CC BY
67
УДК 316.346.2
Тхагазитов Юрий Мухамедович
доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Центра социально-политических исследований Кабардино-Балкарского научного центра РАН Шаожева Наталья Анатольевна кандидат исторических наук старший научный сотрудник Центра социально-политических исследований Кабардино-Балкарского научного центра РАН DisanaQ 5 @mail. ru Yuri M. Thagazitov
doctor of philological sciences, senior researcher
at the Centre for socio-political research
of Kabardino-Balkarian Science Centre RAS
Natalya A. Shaozheva
the candidate of historical sciences
Centre for socio-political research
of the Kabardino-Balkarian Science Centre RAS
DisanaQ 5 @mail. ru
К проблеме прогнозирования межэтнических конфликтов на Северном
Кавказе
To the problem of predicting the inter-ethnic conflicts in the Northern Caucasus
Аннотация. В статье в парадигмалъной динамике анализируются и корректируются актуальные тенденции осмысления сути конфликтов в контексте этнокультурного развития народов Северного Кавказа. В исследовании также представлена попытка концептуального целостного осмысления противоречивых политических процессов северокавказского региона.
Ключевые слова: Северный Кавказ, прогнозирование, межэтнические конфликты, межнациональные браки, этносоциальная активность.
Annotation. The article explores the dynamics of a paradigm and adjusted actual tendencies of reflection on the nature of conflict in the context of the ethno-cultural development of the peoples of the Northern Caucasus. The study also attempts to understand the holistic concept of controversial political processes of the North Caucasus region.
Keywords: North Caucasus, forecasting, ethnic conflict, interethnic marriages, ethno-social activity.
В последнее десятилетие нам довелось стать свидетелями структурной перестройки идеологического пространства России. Трансформация общественного сознания народов России подводит нас к тому, чтобы вернуться и по-новому осмыслить роль базовых национальных ценностей для русско-российского социума, столкнувшегося «с разрывом традиций и единства истории, с деморализацией общества, с дефицитом взаимного доверия и ответственности» [1].
Сегодня уже однозначны трудности прямолинейного переноса заданных ценностных критериев для всех народов России, но в особенности они сказываются на судьбе малочисленных народов. К сожалению, противоречивые политические преобразования в России порой незримо смещаются на ее периферию, далеко не способствуя стабильности межнациональных отношений и преодолению «эволюционизирующих» в этом контексте конкретных латентных межэтнических конфликтов, которые оставались за пределами внимания.
Общепринятые трактовки конфликта, начиная с античности, подразумевали его перманентность в рамках природы и социума. Поворот в интерпретации конфликта был намечен лишь в трудах Т. Парсонса, для которого состояние жесткой оппозиции в границах человеческого общества было отступлением от эргономической нормы. Однако и античные, и средневековые мыслители, представители буржуазной науки, последователи К. Маркса - все они понимали конфликт как прямое столкновение групп, при превалирующей роли и коррелирующем влиянии отдельных личностей или небольших, но консолидированных социальных структур. В сущности, в современном понимании конфликта данное положение никак не изменилось, и он, в определенном смысле, видится неким механизмом реализации тех или иных интересов, причём интересов, как правило, корпоративных [2].
Понятно, что эта система видения конфликта, его прогнозирования как социального явления - это актуализация интересов группы или личности в контексте больших систем количественному анализу поддаётся с большими трудностями: «Достоинства метода наблюдения состоят не только в его относительной простоте, но и в том, что он дает возможность исследователю вникнуть в детали конфликта, «прочувствовать» его многообразие. Недостаток его также очевиден: личность исследователя неизбежно сказывается на качестве наблюдения, да и, в отличие от качественного, количественный характер выводов может быть поставлен под сомнение» [3, с. 51].
Собственно говоря, даже перечисление методов прогнозирования конфликтов в среде больших чисел вызывает сомнение. Д. Зеркин пишет: «В числе основных методов прогнозирования: экстраполяция данной ситуации на будущее состояние системы (подсистемы); моделирование возможной конфликтной ситуации, статический метод, опрос экспертов» [4, с. 362].
Инструментарный ряд вызывает у учёного закономерный скепсис: «Каким бы корректным ни был научный анализ событий, их логики, речь может идти лишь о
выработке тех или иных вариантов ожидаемых проявлений конфликтной ситуации» [4, с. 363]. Между тем, в основании этого мнения лежат два момента. Во-первых, упомянутый уже постулат о пассивности основного конфликтного контингента, и, во-вторых, закономерный вывод о стохастичности его действий -априори предполагается, что малая руководящая группа, а, тем более, один человек не может контролировать значительную массу. А потому в схеме конфликта невозможно вычленить элементы системного качества, и в том числе соотнесенности социальные реакции массы на те или иные вызовы общества. Однако опыт Кабардино-Балкарской Республики позволяет прийти к другим заключениям.
Некоторая напряженность в межнациональных отношениях в КБР стала постоянно действующим фактором с конца 80-х годов прошлого века. С самого начала своей латентной фазы эти тенденции развивались как депривационные [3, с. 82]: для русскоязычного населения это был вопрос экономической компенсации за разрушительные годы горбачёвской перестройки, кабардинцы, помимо проблем материального благосостояния, были активизированы идеями этнокультурного характера, балкарцы находились в ожидании полноценной комплексной реабилитации их как репрессированного народа. И в этой части - базовой в формировании конфликтных настроений - каждая сторона была вполне самостоятельна и консолидирована.
Позже, по ходу развития конфликта - несколько раз балансировавшего на грани перехода в стадию прямого столкновения - ситуация действительно неоднократно использовалась определенными элитными группами и оппозиционное противостояние последовательно приобретало вид социально- политического, межэтнического, а затем и территориального. Но, повторимся, это не меняло первоначальной сути - конфликт в КБР был депривационным, т.е. «конфликтом обманутых ожиданий», каковым он, собственно, и остаётся по сей день.
Именно это обстоятельство уберегло республику от более серьёзных потрясений, так как участники любого противостояния подобного типа всегда руководствуются принципом минимальной достаточности и в, конечном итоге, предпочитают прямому столкновению альтернативные пути разрешения напряженности. И, тем не менее, даже «конфликты ожидания» имеют критическую точку, которую можно считать границей, за которой фаза скрытого нарастания напряжения сменяется фазой разрешения.
Неприятие мирного разрешения депривационного конфликта в качестве равноценного - в эволюционном смысле - аналога открытого столкновения мешает попыткам построения адекватной модели развития латентного противостояния. В самом деле - сравнение этнических реакций единственного полномасштабного межнационального конфликта на территории РФ - осетино-ингушского - с картиной нарастания напряженности на территории КБР, или, к слову, КЧР, в середине-конце 1990-х выглядит произвольным, не имеющим аналогий в динамике тех или иных параметров.
Однако, рассмотрим интерпретации этой важной для Северного Кавказа проблемы. Официальной датой начала военных действий между осетинской и ингушской сторонами считается ночь с 30-го на 31 октября 1992 года. Этим
достоверная хронология конфликта исчерпывается по той простой причине, что столкновение интересов имеет весьма и весьма давнюю историю - еще в XVIII веке земельная проблема привела к серьезным трениям между этими народами [5, с. 286]. Как известно, межэтническая напряженность уже в послевоенное время несколько раз выливалась в акции политического и этнополитического характера, начиная с выступления ингушской этнической элиты в первой половине 1970-х годов -открытого письма ингушских представителей, направленного в ЦК КПСС - и заканчивая массовыми манифестациями населения Орджоникидзе (Владикавказа) весной 1982 года, спровоцированными убийством таксиста-осетина.
Как правило, количественный анализ стадий развития осетино-ингушского конфликта в его латентной фазе российскими исследователями приурочен к событиям конца 1980-х годов [6], и здесь мы действительно можем констатировать несовпадение динамических показателей напряженности. Так, иррегулярными в стадиальном смысле выглядят показатели миграции в Пригородном районе -фактически, вплоть до первых столкновений его ингушское население росло. Никак не отслеживается динамика напряженности и в такой важнейшей характеристике, как доля межнациональных браков.
Но дело в том, что уже с начала 1980-х годов прошлого века число последних стабилизировалось на отметке, близкой к нулю, что позволяет отметить межэтнические браки как качественный показатель, но абсолютно лишает его значения количественного динамического параметра. Что касается миграции - с 1982 года ингушское население Осетии официально стабилизировалось в связи с принятием 5 марта 1982 года специального постановления Совета Министров Северной Осетии - документа, фактически закрывавшего прописку ингушам на территории Пригородного района, то есть именно там, где традиционно и жили граждане ингушской национальности.
Иначе говоря, скрытая фаза осетино-ингушского конфликта в новейшее советское время развивалась в условиях жёсткого контроля и давления со стороны партийных и государственных органов, не дававших проявиться ему в открытом масштабном столкновении. Многие параметральные показатели конфликтного напряжения не могут быть выявлены, а цифры конца 1980-х г.г., как мы уже говорили, не складываются в последовательную, а главное - просчитываемую и моделируемую картину. В частности, миграционная убыль населения на той или иной территории - один из первых безусловных признаков дискомфортного состояния этого населения. Количество же ингушей, проживавших в Осетии, начиная с середины 1980-х годов только возрастало. Однако, в данном случае мы должны принимать во внимание невероятно высокий естественный прирост, характерный для вайнахских народов - у ингушей в 1988 году он составлял 21,3 на 1000 человек, в то время как средние цифры по РСФСР были в четыре раза ниже -5,3 [7]. А возвращаясь к концу 70-х - началу 80-х годов прошлого века, мы можем, по ряду косвенных свидетельств, предполагать, что этап оттока ингушского населения всё-таки имел место, и, судя по всему, процесс этот был достаточно масштабным. Так, некоторые авторы утверждают, что к началу-середине 1990-х
многие регионы России характеризовались наличием масштабных ингушских диаспор, относя начало их формирования к 1970-м годам [8, с. 18-20].
Трудно предполагать, каково реальное количество ингушей, находящихся ныне за пределами Северного Кавказа, однако ясно, что значительная их часть, проживающая в настоящий момент в Москве и Подмосковье, являются мигрантами той, еще советской волны 1970-х годов, или их детьми.
И поэтому, даже не оглядываясь на явно фальсифицированные официальные данные, мы можем с большой долей уверенности предполагать, что до момента жесткой принудительной консервации ситуации в Северной Осетии - шаги государства можно считать некой суррогатной формой разрешения назревающего конфликта - было возможно отследить такие линейные параметры напряженности, как отток населения и падение доли межнациональных браков.
Что касается русскоязычного населения Северного Кавказа, то его настороженное отношение к коренным жителям региона вообще, в этот период было, конечно же, связано с происходившим на территории бывшей Чечено-Ингушетии, событиями, в частности, с убийством атамана Сунженского отдела казачьего войска А. И. Подколзина (7 апреля 1991 г., п. Карабулак) и с событиями 27-28 апреля в станице Троицкой, когда во время столкновения казаков и ингушей, было убито, если верить официальным данным, 5 казаков и ранено 53 [9, с. 106-119]. Результаты противостояния, а затем прямое столкновение предопределили массовый исход русских с территории Чечни и Ингушетии.
Казачество Северного Кавказа, позиционировавшее себя как естественный силовой ресурс русскоязычного населения, показало свою недееспособность в заявленной политической нише. Тем не менее, федеральный центр продолжал попытки использования казачества именно в качестве механизма давления на руководство национальных субъектов и лидеров национальных движений. Истолковать иначе появление в 1990-х годах законодательного пакета, переводящего сословный субъект права в надтерриториальное административное образование, невозможно.
В свете вышеизложенного особый интерес для нас представляют динамические показатели латентной фазы депривационного конфликта в Кабардино-Балкарии. Мы имеем в виду напряженность и её реализацию исключительно в русскоязычной среде республики, так как данную составляющую конфликта ожиданий в КБР считаем завершившейся. Резкий скачок миграции русских жителей Кабардино-Балкарии в середине-второй половине 1990-х годов мы считаем критической точкой вступления конфликта в открытую фазу и его сублимативным разрешением.
И в этом смысле динамика изменений сразу нескольких показателей состояния русского населения КБР, на наш взгляд, весьма показательна. Например, отток русских из республики с 1989 года по 2002 год составил чуть менее 30-ти тысяч человек [10, с. 179-180]. Это также явно неполные цифры, ибо в сельской местности и зоне природной катастрофы - г.Тырныаузе - многие домовладения даже не были проданы; квартиры и усадьбы были попросту брошены, что,
естественно, влияет на официальные цифры. Но, как уже говорилось, основной миграционный поток сформировался после середины 1990-х г.г.. С 1989 года, до условной критической точки, убыль русского населения из КБР (при исключении разового увеличения, связанного с бегством русских из Чечни во время первой кампании) была стабильной и медленно возраставшей -приблизительно схожей с миграционным движением ингушей Осетии в 70-х.
Принимая миграционную картину в качестве фоновой, считаем возможным отследить зависимость еще нескольких параметральных линий, связанных с выделенной нами условной точкой разрешения конфликта.
Сюда, вне всякого сомнения, можно отнести стабильно падающую кривую межнациональных браков - русских с представителями коренных национальностей. Необходимо отметить, что данная статистика по данному факту является в республике закрытой, и полагаться можно лишь на поколенные показатели: в категориях граждан 1900-1910, 1910-1920, 1930-х годов рождения доля браков нацменов с русскими достигает 4-5%, пик приходится на поколение 1940-х (в отдельных мониторинговых точках цифры доходят до 7-8% от общего количества супружеских пар), затем начинается плавный процесс снижения показателей и к концу 1990-х годов число подобных союзов падает ниже отметки в 2 % от общего количества зарегистрированных. Повторимся: ввиду недоступности официальных данных приводимые нами цифры не являются абсолютно точными - это результаты проведенных полевых исследований, однако в тенденциальной значимости приводимых сведений сомневаться не приходится.
Еще один ряд примеров на эту тему - этносоциальная активность русских жителей КБР. Например, политический потенциал русских. Достаточно указать, что до 1995 года включительно в Кабардино-Балкарии было зарегистрировано 6 общественных русских национальных организаций, при этом появление Терско-Малкинского отдела Терского казачьего войска было инициировано на федеральном уровне, а Центр по исследованию межнациональных и межрегиональных проблем являлся структурным подразделение Конгресса русских общин. За этот же период было зарегистрировано 12 кабардинских общественных организаций и 7 балкарских, причем все они реально участвовали в жизни республики, зачастую вмешиваясь в вопросы, находившиеся в прерогативе официальных органов власти [11].
Аналогичную картину можно было наблюдать в конфессиональной сфере. В течение 1990-х годов было зарегистрировано более 100 новых мусульманских объединений при 14 православных [12]. Правда, здесь необходимо упомянуть, что речь идет, в основном, об открытии новых мечетей, и если действующие православные храмы в Кабардино-Балкарии имелись еще в доперестроечный период, то первая мечеть была открыта только в 90-х гг. ХХ века. Подчеркнем, что не степень религиозности населения как таковая сочеталась с приверженностью традиционным обрядам, как показатель ментальной устойчивости народа. Согласно свидетельствам более чем полутора десятков информаторов, обязательный приход на кладбища в Пасху и
Родительское воскресенье, ежегодно пропускаются приблизительно двумя третями русского населения Нальчика, а в абсолютных цифрах - на 25-30 тысяч приходивших на Пасху в начале 19 90-х г.г., сегодня приходится не более 2,5-3тысяч православных [13].
Деструкция норм традиционной обрядности у русских Кабардино-Балкарии чётко соотносится с отсутствием процесса адаптированности, так как среди русского населения невысок процент средних и крупных предпринимателей и людей с высокими доходами. Всего лишь за одно десятилетие - с 1992 по 2001 - кратно снизилось количество русских перевозчиков-таксистов на трассах Мин-Воды - Нальчик, Мин-Воды -Кисловодск, Мин-Воды - Владикавказ и далее на восток региона [14]. За эти же годы практически прекратилась челночная деятельность жителей Прохладненского и Майского районов - сельских районов компактного проживания русскоязычного населения. Из зарегистрированных в 1990-1993 годах в этих же районах бизнес-структур малых форм (малые предприятия, фермерские хозяйства, кооперативы и т.д.) по состоянию на конец 1999 года функционировало менее одного процента [15, с. 43].
Для нас интерес представляет тот факт, что показатели политической активности, конфессионального статуса, бизнес-деятельности находятся в явной связи с процессами миграции. Последний стал заметным во второй половине 90-х годов прошлого века.
Таким образом, принимая 1995 год в качестве пункта перехода к активному действию в разрешении депривационного конфликта, можно экстраполировать изменения количественных показателей на некий общий график и таким образом получить числовой прогноз по переходу латентной фазы противостояния в открытую. Повторим: мы считаем начало анормальной миграции формой осмысления разрешения накопленного конфликтного потенциала, хотя мы несколько раз употребили определение «линейная» зависимость, которая отнюдь не такова. Однако она, во многом, поддается математической формализации, и каждый новый ряд числовых данных (спортивные достижения, электоральные тенденции и т.д.) будет уточнять локализацию критической точки.
Следует подчеркнуть, что даже поверхностный обзор межнациональных отношений и социально-политических конфликтов на Северном Кавказе ставит серьезный вопрос их прогнозирования и упреждения общественными организациями и властными структурами, как Федерального Центра, так и региональных властей.
Литература
1. Путин В.В. Речь на Валдае [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://rostovtsev.info/rech-v-v-putina-na-valdae.
2. Здравомыслов А. Социология конфликта. - М.: Аспект-Пресс, 1995. - С. 115; Тхагазитов Ю.М. Жизнь и судьба Али Шогенцукова. - Нальчик: Изд-во КБНЦ РАН, 2005. -124 с.
3. Дмитриев А. Конфликтология. - М.: Гардарики, 2000.
4. Зеркин Д. Основы конфликтологии. - Ростов - на - Дону: Феникс, 1998.
5. Клапрот Ю. Описание поездок по Кавказу и Грузии в 1807 и 1808 годах. - Нальчик: Эль-Фа, 2008.
6. См. Шнирельман В.А. Быть аланами: интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в ХХ веке. - М.: Новое литературное обозрение, 2006.
7. Жеребило Т. Русский язык в динамике этнолингвистической ситуации в Республике Ингушетия. www//gerebilo.ucoz.ru.
8. Арутюнов Л. О некоторых причинах возникновения и развития этнической преступности. Методическое пособие юридического факультета Кисловодского гуманитарно-технического института. Кисловодск,1999.
9. Маркедонов С.М. Феномен российского неоказачества// Социально-политическая ситуация на Кавказе: история, современность, перспективы. - М., - 2001.
10. Российский Кавказ/Под ред. Тишкова В. М., 2007.
11. Шаожева, Н.А. Гендерные процессы в этнополитическом и социокультурном пространстве Северного Кавказа [Текст] / Н.А. Шаожева.-Нальчик: КБНЦ РАН, 2011 - 256 с.; она же: К вопросу о деятельности русских общественных организаций Кабардино-Балкарской Республики (конец ХХ -начало XXI вв.» //Известия КБНЦ РАН, №1(57), 2014. - С. 156-162.
12. Архив Минюста КБР.
13. Старое православное кладбище г. Нальчика. Приблизительные цифры восстановлены путем сравнения информации жителей Нальчика.
14. Информаторы - профессиональные таксисты-жители городов Нальчика, Пятигорска, Моздока.
15. Доклад о социально-экономическом положении Кабардино-Балкарской Республики в январе-декабре 1999 года. Мин. Экономики и торговли КБР. Нальчик. 2000.
Literature
1.Prime Minister Vladimir Putin. Speech at valdai [electronic resource]. Mode of access: http://rostovtsev.info/rech-v-v-putina-na-valdae.
2. Zdravomyslov A. Sociology conflict. -M.: Aspect-press, 1995. -C. 115; Thagazitov Y. M. Life and fate Ali Shogentsukov. -Nalchik: IZD-vo KBNC, RUSSIAN ACADEMY of SCIENCES, 2005. -124р.
3. Dmitriev A. Conflictology. -M.: Gardariki, 2000.
4. Zerkin В. On Basis of conflictology. -Rostov-na-Donu: Phoenix, 1998.
5. Klaproth Yu. Describes visits to the Caucasus and Georgia in 1807 and 1808, respectively. -Nalchik: El FA, 2008.
6. See: Schnirelmann V.A. Be Alans: intellectuals and politics in the North Caucasus in the 20th century. -M.: new literary review, 2006.
7. Zherebilo T. Russian in the dynamics of ethno-linguistic situation in the Republic of Ingushetia. www//gerebilo.ucoz.ru.
8. Arutunov. L. On some of the causes of the emergence and development of ethnic crime. Manual Kislovodskogo Faculty of Humanities and Technical Institute. Kislovodsk, 1999.
9. Markedonov S.M. Phenomenon of Russian neokazachestva//socio-political situation in the Caucasus: history, present, and future. -M-2001. 10. Russian Caucasus/ed. Tishkov, v. m., 2007.
11. Shaozheva, N.A. Gender processes in etnopolitical and socio-cultural space of North Caucasus [text]/N. Shaozheva.-Nalchik: KBNC RAS, 2011-256p.; It is the same: To the question of the Russian public organizations of the Kabardino-Balkarian Republic (late 20TH-early 21st centuries "//proceedings of RAS, KBNC No. 1 (57), 2014.-P. 156-162.
12. Archive Of CBD.
13. Old Orthodox cemetery of Nalchik. Approximate figures restored by comparing the information of Nalchik.
14. The informers-professional taxi drivers-the inhabitants of the towns of Pyatigorsk, Nalchik, Mozdok.
15. Report on the social economic situation of the Kabardino-Balkaria Republic in January-December, 1999. Min. The economy and trade of the CBD. Nalchik. 2000.
