Научная статья на тему 'К проблеме национальной идентичности в античном мире: концепция эллинства в греческой литературе классической эпохи'

К проблеме национальной идентичности в античном мире: концепция эллинства в греческой литературе классической эпохи Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
549
102
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
АНТИЧНОСТЬ / ПОЛИС / РАБСТВО / ВАРВАРЫ / ЕДИНСТВО / ANTIQUITY / POLIS / SLAVERY / BARBARIANS / UNITY

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Фролов Эдуард Давидович

В статье рассматривается формирование у древних греков национального самосознания. Этот процесс проходил в архаическую и раннеклассическую эпохи, что нашло отражение в греческой литературе от Гомера и Геродота АННОТАЦИИ 197 до Аристотеля и Исократа. Отсутствие политического единства не помешало древним грекам достичь единства духовного и культурного, разработать собственную национальную идею концепцию эллинства.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The problem of national identity in Ancient World revisited: the concept of Hellenes in ancient Greek literature

The article deals with the problem of development of the national idea among the ancient Greeks. This process had come about in archaic and early classical times, as it was reflected in Greek literature from Homer and Herodotus to Aristotle and Isocrates. So, in spite of the absence of political unity, the ancient Greeks were able to form the cultural and ideological unity, to develop their own national idea the concept of Hellenes.

Текст научной работы на тему «К проблеме национальной идентичности в античном мире: концепция эллинства в греческой литературе классической эпохи»

Э. Д. Фролов

К ПРОБЛЕМЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ В АНТИЧНОМ МИРЕ: КОНЦЕПЦИЯ ЭЛЛИНСТВА В ГРЕЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ КЛАССИЧЕСКОЙ ЭПОХИ

Политическая раздробленность греческого мира не исключала сложение у греков уже в раннее время, в так называемую архаическую эпоху (УШ—У1 вв. до н. э.), некоего вида национального единства, а вместе с тем и развития национального самосознания и национальной идеи, каковой стала концепции эллинства.

Как это обычно бывает, формирование национальной идеи у греков шло рука об руку с процессом обособления и отчуждения от других народов. Здесь надо различать два переплетающихся друг с другом момента: отчуждение от живущих бок о бок в одном городе чужеземцев-рабов и отчуждение от чужеземных периферийных народов, бывших естественным резервуаром, откуда черпались кадры этих рабов. Рассмотрим, как складывалось у греков отчуждение того и иного рода, этот источник — еще раз подчеркнем — формирования их собственной национальной идентичности.

Одним из факторов, стимулировавших этот социо-идеологический процесс, было повсеместное в век архаики формирование у греков полисного уклада жизни с соответствующим типом социально-экономических и политических отношений. Систему этих отношений определила уже первоначальная законодательная реформа в том виде, в каком она была реализована первоначально в Афинах при Солоне (594 г. до н. э.), а затем — по примеру Афин — и в ряде других греческих общин. Знакомясь с этой реформой, мы должны особо выделить в ней тот элемент, который означал решительный поворот афинского, а затем и всего греческого общества на античный путь развития, а именно — запрещение кабального рабства соотечественников, ориентация тем самым дальнейшего социальноэкономического развития на рабство экзогенное, существующее за счет ввозимых из-за границы покупных рабов-чужеземцев. И Афины в этом отношении, подчеркнем еще раз, не были исключением; наоборот, их опыт стал нормою для греческого мира, во всяком случае, для большинства экономически и социально развитых общин. С этим было связано и другое — более общее — отчуждение от периферийных народов и форсированная национальная консолидация греков, насколько, конечно, это допускалось их полисным партикуляризмом.

Разумеется, все это родилось не вдруг. Первые контуры нового этно-культурного единства греков обнаруживаются уже на исходе гомеровского времени (или Темных веков). Распространение в IX в. до н. э. из Аттики, а также из Арголиды и других районов Юго-восточной Греции на острова Эгейского архипелага и, далее, на побережье Малой Азии керамики более или менее единого геометрического стиля свидетельствовало о прогрессирующей унификации греческой культуры, о расширении и укреплении взаимных связей в том лоскутном мире, который был населен греками [14. Р. 107 й\; 15. Р. 21-22;

16. Р. 189-190. Ср. также: 17. С. 27, прим. 83].

© Э. Д. Фролов, 2009

Сильнейшим образом этому способствовало такое важное культурное достижение, как возрождение у греков — примерно в то же время, на рубеже X-IX вв.,— письменности, на этот раз в форме более прогрессивного (в сравнении со слоговым микенским письмом) алфавитного письма, в основе своей заимствованного у финикийцев. Усвоенная первоначально, по-видимому, греками Кипра и Малой Азии и быстро распространившаяся затем по всему греческому миру, эта новая письменность, — простая, легко-изучимая, доступная широким слоям общества, в чем заключалось огромное ее преимущество по сравнению с древнейшими, усложненными, доступными очень небольшому кругу избранных пиктографическими или слоговыми системами письма крито-микенского мира и Переднего Востока, — эта письменность стала мощным фактором культурного прогресса и духовной консолидации греческого мира [подробнее об усвоении греками алфавитного письма см.: [19. С. 522 сл.; 6; 7. P. 25-26; 5. Для общей оценки ср. также: 2. S. 60-62; 16. P. 201].

Велико было в этой связи значение состоявшейся довольно скоро, где-то на рубеже IX-VIII вв., письменной фиксации гомеровского эпоса. Письменность содействовала более широкому ознакомлению греков с этим, созданным также на малоазийской почве, героическим эпосом, а вместе с тем и приобщению их всех через его посредство к той системе высоких духовных ценностей, которой суждено было стать подлинным фундаментом греческой духовной культуры [ср.: 2. S. 62-65; 7. P. 25, 27-28; 16. P. 197-201].

На то же время—рубеж гомеровского и архаического периодов — приходится и возрастание консолидирующей роли общегреческих религиозных центров, — а среди них, в первую очередь, святилища Аполлона в Дельфах [новейшее исследование о святилище Аполлона в Дельфах: 22]. Этот древнейший религиозный центр Греции был, в лице своей жреческой верхушки, средоточием народной мудрости, хранителем скрепляющих жизнь нации обычаев и устоев, прибежищем для всех, кто нуждался в совете и поддержке. В этом своем качестве святилище в Дельфах играло роль духовной столицы греческого мира, компенсируя таким образом отсутствие политического единства. В период архаической революции Дельфийский оракул вместе с тяготевшими к нему так называемыми мудрецами (sophoi) стал своеобразным духовным координатором всех важных начинаний, как личных, так и общественных, везде содействуя разумному соотношению необходимых новаций и традиций. «Ничего сверх меры» (meden agan) — таково было важное жизненное правило, по преданию, сформулированное кем-то из древних мудрецов и признанное в Дельфах. Это правило древние мудрецы положили и в основу своей общественной деятельности, добиваясь в качестве законодателей и реформаторов утверждения продиктованной долгим опытом и согласной с разумом справедливой меры (metron). Простейшим конкретным воплощением этой меры и должен был стать новый полисный закон (nomos) — установление, благодаря которому греки поднялись на ступень цивилизации более высокую, чем у какого-либо иного народа древности.

Но, бесспорно, особенно крупными успехами процесс национальной консолидации греков ознаменовался в собственно архаическую эпоху, отлившись — как раз в эту пору — в особую же диалектически-заостренную форму. Именно утверждение почти повсеместно нового, античного рабовладельческого принципа жизни, одновременно с ростом экономических, политических и культурных связей между греческими городами и воссозданием, в условиях цивилизации, древнего этно-культурного единства греческого народа, привело к появлению более или менее осознанной оппозиции греков и негреков, эллинства и варварства, — оппозиции столь же национальной, сколь и социальной [о росте национального самосознания греков в век архаики см.: 1. S. 25 ff.; 2. S. 69, 86-88, 100-101;

12. S. 269-306. Специально об оппозиции эллинов и варваров см. также: 8; 4; 3. Для общей оценки ср.: 21. С. 79].

Разумеется, в окончательном виде эта установка найдет свое выражение и обоснование в литературе позднейшего, классического времени, однако бесспорно, что первые основания для выработки столь характерного для античности национал-империалистского отношения к чужеземцам-негрекам, которых стали называть и третировать как варваров, были заложены еще в раннюю, архаическую эпоху — постольку именно, поскольку самое формирование античной цивилизации, с характерным для нее рабовладельческим укладом жизни, было осуществлено в древней Греции, так сказать, за чужой счет — за счет других народов. В этой связи мы хотели бы подчеркнуть наше решительное несогласие с теми, кто из правильной посылки об окончательном формировании противопоставления эллинства и варварства в развитое классическое время делает вывод о совершенном отсутствии такого противопоставления в век архаики [см.: 23. I. С. 12Q; 24. С. 46-5Q; 2б. С. 152].

В самом деле, свойственная грекам, как, впрочем, и многим другим народам в пору быстрого возмужания, повышенная открытость к позитивным контактам с соседями (подтверждением может служить практика брачных связей, в частности, аристократов), несомненная готовность к заимствованию чужих достижений (напомним о заимствовании с Востока чеканной монеты и алфавитного письма) не исключали достаточно раннего зарождения и укоренения диаметрально-противоположной ценностной установки — осознания своей особенной этно-культурной исключительности. Эта другая позиция нашла яркое выражение в греческой литературной традиции в обозначении и третировании иноплеменников-негреков как варваров. Для суждения о возникновении понятия варваров и формировании его социо-культурного смысла в ранней греческой литературе основными опорами служат, во-первых, Гомер, затем в какой-то степени лирическая поэзия века архаики и, наконец, первые философы (определенного, тяготеющего к социологии типа).

У Гомера мы впервые сталкиваемся с понятием варварского, а именно, при языковой характеристике троянских союзников-карийцев, которые аттестуются как «говорящие наречием варварским» — barbarophonoi (Il., II, 8б7). То, что впервые понятие варварского встречается именно в языковом определении, представляется симптоматичным. Этот факт свидетельствует в пользу высказанного уже в древности и принятого в новое время взгляда, что первоначально слово «варвар» появилось как звукоподражательное для обозначения человека с чужим, грубым говором [см.: Strab., XIV, 2, 28, р. бб2-бб3; ср. также:

11. P. 67Q; 1Q. Sp. 2858; 13. Sp. 1545]. Однако можно утверждать, что у Гомера за языковым определением скрывается и некая более общая тенденция, которую можно оценить как ядро будущей всеохватной оппозиции. В используемом отрывке из «Илиады» не только карийцы в массе своей изъясняются по-варварски (в данном случае неважно — на вовсе чужом наречии или же на греческом с варваризмами), но и вожди их выступают на поле боя в нелепом, с точки зрения поэта, отягощенном золотыми украшениями снаряжении (Il., II, 8б7-875). В другом месте поэт, описывая выход для боя враждебных армий, подчеркивает — вполне в том духе, как это позднее будет делать Геродот, — стройный порядок и дисциплину греков, грозное движение их молчаливой рати в противовес нестройному многоголосию троянского ополчения, сравниваемого со стадом блеющих овец (Il., IV, 422-438).

Страбон был прав, когда, полемизируя с Фукидидом (ср.: Thuc., I, 3), находил у Гомера достаточно уже ясное обособление эллинов от варваров (см.: Strab., XIV, 2, 28, р. бб1). При этом он справедливо ссылался на места в «Одиссее» (I, 344, и XV, 8Q), где слово «Эллада» определенно обозначает страну греков вообще, в отличие от текста «Илиады» (II, б83-б84 — место, которое имел в виду Фукидид), где термины «Эллада» и «эллины» прилагаются, очевидно, в соответствии с древнейшим, изначальным обычаем

лишь к области и жителям фтиотидской Ахайи (в юго-восточной Фессалии). Заметим также, что Гомеру известно и понятие панэллинов (Il., II, 530), то есть ему, во всяком случае, присуще представление о греках как некой общности.

Однажды усвоенные литературной традицией греков понятия Эллады и эллинов (или панэллинов) продолжают жить и в послегомеровском эпосе (у Гесиода в «Трудах и днях»: Эллада — ст. 653, панэллины — ст. 528), и в архаической лирике (у Архилоха: панэллины — fr. 54 Diehl3). Заметим, что понятие эллинства отнюдь не было только изобретением изящной словесности; напротив того, его явление в литературе было отражением его хождения в реальной жизни. Важное подтверждение тому — основание группой греческих городов в дельте Нила с согласия египетского царя Амасиса (570-526 гг. до н.

э.) общей гавани, известной как город Навкратис, и общего святилища, которое получило название «Эллений». По свидетельству Геродота, рассказывающего о проникновении греков в дельту Нила и устройстве ими там гаваней и святилищ еще в архаическую эпоху, «самое большое, знаменитое и наиболее часто посещаемое из этих святилищ называется Эллений (Hellenion). Его основали сообща следующие города: из ионийских — Хиос, Теос, Фокея и Клазомены; из дорийских — Родос, Книд, Г аликарнасс и Фаселида; из эолийских — одна Митилена. Эти-то города сообща владеют святилищем, они же назначают начальников для надзора за торговлей в порту»Нег., II, 178, пер. Г. А. Стратановского)1.

Надо думать, что утверждению связанного с этим понятием эллинства представления

о греках как некой особенной общности способствовало именно дальнейшее развитие оппозиции эллинов и варваров. Свою лепту здесь должна была внести поэзия архаического времени — времени Великой колонизации, широкой экспансии греков в Средиземноморье и Причерноморье. Недаром у выше уже упоминавшегося Архилоха, поэта с Пароса, ведшего жизнь свободного авантюриста, участвовавшего также и в выводе паросцами колоний на фракийские земли, мы находим не только красочные подробности этого предприятия, но и выработку характерного стереотипа иноплеменника-дикаря в зоне колонизации (см. fr. 79 a Diehl3, где выразительно обрисованы жестокие в обращении с пленными «чубатые фракийцы» — Threikes akrokomoi) и даже встречаются бранливые выходки по адресу этих «дикарей» (см. fr. 51, 48, где брань адресована «фракийским собакам» — kysi Threixin).

Столетием-другим спустя развитие оппозиции эллинов и варваров достигает большой остроты. У Гераклита (рубеж VI-V вв.) встречаем характерный пассаж: «Глаза и уши — плохие свидетели у людей, имеющих варварские души (barbarus psychas)» (Heracl. ap. Sext. Emp., VII, 128 = DK 22 [12] В 107, пер. А. Ф. Лосева). Здесь понятие варварского употреблено в переносном смысле, но это-то и показательно. Самая метафоричность использованного Гераклитом, этим ранним идеологом полиса, образа «варварские души» предполагает большое реальное основание, широкий спектр социокультурного, по сути классического, восприятия и трактовки мира негреческого, неполисного, стало быть, по меркам античности, не равняющегося на разум, нецивилизованного, как мира варварского.

Окончательно эта оппозиция сформировалась в ходе Греко-персидских войн, в результате победоносного отражения греками наступления, предпринятого на них восточной деспотией, более же всего — вследствие развернувшейся затем, особенно усилиями афинян, активной империалистической политики в сторону и за счет восточных соседей. Именно в эпоху этого победоносного борения с внешним врагом шло становление греческого национального самосознания.

В самом деле, у греческих писателей V в. до н. э. — современника войн с персами поэта Эсхила и жившего поколением позже историка Геродота — противопоставление

эллинов и варваров является едва ли не основополагающим моментом мировоззрения. Особенно ярко это противопоставление проводится в политической сфере, в трактовке варваров как сугубых носителей деспотизма, а эллинов как защитников царства закона, республиканских и демократических начал (ср. у Эсхила в «Персах», ст. 176-201, 230-245; у Геродота, VII, 102 и 104, 135, 139).

Естественное у греческих писателей убеждение в превосходстве эллинского строя жизни над варварским конкретизируется — в частности, у того же Геродота — в описаниях военных столкновений. Не раз древний историк подчеркивает, насколько выше во всех отношениях оказывались греки по сравнению с персами: и по части личной подготовки, и вооружения, и в быстроте и маневренности кораблей, и в рациональной тактике боя (ср. соответствующие реплики Геродота в описаниях сражений: у Фермопил — VII, 211; у Артемисия — VIII, 9—11; у Саламина — VIII, 86 и 89; у Платей — IX, 62—63; у Микале — IX, 90).

Это сознание абсолютного превосходства эллинов над варварами чуть позже, у Эврипида, превращается в конкретную политическую формулу, исполненную агрессивного панэллинского звучания: «Прилично властвовать над варварами эллинам» (Eur. Iphig. Aul., 1400). А в следующем IV столетии философ Аристотель, отражая воззрения зрелого рабовладельческого общества, уже без обиняков заявит, что «варвар и раб по природе своей понятия тождественные» (Aristot. Pol., I, 1, 5, P. 1252 b 9).

Завершая наш этюд, попытаемся определить те главные импульсы, которые обусловили развитие первоначального простейшего, очевидно, по языковому признаку обособления греков от их соседей в исполненную широкого социально-политического и культурного смысла оппозицию эллинов и варваров, а вместе с тем и становление их (греков) национального самосознания. Как нам представляется, таких импульсов в век архаики и ранней классики было три.

Во-первых, рано осознанный греками собственный особенный социо-культурный потенциал, диктовавший отношение превосходства ко всему негреческому. Этот потенциал складывается из микенского наследия и нового, найденного к началу архаики, прогрессивного пути развития. Отражение этого раннего ощущения превосходства мы, естественно, находим у Гомера, стоящего в преддверии новой эпохи.

Во-вторых, колонизационная практика, усугубившая это отношение греков к негре-кам (карийцам, сикулам, фракийцам), как это видно, в частности, у Архилоха применительно к фракийцам.

Наконец, начавшаяся в последний век архаики общая конфронтация греков с практически единым миром варваров, объединенным под властью персидских царей Ахеменидов. Наверное, не случайно, что с характерным уничижительным перетолкованием понятия варварского, выдававшим глубинную духовную оппозицию, мы сталкиваемся именно у Гераклита, Эсхила и Геродота, современников этой великой конфронтации.

Но дело на этом не остановилось. Однажды родившись, концепция эллинства как квинтэссенции национального самосознания греков продолжала развиваться и крепнуть. В позднеклассическую эпоху у идеолога афинского и, шире, общеэллинского патриотизма Исократа мы наблюдаем своего рода кульминацию веры в абсолютное превосходство эллинского духа. В торжественной речи «Панегирик» (380 г. до н. э.) Исократ с гордостью заявлял: «Наш город настолько опередил других людей в искусстве мыслить и выражать свои мысли, что его ученики стали учителями других, а самое имя эллина (to ton Helle-non onoma) становится уже обозначением не происхождения (tu genus), но культуры (tes dianoias). Эллинами чаще называют получивших одинаковое с нами образование, чем людей

одного и того же происхождения (mallon Hellenas kaleisthai tus tes paideuseos tes hemeteras e tus tes koines physeos metechontas)» (Isocr., IV, 50, пер. К. М. Колобовой).

При чтении этого отрывка может возникнуть соблазн интерпретировать мысль Исократа в том духе, что получение образования и воспитания аттического образца делало эллинами людей самого различного происхождения, как греческого, так и негреческого, — иными словами, соблазн видеть в Исократе идеолога некой кос -мополитической духовной элиты, предтечу эллинистической эпохи в ее идеальной форме, как это, возможно, представлялось Александру Македонскому, когда он мечтал сплавить иранство с эллинством. Однако основное содержание «Панегирика», как и всего творчества Исократа, восстает против такого заключения. В политической программе Исората чужеземным народам и, прежде всего, варварским племенам Востока была предначертана судьба стать покоренными слугами эллинов — их подданными, их данниками, их периэками (Isocr., IV, 131). У греческого патриота и шовиниста, каким был Исократ, включение в элитную касту эллинов предполагалось возможным лишь для греков, действительно любого происхождения, но при условии получения, как мы бы теперь сказали, классического образования [о социально-политических и педагогических воззрениях Исократа см.: 25. С. 389 сл.]. В творчестве аттического ритора концепция эллинства вышла на новый, быть может, высший уровень — в этом сомневаться не приходится.

1 История основания Навкратиса и святилища Элления непроста и, возможно, восходит еще ко времени египетского царя Псамметиха I (664-610 гг. до н. э.). Подробнее см.: [20. С. 237-279; 18. С. 74-137; 9. P. 214 ff.].

Литература

1. Bengtson Н. Hellenen und Barbaren: Gedanken zum Problem des griechischen Nationalbewusst-seins // Unser Geschichtsbild / hrsg. von K. Rudinger. Munchen, 1954.

2. Bengtson Н. Griechische Geschichte. 4. Aufl. Munchen, 1969.

3. Diehle A. Die Griechen und Fremden. Munchen, 1994.

4. Grecs et barbares // Entretiens sur 1’antiquite classique. T. VIII. Geneve, 1962.

5. HeubeckA. Schrift // Archaeologia Homerica. Bd. III. Кар. X. Gottingen, 1979.

6 Jeffeгу L. Н. The Local Scripts of Archaic Greece. Oxford, 1961.

7. Jeffeгу L. Н. Archaic Greece. The City-States c. 700-500 В. С. London, 1976.

8. Juthner J. Hellenen und Barbaren // Das Erbe der Alten. N. F. Н. 8. Leipzig, 1923.

9. Murray O. Early Greece. Stanford, 1980.

10. Ruge W. Barbari // RE. Bd. II. 1896.

11. Saglw Е., Humbert G. Barbari // DA. T. I. Pt. 1. 1877.

12. S^aefer Н. Das Problem der griechischen Nationalist [1955] // Schaefer Н. Probleme der Alten Geschichte. Gottingen, 1963.

13. Spoerri W. Barbaren // Der Kleine Pauly. Bd. I (1975). 1979.

14. Starr Ch. G. The Origins of Greek Civilization, 1100-650 B. C. New York, 1961.

15. Starr Ch. G. La storia greca arcaica // RF. Vol. 92. 1964.

16. Starr Ch. G. A History of the Ancient World. 3rd ed. New York; Oxford, 1983.

17. Андреев Ю. В. К проблеме послемикенского регресса // ВДИ. 1985. № 3.

18. БоруховичВ. Г Египет и греки в VI-Vвв. до н. э. // Уч. зап. Горьков. гос. ун-та. Сер. историческая. 1965. Вып. 62.

19. Дирингер Д. Алфавит / пер. с англ. М., 1963.

20. Колобова К М. Греки в Египте (Дафны и Навкратис) // Уч. зап. ЛГУ Сер. ист. наук. 1948. Вып. 14.

21. Колобова К М., Глускина Л. М. Очерки истории древней Греции. Л., 1958.

22. Кулишова О. В. Дельфийский оракул в системе античных межгосударственных отношений (VII-V вв. до н. э.). СПб., 2001.

23. Лурье С. Я. История Греции. Ч. I. Л., 1940.

24. Лурье С. Я. Геродот. М.; Л. 1947.

25. Фролов Э. Д. Факел Прометея (очерки античной общественной мысли): изд. 3-е. СПб., 2004.

26. ЯйленкоВ. П. Архаическая Греция // Античная Греция. Т. I. М., 1983.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.