К КАНТИАНСКОМУ МОРАЛЬНОМУ ФАЛЛИБИЛИЗМУ: НЕДООПРЕДЕЛЕННОСТЬ В РАССУЖДЕНИЯХ ПО ПЕРВОЙ ФОРМУЛЕ КАТЕГОРИЧЕСКОГО ИМПЕРАТИВА

Чалый Вадим Александрович

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2022. № 1. С. 105-114

УДК 17.01

Научная статья

ЭТИКА

К КАНТИАНСКОМУ МОРАЛЬНОМУ ФАЛЛИБИЛИЗМУ: НЕДООПРЕДЕЛЕННОСТЬ В РАССУЖДЕНИЯХ ПО ПЕРВОЙ ФОРМУЛЕ КАТЕГОРИЧЕСКОГО ИМПЕРАТИВА

В.А. Чалый*

Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта, 236041,

ул. Александра Невского, д. 14, г. Калининград, Россия

Аннотация. В статье утверждается, что трудности, вменяемые в литературе процедуре рассуждения по первой формуле категорического императива (мотивационной непрозрачности, выбора релевантного описания и уровня обобщения максимы) являются не нуждающимися в решении отдельными «проблемами», а проявлениями общего свойства человеческой эпистемической ситуации: недоопределенности теоретических представлений фактами. В статье показано на примере экспликации категорического императива Джоном Ролзом, как недоопределенность возникает уже на первом шаге морального рассуждения и обеспечивает его модифицируемость. Этот результат делает возможной фаллибилистскую интерпретацию моральной философии Канта.

Ключевые слова: категорический императив, формула закона природы, недоопределенность, модифицируемость, фаллибилизм

Благодарности/Финансирование

Исследование выполнено при поддержке гранта РФФИ № 18-29-14015 «Этико-правовые принципы геномных исследований: пределы вмешательства в права человека».

Original article

ETHICS

TOWARDS KANTIAN MORAL FALLIBILISM:

UNDERDETERMINATION IN DELIBERATION UNDER

THE FIRST FORMULA OF CATEGORICAL IMPERATIVE

V.A. Chaly

The Baltic Federal University named after Immanuel Kant, 236041, Alexandr

Nevsky St., h. 14, Kaliningrad city, Russia

Abstract. In this paper I argue that the difficulties imputed in the literature to the moral deliberatiion by the first formula of the categorical imperative, namely motivational opacity, the choice of relevant act description and the level of maxim generalization, are not "problems" in need of solution, but manifestations of human epistemic condition in general, characterized by underdetermination of theories by facts. I show, using John Rawls's explication of the categorical imperative, how underdetermination emerges at the first step of moral deliberation and ensures its defeasibility. This result points towards a fallibilist interpretation of Kant's moral philosophy.

Keywords: categorical imperative, formula of law of nature, moral underdetermination, defeasibility, fallibilism

Acknowledgments/Financial Support

The research is supported by the grant of RFBR N 18-29-14015 "Ethical and legal principles of genomic research: limits of human rights intervention".

Введение

Кантовская «чистая моральная метафизика» была задумана как ответ на вопрос о возможности свободы в мире природной необходимости. Условием свободы является соответствие действий требованиям разума, которое определяется рассуждением по нескольким формулам категорического императива, предложенным в «Основоположении к метафизике нравов» (1785). Позже, во второй части «Метафизики нравов» (1797), Кант дополнил учение о категорическом императиве систематизацией обязанностей. Он был по-видимому убежден в том, что всякий, кто использует эти правила и процедуры, получит достоверное моральное знание допустимости, недопустимости или обязательности любого предполагаемого действия.

Однако не только критики, но и многие симпатизанты кантов-ской программы сочли ее неубедительной и даже противоречивой,

причем по несовместимым основаниям. Одна критическая сторона, наиболее известным представителем которой был, пожалуй, Гегель, выдвинула в адрес этики Канта обвинения в «пустом формализме»: из определения «долга как отсутствия противоречия, формального согласия с собой, которое есть не что иное, как установление абстрактной неопределенности, нельзя перейти к определению особенных обязанностей» [1, 176]. Формализм означает, что процедуры морального рассуждения вообще не порождают деонтических вердиктов в отношении конкретных действий.

Две другие общие критические стратегии готовы признать, что кантовский долг выражается конкретными деонтическими вердиктами, однако их чрезвычайно низкое качество дискредитирует кантианское моральное рассуждение. С одной стороны, Канту вменяется ригоризм, в котором жесткие абстрактные правила налагают на человека обязательства, слишком часто оказывающиеся невыполнимыми и конфликтующими. Кантианский долг порождает вердикты о недопустимости и обязательности таких действий, которые обыденное моральное сознание и то, что можно назвать здравым смыслом, расценивают как допустимые и необязательные (например: [2, 135; 3]). Критика с другой стороны утверждает, что кантовские требования вообще не являются требованиями, поскольку при «достаточной изобретательности» агент практически всегда в состоянии сформулировать свою максиму так, что она пройдет проверку на универсализируемость и соответствующее действие получит моральную санкцию (например: [4, 2; 5, 197-198]). Эти две критические линии сходятся в заключении, что кантовское моральное рассуждение систематически порождает отрицательные (первая критическая стратегия) и положительные (вторая стратегия) деонтические суждения, являющиеся ложными с позиций обыденного морального сознания и здравого смысла. Как и при «формалистском» прочтении, кантовский проект моральной метафизики оказывается дискредитированным целиком.

Среди «друзей» кантовской этики также нет согласия в том, как именно нам следует получать знание о деонтических статусах наших действий. Если вести отсчет современного кантианства от Дж. Ролза и ролзианцев, вернувших практическую философию Канта в англоязычный мир, то видна тенденция отхода от построения моральных рассуждений по категорическому императиву (так называемые КИ-процедуры в ее разных версиях (например: [6; 7;8; 9])) к попыткам применения вместо них и ввиду их неудачи учения о долге из «Метафизики нравов» (например: [10]). Первые утверждают, что категорический императив, а конкретнее его первая формула, дает правило для построения моральных рассуждений. Вторые согла-

шаются с критиками Канта в том, что категорический императив не способен выступать в этой роли. Сегодня в кантианской литературе преобладает вторая позиция.

Хочу выступить с защитой и дополнением ролзианского проекта, сделав при этом уступку критикам: категорический императив функционален в роли правила для построения моральных рассуждений, но его функциональность ограничена базовым условием не-доопределенности знаний, которые мы используем при получении деонтических вердиктов для наших действий. Новизна моего подхода заключается в том, что на присутствие недоопределенности в кантианском моральном рассуждении до сих пор не обращали внимания. Более того, вообще проблема моральной недоопределенности является сравнительно малоизученной и ставилась лишь в отношении консеквенциализма [11]. Ее признание открывает новые перспективы в построении фаллибилистской интерпретации доктрины «Основоположения» и кантианской этики в целом.

Начну с описания кантовского морального рассуждения по первой формуле категорического императива и его самой известной современной интерпретации, затем рассмотрю некоторые критические аргументы и объясню, как недоопределенность возникает на первом шаге рассуждения.

Моральное рассуждение по первой формуле

категорического императива и его критика

Первая формула категорического императива — это так называемая «формула всеобщего закона» (ФВЗ) и ее «типика», «формула закона природы» (ФЗП), которая гласит: «...поступай только по такой максиме, относительно которой ты в то же время можешь желать, чтобы она стала всеобщим законом» [12, 143]. ФЗП является конкретизацией ФВЗ для нашей человеческой ситуации, в которой необходимость выражена не только в морали, но и в природе как «бытии вещей, поскольку оно определено по всеобщим законам» [12, 145]. ФВЗ гласит: «.поступай так, как если бы максима твоего поведения по твоей воле должна была стать всеобщим законом природы» [12, 145].

В литературе ФВЗ получила, пожалуй, наибольшую долю внимания, и многие современные комментаторы выделяют ее как главное выражение категорического императива (например: [7, 94; 13, 1152]). Однако конкретизации для целей применения к реальным практикам принятия решений сосредоточены на «типике» ФЗП, потому что она «точнее, чем предшествующая [ей ФВЗ], указывает, что должно быть сделано, когда мы "желаем максиму как всеобщий закон", чтобы результат этой операции направлял наши действия»[7, 141].

Именно ФЗП стала основой для серии реконструкций, возродивших современный интерес к кантианскому моральному рассуждению.

Пожалуй, самой известной в этой серии стала КИ-процедура Джона Ролза.

(1) Мне требуется делать Х в обстоятельствах С, чтобы достичь ^ если не будет Z. (Здесь Х — действие, а Y — цель, положение дел.)...

(2) Каждому требуется сделать Х в обстоятельствах С, чтобы наступило ^ если не будет Z. ...

(3) Каждый всегда делает Х в обстоятельствах С, чтобы наступило ^ как по закону природы (как если бы такой закон был заложен в нас природным инстинктом)...

(4) Мы должны присоединить «как если бы»-закон природы на шаге (3) к существующим законам природы (как они понимаются нами), а затем как можно лучше продумать, каким будет порядок природы после того, как последствия вновь присоединенного закона природы успеют проявиться [8, 499-500; 9, 167-169].

Сегодня в целом считается, что такая процедура имеет слишком серьезные изъяны, чтобы работать. Проблемы начинаются уже на «входе» рассуждения, при подготовке шага (1). Прежде всего, мы не в состоянии точно оценить собственную мотивацию (так называемый тезис мотивационной непрозрачности) и точно описать внешнюю сторону нашего предполагаемого действия как события природы, что вместе складывается в проблему релевантного описания X. Консенсус таков, что «всякое действие допускает широкое множество истинных описаний» [14, 60]. Остается открытым вопрос о том, существуют ли какие-то «правила моральной значимости» или культурно-укорененные презумпции к рассуждению, направляющие наше описание X так, чтобы оно включало морально релевантные черты [15, 77АГ], или такая «теория релевантности» заменяет и делает избыточной саму процедуру морального рассуждения [10, 176-185].

Далее, и все еще на шаге (1) мы испытываем трудности, выбирая уровень обобщения максимы. И чрезмерное обобщение, и излишняя конкретизация ведут как к ложноотрицательным, так и к ложноут-вердительным деонтическим вердиктам (например, к «перегрузке обязательствами» [16, 135]) или к «чрезмерной требовательности к своим обязанностям как по отношению к другим, так и к самому себе» [3, 1]). Как и для выбора описания действия, для выбора уровня генерализации либо нет понятных критериев, либо они, если есть, делают саму процедуру рассуждения по ФЗП избыточной [10]. На все эти проблемы накладывается проблема общечеловеческой склонности к «естественной диалектике» [12, 95], то есть к самообману и самооправданию некорректными рассуждениями на этом и последующих шагах КИ-процедуры (например: [17]).

Эта критика первой формулы привела к ее дискредитации как процедуры рассуждения в глазах многих кантианцев. Ей осталась роль выражения «формального ограничения... того, что может считаться существенным моральным резоном» [10, 185], которое может использоваться «как аргументационный прием ad Ьоттет для выявления своего рода двуличия в выборе и действии и, таким образом, демонстрации отличительного авторитета моральных резонов» [10, 186], или даже роль «выражения кантовского представления о моральном чувстве» [18, 14].

Недоопределенность

Предлагаю прочтение, которое объясняет общее происхождение описанных трудностей из фундаментальной ситуации недоопре-деленности. Всепроникающий характер этой ситуации позволяет взглянуть на нее не как на дефект, а как на особенность, которая, тем не менее, сохраняет действенность первой формулы как процедуры, хотя и не в той абсолютистской форме, которую обычно (и, возможно, оправданно) приписывают Канту.

Недоопределенность в самом общем виде означает, что «свидетельства, доступные нам в некоторый момент времени, могут быть недостаточными для определения того, каких убеждений мы должны придерживаться в ответ на них» [19]. Соответственно, моральная недоопределенность означает, что свидетельства, доступные нам в некоторый момент времени, могут быть недостаточными для определения того, каких убеждений мы должны придерживаться в ответ на них и какую моральную оценку (деонтический вердикт) нам следует вынести на их основании в отношении некоторого рассматриваемого нами действия.

Недоопределенность в моральном рассуждении следует из эпи-стемической недоопределенности. Кант развернул известный аргумент против эвдемонизма: наши убеждения о содержании и способах причинения состояния счастья недоопределены настолько, что преследование счастья (блаженства) посредством императивов благоразумия представляется занятием тщетным и комичным [12, 133-137]. Однако этот же аргумент работает и в отношении КИ-процедуры: универсализируемость максимы, то есть наши предсказания о том, как поведет себя «природа» после прибавления нашей максимы в виде еще одного закона, возникнут ли противоречия «в понятии» или «в воле», относятся к вероятностному знанию.

По замыслу кантовский долг характеризуется определенностью: допустимость, недопустимость, допустимость и обязательность всякого действия либо непосредственно очевидны из представлений о долге, либо становятся очевидными после делиберации с при-

менением категорического императива. «Чистота» кантовской моральной метафизики по замыслу означает чистоту от эмпирических элементов и привносимой ими смутности. «Что такая моральная философия должна существовать, явствует само собой из обычной идеи долга и нравственных законов» [12, 47], которые в свою очередь обладают полной аподиктической достоверностью, потому что «заложены a priori в нашем разуме» [12, 49]. Это неуязвимое для всего эмпирического «твердое ядро» содержит несомненные критерии и указания по осуществлению нравственной оценки наших конкретных действий, однако эта несомненность не передается результатам оценки. Даже если мы примем, что само это ядро из морального закона как «факта разума» и «не данного нам в опыте категорического императива» не подвержено недоопределенности (что, как представляется, может быть проблематизировано), в КИ-процедуре участвует не только оно.

Недоопределенность существует в кантовской теоретической философии. Здесь также можно указать на фундаментальный уровень, касающийся вещей самих по себе: кантовские утверждения о них (непознаваемость, внепространственность, вневременность и др.) недоопределены данными, то есть явлениями, и в их отношении возможны иные теории. Но, как и в практическом отношении, здесь нас интересует другой, более поверхностный уровень проблемы, связанный с тем, что мы никогда не обладаем совокупностью всего возможного опыта и потому не можем претендовать на полноту и универсальность знаний о мире, самих себе и других людях как явлении или природе — и на полноту знания о всяком конкретном явлении в рамках доступного нам многообразия. Наши теоретические убеждения относительно явлений подвержены недоопределенности. Вместе с тем эти убеждения, вопреки «формалистской трактовке», используются в моральном рассуждении по первой формуле категорического императива и влияют на его деонтический результат.

Шаг (1) процедуры предполагает ряд описаний, а именно действия X, обстоятельств C, результата Y и ограничительного условия Z. Эти описания формулируются языком той теоретической модели, с которой мы обращаемся к действительности, будь то обыденные представления или высокоорганизованная научная система. Моделей, непротиворечиво описывающих, объясняющих и предсказывающих явления, существует более чем одна. Поскольку имеется более чем один способ описания нашего действия, это создает возможность для более чем одного способа обобщения максимы и универсализации ее в качестве всеобщего закона природы на последующих шагах. Многообразие означает то, что возможны различные результаты универсализации — получение некоторого деонтического вердикта

означает лишь локальную верификацию или фальсификацию в рамках выбранного языка описания, при этом в рамках альтернативного языка вердикт может оказаться иным. К этому следует добавить, что наши модели, как правило, не являются всеобъемлющими и полностью когерентными, и потому множественность описаний и вердиктов возможна и в рамках одной модели. Это означает, что по крайней мере в некоторых случаях эпистемическая недоопределен-ность будет приводить к моральной или деонтической недоопреде-ленности. Именно это фундаментальное обстоятельство проявляет себя как отдельные «проблемы» мотивационной непрозрачности, множественности релевантных описаний и неопределенности в выборе уровня обобщения максимы.

Однако этим трудности не исчерпываются. И в кантовских примерах, и в последующих дискуссиях о моральном рассуждении по первой формуле неявно принимаются методологические принципы ceterisparibus (при прочих равных) и ceteris absentibus (при отсутствии прочих): мы подвергаем проверке единственную максиму, а X, C, Y, Z и множество наших остальных максим остаются неизменными и защищенными от вторжения новой информации и пересмотра. Однако в реальном моральном рассуждении перечисленное всегда открыто для переформулировки в ходе рассуждения или после его завершения. Изменение теоретической модели, языка описания может привести к изменению наших эпистемических убеждений, которое в свою очередь может повлечь за собой изменение деонтических результатов моральных рассуждений. Это позволяет говорить о модифицируемости по крайней мере некоторых деонтических результатов применения первой формулы категорического императива.

Итак, традиционно относимые к первому шагу проблемы мо-тивационной неясности, выбора релевантного описания и уровня генерализации максимы следует рассматривать не отдельно, а как симптомы более общей ситуации недоопределенности, в которой проходят конкретные моральные рассуждения. Эти проблемы не являются несколькими частными «багами» кантовской концепции, но представляют собой проявления одной общей особенности человеческой эпистемической ситуации. Признание недоопределенности открывает путь к фаллибилистскому пониманию кантианской этики, устойчивому к обвинениям в формализме и ригоризме, но при этом достаточно функциональному для оценки конкретных действий.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

1. Гегель Г.В.Ф. Философия права. M.: Мысль, 1990. 524 с.

2. O'Neill O. Constructions of reason: Explorations of Kant's practical philosophy. Cambridge: Cambridge University Press. 1989. 249 p.

3. Sticker M. Kant, moral overdemandingness and self-scrutiny // Nous. 2019. n/a(n/a). P. 1-24.

4. Anscombe G.E.M. Modern moral philosophy // Philosophy. 1958. 33(124). P. 1-19.

5. MacIntyre A.C. A short history of ethics. N.Y.: Macmillan, 1966. 280 p.

6. Korsgaard C.M. Handout 10: The categorical imperative procedure; The logical contradiction interpretation (Philosophy 168: Kant's Ethical Theory). Harvard. Edu. 2009. URL: http://isites.harvard.edu/fs/docs/icb.topic629735.files/168.H10.CI.Procedure.Log. Con.pdf

7. Nell (O'Neill) O. Acting on principle: An essay on Kantian ethics. N.Y.: Columbia University Press. 1975. 155 p.

8. Rawls J. Themes in Kant's moral philosophy // Kant's transcendental deductions: The three critiques and the opus postumum. Redwood City, California: Stanford University Press. 1989. P. 80-113.

9. Rawls J., Herman B. Lectures on the history of moral philosophy. Cambridge, MA: Harvard University Press. 2000. 416 p.

10. TimmonsM. The categorical imperative and universalizability (GMS, 421...424) // Groundwork for the metaphysics of morals (158th-199th ed.). B.: De Gruyter, 2006. P. 158-199.

11. Baumann M. Consequentializing and underdetermination // Australasian Journal of Philosophy. 2019. 97(3). P. 511-527.

12. Кант И. Сочинения на немецком и русском языках: В 5 т. / Под ред. Н.В. Мотрошиловой и Б. Тушлинга. М.: АО «Ками», 1997. Т. 3. 784 с.

13. Willaschek M., Stolzenberg J., Mohr G., Bacin S. Kant-Lexikon. 2015. De Gruyter. https://doi.org/10.1515/9783110443998

14. Timmons M. Significance and System: Essays in Kant's Ethics. N.Y.: Oxford University Press, 2017. 352 p.

15. Herman B. The practice of moral judgment. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1993. 268 p.

16. O'Neill O. Constructions of reason: Explorations of Kant's practical philosophy. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. 249 p.

17. Sticker M. When the reflective watch-dog barks: Conscience and self-deception in Kant // Journal of Value Inquiry. 2017. 51(1). P. 85-104.

18. Schumski I. The problem of relevant descriptions and the scope of moral principles // European Journal of Philosophy. 2017. 25(4). P. 1588-1613.

19. Stanford K. Underdetermination of scientific theory. 2017 // E.N. Zalta (ed.). The Stanford Encyclopedia of Philosophy (Winter 2017). Metaphysics Research Lab, Stanford University. URL : https://plato.stanford.edu/archives/win2017/entries/scientific-underdetermination/

REFERENCES

1. Gegel' G.V.F. Filosofija prava. M.: Mysl, 1990. 524 s. (In Russ.)