CC BY
73
УДК 572.08; 903'1; 314
https://doi.Org/10.24852/2019.1.27.164.179
К ПАЛЕОДЕМОГРАФИИ ПЬЯНОБОРСКОЙ КУЛЬТУРЫ1 © 2019 г. В.В. Куфтерин, С.Л. Воробьёва
В работе представлены данные к реконструкции паледодемографических особенностей населения пьяноборской культуры. Обсуждаются материалы из трех памятников (Ново-Сасыкульского, Ошкинского и ныргындинских погребений Тарасовского могильников), включающие в общей сложности останки 465 индивидов. Делается вывод, что серии из пьяноборских могильников характеризуются незначительной представленностью детских скелетов, малым количеством индивидов пожилого возраста и численным преобладанием женщин. Первое обстоятельство не позволяет адекватно оценивать уровень и структуру детской смертности. Наибольшее количество умерших среди пьяноборского населения приходится на возрастные интервалы 15-19 и 2029 лет, что можно связать с периодом активной репродукции у женщин и временем наибольшей социальной активности у мужчин. Пьяноборские могильники, по всей видимости, были оставлены родовыми группами, состоявшими из больших семей, характеризовавшихся незначительной вероятностью роста численности. Такие особенности как слабая представительность детской выборки и небольшой процент дожития до финального возрастного интервала обусловливают специфику положения пьяноборских серий на фоне сравнительных материалов по эпохе раннего железа. Пьяноборские группы, оставившие обсуждаемые памятники, в целом характеризуются умеренно неблагоприятной демографической ситуацией, что находит подтверждение в занижении на фоне «эпохальных» тенденций ряда демографических параметров.
Ключевые слова: археология, антропология, палеодемография, ранний железный век, пьяноборская культура.
Первая попытка социо-демогра-фических реконструкций жизни населения, оставившего памятники пьяноборской культуры2, была предпринята В.Ф. Генингом в 1970 г. Приведя в пример исследования антрополога М.С. Акимовой на удмуртском языческом кладбище XVII в. у д. Аксакшур (Удмуртская АССР), где из 101 захоронения более 60 принадлежало детям в возрасте до 7 лет, он предположил, что «в пьяноборскую эпоху детская смертность была, вероятно, близка к приведенным примерам, составляя около 50% всех умерших» (Генинг, 1970, с. 117). Исходя
из того, что исследуемый им могильник Чеганда II функционировал пять столетий, общее число людей в роде, умерших за все это время могло составлять 800 человек. Расчет площади городищ позволил автору сделать вывод о том, что на одном городище площадью от 5 до 15 тыс. кв. м находилось от 6-10 до 20-25 одновременных жилищ. По его реконструкции, одна патриархальная семья, численностью 20-25 человек, была расселена минимум в двух жилищах. Общая численность родовой общины, при этом, могла составлять 40-50 человек (Генинг, 1970).
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ (проект №2 18-39-00113-мол_а «Этнокультурная атрибуция населения Нижнего Прикамья эпохи раннего железа
(по материалам Ново-Сасыкульского могильника)»).
Б.Б. Агеев утверждал, что могильники пьяноборской культуры оставлены крупными объединениями - родами; группы погребений, выделяемых на них можно отнести к большим семьям. Численность большой семьи, которую он рассчитал по формуле В.Ф. Генинга, составляла 20-25 человек (Агеев, 1992, с. 95). Отметим, что в работах В.Ф. Генинга и Б.Б. Агеева антропологические определения обсуждаемого материала отсутствуют.
Следующим этапом в развитии па-леодемографических исследований пьяноборской культуры стала диссертационная работа Г.Н. Журавлевой (Журавлева, 1995, 2002). Автор на основе изучения метрических книг и исповедных росписей Удмуртии конца ХУШ-Х1Х вв. и позднеудмуртских могильников ХУ1-ХУШ вв. предложила демографическую модель первобытного общества, которая была экстраполирована на могильники пьяноборской культуры. Численность каждой общины, по мнению автора, составляла 21-30 человек. Один могильник мог быть местом захоронения членов одной большой семьи, но не рода (Журавлева, 1995, с. 20-21; 2002, с. 153-154).
В последующих работах Г.Н. Журавлевой уже на основе антропологических данных осуществлена половозрастная характеристика Та-расовского могильника (Журавлева, Пешкина, 2007; Журавлева, 2008). Исследователь приводит сведения о продолжительности жизни населения, его распределении по возрастным группам, определяет уровень детской смертности, подчеркивая, что в пья-ноборских могильниках обнаружено малое количество погребений детей. Последний тезис подтверждает точку
зрения В.Ф. Генинга о существовании для этой возрастной группы особого обряда захоронения (Генинг, 1970, с. 115-116; Журавлева, Пешкина, 2007, с. 85).
Таким образом, к настоящему времени демографические реконструкции для пьяноборского населения базировались в основном на материале письменных и вещественных источников. Единственным исключением являлись данные по Тарасовскому могильнику в Среднем Прикамье. В настоящей работе представляются материалы к палеодемографической характеристике пьяноборского населения с опорой на антропологический источник. Отметим, что, несмотря на скептическое отношение ряда авторов к самой возможности осуществления палеодемографического анализа (Bocquet-Appel, Masset, 1982), пале-одемографический подход, с известными ограничениями, предоставляет ценные сведения о степени адапти-рованности населения к средовым условиям, а его правомерность подтверждается прямым сравнением данных о смертности, полученных при изучении материалов погребений, и сведений метрических записей (Pion-tek, 2001).
Материалы и методы
В основу исследования положены материалы трех могильников пьяноборской культуры: Ново-Сасыкуль-ского в Нижнем Прикамье, I—III вв. н. э. (Бакалинский район Республики Башкортостан) (Васюткин, Калинин, 1986), Ошкинского в бассейне р. Вятки, конец I—III вв. н. э. (Уржумский район Кировской области) (Лещин-ская, 2014) и погребения ныргындин-ской стадии (I—II вв. н. э.) Тарасовско-го могильника в Среднем Прикамье (Сарапульский район Удмуртской
Республики) (Голдина, 2004; Голди-на, Бернц, 2016). В общей сложности учтены останки 465 погребенных (131 на Ново-Сасыкульском, 28 - на Ошкинском и 3063 - на Тарасовском могильниках). Половозрастные определения для серии из Ново-Сасыкульского могильника выполнены В.В. Куфтериным (Куфтерин, в печати), для Ошкинского и Тарасовско-го могильников - Г.В. Рыкушиной (Голдина, 2004; Лещинская, 2014). В анализе использованы лишь те материалы, для которых произведено надежное установление половозрастной принадлежности для взрослых и возрастной - для детских скелетов.
Исследовательские процедуры включали расчет основных палеоде-мографических параметров: среднего возраста смерти (A), среднего возраста умерших без учета детей (AA), процента детской смертности (PCD), процента индивидов старше 50 лет (C50+), процентного соотношения полов (PSR), а также вычисление показателей таблиц смертности (дожития). В последнем случае использованы классические принципы и методики расчетов параметров со строгим разбиением по пятилетним возрастным интервалам и последующим выравниванием методом скользящей средней (Алексеева и др., 2003, с. 21; Acsadi, Nemeskeri, 1970; Weiss, 1973). Демографические кривые построены с использованием пакета MS Excel. При выполнении ряда расчетов применялась компьютерная программа Д.В. Богатенкова.
С целью оценки меры приспособленности группы к средовым факторам для серии из Ново-Сасыкульского могильника дополнительно рассчитаны показатели нормы репродуктив-
ности (R0) и индекса биологического состояния (Ibs) (Henneberg, 1976).
При межгрупповом сопоставлении использовано шесть палеодемо-графических характеристик: средний возраст смерти мужского и женского населения (AAm и AAf), процент детской смертности (PCD), процентное соотношение полов (PSR, в данном случае представительность мужской выборки - PSRm), процент мужчин и женщин в финальной возрастной когорте (C50+m и C50+f). В качестве сравнительных данных, помимо пьяноборских серий (Ново-Сасы-кульский, Ошкинский могильники, ныргындинские погребения Тарасов-ского могильника), использованы следующие материалы: ранние и средние сарматы Нижнего Поволжья (могильники Первомайский, Калиновка, Бе-режновка, Аксай, Старица, Авилов-ский II, Перегрузное I) (Балабанова, 2009); средние и поздние сарматы Кобяковского могильника в Нижнем Подонье (Батиева, 2006); данные по Исаковскову 1 и Абатскому 3 могильникам, а также сборным сериям саргатской общности (Матвеева, 1999; Ражев, 2009); суммарная серия тагарской культуры (Гришкин Лог, Туран I—III) (Козинцев, 1971); данные по могильникам Лебеди III (меотский круг памятников) (Романова, 1986) и Николаевка-Казацкое (поздние скифы) (Кондукторова, 1979), а также джетыасарская серия из могильника Косасар 2 (Медникова, Бужилова, 1993). В ряде случаев была произведена корректировка данных при построении таблиц смертности с учетом открытого финального интервала 50+. Межгрупповой анализ проводился с использованием факторного (по методу главных компонент) и канониче-
* Источники данных: Ново-Сасыкульский - данные В.В. Куфтерина (Куфтерин, 2018); Ошкинский - Лещинская, 2014, с. 39-40, табл. IV (расчеты В.В. Куфтерина); Тарасовский - Голдина, 2004 (расчеты В.В. Куфтерина).
Таблица 1
Основные палеодемографические характеристики погребенных на могильниках пьяноборской культуры*
Признак Ново-Сасыкульский Ошкинский Тарасовский (ныргындинская стадия)
Суммарно S ? Суммарно S ? Суммарно S ?
N 131,0 53,0 60,0 28,0 10,0 11,0 306,0 84,0 170,0
A 27,3 - - 26,7 - - 24,3 - -
AA 30,5 32,1 29,1 32,9 36,3 29,8 27,8 28,7 27,3
PCD 13,7 - - 25,0 - - 17,0 - -
C50+ 3,4 3,4 4,3 7,1 20,0 0,0 2,6 3,9 2,8
PSR - 46,9 53,1 - 47,6 52,4 - 33,1 66,9
ского дискриминантного анализов в пакете программ STATISTICA.
Результаты и обсуждение
Основные палеодемографические параметры для серий пьяноборской культуры представлены в табл. 1. Обращает на себя внимание общее сходство демографического профиля рассматриваемых групп, заключающееся в слабой представленности детских скелетов (и, соответственно, низком реконструируемом уровне детской смертности), незначительном проценте людей, доживших до финального возрастного интервала и численном преобладании женских скелетов (особенно явно для серии из Тарасовского могильника). Показатели AA, PCD и C50+ заметно отличаются от «эпохальных» для раннего железного века значений в сторону существенного уменьшения параметров (Богатенков, 2003, с. 83). В то же время величина среднего возраста смерти, за исключением такового в Тарасовском могильнике, заметных отклонений от «эпохальных» тенденций не демонстрирует. Отметим, что демографические параметры ныргындинских погребений Тарасовского могильника близки к таковым для этого памятника в целом, несколько отличаясь в сторо-
ну уменьшения величин показателей (Журавлева, 2008).
Анализ таблиц смертности (табл. 2), а также рассмотрение графического отображения процентного соотношения умерших (рис. 1) и кривой вероятности смерти (рис. 2) для пьяноборских могильников позволяют сделать следующие заключения. Процентное распределение смертных случаев ^х) демонстрирует, что наибольшее количество умерших в Ново-Сасыкульском и Ошкинском могильниках приходится на интервал 25-29 лет. В ныргындинских погребениях Тарасовского могильника ситуация иная - пик смертности наблюдается в когорте 15-19 лет. Для женского населения в качестве основного фактора смертности логичнее всего рассматривать высокую репродуктивную нагрузку. Для мужского в качестве такового могло выступать участие в боевых действиях, что косвенно подтверждается характером распределения черепных травм в серии из Ново-Сасыкульского могильника (Куфтерин, 2018). Смещение количества смертных случаев к более раннему интервалу в Тарасовской серии, с одной стороны, может свидетельствовать о практике более раннего
Рис. 1. Процентное распределение смертных случаев (dx) в сериях из могильников пьяноборской культуры.
Fig. 1. Number of dead (dx) for Pyany Bor culture cemeteries (combined sexes).
вступления в брачный возраст, но с другой, рациональнее объяснять этот факт значительным численным преобладанием женщин в этой группе, что не могло не повлиять на «поведение» общих демографических показателей. Все три выборки характеризуются незначительной представленностью детских погребений и малым числом индивидов, доживших до финального возрастного интервала. Кривые
вероятности смерти ^х) подтверждают приведенные наблюдения -Тарасовская серия характеризуется пиком в интервале 15-19 лет, Ошкин-ская и Ново-Сасыкульская - в 25-29 лет. В дальнейшем вероятность смерти в Тарасовской и Ново-Сасыкуль-ской сериях довольно равномерно повышается с возрастом, а наличие пика в интервале 40-44 года и «спадов» в предшествующем и последующем ин-
Таблица 2
Показатели таблиц смертности погребенных на могильниках пьяноборской культуры*
Возраст Ново-Сасыкульский Ошкинский Тарасовский (ныргындинская стадия)
lx qx Ex lx qx Ex lx qx Ex
0-4 100,0 0,04 27,36 100,0 0,07 26,69 100,0 0,05 24,40
5-9 95,80 0,05 23,45 92,86 0,08 23,56 95,26 0,07 20,50
10-14 90,84 0,05 19,59 85,72 0,12 20,31 88,40 0,07 16,89
15-19 86,26 0,11 15,50 75,01 0,09 17,86 85,52 0,35 12,38
20-24 76,72 0,19 12,12 67,87 0,14 14,47 52,85 0,21 13,48
25-29 61,83 0,41 9,44 58,33 0,35 11,43 41,84 0,24 11,37
30-34 36,26 0,36 9,33 38,08 0,27 11,18 31,71 0,38 9,21
35-39 23,28 0,38 8,14 27,69 0,23 9,44 19,65 0,35 8,32
40-44 14,50 0,42 6,55 21,44 0,54 6,46 12,85 0,42 6,40
45-49 8,39 0,60 4,49 9,83 0,27 6,14 7,46 0,66 4,22
50+ 3,35 1,00 2,50 7,15 1,00 2,50 2,56 1,00 2,50
* Источники данных: Ново-Сасыкульский - данные В.В. Куфтерина; Ошкинский -Лещинская, 2014, с. 39-40, табл. IV (расчеты В.В. Куфтерина); Тарасовский - Голдина, 2004 (расчеты В.В. Куфтерина).
Рис. 2. Возрастная динамика вероятности смерти (qx) в сериях из могильников пьяноборской культуры.
Fig. 2. Probability of dying (qx) for Pyany Bor culture cemeteries (combined sexes).
тервалах в Ошкинской серии, вероятно, является артефактом, обусловленным малочисленностью этой группы. Ожидаемая продолжительность жизни взрослого населения Е во всех трех могильниках значительно ниже «эпохальных» значений (Богатенков, 2003, с. 83). Показатели Е0 и Е для ныргындинских погребений Тара-совского могильника несколько ниже таковых для общей серии из этого памятника (Журавлева, 2008, с. 450).
Важным вопросом представляется определение численности групп, единовременно (ежегодно) составлявших общины, оставившие обсуждаемые могильники. Г.Н. Журавлевой (1995. с. 19) для этих целей был опробован способ, базирующийся на формуле:
Ьх Х пх
Ьр = х х , где
Ьх - среднее число людей, живущих в данном возрастном интервале; пх - общее число захороненных на могильнике; ^ - количество лет функционирования могильника.
На основании этой формулы была произведена следующая реконструкция численности общин по пьянобор-
ским (чегандинским) могильникам: Чеганда II - 21,03 человек, Ныр-гында I - 24,5, Ныргында II - 21,8, Афонино - 30,1 (Журавлева, 1995, с. 20). На основании данных реконструкций автор постулирует тезис о том, что социально-экономической основой пьяноборского общества выступала большая патриархальная семья (см. выше). Для Тарасовского могильника аналогичный показатель составил величину 155 человек (Журавлева, 2008, с. 449). Отметим, что первоначально исследователем было предложено деление на возрастные группы, существенно отличающееся от принятого в классической демографии строгого разбиения по пятилетним интервалам (Журавлева, 1995, с. 11-12, 20). Аналогичные расчеты, проведенные нами для серии из Но-во-Сасыкульского могильника дали величину 21,98 человек.
Подчеркнем, что такие цифры представляются не вполне убедительными, с учетом того, что даже реконструируемая численность групп, например раннебронзового века Ставрополья (ямная культура), фиксировалась в пределах 33-41 человека, чего
Рис. 3. Распределение сравниваемых серий в пространстве I (PC I) и II (PC II) главных компонент, рассчитанных на основе шести палеодемографических характеристик (ротация Varimax normalized). Обозначения могильников и групп: 1 - Ново-Сасыкуль-ский; 2 - Ошкинский; 3 - Тарасовский (ныргындинская стадия); 4 - Первомайский (раннесарматская группа); 5 - Первомайский (среднесарматская группа); 6 - Кали-новка (раннесарматская группа); 7 - Калиновка (среднесарматская группа); 8 - Бе-режновка (раннесарматская группа); 9 - Бережновка (среднесарматская группа);
10 - Аксай (раннесарматская группа); 11 - Аксай (среднесарматская группа); 12 - Старица (раннесарматская группа); 13 - Старица (среднесарматская группа); 14 - Авиловский II (раннесарматская группа); 15 - Перегрузное I (раннесарматская группа); 16 - Перегрузное I (среднесарматская группа); 17 - Кобяковский (средне- и позднесарматская группы); 18 - Исаковка 1; 19 - Абатский 3; 20 - раннесаргатские могильники (суммарно); 21 - средне- и позднесаргатские могильники (суммарно); 22 - саргатская культура (суммарно); 23 - тагарская культура (Гришкин Лог, Туран I-III); 24 - Лебеди III; 25 - Николаевка-Казацкое; 26 - Косасар 2. Источники данных: 1 - данные авторов; 2 - Лещинская, 2014 (расчеты В.В. Куфтерина); 3 - Голдина, 2004 (расчеты В.В. Куфтерина); 4-16 - Балабанова, 2009; 17 - Батиева, 2006; 18-21 - Матвеева, 1999; 22 - Ражев, 2009; 23 - Козинцев, 1971; 24 - Романова, 1986; 25 - Кондук-
торова, 1979; 26 - Медникова, Бужилова, 1993. Fig. 3. Distribution of compared samples in the space of principal components I and II, based on the six paleodemographic parameters (Varimax normalized rotation). Notation: 1 - Novo-Sasykul; 2 - Oshki; 3 - Tarasovo (Nyrgynda stage); 4 - Pervomaisky (Early Sarmatians); 5 - Pervomaisky (Middle Sarmatians); 6 - Kalinovka (Early Sarmatians); 7 - Kalinovka (Middle Sarmatians); 8 - Berezhnovka (Early Sarmatians); 9 - Berezhnovka (Middle Sarmatians); 10 - Aksay (Early Sarmatians); 11 - Aksay (Middle Sarmatians); 12 - Staritsa (Early Sarmatians); 13 - Staritsa (Middle Sarmatians); 14 - Avilovsky II (Early Sarmatians); 15 - Peregruznoe I (Early Sarmatians); 16 - Peregruznoe I (Middle Sarmatians); 17 - Kobyakovo (Middle and Late Sarmatians); 18 - Isakovka 1; 19 - Abatsky 3; 20 - Early Sargatka cemeteries; 21 - Middle and Late Sargat cemeteries; 22 - Sargat culture (in total); 23 - Tagar culture (Grishkin Log, Turan I-III); 24 - Lebedi III; 25 - Nikolayevka-Kazatskoye; 26 - Kosasar 2. Sources: 1 - unpublished author's data; 2 - Leshchinskaya, 2014 (calculations by V.V. Kufterin); 3 - Goldina, 2004 (calculations by V.V. Kufterin); 4-16 - Balabanova, 2009; 17 - Batieva, 2006; 18-21 - Matveeva, 1999; 22 - Razhev, 2009; 23 - Kozintsev, 1971; 24 - Romanova, 1986; 25 - Konduktorova, 1979; 26 - Mednikova,
Buzhilova, 1993.
Рис. 4. Распределение сравниваемых серий по культурным группам в пространстве I (CV I) и II (CV II) канонических векторов: 1 - пьяноборская культура; 2 - сарматская культура; 3 - саргатская культура; 4 - татарская и джетыасарская культуры; 5 - скифские и меотские могильники. Обозначения групп те же, что на рис. 3.
Fig. 4. Distribution of cultural groups in the space of canonical vectors I and II: 1 - Pyany Bor culture; 2 - Sarmatian culture; 3 - Sargat culture; 4 - Tagar and Jetyasar cultures; 5 - Scythian and Meotian cemeteries. The numbers of samples are the same as in Fig. 3.
было явно недостаточно для замкнутого воспроизводства населения (Романова, 1989, с. 74, 76).
В связи с изложенным, для определения средней ежегодной численности группы более обоснованным представляется способ Д. Ачади и Я. Немешкери, основанный на взаимозависимости данного параметра с общим числом погребений на могильнике, временем его функционирования и величиной ожидаемой продолжительности жизни новорожденных. Формула расчета следующая:
P = k +
t
где
D - общее число погребений; Е0 -ожидаемая продолжительность жизни новорожденных; t - время функционирования могильника; к - поправочный коэффициент, принимаемый за величину 10% от t (Acsadi, Nemeskeri. 1970, р. 65-66). Расчеты по способу
Ачади-Немешкери дали следующие ежегодные численности групп, оставивших обсуждаемые могильники: Ново-Сасыкульский - 68,1 (при величине Е0 равной 27,36) и 57,1 (при Е0 равной 19,46 - с поправкой на 30%-й уровень младенческой смертности); Ошкинский - 32,5; Тарасовский (ныр-гындинская стадия) - 57,3. Подобные величины представляются более обоснованными с учетом данных, полученных В.Ф. Генингом с опорой на археологические источники (Генинг, 1970).
Рассмотрение табл. 3 позволяет заключить, что пьяноборские группы (по меньшей мере, Ново-Сасы-кульская), обладали незначительным ростовым потенциалом и могли увеличивать свою численность при условии полного семейного размера (ис) не менее 9-10 человек. Отметим, что в данном случае, ввиду слабой представленности детских и младенческих
Таблица 3
Значения показателей R0 и I, для некоторых групп эпохи раннего железа
Серия, датировка R0 при величине U. d0-14 R t pot Ibs
7 8 10
Ново-Сасыкульский, 1-Ш вв. н.э.* 0,81 0,92 1,16 0,34* 0,68 0,45
Интерциза, Бригецио (Паннония), 1-1^ вв. н.э.** 1,50 1,72 2,15 0,36 0,68 0,43
Валахи, IV в. н.э.** 1,40 1,60 2,00 0,29 0,56 0,40
Кестхей, Добого, позднеримское время** 2,10 2,40 3,00 0,28 0,83 0,60
* Вычислено с учетом 30%-го уровня младенческой смертности (PBD). ** Данные взяты из работы М. НепиеЪе^ (1976, р. 45).
погребений в материалах этого могильника, при расчетах использована поправка на 30%-й уровень младенческой смертности (с учетом изменчивости общемировых межгрупповых показателей) (Романова, 1989, с. 70; Weiss, 1973). Величина индекса биологического состояния (I ), впрочем, как и другие показатели, за исключением R0, близки к таковым групп первых веков нашей эры с территории Венгрии и Румынии и свидетельствуют об умеренно неблагоприятной демографической ситуации.
Коэффициенты корреляции основных палеодемографических характеристик для сравниваемых серий эпохи раннего железа (табл. 4) демонстрируют ожидаемую связь количества пожилых мужчин и женщин со средним возрастом смерти (за исключением связи между средним возрастом смерти женщин и процентом мужчин в финальной возрастной когорте). Положительная достоверная корреляция фиксируется между количеством пожилых мужчин и женщин. Процент детской смертности положительно связан со средним возрастом смерти мужчин и женщин: при увеличении количества детских погребений в могильнике, увеличивается средний возраст смерти взрослого населения. Последний факт косвенно может свидетельствовать об удлинении репро-
дуктивного периода. Процентное соотношение полов не зависит от всех остальных признаков. Следует отметить, что сходное распределение коэффициентов корреляции было получено А.В. Громовым с соавторами при анализе демографической структуры меотских могильников (Громов и др., 2015, с. 162).
В результате анализа главных компонент (ГК) выделены две ГК с собственным числом больше единицы, которые подверглись ротации методом нормализованного варимакса (табл. 5). Первая ГК, описывающая половину изменчивости, характеризуется высокими положительными нагрузками на признаки AAm, AAf и C50+f (нагрузки на признаки PCD и C50+m также значительны). Вторая ГК (около 19% изменчивости) определяется высокой отрицательной нагрузкой на показатель PSRm. В графическом пространстве ГК (рис. 3), серии из Ново-Сасыкульского и Та-расовского могильников занимают крайнее положение на отрицательном полюсе по ГК I, характеризуясь низкими величинами средней продолжительности жизни взрослого населения, малым количеством пожилых людей и слабой представленностью детских погребений. Серия из Ошкинского могильника по ГК I сближается с рядом сарматских и
Таблица 4
Коэффициенты корреляции основных палеодемографических характеристик для сравниваемых серий эпохи раннего железа*
Признак AAm Aaf PCD PSRm C50+m
Aam - - - - -
Aaf 0,70 - - - -
PCD 0,47 0,48 - - -
PSRm -0,14 -0,13 0,13 - -
C50+m 0,50 0,34 0,17 0,17 -
C50+f 0,59 0,78 0,29 -0,04 0,60
* Курсивом выделены статистически значимые величины коэффициентов корреляции при р < 0,05.
саргатских групп, отличаясь от двух других пьяноборских выборок некоторым повышением величин признаков с наибольшими нагрузками. По ГК II полярные положения занимают серия ранних сармат из Бережнов-ки и меотская серия из могильника Лебеди III - первая характеризуется очень малым, а вторая - большим количеством погребенных мужчин.
Канонический дискриминантный анализ, проведенный с учетом культурной атрибуции сравниваемых серий («пьяноборцы», сарматы, «сар-гатцы», «другие группы» - тагарская и джетыасарская культуры, скифы и меоты) показал, что первый канонический вектор (КВ) наиболее скорре-лирован со средним возрастом смерти женщин, количеством мужчин в
погребениях и, с обратным знаком, с количеством пожилых людей и процентом детской смертности (49,8% изменчивости) (табл. 6). Второй КВ (31,9% изменчивости) отрицательно связан с показателем С50+£ Третий КВ, впрочем, описывающий лишь около 15% изменчивости, положительно связан со средним возрастом смерти женщин и отрицательно - с возрастом смерти мужчин, а также их представленностью в погребениях. Сопоставление серий по культурным группам, очевидно, выявляет несколько другие закономерности варьирования признаков, чем при анализе отдельных памятников без учета культурной принадлежности. В графическом пространстве КВ I и II (рис. 4) к пьяноборским группам
Таблица 5
Элементы главных компонент для сравниваемых серий эпохи раннего железа по шести основным палеодемографическим характеристикам (ротация Varimax normalized)*
Признак ГК I ГК п
Aam 0,855 0,134
Aaf 0,879 0,185
PCD 0,580 0,169
PSRm -0,042 -0,957
C50+m 0,656 -0,364
C50+f 0,864 0,015
Собственные числа 3,02 1,13
Доля в общей дисперсии (%) 50,35 18,85
* Курсивом выделены величины наибольших нагрузок.
Таблица 6
Элементы первых трех канонических векторов для сравниваемых серий эпохи раннего железа по шести основным палеодемографическим характеристикам
Признак КВ I КВ II КВ ш
Aam 0,564 -0,344 -0,911
Aaf 1,406 0,087 1,047
PCD -0,693 -0,295 -0,286
PSRm 0,918 -0,217 -0,677
C50+m -0,752 -0,271 0,291
C50+f -0,849 -0,609 -0,139
Доля в общей дисперсии (%) 49,82 31,89 15,17
примкнула серия средних сарматов из могильника Перегрузное I, выделяющаяся малой представленностью детских скелетов и низким процентом индивидов в финальных возрастных когортах. Специфика пьяноборских групп, тяготеющих к левой верхней части графика, на фоне сравниваемых серий, заключается в незначительном количестве останков индивидов пожилого возраста и детей. Серия из Ошкинского могильника и здесь занимает своеобразное положение, что, не в последнюю очередь, может быть связано с ее малочисленностью.
Заключение
Полученные результаты позволяют предложить следующие реконструкции палеодемографической ситуации для памятников пьяноборской культуры:
1. Материалы из пьяноборских могильников характеризуются незначительной представленностью детских скелетов, что, очевидно, не позволяет проводить прямую оценку уровня и структуры детской смертности (для части этой возрастной группы, по-видимому, действительно существовал особый обряд захоронения).
2. Взрослые выборки пьянобор-ской культуры выделяются незначительным количеством индивидов в финальных возрастных интервалах, низкими значениями ожидаемой про-
должительности жизни и численным преобладанием женского населения в скелетных сериях из могильников.
3. Пики смертности среди пьяно-борского населения приходятся на возрастные интервалы 15-19 и 20-29 лет, что можно связать с периодом активной репродукции (и соответствующими нагрузками) у женщин и временем наибольшей социальной активности (участие в боевых столкновениях?) у мужчин.
4. Пьяноборские могильники, по-видимому, были оставлены большими родовыми группами, состоявшими из больших семей, обладавших незначительной вероятностью роста численности. Данный тезис в значительной степени корреспондирует с выводами В.Ф. Генинга и Б.Б. Агеева, полученными с опорой на анализ археологических источников.
5. В плане межгруппового сопоставления специфика пьяноборских групп заключается в отмеченных выше тенденциях - слабой представленности детей и индивидов пожилого возраста, что обусловливает их довольно обособленное положение на фоне других серий эпохи раннего железа.
Результаты демографического анализа дают возможность заключить, что пьяноборские группы характеризуются умеренно неблагоприят-
ной демографической ситуацией и, «эпохальных» значений целого ряда по-видимому, находились под воз- демографических параметров. Дан-действием определенного генера- ный вывод, безусловно, нуждается в
лизованного стресса. Последнее подкреплении палеопатологическими
проявляется в занижении на фоне данными.
Примечания:
2 Под «пьяноборской культурой» в данной работе понимается «совокупность памятников рубежа нашей эры, локализующихся на территории Удмуртского Прикамья, нижнего течения р. Белой и бассейна р. Ик» (Бугров, 2000, с. 116). Хронологические рамки пьяноборской культуры определены II в. до н.э. - III в. н.э. (Зубов, 2009, с. 255).
3 В отличие от исследований Г.Н. Журавлевой (Журавлева, Пешкина, 2007; Журавлева, 2008), в данной работе рассматривается группа только ранних погребений Тара-совского могильника, датируемых I-II вв. н. э. (ныргындинская стадия по Р. Д. Голди-ной) (Голдина, Бернц, 2016).
ЛИТЕРАТУРА
1. Агеев Б.Б. Пьяноборская культура. Уфа: БНЦ УрО РАН, 1992. 140 с.
2. Алексеева Т.И., Богатенков Д.В., Лебединская Г.В. Влахи. Антропо-экологи-ческое исследование (по материалам средневекового некрополя Мистихали). М.: Научный мир, 2003. 132 с.
3. Балабанова М.А. Хронологические особенности половозрастной структуры сарматских групп Нижнего Поволжья // Вестник Волгоградского ГУ Сер. 4. История. 2009. № 1 (15). С. 5-12.
4. Батиева Е. Ф. Искусственно деформированные черепа в погребениях нижнедонских могильников (первые века нашей эры) // Искусственная деформация головы человека в прошлом Евразии / OPUS: Междисциплинарные исследования в археологии. Вып. 5 / Отв. ред. М.Б. Медникова. М.: ИА РАН, 2006. С. 53-72.
5. Богатенков Д. В. Палеодемография некрополя Мистихали // Glasnik Anthropoloskog Drustva Jugoslavije. 2002. Sv. 37. S. 71-95.
6. Бугров Д.Г. Памятники пьяноборской культуры Икско-Бельского междуречья: итоги и перспективы изучения // Российская археология: достижения ХХ и перспективы XXI вв. / Гл. ред. Р. Д. Голдина. Ижевск: Удмуртский государственный университет, 2000. С. 116-119.
7. Васюткин С.М., Калинин В.К. Ново-Сасыкульский могильник // Археологические работы в низовьях Белой / Отв. ред. А.Х. Пшеничнюк. Уфа: БФАН СССР, 1986. С. 95-122.
8. Генинг В. Ф. История населения Удмуртского Прикамья в пьяноборскую эпоху. Чегандинская культура (III в. до н.э. - II в. н.э.) Ч. I. // ВАУ Вып. 10 / Отв. ред. В.А. Семенов. Ижевск, 1970. 257 с.
9. Голдина Р.Д. Тарасовский могильник I-V вв. на Средней Каме. Т. 1. Ижевск: Удмуртия, 2004. 318 с.
10. Голдина Р.Д., Бернц В.А. Хронология погребений I-II вв. Тарасовского могильника // Поволжская археология. 2016. № 1 (15). С. 41-89.
11. Громов А.В., Казарницкий А.А., Лунёв М.Ю. Меотские могильники: палеодемография и краниология // Записки ИИМК РАН. Вып. 12 / Гл. ред. Е.Н. Носов. СПб.: Дмитрий Буланин, 2015. С. 156-175.
12. Журавлева Г.Н. Народонаселение Среднего Прикамья в пьяноборскую эпоху (опыт палеодемографических реконструкций). Автореф. дисс... канд. ист. наук. Ижевск, 1995. 22 с.
13. Журавлева Г. Н. Народонаселение Среднего Прикамья в пьяноборскую эпоху (опыт палеодемографических реконструкций) // Социально-исторические и методо-
логические проблемы древней истории Прикамья / Отв. ред. В.И. Бацекало. Ижевск: Удмуртский гос. ун-т, 2002. С. 131-156.
14. Журавлева Г.Н. Тарасовский могильник как источник для изучения демографических процессов и структуры населения Среднего Прикамья в пьяноборскую эпоху // Археологическая экспедиция: новейшие достижения в изучении историко-культурного наследия Евразии / Отв. ред. И.Г. Шапран. Ижевск: Ижевская республиканская типография, 2008. С. 446-452.
15. Журавлева Г.Н., Пешкина В.А. Половозрастные характеристики населения Среднего Прикамья по материалам Тарасовского могильника I-V вв. н.э. // Пермские финны: археологические культуры и этносы / Отв. ред. Э.А. Савельева. Сыктывкар: Коми НЦ УрО РАН, 2007. С. 82-87.
16. Зубов С.Э. Пьяноборская культура (II в. до н.э. - пер. пол. III в. н.э.) // История башкирского народа в 7-и томах / Гл. ред. М.М. Кульшарипов. Т. 1. М.: Наука, 2009. С. 255-267.
17. Козинцев А.Г. Демография татарских могильников // СЭ. 1971. № 6. С. 148152.
18. Кондукторова Т.С. Физический тип людей Нижнего Приднепровья на рубеже нашей эры (по материалам могильника Николаевка-Казацкое). М.: Наука, 1979. 127 с.
19. Куфтерин В.В. К палеодемографии Ново-Сасыкульского могильника // Этнос. Общество. Цивилизация: Пятые Кузеевские чтения. Материалы Всероссийской научно-практической конференции (Уфа, 27-28 сентября 2018 г.) / Гл. ред. Р.М. Мухаметзя-нова-Дуггал. Уфа: Диалог, 2018. C. 373-380.
20. Лещинская Н.А. Вятский край в пьяноборскую эпоху (по материалам погребальных памятников I-V вв. н. э.) / Материалы и исследования Камско-Вятской археологической экспедиции. Т 27. Ижевск: Удмурский гос. ун-т; 2014. 472 с.
21. Матвеева Н.П. Материалы к палеодемографической характеристике саргат-ской общности // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 1999. № 2. С. 87-97.
22. Медникова М.Б., Бужилова А.П. Палеодемографический анализ по материалам могильника Косасар 2 // Низовья Сырдарьи в древности. Вып. III. Джетыасар-ская культура. Ч. 2. Могильники Томпакасар и Косасар / Отв. ред. С.А. Трудновская. М.: ИЭА РАН, 1993. С. 267-276.
23. Ражев Д.И. Биоантропология населения саргатской общности. Екатеринбург: УрО РАН, 2009. 492 с.
24. Романова Г.П. Демографический анализ палеоантропологических материалов могильника Лебеди III // Археологические открытия на новостройках. Вып. 1: Древности Северного Кавказа / Отв. ред. И.С. Каменецкий. М.: Наука, 1986. С. 195-203.
25. Романова Г.П. Опыт палеодемографического анализа условий жизни населения степных районов Ставрополья в эпоху ранней бронзы // ВА. 1989. Вып. 82. С. 67-77.
26. Acsadi Gy., Nemeskeri J. History of human life span and mortality. Budapest: Akademiai Kiado, 1970. 346 p.
27. Bocquet-Appel J.-P., Masset C. Farewell to paleodemography // Journal of Human Evolution. 1982. No. 11. P. 321-333.
28. Henneberg M. Reproductive possibilities and estimations of the biological dynamics of earlier human populations // Journal of Human Evolution. 1976. No. 5. P. 41-48.
29. Piontek J. Paleodemography and taphonomy // Archaeologia Polona. 2001. Vol. 39. P. 55-74.
30. Weiss K.M. Demographic models for anthropology // American Antiquity. 1973. Vol. 38. P. 1-186.
Информация об авторах:
Куфтерин Владимир Владимирович, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник, Институт этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН (г. Москва, Россия); научный сотрудник временного творческого коллектива, Башкир-
ский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы (г. Уфа, Россия); [email protected]
Воробьёва Светлана Леонидовна, кандидат исторических наук, научный сотрудник, Национальный музей Республики Башкортостан (г. Уфа, Россия); научный сотрудник временного творческого коллектива, Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы (г. Уфа, Россия); [email protected]
ON THE PALEODEMOGRAPHY OF PYANY BOR CULTURE V.V. Kufterin, S.L. Vorobyeva
The paper outlines data for the reconstruction of paleodemographic structure of the Pyany Bor culture. Totally three samples (Novo-Sasykul, Oshki cemeteries and Nyrgynda stage burials of Tarasovo burial ground), including skeletal remains of465 individuals, are discussed. The conclusion is that the Pyany Bor samples are characterized by a low number of subadult skeletons and elderly individuals, as well as the numerical predominance of females. The first circumstance does not allow to adequately assess the level and structure of child mortality. The highest mortality rate among the Pyany Bor population is at the age of 15-19 and 20-29 years, which may be related to the period of active reproduction in females and the period of high social activity in males. Pyany Bor cemeteries, apparently, were left by generic groups, consisting of large families, characterized by a low reproductive potential. Such parameters as the weak representativeness of subadults and a low percentage of elderly individuals determine the specifics of the Pyany Bor samples against the background of comparative materials on the Early Iron Age. The Pyany Bor groups are generally characterized by a moderately unfavorable demographic situation, which is confirmed by an underestimation, against a background of "epochal" tendencies, of some demographic parameters.
Keywords: archaeology, physical anthropology, paleodemography, Early Iron Age, Pyany Bor culture.
REFERENCES
1. Ageev, B. B. 1992. P'ianoborskaia kul'tura (The Pyany Bor Culture). Ufa: Bashkir Research Center, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences (in Russian).
2. Alekseeva, T. I., Bogatenkov, D. V., Lebedinskaia, G. V. 2003. Vlakhi. Antropo-ekologicheskoe issledovanie (po materialam srednevekovogo nekropolia Mistikhali) (The Vlakhs. Anthropological -Ecological Research (on Materials from the Medieval Necropolis of Mistikhaly). Moscow: "Nauchnyi mir" Publ. (in Russian).
3. Balabanova, M. A. 2009. In Vestnik Volgogradskogo Gosudarstvennogo Universiteta. Istoriia (Science Journal of VolSU. History. Area Studies. International Relations) 1 (15), 5-12 (in Russian).
4. Batieva, E. F. 2006. In Mednikova, M. B. (ed.). Artificial deformation of human head in Eurasian past. OPUS: Mezhdistsiplinarnye issledovaniia v arkheologii (OPUS: Interdisciplinary Investigation in Archaeology) 5. Moscow: Institute of Archaeology RAS (5), 53-72 (in Russian).
5. Bogatenkov, D. V. 2003. In Glasnik Anthropoloskog Drustva Jugoslavije (37), 71-95 (in Russian).
6. Bugrov, D. G. 2000. In Goldina, R. D. (ed.). Rossiiskaia arkheologiia: dostizheniia XX i perspektivy XXI vv. (Russian Archaeology: Achievements of the the 20h and Prospects of the 21st Centuries). Izhevsk: Udmurt State University, 2000. S. 116-119 (in Russian).
7. Vasiutkin, S. M., Kalinin, V. K. 1986. In Pshenichniuk, A. Kh. (ed.). Arkheologicheskie raboty v nizov'iakh Beloi (Archaeological Investigations on the Lower Belaya). Ufa: Bashkirian Branch of the USSR Academy of Sciences, 95-122 (in Russian).
The present project was funded by the Russian Foundation for Basic Research (Project No. 18-39-00113 "Ethnocultural attribution of the population of the Lower Kama region during the Early Iron Age (on materials of the Novo-Sasykul burial ground)").
8. Gening, V. F. 1970. Istoriia naseleniia Udmurtskogo Prikam'ia v p'ianoborskuiu epokhu. Ch. I. Chegandinskaia kul'tura (III v. do n.e. - II v. n.e.) (History of Udmurt Kama Population in the Pyany Bor epoch. Part I. The Cheganda culture (3rd Century BC - 2nd Century AD)). In Semenov, V. A. (ed.). Voprosy arkheologii Urala (Issues of the Ural Archaeology) 10. Izhevsk (in Russian).
9. Goldina, R. D. 2004. Tarasovskii mogil'nik I-V vv. na Srednei Kame (Tarasovo Burial Ground of the 1st - 5th centuries on the Middle Kama). Vol. 1. Izhevsk: "Udmurtiia" Publ. (in Russian).
10. Goldina, R. D., Bernts, V A., 2016. In Povolzhskaya arkheologiya (Volga River Region Archaeology) 15 (1), 41-89 (in Russian).
11. Gromov, A. V., Kazarnitsky, A. A., Lunev, M. Yu. 2015. In Nosov, E. N. (ed.). Zapiski Instituta istorii material'noi kul'tury (Transactions of the Institute for the History of Material Culture) (12). Saint Petersburg: «Dmitry Bulanin» Publ., 156-175 (in Russian).
12. Zhuravleva, G. N. 1995. Narodonaselenie Srednego Prikam'ia v p'ianoborskuiu epokhu (opyt paleodemograficheskikh rekonstruktsii) (Population of the Middle Kama Region in the Pyany Bor Period (Attempted Paleodemographic Reconstructions)). PhD Thesis. Izhevsk (in Russian).
13. Zhuravleva, G. N. 2002. In Batsekalo, V. I. (ed.). Sotsial'no-istoricheskie i metodologicheskie problemy drevnei istorii Prikam'ia (Socio-Historical and Methodological Issues of the Ancient History of the Kama Region). Izhevsk: Udmurt State University, 131-156 (in Russian).
14. Zhuravleva, G. N. 2008. In Shapran, I. G. (ed.). Arkheologicheskaia ekspeditsiia: noveishie dostizheniia v izuchenii istoriko-kul'turnogo naslediia Evrazii (Archaeological Expedition: Latest Achievements in the Study of the Historical and Cultural Heritage of Eurasia). Izhevsk: Izhevsk Republican Printing House, 446-452 (in Russian).
15. Zhuravleva, G. N., Peshkina, V. A. 2007. In Savelieva, E. A. (ed.). Permskie finny: arkheologicheskie kul'tury i etnosy (The Permian Finns: archaeological cultures and nations). Syktyvkar: Komi Research Center, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, 82-87 (in Russian).
16. Zubov, S. E. 2009. Kul'sharipov, M. M. (ed.-in-chief). Istoriia bashkirskogo naroda: v 7 tomakh (History of the Bashkir People in 7 Volumes) 1. Moscow: "Nauka" Publ., 255-267 (in Russian).
17. Kozintsev, A. G. 1971. In Sovetskaya etnografiya (Soviet Ethnography) (6), 148-152 (in Russian).
18. Konduktorova, T. S. 1979. Fizicheskii tip liudei Nizhnego Pridneprov'ia na rubezhe nashei ery (po materialam mogil'nika Nikolaevka-Kazatskoe) (Physical Anthropology of the Population of the Lower Dnieper Region at the Turn of Our Historical Period (Materials from Nikolayevka-Kazatskoye Burial Ground)). Moscow: "Nauka" Publ. (in Russian).
19. Kufterin, V. V. 2018. In Mukhametzyanova-Duggal, R. M. (ed.). Etnos. Obshchestvo. Tsivilizatsiia: Piatye Kuzeevskie chteniia. Materialy Vserossiiskoi nauchno-prakticheskoi konferentsii (Ufa, 27-28 sentiabria 2018 g.) (All-Russian Scientific and Practical conference "Ethnos. Society. Civilization: 5th Kuzeev's reading", Ufa, September 27-28, 2018). Ufa: Dialog" Publ., 373-380 (in Russian).
20. Leshchinskaia, N. A. 2014. Viatskii krai v p'ianoborskuiu epokhu (po materialam pogrebal'nykh pamiatnikov I-V vv., n. e.) (Vyatka Area in the Pyany Bor Age: by Materials from Burial Sites of the 1st - 5th Centuries AD). Series: Materialy i issledovaniia Kamsko-Viatskoi arkheologicheskoi ekspeditsii (Proceedings and Research of the Kama-Vyatka Archaeological Expedition) 27. Izhevsk: Udmurt State University (in Russian).
21. Matveeva, N. P. 1999. In Vestnik arkheologii, antropologii i etnografii (Bulletin of Archaeology, Anthropology and Ethnography) (2), 87-97 (in Russian).
22. Mednikova, M. B., Buzhilova, A. P. 1993. In Trudnovskaya, S. A. (ed.). Nizov'ia Syrdar'i v drevnosti. Vyp. III. Dzhetyasarskaia kul'tura. Ch. 2. Mogil'niki Tompakasar i Kosasar (Lower Reaches of the Syr Darya in Antiquity. Iss. 3. Jetyasar culture. Pt. 2. Tompakasar and Kosasar burial grounds). Moscow: Institute of Ethnology and Anthropology of the Russian Academy of Sciences, 267-276 (in Russian).
23. Razhev, D. I. 2009. Bioantropologiia naseleniia sargatskoi obshchnosti (Bio-Anthropogy of the Sargatka community population). Ekaterinburg: Ural Branch of the Russian Academy of Sciences (in Russian).
24. Romanova, G. P. 1986. In Kamenetskii, I. S. (ed.). Arkheologicheskie otkrytiia na novostroikakh. Vyp. 1: Drevnosti Severnogo Kavkaza (Archaeological Discoveries at New Building Sites. Iss. 1. Antiquities of the North Caucasus). Moscow: "Nauka" Publ., 195-203 (in Russian).
25. Romanova, G. P. 1989. In Voprosy antropologii (Issues of Anthropology) (82), 67-77 (in Russian).
26. Acsadi, Gy., Nemeskeri, J. 1970. History of human life span and mortality. Budapest: Akademiai Kiado.
27. Bocquet-Appel, J.-P., Masset, C. 1982. Farewell to paleodemography. Journal of Human Evolution 11, 321-333.
28. Henneberg, M. 1976. Reproductive possibilities and estimations of the biological dynamics of earlier human populations. Journal of Human Evolution 5, 41-48.
29. Piontek, J. 2001. Paleodemography and taphonomy. Archaeologia Polona 39, 55-74.
30. Weiss, K.M. 1973. Demographic models for anthropology. American Antiquity 38, 1-186.
About the Authors:
Kufterin Vladimir V. Candidate of Biological Sciences. Miklukho-Maklay Institute of Ethnology and Anthropology, Russian Academy of Sciences. Leninski pr., 32a, Moscow, 119991, Russian Federation; the M. Akmullah Bashkir State Pedagogical University. October revolution str. 3a, Ufa, 450008, Russian Federation; [email protected]
Vorobyeva Svetlana L. Candidate of Historical Sciences. Bashkortostan National Museum, Sovetskaya str. 14, Ufa, 45008, Russian Federation; the M. Akmullah Bashkir State Pedagogical University. October revolution str. 3a, Ufa, 450008, Russian Federation; [email protected]
Статья поступила в номер 11.01.2019 г
