CC BY
54
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 15 (196). История. Вып. 40. С. 123-132.
НАУЧНАЯ РЕФЛЕКСИЯ
теория истории
Б. Б. Шепелева
кПОиСКАМ АДЕКВАТНЫХ ТЕОРЕТиКО-МЕТОДОЛОГиЧЕСКиХ
ориентиров исторического познания
Исследование выполнено при финансовой поддержке Федерального агентства по науке и инновациям в рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России на 2009-2013 гг.», государственный контракт № 02.740.11.0350
В статье рассматривается ситуация вызревания новейшей научной познавательной парадигмы посредством аналитического обращения к современным отечественным и зарубежным поискам в области философии и истории науки, процесса познания. Предпринята попытка уточнить параметры дифференциации неклассики и неоклассики, их соотношение с постнеклассикой и постмодернизмом для уяснения адекватных теоретико-методологических ориентиров исторического познания.
Ключевые слова: познавательная парадигма, тип научной рациональности, классика, неоклассика, неклассика, постнеклассика, постмодернизм.
Современные радикальные бытийствен-ные подвижки в мире не могли не сказаться на состоянии теоретико-методологических ориентиров исторического знания; особенно в пределах бывшего СССР, России, если учитывать, прежде всего, прогностические функции науки.
Между тем приблизительно на последнюю треть ХХ в. выпали принципиально важные события на уровне планетарного интеллектуального сообщества, имеющие отношение к самоопределению новой - пост-неклассической познавательной парадигмы. Заметим, что далеко не всеми таким образом трактуется все происходящее в мире науки, тем более, что ситуация в СССР 60-х - первой половины 80-х гг., скажем, существенно отличалась от интенсивных постмодернистских практик «несоветского» мира. Правда. в 90-е гг. ведущие специалисты фиксировали, что «историографическая ситуация [в России] <...> все увереннее характеризуется как постмодернистская»1. Но каково соотношение постмодернизма и постнеклассики; постмодернизма, постнеклассики и недавно, казалось бы, господствовавшего в отечественной гуманитаристике марксизма; как быть с «модой на синергетику» и альтернативистские подходы в истории - неоднозначности, сме-
шения понятий, ориентиров здесь нередкое явление (о чем нам уже доводилось писать)2. Тем более, что, скажем, основатель журнала «Теория и история» Н. М. Чуринов (утверждающий реальность двух типов теоретизирования: софистского-индивидуалистического и диалектического-коллективистского) считает вычленения «классического, неклассического, постклассического, неоклассического и т. п.» этапов в развитии науки лишь «затемняющими суть дела»3. А по выводам
А. Л. Никифорова, уже «к середине 1970-х гг. среди западных постпозитивистов <...> стало выясняться, что создание общепризнанной теории, описывающей <...> развитие науки,
- дело безнадежное»4.
И тем не менее, как представляется, снова естествознание, старейшая «царица наук» физика (но мощно оснащенная поддержкой со стороны других естественных и точных наук, результатами взаимодействий с науками социально-гуманитарного разряда, с философией) в ипостаси синергетики задала новую общенаучную модель физической реальности
- синергетическую картину мира. Как классическая физика И. Ньютона определила в свое время первый тип научного знания и научной рациональности5, - похожим образом и далее физика играла заметную революционизирую-
щую роль в развитии науки, её оснований или в изменениях и смене научных парадигм.
И как отмечает ак. В. С. Степин, сформированная классикой научная картина мира (НКМ) предшествовала частным теориям, являлась условием их появления; теорию вообще нельзя рассматривать «внеполож-но от картины мира»: теория не может быть сформулирована без языка последней. НКМ определяет набор допустимых теоретических и эмпирических задач, ориентирует в выборе средств их решения и т. д. И вполне созвучен этим представлениям, скажем, тезис П. Дьюкса о том, что «историография не должна отставать от общих научных представлений о мире, чтобы не попасть впросак»6.
Между тем, принцип единства физического мира, «лапласовский» детерминизм, рационализм-редукционизм и метод экстраполяций, атомистические представления о веществе; представления о целом, равном сумме его составляющих; об абсолютном времени и пространстве, вневременных - объективных законах физической реальности, постигаемых наукой - все это параметры «классики», на которые равнялись, как на идеал науки, научной рациональности, претендующие на звание научных другие дисциплины. И позднее - «почти три столетия» - претензии классической физики на верховенство среди наук, по словам И. Пригожина, были основаны на достигнутых ею блестящих успехах «в описании изменяющихся объектов в терминах не-изменяющихся законов»7.
Однако обозначились (с тенденцией прогрессирующего обострения) в XIX в. теория вероятностей, теория теплопроводности -термодинамика - второе начало термодинамики, контекстно наметившие представления
о статистических закономерностях и «парадокс времени»; наконец, произошли революционные открытия на рубеже веков на уровне микромира (квантовая физика) и на уровне космологических представлений (теория относительности). В целом, обнаружились новые предметные миры, не объяснимые в рамках «классики». Вероятно, эта ситуация обвала четких и надежных научной картины мира, научной рациональности в немалой степени сказалась и на явлениях общекультурного декаданса - все точки опоры общеобразовательных представлений о реальности оказались вдруг уязвимы. «Исчезновение» материи - поколебленные объективная ре-
альность и уверенность в возможности объективной истины; «наука <...> не более как символическая формула, приемы <...> обозначения <...> создания знаков, меток, символов» (А. Рей); «все, что не есть мысль, есть чистейшее ничто», а в целом - «руины <...> всеобщий разгром принципов», - писал знаменитый физик А. Пуанкаре8. Итог этого потрясения - доныне возникают затруднения в прогрессистско-линейной формулировке такого итога.
Действительно, «концептуалисты»; «неомеханисты» - большинство естествоиспытателей; «критическая школа» А. Пуанкаре и других колеблющихся9 - таков исход естественнонаучной революции по раскладу А. Рея10 (к представителям «критической школы» советские исследователи относили и
А. Эйнштейна)11. При этом Ленин был убежден, что магистральный путь развития научного познания связан с «неомеханистами»
- стихийными материалистами, удерживате-лями на новом уровне научных знаний важнейших идеалов и норм классики - прежде всего представлений о реальности объективного мира и познаваемости его. Главное же, как полагал лидер социал-демократического большинства в России, кризис в науке рубежа веков есть свидетельство отработанности - вообще неадекватности «по большому счету» метафизики, в энгельсовском её понимании. И потому: «Современная физика лежит в родах. Она рожает диалектический материализм. Роды болезненные», - резюмировал в 1908 г. В. И. Ленин, жестко не принимая эмпириокритицистов во всех вариациях как впадающих в субъективный идеализм и перечеркивающих позитив «классики» (да, механистической-метафизической, но «объективистской», стихийно материалистической), не преодолевая при том метафизики12.
В. С. Степин сегодня говорит о замене в связи с «великой научной революцией» рубежа Х1Х-ХХ вв. механической картины мира электромеханической и появлении неклассического типа научной рациональности вместо классического. Но такая смена физических картин мира (ср.: механическая и электромеханическая) есть ли основание для революции в типе научной рациональности? И что есть «неклассический» тип рациональности? У И. Пригожина этот тип-этап научной рациональности (как предшествие постнеклассике, в его терминологии - синергетике), скорее,
не вычленяется в силу акцентации автора на противопоставлениях «широкой классики» и современных синергетических подвижек.
Повторим: в специальной главе об основаниях науки В. С. Степин выделяет, наряду с научной картиной мира, «идеалы и нормы науки», «философские основания». И в конце книги пишет, как бы подтверждая наши сомнения: «.периоды, когда преобразовывались все компоненты её /науки/ оснований <...> правомерно рассматривать как глобальные революции, которые могут приводить к изменению типа научной рациональности»13.
Впрочем, позднее автор «Теоретического знания» пишет, что «в истории квантовой механики можно выделить два этапа: первый <.> основыва\ющий\ся на классических приемах исследования, и второй <...> изменивший характер самой стратегии теоретического поиска». Нельзя ли усматривать в таком признании автора соотнесенность первого этапа (или пласта?) квантовой физики с реевскими «неомеханистами»? Тем более, что философ подчеркивает: электромеханическая картина мира (при всех радикальных подвижках) не отказалась от целого ряда классических идей и представлений и само «развитие физики было связано с попытками создать квантовую картину реальности, руководствуясь идеалами классического подхода»14. Кроме того, в монографии подчеркивается, что и классический тип научного знания, и неклассический были ориентированы на ценности новоевропейской культурной традиции. Не получается ли, таким образом, сведение «не-классики» - новой парадигмы - к существенно классическим, хотя и более «оснащенным» стандартам, идеалам, нормам? Но тогда «не-классика» выглядит как линейное восхождение «классики», как, скажем, высший этап в «классической» парадигме. И, в таком случае, сама дефиниция «неклассика» оказывается проблематичной. «Неклассика», очевидно, предполагает отрицание «классики». Если же подразумевается ситуация, предполагающая просто «иное» по отношению к «классике» и одновременно имеющее существенную позитивную связь с ней, то в этом варианте само написание должно, видимо, быть иным. Возможно - неоклассика (ср.: реевские «неомеханисты»).
Однако В. С. Степин вычленяет специфические параметры «неклассики», помещая её, правда, в неоднозначные временные преде-
лы: то с конца XIX в. и по современность, то в пределы первой половины XX в.15 Сжато эти параметры могут быть представлены как «отнесенность объекта к средствам и операциям деятельности, экспликация» чего «выступает условием получения истинного знания об объекте» и что явлено в первую очередь научному сообществу квантово-релятивистской физикой16. Физическая картина мира, таким образом, по «неклассике», зависит от 1) «положения познающего субъекта во Вселенной» и 2) от «специфики познавательных средств»17. Причастны к этим «неклассическим» суждениям, по выводам В. С. Степина,
А. Эйнштейн, Н. Бор, М. Борн, В. Гейзенберг, а предупреждая их - Э. Мах, эмпириокрити-цисты вообще, П. Дюгем, А. Пуанкаре и ещё ранее, предпосылочно, - И. Кант, Г. В. Ф. Гегель, И. Г. Фихте (Кант прежде всего). «Это была эпоха становления неклассической рациональности», с её «альтернативным /классическому/ подходом к пониманию познающего субъекта», - пишет В. С. Степин, определяя тем самым основательнейшую (с XVШ в.) предысторию - почву «неклассики»18.
Заметим, однако, что приведенные выше «неклассические» соображения выводят на неоднозначный по последствиям феномен «наблюдателя» - субъекта познавательной деятельности. С одной стороны, такой подход может быть чреват чем-то вроде «концептуализма» Э. Маха, «конвенциализма», ныне
- постмодернизма; - в общем, чреват субъективизмом, особенно если связан с отрицанием объективной реальности, закономерности, детерминизма, объективности познания. Последнее в итоге (с необходимостью) - как это демонстрирует сегодня постмодернизм -оборачивается отрицанием и самого (сначала вознесенного на уровень демиурга) «автора», «субъекта».
Кстати, просматривается перекличка «лингвистического поворота» (в итоге - квинтэссенции постмодернизма) с приведенными выше суждениями А. Пуанкаре, ср.: «все, что не есть мысль, есть чистейшее ничто» и «все, что не есть текст.» и проч.; с позитивистскими суждениями конца XIX в. о «науке <...> не более как символической формуле, приемах <...> обозначения <...> создания знаков, меток, символов» и т. д.
С другой стороны, речь вроде бы всего лишь о более корректном, тонком учете всех составляющих практики эксперимен-
та (что столь понятно историкам-«лапо-данилевцам»). Как подчеркивает И. Приго-жин, «теория относительности основана на ограничении, применимом к физически локализованным наблюдателям, существам /,что/ <.. .> придает физике некую “человечность”». Однако, по его убеждению, «это отнюдь не означает, будто физика субъективна, т. е. является результатом наших предпочтений и убеждений. Физика по-прежнему остается во власти внутренних связей»19. С. П. Кур-дюмов и Е. Н. Князева ещё в начале 1990-х писали, что «исходя из синергетического видения мира <.> может быть поставлена под вопрос сама боровская относительность к средствам наблюдения.» и что «можно выдвинуть гипотезу об объективной, а не приборной вероятности в квантовой механике <...> о возможности иного способа объяснения <...> вероятностного поведения квантовых объектов»20.
К тому же и В. С. Степин отмечает, что по Эйнштейну (заметим, в отличие от А. Пуанкаре и солидарно с «неомеханистами») «вера в существование внешнего мира, независимого от <...> субъекта, лежит в основе всего
естествознания», законы этого мира объек-
21
тивны и познаваемы и т. д.21
Вообще моментов следования Эйнштейна
- одной из центральных фигур естественнонаучной революции рубежа веков - принципам и основаниям «классики» предостаточно. Однако, «концептуализм», «критическая школа» действительно привлекали своей критикой метафизического - механистического материализма классиче ской науки - действительно обладали «отрицательной правдой». Проблема заключалась в «правде положительной». «Механицизм», «метафизика» - здесь выход мог усматриваться, как и настаивал Ленин, на путях диалектики. Эмпириокритицисты же, «снимая» механистический материализм, довольствовались фактически субъективистской метафизикой. Наука - «составная часть дарвиновской борьбы за существование», «помогает нам организовать наш опыт», обеспечивает «экономию мышления» - и только, настаивал Э. Мах22.
Парадоксально и, кажется, невероятно для традиционных в гуманитаристике членений методологических подходов, но кантианское разведение науки и мудрости, словно бы было откорреспондировано позитивистам23. Отказ от намерений понять мир - «ignoramus et ig-
погаЫтш» («мы не знаем и не будем знать») как «лейтмотив позитивистов» (по словам И. Пригожина), противопоставление «истинного знания» «полезному» в пользу последнего, - способны только подтвердить такую связь. Но в итоге «позитивистская точка зрения <...> отделяет науку от реальности», - подчеркивает И. Пригожин (как бы солидаризируясь с отечественными учеными и русскими философами)24. И не данная ли «концептуалистско-эмпириокритицистская» тенденция в её логическом продолжении развивалась много позднее А. Кёстлером, писавшим: «.приходилось слышать целый хор Нобелевских лауреатов по физике, утверждавших, что материя мертва, причинность мертва, детерминизм мертв», но следовательно, «настало время извлечь урок из постмеханистиче-ской науки XX века и выбраться из смирительной рубашки <.> XIX века» - материализма25. Вот эту беспредельно релятивистскую, антиматериалистическую, антиобъективистскую данность, срывающуюся в иррационализм, -эту сторону следствий из естественнонаучной революции рубежа XIX-XX вв. как-то совсем, на наш взгляд, упускает В. С. Степин (сосредоточившись на конструктиве «концептуализма», «критической школы» и т. д.).
Между тем, современные характеристики постмодернизма: утрата веры в разум, науку, прогресс, всеобщее антигегельянство, «война целому», безудержный релятивизм, индетерминизм; отрицание объекта, «отсутствие первосмысла»; лингвистический редукционизм; субъект - «автор» = демиург, а следом
- «дивид» и «смерть автора». «Отказ от историзма и детерминизма - самые характерные признаки “постмодернистской эпистемы”,
- подчеркивает И. П. Ильин. - Для таких её теоретиков, как Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Лакан, Ж. Делез, Р. Барт <.> характерно общее представление о мире как о хаосе, бессмысленном и непознаваемом.»26. То есть, не есть ли именно эта сторона - тенденция «от обратного»: выдаваемая за «положительную» «отрицательная правда» (см. Н. Бердяева), порожденная на рубеже XIX-XX вв. реальными «парадоксами», аномалиями классической физики, суть «неклассики» как антитезиса «классики» и «снимаемого» предшествия «постнеклассики»? Не есть ли смысл таким образом определиться с терминами, развести понятия (усматривая в постмодерне абсолютизацию неклассики)?
Условные же в таком случае «некласси-ки» - реалисты («неомеханисты»), серьёзно корректируя, но продолжая «классику» (классический идеал научного знания), сохраняли вместе с тем и верность недиалектическому атемпоральному - представлялось именно потому и объективному - подходу к физической реальности. Как отмечает И. Пригожин: «Радикальное отрицание времени неявно постулировалось самой парадигмой науки с XVII века» и фактически до недавнего времени27. Открытие сущности, «бытия» за текущими явлениями, тождественность научной истины и реальности - этот классический идеал научного знания, безусловно, имеет силу и поныне28.
Эйнштейн, в силу ли ужаснувшего его пророческого видения кошмаров безудержной релятивизации, или благодаря специфике западного мышления (см. Дж. Нидэма), но очевидно вопреки своим собственным открытиям, непреклонным оказался именно по проблеме времени. Действительно: «.по иронии истории, Эйнштейн (в известной мере против собственной воли) стал Дарвином физики» (!)29 - и тем не менее был убеждён, что «время (как необратимость) - не более чем иллюзия» и Вселенная атемпоральна; что есть «в природе фундаментальное простое уравнение» и потому возможна все объясняющая «единая теория поля»30.
«Поныне, - как пишет И. Пригожин, - многие <...> физики надеются, что в один прекрасный /момент/ удастся исключить вероятностный элемент из квантовой теории <...> и вернуться к классической ортодоксии» -«восстановить традиционный детерминистический реализм классической механики»31.
Не случайно А. Эддингтон и ещё более однозначно - И. Пригожин с И. Стенгерс утверждают, что именно второе начало термодинамики, которое вводит в физику необратимость, с точки зрения философии науки должно рассматриваться как наиболее значительный вклад XIX в. в научное мышление32. Однако значительность и именно потому неортодоксальность этого вклада оказались такого уровня, что сам автор этого вклада не выдержал морального прессинга традиции. «Динамика обладала достаточно высоким престижем, чтобы презреть данность времени», данность разработок Больцмана. Впрочем, что там «динамика», когда, по словам И. Пригожина, «на протяжении большей ча-
сти ХХвека <.> и теория относительности, и квантовая механика <.> продолжали отрицать стрелу времени», притом что объективно «из области инженерии, прикладной химии <.> проблема необратимости распространилась на всю физику», при том, что уже реально наблюдаются квантовые скачки и т. д. 33
Речь, таким образом, о все более разрастающихся фактах «парадокса времени». Нью-тонианская физика признавала за ними статус «малой проблемы». Теория относительности и квантовая физика, будучи не в состоянии списать принципиальные для них «квантовый» и «космологический парадокс» как «малую проблему», нашли выход в «ответственности» наблюдателя-экспериментатора за этот феномен: незнание, нечистота, грубость измерений - вот, в частности, объяснения необратимости, начиная от сдавшегося Л. Больцмана, через уже предлагавшего описания с включением событийности Н. Бора, до нынешней ортодоксальной квантовой теории34.
Все попытки закрепить в физике «стрелу времени» - необратимость воспринимались абсолютным большинством специалистов (и эта ситуация актуальна поныне) как угроза идеалу объективного знания, науке вообще35.
Относительно проблемы «наблюдателя» подчеркнем: для А. Эйнштейна, М. Планка и др. «реалистов» в физике «нет места человеческой субъективности», и то же второе начало термодинамики столь же универсально и объективно, как и первое и т. д.36 Однако для
А. Эйнштейна и М. Планка в связи со сказанным выше обрисовывается очень непростая ситуация в силу отрицания ими субъективистской трактовки «парадокса времени» (хотя оба - у истоков квантово-релятивистской физики с её принципами наблюдаемости /«наблюдатель»/ и относительности)31.
Нельзя ли рассматривать эту ситуацию как знаковую? Те, кто в эпицентре великой естественнонаучной революции, принимая необратимость - «стрелу времени» лишь на феноменологическом уровне, как парадокс, не допускают тем не менее возможности облегченного пути разрешения этой проблемы, принципиально противостоят всем тенденциям «утраты почвы», отступления в субъективизм, чреватым нынешними явлениями постмодернизма и их предшествиями, давшими знать о себе уже с рубежа XIX-XX вв. (и в научной, и в общекультурной сфере). То есть как бы в самых интеллектуальных ис-
токах - невольных предпосылках последнего (постмодернизма) - есть отрицание его («кощеева игла»?). Добавим: может быть, ещё более убедительное в этом смысле обстоятельство выявлено в процессе тщательнейшего препарирования В. С. Степиным самого «операционалистского» способа построения квантово-механической картины мира Нильсом Бором38.
Кстати, если учитывать оговорку И. При-гожина о том, что квантовая физика сначала охватывала и законы и события, и лишь потом стала работать как бы «по классике» (т. е. атемпорально), что М. Планк в свое время самым серьёзным образом занимался разработкой больцмановской необратимости, а Эйнштейн, нечаянно «прижатый к стенке» своим воодушевленным последователем39, задумался было о пересмотре отношения к необратимости, что в конце концов сам Л. Больцман
- родоначальник проблемы необратимости
- категорически (как объективист) противостоял эмпириокритикам, - то можно сказать в терминах синергетики: в момент бифуркации на рубеже веков открылось «поле возможностей», включавшее и тенденцию синергетического - диалектико-материалистического свойства, ведущую к нынешней постнеклас-сической познавательной парадигме40. Повторим, марксисты (Ленин и др.) в начале XX в. рассматривали диалектический материализм как восходящее преодоление кризиса роста научного познания.
И ещё раз в этой связи о месте А. Эйнштейна, М. Планка и др. в развитии науки.
В. С. Степин говорит об открытиях Эйнштейна как «водоразделе» между классикой и не-классикой4. Пригожин с коллегами убеждены, что «эйнштейновская космология стала венцом достижений классического подхода к познаваемости», что «теория относительности Эйнштейна и квантовая механика являются наследниками обратимых во времени динамических законов»42. Рассмотренные нами сюжеты склоняют в пользу интерпретаций бельгийского ученого, доказывающего, что «две великие революции в естествознании» - теория относительности и квантовая механика фактически стремились усовершенствовать, «исправить» классическую физику «путем введения <...> универсальных постоянных»43. Но в таком случае эту - эйнштейновскую линию развития естествознания, может быть, уместнее обозначить как
«неоклассика»? У Пригожина и его школы превалирует акцентация, когда речь идет о дефинициях, на связях с классикой (понятие «неклассика» у Пригожина и Стенгерс увязано однажды с термодинамикой: вторым началом, т. е. употреблено вместо понятия «пост-неклассика» современных отечественных «синергетиков», В. С. Степина и др.)44.
Вместе с тем, линию, идущую от Э. Маха
- Р. Авенариуса плюс В. Оствальда - П. Дю-гема - А. Пуанкаре, вероятно не совсем однозначную и последовательную, есть основания определить как «неклассику» с её отрицанием («руины <...> всеобщий разгром») и пафоса, и важнейших идеалов и норм классической рациональности («наука <...> не более как <...> приемы <...> обозначения <...> создания знаков, меток, символов» - только инструментализм и «дескриптивизм», «определение численных величин одних признаков на основании численных величин других <...> при помощи привычных численных операций» для «экономии мышления» и проч.). А в целом - ни причин, ни следствий, ни объективной реальности («без субъекта нет объекта») и т. д. - при действительно последовательном эмпириокритицизме, остается ли вообще место для науки?45 И не показательна ли в этом смысле научная судьба Э. Маха?46
То есть, он (Э. Мах) - очевидно «другое» в отношении феномена, обозначенного нами как «неоклассика», и радикально, целенаправленно «другое» в отношении «классики». Кстати, и в конкретных рассуждениях
В. С. Степина об идеале научного метода выясняется, есть: 1) идеал научного метода, идущий от Бэкона - Декарта и есть: 2) идеал, определяемый эмпириокритицизмом и «логическим позитивизмом»47. Но в таком случае: первый - конечно, классический тип идеала; второй - по раскладкам самого автора, неклассический (и это, добавим, не «реалисты»). В качестве третьего (получается
- постнеклассического) В. С. Степин называет в данном сюжете постпозитивистский тип идеала научного метода (для западной науки)48, в рамках которого, однако, не только «изменивший» самому себе К. Поппер49, но и Л. Лаудан продолжают не принимать (в перекличку со «вторым позитивизмом») «истинность» научного познания, К. Поппер (тоже в перекличку) утверждает индетерминизм мира, его ученик П. Фейерабенд идет на радикальное ниспровержение научного метода
вообще (ср. с приведенными выше соображениями о следствиях внутренней логики движения «второго позитивизма» относительно судеб науки)50.
Правда, этот сюжет вступает в противоречие с большей частью текста «Теоретического знания», посвященного «неклассике», где в качестве агентов-носителей таковой у автора предстают, как уже говорилось, виновники «великой естественнонаучной революции» рубежа веков, эмпириокритицисты и контекстно как раз постпозитивисты. Последнее, на наш взгляд, вполне оправданно с учетом хотя бы отмеченных «созвучий» с эмпириокритицизмом. Кроме того, если постпозитивизм (по крайней мере, значительная часть постпозитивистов) - это «отказ от кумулятивизма в понимании развития знания»51, предпочтение соображений «не о развитии, а об изменении научного знания», то вряд ли есть основания считать его качественно новым параметром «историзм»52. Здесь проявляется вполне комплиментарный эмпириокритицизму и сущ-ностно противоположный синергетике (пост-неклассике) недиалектический подход53.
Между тем постнеклассика, являясь мощным обобщением относительно классики - неоклассики и неклассики, разрешив и разрешая нерешаемые для предшественников задачи, вместе с тем не отбросила их, но определила области их применимости. Уже этот подход - свидетельство правомочности -истинности постнеклассики как новой познавательной парадигмы. И как подчёркивают отечественные «нелинейщики», «развитие <...> синергетики, а с ней и нового взгляда на мир и условия жизни в нём - не очередная мода, а естественная стадия развития науки и культуры»54.
Однако сама постнеклассическая парадигма существенно обязана появлением своим «историзации» объективной реальности: признанию объективности «стрелы времени», т. е. своеобразному заимствованию из методологического арсенала, прежде всего, исторической науки. И если стоящие у истоков синергетики пригожинцы говорят о «заключительном этапе всё более широкого “восстановления прав” истории в естественных и социальных науках», то ещё авторы «Немецкой идеологии» подчёркивали, как бы предваряя синергетиков: «Мы знаем только одну единственную науку, науку истории <...> ее можно разделить на историю природы и историю
людей. Однако обе эти стороны неразрывно связаны...»55. Благодаря синергетике от-рефлексированная диалектическая встреча первой и второй на самом высоком - эпистемологическом - уровне состоялась. Дело теперь, как представляется, за исторической наукой, к которой взывают отечественные «нелинейщики» и которой нужно «прийти в самосознание», но которая (в российской её ипостаси) пребывает с конца 80-х гг. в теоретико-методологической растерянности (а потому и склонности к постмодернизму). Однако именно постнеклассика с её видением реальности как иерархии сложноорганизованных динамических систем (особо сложные из которых - социумы), с параметрами нелинейности, открытости, тенденциями самоупорядочения и саморазвития (проблема «кода» системы) и потому с установками относительно «поля возможностей» - вероятностного детерминизма, актуализирующегося в режиме разбалансировки таких систем; с алгоритмами оптимальных решений по стабилизации и восходящему развитию их представляется существенно комплиментарной не только истории природы, но и тем более истории людей. Иначе: постнеклассика обеспечивает «целостное видение мира и человека в нем в качестве взаимосвязанных процессов становления» и тем самым задает очеловечивающий, возвышающе-диалоговый, изнутри-диалектический метод препарирования реальности. И здесь просматривается явная перекличка с поисками русской философской и исторической мысли, с марксизмом (см. идеи продолжающегося миротворения и антропогенеза, соображения В. О. Ключевского, марксистскую историософию). Кроме того, через нелинейность - вариативность, несводимость в мире Былого усматривается возможность замены обуженного (скажем, «с позиций победителя») «плоскостного» образа Прошлого более адекватным «стереоскопическим» (что кажется особенно актуально сегодня для исторической науки).
И в заключение: нельзя сказать, что в отечественной историографической практике нет отклика на факт становления постнеклассики; синергетические, альтернативистские само-презентации достаточно известны. Однако, повторим, нередко происходит или фактическая подмена постнеклассики неклассикой -постмодернизмом, или использование некоторых синергетических алгоритмов в линей-
ном, шире - недиалектическом контексте. В этой связи задача прояснения существенных параметров постнеклассики предстаёт остро актуальной.
Примечания
1 Репина, Л. П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории. Ремесло историка на исходе XX века. М., 1996. С. 25; Зверева, Г. И. Реальность и исторический нарратив : проблемы саморефлек-сии новой интеллектуальной истории // Там же. С. 11; Репина, Л. П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998. С. 27 и др. О силе постмодернистских веяний свидетельствует, в частности, увлечение ими в первой половине 90-х гг. позднейшего антипостмодерниста А. С. Панарина: Панарин, А. С. Россия в цивилизационном процессе (между атлантизмом и евразийством). М., 1995. С.153-154, 160-164, 208-212.
2 Шепелева, В. Б. : 1) 1917 год в России : опыт анализа историографической ситуации // Вестн. Ом. ун-та. Вып. 1. Омск : ОмГУ, 2000. С. 78-81; 2) Некоторые проблемы современной историографии революционного процесса 1917 года в России // Россия в XX веке. Реформы и революции : в 2 т. Т. 1. М. : Наука, 2002. С. 86-96; Революционнодемократическая альтернатива на переломе от России царской до России сталинской (теоретико-методологический и историографический аспекты) // Диалог со временем : альм. интеллектуал. истории. Вып. 15. М., 2005. С.293-325 и др.
3 Чуринов, Н. М. Совершенство и свобода. 3-е изд., доп. Новосибирск, 2006. С. 135.
4 Никифоров, А. Л. Постпозитивизм // Философия : энцикл. слов. / под ред. А. А. Ивина. М., 2004. С. 671.
5 Пригожин, И. Время, хаос, квант. К решению парадокса времени : пер. с англ. / И. При-гожин, И. Стенгерс ; под ред. В. И. Аршинова. 3-е изд. М., 2001. С. 220.
6 Там же. С. 215, 217, 230 и др.; Дьюкс, П. Октябрь в людских умах : от Фрейда к междисциплинарному взгляду на русскую революцию // 1917 год в судьбах России и мира. Октябрьская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1998. С. 61.
7 Пригожин, И. : 1) Время, хаос, квант. С. 26, 35-36, 62-63; 2) Порядок из хаоса. Новый ди-
алог человека с природой : пер. с англ. / под ред. В. И. Аршинова и др. 2-е изд. М., 2000. С.55, 57, 61-72.
8 Ленин, В. И. Материализм и эмпириокритицизм // Ленин, В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 266-267, 269-270, 272, 273, 276-277, 322 и др.
9 Вплоть до отечественных А. Богданова,
B. Базарова, Н. Валентинова, В. Чернова.
10 Ленин, В. И. Указ. соч. С. 271, 216-217, 221-251, 498.
11 Там же. С. X; Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. 5-е изд. М., 1986. С. 554.
12 Ленин, В. И. Указ. соч. С. 332. «Новая физика свихнулась в идеализм <.> свихнулась на релятивизме <.> главным образом, именно потому, что физики не знали диалектики, - полагал Ленин. - Они боролись с метафизическим <.> материализмом, с его односторонней “механичностью”, - и при этом выплескивали из ванны <.> ребенка» (С. 276-277, 327). Видимо, своя односторонность присутствуют и в работе Ленина, жестко сосредоточенного на пресечении поползновений в идеализм и на доказательстве, что философия Маха и Ко вовсе не есть «философия естествознания XX века» (С. 309, 324-327). Вне поля зрения Ленина оказалась реалистическая традиция русской философской мысли от Н. Ф. Фёдорова до П. А. Флоренского, Н. А. Бердяева и др., притом что историзм - условие для неё всенепременное (Флоренский, П. А. Итоги // Флоренский, А. А. Сочинения : в 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 341-343).
13 Степин, В. С. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2003. С. 619 [выделено мною. - В. Ш.].
14 Там же. С. 216-217, 393-394.
15 Степин, В. С. : 1) Наука // Философия : эн-цикл. слов. С. 547; 2) Теоретическое знание.
C. 622 и др.
16 Степин, В. С. Наука. С. 546-547.
17 Степин, В. С. Теоретическое знание. С. 204-205, 395-396.
18 Там же. С. 558. Заметим, что сосредоточенность автора на «операционализме» привела к невниманию опережающей время роли термодинамики с её вторым началом. Правда, в конце книги это обстоятельство упоминается, однако из контекста своего и последующего «неклассического» времени оно выпало.
19 См.: Пригожин, И. Порядок из хаоса. С. 93. А. И. Липкин фиксирует выступление И. Пригожина «против попыток Н. Винера
и Дж. Фон Неймана решать соответствующие парадоксы путем введения сознания в квантовую механику» и «стрем/ление его/ <.> к разновидности реализма, центр тяжести которого лежит на понятии события» (Липкин, А. И. Позиция конструктивного рационализма // Синергетическая парадигма. Многообразие поисков и подходов. М., 2000. С. 435-436).
20 Князева, Е. Н. Синергетика как новое мировидение : диалог с И. Пригожиным / Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов // Вопр. философии. 1992. № 12. С. 16.
21 См.: Пригожин, И. Время, хаос, квант. С. 42, 212; Степин, В. С. Теоретическое знание. С. 201-203, 205, 544. Как пишет А. И. Липкин, «сами “парадоксы” можно рассматривать как форму выражения несогласия со стороны “реалистов-классиков” во главе с А. Эйнштейном с тяготевшей к конструктивизму позицией Бора и Гейзенберга» (Лип-кин, А. И. Указ. соч. С. 450).
22 Цит. по: Пригожин, И. Порядок из хаоса. С. 57, 94.
23 Любопытно, что русские ученые, начиная от Н. И. Лобачевского вплоть до советских математиков-конструктивистов (см. Н. М. Чу-ринова), и русские религиозные философы очень критично воспринимали этот кантианский подход, четко увязывая его с позитивизмом. Чуринов, Н. М. Указ. соч. С. 22-23, 25, 115-118, 142, 146-148; Федоров, Н. Ф. Сочинения. Т. 85. М., 1982. С. 69, 533-544; Соловьев, В. С. Сочинения : в 2 т. Т. 2. С. 171; Бердяев, Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989. С. 69-122, 342-353; Шепелева, В. Б. Историческая наука и русская религиозно-философская мысль второй половины XIX - первой половины XX века // Диалог со временем : альм. интеллектуал. истории. Вып. 4. М. : Эдиториал УРСС, 2001. С.223-245.
24 Пригожин, И. Время, хаос, квант. С. 34, 57, 79, 84, 94, 96.
25 Пригожин, И. Порядок из хаоса. С. 39 (ср. с оценками познавательной ситуации рубежа XIX-XX вв. А. Реем - сходство удивительное).
26 Ильин, И. Постмодернизм : словарь терминов. М., 2001. С. 348; Маньковская, Н. Б. Постмодернизм // Философия : энцикл. слов. С. 668-669; Силичев, Д. А. Постструктурализм // Там же. С. 671-673.
27 Пригожин, И. Время, хаос, квант. С. 26-
27 и др.
28 Там же. С. 211.
29 Пригожин, И. Порядок из хаоса. С. 190.
30 Пригожин, И. : 1) Время, хаос, квант. С. 35, 193, 195, 202, 203, 214, 222; 2) Порядок из хаоса. С. 11, 24, 47, 190, 229, 258, 259; Степин, В. С. Указ. соч. С. 570, 575.
31 Там же. С. 14, 99, 111, 112, 118, 132.
32 Пригожин, И. Порядок из хаоса. С. 17, 37. А. Эддингтон подчеркивал: «Закон <.> возрастания энтропии - второе начало термодинамики - занимает, как мне кажется, высшее положение среди законов природы (Там же. С. 207).
33 Пригожин, И. : 1) Время, хаос, квант. С. 84, 113, 131; 2) Порядок из хаоса. С. 205-206.
34 Пригожин, И. : 1) Время, хаос, квант. С. 5, 9, 11, 25, 29-31, 47, 84, 113, 133, 214; 2) Порядок из хаоса. С. 24, 209, 226; Степин, В. С. Теоретическое знание. С. 260.
35 См. по этому поводу: Пригожин, И. Время, хаос, квант. С. 84-85.
36 Пригожин, И. Порядок из хаоса. С. 208, 258, 544.
37 См.: Степин, В. С. Теоретическое знание. С.565, 570-571, 575, 623-624.
38 Там же. С. 485-486.
39 Пригожин, И. Время, хаос, квант. С. 135, 221-222.
40 Там же. С. 32-35, 135, 221-222.
41 Степин, В. С. Теоретическое знание. С. 395, 575.
42 Там же. С. 35-36, 220.
43 Пригожин, И. Порядок из хаоса. С. 1718.
44 Там же. С. 20.
45 Цит. по: Ленин, В. И. Материализм и эмпириокритицизм // Ленин, В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 95, 270; см. также: Никифоров, А. Л. Неопозитивизм // Философия : энцикл. слов.
С. 566-567.
46 Никифоров, А. Л. Мах (МаЛ) Эрнст (18381916) // Там же. С. 484.
47 Степин, В. С. Теоретическое знание.
С. 232.
48 Кстати, возникают вопросы: к какому типу -типам научной рациональности следует отнести советскую научно-познавательную ситуацию? Как определить по смыслу советские философские основания науки (в их исторической динамике)? Как выглядели в СССР остальные основания науки за весь период? Что в этом смысле можно сказать относительно исторической науки? Насколько, в частности, адекватны или ошибочны представления
Н. М. Чуринова о сквозном качественно отличном пути развития отечественной рациональности в противоположность «софистско-индивидуалистической» западной.
49 Речь о так называемом «эволюционистском повороте» К. Поппера (Садовский, В. Н. Карл Поппер и Россия. М., 2002. С. 138, 144).
50 Степин, В. С. Теоретическое знание.
С. 233-235, 240, 242; Пригожин, И. Время, хаос, квант. С. 135; Садовский, В. Н. Карл Поппер и Россия. М., 2002. С. 10-16, 19, 47, 144, 150 и др.). См. также: Князева, Е. Н. Синергетическая модель эволюции научного знания // Эволюционная эпистемология : проблемы, перспективы. М., 1996. С. 102128; Меркулов, И. П. : 1) Логика развития научного знания и творчество ученого // Когнитивная эволюция и творчество : сб. ст. М., 1995; 2) Биологическая эволюция и рост научного знания : аналогия или метафора? // Эволюционная эпистемология. С. 173-194. Любопытно, что ещё в начале XX в. русские философы категорически опровергали западные представления о науке в контексте социал-дарвинизма (см.: Булгаков, С. Н. Героизм и подвижничество. М., 1992. С. 205-206; см. еще ранее соображения Н. Ф. Фёдорова об этической сущности конкуренции в мире людей). См., кроме того, соображения сторонников системно-кооперационного подхода по: Шепелева, В. Б. Кооперация и некоторые естественно-научные и сельхозэкономиче-ские соображения отечественных исследователей // Отечественная кооперация : исторический опыт и современность : материалы
Всерос. науч.-практ. конф. (Иваново, 20-21 мая 2004 г.). Иваново : ИвГУ, 2004. С. 269274.
51 Никифоров, А. Л. Постпозитивизм. С. 670671; Меркулов, И. П. Несоизмеримости теории тезис // Философия : энцикл. слов. С. 571.
52 В изложении В. С. Степина (гл. 3) усматривается вполне кумулятивистская трактовка позиций К. Поппера, не говоря уже о Т. Куне и др. Однако доказательнее здесь указанные выше философы и И. Пригожин, определяющий куновский анализ науки как «новую психосоциальную версию позитивистской концепции» (см.: Пригожин, И. Порядок из хаоса. С. 272-274 и др.).
53 Ср.: «Двумя выдающимися западными философами - К. Поппером и П. Фейерабендом <.> было показано, что <.> западный проект науки восходит к софистам <.> что попытки навязать западному научному познанию диалектический метод - ошибочны и бесперспективны» (Чуринов, Н. М. Совершенство и свобода. С. 217). Между тем повторим: для И. Р. Пригожина синергетика - это диалектический материализм.
54 Капица, С. П. Указ. соч. С. 18, 42.
55 См.: Маркс, К. Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс. 2-е изд. Т. 23. С. 10; Сочинения. Т. 3. С. 16 (примечание); Пригожин, И. Время, хаос, квант. С. 59-82; Князева, Е. Указ. соч.
С. 4-5, 7, 10 и др.
