К определению понятия «Массовая литература» Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Сер. 9. 2008. Вып. 1

ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

В. Г. Тимофеев

К ОПРЕДЕЛЕНИЮ ПОНЯТИЯ «МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА»

Теория литературы по сравнению с точными науками, как и всякая другая гуманитарная дисциплина, неточна, что называется, «по определению»; и подозревая это, пытается решать проблему определений собственных базовых понятий. Причем происходит это всякий раз как заново - достаточно посмотреть вышедшие за последние несколько лет пособия и справочники по дисциплине «Теории литературы» и «Введение в теорию литературы»1, К таким базовым, но плохо поддающимся определению, относятся понятия: литература, границы, критерии принадлежности. Авторы и коллективы авторов по-раз-ному ставят перед собой задачу определения этих трудно определяемых понятий. Одни признаются в том, что задача нелегка, и знакомят с предпринятыми другими теоретиками попытками ее решить, другие пытаются, как им представляется, дать «приемлемое» определение.

Точные науки, прямо скажем, гораздо реже пытаются пересматривать свои аксиоматические основания. И дело здссь не только в том, что мы по-разному обходимся с базовыми категориями. Для геометрии понятия «точка», «прямая» или «плоскость» (с точки зрения оперативных потребностей) принадлежат области оснований, которыми пользуются, не пересматривая их столетиями. В то время как литературоведы оказываются в принципиально ином положении. Понятие «литература» (и, соответственно, се границы) у нас относится к области оснований, и не только с точки зрения оперативных потребностей, невзирая на ее подвижность, неизбывную зависимость, врожденную склонность к мимикрии и прочее, и прочее... Подобные (по поведению) явления в математике относят к разряду «частично наблюдаемых систем» и на этом основании считают не пригодными в качестве базовых3,

Эффективное описание подобного типа систем в точных науках предполагает выделение в этих системах таких участков, наблюдение за которыми позволяет минимизировать число факторов непонятного происхождения или непредсказуемого поведения. В нашей ситуации это означает, что прежде чем мы начнем перечислять факторы, необходимо уяснить области, в которых эти факторы или целые группы таких факторов действуют. Так, если известно, что границы «литературы» и «массовой литературы», как хотя бы частично ей принадлежащей, исторически подвижны3, то, вероятно, необходимы наблюдения за этими изменениями. Надо собрать данные о том, что меняется и когда меняется, а потом пытаться делать выводы о причинах этих изменений. Вопрос «когда меняется?» предполагает, что выяснение и описание последовательности изменений должно предшествовать попыткам определения причин изменений как таковых,

Так, вполне традиционный, если не сказать классический, подход к различению «литературы» и «массовой литературы» исходит из того, что «массовая литература» по своей природе эпигонская, т. е. она вторична по отношению к «литературе» и выполняет «закрепляющую, шаблонизирующую функцию» - «превращает индивидуальные признаки великого литературного произведения в признаки жанровые, индивидуальную комбинацию приемов фиксирует как каноническую»4.

© В. Г. Тимофеев, 2008

В этом утверждении аксиологическая иерархия («литература» выше «массовой литературы») совпадает с временной последовательностью, т. е. сначала идут Великие, а за ними те, которые закрепляют и шаблонизируют. Логика такого совпадения понятна - впереди идут те, кто выше: «В шеренгу по росту становись! Направо! Шагом марш!» В то время как не теоретические, а просто исторические наблюдения такую, по-армейски железную, логику подтверждают далеко не всегда.

Согласитесь, трудно усомниться в величии (в росте) Сервантеса и его «Дон Кихота». Но для того, чтобы он шел, возвышаясь, необходимо было, чтобы до него довольно долго топали авторы рыцарских романов, Толпой или шеренгами, не так важно, главное, чтобы они начали движение прежде Сервантеса, потому как именно он использовал их шаблоны и каноны.

Попятно, что «академическое» определение можно использовать только для выстраивания в шеренгу авторов рыцарских романов: там историческая неправда не столь очевидна. Но все равно: что делать с Сервантесом? Он точно не был первым, а главное, первым и быть не мог просто по определению: для создания «Дон Кихота» требовалось, чтобы до этого романа и одновременно с ним существовали романы рыцарские.

Такая же временная непоследовательность (т. е. неподчинение логике «Пионеры - вперед!») наблюдается и в системе создания индивидуальных приемов. Для новизны необходим фон, относительно которого отклонение будет восприниматься как новаторство. Эта ситуация достаточно подробно описана еще в начале прошлого теперь века русской формальной школой.

Именно русские формалисты предложили и понятие «литературность», которое используется как ключевое абсолютным большинством западных теоретиков для описания критериев и факторов при разговоре о границах понятия литература. Я умышленно подчеркнул «западных», т. к. в «Литературной энциклопедии терминов и понятий»5 нет такой словарной статьи, как нет «литературности» даже и в предметном указателе.

«Литературности» нет, хотя или зато, в смысле за это, есть те «традиционные академические» построения, которые с трудом подтверждаются эмпирическими данными, и именно в статье «Массовая литература».

Ж. Женетт, развивая понятие «литературность», предложил выделение ее двух различных типов: «конститутивную» и «кондициональную»6. Последняя проявляется при определенных условиях. Вполне естественно, что определенные условия, как группы некоторых обстоятельств, должны носить временный характер. Если же какие-то обстоятельства или условия постоянны, то и качества, которые они определяют, будут «конститутивными», т. к. в этом случае они не появляются или пропадают, а действуют всегда или устойчиво. Таким образом, можно переформулировать положение о том, что литературность - прежде всего кондициональна, т. е. для ее проявления необходимы определенные обстоятельства. Конститутивная литературность проявляется в обстоятельствах, условиях, которые носят устойчивый характер, т. е. исторически мало изменчивы, или же их изменения имеют характер устойчивой закономерности, когда обстоятельства внутри группы меняются, но не меняется характер их общего воздействия. А кондициональной литературностью будет считаться такой ее тип, для проявления которого требуются обстоятельства, не имеющие устойчивого характера.

Двигаясь дальше на этом уровне абстрактных построений, можно предположить, что не только литературность, но и другие свойства системного характера ведут себя таким же образом. Отсюда логично предположить, что «массовость» как свойство системного

характера кондиционально. Действительно, в любой точке литературного процесса последних нескольких веков есть произведения, которые пользуются особой популярностью у публики, и, более того, таких произведений всегда много. Их, по крайней мере, на порядок больше, чем сохранит время. Кроме того, время, как показывает история литературы, сохраняет не всегда самые популярные произведения. Справедливости ради следует заметить, что сохраняться могут и популярные, только не все. Диккенс, например, или Достоевский были вполне популярны, и с технической точки зрения (т. е. по социальной широте читательской среды и по тиражам) - бесспорно, массовы.

Массовость, популярность, востребованность широкой публикой, доступность, читабельность суть характеристики, которые постоянно выявляются в тех или иных произведениях. Любовь постоянна, меняются лишь возлюбленные (хотя, подчеркнем еще раз, не всех возлюбленных меняют, некоторых любят долго).

Система факторов, которая поддерживает массовость, похожа на «черный ящик» постоянного действия. Ящик непрерывно работает, но только сегодня он поддерживает одних, а завтра других, хотя некоторых поддерживает долго. Шекспир популярен почти всегда, но всегда есть современные драматурги, которые в определенный момент более популярны, чем Шекспир. Однако лишь единицы из них, точнее даже только часть их произведений, оказываются востребованными через двадцать, а не то чтобы сто лет. Впоследствии даже сохранившаяся часть будет занимать публику менее, чем Шекспир.

Это значит, что в этом ящике постоянно что-то меняется, раз он поддерживает разных. Понятно, как называется этот ящик - система читательских преференций; не понятно только, как, в какой последовательности и почему в этой системе что-то меняется. Во всяком случае, можно описать, как система работает сегодня; можно описать, как она работала десять лет назад или двадцать; как такая система работает сегодня в Британии; кто-то, должно быть, может описать, как она работает в Китае. Точнее было бы, правда, сказать, что можно описать, как она сработала, потому что о ее работе мы можем судить лишь по результатам, т. е. по спискам бестселлеров. О том же, как же она работает и, тем более, как сработает завтра, говорить можно лишь весьма предположительно.

Попытаемся определить, что же это за свойство, которое имеет характер постоянного действия, тогда как само действие отличается исключительным непостоянством. Иными словами, оно постоянно, но всегда временно. Для этого необходимо выяснить, какое свойство утрачивают произведения, перестав пользоваться массовым спросом. Мы тем самым меняем условия трудно решаемой задачи, которая обычно звучит следующим образом: чем отличаются произведения массового спроса от произведений, менее популярных, но кому-то представляющихся более достойными? Именно кому-то, потому как если бы они казались достойными всем, т. е. всеми читались, то вопроса бы не возникало.

Итак, что же утрачивают произведения, лишаясь популярности? Ответ достаточно прост: все произведения, лишившись популярности, утратили актуальность. Ответ достаточно банален. Хотя сама актуальность как система свойств и качеств оказывается ящиком, хоть и не совсем черным, но уж точно не абсолютно прозрачным.

Вернемся к модифицированному Женетту: актуальность - система свойств и качеств, имеющая как система кондициональный характер, при этом некоторые из этих свойств и качеств имеют сущностный характер. Оговоримся сразу: сущностный не значит некондициональный. Сущностные свойства все равно определяются условиями. Иными словами, сущностные свойства могут быть относительными. Это означает, что возможна некоторая историческая ситуация, при которой одни и те же, по качественным показателям,

характеристики, проверенные временем, оказываются недостаточными, чтобы быть актуальными. Причем не из-за недостатка или избытка этих, по всем признакам, сущностных качеств, а совсем по другим параметрам, к сущностным как будто бы не относящимся, произведение может оказаться в какой-то момент не просто не актуальным, а активно отвергаемым. В такой ситуации в современной Америке оказался Фолкнер, нобелевский лауреат, еще 30 лет назад представлявшийся всем одной из высочайших вершин американской литературы7. Понятно, что американскому читателю не удалось изменить представления ни о литературности по Якобсону, ни о конститутивной, сущностной литературности по Женетту. Американский читатель критериев литературности не менял. Но чтобы не читать, и не только потому что скучно и непонятно, а потому что противно, оказалось достаточно определенных условий, лежащих в сфере нормативно-ценностной системы.

Пример Фолкнера в Америке показывает, что система, поддерживающая актуальность, работает жестко и порой загадочно, что факторы, определяющие ее состояние, принадлежат весьма разным областям общественного сознания, при этом, и это самое главное, хотя это было понятно и без Фолкнера, что компонент, который теория литературы определяет как сущностную литературность, оказывается недостаточным и, в общем, не столь важным.

А важным оказывается, что актуальность - это всегда результат сцепления целого ряда факторов, часть из которых относится к зоне неопределенности.

В этом ряду есть такой фактор, как тема: бывают темы вечные, бывают злободневные. Актуальным не может быть произведение, посвященное не вечной, либо не злободневной теме. Но верно и обратное: произведение может быть посвящено как вечной, так и злободневной теме, но не находить своего читателя. Тематический аспект важен, но недостаточен сам по себе.

Пример из современной актуальности: история как шарада давно занимает ученые умы. Менее ученые умы постоянно увлекаются историческими шарадами, такими темными местами в истории, где легко выдвинуть гипотезу, которая якобы раскрывает загадку. Причем для совсем неученых умов более интересной оказывается сама загадка, чем свет, который можно пролить на события прошлого, разгадав ее.

В среднем для широкого читателя вся история достаточно темна, поэтому действительный интерес вызывае т не освещаемый разгадываемой загадкой эпизод истории, а загадка как таковая. Причем от характера загадки тоже зависит ее популярность: самыми популярными оказываются самые невообразимо дикие. Занимательность возрастает до скандальности, причем эта же закономерность справедлива и для других тем.

Пример с популярностью Дэна Брауна достаточно показателен, особенно в сравнении с Умберто Эко.

«Баудолино» последнего является кладезем дичайших исторических гипотез и псевдоразгадок, но поскольку собрание дикостей, которое использует Эко, имеет многовековую историю, т. е. является собранием исторических диллюзий, то, привлекая массового читателя, не отталкивают и читателя искушенного.

Дэн Браун - мастер-собиратель «самодельных» загадок, поэтому число его почитателей хоть и больше, чем у Эко (впрочем, не намного), но по качеству отлично: «широкого» читателя побольше, а искушенного поменьше. И вообще, Брауну с искушенными читателями не везет: норовят в суд подать, как авторы этих самодельных загадок. Сам факт того, что в одно и то же время и даже в одном и том же издательстве зарабатывают на распространении одних и тех же загадок в двух версиях: беллетристика и научпоп, - говорит о действительной

актуальности этого подхода к истории. Это то, что называется «в воздухе витает». Если бы Дэн Браун не использовал то, что витает в воздухе, он вряд ли смог бы заработать. Охотников до золотой жилы много, но не всем удается подобрать нужный код.

Предположение о том, что Браун отличается от менее успешных коллег большей сущностной литературностью, может не подтвердиться временем, тем более, что, согласно предложенной гипотезе, литературность как компонент в составе актуальности хоть и обязателен, но мало значим, т. е. он должен быть, а вот в каком объеме - уже не принципиально. Последнее является следствием условий формирования читательской компетенции. Правила, которым оно подчиняется, достаточно просты: на втором этане читательского эквивалента филогенеза (первый пропустим) компетенция формируется знакомством с вершинами литературы (чаще национальной), причем, как правило, в хронологическом порядке. Так устроена школьная программа. Если вершинный этап формирования компетенции заканчивается в школе, и особенно если дошкольный и внешкольный этап был пропущен, то третий, если и наступает, состоит и поддерживается главным образом, если не исключительно, современной частью актуальной литературы. Мы получаем замкнутый круг: с одной стороны, глубокая, основанная на вековых традициях литературность в любых и всех ее проявлениях (диалоге, споре с традицией) не распознается как таковая - нет необходимого опыта чтения; с другой, поскольку глубокая литературность не распознается, то ее наличие в произведении, при условии его соответствия другим критериям актуальности, не будет серьезной помехой для популярности. Именно поэтому массовое не обязательно плохо. С другой стороны то, что должно стать вершиной, не может не пройти этап актуальности. Иногда, хотя и не очень часто, автор, как Мелвилл, например, или Кафка, не успевает дожить до актуальности своих произведений.

Так, не очень вкратце, выглядит гипотеза о подходах к определению «массовой литературы», суть которой в том, что к определению, как представляется, идти следует в обратном, по сравнению с привычным, направлении, продолжая линию превращений вопроса Нелсона Гудмена When is Art? - Quand y a-t-il Literature? (Ж. Женетт) - When is Mass Literature?

1 Зенкин С. H. Введение а литературоведение. Теория литературы. М., 2000; Литературная энциклопедия терминов и понятий / Гл. ред. и сост. А. Н, Николкжин / Российская академия наук. М., 2001; Теория литературы: В 4 т. / ИМЛИ РАН М„ 2000-2001; Теория литературы: хрестоматия / М-во образования и науки Рос. Федерации. Сост. и предисл. Л. В. Лаповой. Чебоксары, 2004; Фесснко Э. Я. Теория литературы: учеб. пособ. для студентов вузов. М., 2004; Хачизев В. Е. Теория литературы. М., 2002.

гВ 1924 г. Ю. Н, Тынянову казалось очевидным, что «каждый уважающий себя учебник словесности начинается с определений ,Н'ГО такое литература?"» (См,; Тынянов Ю. Н. Литературный факт // Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 255). За прошедшие почти сто лет ситуация изменилась, как нам представляется, мало, разве что «уважающих себя» (по определению Ю. Н. Тынянова) стало меньше, но необходимость договариваться о базовых определениях сохранилась.

3 На этот аспект проблемы обращали внимания все исследователи, начиная с XIX в. : сначала академик А. Н. Be се-ловский, затем А. Н. Пынин, В. В. Сиповский, позже В. Н. Перстц, М. Н.Сперанский. Но самым отчетливым образом это прописано у Я. Мукаржовского (См.: Мукаржовский Я. Эстетическая функция, нормы и ценность как социальные факты // Исследования по эстетике и теории искусства. М, 1994) и Ю. М. Лотмана (напр,: Дотман Ю. М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллин, 1992. Т. 3).

* Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Л., 1978. С. 227. Позиция, занимаемая академиком В. M. Жирмунским, основана на традиции, сложившейся во второй половине XIX в, и но сей день не утратившей своей авторитетности. Достаточным свидетельством тому может быть определение «массовая литература» в оксфордском словаре

литературоведческих терминов (Baldick Ch, The Concise Oxford Dictionaiy of Literary Terms, Oxford, 1990. P. 160), в котором отнесение массовой литературы к маргинальной сфере псевдолитературы провозглашается еще более жестко, чем у В, М. Жирмунского.

5 Литературная энциклопедия...

' Женетт Ж. Вымысел и слог // Женетт Ж. Фигуры. Работы по поэтике: В 2 т. М., 1998. Т. 2. С. 342-45!.

' См.: Делазари И. А. Уильям Фолкнер и Лиса XXI века (К проблеме актуальной рецепции канонических текстов минувшего столетия) // Англистика XXI века. Сборник материалов III Всероссийской научной конференции. СПб., 2007. С. 622-627.