CC BY
71
ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2011 История Выпуск 1 (15)
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ХХ ВЕКА
УДК 94:321:329:(47+57)”1920/1940”
К ИСТОРИИ ЕВРАЗИЙСКОЙ ИДЕИ:
С. С. МАЛЕВСКИЙ-МАЛЕВИЧ И ЕГО ПРОЕКТ ОБУСТРОЙСТВА РОССИИ
А. Ю. Прудников
Проанализирован политический проект С. С. Малевского-Малевича в контексте идей раннего евразийства. Выявлены основные сходство и различие модели идеального государства, предложенной идеологами евразийства 1920-х - 1930-х гг. и Малевским-Малевичем. Делается вывод о смягчении в его концепции антизападничества и антидемократической риторики по сравнению с ранним евразийством.
Ключевые слова: С. С. Малевский-Малевич, Н. Н. Алексеев, Н. С. Трубецкой, евразийство, «гарантийное государство», «идеократия», демократия.
Евразийство как идейно-политическое течение обязано своим появлением на свет русской эмиграции межвоенного периода. Пожалуй, сегодня это одно из наиболее известных и часто упоминаемых политических движений того времени. Многие евразийские политические и историософские концепции остаются весьма востребованным и в среде современной российской интеллектуальной и политической элиты. В том числе по этой причине к историческому, «аутентичному», евразийству первой половины XX в. у исследователей всегда возникал большой интерес. Евразийство в итоге нередко квалифицируется как явление, организационная история и идейнополитическая эволюция которого хорошо изучена. Однако такие оценки небесспорны.
Сегодня в научный оборот не введено по-прежнему значительное число важных документальных источников, проливающих свет на малоизученные аспекты евразийства. Как справедливо отмечает Р. Р. Вахитов, ситуация с их републикацией до сих пор далека от идеала, что создает предпосылки внесения все новых корректив в научное осмысление евразийства в его различных ипостасях1.
Одна из таких лакун, с нашей точки зрения, это идейное творчество участников евразийского движения после Второй мировой войны. В исследованиях о евразийстве широко распространена точка зрения, согласно которой это движение полностью прекратило свое существование и как политическая организация, и как развивающаяся политическая идея в конце 30-х гг. XX в.2 На это время пришлись кончина основателя евразийского движения князя Н. С. Трубецкого и прекращение активной деятельности остальных его участников из-за начавшейся Второй мировой войны. Послевоенное время для евразийцев оказалось не более благосклонным, чем период нацистских гонений. После 1945 г. на евразийцев, как и на других активистов эмигрантских политических кружков, обрушились советские репрессии. Лидер евразийцев конца 30-х гг. П. Н. Савицкий оказался узником советских лагерей, и даже после освобождения и возвращения в Прагу преследование его не прекращалось, ввиду чего продолжение полноценной идейно-политической работы стало практически невозможным. Гонениям подвергся и другой видный участник евразийского движения, Н. Н. Алексеев, получивший советское гражданство, но так и не вернувшийся в СССР.
Вместе с тем, на наш взгляд, имело место и разочарование многих участников движения в своих прежних идеалах. Они, как и их современники, члены других эмигрантских политических движений, вынуждены были пересматривать свои взгляды на итоги Второй мировой войны. Евразийство, изначально настроенное против Запада, «европоцентризма» и «европопоклонничества», а вслед за этим и против парламентской демократии и капитализма, на этом фоне оправдывало диктатуры Муссолини и большевиков3. Таким образом, оно оказалось в числе скомпрометированных идей межвоенного периода.
Как известно, евразийство обязано своим появлением на свет главным образом книге князя Н. С. Трубецкого «Европа и человечество», после публикации которой выяснилось, что у ее автора
© А. Ю. Прудников, 2011
есть немало единомышленников, готовых перейти от слов к делу. Евразийская идеология, претендовавшая на статус пореволюционной4, предполагала выдвижение в числе первых требований ниспровержение, и лишь позже была постепенно представлена положительная программа евразийцев. Первое их «Долой!» прозвучало в адрес европеизации России, якобы целенаправленно осуществлявшейся домом Романовых, и против Европы как активного проводника самой идеи универсализации мира. Критика князем Трубецким порабощающей народы насильственной европеизации первоначально стала стержнем всей евразийской программы. Отрицание Запада («романогерманской культуры», Европы - в терминологии Трубецкого) явилось сутью евразийства. «Движение осудило Европу до того, как стало проповедовать Евразию», - справедливо отмечает М. Ларюэль [Ларюэль, 2004, с. 46].
«Мы должны привыкнуть к мысли, что Романо-германский мир со своей культурой - наш злейший враг», - писал в своей статье «Русская проблема» основатель евразийства [Трубецкой, 1993, с. 57]. Как отмечает С. Глебов, «вся идеология евразийства была сфокусирована на конструировании и поддержании множественности границ между Европой и Россией-Евразией, причем если за Европой закреплялись такие свойства, как индивидуализм, механицизм, рационализм, безрели-гиозность и агрессивность, то Россия-Евразия была коллективистской, телеологичной, мистической, органичной и православной» [Глебов, 2010, с. 107].
Критикуя Европу, евразийцы порицали образ современности, все то, что было связано с европейской модерностью. Подтверждение неприятия Европы как олицетворения модерности, не выраженного четко в опубликованных работах, можно обнаружить в личной переписке Н. С. Трубецкого. Рассуждая о течениях в европейском искусстве, он связывает футуризм с ненавистной ему европейской современностью, которая, по его словам, превратилась в «фабричногородскую культуру», «безобразное, извращенное создание рук человеческих», «омерзительную вавилонскую башню»: «...суть и первопричины футуризма именно в смаковании и воспевании ма-шинно-бетонно-бензинно-и т. д.-европейской современности...». «Глубоко ненавидя Европу, я такое искусство [футуризм] даже ценю, так как оно с наглядностью изображает всю отвратительность Европы», - писал Трубецкой [Трубецкой, 2008, с. 29-30].
Те из евразийцев, кто избежал нацистских и советских репрессий и, таким образом, «пережил» движение и смог оценить его идеологию с позиций послевоенного мира, оказались намного более лояльными к Западу и его ценностям, чем это было ранее. Хорошо видно это на примере позднего творчества Г. В. Вернадского, пытавшегося примирить в своих исторических концепциях Восток и Запад в истории России. После войны против некогда пропагандируемых идей резко стал выступать и Н. Н. Алексеев. Он обрушился с критикой на платоновские идеалы государства философов, признав в этой идее путеводную нить фашистских режимов Европы, хотя основной компонент политической доктрины евразийства - учение об идеократии - являлся калькой с Платонова царства идей5 (итало-фашистский режим Трубецкой в своей программной статье «О государственном строе и форме правления» признавал несовершенной идеократией, но при этом меньшим злом, чем буржуазная парламентская демократия).
Особенно четко эта тенденция проявилась в творчестве давнего члена евразийского кружка Святослава Святославовича Малевского-Малевича, издавшего в 1970-е гг. своеобразный манифест обновленного евразийства, в котором он на основе ряда политических концепций Н. Н. Алексеева и других евразийцев выдвинул программу сближения СССР и стран Запада уже против Азии и «желтой угрозы» в лице Китая6. Идейно-политическое творчество С. С. Малевского-Малевича представляет собой один из примеров того, в каком направлении могла эволюционировать евразийская политическая доктрина. Эта работа, по нашим сведениям, не замеченная в обширном корпусе современных исследований евразийства, очевидно, требует внимания научного сообщества.
Ее автор, пусть и не сыгравший сколько-нибудь заметной роли в евразийском движении в период его расцвета, попытался возродить евразийство как проект политического переустройства СССР примерно 30 лет спустя после фактически прекращения существования этого течения7. Этот труд тем более интересен, что выдержанный в евразийских традициях (со ссылками на крупнейших деятелей движения, таких как П. Н. Савицкий, Н. Н. Алексеев, с упоминанием самого понятия «евразийства» и с заимствованием основных концептов евразийской доктрины, таких как «гарантийное государство, «идеократия», «функциональная собственность» и т.п.), он написан уже с позиций человека реальной политики (в течение 8 лет, с 1950 по 1957 г., Малевский-Малевич являлся пер-
вым секретарем посольства Бельгии в СССР).
С. С. Малевский-Малевич, анализируя социально-экономическое и внешнеполитическое положение СССР, пришел к выводу о полном крахе коммунистического эксперимента (к такому выводу евразийцы приходили и в 30-е гг. XX в.). Вместо коммунизма в России он, следуя по стопам Н. Н. Алексеева, предлагает внедрить «гарантийное государство» и «идеократию» [Алексеев, 2003в, с. 372-385; Алексеев, 2003г, с. 386-624]. Впрочем, работа Малевского-Малевича не является лишь пересказом концепций Алексеева. Автор послевоенного евразийского проекта существенно изменяет евразийскую платформу именно в свете опыта, извлеченного «свободным», по его определению, миром (противопоставляемым несвободным тоталитарным коммунистическим диктатурам) из уроков Второй мировой войны, и обнажения сути тоталитарных режимов Запада и Востока. Внедряя в евразийский проект концепт тоталитаризма, Малевский-Малевич противопоставляет ему авторитаризм как альтернативу, способную сохранить и даже конституировать свободу личности в целом ряде аспектов. В этой части он сохраняет актуальность поставленной еще отцами-основателями евразийства задачи создания идеальной политии, которая бы представляла собой синтез начал демократии и диктатуры. Ценно то, что автор спустя 30 лет дает нам основания переводить евразийство на более универсальный и современный язык теории тоталитаризма и авторитаризма. Он уже недвусмысленно указывает, что евразийство есть авторитарная доктрина, отличающаяся от либерально-демократических, но и не тоталитарная. В его логике евразийство - это нечто иное, при этом не переходное и не преходящее, а потенциально самодостаточное и исключительно устойчивое: «...будущая система управления федерацией должна быть авторитарного типа... Но чтобы не переходить в тоталитарные, тиранические режимы (как то фашистские или коммунистические), государственная власть должна подлежать действенному общественному контролю... » [Малевский-Малевич, 1972, с. 138].
Вместе с тем авторитарное «гарантийное государство» Малевского-Малевича в гораздо меньшей степени противопоставляется Западу, чем это было в эпоху расцвета евразийства. Гарантийное государство и идеократия, о которых ведет речь автор, - для него прежде всего альтернатива коммунистическому тоталитаризму, а не упадочной, с точки зрения ортодоксального евразийства, западной парламентской демократии. В указанной работе мы не встретим теории «органического государства» и синтеза прав и обязанностей [Алексеев, 2003б, с. 155-168], в которых Н. Н. Алексеев прежде пытался примирить постулированный евразийцами примат интересов коллектива и государства с нечетко определенной необходимостью учета интересов личности. В данном случае автор вводит чуждый евразийству примат индивидуальной свободы над интересами коллектива, не скрывая, что эта идея почерпнута им из внешних источников: «Моральная основа государственности должна заключать в себе несколько простых, всем понятных и всеми приемлемых принципов. Первым из них, “краеугольным”, можно считать предложенный мне профессором Абдурахманом Кунта-Авторхановым, принцип примата человека над государством...» [Малев-ский-Малевич, 1972, с. 153].
Малевский-Малевич предпочитает обозначить свою солидарность с советскими диссидентами и уже провозглашает в отличие от евразийцев-классиков свободу слова, печати, передвижения, вероисповедания и т.п.: «Свобода слова - право, за которое борются героически и самоотверженно лучшие граждане Советского Союза вот уже несколько лет, - должна быть предоставлена в полной мере всем представителям духовного творчества... личная свобода и неприкосновенность должны составлять основу будущего общественного строя» [Там же, с. 143-144]. Уважению к свободе личности при этом Малевский-Малевич призывает учиться у западных стран. Таким образом, если основатель евразийства князь Трубецкой указывал на Европу как на главного врага России-Евразии, а европейская парламентская демократия выступала у него худшим строем, чем фашистская и коммунистическая диктатуры8, то у Малевского-Малевича все наоборот: Россия и Германия, создавшие коммунистические и национал-социалистские диктатуры, уподобляются концлагерям, что стало возможным именно из-за национальных особенностей этих народов: у них всегда было особенно развито «чувство преклонения перед властью и власть имущими...» [Там же, с. 152], а также легковерие, отсутствие критического взгляда, идейный фанатизм.
Вместе с тем нехарактерное для евразийцев самобичевание, признание исторической вины России, недостатков российской политической культуры сочетается у Малевского-Малевича с критикой западной политической модели, вполне евразийской по своей аргументации, но одновремен-
но нехарактерной для евразийства по мягкости тона и умеренности. Так, автор, высоко оценивая достижения западных демократий в области защиты прав своих граждан, все же считал, что эти демократии на деле не тождественны реальному народному правлению: «В этих странах правили, и правят еще, политические, деловые и профессиональные группировки, объединяющие малое число лиц» [Там же, с. 137]. Именно об этом писали и первые евразийцы, клеймя парламентские демократии Европы за их фальшь и культивируемую олигархию9.
Однако западные демократии более не получают от Малевского-Малевича презрительного ярлыка олигархии. В его трактовке они неизмеримо лучше тоталитарных режимов, поскольку в какой-то части отвечают принципам ответственности перед народом: «Что они не утопичны [принципы защиты прав человека], доказано примерами многих западных демократий, где правительства и министры несут довольно уже реальную ответственность перед парламентами и общественным мнением» [Малевский-Малевич, 1972, с. 154].
В то же время в качестве самого весомого аргумента неприемлемости для будущей постком-мунистической России западной модели демократии Малевский-Малевич привел специфичность российской ментальности: «По отношению к СССР и к его гражданам надо еще отметить, что его населению настолько чужды западные демократические формы правления, что - по всем доходящим к нам откликам - к ним оно и не стремится» [Там же, с. 138]. Нежелательность распространения модели западной демократии на весь мир вытекает у Малевского-Малевича и из принципа культурного партикуляризма, лежавшего в основании евразийства. «...нет никакой нужды устанавливать повсеместно одну и ту же культуру, цивилизацию или одинаковую форму правления. Что подходит одному народу и одной стране, не годится для других» [Там же, с. 160], - отмечает он, повторяя известные евразийские тезисы и экстраполируя их на тематику импорта политических институтов.
Однако западная демократия у Малевского-Малевича более не выглядит как упадочная форма политической организации общества, и приход ей на смену «идеократии» не постулируется как неотвратимый исход развития государств: «...если демократический образ правления хорош для Швейцарии или Голландии, то это не означает, что он применим для стран Южной Америки или даже в Испании - где слишком либеральное управление может привести к анархии и гражданской войне» [Там же, с. 160]. Впрочем, при всей осторожности высказываний в адрес Запада Малевский-Малевич признает характерный для евразийства посыл упадочности западного либерального релятивизма и утилитаризма, поскольку в результате этого «постепенно все классы общества... забывают общественный и государственный интересы и начинают стремиться исключительно к индивидуальной, экономической выгоде, что приводит не только к обострению социальных конфликтов, но и к постоянным экономическим и финансовым кризисам» [Там же, с. 158]. Тем не менее и в данном случае автор находит позитивные изменения на Западе, где жизнь не исчерпывается только перечисленными явлениями: «...во многих западных демократиях, несмотря на кажущееся отсутствие “идеалов”, фактическое правление базируется на высоких принципах христианской культуры и морали, на гуманитарности, на защите прав человека и гражданских свобод» [Там же, с. 158].
Оправдывая авторитаризм, Малевский-Малевич, тем не менее, постулирует принцип «свободной информации» (противопоставляемый политике «железного занавеса», поскольку в понятие «свободной информации» включен «императив широкого общественного осведомления о настоящем внутреннем политическом, экономическом, социальном и культурном положении страны, а также о положении и о событиях, происходящих во внешнем мире» [Там же, с. 155]) и примата человека относительно государства. Такое «правильное» сочетание диктатуры и демократии, о котором вели речь основатели евразийства10, образует, по его мысли, «моральную основу государственности». И в данном случае Малевский-Малевич действует вполне в русле концепции справедливого «государства правды» Алексеева, которое действует, исходя из неразделимости политики и морали, и соединяет «примат народа над властью» с принципом служилого характера государства, согласно которому оно становится слугой народа.
«Принцип максимальной личной свободы» (свобода слова, печати, вероисповедания, передвижения, творчества), который воплощен, по Малевскому-Малевичу, в западных демократиях, он соединяет с принципом «гарантийной роли государственной власти». Однако идея синтеза прав личности с гарантийной политикой государства близка к соответствующему концепту гарантийного государства Алексеева. Единственное, но важное отличие доктрины Малевского-Малевича со-
стоит в том, что он для этого синтеза берет принцип прав личности из западной политической практики, в то время как Алексеев стремился заменить его специфическим евразийским принципом «правообязанности» [Алексеев, 2003б, с. 155-168]. И здесь нет непримиримого противоречия. Концепт «правообязанностей», по Алексееву, подразумевал нахождение баланса между правами индивидуума и интересами всего общества, что противопоставлялось западному эгоистичному индивидуализму и либеральной теории прав человека. Малевский-Малевич предлагает сделать то же самое, признав, правда, за западной политической практикой защиты прав человека приоритет и отказавшись от ее критики. Критикуется им (и в этом он вторит Алексееву) лишь буржуазнодемократическая приверженность абсолютной рыночной свободе, поскольку «неограниченная и бесконтрольная деятельность частных предприятий приводит к эксплуатации трудящихся и к экономике, обращенной не на обогащение всего общества и страны, а только к выгоде для некоторых, часто наименее полезных и достойных их членов».
Постулируя «гарантийное государство», призванное обеспечивать гармонизацию принципов свободы личности западного образца с интересами общества в целом и всеобщим благом, Малев-ский-Малевич ведет речь о необходимости установления в политической сфере идеократии. Именно она вносит в проекте идеальной политии Малевского-Малевича то начало, которое он сам открыто обозначил как авторитарное. Правда, идеократия его на этот раз жестко противопоставлена фашистской и коммунистической идеократиям. Последние объявлены тоталитарными и тираническими, антинациональными и антигуманными, а также антидемократическими. Впрочем, новая идеократия, которая, по мнению Малевского-Малевича, не должна быть отброшена, несмотря на то, что ее скомпрометировали фашистский и коммунистический эксперименты, будет отличаться тем, что в ее основу положена идея, способная обеспечить «условия длительного мира, благоденствия и расцвета» [Малевский-Малевич, 1972, с. 159].
Вместе с тем автор ставит вопрос о противоречии принципа гарантийного государства и идеократии11, который так и не прозвучал открыто на страницах евразийских изданий12. Указывая на кажущуюся очевидность того, что «либо гарантия демократических свобод, либо правление идеократическим отбором, т.е. людьми, объединенными общей для них идеологией, подчиняющимися последней и отстраняющими от правления прочих граждан страны» [Там же, с. 162], Малев-ский-Малевич призывал не торопиться с выводами. Ответ на поставленный вопрос он дает вполне в евразийском духе, заявляя, что группа идеократов призвана создать условия для исключительной устойчивости основ гарантийного строя (в демократии же «случайный выбор», сделанный электоратом, способен все испортить) и предотвратить сползание к тирании и беззаконию: «даже в совершенно свободных и либеральных, в принципе, демократиях власть может легко оказаться в руках одного человека или очень узкой группы людей..., в каком случае демократическое управление моментально превращается в режим силы, в тиранию» [Там же].
Как видим, платоновская идея философов-мудрецов продолжает играть в рассматриваемой концепции ту же роль, что и в евразийстве исходного образца, однако в трактовке Малевского-Малевича эта диктатура призвана защищать именно демократию, сохраняя status quo и выполняя, по сути, функцию незыблемого и непреклонного гаранта конституционных основ. «Мудрецы-гаранты» правят в данном случае не напрямую, а лишь «приглядывая» за действиями правительства: «Исполнительная власть в подобном “гарантийном” государстве должна находиться в руках главы государства и правительства. Она должна подлежать государственному контролю, - своего рода “Высшему Суду” или особой магистратуре, наделенной широкими правами» [Там же, с. 142]. Впрочем, подобная политическая система, по Малевскому-Малевичу, предстает и как наиболее эффективный механизм управления, что характерно для схожей риторики Н. Н. Алексеева: «Преимущества подобной формы правления - ее целеустремленность и постоянство. Недостаток большинства существовавших или существующих режимов - отсутствие в них идеологического принципа, что способствует анархическим колебаниям государственной политики, зависящей от случайных импульсов тех или иных политических групп момента...» [Там же, с. 141].
В данном случае Малевский-Малевич не делает никаких отсылок к Востоку, наоборот, провозглашаемый им курс скорее выдержан если не в духе равнения на Запад, то в духе примирения с Западом (хотя надо понимать всю условность такого «вестернизма», ведь западная модель демократии берется за основу лишь в связи с признанием принципа примата прав человека, но не политической системы). В этом смысле его доктрину небезосновательно можно считать «деориентали-
зированным» евразийством. Впрочем, это не помешало Малевскому-Малевичу оставаться на позициях обоснования природы России-Евразии как самодовлеющей культуры-цивилизации, ни Европы ни Азии: «Различные расы и национальности, входящие в Советский Союз, при всех их этнических и лингвистических особенностях и отличиях, объединены совместным историческим прошлым и общей культурой, отличной от культур Запада и Востока, составляющей как бы синтез Европы и Азии и представляющей самоценность не только для себя, но и для всего человечества» [Там же, с. 146].
С нашей точки зрения, в работе С. С. Малевского-Малевича изложен один из вероятных путей эволюции евразийской модели идеального государства будущего. В рамках этой доктрины признается необходимость авторитарной политической системы в России, сочетающейся с основами западной демократии, гарантирующими права личности. Таким образом, евразийство, изначально не определившее четко свою идентификацию в рамках дуальности «Восток-Запад», пусть медленно и неуверенно, но все же могло двигаться в фарватере смягчения критики Запада и ассоциируемой с ним представительной модели демократии.
Примечания
1 Как отмечает Р. Р. Вахитов, «хотя в большинстве современных научных работ, касающихся евразийства, утверждается, что евразийство 20-30-х гг. хорошо изучено, тем не менее очевидно, что без наличия более или менее полного собрания сочинений евразийцев вряд ли можно говорить о каких-либо окончательных оценках евразийства» [Вахитов].
2 Эта точки зрения разделяется целым рядом авторов [Хоружий, 1992, с. 78; Соболев, 1994, с. 41-45; Пащенко, 2000, с. 233-242].
3 Говоря о неизбежности перехода европейских государств от либеральной демократии к идеократии, Трубецкой писал: «Самая крупная революция послевоенного времени - революция русская - и гораздо менее крупная, но все же наиболее значительная из всех собственно европейских послевоенных революций - революция итальянская, - обе привели к созданию идеократического строя... » [Трубецкой, 1995, с. 412].
4 Евразийцы обосновывали необходимость углубления свершившейся в России революции, но не демонтажа ее основных результатов: «Евразийцы сознательно определяют себя как группировку второй фазы революции, ставящую себе задачей преобразовать существующий строй путем устранения коммунистической партии» [Евразийство, 2002б, с. 170].
5 «Платон не любит свободы и хочет порядка. По настроениям своим он реакционный мыслитель. Платонова политическая система есть единственный в своем роде образец идеократии. По духу своему она ближе всего к тому, что ныне носит имя фашизма» [Алексеев, 2001, с. 65-66], - таковы критические оценки Н. Н. Алексеева, содержащиеся в его книге 50-х гг. прошлого века «Идея государства». Как справедливо отмечает А. В. Поляков, эти оценки прямо противоположны тем, какие Алексеев давал в работах, напечатанных им в изданиях евразийцев в 20-е - 30-е гг. [Поляков, 2001, с. 346-358].
6 Этот тезис оказался весьма контрастирующим с идеями раннего евразийства. «Наше отношение к Азии интимнее и теплее, ибо мы друг другу родственнее», «надо не уставать подчеркивать родство азийских культур с евразийской и их давнее интимное взаимообщение...», - говорилось в коллективном политическом манифесте «Евразийство: опыт систематического изложения». В нем же одновременно отражена антиевропейская максима, евразийство представлено пусть и не как «проповедь священной войны Европе», но как «признание европейской культуры за еретическую, за променявшую небо на землю и потому искаженную и неудержимо стремящуюся к своей гибели» [Евразийство, 2002а, с. 153-154].
7 С. С. Малевский-Малевич (21.02.1905, Петербург - 05.06.1973, Париж) являлся двоюродным братом главного «финансиста» евразийского движения - Петра Николаевича Малевского-Малевича, получившего на организацию пропагандистской и идейно-теоретической работы евразийцев внушительный по меркам того времени грант от британского бизнесмена Генри Сполдинга. Святослав Малевский-Малевич играл в евразийском движении в то время, судя по всему, неприметную роль: никаких сочинений в евразийских сборниках за всю историю существования евразийских изданий за его подписью не выходило. Именно поэтому в подавляющем большинстве работ о евразийстве он практически не упоминается. Сам же Святослав Малевский-Малевич известен только как художник-постимпрессионист и муж известной писательницы Зинаиды Шаховской. Тем не менее не исключено, что работа С. С. Малевского-Малевича «СССР сегодня и завтра» является последним и единственным идеологическим сочинением, которое было издано бывшими участниками евразийского кружка в послевоенное время и в котором сохранены основные идеи евразийской политической доктрины, а евразийство позиционируется как не утратившая актуальности идеология.
8 Идеократия Трубецкого должна была менее всего походить на западную демократию: «современные ущербленные и искаженные воплощения идеократического строя в Италии и СССР не представляют еще идеокра-тии в ее чистом виде, а потому и не свободны от чуждых идеократическому строю неизжитых элементов и
обломков иного строя (особенно строя демократического)» [Трубецкой, 1995, с. 415].
9 Как отмечал, например, Н. Н. Алексеев, «в современных демократиях в руках имущих классов находятся все основные пружины, при помощи которых вырабатывается демократическое общественное мнение. Сам политический режим демократии создает особо выгодную почву для денежной и политической спекуляции» [Алексеев, 2003г, с. 480].
10 Н. Н. Алексеев, предлагавший после прихода к власти в СССР евразийцев оставить в неприкосновенности советский институциональный дизайн, писал: «.советская система слагается из диктатуры единой партии и из ряда “представительных” учреждений. Первая воплощает начало постоянное, вторые - начало подвижное. Правильное сочетание этих двух начал и составляет основную задачу евразийской политики» [Алексеев, 2003а, 182].
11 Принцип идеократии появился в политической доктрине евразийства раньше, чем идея «гарантийного государства». Последняя развивалась Н. Н. Алексеевым в 30-е гг. XX в., но не связывалась им с тоталитарными диктатурами Италии и СССР, подразумевала защиту прав гражданина (чего не предполагалось в рамках концепции идеократии, в которой, в частности, Трубецким положительно оценивалась практика вождизма в советском и итальянском пореволюционных режимах) и четко противопоставлялась диктатуре [Алексеев, 2003в, 386-624].
12 Как справедливо отмечает Е. Мороз, евразийство, провозглашая монополию своей «идеи-правительницы», отменяло политическое инакомыслие, «при этом евразийцы деликатно обходили вопрос о том, что следует делать с инакомыслящими» [Мороз, 2010, с. 19].
Библиографический список
Алексеев Н. Н. Евразийцы и государство // Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М., 2003а. Алексеев Н. Н. Идея государства. СПб., 2001.
Алексеев Н. Н. Обязанность и право // Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М., 2003б. Алексеев Н. Н. О гарантийном государстве // Там же. 2003в.
Алексеев Н. Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Там же. 2003г.
Вахитов Р. Р. Труды классиков евразийства и ситуация с их републикацией [электронный ресурс]. ШЬ: http://nevmenandr.net/ешазіа/ situacia.php
Глебов С. Евразийство между империей и модерном: история в документах. М., 2010.
Евразийство (опыт систематического изложения) // Основы евразийства / сост. Н. Агамелян,
В. Галимова, А. Гуськов и др. М., 2002а.
Евразийство: формулировка 1927 г. // Там же. 2002б.
Ларюэль М. Идеология русского евразийства или мысли о величии империи. М., 2004. Малевский-Малевич С. С. СССР сегодня и завтра. Париж, 1972.
Мороз Е. Евразийские метаморфозы: от русской эмиграции к российской элите // Форум новейшей восточноевропейской истории и культуры. 2010. № 1.
Пащенко В. Я. Идеология евразийства. М., 2000.
Поляков А. В. Разочарованный странник // Алексеев Н. Н. Идея государства. СПб., 2001.
Соболев А. В. Уроки евразийства // Евразийская перспектива. М., 1994.
Трубецкой Н. С. О государственном строе и форме правления // Трубецкой Н. С. История. Культура. Язык / сост. В. М. Живова. М., 1995.
Трубецкой Н. С. Письма к П. П. Сувчинскому: 1921-1928 / сост., подг. текста, вступ. ст. и прим. К. Б. Ермишиной. М., 2008.
Трубецкой Н. С. Русская проблема // Россия между Европой и Азией: евразийский соблазн. М., 1993.
Хоружий С. С. Карсавин, евразийство и ВКП // Вопр. философии. 1992. № 2.
Дата поступления рукописи в редакцию: 25.02.2011
