CC BY
177
Terra Humana
124 УДК 78.03 ББК 85.313
Н.И. Верба
к проблеме пересечения архетипов сюжетов о морских девах с мировоззренческими константами эпохи романтизма
Романтики часто и охотно используют в своих произведениях сюжеты о морских девах: Русалка, Ундина и Мелузина становятся героинями стихотворений, романов, опер, вокальных произведений. Настоящая статья посвящена рассмотрению параллелей между сюжетами о морских девах и мировоззрением эпохи романтизма. Обнаружение этих параллелей поможет ответить на вопрос о причинах большой популярности названного сюжета в культуре того времени.
Ключевые слова:
архетип, культура эпохи романтизма, сюжеты о морских девах
В культуре романтизма функционирует ряд сюжетов, которые, несмотря на разные жанры и варианты изложения, обнаруживают общие черты. Исключительной популярностью у романтиков пользуются образы морских дев - речных нимф, фей воды, нареченных именами Ундины, Ло-релеи, Мелузины, Русалки. К началу XIX в. об этих героинях сложились устойчивые представления благодаря устной традиции (легенды и предания о морских феях) и целому корпусу посвященных им работ выдающихся собирателей фольклора. В качестве последних можно отметить этнографические свидетельства, опубликованные в виде специальных трудов, сказки, поверья, легенды, статьи в энциклопедических изданиях, справочниках, периодике [2]. Авторами названных жанров, опирающихся, разумеется, на фольклорную, мифологическую основу, выступают российские и европейские исследователи: М.Д. Чулков, В.А. Левшин, Н.М. Карамзин, М.Н. Макаров, И.М. Снегирев, А.С. Кайсаров, В.И. Даль, А.Н. Афанасьев, П.П. Чу-бинский, А.Н. Веселовский, А. фон Арним и К. Брентано, Э.Р. Лабулэ, братья Гримм, Й. Гёррес и другие.
Несмотря на принадлежность разным народным традициям, имеется веское основание для объединения всего многообразия в одно понятие «сюжеты о морских девах», поскольку в большинстве своем они демонстрируют общую схему. Примерная фабула большинства сказаний, преданий, легенд о сказочных водных девах в том виде, каком они функционируют в XIX в., такова: непременное родство со стихией воды, выход в наш, человеческий мир, связь с человеком (любовь, брак, нередко - рождение детей, как в браке, так и вне его), предательство со стороны человека, сопряженное с недоверием к герои-
не, невыполнением обета, или с наличием соперницы, и возвращение в родную стихию, месть, либо, напротив, прощение человека. Мотив предательства со стороны человека сначала присутствует не во всех фольклорных и мифологических образцах - он выкристаллизовывается в народной традиции, а затем активно развивается в пласте художественных произведений именно века романтизма [4].
Круг романтических произведений, основанных на легендах, сказках, поверьях о русалках, Ундине, Лорелее, Мелузине очень широк. В своем литературно-поэтическом творчестве к этим персонажам обращались Ф. де ла Мотт Фуке, К. Брентано, Г. Гейне, И.В. Гёте, А. Мицкевич, Г.Х. Андерсен, В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, О.Сомов, Н.В. Гоголь, Е.А. Баратынский, Л.А. Мей, А.Н. Апухтин и многие другие авторы. Ундина, Русалка становились героинями опер Ф. Кауэра и К. Генслера, С.И. Давыдова и К. Кавоса, Э.Т.А. Гофмана, А. Лортцинга, Ж. Оффенбаха, А.Ф. Львова, П.И. Чайковского, Н.А. Римского-Корсакова и других композиторов. Морским девам посвящен ряд камерно-инструментальных сочинений Ф. Мендельсона, Ф. Листа, Р. Шумана, К. Рейнеке. Столь яркие и загадочные женские образы не могли не привлечь внимание художников - Д.У Уотерхауса, А. Бёклина, А.В. Бугро, Ж.Н. Патона, Э.Д. Пойнтера, К. Эквалла, И.Н. Крамского, К.Е. Маковского, И.Е. Репина - чьи работы также являют собой пример поклонения «русалочьей стихии» [3].
Разумеется, художественные произведения, отражающие данную тематику, создавались и прежде интересующего нас времени: вспомним образы сирен в Одиссее Гомера или легенду о Мелузине, оставившую в литературе «печатный» след намного ранее эпохи романтизма [15].
Однако особенным признанием сюжеты о морских девах пользуются именно у мастеров XIX в.: они востребованы в разных видах искусства и претворены практически во всех известных жанрах. Думается, что причиной тому служит удивительное созвучие сюжета основным мировоззренческим константам эпохи романтизма. В самом деле, архетипы инварианта, то есть фольклорных и мифологических образцов, в которых черпали вдохновение поэты, писатели, музыканты, художники, чрезвычайно близки стержневым моментам мироощущения романтиков [4, с. 35].
Прежде всего, отметим универсальность сюжетов о морских девах. Мифология и фольклор «удовлетворяют» интеллектуальные и духовные потребности человека во вневременных сюжетах о добре и зле, и в русалочьих мифах этический ракурс ярко выражен. Кроме того, в них обнаруживается целый спектр проблем - онтологических, эзотерических, личностных, социальных и других. Следует подчеркнуть, что названные аспекты тесно переплетены и взаимосвязаны, являя собой «органически живое целое» [11, с. 15], свойственное миропониманию романтиков. Подчеркиваемое в легендах и преданиях об Ундине, Лорелее, Мелузине, русалках «двоемирие», касающееся внешнего существования героини (на земле и в воде) и сферы ее внутренних переживаний, трактуется романтиками в художественных произведениях как некая «ось», на которую будто «нанизываются» вопросы, посвященные личности и ее месту в мире и времени, взаимоотношениям с обществом, устройству этого общества. Важно и то, что узко «локальный» смысл названных вопросов в самих фольклорных и мифологических образцах, соприкоснувшись с мировоззрением романтиков, приобретает в результате такой «огранки» глобальное звучание.
Универсальность мировоззрения романтиков во многом определяет синтетическую природу их произведений. Эти устремления романтизма замечательно прокомментированы Новалисом: «Не являются ли эпос, лирика и драма только тремя различными элементами, которые присутствуют в каждом произведении?» [12, с. 130]. Один из апологетов романтической идеологии Ф. Шлегель также уделял особое внимание синтезу искусств: «Предмет драмы вообще - явление смешанное, заключающее в себе человека и судьбу, сочетающее в себе величайшее содержание с величайшим единством. Связь деталей может двояким образом составить безусловное целое» [16, с. 112]. Установки йенцев развиваются
на протяжении всего XIX в., наиболее полное воплощение находя в творчестве Э.Т.А. Гофмана, К.М. Вебера, Р. Вагнера.
Сами легенды и предания о морских девах удивительно синкретичны, объединяя в себе захватывающее повествование с целой «галереей» смыслов сугубо романтического характера, красочный «видеоряд», живописующий параллельное существование реального и вымышленного миров, и, что наиболее важно для музыкальных «версий» сюжетов, - мощный звучащий потенциал, обусловленный такой неотъемлемой семой архетипа главной героини, как завораживающее, чудесное пение [4, с. 37-38]. Таким образом, предания, мифы, легенды о водных феях аккумулируют в себе богатые возможности как для разнопланового воплощения в различных видах искусств, так и для объединения различных искусств в единое стройное целое в одном произведении.
Сюжеты о морских девах полностью удовлетворяют потребность романтиков в эзотеризме, играющем важное значение в системе их взглядов. Загадочное, мистическое, иррациональное, выступающее в качестве непременной «подкладки» миропонимания многих романтиков [6; 7], в рассматриваемых нами сюжетах занимает важнейшее место, давая, во-первых, простор воображению мастера, приступающего к художественной обработке легенды и, во-вторых, предоставляя ему возможность высказать свой взгляд на тайны мироздания. Принадлежность героини сразу двум стихиям, «кровная» связь с природой придают ей в глазах писателей, поэтов, музыкантов эпохи романтизма особый статус носительницы тайного знания. Будучи существами полуреальными-полуволшебны-ми, Лорелея, Мелузина, Ундина и Русалка (а также ее неперсонифицированные в некоторых произведениях «родственницы») владеют некими секретами, скрытыми от человечества: водным феям априори приписывается «власть производить своими чарами грозу и бурю в воздухе и на море, принимать вид животных, врачевать болезни, предсказывать будущее, повелевать силами природы и изменять ее законы» [8, с. 129-130]. Таковы, в какой-то степени, Лорелея и русалки: будучи «плоть от плоти» людьми и претерпев от этого мира предательство и страдания, они, обретя от соприкосновения с водной стихией мощь, мстят человеку, используя всю свою «чародейскую», «колдовскую» силу [10, с. 323, 472]. Таковы Мелузина и Ундина: являясь изначально духами воды, они, взаимодействуя с человеческим миром, обнаруживают
Общество
Terra Humana
свои сверхъестественные способности [10, с. 359, 563]. Думается, что в явственном тяготении романтиков к таинственным образам, сообщающим произведению в целом эзотерические смыслы, отражается «тоска» по утерянным человеком связям с природой и, быть может, даже стремление напомнить ему о былом союзе.
Чрезвычайно привлекательным в глазах романтиков, по-видимому, выглядят хроно-топические особенности сюжетов. Действие «русалочьих мифов» происходит, как правило, в «незапамятные» времена. И хотя в некоторых легендах (например, о Лорелее или Мелузине) местность обозначена, в целом пласт сюжетов о морских девах и в топографическом плане обнаруживает, скорее, свободу, чем определенность. Здесь важны не столько названия городов и селений, сколько наличие двухмерного пространства - суши и воды. Подобная относительность «русалочьих» историй во временном и географическом смыслах коррелирует с одной важнейшей константой романтической диалектики: «... чувствуя себя “пленниками” конкретной эпохи и конкретного места, романтики стремились из этой неволи в другую эпоху, <...> и в другое пространство <...>. В результате такого “бегства” положительный герой вырывается в другой хронотоп или принадлежит одновременно двум разным (в пространственном и временном планах) мирам» [9, с. 129].
Многочисленные примеры воссозданий сюжетов о морских девах в культуре романтизма находятся в русле общей и важнейшей тенденции эпохи - бережного, опоэтизированного отношения к достоянию своей земли и стремлению сохранить его в многочисленных художественных «оттисках».
Сюжеты о морских девах отличаются ярко выраженной идеалистической основой, во многом определяющей наличие в них излюбленного романтиками «дво-емирия». В большинстве фольклорных и мифологических версий архетип героини демонстрирует присущий романтикам идеалистический взгляд на мир - она свято верит в долг, верность в любви, данное обещание. «Мажорные» тона мировосприятия главной героини объясняются тем, что она либо изначально принадлежит к гармоничному - идеальному - миру природы (Ундина, Мелузина), в котором нет ни предательства, ни обмана, либо родилась и выросла вдали от людского общества (Лорелея, Русалка), что не могло не наложить отпечаток на ее мировоззрение. При взаимодействии с человеческим миром идеализм героини терпит крах, и это, в свою очередь, обус-
ловливает возникновение «иного мира», параллельного реально существующему. Здесь важно еще раз подчеркнуть, что драматические перипетии взаимоотношений с человеческим миром или не всегда являлись составляющими круга преданий о морских девах, или были едва намечены. Так, предательство со стороны человека присутствует в легендах о Лорелее [1] и Мелузине [15], поверья же о русалках и ундинах изначально не располагают таким поворотом; он проникает в эти сюжеты позднее, благодаря естественному функционированию и «сообщению» фольклорных жанров разных народов между собой; этот ракурс акцентируется и развивается в XIX в. во многом благодаря многочисленным художественным реставрациям сюжета, который именно романтики наделяют излюбленным мотивом [4, с. 38].
То обстоятельство, что в качестве «иного мира» в поверьях о морских феях фигурирует вымышленное, волшебное пространство, также тесно соприкасается с романтической эстетикой: «поиски иного мира, отличного от реально существующего, явились еще одним основанием для использования в романтическом искусстве универсальных художественных форм, особенно фантастических, заимствованных из устного народного творчества и народных поверий, из древней мифологии и религиозных представлений, а также вымышленных вновь, по аналогии с традиционной образной фантастикой» [5, с. 60]. Подобная основа характеризует произведения Новалиса, Э.Т.А. Гофмана, А. фон Арнима и многих других авторов. В музыкальном искусстве целый пласт романтических опусов может служить примерами воплощения образов «двоемирия». Назовем, пожалуй, хрестоматийные: некоторые мазурки Ф. Шопена с их идеалистически-крестьянским мотивами средних частей, выступающими светлой «отдушиной» безвыходно субъективным настроениям крайних разделов, вокальные циклы Ф. Шуберта с их темой «утешения» светлыми образами природы, фортепианные сочинения Р. Шумана, в которых трактовка фантастики отличается богатством и неоднозначностью. Романтизация прошлого в сравнении с настоящим, «параллельного» в сравнении с действительным и, как следствие - возникновение другого мира, являющегося символом недостижимого идеала, а также романтическое «томление» по нему - вот драматургический стержень огромного числа произведений композиторов, художников, писателей, поэтов эпохи
романтизма. Таким образом, смыслообразующий в легендах, сказаниях, преданиях о Лорелее, Ундине, Мелузине и русалках уход в «иное измерение» представляется исключительно притягательным для романтиков.
Обрисовка идеального (чаще - подводного) мира в сюжетах о морских девах также чрезвычайно близка социальным взглядам романтиков и тесно взаимосвязана с их видением должного устройства общества. Общая тенденция неприятия окружающего мира, попыток уйти от него в другую «реальность» генерирует необходимость высказывания романтиками собственных социальных убеждений. И пусть они в целом не отличаются стройностью, последовательностью и проработанностью, однако все же являют собой яркий акцент в системе мировоззрения. Первый этап романтизма, связанный с деятельностью Йенского кружка, ознаменован главенством идеи абсолютной свободы творческой личности. Последняя экстраполируется на социальные взгляды йен-цев, обнаруживающие идеализацию далекого прошлого и стремление перенести те принципы социально-политического и религиозного устройства общества на настоящее (об этом свидетельствует знаковое произведение Новалиса «Христианство и Европа», в котором свободе личности и гармонии взаимоотношений на нравственной основе отводится центральное место). В XIX в. получают чрезвычайное распространение идеи утопического социализма (Р. Оуэн, Ш. Фурье, А. Сен-Симон), оказавшие определенное влияние на мировоззрение представителей романтического направления. Однако романтическим произведениям свойственна, скорее, обрисовка отдельных картин «идеального общества», чем четко проработанная система, что отражено в целом ряде сочинений романтиков: это «Королева Маб» и «Освобожденный Прометей» П.Б. Шелли, «Остров или Христианин и его товарищи» Д.Г. Байрона, «Грех господина Актуана» Ж. Санд, «Отверженные» В. Гюго и другие произведения.
«Иной мир» в структуре данного сюжета осуществляет функции, с которыми «не справился» мир действительный: там царят либо справедливость и заслуженное возмездие (героиня «отомщена»), либо прощение и любовь, но, в любом случае, - возвращается порядок, нарушенный личной катастрофой героини. Сюжетная схема, демонстрируемая легендами и преданиями о морских девах, которую можно было
бы обозначить при помощи архетипов «космос (упорядоченный и гармоничный мир, в котором находится героиня в начале повествования) - хаос (разрушение этого космоса, связанное с крушением надежд и, как правило, смертью героини) - восстановление космоса в другом измерении (восстановление первоначального порядка в другом мире, например, под водой)» чрезвычайно близка по своей сути романтическому конфликту героя и общества. Последний претворен во множестве произведений романтиков противопоставлениями филистерства и чудесного царства мечты, «компенсирующего» серость и пошлость обывательской действительности, предопределяющей подлинный трагизм бытия незаурядной личности.
Сущностное двоемирие героини (принадлежность двум стихиям), двоемирие в хро-нотопическом смысле (действие сюжетов разворачивается «здесь» и «там» - в реальном и вымышленном пространствах; «сейчас» и «тогда», то есть имеет отношение как к настоящему, так и к надвременному) - вот те важнейшие моменты сюжета, которые привлекают художников-романтиков. Названные аспекты в полной мере обнаруживают дуализм идеального и материального, и, как следствие, «провоцируют» на запечат-ление в художественном произведении при помощи исконно романтического метода -противопоставлении образных антитез.
Отметим, что названный метод, обусловленный дуализмом эстетического сознания романтиков, имеет явные точки пересечения с важнейшими элементами структуры любого мифа, а именно - бинарными оппозициями [14, с. 48-49]. Столкновение в них противоположных понятий, в то же время тесно взаимосвязанных, акцентуация неразрешимости противоречий меж ними свидетельствует о диалек-тичности мифа (легенды, сказки и любого другого фольклорного жанра). Функционирование архетипов сюжетов о морских девах зиждется на «борьбе и единстве» таких бинарных оппозиций, как жизнь и смерть, вера и предательство, реальное и волшебное, материальное и духовное, суша и вода, любовь и не-любовь, то есть смерть, добро и зло...
Так, в архетипах главных героев сюжетов о морских девах большое место отводится противопоставлению материального и духовного. Выше уже подчеркивалась принадлежность героини нашему, «вещному» миру и, одновременно, миру волшебному. В образе ее возлюбленного данная пара представлена в несколько ином
Общество
Terra Humana
ракурсе, сопряженном, в свою очередь, с мыслью исследователя: «альтернативное
другим архетипическим мотивом - ини- существование в мировоззрении, миро-
циацией. Герой оказывается перед лицом восприятии и миропонимании художни-
испытания, которое не проходит, делая ка двух начал ведет к дуалистическому
выбор в пользу материального: выгодно видению мира, которое в художественной
женится на более знатной и богатой из- практике романтиков <... > воплощается
браннице (предания о Лорелее, русалках, в различных вариантах двоемирия (ка-
Ундине), либо не сдерживает данного обе- тастрофического противоборства двух
щания, поддавшись корыстным наветам равноправных миров, противостоящих в
(легенда о Мелузине) и, тем самым, отрека- пространственном и/или временном, со-
ется от духовных благ - любви, верности. циальном, социально-политическом и т.д.
Указанный момент актуализирует в струк- планах)» [9, с. 131].
туре сюжета целый ряд других пар - це- Таким образом, существует множество
лого и атомарного, космоса и хаоса, обще- точек пересечения между константами ро-
ства и отдельной личности и т.д. Список мантической мировоззренческой позиции
присущих сюжетам о морских девах би- и архетипической структурой сюжетов о
нарных оппозиций можно продолжать и морских девах. Исследование этих парал-
далее [13, с. 28], однако важен не сам факт лелей помогает наиболее полно раскрыть
их наличия (как уже подчеркивалось, они смысловую палитру многих романтичес-
являются неотъемлемой чертой любого ких произведений, основанных на этом
мифа), а явная соотнесенность с узловой фольклорном пласте, выявить общие и
мировоззренческой константой романтиз- различные грани в интерпретациях руса-
ма - диалектичностью мышления, замеча- лочьих мифов, проследить пути их транс-
тельно прокомментированной следующей формации и обогащения.
Список литературы:
[1] Балашов Н.И. Структура стихотворения Брентано «Лорелея» и неформальный анализ // Филологические науки. - 1963, № 3. - С. 93-107.
[2] Верба Н.И. Источники представлений о морских девах в XIX веке: опыт характеристики // Музыкальная культура глазами молодых ученых: Сборник научных трудов. Вып. 6. - СПб.: Астерион, 2011. - С. 22-44.
[3] Верба Н.И. О претворении «русалочьей тематики» в культуре эпохи романтизма // Музыкальная культура глазами молодых ученых: Сборник научных трудов. Вып. 5. - СПб.: Астерион, 2010. - С. 27-32.
[4] Верба Н.И. Сюжеты о морских девах в культуре романтизма: к проблеме архетипов // Музыкальная культура глазами молодых ученых: Сборник научных трудов. Вып. 5. - СПб.: Астерион, 2010. - С. 32-49.
[5] Волков И.Ф. Романтизм как творческий метод // Проблемы романтизма: Сборник статей. Вып. 2. -М.: Искусство, 1971.
[6] Кириллова Е.А. Эзотеризм в творчестве Э.Т.А. Гофмана (К постановке проблемы) // Романтизм и его исторические судьбы: Материалы международной научной конференции (VII Гуляевских чтений) 13-16 мая 1998 г.: В 2 ч. Ч. 1. - Тверь: ТвГУ, 1998. - С. 31-35.
[7] Кондопольская Т.В. Функция фантастического в романе ранних и поздних романтиков // Романтизм и реализм в немецкой литературе XVIII-XIX вв.: Межвузовский сборник научных трудов. - Куйбышев: Куйб. ГПИ, 1984. - С. 105-114.
[8] Лабулэ Э. О духе верований в фей в Германии и Франции // Лабулэ Э. Арабские, турецкие, чешские и немецкие сказки: В 2 т. Т. 2: Чешские и немецкие сказки. - СПб.: Издательство Н.И. Ламанского, отпечатанное в типографии Г.Ф. Мюллера, 1869. - С. 129-130.
[9] Милюгина Е.Г. Дуализм эстетического сознания романтиков: опыт систематики дуалистических мотивов // Романтизм: вопросы эстетики и художественной практики: Сб. науч. трудов. - Тверь: ТвГУ, 1992. - С. 125-131.
[10] Мифологический словарь / Ред. Е.М. Мелетинский. - М.: Советская энциклопедия, 1991. - 736 с.
[11] Михайлов А.В. Эстетические идеи немецкого романтизма // Эстетика немецких романтиков. - М.:
Искусство, 1987. - 736 с.
[12] Новалис Фрагменты // Литературная теория немецкого романтизма. Документы / Под ред., со вступ. статьей и комментариями Н.Я. Берковского. - Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, тип. им. Володарского, 1934.
[13] Прощина Е.Г. Мифологическая модель «Ундины» Фридриха де ла Мотт Фуке // Романтизм и его исторические судьбы: Материалы международной научной конференции (VII Гуляевских чтений) 13-16 мая 1998 г.: В 2 ч. Ч. 1. - Тверь: ТвГУ, 1998. - 182 с.
[14] Руднев В.П. Энциклопедический словарь культуры ХХ века. Ключевые понятия и тексты. - М.: Аграф, 1997. - С. 48-49.
[15] Сумцов Н.Ф. Культурные переживания. - Киев: Типография Г.Т. Корчак-Новицкого, 1890. - С. 49-51.
[16] Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: В 2 т. Т. 1. - М.: Искусство, 1983. - 479 с.
