CC BY
428
А. М. Пушкарев
К ИСТОРИОГРАФИИ «ИСТОРИИ ПОВСЕДНЕВНОСТИ»
И «НОВОГО БЫТА» 1920-х гг.
(Проблема «новой половой морали» в работах А. М. Коллонтай)
Деятельность А. М. Коллонтай заинтересовала исследователей еще при ее жизни, но основной всплеск интереса к ее судьбе и работам, в том числе работам по вопросу «новой половой морали», произошел спустя два десятилетия после смерти. Это вполне объяснимо, т. к. историки обычно стремятся дать непредвзятую оценку деятельности какой-либо исторической фигуры, а для этого должно пройти определенное время.
Первые работы о Коллонтай стали выходить на Западе в 1930-е, а особенно — в 1940 —50-е гг. Это были, прежде всего, труды о ее дипломатической деятельности, написанные в США и скандинавских странах1. В 1947 г. в США вышла биографическая монография о Коллонтай2 (напомню, что в это время Коллонтай была еще жива), написанная коллегой и единомышленницей нашей соотечественницы — И. де Палэнсией, послом Испании в Швеции. Книга была основана на документах, предоставленных автору самой А. М. Коллонтай, а также на воспоминаниях о личных встречах с ней3. В 1952 г. западные журналы откликнулись на смерть А. М. Коллонтай, опубликовав ряд очерков о ней4.
В СССР научный интерес к фигуре Коллонтай возник лишь спустя 10 лет после ее смерти, то есть в начале 1960-х гг.5 Но революционные и «взрывоопасные» взгляды феминистки и революционерки на половую мораль были тактично забыты. Исследовалась деятельность Коллонтай-посла6, Коллонтай — деятельницы революционного движения7, Коллонтай-интернационалистки8. Это влияние, кстати, прослеживается до сих пор — в большинстве перекидных календарей Коллонтай упоминается именно как первая женщина-посол и революционерка. Ее пытались представить безгрешным ангелом-борцом за дело революции, но все же такой «иконы», как образ Клары Цеткин, создать не получалось.
1 Anthony K. Alexandra Kollontay // The Notrh American Review. 1930. № 230. P. 277—282; Johanson G. Revolutionens ambassadör: A. Kollontays liv och gärning, aren 1872—1917. Stockholm, 1945; Halvorsen C. Revolitionens Ambassador: Alexandra Kollontays Liv og Gerning (1872—1917 aarene). Copenhagen, 1946. К. Хальворсен написал эту монографию практически одновременно со своим американским коллегой (см. сн. 2), будучи членом компартии Швеции и активным публицистом.
2 PalenciaI. de. Alexandra Kollontai. N. Y., 1947.
3 Петров Г. Д. Политическая и научно-публицистическая деятельность А. М. Коллонтай в годы Первой мировой войны и подготовки Великого Октября (август 1914 г. — октябрь 1917 г.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1973.
4 Body M. Alexandra Kollontai // Preuves. 1952. April. Vol. 2(14). P. 12—24; Leonhard S. Alexandra Kollontaj // Action. 1952. № 15. P. 44—48.
5 Майский И. А. М. Коллонтай // Октябрь. 1962. № 7. С. 107—112.
6 Лоренсон Е. Г. А. М. Коллонтай в Швеции // Новая и новейшая история. 1966. № 1. С. 105 —111.
7 Миндлин Е. Л. Не дом, но мир: Повесть об Александре Коллонтай. М., 1969.
8 Бреслав Е. И. А. М. Коллонтай — пропагандист ленинских идей в международном рабочем движении // Вестн. ЛГУ. 1967. № 14: История, язык, литература, вып. 3. С. 143—147.
На «буржуазном» Западе в те же 1960-е гг. вышла первая статья, рассказывающая о взглядах Коллонтай на новую мораль9 — то есть как раз о том, что в деятельности выдающейся «соратницы Ильича» стремились скрыть в СССР.
С 1970-х гг. пути западной и отечественной историографии разошлись окончательно. Произошедшая на западе «революция новых левых» 1968 г. разрушила представления об уместности или неуместности нетрадиционных тем исследований. Все активнее развивалось феминистское движение. С подъемом интереса к феминизму возник интерес к истории женщин как отдельной странице мировой истории, а также к истории женской эмансипации и становления феминизма. Взгляды европейских и американских исследователей (и, прежде всего, исследовательниц) обратились на Восток, где уже в 1920-е гг. Коллонтай высказывала идеи, схожие с теми, что выкрикивались на студенческих демонстрациях в 1960-х. В то же время не забывались и традиционные аспекты исследования деятельности А. М. Коллонтай.
Так, в начале 1970-х гг. в США вышла работа о «скандинавском периоде» в дипломатической деятельности Коллонтай10, а менее чем через полгода — первая статья известной американской исследовательницы Барбары Клементс, изучавшей роль женщин в русской революции. Статья была названа «Эмансипация через коммунизм: идеология Александры Коллонтай»11 и положила начало целому ряду ее работ на эту тему.
В 1970-е гг. стал формироваться круг исследователей, изучающих идеологию Коллонтай и влияние ее взглядов на общество. В Америке это была уже упомянутая Клементс12, а также известный историк, специалист по истории женской эмансипации в России Ричард Стайтс13; по другую сторону Атлантики деятельность Коллонтай активно изучал британский ученый К. Портер14. В то время как Б. Клементс стремилась исследовать всю жизнь и деятельность Коллонтай и даже написала одну из ее биографий, Стайтс акцентировал свое внимание именно на идеях Коллонтай, связанных с эмансипацией женщин России, в том числе он исследовал и взгляды Коллонтай на половую мораль. Особо хотелось бы остановить внимание на монографии Р. Стайтса «Движение за освобождение женщин в России: Феминизм, нигилизм, большевизм, 1860— 1930»15, которая стала первым серьезным исследованием женского движения в России. В специальной главе «Сексуальная революция» автор рассмотрел и социальные перемены 1920-х гг. Он отметил колоссальное влияние судьбы Коллонтай на ее идеи, причем не очевидно, что было причиной, а что — следствием: с одной стороны, утверждал Стайтс, Коллонтай имела многочисленных любовников, что было, как ему думалось, прямо связано с ее представлениями о «свободной любви». Не вполне ясно, то ли личная жизнь
9 Bailes K. Alexandra Kollontai et la Novelle Morale // Cahiers du monde russe et sovietique. 1965. Vol. 6. №. 10—12. P. 472—496.
10 Hauge K. Alexandra Mikhailovna Kollontai: The Scandinavian Period, 1922—1945. Ph. D. diss. Univ. of Minnesota, 1971.
11 Clements B. E. Emancipation through Communism: The Ideology of A. M. Kollontai // Slavic Review. 1973. June. Vol. 32, 2. P. 323—338.
12 Clements B. E. Kollontai’s Contribution to the Workers Opposition Movement // Russian History. 1975. Vol. 2(2). P. 191—206; Clements B. E. Alexandra Kollontai: Libertine or Feminist? // Reconsiderations on the Russian Revolution / Ed. by C. Elwood. Columbus (OH), 1976. P. 242—255; Clements B. E. Bolshevik Feminist: The Life of Alexandra Kollontai. Bloomington, 1979.
13 Stites R. Kollontai, Inessa, Krupskaia // Canadian-American Slavic Studies. 1975. Vol. 9(1). P. 84—92; Stites R. Zhenotdel: Bolshevism and Russian Women, 1917—1930 // Russian History. 1976. Vol. 3(2). P. 174—193; 1977. Vol. 8. P. 45—61; Stites R. Women and Revolutionary Process in Russia // Becoming Visible: Women in European History / Ed. by R. Bridenthal, C. Koonz. Boston, 1977. P. 450 —471.
14 Porter C. Fathers and Daughters: Russian Women in Revolution. L., 1976; Porter C. Peres et filles: Femmes dans la revolution russe. P., 1978.
15 Stites R. The Women’s Liberation Movement in Russia: Feminism, Nihilism, Bolshevism, 1860 —1930. Princeton, 1978.
влияла на труды революционерки, то ли, с другой стороны, работы А. М. Коллонтай и ее идеи провоцировали подобное поведение16. Основной работой Коллонтай, отражающей ее взгляды на половую мораль, Р. Стайтс считает «Новую мораль и рабочий класс», отмечая, что эта брошюра была широко распространена и часто цитировалась. В то же время, автор не приводит ссылок на конкретные источники, данными из которых можно было бы обосновать подобную точку зрения. По Стайтсу, идеи Коллонтай были во многом не оригинальными. Они лишь дополняли и развивали концепцию Греты Мейзель-Хесс, австрийской и немецкой публицистки, писавшей в 1910-е гг. о вопросах брака и семьи17. Такой взгляд представляется странным, т. к. Коллонтай думала о половой морали для нового общества, критикуя общество буржуазное, предлагала пути решения, в то время как Мейзель-Хесс лишь констатировала стандарты двойной морали буржуазного общества и не предлагала конкретных выходов из ситуации. Р. Стайтс подробно рассматривает идеи Коллонтай о браке, семье и ее формах в коммунистическом обществе, прослеживает их развитие в работах дореволюционного, революционного и постреволюционного периодов. Ключевой работой для послереволюционных лет Р. Стайтс считает статью «Дорогу крылатому Эросу!». В ней, по мнению автора, Коллонтай, предлагая бороться с половой распущенностью, сама же оказывалась под огнем критики, фактически эту распущенность пропагандируя18. Данный вывод также представляется дискуссионным.
Подводя итог, Р. Стайтс пишет, что Коллонтай была единственным борцом, пытавшимся продвигать подобные концепции либерализации половых отношений и, как и многие «пророки», она не была правильно понята, а ее идеи оказались «непрочтенными» и «искаженными»19. С этим можно согласиться лишь отчасти: действительно, Коллонтай была единственным теоретиком, проводившим в жизнь подобные взгляды. Но ее идеи были широко известны и вызывали обширные общественные дискуссии; читающая молодежь воспринимала ее идеи и претворяла их в жизнь. Действительно, при подобном способе распространения, информация искажалась порой до неузнаваемости, что и стало позже причиной гонений на Коллонтай и ее сторонников, но все же эти идеи были популярны и воспринимались молодежью в той или иной форме.
Когда Р. Стайтс писал об идеях Коллонтай в «половой сфере», в СССР начался период «застоя», который отразился на научной и культурной жизни страны. Конъюнктурные темы о роли Коллонтай в революции и ее деятельности на международном поприще стали основными для большинства советских исследователей. Диссертация Г. Д. Петрова20 — характерный пример работ об А. М. Коллонтай этого периода советской историографии. Рассматривая Коллонтай как одну из представительниц «славной когорты большевиков», Петров говорил об оценке ее деятельности В. И. Лениным21, а основной акцент в своей работе делал на ее участии в борьбе за дело революции и международном социалистическом движении, женском пролетарском движении. Взгляды Коллонтай на вопросы пола, освобождение женщины, проституцию оказались вне поля интересов автора. Аналогично был построен и написанный коллективом авторов сборник научно-популярных очерков «Женщины страны Советов» (1977), в котором рассматривалась история женского движения в России, но (в отличие от работы Стайтса) не было ни слова о проблеме взаимоотношений полов. А. М. Коллонтай упоминалась в этой книге лишь как активный борец за права женщин и первая женщина-посол. Другие работы советских исследователей как 1970-х22, так и 1980-
16 Ibid. P. 346.
17 Ibid. P. 347—348.
18 Ibid. P. 352.
19 Ibid. P. 358.
20 Петров Г. Д. Указ соч.
21 Там же. С. 5.
х гг.23 и даже начала 1990-х гг.24 также анализировали лишь общественную деятельность Коллонтай-революционерки и Коллонтай-посла, аккуратно не замечая ее идей, связанных с «революцией полов» 1920-х.
В то же время западная историография продолжала уделять феминистской и сексуально-либертианской концепции Коллонтай пристальное внимание. Ряд других авторов, помимо Б. Клементс и Р. Стайтса, вписывавших идеи Коллонтай в общий исторический контекст первых послереволюционных лет и анализировавших ее взгляды, пытались заполнить лакуны исторического знания25.
В 1980-х гг. зарубежные историки продолжали свои изыскания на безграничном поле «женской истории» 1920-х. Б. Клементс26, К. Портер27, Р. Стайтс28, Б. Фарнсворс29 и другие авторы30 выпустили ряд статей и монографий на эту тему, продолжая изучать соотношение взглядов Коллонтай и большевистских концепций нового общества. Кроме того, как и советские ученые, они анализировали и роль Коллонтай в революции, но рассматривали ее фигуру в ином, менее пафосном свете.
Социальные потрясения 1990-х гг. перевернули взгляды на многие области исторического знания. В СССР, а чуть позже и на всем постсоветском пространстве были сняты табу со многих тем научных исследований, в том числе и со взглядов Коллонтай на половую мораль, изучение которых ранее могло бы очернить создаваемый историками образ пламенной революционерки, добавить в него «ненужные», «не соответствующие» черты. В то же время, на Западе в эти годы окончательно утвердилась феминистская парадигма в гуманитарном знании, что привнесло новые штрихи и в исторические исследования. Более того, феминистский взгляд на историю пришел и в Россию. Активное взаимодействие истории и других социальных наук, применение новой методологии
22 Иткина А. М. Революционер, трибун, дипломат: Очерк жизни А. М. Коллонтай. М., 1964; 2-е изд. М., 1970; Петров Г. Д. А. Коллонтай в США // Новая и новейшая история. 1972. № 3. С. 128—142; Каравашкова С. В. Публицистика А. М. Коллонтай, И. Ф. Арманд, Л. Н. Сталь,
А. И. Ульяновой-Елизаровой в борьбе за укрепление международного рабочего движения. М., 1973.
23 Шейнис З. Путь к вершине: Страницы жизни А. М. Коллонтай. М., 1987.
24 Олесин М. Первая в мире: Биографический очерк об А. М. Коллонтай. М., 1990.
25 Lenczyc H. Alexandra Kollontai: essay bibliographique // Cahiers du monde russe et sovietique. 1973. Vol. 14. №. 1/2. P. 205—241; Farnsworth B. Bolshevism, the Women Question and Alexandra Kollontai //American Historical Review. 1976. Summer. P. 292—316; Bobroff A. Alexandra Kollontai: Feminism, Worker’s Democracy and Internationalism // Radical America. 1979. Vol. 11(6). P. 51—75; Imendorffer H. Die Belletristik und ihre Rezepüon: Sexistische Literaturkritik oder das «Scheitern» Alexandra Kollontais // Brauermeister C., Imendorffer H., Mänicke-Gyöngyösi K. ^ds.) Alexandra Kollontai: Der Zweite Weg. Erzählungen, Aufsätze, Kommentare. Berlin, 1979. Р. 263—284.
26 Clements B. E. Bolshevik Women: The First Generation // Yedlin T. (ed.) Women in Eastern Europe and the Soviet Union. N. Y., 1980. P. 65—74; Clements B. E. Baba and Bolshevik: Russian Women and Revolutionary Change // Soviet Union. 1985. Vol. 2. Part 2. P. 161—184; Clements B. E. Enduring Kinship of the «Baba» and the Bolshevik Woman // Soviet Union. 1985. Vol. 12. Р. 161—184; Clements B. E. The Birth of the New Soviet Woman // Gleason A., Kenez P., Stites R. (ed.) Bolshevik Culture: Experiment and Order in the Russian Revolution. Bloomington, 1989. P. 220—237.
27 Porter C. Alexandra Kollontai: A Biography. L., 1980; Porter C. Alexandra Kollontai: The Lonely Struggle of the Women Who Defied Lenin. N. Y., 1980; Porter C. Women in revolutionary Russia. Cambridge, 1987.
28 Stites R. The Women’s Liberation Movement in Russia: Feminism, Nihilism, and Bolshevism, 1860—1930. Princeton, 1978; Stites R. Alexandra Kollontai and the Russian Revolution // European Women on the Left / Ed. by J. Slaugter, R. Kern. Westport, 1981. P. 101—123.
29 Farnsworth B. Alexandra Kollontaj: Socialism, Feminism and The Bolshevik Revolution. Stanford (Ca), 1980.
30 Schejnis S. Alexandra Kollontai: Das Leben einer ungewöhnlichen Frau, Frankfurt — 1984; Ingemanson B. The Political Function of Domestic Objects in the Fiction of Alexandra Kollontai // Slavic Review. 1989. Vol. 48 (1). P. 71—82.
исторических исследований позволило ученым посмотреть на взгляды Коллонтай по-новому, увидев непривычные грани в ее, казалось бы, уже достаточно знакомом образе.
В переломный для отечественной истории 1991 г. в США вышел сборник «Russia’s Women: accomodation, resistance, transformation», в котором целый ряд статей освещал вопросы пола и положения женщины в первые годы большевистской власти. Так, Э. Уотерс в статье, посвященной участию женщин в политической системе, созданной большевиками после революции, приходит к выводу, что с началом нэпа все амбициозные планы Коллонтай и других сторонников эмансипации женщин перестали реализовываться31, освобождение женщины сильно затормозилось. Освобождение от домашних забот происходило «постольку-поскольку», а декларируемое на бумаге равенство вылилось в господство мужчин на политической сцене и в общественной жизни. Права женщин и их практическое воплощение стали вторичными по отношению к другим проблемам нового общества.
С подобным взглядом можно согласиться лишь отчасти. Прежде всего, именно в первые годы нэпа были легализованы аборты32 (пусть и не полностью, лишь после прохождения ряда комиссий и получения различных справок), велась борьба с проституцией, женщина получила свободу в выборе возлюбленного, ее больше не держало табу ценности добрачной девственности, пали семейные и церковные узы. Развод, практически невозможный до революции, стал выходом для многих женщин после революции33. Женщина в первые годы советской власти чувствовала себя свободнее, раскрепощеннее, чем ее предшественницы дореволюционной поры. И несмотря на то что достижения эмансипации в годы нэпа не были абсолютными, прогресс был значительным. Немалую роль в нем сыграли взгляды и деятельность А. М. Коллонтай.
Не менее интересна точка зрения на события 1920-х и взгляды Коллонтай американской исследовательницы-феминистки В. Брайсон. В книге,
опубликованной в Великобритании в 1992 г.34 (цит. по русскому изданию 2001 г.35), автор анализирует работы Коллонтай и дает им оценку в контексте общего развития феминизма в мире и в России.
В. Брайсон видит важность идей Коллонтай не в законченности или реализованности ее концепций на практике, а в том, что она сумела вывести проблему межличных, частных отношений на общественный уровень, показать, что эти отношения нередко пересекаются с отношениями коллективными36. «“Правильная” форма межличностных отношений не была для нее чем-то, что можно автоматически обнаружить в будущем, но, скорее, представляла проблему, которую следовало решать в процессе классовой борьбы»37. Этот вывод кажется нам особенно важным в свете рассматриваемых проблем. В. Брайсон также отмечает существенный факт: идеи Коллонтай, считает она, до сих пор остаются одними из наиболее интересных и не оцененных до конца идей марксистского феминизма. Как замечает цитируемая В. Брайсон исследовательница Э. Холт, работа Коллонтай «представляет наиболее важный вклад в период развития отношений между женским движением и социалистической программой, и этот вклад в надолго заброшенную область марксистской теории заслуживает более широкого распространения и оценки»38.
Интересен и взгляд на деятельность Коллонтай менее идеологически ангажированной, нежели В. Брайсон, исследовательницы В. Голдман. В монографии о
31 Waters E. Female Form in Soviet Political Iconography // Clements B. and others (eds.) Russia’s Women: Accomodation, Resistance, Transformation. Berkeley; Los-Angeles; Oxford, 1991. P. 232.
32 Goldman W. Women, Abortion, and the State, 1917—1936 // Ibid. P. 243.
33 EngelB. E. Transformation versus Tradition // Ibid. P. 145.
34 Bryson V. Feminist Political Theory: An Introduction. MacMillan, 1992.
35 Брайсон В. Политическая теория феминизма: Введение. М., 2001.
36 Там же. С. 146.
37 Там же. С. 146.
38 Там же. С. 151.
советской семейной и социальной политике 1917—1936 гг.39 она акцентирует внимание на позиции советского государства в области семейных отношений, и взгляды Коллонтай интересуют Г олдман именно в этом свете. Она подчеркивает, что идеи Коллонтай о семье как отжившем социальном институте были крайне популярны, их поддерживали «юристы, члены партии, социальные работники, женщины-активистки». Публиковались сотни брошюр, книг и статей по этой теме, вопросы «новой семьи» обсуждались как в академической, так и в молодежной среде40. В. Голдман подробно рассматривает взгляды Коллонтай на семейные отношения, отмечая их важность для конструирования советской семьи тех лет. Особенно интересно то, что автор обращает внимание на ряд советских социологов тех лет, разделявших взгляды Коллонтай41. Это важно именно для современного исследователя половой морали, анализирующего степень распространенности тех или иных точек зрения и концептов, оценивающего меру «ангажированности» новыми идеями.
Изучение взглядов и судьбы А. М. Коллонтай продолжила еще одна соотечественница вышеуказанных историков феминистской ориентации — Б. Клементс. В своей научно-популярной работе, посвященной «дочерям революции», в которой рассматривалась история пресловутого «освобождения» женщин в СССР42, Б. Клементс рассказала о великом эксперименте тех лет, описала положение российской советской женщины с начала века и первых дореволюционных лет до наших дней. Она адресовала свою книгу массовому американскому читателю, сделав исследование легким и понятным человеку, не входящему в научное сообщество. Отдельно и подробно рассмотрела Б. Клементс и историю женского движения в СССР, в частности, уделила внимание деятельности Коллонтай в женотделах, в том числе и влиянию ее взглядов на судьбу русского марксистского феминизма43.
Вопросов половой морали в концепциях Коллонтай Б. Клементс коснулась лишь вскользь, приведя, тем не менее, любопытную цитату журналистки Нины Беляевой, описывающей создание женских организаций в СССР в перестроечные годы: «Хотя признаков массового женского движения все еще нет, появились первые женские организации. Они будут способствовать выдвижению лидеров, общественных деятелей, политиков с женским лицом. Тогда женщины получат место в социальной иерархии, соответствующее их интеллекту, опыту, образованию и творческим способностям. Женщины займут это место не “с боем”, а естественным путем “внедряя” женственность в общество. Возможно, тогда общество поймет, что в процветании женщины есть выгода для всей нации»44. Б. Клементс отметила, что такое развитие событий понравилось бы Коллонтай и ее сторонникам, т. к. в целом соответствовало их идеям. С этим выводом трудно не согласиться.
В 1992 г. в свет вышло 5-томное европейское исследование «История женщин на Западе» на итальянском языке, ставшее практически хрестоматийным для исследователей
39 Goldman W. Women, the State & Révolution: Soviet Family Policy & Social Life, 1917—1936. Cambridge, 1993.
40 Ibid. P. 5.
41 Ibid. P. 45.
42 Clements B. Daughters of Revolution: A History of Women in the USSR. Arlington Heights,
1994.
43 Как отмечает Б. Клементс, многие современные исследователи стремятся причислить Коллонтай и других сторонников эмансипации женщин в СССР по «марксистскому сценарию» к «феминисткам» (Ibid. P. 38). Сами советские борцы за равенство полов вряд ли согласились бы с такой характеристикой, т. к. считали феминизм проявлением враждебной буржуазной системы. Тем не менее, именно идеи советских сторонниц равноправия женщин легли в основу одного из крупных течений феминистской мысли современности — так наз. «марксистского феминизма».
44 Belyaeva N. Feminism in the USSR // Canadian Woman Studies. Special Issue «Soviet Women». Le Cahiers de la Femme. Vol. 10. № 9 (Winter 1989). P. 19. Цит. по: Clements B. Daughters of Revolution... P. 128.
«женской истории»45. Переведенное на большинство основных европейских языков и выдержавшее не одно переиздание, оно представляет собой вполне академичный взгляд на роль женщин в истории. Отдельное внимание в одном из томов уделено и роли А. М. Коллонтай46. Ф. Наваль, автор очерка о «советской феминистке», рассмотрела ее биографию и творчество, отметив, что судьба Коллонтай была «типичной для ее поколения»47. Думается, это утверждение — достаточно странное, если вспомнить о бурной личной жизни «пламенной революционерки», ее дипломатической работе и неординарном творчестве. Автор определяет взгляды А. М. Коллонтай как смесь марксизма, феминизма и «фурьеанского утопизма»48. Рассматривая воззрения А. М. Коллонтай, Ф. Наваль отметила, что любовь в ее понимании должна была стать своеобразным «спортом», что также представляется сильной вульгаризацией. При этом автор полагает, что А. М. Коллонтай ранее, чем В. Рейч (философ, совместивший принципы фрейдизма и марксизма), поставила проблему соотношения сексуальности и классовой борьбы.
Ф. Наваль подчеркнула также, что лишь «немногие люди разделяли идеи Коллонтай в Советском Союзе 1920-х гг.»49. Такое замечание представляется тоже не вполне обоснованным: принимая во внимание то, что руководители большевистской партии критиковали взгляды Коллонтай, все же нельзя не признать, что ее мнение было поддержано молодежью тех лет, в том числе — комсомольцами, молодыми рабочими, учащимися. Французская исследовательница верно отметила, что В. И. Ленин в своих известных беседах с К. Цеткин не критиковал лично А. М. Коллонтай и ее взгляды на половую мораль, однако противники «крылатого Эроса» успешно использовали его имя, когда развернули борьбу с Коллонтай50, причем сделали это спустя всего несколько месяцев после смерти большевистского лидера.
Ф. Наваль ставила целью рассмотрение положения женщин в СССР не только в эпоху нэпа, но и позже, для чего ею были проанализированы статистические данные, литературные произведения о быте молодежи той эпохи (в том числе и знаменитая повесть «Без черемухи» П. Романова). В очерке есть и отсылки к произведениям кинематографа. Однако Ф. Наваль так и не удалось «вписать» своеобразную концепцию половой морали этой революционерки и феминистки в контекст работ других авторов того же времени, концепция оказалась представленной обособленно и безотносительно к взглядам на «нормы половой жизни» молодежи СССР тех лет. Единственной отсылкой к теме влияния взглядов А. М. Коллонтай на социальное поведение молодых строителей (и особенно — строительниц) нового общества является упоминание Ф. Наваль о том, что А. М. Коллонтай стояла во главе работы «женотделов» тех лет51. Главное значение исследования Ф. Наваль — в попытке вписать женскую историю России в историю Европы XX в. (а концепцию А. М. Коллонтай представить ее частью): подобные попытки не предпринимались издателями первых пяти томов «Истории женщин на Западе», и последний, шестой, том стал положительным исключением52.
45 Duby G., Perror M. (eds.) Storia dellr donne in Occidente. Vol. 1—5. Rome; Barí, 1992. Цит. по: Duby G., Perrot M. (eds.) A History of Women in the West. Cambridge; L., 1996.
46 Navailh F. The Soviet Model. Kollontai: a Reluctant Feminist // Thébaud F., Duby G., Perrot M. (eds.) A History of Women in the West: Vol. Toward a Cultural Identity in the Twentieth Century. Cambridge; L., 1996. P. 231—235.
47 Ibid. P. 231.
48 Ibid.
49 Ibid. P. 233.
50 Ibid. P. 234.
51 Navail H. The Soviet Model. A New Russia // Thébaud F., Duby G., Perrot M. (eds.) Op. cit. P. 235—241.
52 См., напр.: Cott N. The Modern Woman of the 1920s, American Style // Ibid. P. 76—92; Sohn A.-M. Between the Wars in France and England // Ibid. P. 92—120; Grazia V. de. How Mussolini Ruled Italian Women // Ibid. P. 120—149; и др.
Лишь в начале 1990-х гг. в России появились первые исследования творчества Коллонтай-феминистки, опубликованные и на русском языке. Не удивительно, что они были выполнены также учеными, работающими за рубежом. Т. Е. Осипович, литературовед-славист из США, исследовательница работ А. М. Коллонтай, опубликовала свои статьи по этой теме в 1993—1994 гг. в отечественных изданиях53. Автор постаралась проследить взаимосвязи взглядов Коллонтай с развитием марксистского феминизма, выявить сходства и противоречия в позиции выдающейся революционерки с общегосударственной линией той поры. Т. Е. Осипович подробно и обстоятельно проанализировала ряд важнейших брошюр Коллонтай, прежде всего — «Новую мораль и рабочий класс», отметив, что она неоднократно переиздавалась54, но не подтвердив это. Безусловно, данную работу Коллонтай нужно и важно исследовать и изучать, но, на мой взгляд, с точки зрения воздействия на общество, куда более важны были статьи А. М. Коллонтай в известном и влиятельном журнале тех лет — в «Молодой гвардии».
В целом, работы Т. Е. Осипович носят преимущественно описательный, а не аналитический характер, ведь писались они литературоведом, а не историком. В ее статьях нет ни ясных доказательств, ни убедительных доводов о степени влияния идей «марксистского феминизма» (сторонницей которого предстает А. М. Коллонтай) на общество55. Автор рассматривает идеи Коллонтай безотносительно к их сосуществованию с другими схожими идеями («свободной любви», общества «Долой стыд!»), представив их скорее как некий сегмент русской философской утопической мысли, нежели как реальное руководство к действию, к изменению общества. В то же время, многими современниками слова Коллонтай воспринимались именно так.
Вместе с тем, вклад американской литературоведки Т. Е. Осипович в дело исследования взглядов Коллонтай недооценивать нельзя — именно она одна из первых на постсоветском пространстве заговорила на эти темы, бывшие ранее запретными, именно она поставила ряд вопросов, на которые предстоит ответить историкам новых поколений.
Практически одновременно с публикацией статей Т. Е. Осипович в России началось увлечение темой «история повседневности». В известном смысле анализ быта и повседневной жизни был продолжением работы этнологов, однако историки и социологи подошли к исследованию этой темы по-новому, поставив новые вопросы и обратившись к новым источникам. В этом смысле показательно и важно исследование Н. Б. Лебиной и М. В. Шкаровского, проанализировавших в книге «Проституция в Петербурге»56 нравы городской молодежи 1920-х гг. и попытавшихся выявить причины «полового разврата»57. Авторы исследовали ситуацию с половой моралью в СССР на примере Петербурга (кстати сказать, не вдаваясь в размышления о том, что понимать под «половой моралью» и как соотносить это понятие с идеологическими установками о революционной морали тех
53 Осипович Т. Е. Коммунизм, феминизм, освобождение женщин и Александра Коллонтай // Обществ. науки и современность. 1993. № 3 (здесь и далее цит. по: Осипович Т. Е. Коммунизм, феминизм, освобождение женщин и Александра Коллонтай // Круминг Л. (ред., сост.) Женщина в обществе: мифы и реалии. М., 2001. С. 31—42); Осипович Т. Е. «Новая женщина» в беллетристике Александры Коллонтай // Преображение. 1994. № 2. С. 66—71.
54 Т. Е. Осипович отмечает, что «впервые статья “Новая женщина” была опубликована в 1913 г.; после революции неоднократно переиздавалась» в сборнике «Новая мораль и рабочий класс» (Осипович Т. Е. «Новая женщина»... С. 70), но эти данные также не подкреплены ссылками.
55 Как отмечает сама Т. Е. Осипович, ее целью является «обзор эволюции взглядов Коллонтай на положение женщины в современном мире — эволюции, по-своему отражающей метаморфозы коммунистической утопии» (Осипович Т. Е. Коммунизм, феминизм. С. 31).
56 ЛебинаН. Б., ШкаровскийМ. В. Проституция в Петербурге. М., 1994.
57 Следует специально отметить то, что авторы используют в своей работе много неопубликованных архивных материалов, а также иных неизвестных широкой научной общественности источников (не вступившие в силу проекты, декреты, материалы прессы и т. д.), что значительно повышает научную ценность данного исследования.
лет). Кроме того, выводы петербургских социологов оказались не вполне показательными, так как ситуация в небольших городах и таких мегаполисах, как Москва и Петербург, а тем более в «столицах» и деревнях сильно различалась. Именно в больших городах было много молодежи, которая оказалась «заражена» идеей конструирования новых бытовых правил и стала, можно сказать, «основным потребителем» новой морали. Добавлю, что среди таких потребителей было особенно много представителей и представительниц именно рабочей молодежи.
Как отмечает Н. Б. Лебина, Петроград, пережив эпоху «военного коммунизма», очень быстро снова ожил и вернулся к прежней жизни, частью которой стали «внебрачные отношения между мужчинами и женщинами»58. Эти отношения оказались причиной бурных дискуссий по вопросам пола, тон которым — напомню — задала именно А. М. Коллонтай своими публикациями еще дореволюционного времени. Лебина также связывает публицистическую активность Коллонтай в 1920-х гг. с ее личной жизнью (развитием романа с П. Дыбенко). Автор точно отметила, что А. М. Коллонтай «одобрительно относилась» к половой свободе 1920-х, тем более, что число поклонников «свободной любви» постоянно росло. По мнению этого питерского социолога, А. М. Коллонтай тяготела к «теории “стакана воды”»59, однако, как мне представляется, такое однозначное причисление Коллонтай к сторонникам неограниченных никакими моральными и иными рамками отношений между полами не вполне верно. Действительно, выдающаяся революционерка и феминистка видела в протестах против так называемого «разврата» влияние старых взглядов, косной «мелкобуржуазной» среды, но она — и это крайне важно отметить! — считала подобную распространенность свободной любви не нормой, а временным, переходным явлением на пути к становлению новых отношений в свободном обществе будущего. А. М. Коллонтай, подчеркивала Н. Б. Лебина, действительно, выбирала «из двух зол меньшее» — свободную любовь она поддерживала, а проституцию осуждала, считая, что в свободных отношениях между полами есть элементы «оздоровления отношений»60. Приводя данные статистики по венерическим заболеваниям и рождению внебрачных детей61, Н. Б. Лебина попыталась опровергнуть эту точку зрения А. М. Коллонтай. На мой взгляд, под «оздоровлением отношений» подразумевалось не эмоциональное или моральное оздоровление, а оздоровление экономическое. Ведь при «свободной любви» элементы «собственности» на женское тело должны были быть уничтожены — и тогда женщина, девушка могла бы вольно и свободно распоряжаться собой, своим телом и своими чувствами, отдавая их по собственному выбору любимому человеку. К тому же, распространение «свободной любви» должно было вести к снижению доли криминальной составляющей во внебрачных отношениях между полами, например, к изживанию института сутенерства. Наконец, следует отметить, что, несмотря на крайне высокую вероятность заражения венерическим заболеванием при внебрачной связи на основе «свободной любви», она все-таки была — по мнению многих врачей-гигиенистов того времени — потенциально ниже риска болезни после связи с проституткою. Если для последних продажа своего тела была профессиональной деятельностью, которой они занимались регулярно, постоянно меняя партнеров, в том числе и больных венерическими болезнями, то у «сторонниц свободной любви» количество случайных связей с непроверенными партнерами было все же, предположительно, ниже; следовательно, ниже был и риск заражения сторонника «свободной любви». Не стоит сбрасывать со счета и низкий уровень развития контрацепции в СССР в 1920-е гг. Поэтому, несмотря на спорность высказывания А. М. Коллонтай, в нем имелся все же здравый смысл62. Проблема состояла в том, что ее идеи прививались в обществе не одновременно и фрагментарно: так, из концепции новых
58 ЛебинаН. Б., ШкаровскийМ. В. Указ. соч. С. 180.
59 Там же. С. 185.
60 Коллонтай А. М. // Рабочий суд. 1926. № 5. С. 366.
61 Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Указ. соч. С. 183.
отношений между полами рабочей молодежью (думается, прежде всего, мужчинами тех лет!) была воспринята прежде всего идея «свободной любви», а вовсе не уважение к себе и к партнеру/партнерше, не идея необходимости развивать и укреплять гигиенические нормы и т. д. Идеи «уважения» и «гигиены» объективно служили бы укреплению здоровья женщин, а советское общество в эпоху его становления относилось к женскому телу довольно потребительски.
В то же время, крайне важно замечание Н. Б. Лебиной о причинах нераспространенности в рабочей среде таких отношений между полами, какими их видела Коллонтай. Это обусловливали, как пишет Лебина, «низкий культурный уровень основной массы горожан, примитивные представления о месте женщины в обществе, отсутствие элементарных материально-бытовых и гигиенических условий, а также определенная политика новых властей и структур», руководители которых «скоро поняли, что для полного сосредоточения человека на проблемах построения социализма необходим строгий контроль за интимной жизнью»63. Именно этим, по мнению социолога, объяснялась критика концепции «крылатого Эроса» А. М. Коллонтай, именно поэтому власть имущие попытались заменить «свободную любовь» Коллонтай на жесткие и безапелляционные «12 половых заповедей пролетариата» «врача партии» А. Б. Залкинда64, так и не обретшего, правда, большого числа сторонников.
Заканчивая описание половой морали 1920-х, Н. Б. Лебина подчеркнула, что, «судя по статистическим данным — идеи социалистического аскетизма не прижились в пролетарской среде в 20-е гг. Юноши и девушки с фабричных окраин рано и вполне безответно продолжали вступать в половые связи»65. Таким образом, если следовать логике Н. Б. Лебиной, придется признать, что все сторонники регулирования половых отношений потерпели так или иначе поражение: идеи А. М. Коллонтай были неверно интерпретированы и воплотились на практике частично и в извращенном виде, крайне не соответствующем изначальным теоретическим постулатам. С другой стороны, и идеи А. Залкинда и других сторонников жесткой регламентации половых отношений оказались просто не принятыми ни одной частью общества.
Общий вывод Н. Б. Лебиной по вопросу изменения половой морали в 1920-е гг. мне представляется спорным. «В первое послереволюционное десятилетие, — отметила в заключении к книге Н. Б. Лебина, — в сексуальном поведении представителей пролетариата даже такого крупного города, каким был Ленинград, не произошло сильных изменений ни с точки зрения особой его либерализации, ни с точки зрения одухотворения». Действительно, одухотворенности в пылу «половой революции» 1920-х гг. мало. Однако данные врачей, социологов и педагогов тех лет свидетельствуют о том, что молодежь почувствовала себя и в области половой жизни куда свободней, чем до политического переворота 1917 г. Тому способствовали и нормативные акты новой власти: женщина, замешанная в адюльтере, не считалась больше проституткою; у каждой женщины появилось право на выражение собственного мнения при выборе партнера и возможности реализации этого права. На внебрачных детей окружающие перестали смотреть как на бесправных бастардов, чей статус позорен. Свобода женщин в половой жизни обусловливалась и новым уровнем их независимости от мужчин (отцов, мужей, сыновей) в экономическом и моральном плане. Подобная ситуация во многом
62 Надо также отметить, что молодая девушка Женя, живущая в 1920-е гг., героиня повести А. М. Коллонтай «Любовь трех поколений», больше всего опасалась заразиться венерическим заболеванием и относилась к вопросам гигиены пола крайне серьезно, отказываясь от связи с больным, ухаживающим за ней человеком (Коллонтай А. М. Любовь трех поколений // Коллонтай А. М. Любовь пчел трудовых. М.; Пг., 1923. С. 44). Следовательно, по представлениям Коллонтай, вступающие в свободные связи должны были заботиться о своем здоровье, соблюдать гигиенические нормы. Коллонтай также неоднократно отмечала это в своих статьях.
63 Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Указ. соч. С. 186.
64 Залкинд А. Б. Революция и молодежь. М., 1924.
65 Лебина Н. Б., Шкаровский М. В. Указ. соч. С. 188.
объяснялась именно либерализацией нравственных норм в первые послереволюционные годы.
Почти одновременно с выходом книги Н. Б. Лебиной и М. В. Шкаровского, с вопросами «половой морали», «практиковавшимися» в СССР в 1920—30-е гг., был ознакомлен массовый читатель, интересующийся историей: в крупном научно-
популярном историческом журнале «Родина» вышел очерк А. Маркова «Был ли секс при советской власти?»66, посвященный именно этому периоду в истории русской сексуальной культуры и проиллюстрированный почему-то дореволюционными эротическими открытками (на мой взгляд, из-за этого читатель не почувствовал духа эпохи — куда бы больше подошли менее вызывающие, но более соответствующие тексту плакаты тех лет). Автор статьи, оттолкнувшись от популярных брошюр той поры, рассказал и о бытовании «посиделок» эротического характера в деревнях, привел данные социологических опросов того времени, рассмотрел роль интеллигенции в процессах конструирования нового отношения к эротике и сексу в СССР. Остановился он и на работах А. М. Коллонтай, отметив некоторую мифологизацию ее образа в народе (так, по его словам, ее подозревали в интимной связи с «самим» В. И. Лениным? — А. П.), отметил зависимость взглядов А. М. Коллонтай тех лет от событий ее личной жизни. Отъезд А. М. Коллонтай послом СССР в Норвегию А. Марков назвал ее «почетной ссылкой»67.
Перечисленные выше работы социологов и историков стали предвестниками серьезного исследования сексуальной культуры в России, проведенного крупнейшим отечественным историком, социологом, психологом и сексологом И. С. Коном. В своей монографии «Сексуальная культура в России: клубничка на березке»68 автор рассмотрел развитие культуры пола и секса в нашей стране со времен Древней Руси и кончая 1990-ми гг. XX в. Характеризуя взгляды А. М. Коллонтай и половую мораль тех лет, И. С. Кон выделил две главные позиции большевиков по вопросам сексуальной идеологии и политики — позицию А. М. Коллонтай как выразительницы либеральной точки зрения, и позицию А. Б. Залкинда, «более жесткую и догматическую». Взгляды Коллонтай И. С. Кон посчитал «слишком радикальными» с точки зрения «коммунистических ортодоксов», не соответствовавшими «привычному аскетизму старых революционеров» и «соображениям политической целесообразности». Этим, по мнению автора, и объяснялась критика ее взглядов деятелями партии69. Взгляды же А. Б. Залкинда, по мнению И. С. Кона, несмотря на всю их «пародийность», более удовлетворяли большевистскую власть «по своим внутренним интенциям и акцентам на социальный контроль», нежели «коллонтаевский неуправляемый и отдающий индивидуализмом “крылатый Эрос”, не говоря уже о “свободной любви”»70. Здесь важно отметить, что И. С. Кон принципиально развёл «крылатого Эроса» А. М. Коллонтай и «свободную любовь», что представляется совершенно правильным. Ведь предлагаемая Коллонтай концепция не предполагала вседозволенности (и тем была не тождественна концепциям «свободной любви»); «крылатый Эрос» основывался на внутреннем и социальном самоконтроле, на сознательности граждан, для которых интересы общественные были важнее и приоритетнее личных. Именно поэтому причислять Коллонтай к сторонникам «свободной любви», понимаемой многими как «свободный разврат», не вполне корректно. Как подчеркнул в своем исследовании И. С. Кон, в реальной жизни половые «вакханалии» были отнюдь не такими страшными, какими их пытались представить противники Коллонтай и «свободной любви»71, но в литературе тех лет «голая эротика» стала
66Марков А. Был ли секс при советской власти? // Родина. 1995. № 9. С. 51—55.
67 Там же. С. 53.
68 Кон И. С. Сексуальная культура в России: клубничка на березке. М., 1997.
69 Там же. С. 132—133.
70 Там же. С. 135.
71 Там же. С. 136.
«существеннейшим фактором» «прежде всего как фактор неблагополучия»72. Это относится и к литературному творчеству самой А. М. Коллонтай, также не избежавшей «натуралистических сексуальных сцен и символов». В заключении И. С. Кон заметил, что человеку тех лет предлагалось два пути в области половых отношений (идя по любому из них, молодые люди, однако же, впадали, по образному выражению Ш. Фицпатрик, в «грех мещанства»73): если он продолжал следовать традиционной семейной морали — то «попадал в ловушку “буржуазного брака”, если же “становился сексуальным революционером” — критиковался за “буржуазно-богемную безответственность”, “есенинщину” и “енчменщину”»74. Выход из подобных противоречий для большевистской власти был один — репрессии75.
Работа И. С. Кона крайне важна с точки зрения комплексного анализа развития сексуальной культуры в России и в СССР, но, в то же время, говоря об идеях А. М. Коллонтай, И. С. Кон не ставил задачу рассмотреть способы проникновения ее взглядов в общество, равно как выявить взаимосвязи между предлагаемыми Коллонтай концепциями развития общества и историческими процессами. Он рассмотрел ее идеи и ситуацию с вопросами пола в обществе по отдельности. В целом, И. С. Кон увидел в А. М. Коллонтай прежде всего проповедника новых концепций половой морали в советском обществе, так и не получивших распространения и официального признания. Вероятно, этим и объясняется его меньшее внимание к идеям А. М. Коллонтай, несмотря на то, что они были крайне популярны в то время и именно их распространение инициировало лоббирование властью концепции «советской семьи», в которой не было места даже самым «невинным» представлениям революционерки-феминистки.
Изучение истории сексуальности неразрывно связано с исследованием истории полов, в том числе — с историей женского движения, движения за эмансипацию женщин. Историк и политолог С. Г. Айвазова в монографии «Русские женщины в лабиринтах равноправия»76, изданной годом позже работы И. С. Кона, сравнительно подробно рассмотрела идеи А. М. Коллонтай и социально-политический контекст,
способствовавший их развитию и распространению. Автор называла А. М. Коллонтай «признанным теоретиком большевиков» «в разработке нового взгляда на социальные отношения между полами»77. С. Г. Айвазова увидела в судьбе А. М. Коллонтай вечную борьбу с «буржуазным феминизмом», стремление причислить к «буржуазным феминисткам» всех, кто пытался «перенести борьбу за равноправность женщины» из области классовой борьбы в область борьбы двух полов. Между тем, отметила
С. Г. Айвазова, феминистки до сих пор считают ее одной из «провозвестниц» современных идей равноправия женщин, «ставя ее имя в один ряд с именами Олимпии де Гуж, Симоны де Бовуар» и т. д. В то же время, подчеркнула С. Г. Айвазова,
А. М. Коллонтай была значимой фигурой и в истории советского марксизма. Особенностью работ Коллонтай она считала «причудливую смесь, эклектику
марксистских и феминистских подходов»78, позволившую ей, однако, несмотря на «различие в логике идейных конструкций», «вплотную подойти к формулированию концепции гендера»79: ведь именно А. М. Коллонтай сумела увидеть социальный характер взаимоотношений между полами на примере экономических отношений мужчин и женщин в семье и обществе. Подводя под свои идеи классовую основу, она «победила» в себе феминистку, и, судя по «Автобиографии», такая победа далась революционерке
72 Гинзбург Л. Литература в поисках реальности. М., 1987. С. 156.
73 Кон И. С. Указ. соч. С. 137.
74 «По имени молодого философа, пропагандиста “свободной любви” Эммануила Енчмена, которого в 1923 году разоблачил Бухарин» (цит. по: Кон И. С. Указ. соч. С. 137).
75 Кон И. С. Указ. соч. С. 138.
76 Айвазова С. Г. Русские женщины в лабиринте равноправия. М., 1998.
77 Там же. С. 67.
78 Там же.
79 Там же. С. 68.
нелегко, поскольку «тема женской личности, женской автономии» волновала ее до конца
дней80.
С. Г. Айвазова рассмотрела концепции А. М. Коллонтай, посвященные новым экономическим отношениям в обществе, новому браку и быту, и заметила, что ее социальная теория в наиболее завершенном виде отразилась в «Любви пчел трудовых» — «произведении художественно слабом, но программном»81. С. Г. Айвазова назвала его «романом», попытавшись рассмотреть как единое целое. Однако оно состоит из трех разных частей82! Главный вывод, который сделала С. Г. Айвазова, представляется очень важным — не только с точки зрения истории советской идеологии, но и с точки зрения истории складывания гендерной асимметрии советского типа. Автор, пишет С. Г. Айвазова, предлагала власти «искоренить саму систему патриархатных отношений», но при этом «устанавливала взамен старой новую асимметрию социальных ролей»83.
Любопытно, что знакомая не понаслышке с историей мирового женского движения, С. Г. Айвазова отметила: влияние идей А. М. Коллонтай было заметно не только в СССР, но и в Западной Европе. Мадлен Пеллетье, французская феминистка тех лет, считала, что произведения Коллонтай нужно пропагандировать, так как они посвящены «сексуальной свободе. праву на аборт и воспитанию детей государством»84. В 1970-е гг. идеи Коллонтай были вновь переосмыслены новым поколением феминисток85 и до сих пор исследуются, изучаются, критикуются.
С. Г. Айвазова точно подметила, что часть идей А. М. Коллонтай все же была воспринята новой, большевистской властью. Прежде всего, это идеи о «новой женщине», которую выковывали в СССР десятилетиями по принципам, во многом схожим с предлагаемыми Коллонтай. Отсеяв все несоответствующие «партийной линии» идеи женской свободы в их феминистском варианте, большевики, а позже и И. В. Сталин и его приспешники, создавали идеал вечно работающей и воспроизводящей население активистки, для которой семья — это общество и государство. Грани между полами действительно стерлись — и женщины, и мужчины стали общим рабочим материалом, из которого строилась Вавилонская башня, она же — дорога к «светлому будущему»86.
Важный вклад С. Г. Айвазовой в изучение истории идей А. М. Коллонтай заключается также в том, что она оценила воздействие представлений Коллонтай о «новой женщине» как на концепции семьи и половых отношений, продвигаемых в СССР властью, так и на современную философию, прежде всего — феминистскую, а также показала, как рожденные в пылу революции идеи радикальных преобразований повлияли на общество и оставались обсуждаемыми в течение нескольких десятилетий после их появления.
В год выхода книги С. Г. Айвазовой, быстро нашедшей своего читателя в научных кругах, в ивановском малотиражном журнале «Женщина в российском обществе» вышел историографический обзор Л. А. Жуковой и Э. Б. Ершовой об отношении виднейших деятельниц революционного движения в России и активных строительниц нового общества в первые годы власти большевиков к проблеме равноправия полов87.
80 Там же. С. 69.
81 Там же. С. 70.
82 Точки зрения исследователей, пытающихся определить литературный жанр произведений Коллонтай, расходятся: одни, как С. Г. Айвазова, считают «Любовь пчел трудовых» романом, другие — сборником рассказов, третьи полагают, что эта книга состоит из повестей. С моей точки зрения, «Любовь пчел трудовых» — это сборник литературных произведений, включающий повести «Любовь трех поколений» и «Василиса Малыгина» и рассказ «Сестры».
83 Айвазова С. Г. Указ. соч. С. 72.
84 Цит. по: Там же. С. 73.
85 Напр., С. Г. Айвазова пишет о новом прочтении А. М. Коллонтай известным философом-постструктуралисткой Ю. Кристевой (Айвазова С. Г. Указ. соч. С. 73).
86 Айвазова С. Г. Указ. соч. С. 73—74.
87 Жукова Л. А., Ершова Э. Б. А. М. Коллонтай, И. Ф. Арманд и Н. К. Крупская о проблеме равноправия полов: (Обзор современных источников) // Женщина в рос. о-ве. 1998. № 1 (9). С. 46
Статья, не ставшая известной большинству специалистов по данному вопросу (на это указывает низкий «индекс цитируемости» ее в других работах), тем не менее, внесла серьезный вклад в современные исследования взглядов русских революционерок, поскольку в ней были проанализированы работы таких известных западных советологов-«коллонтаеведок», как Б. Клементс, Б. Фарнсворс, В. Голдман, а также М. Максвелл и Р. МакНил. Кроме того, авторы статьи исследовали отношение к
A. М. Коллонтай известной американской феминистки-политолога Н. Нунан, изучавшей соотношение марксизма и феминизма. Оттолкнувшись собственно от концепции Н. Нунан, противопоставившей взгляды А. М. Коллонтай и Н. К. Крупской, и вели свое изложение перечисленные авторы.
Весьма интересна приводимая Л. Жуковой и Э. Ершовой «систематизация» основных взглядов на женский вопрос среди русских женщин-марксисток, предложенная Н. Нунан88. Она выделила три основных группы мнений. Первое из них принадлежит
B. Засулич, полагавшей, что «женский вопрос и феминистские организации отвлекают женщин-работниц от марксизма и классовой борьбы». Второе мнение было основано на марксистской теории и поддержано Н. К. Крупской, считавшей «тяжелое положение женщин в Российской империи» серьезной проблемой, которую можно было бы решить «только в ходе социалистической революции». Третья точка зрения — наиболее радикальная, так как затрагивала и пыталась изменить «общепринятый взгляд на традиционную роль женщины в обществе» — предполагала переоценку роли полов в социуме. Именно ее, по словам Н. Нунан, «обычно отождествляли с позицией А. М. Коллонтай». Авторы статьи, таким образом, как и многие их предшественники, вновь некорректно причислили А. М. Коллонтай к сторонникам теории «стакана воды». Эту ситуацию уже не первый год пытаются исправить серьезные зарубежные биографы Коллонтай, такие, как Б. Клементс и Б. Фарнсворс, не раз отмечавшие, что «взгляды А. М. Коллонтай на любовь и женскую роль в ней часто воспринимались ее большевистским окружением упрощенно»89, и эти «упрощения», видимо, по сей день оказывают влияние на взгляды современных ученых.
На отстранение Коллонтай от «большой политики» и предание ее взглядов анафеме повлияло большое количество разнообразных событий. В их числе, полагали Л. А. Жукова и Э. Б. Ершова, и участие в «рабочей оппозиции» 1921 г., и излишняя радикальность предлагаемых Коллонтай концепций, и проповедуемая ею чрезмерная либерализация отношений между полами, и т. д. В работах западных исследователей подчеркивалось, в частности, что роман А. М. Коллонтай «Большая любовь», написанный в Скандинавии, являл собой «тонко завуалированный беллетристический рассказ о предполагаемом любовном треугольнике Крупская — Ленин — Арманд», где Н. К. Крупская узнала себя в жене главного героя — та была «болезненной, неухоженной, непривлекательной женщиной», — после чего жена большевистского лидера стала особенно неприязненно относиться к Коллонтай90. В заключении статьи авторы отметили, что идеи революционерки и феминистки, бесспорно, опередили свое время и «отразили чрезвычайно интеллектуальный подход к поведению индивида, к принятию которого консервативная Россия была не готова»91. Л. А. Жукова и Э. Б. Ершова усмотрели параллели между 1920-ми гг. и нашими днями, отметив непропадающую и сегодня актуальность взглядов революционерки.
Аналогичную актуальность, но в культурологической и литературоведческой перспективе показала в связи с анализом творчества А. М. Коллонтай и немецкая исследовательница Э. Шорэ92, сравнившая «Любовь трех поколений» А. М. Коллонтай и
—53.
88 Там же. С. 47.
89 Там же. С. 50.
90 Там же. С. 52.
91 Там же. С. 53.
92 Шорэ Э. Судьба трех поколений, или от очарования к разочарованию: (По произведениям А. Коллонтай «Любовь трех поколений» и Л. Петрушевской «Время ночь») // Преображение. 1997.
«Время ночь» Л. Петрушевской. Отметив неоднозначность восприятия критикой обоих произведений, она поставила задачу рассмотреть то, как в творчестве этих известных литературных деятельниц «нашли свое отражение энтузиазм периода революции, общее разочарование и депрессия начала 1990-х гг.», как «в повествовательной структуре обоих произведений, связанных между собой не только темой положения женщин и их жизненных перспектив, но и. развитием темы на примере судеб, трех следующих друг за другом поколений»93, обнаруживается внутренняя перекличка. Поставленную задачу автор успешно решила, показав А. М. Коллонтай не только партийным деятелем, но писательницей со своим особым, «женским» голосом.
Круг западных исследователей, занимающихся изучением женского вклада в великий социальный эксперимент Советской России, продолжал расширяться и во второй половине 1990-х гг. Ученые пришли к пониманию того, что выяснение значимости именно и собственно женского вклада в социальную революцию недостаточно для понимания развития и трансформаций отношений полов и половой морали. В результате смены научных парадигм на первый план вышла проблема соотношения, взаимодействия и соподчинения полов в общественных процессах, точнее говоря — изучение соотношения социальных составляющих полов, взаимодействия гендеров. Одна из исследовательниц последнего времени, Э. Вуд, написала фундаментальное исследование о женщинах и революции, назвав его «Баба и товарищ: гендер и политика в революционной России»94. В своей книге она попыталась ответить на вопрос, как могла русская женщина, воспринимаемая ранее лишь как «баба», стать активным участником революционных преобразований, начать самостоятельно строить новое государство и общество. Особенно заинтересовала автора история женотделов и участие женщин в их деятельности, равно как государственная политика по вовлечению женщин в общественную жизнь, проводившаяся в первые годы советской власти. Большой вклад в эти преобразования внесла А. М. Коллонтай, и Э. Вуд посвятила немалую часть своей работы изучению ее роли в событиях тех лет. Коллонтай упомянута на первой же странице как «главный борец за женскую эмансипацию в Советской России»95, став с первых же строк «главной героиней» книги. Вуд рассмотрела личности и судьбы А. М. Коллонтай и Н. К. Крупской как основных борцов за права женщин в новом обществе, причем уделила А. М. Коллонтай гораздо больше внимания — вероятно потому, что ее идеи оказались более созвучны современной ситуации, нежели идеи Н. К. Крупской, развитие которых привело к появлению советской системы взаимоотношений женщины и государства, при которой женщина лишь на словах и de jure была равна в правах с мужчиной. Важно отметить, что автор попыталась определить, что имело большее влияние на женщин — «личный фактор» и идеи Коллонтай и Крупской или же общая ситуация, общий революционный контекст. Эти факторы находились в постоянном взаимодействии, и его результатом стала новая политика государства в отношении женщин. Уравнивание женщин в правах с мужчинами в СССР в послереволюционные годы привело к частичному стиранию граней между полами. Но позже, в 1930-е гг., эти грани были снова восстановлены — считалось, что женщины в советском государстве уже равны мужчинам и специальная поддержка и борьба за их права и равный статус в обществе не нужны.
Тот же вопрос, что и Э. Вуд, поставили в своей статье тверские историки А. В. Бородина и Д. Ю. Бородин96. Но, в отличие от американской исследовательницы, эти ученые подчеркнули не последовательное развитие образа русской женщины от «бабы» к «товарищу», а борьбу двух ипостасей, их взаимовлияние и противостояние. Авторы
№ 5. С. 54—61.
93 Шорэ Э. Указ. соч. С. 56.
94 Wood E. A. The Baba and the Comrade: Gender and Politics in Revolutionary Russia. Bloomington; Indianapolis, 1997.
95 Ibid. P. 1.
96 Бородина А. В., Бородин Д. Ю. Баба или товарищ? Идеал новой советской женщины в 20— 30-х гг. // Женские и гендерные исследования в Тверском государственном университете. Тверь, 2000. С. 45—51.
постарались очертить образ новой советской женщины, отталкиваясь от литературных произведений 1920—30-х гг., в том числе используя и литературное наследие А. М. Коллонтай. Как отметили исследователи, женские образы в произведениях разных авторов тех лет (напр., «Цемент» Ф. Гладкова) «во многом явились лишь реакцией на ее (А. М. Коллонтай. — А. П.) повести»97. Проанализировав произведения революционерки-феминистки, авторы пришли к выводу о том, что свобода женщины, с точки зрения Коллонтай, «проистекала из трех компонентов: свободного союза, активности женщины в общественной жизни, общественного (государственного) воспитания детей»98. К 30-м гг. взгляды советского руководства на роль женщины в обществе изменились, и женщин вновь начали ориентировать на материнство как основную женскую функцию. Но, как пишут авторы, «все же сказать, что к тридцатым годам “баба” окончательно поглотила “товарища”, нельзя. Скорее возник интересный симбиоз, в котором уже не было гармонии, характерной для идеального мира, созданного воображением А. М. Коллонтай, а осталось лишь шаткое равновесие с риском “перекоса” в ту или другую сторону. Так “баба” и “товарищ” соединились в “советской женщине”»99.
Гендерный подход к истории во многом предопределил синтез традиционного источниковедческого подхода к историческим источникам и методологий других социальных наук, прежде всего — социологии. Так, ряд историков обратились к так наз. дискурсивному подходу при анализе данных истории. Примером последнего могут служить две работы И. Д. Мерненко, анализировавшей дискурсы в брошюрах об абортах рассматриваемого нами периода 1920—30-х гг.100 Понимая под дискурсом «отложившийся и закрепленный в языке способ упорядочения действительности и видения мира, который выражается в разнообразных (не только вербальных) практиках, а следовательно, не только отражает мир, но и конструирует его»101, автор проанализировала научнопопулярные, пропагандистские и агитационные брошюры 1920-х гг., выявив и
сконструировав ряд показателей, образующих различные дискурсы тех лет (моральный и
102
юридический102, социально-экономический, эмансипационный, медицинский,
демографический103). Рассмотрев их во взаимодействии, автор попыталась представить читателю иной, более структурированный и более четкий анализ вопроса об абортах как части проблемы половой морали 1920-х гг., что и позволяет современному исследователю вписать идеи А. М. Коллонтай в систему ментальностей и идеологических установок тех лет.
Подобная методология вполне может быть в будущем применима и к публикациям по вопросам половой морали, выходившим в 1920—30-е гг. Так как они часто являлись реакцией на работы А. М. Коллонтай (такие, как «Дорогу крылатому Эросу!» и др.), такой подход представляется крайне перспективным, открывающим новые горизонты как для исследователя, так и для читателя.
Итак, проанализировав многочисленные публикации исследователей, изучавших творческое наследие А. М. Коллонтай, можно выявить следующие тенденции. Первые работы, появлявшиеся в 1940—70-х гг., носили преимущественно описательнобиографический характер. Советская историография той эпохи стремилась акцентировать внимание на революционной и дипломатической деятельности А. М. Коллонтай, стараясь «не замечать» ее работ по вопросам взаимоотношений полов, в то время как западные исследователи уже в конце 1960-х гг. заинтересовались данной проблемой. Развитие
97 Там же. С. 47.
98 Там же. С. 48.
99 Там же. С. 50.
100 Mерненко И. Д. Аборты в советских брошюрах 1920—1934 годов // Культура, власть, идентичность: новые подходы в социальных науках. Саратов, 1999. С. 187—193; Mерненко И. Д. Конструирование понятия аборта: дискуссия от разрешения к запрету (СССР, 1920—1936 годы) // Гендер. исслед. 1999. № 3. С. 151—165.
101 Mерненко И. Д. Аборты в советских брошюрах. С. 188.
102Mерненко И. Д. Конструирование понятия аборта. С. 154—155.
103 Mерненко И. Д. Аборты в советских брошюрах. С. 189—191.
науки в СССР и на Западе шло разными путями и в последующие десятилетия: в то время как крупные зарубежные исследователи, такие, как Б. Клементс и Б. Фарнсворс, посвящали тома монографий описанию жизни и деятельности А. М. Коллонтай, досконально изучали ее взгляды на женский вопрос и половую мораль, отечественные исследователи уклонялись от анализа «скользких» тем, предпочитая рассматривать А. М. Коллонтай как первую женщину-посла, нежели как теоретика марксистского феминизма.
Ситуация кардинально изменилась в годы перестройки, а особенно — после 1991 г., когда работы западных ученых стали доступны отечественным исследователям, а с многих тем было снято «табу» отечественного академического сообщества. Н. Б. Лебина и М. В. Шкаровский, И. С. Кон и С. Г. Айвазова внесли серьезный вклад в исследование сексуальной культуры в России. С изменением научных парадигм появились и работы, по-новому рассматривающие деятельность А. М. Коллонтай, в частности работа Э. Вуд. Наконец, с развитием гендерных исследований в России для историков стало возможным и доступным применение методик исследовательского анализа, позаимствованных из иных социальных наук, прежде всего психологии и социологии, открылись новые перспективы для многостороннего исследования и творчества А. М. Коллонтай, и того сложного и противоречивого времени, когда в новой России пыталась утвердиться новая половая мораль.
