину ярмарочной толчеи в городе, среди которой Гертруда будет искать свою пропавшую сестру, однако импрессионистичность стиля поэтессы можно обнаружить едва ли не повсеместно, и доказательства корректнее подкреплять не на ярких исключениях, а примерами вполне рядовыми. Вот одна лишь строфа из середины главы 3, в которой речь идет об обнаружении в порту трупа утопленницы и о первой реакции нашей героини на это событие:
... Barmherziger Himmel! Ihr wird so bang,
Sie watet im brennenden Sande,
Und wieder erhebt sich so hohl und so lang Des Hundes Geheul vom Strande.
O Gott, eine triefende Leich im Kies,
Eine Leich mit dem Auge des Stieres!
Und drüber keucht das zottige Vlies Des lahmen wimmernden Tieres!.. [1; 533];
... Как жутко и страшно! Господь, сохрани! Она, не владея собою,
Бежит по песку, обжигая ступни,
К толпе, к собачьему вою.
Труп на камнях в воде. Милосердный Христос! Глазницы выели раки,
А на трупе ее распластавшийся пес,
Шерсть зашедшейся в вое собаки1.
Картина описывается от третьего лица, но повествовательная перспектива будет постоянно меняться. «Боже милосердный (точнее: милосердное небо)!» - эти слова
1 Перевод фрагментов баллады выполнен А.С.Бакаловым.
вв
принадлежат и автору, и Гертруде, тем более что сразу же вслед за ними следует указание на психологическое состояние женщины, судить о котором может, скорее всего, только она сама («ей становится так боязни»). «Глухой и протяжный вой собаки» -это опять авторская констатация, а следующее за ней восклицание «О господи!» принадлежит либо одной Гертруде, либо ей и потрясенному автору-повествователю, который ей сочувствует. «Труп с глазами быка» с наползающей на этот труп собачьей шерстью - это неэстетичная, грубая, натуралистическая деталь, увиденная глазом потрясенным и отчужденным. Все же стилистические элементы, собранные в этом шестистишии, передают чувство жестокой неестественности вида мертвой женщины, нелепо ушедшей из жизни посреди буйного праздника жизни.
Художественный мир баллад А.Дросте-Хюльсхоф - чаще всего мир холодный, жестокий и по отношению к человеку достаточно безжалостный. По своим основным характеристикам он соотносим с миром произведений грядущей модернистской литературы. Наиболее наглядно сказанное подтверждается и в этой балладе текстом второй ее главы - части, в которой измученная бессонной ночью героиня пока еще только ищет свою сестру среди праздничной ярмарочной толпы:
“Zurück, Verwegne! Siehst du denn nicht коней?
Den Wagen, die schnaubenden Braunen!” Schon dampfen die Nüstern ihr am Gesucht, Da fähert sie zurück mit Staunen
Und ist noch über die Rinne grad в лицо...
Mit raschem Sprunge gewichen,
Als an die Schürze das klirrende Rad In wirbelnden Schwunge gestrichen
«С дороги, нахалка! Не видишь
Прочь и не засти света!»
Она встрепенулась: прямо над ней Нависла, грозя, карета
И фыркнули кони ей прямо
О Боже! Она что есть силы Бросилась прочь, но одно колесо За фартук ее зацепило.
Noch ein Moment — sie taumelt, erbleicht,
Und dann ein plötzlich Erglühen — случилось?! —
O schau, wie durch das Gewühl sie keucht бурав,
Mit Armen und Händen und Knien! ввинтилась!
Sie rudert, sie windet sich — Stoß auf Stoß,
Scheltworge und Flüche wie Schloßen -Das Fürtuch reißt, dann flatter es los упорхнуть
Und ist in die Rinne geflossen... [1; 531].
Столь же холодно и равнодушно окружающие воспримут, в сущности и горе несчастной женщины, рыдающей на берегу над трупом сестры-утопленницы и потерявшей вскоре рассудок из-за своего горя. Да и похороны ее в ветхом гробу на отшибе от людей, да к тому же так небрежно, что из-под земли слышно, как ее гроб догрызают жуки-древоточцы, - тоже не верх человеколюбия ее земляков. Единственный, кто находит сочувственное слово для несчастной, - повествователь-охотник, прошептавший над ее могилой:
“Du armes gehetztes Wild der Pein, О, жертва
беды! Осуждая ее,
Wie mögen die Menschen dich richten!” (1; 536); Мы сами подсудны
Секунду стояла, едва не упав,
Но — что с ней такое
Внезапно как вспыхнет! И, словно
В скопленье зевак
Руками, ногами торит себе путь, Вслед ругань, толчки без счета... Слетел с нее фартук, чтоб
В канаву у поворота.
укорам
«Бедная затравленная дичь боли!» - для охотника дичь - это преследуемая жертва. Собака, завывшая над трупом утопленницы, и та по-своему, по-собачьи больше проявила сочувствия к горю хозяйки, чем «собратья по разуму» или, если угодно, чем «братья и сестры во Христе»! То, что Гертруда - человек верующий, доказывается наличием четок у нее на поясе и частыми обращениями за помощью к Бошу, к «небу», к матери Божьей.
Единственное, что в этом мире сближает людей и, собственно говоря, делант их людьми - любовь, и пусть в данном случае это любовь к родственнице по крови. Утрата единственного на земле родного существа открывает для Гертруды перспективу одиночества. Помутившийся от горя рассудок несчастной такой перспективы не выносит, и на уходит вслед за сестрой из жизни. «Добровольно» или «по своей воле» -эти определения е безумной женщине вряд ли применимы.
Характеристики действующих лиц даны в балладе скупо и в той же импрессионистической манере, предполагающей наличие купюр в психологических мотивировках. О многом читатель может лишь догадываться на основании оставленных автором сюжетных «мет», что-то, однако, так и останется для него неразгаданным.
Так, нелегко представить себе в точности характер местности, где проживали сестры. В одном месте автор, как мы помним, представляет Гертруду как «простую женщину с гор (буквально: со скал)», а в другом слуга повествователя называет ее «безумной Гертрудой с побережья (Die tolle Gertrud vom Gestade)». Их с сестрой ветхая лачуга (в ней тоже «стучат» древоточцы) находится в лесу неподалеку от горного перевала, куда может доноситься бой башенных часов из города, расположенного, как уже упоминалось, на берегу озера. Неподалеку от их дома есть к тому же водяная мельница с запрудой (значит, река или ручей?). Озеро, лес, горы, река, город - все это рядом, женщину из прибрежной местности запросто можно назвать горянкой!
Не вполне ясен и характер взаимоотношений сестер Гертруды и Елены, когда та была еще жива. О возрасте их можно лишь догадываться, хотя Елена
- скорее всего младшая из сестер (поскольку их мать, умирая, «навязала ее на душу» Гертруде) и более легкомысленная (в среде матросов известна как «блондинка Елена»), она нуждается в опеке старшей сестры. Доподлинно не известно, стала ли Елена жертвой преступления или несчастного случая (сама была, по-видимому навеселе, раз «веселилась (juchheite vorbei) на берегу с пьяными солдатами»), или же обезображенный труп утопленницы принадлежит не ей, а сама она, наскучив опекой сестры, нашла себе какого-то покровителя, и это именно ее лицо Гертруда увидела в окне проезжающей кареты. Иначе с какой стати их собака Фидель, также разыскивавшая хозяйку, бросилась бы в дом вслед за незнакомкой под вуалью и в пурпурном платье. Не забудем и о других собаках, сопровождавших Елену в город и домой не вернувшихся. Куда они подевались?
Большие вопросы о продолжительности художественного времени баллады. Если в ночь первого дня отсутствия Елены ее сестра искала пропавшую в лесу, а второй день - в городе, то между этим вторым днем и днем обнаружения обезображенного водой трупа должен был пройти достаточно большой промежуток времени, за который черные волосы Гертруды успели поседеть. Поседела ли она от горя в одночасье и ли же прошло много времени? Герои, седеющие за одну ночь от переживания, нередко встречаются в фольклорных произведениях и в балладах (“Füße im
Feuer”, К.Ф.Майера, “Der Graue” А.Дросте-Хюльсхоф), и эту версию здесь можно принять как вызывающую меньше вопросов. Но отчего тогда автор начинает третью главу со слов «Десять лет»?:
3 3
Zehn Jahre! - und mancher, der keck umher Десять лет! И если кто дерзко вокруг
Die funkelnden Blicke geschossen, Расточал сверхпылкие
взгляды,
Der schlägt sie heute zu Boden schwer, Нынче тот клонит их
долу вдруг,
Und mancher hat sie geschlossen. А иных нет уж и
рядом.
Am Hafendamme geht eine Frau, У причала фигура,
знакомая нам,
- Mich dünkt, wir müssen sie kennen? - Плетется вдоль мола устало,
Ihr Haar, einst Schwarz, nun schillerndes Grau, Седина в ее прядях не по годам, Und hohl die Wangen ihr brennen... (532-533); Взгляд печален и щеки впалы.
«Женщина» этой строфы, - конечно же, Гертруда, и первые четыре стиха явно принадлежат ей, вложены в ее уста, это, скорее всего, ее внутренний монолог. Но какие десять лет она имеет в виду? Прошло десять лет поисков пропавшей сестры? Поседеть и состариться за такой срок вполне реально, но он явно несуразен по отношению к трупу утопленницы, который будет буквально через несколько минут обнаружен на озерном мелководье и опознан одним из матросов как «блондинка Елена». Никакой труп не сохранится в течение десяти лет в озерной воде, так что обнаруженная матросами утопленница - либо не сестра Г ертруды (хотя имена и совпадают), либо же упомянутые десять лет - не время отсутствия пропавшей сестры, а, к примеру, срок совместного проживания сестер или что-нибудь еще. Версию о десятилетии поиска пропавшей опровергает тот же матрос, засвидетельствовавший, что он видел «блондинку Елену» живой и здоровой, и это было недавно: (“Das ist die blonde Helene! / Noch jüngst juchheite sie dort vorbei / Mit trunknen Soldaten am Strande”). Значит, между исчезновением сестры и обнаружением трупа утопленницы прошло всего несколько дней, а фраза о десяти годах так и остается загадкой баллады. Рефлексии внезапно поседевшей Гертруды о каких-то десяти годах похожи на путаницу мысли, на поток сознания, когда ассоциативные связи рвутся и трудно найти начало и конец связной мысли.
Два мотива неоднократно повторяются и пересекаются в ее сюжете: мотив жуков-древоточцев и мотив безумия. С мотива жуков баллада начинается и им же и заканчивается:
Sacht pocht der Käfer im morschen Schrein, Трещит короед, разрушая
гнилье,
Der Mond steht über den Fichten (1; 529); Луна поднялась над
бором.
Разница лишь в том, что в заключительных двух строчках, почти идентичных этим вводным, глаголы стоят в прошедшем времени “pochte” и “stand”. Жуки, с хрустом (Hammern) поедающие древесину нищенской лачуги, а в конце - с тем же хрустом уничтожающие гроб несчастной жертвы, воспринимаются как неумолимая разрушительная сила.
Что касается мотива безумия, то приход Гертруды к невменяемому состоянию из-за тревоги, страхов и горя поэтессой довольно тщательно подготовлен. Впервые он встречается уже в первой строфе, в которой героиня корит себя:
“JesusMaria, wo mag sie sein! О ЙезусМария, где же она?
Hin will meine Angst mich richten...” Страх мой меня погубит.
Затем, уже после неудачной попытки догнать в людской толчее карету с женщиной, похожей на сестру, она замечает в себе тревожные симптомы: “Ach!” flüstert Gertrude,“was hab ich «Ах, - шепчет Гертруда, -
сегодня
gemacht?
точь-в-точь
Ich bin wohl verrückt geworden! В мозгу у меня
мутится!
Kein Trost bei Tag, keine Ruh bei Nacht, Покоя нету ни в день,
ни в ночь, -
Das kann die Sinne schon morden ” (1; 532); Рассудка можно лишиться».
Поняв, что она обозналась с пассажиркой кареты (обозналась ли?), женщина опять вынуждена констатировать:
“Ja”, seuft Gertrude, “nun ist es klar, «Да, - вздохнула она, -
мой срок
Ich bin eine Irre leider” (1; 532); Подошел. Я совсем
рехнулась!»
Позже, на берегу Гертруда переживает новое потрясение при виде трупа утопленницы:
Gertrude steht, sie starret herab, Гертруда как громом
стоит сражена,
Mit Blicken irrer und irrer Глаза ее полнятся
криком,
Dann beugt sie über die Leiche hinab, И вдруг над трупом
склонилась она
Mit Lächeln wirrer und wirrer (1; 533); С усмешкой бессмысленно дикой.
Потом, уже в состоянии умопомрачения, глядясь свое отражение в воде озера, несчастная женщина то ли примет его за сестру-утопленницу, то ли станет описывать свою внешность в третьем лице, говоря о себе как о посторонней:
“Wie alt sie sieht, wie irre und wild, «О, как ты безумна и
как стара,
Und wie entsetzlich verkommen!” (1; 535); Как дико ты смотришь
оттуда!»
И, наконец, в своем рассказе о причинах смерти Гертруды слуга повествователя перечисляет в воспоминаниях некоторые ее необычные состояния и поступки:
Doch wenn der Sturm die Woge gerührt, Но если был шторм и вставалa
волна,
Dann war sie vom Bösen geschlagen, Была она в дьявольской
власти.
Was sie da für bedenkliche Reden geführt, А речи, какие держала
она!
Das möge er lieber nicht sagen. .(1; 535); Их смысл повторить я
не мастер...
Творчество Ф. ф. Дросте-Хюльсхоф совпало по времени с постромантической эпохой в немецкой литературе. В отличие от литератур соседних стран, эпоха эта не была временем интенсивного перехода к реализму. Реализм восторжествует в немецком искусстве слова несколькими десятилетиями позже, в 1830-е же годы и в середине века реалистические тенденции будут лишь подспудно вызревать, набирать силу, сосуществуя в произведениях А.Шамиссо, Э.Мерике, Т.Шторма, Т.Фонтане с рудиментами «старого доброго» романтизма и постепенно их вытесняя. И если сказанное в принципе верно и по отношению к Аннете фон Дросте-Хюльсхоф в целом, то специфика ее творчества видится в том, что ее психологический реализм был и более очевиден, и более конкретен своими индивидуально увиденными деталями. Поэзия и проза Дросте многими своими элементами предвосхищала натурализм и импрессионизм эпохи “fin de siecle”, и в большей мере, нежели искусство других ее современников, давало писательнице основание верить в то, что ее читатель «ждет ее в 1943 году» (2; 89).
Литература
1. Droste-Hülshoff, Annette von. Die Schwestern // Annette von Droste-Hülshoff. Werke und
Briefe in 2 Bdn. Erster Band. Lyrik. Epische Dichtungen / Hrsg. v. Manfred Häckel. Leipzig: Insel-Verlag, 1976. S. 529-536.
2. Droste-Hülshoff, Annette von. Sämtliche Briefe. Historisch-kritische Ausgabe / Hrsg. von
Wienfried Woesler. Briefe 1843-1848. Tübingen: Max Niemeyer Verlag, 1992.
3. Geschichte der deutschen Literatur von 1830 bis zum Ausgang des 19. Jahrhunderts / Hrsg.
von Kurt Böttcher. Bd. I. Berlin: 1975.
