CC BY
95
Квашис Виталий Ефимович
доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, главный научный сотрудник Института законодательства
и сравнительного правоведения при Правительстве РФ (e-mail: kvashis@mail.ru)
К проблеме культуры противодействия преступности
В статье рассматриваются исходные методологические положения и предпосылки для исследования культуры противодействия преступности; анализируются разные уровни как отечественной, так и зарубежной правоприменительной практики.
Ключевые слова: криминология, преступность, правоохранительные органы, судебная практика, предупреждение преступлений.
V.E. Kvashis, Doctor of Law, Professor, Honoured Science Worker of the Russian Federation, Chief Researcher of the Institute of Legislation and Comparative Jurisprudence under the Government of the Russian Federation; e-mail: kvashis@mail.ru
To the issue of a culture of counteraction to crime
The article deals with the initial methodological principles and prerequisites for study a culture of crime; the author analyzes different levels of law enforcement, both domestic and foreign.
Key words: criminology, crime, law enforcement, court practice, crime prevention.
Культура, как бы банально это ни звучало, оказывает влияние на все стороны жизни каждого человека и общества. В этом смысле человек - продукт культурной среды, она формирует человека и детерминирует его поведение. Культурная среда может способствовать сдерживанию противоправного поведения или, наоборот, вызывать такое поведение (при наличии определенной негативной среды, например, криминальной субкультуры).
Мы живем в мире, где ничто не идеально. Сказать, что мы живем в мире, обезображенном правовым нигилизмом, - значит ограничиться еще одним «общим местом» и камуфлировать особенности социальной, в том числе культурной, криминологической и правовой, ситуации. «Россию поразил синдром культурного иммунодефицита. Среди факторов, поразивших и угнетающих культуру, особая роль принадлежит криминалу. Если культурный слой ослаблен, происходит дегенерация и формируется криминальная матрица, внутри которой асоциальное поведение становится нормой, а социальное выглядит как патология» [1].
Исследования в этой сфере стимулировали формирование нового направления в отечественной криминологии - культурологии преступности, они актуализировали и разработку
ее прикладных аспектов, в том числе культуры противодействия преступности (А.И. Алексеев, Я.И. Гилинский, О.Н. Бибик, А.В. Симоненко).
Культурологические аспекты - это часть криминологического изучения преступности. Культурологический подход здесь концентрируется на взаимосвязи преступности, мер ее предупреждения и основных форм культуры, сложившихся в обществе. Преступление как культурный феномен отражает сложившийся культурный контекст, определенный культурный фон, без учета которого невозможно решение проблемы противодействия преступности. Это означает, что и преступность, и уровень противодействия этому явлению, помимо всего, подлежат культурному измерению [2, с. 329; 3, с. 8].
Культура противодействия преступности (далее - КПП) предполагает два уровня анализа (эмпирический и теоретический), которые нельзя ранжировать и противопоставлять друг другу. Исследование КПП также предполагает владение различными способами измерения (оценки) преступности и организации соответствующей деятельности. В отличие от более развитых в криминологии количественных измерений (Л.В. Кондратюк, В.С. Овчинский и др.) культурологический подход привносит новое («качественное») измерение, дополняя оценку уровня эффективности
13
противодействия преступности крайне важными параметрами культуры этой деятельности.
Отечественные психологи и социологи давно подметили, что основой такого подхода является понимание культуры через призму культурно организованного поведения человека в той или иной сфере деятельности. При этом понятие культуры шире предметов материального и нематериального мира - оно охватывает любые социальные нормы [4, с. 119]. Отсюда и связь культурологии с другими гуманитарными и естественными науками (биологией, генной инженерией, медициной, математикой и др.). Развитие этого направления требует анализа фундаментальных методологических проблем философии, психологии, социологии и других смежных наук и опоры на них с целью более глубокого познания закономерностей поведения человека и влияния на его поведение окружающей культурной среды.
КПП предполагает более глубокий анализ источников и механизмов развития криминальной и особенно предкриминальной ситуации. У истоков таких ситуаций всегда лежит конфликт (межличностный, конфликт индивида с обществом и государством или групповой, затрагивающий интересы определенных групп, например, передел собственности, борьба за лидерство и влияние в той или иной сфере, за рынки производства и сбыта). Конфликт может быть локальным или носящим более масштабный характер. В связи с этим культуру противодействия преступности может обогатить не только накопленный практический опыт, но и использование арсенала и инструментария конфликтологии -одного из направлений современной социологии. Конфликтология дополняет криминологическое знание новой информацией о путях и способах разрешения конфликтных ситуаций разного уровня и разной напряженности и, что еще более важно, новым знанием о специфике прогнозирования и путях предупреждения ситуаций, несущих в себе конфликт. Как известно, трансформации и мутации преступности лежат в русле наиболее ощутимых изменений в обществе. Так, процессы глобализации интенсифицируют массовую миграцию, в ходе которой смешение этносов, религий и культур приводит к конфликтам. Их почва и причины могут быть разными: расовая и (или) религиозная вражда, гомофобия, неприязнь к отдельным, чаще всего наиболее неблагополучным в социальном плане, группам населения. Конфликтология помогает понять, например, истоки таких проявлений
преступного поведения, как «преступления на почве ненависти» (Hate Crime).
Анализ данных ситуаций с культурологических позиций должен способствовать дальнейшему развитию криминологии, ее понятийного аппарата и уточнению предметных границ науки. А.В. Симоненко в этой связи отмечает, что «рассмотрение проблем культуры в современной криминологии есть не растворение ее предмета во множестве проблем, а его уточнение и дополнение тем аспектом, который наряду с прочими составляет социальные и психолого-педагогические причины преступности» [5, с. 99].
КПП - понятие многоаспектное, поэтому его можно рассматривать с разных позиций: как продукт социально-правового мышления и как его составной элемент, как элемент мировоззрения и, следовательно, как феномен общественного сознания. Как элемент и как продукт социально-правового мышления КПП - главным образом интеллектуальная деятельность, направленная на решение задач в этой сфере на основе учета закономерностей социального развития с ориентацией на использование тех средств правового воздействия, которые вызваны актуальными потребностями общественного развития. Поскольку речь идет о целенаправленной интеллектуальной деятельности, КПП можно рассматривать как активную часть правосознания, как его инструмент, необходимый для оценки и перевода в соответствующие решения и практические действия.
Определение стратегии и тактики противодействия преступности предполагает профессиональный анализ положения дел. С точки зрения КПП такой анализ включает в себя несколько атрибутивных элементов (этапов) практической деятельности: а) фиксация проблемной ситуации; б) формулирование задач и оценка приоритетов; в) выбор способов решения и оценка его возможных последствий, а также понимание трудностей на этом пути; г) оценка перспектив реального изменения ситуации.
КПП как система представлений о целях, способах, мерах заведомо неоднородна, она сочетает в себе множество разных и в разной мере развитых элементов, которые зависят от уровня правовых и криминологических знаний участников этой деятельности, от множества внешних факторов, включая особенности культуры (культурного прошлого и настоящего) в конкретном месте планирования соответству-
14
ющих мер. Как средство и способ решения поставленных задач КПП может быть реализована на разных уровнях: общесоциальном, отраслевом, групповом, общественном. В этом смысле КПП может заметно различаться по степени развитости, направленности, характеру и выбору решений, приемам планирования и разработки тех или иных мер. Неоднородность КПП связана и с тем, что в этой сфере занято множество людей и организаций. Различные ситуации и, соответственно, разные задачи, решаемые в этой сфере, имеют свою специфику, свой ракурс, поскольку у разных участников этой деятельности задачи и подход к их решению разные. Для работников правоприменительных органов это задачи, решаемые в пределах их компетенции; для местных органов власти - задачи более общего характера, требующие учета местных условий и координации усилий на региональном уровне; для общественных организаций - реализация профилактических мер, альтернативных мерам наказания, и т.д. При этом следует иметь в виду, что правосознание и мировосприятие правоприменителей, фокусируемые в культуре и субкультуре представителей каждой сферы применения (суда, прокуратуры, ОВД), могут вступить (и порой вступают) в противоречие с субкультурой объектов правоприменения. В разной сфере и на разных этапах этой деятельности напряженность такого конфликта культур может быть различной, причем культура правоприменителя далеко не всегда превышает уровень культуры тех, кто в силу разных обстоятельств стал объектом правоприменения. Это отдельная проблема, связанная не только с разным уровнем общей культуры обеих сторон, но и с конфликтом культуры, который, возможно, зародился еще на стадии разработки того или иного закона.
Для КПП характерны определенные специфические требования и черты, среди которых главной и определяющей является правовая природа планируемых мер или, говоря иначе, необходимость соблюдения законности, опора на правовые нормы. Это задача непростая уже потому, что наш правовой режим находится в переходном состоянии - от турбулентности к деградации.
Другая особенность этой деятельности - необходимость анализа различных видов социальной информации и растущее расширение ее объема, поскольку на состояние преступности влияет множество различных переменных.
Приходится также считаться с тем, что достоверность всякой информации носит релевантный характер и потому она подлежит всесторонней и комплексной оценке.
Еще одна особенность КПП - опережающий характер этой деятельности. Само по себе правовое мышление, как известно, консервативно, оно направлено на выполнение задач, связанных с событиями прошлого. В этом отношении сотрудники правоохранительных органов, как и абсолютное большинство людей, и идеологически, и ментально питаются соками прошлого, их мысли и горизонты обращены в прошлое и базируются на прошлом. Однако каждое принимаемое на этой основе решение объективно направлено в будущее, что особенно ощутимо в деле предупреждения преступлений, а также в практике назначения и исполнения наказаний. В этой связи следует отметить еще одну черту КПП. Речь о том, что результаты реализации тех или иных мер, обусловленных КПП, изначально носят вероятностный характер, поскольку реальная жизнь сложнее и не укладывается в те или иные строгие схемы. Кроме того, на преступность влияет множество различных, в том числе случайных, факторов. Необходимо отличать долговременные тенденции от вызывающих особые эмоции текущих событий; следует считаться и с тем, что оценка ситуации в условиях текущего момента «завтра» может оказаться ошибочной, т.к. ситуация в этой сфере крайне изменчива, причем она меняется очень быстро.
Наконец, вся предметная деятельность, которую предполагает КПП, должна строиться применительно к конкретным условиям места и времени. Такая деятельность, как отмечалось, многогранна и разнообразна по направленности, организационным формам и уровню эффективности.
Таковы лишь некоторые исходные теоретические положения и предпосылки для реализации и повышения уровня КПП. Они, разумеется, носят мозаичный характер и не претендуют на полноту и систему. Более того, в силу определенной новизны проблемы это лишь пилотные мысли, часть которых, вероятно, может быть коммуницирована, а другая, скорее, содержит лишь эмбрион идеи. К тому же, очевидно, что проблема КПП куда шире, многограннее и в практическом плане сложнее, чем показано в этих заметках.
Чтобы привлечь внимание к этим вроде бы само собой разумеющимся положениям, по-
15
пытаемся перенести хотя бы часть из них в практическую плоскость, в сферу правоприменения, которое по-разному, но так или иначе испытывает влияние национальных и (или) региональных особенностей психологии, менталитета, традиционных ценностей, формирующих в итоге культуру профессиональной деятельности, в том числе и КПП.
Наиболее простой пример - десятилетиями сохраняющееся в практике органов внутренних дел отсутствие порядка в сфере учетно-ре-гистрационной дисциплины. Исследования ряда ученых наглядно показали, что реальная преступность в России в 10 раз превышает зарегистрированную; реальное число убийств, и по нашим, и по другим данным, в 2,5 раза превышает число зарегистрированных. В итоге мы имеем дело не с реальной фактурой, а с конструктом, творимым практикой укрытия преступлений и официальной статистикой. Если верить этому конструкту, за последние 10 лет уровень преступности снизился почти в 3 раза, а уровень убийств - почти в 2 раза. И это происходит на фоне глобализации преступности, в том числе таких ее составляющих, как коррупция и организованная преступность.
Высокая латентность преступности, особенно так называемая искусственная латентность, - давняя болезнь, охватившая не одно поколение правоохранителей, и потому она примечательна лишь своей обыденностью. Ее формируют факторы политические, социально-психологические, организационно-правовые, и, в конечном счете, культурные. Они детерминированы давно установившейся практикой, где критерием эффективности служит лишь уровень раскрываемости. Очевидно, что такой подход приводит к всевозможным нарушениям (например, сохранение или даже повышение эффективности работы за счет показателей раскрываемости при снижении уровня регистрации преступлений). И никакие указания сменяющих друг друга министров сломать психологию людей не могут, пока такая фикция выгодна самой власти. Эта практика существенно отличается от более гибкого подхода к оценкам эффективности и, соответственно, от более достоверной статистики большинства развитых стран. Нюансы этих различий связаны и с общим уровнем культуры правоохранительной деятельности, и с постоянным совершенствованием учетно-регистрационной работы. Здесь следует отметить практику полиции Великобритании, ФРГ,
Финляндии и других стран, где более точному определению уровня преступности способствуют итоги регулярных виктимологических опросов населения. Кстати, качество их организации и получаемой правоохранителями информации само по себе является показателем общей и статистической культуры.
В большинстве развитых стран общий уровень латентности значительно ниже, чем в России. Если он и растет, то главным образом за счет роста естественной латентности, когда население сообщает в полицию лишь о наиболее серьезных преступлениях. В США, например, из года в год в полицию заявляют лишь о 50% насильственных посягательств и менее чем о 40% преступлений против собственности [6]. В Великобритании в 2009 г. сравнение итогов опросов населения с полицейской статистикой показало, что применительно к насильственным преступлениям данные, зарегистрированные полицией, оказались даже выше, а по другим деяниям они практически совпадали [7]. Все последующие годы руководство полиции предпринимало серьезные меры для повышения полноты и качества регистрации преступлений. Об укрытии преступлений как о сложившейся практике здесь говорить не приходится. К 2016 г. число зарегистрированных полицией преступлений за год увеличилось с 3,5 до 4,5 млн, а общее число потерпевших (по опросам) - с 6,3 до 6,7 млн. Руководство полиции связывает рост показателей преступности с повышением уровня доверия к полиции со стороны населения и с постоянным ростом качества регистрации, что подтверждает и снижение «ножниц» в пропорциях к данным вик-тимологических опросов, и сам характер преступлений, о которых сообщили потерпевшие: 3,8 млн - мошенничество и 2,0 млн - компьютерные преступления [8; 9]. Иные задачи, критерии эффективности полиции, другие отношения с населением - все это слагаемые иной культуры.
В Японии, например, латентность также связана с тем, что потерпевшие от менее значительных преступлений против собственности (кражи составляют 70% всех преступлений) чаще всего не сообщают о них в полицию из-за незначительного ущерба и неизбежной потери времени на формальные процедуры. Здесь в статистике преступности в отличие от России и других стран регистрируются даже «мелкие кражи», за которые уголовным законом предусмотрено специальное наказание - «petty fine» (малый штраф). О практике сознатель-
16
ного укрытия преступлений от учета здесь нет речи в принципе. Более того, несколько лет назад разразился скандал, когда выяснилось, что в отчете одной из префектур показатели реальной преступности были значительно завышены. Руководство полиции пыталось таким способом добиться увеличения штатной численности, финансирования и улучшения технической оснащенности.
Практика учета и регистрации преступлении - лишь один из показателей КПП. В разных странах культурные различия в этой сфере проявляются также в основных идеях уголовной политики, в их реализации и эффективности, в уголовном и процессуальном законодательстве, в структуре преступности, в особенностях деятельности полиции, в практике вовлечения общественности в профилактику правонарушений, в судебной практике назначения наказаний, в практике их исполнения и т.д. [10; 11].
Для сравнения и иллюстрации сказанного по ряду причин выбран опыт, накопленный в Японии. Во-первых, эту страну отличают самые низкие показатели преступности; во-вторых, Россия и Япония - соседние страны, относящиеся к одной системе континентального права, с одним трендом в динамике преступности, хотя и с разными тенденциями в правоприменительной практике; в-третьих, исторический путь и самобытность России и Японии отражают многое из того, что при всех различиях является для этих стран общим (схожесть социально-правовых проблем перехода к рыночной экономике, влияние западной правовой системы и т.д.). Выбор Японии в качестве примера обусловлен также давним интересом к этой во многом уникальной стране, восприятие которой в российском общественном сознании, к счастью, еще не отравлено враждой и ненавистью.
В Японии раньше, чем в других странах, вняли заветам М. Фуко о необходимости избавиться от иллюзии, будто уголовно-правовая система и наказание являются главным средством борьбы с преступностью. Судя по многолетнему снижению преступности, по контрасту с другими странами, поставленные задачи здесь решаются весьма эффективно. Основная особенность уголовной политики в Японии - приоритет рационального начала как на уровне криминализации деяний, так и в практике применения мер воздействия, где главной идеей является максимально экономное расходование уголовной репрессии. Для сравнения: к 2015 г. в Японии доля арестов среди
мер пресечения составила 14%, в России - более 30%; доля штрафов в Японии снизилась с 95% до 89%, в России она составила 14%; доля лишения свободы в Японии - 14%, в России - 32%; число заключенных в расчете на 100 тыс. населения в Японии - 52, в России -615. При этом в Японии 55% осужденных предоставляется отсрочка исполнения приговора; уровень применения условно-досрочного освобождения почти в два раза выше, чем в России [12]. Такая основополагающая линия реализуется на всех уровнях и всех этапах правоприменительной деятельности, причем она не противоречит суровости санкций ряда норм УК. Поэтому японская система мер воздействия на правонарушителей в мировой криминологии оценивается весьма высоко, ибо здесь, как нигде, удалось совместить их относительную мягкость с высокой эффективностью [13; 14; 15].
Помимо экономии репрессии, главными идеями и факторами уголовной политики являются: доминирование социального контроля над ведомственным; приоритетное развитие эффективной системы профилактики правонарушений и, что особенно важно, вовлечение в эту работу все более широких слоев населения. Такая политика направлена на борьбу не столько с преступностью, сколько с ее причинами, на изменение социальной среды. Ее особенностями являются также последовательность, плановость, интеграция в бюджетное законодательство, опора на особый процессуальный инструментарий: дискреционный порядок возбуждения уголовного преследования, полномочия прокурора, широкие пределы судейского усмотрения и т.д. [16; 17].
Культурные различия проявляются также в уголовном законодательстве и, соответственно, в характере преступности, о чем свидетельствует, например, статистика убийств. В Японии их уровень - один из самых низких в мире (по разным данным, от 0,6 до 0,3%); к 2014 г. он был в 9 раз ниже, чем в США, и в 12 раз, если верить официальным данным, ниже, чем в России. По данным исследования убийств, проведенного под эгидой ООН в 2013 г., при совершении 41% убийств в мире применялось огнестрельное оружие. В Японии доля таких убийств - 1,6%. Если сравнивать мегаполисы, к 2012 г. в Токио уровень таких убийств был 0,2%, в Сеуле - 0,8%, в Лондоне и Торонто - 1,3%, в Москве - 3,8%, в Нью-Йорке - 6,3%, в Мехико - 8,8%. В абсо-
17
лютных цифрах: в Японии - 32; в Лондоне -100; в Москве - 439; в Нью-Йорке - 515 [18, с. 65-66; 19]. Низкая распространенность таких убийств в Японии объясняется давно действующим в стране специальным уголовным законом, установившим строгий запрет на использование огнестрельного оружия и жесткий контроль за его оборотом.
Свою специфику имеют и санкции УК Японии, закрепляющие те же строгие меры наказания за грабеж (robbery) и изнасилование при отягчающих обстоятельствах, что и за убийство. В первом случае речь идет о грабеже, повлекшем смерть или тяжкий вред здоровью; во втором случае - об изнасиловании, сопряженном с ограблением. В этих случаях, как и за убийство, УК закрепил наказание в виде пожизненного заключения либо смертной казни. Однако в судебной практике, особенно в практике суда присяжных, убийство традиционно наказывается менее сурово, чем указанные преступления, таково их восприятие и оценка корыстных мотивов в общественном правосознании. Это важный нюанс, несущий в себе отпечаток давно сложившейся культуры - культуры редкостной японской честности и чести, широко известной в японской и мировой литературе как «культура стыда» (гири). В последние годы ужесточение судебной практики за такие преступления особенно ощутимо (в 2013 г., например, из 13 приговоренных к смертной казни 12 были признаны виновными в грабежах с тяжкими последствиями и лишь один -в убийстве).
Судебная практика здесь имеет и много других особенностей. Одна из них - все большее расширение сферы деятельности суда присяжных (они действуют с 2009 г.) и рост его признания в обществе. Суд присяжных всемерно поддерживается Министерством юстиции и Верховным Судом, который старается ограничить возможности апелляционных судов и требует от них максимально уважительного отношения к решениям суда присяжных. Как сообщалось на XIII Конгрессе ООН по предупреждению преступности и уголовному правосудию, за 5 лет в Японии рассмотрено 6408 уголовных дел (в 5 раз больше, чем в России), в качестве присяжных в их работе участвовало почти 40 тыс. граждан. И судя по всему, власти намерены и дальше укреплять это звено судебной системы [20, с. 9].
Приведенные данные представляют особый интерес при сравнении с давно увядшей системой суда присяжных в России, где сфера его применения и поддержка властью сокращались, как шагреневая кожа, и потому этот единственный институт, в котром действует презумпция невиновности, все больше использовался в гомеопатических дозах. Из аутсайдера судебной системы он быстро превратился в изгоя; в условиях системного давления всех звеньев уголовной юстиции подсудность этих судов последовательно ограничивалась, а их вердикты постоянно отменялись. Лишь в конце 2015 г. власть о них вспомнила, но предложенные новации носят слишком фрагментарный и декларативный характер и сути тенденции они изменить, похоже, не смогут. Ибо для реального, а не символического реформирования этих судов необходимо решение комплекса проблем, кардинальные изменения политико-правового и организационного характера и их законодательное закрепление. Пока же все ограничивается всплесками пафосной риторики и потому на ум приходит старая и, кстати, японская поговорка: «После смерти больного незачем звать доктора».
Между тем в Японии деятельность судов присяжных, как и практика «семейных» судов (они в основном рассматривают дела о правонарушениях несовершеннолетних), - одна из важных форм реализации государственной политики по всемерному вовлечению граждан в совместную работу по предупреждению преступлений. Формы и методы такого взаимодействия с населением успешно и давно используются во многих странах. Но опыт Японии особенно важен тем, что здесь, как нигде, это взаимодействие и разнообразие инициатив, проявляемых с обеих сторон, приобрели наиболее широкий размах. И главное, что такое взаимодействие отличает, - его реальные масштабы и эффективность. Если говорить, например, о взаимодействии населения с полицией, то эти качества характерны для всех направлений ее деятельности: борьба с уличной преступностью, противодействие организованной преступности, пресечение правонарушений в сфере высоких технологий, защита населения от последствий стихийных бедствий [21].
Взаимодействие полиции и других органов власти с населением в Японии носит многопрофильный характер. Так, за борьбу с насилием среди женщин и детей, за координацию усилий полиции и населения в этой работе несут от-
18
ветственность созданные во всех префектурах комиссии общественной безопасности. Они осуществляют комплекс мер по организации разъяснительной работы в школах, повышению активности женских клубов и других специализированных общественных организаций, расширению сети общественных автопатрулей, оказанию правовой и иной помощи населению и т.д. К началу 2015 г. активисты общин сформировали свыше 47 тыс. «групп обеспечения безопасности», всемерно помогающих полиции в борьбе с организованной преступностью, защите бизнеса, охране собственности, борьбе с проституцией, торговлей наркотиками и другими правонарушениями. В этой работе занято более 2 млн граждан.
Еще одним важным направлением взаимодействия органов власти и населения стала борьба
1. Пастухов В. Криминальная матрица // Новая газ. 2016. 9 янв.
2. Степин В. С. Цивилизация и культура. СПб., 2011.
3. Бибик О.Н. Культурное измерение уголовно-правовых и криминологических исследований: теоретические и практические аспекты: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 2015.
4. Спиридонов Л. И. Теория государства и права. М., 2001.
5. Симоненко А. В. Криминологическое познание культуры в контексте теоретического наследия отечественной криминологии // Вестн. Нижегород. акад. МВД России. 2015. № 2(30).
6. Квашис В.Е. Преступность в США: тенденции, причины, меры противодействия // Науч. портал МВД России. 2013. № 2(22).
7. Home Office Statistical Bulletin. Crime in England and Wales 2008/2009. July, 2009. Vol. 1.
8. URL: http://www.telegraph.co.uk/news/ uknews/crime/11362013
9. Home Office Statistical Bulletin. Crime in England and Wales 2015.
10. Квашис В. Е., Генрих Н.В. Преступность в России и в зарубежных странах: методологические аспекты сравнительного анализа // Пролог (Журнал о праве). 2013. № 4.
11. Квашис В.Е., Генрих Н.В. Сравнительный анализ преступности, уголовной политики и правоприменительной практики в
с рецидивной преступностью. В 2012 г. правительство приняло «Стратегию предупреждения рецидивной преступности», целью которой названо снижение ее масштабов на 20% в течение 10 лет. С этой целью уже в 2014 г. в тюрьмах страны активно работали более 2 тыс. добровольцев-капелланов и более 1700 волонтеров, посещавших осужденных; с активностью волонтеров неразрывно связана и вся деятельность службы пробации.
В заключение отметим, что на фоне последовательного снижения преступности в японском обществе еще больше растет нетерпимость к преступным проявлениям. В преддверии Токийской Олимпиады 2020 г. реализация принятых правительством мер по дальнейшей минимизации преступности стала национальной идеей, объединяющей усилия государства и всего общества.
1. Pastukhov V. Criminal matrix // New newsp. 2016. Jan. 9.
2. Stepin V.S. Civilization and culture. St. Petersburg, 2011.
3. Bibik O.N. The cultural dimension of criminal law and criminological studies: theoretical and practical aspects: auth. abstr. ... Dr of Law. Ekaterinburg, 2015.
4. Spiridonov L.I. Theory of state and law. Moscow, 2001.
5. Simonenko A.V. Of criminological knowing of cultures in the context theoretical heritage national criminology // Bull. of Nizhny Novgorod academy of the MIA of Russia. 2015. № 2(30).
6. Kvashis V.E. Crime in the United States: trends, causes, measures against fumes // Sci. portal of the Ministry of the Interior of Russia. 2013. № 2(22).
7. Home Office Statistical Bulletin. Crime in England and Wales 2008/2009. July, 2009. Vol. 1.
8. URL: http://www.telegraph.co.uk/news/ uknews/crime/11362013
9. Home Office Statistical Bulletin. Crime in England and Wales 2015.
10. Kvashis V.E., Genrih N.V. Crime in Russia and in foreign countries: methodological aspects of comparative analysis // Prologue (Magazine about law). 2013. № 4.
11. Kvashis V.E., Genrih N.V. The comparative analysis of the crime, criminal policy and law enforcement practice in Russia and Japan // Society and law. 2016. № 2(56).
19
России и Японии // Общество и право. 2016. № 2(56).
12. Квашис В. Е., Морозов Н.А. Основные тенденции преступности в Японии // Уголовное право. 2015. № 2.
13. Иншаков С.М. Зарубежная криминология. М., 1997.
14. Leonardsen D. Japan as a Low-Crime Nation // Palgrave Macmillan, New York, 2004.
15. Квашис В.Е., Морозов Н.А., Те И.Б. США и Япония: Преступность. Уголовная политика. Смертная казнь / под общ. ред. В.Е. Ква-шиса. Владивосток, 2008.
16. Морозов Н.А. Япония: преступность и уголовная политика / под ред. и вступит. ст. В.Е. Квашиса. СПб., 2016.
17. Волосова Н.Ю., Волосова М.В. Уголовно-процессуальное законодательство Японии: сравнительное исследование. М., 2016.
18. Global Study of Homicide, 2013. Trends. Context. Data // UNDOC. Vienna, 2014.
19. Квашис В. Е., Генрих Н.В. О некоторых итогах новых исследований убийств // Рос. криминологический взгляд. 2014. № 1.
20. Japan 2015. National Statement. The Thirteenth United Nations Congress on Crime Prevention and Criminal Justice. Doha, Qatar, 12-19 April 2015.
21. Квашис В.Е., Морозов Н.А. Полиция Японии: организация, функции, эффективность // Науч. портал МВД России. 2015. № 1(29).
12. Kvashis V.E., Morozov N.A. Main trends of crime in Japan // Criminal law. 2015. № 2.
13. Inshakov S.M. International criminology. Moscow, 1997.
14. Leonardsen D. Japan as a Low-Crime Nation // Palgrave Macmillan, New York, 2004.
15. Kvashis V.E., Morozov N.A. Te I.B. USA and Japan: Crime. Criminal policy. Death penalty / gen. ed. by V.E. Kvashis. Vladivostok, 2008.
16. Morozov N.A. Japan: crime and criminal policy / ed. and introd. art. by V.E. Kvashis. St. Petersburg, 2016.
17. Volosova N.Yu., Volosova M.V. Criminal procedure legislation of Japan: a comparative study. Moscow, 2016.
18. Global Study of Homicide, 2013. Trends. Context. Data // UNDOC, Vienna, 2014.
19. Kvashis V.E., Genrih N.V. About some results of the new researches of murders // Russian criminological outlook. 2014. № 1.
20. Japan 2015. National Statement. The Thirteenth United Nations Congress on Crime Prevention and Criminal Justice. Doha, Qatar, 12-19 April 2015.
21. Kvashis V.E., Morozov N.A. The Japanese police: organization, function, efficiency // Sci. portal of the Ministry of the Interior of Russia. 2015. № 1(29).
20
