CC BY
48
2003 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. Сер. 6. Вып. 1 (№6)
СОЦИОЛОГИЯ В. И. Дудина
К ИССЛЕДОВАНИЮ ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКОЙ КОНФИГУРАЦИИ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ*
Джордж Сорос, выпускник Лондонской школы экономики и ученик К.Поппера, в одной из своих книг высказал мысль, что выражение «социальная наука» есть «ложная метафора», поскольку события в рефлексивной области не могут быть объяснены и предсказаны с помощью универсально применимых законов. Правда, несколькими страницами дальше он пишет, что, возможно, подобное суждение является слишком резким, и в ряде случаев применение методов и критериев естественной науки к социальным явлениям «может дать стоящие результаты в рамках своей области»1. Тем не менее сомнение в том, что ученый, погруженный в изучаемую им реальность, в принципе не может иметь «объективного» воззрения на свой предмет, часто присутствует в рассуждениях о социальных науках.
Научность социального знания не раз ставилась под сомнение. Подобные сомнения повторяются с завидной регулярностью, и для них, очевидно, есть свои основания. Одной из причин является такая черта социального знания, как его некумулятивный характер. Это не значит, что вообще нельзя говорить ни о каком прогрессе социальной науки, однако, вероятно, он имеет другой характер, чем в естественных науках и осуществляется скорее имплицитно. Некумулятивность социального знания, в свою очередь, приводит к отсутствию более или менее четких критериев оценки знания в социальных науках. Другими причинами сомнений в научности являются тесная связь социального знания с практикой, обусловленность социальным контекстом, извечное стремление социальной науки стать прикладной. Познания ради познания здесь почти никогда не существовало, с самого начала социальная наука складывалась как «наука для правителей и законодателей». Такая черта социальной науки, как «мультипара-дигмалыюсть», предполагает не просто сосуществование различных взаимодополняющих подходов, но принципиальную нестыковку в языках теоретического описания, что существенно затрудняет внутринаучную и междисциплинарную коммуникацию, которая является одним из условий развития научного знания. Подобное положение дел, достаточно хорошо осознаваемое на данный момент представителями социальных наук, с одной стороны, упрощает работу исследователей, избавляя их от необходимости подвергать свои утверждения изощренной проверке и доказательству, но, с другой стороны, вызывает вполне обоснованный скепсис относительно возможностей социальной науки давать знание о социальной реальности, а не только о собственных понятиях и категориях.
* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ (грант К® 02-03-18301а).
© В. И. Дудина, 2003
Вряд ли подобная амбивалентность социального знания может быть полностью объяснена особой сложностью объекта социальных наук. Такое толкование не учитывало бы тот факт, что наука в значительной мере конструирует свой объект, вычленяя его из хаотического многообразия мира, и тем самым с помощью своих категорий упорядочивает определенную область реальности. Интересна в этом отношении характеристика положения гуманитарных наук в современной эпистеме, данная М. Фуко: «Само положение обрекает гуманитарные науки на неустойчивость. Это объясняет, что все сложности гуманитарных наук, их непрочность, неуверенность в своей научности, опасные заигрывания с философией, нечетко определенная опора на другие области знания, их характер — всегда вторичный и производный, но с претензией на всеобщность — причина этому не сложность их объекта (человек), а сложность той эпистемологической конфигурации, в которой они помещаются»2. Эти слова справедливы и по отношению к социальным наукам. Именно в этом пункте,заключен вопрос об эпистемологическом единстве социальных наук, в основе которого лежит специфический способ конструирования определенной области знания.
Синтез социальных наук или автономия поля социологии ? Социальная наука формировалась как единая наука. В 20-30-е годы XX в. единство социальной науки распалось. Во многих отношениях произошедшая дифференциация способствовала прогрессу социального познания, но лишь до тех пор, пока не были утрачены представления об общем предмете, пока дифференциация осуществлялась ради более углубленного исследования предмета, а не носила злокачественного характера «парадигмальной замкнутости». Теория парадигм Т. Куна легитимировала уже свершившийся процесс, но в то же время парадоксальным образов послужила идеологическим оправданием замыкания социальной науки в границах собственного научного сообщества.
Повышение сложности социального мира, слияние и интеграция ранее дифференцированных областей социальной жизни и выделение новых сфер в отдельные объекты изучения наталкиваются на существующее разделение труда в социальных науках, которое зачастую не позволяет увидеть новые процессы и явления просто потому, что они не укладываются в рамки привычных концепций. «Экономисты видят только то, что им позволяют видеть их парадигмы, социологи же отбрасывают объяснения по причине их несоциологичности»3. Попытки синтеза в социальной науке предпринимались неоднократно. Обычно синтез понимается как междисциплинарность или системность. Однако подобные формы взаимодействия наук имеют свои ограничения. Междисциплинарное исследование не решает проблемы парадигмальной замкнутости — исследователи вступают в переговоры об организации работ, напоминающие соглашения между суверенными государствами: экономисты обеспечивают экономическую перспективу, социологи — социологическую и т. п.4 При попытках интегрировать все социальные науки в один всеобъемлющий системный подход или создать синтезирующую социальную супернауку проблема заключается в том, что подобного рода широкомасштабный ■ синтез чаще всего осуществляется с позиции одной дисциплины, например социологии или экономики. При этом кажется сомнительным, чтобы дисциплинарная замкнутость могла быть преодолена за счет империализма одной дисциплины.
Р. Дарендорф, выступая в 1995 г. в Королевском обществе искусства в Лондоне с лекцией «Куда держат путь социальные науки?», посетовал на чрезмерную дифференциацию поля социальных наук как причину их кризисного состояния. Первоначально, по меткому выражению Дарендорфа, различные социальные науки были подобны окнам, глядящим на один и тот же ландшафт (объект исследования), который смотрелся по-разному из-за разных углов зрения, но в сущности был общим. На следующей ста-
дии произошел процесс дифференциации — социальные науки как бы «нарезали» ландшафт, а окна обрели свою специфику. Такое развитие вначале способствовало прогрессу познания, но некоторое время спустя ослабило социальные науки5. Ключ к прогрессу социальных наук, по мнению Р. Дарендорфа, — в пренебрежении собственническими притязаниями научных сообществ и в ориентации на «чистую науку», на «знание во имя самого знания», которое могло бы существовать помимо политически заданных тем. Таким образом, Дарендорф выступает за политическую и социальную автономию социологии.
П. Бурдье в статье «За рационалистический историзм», написанной примерно в то же время, в качестве главной причины «донаучности» социологического знания указывает на недостаточную гносеологическую автономию поля социологии: «Одна из причин, из-за которой социологии (да и социальным наукам вообще) трудно освободиться от донаучности, заключается как раз в том, что лишь с большим трудом ей позволяют решать социологические проблемы по-социологически»6. Принцип автономии определенной дисциплины — такой принцип, по которому «в игре находится лишь то, что ее затрагивает». Согласно Бурдье, показатель степени автономности той или иной дисциплины — наличие возможностей специфической аргументации, например социологических аргументов для социологов. Тот факт, что социологи периодически задаются вопросом: «А каков же все-таки предмет социологии?», — указывает на специфическую неуверенность, присущую социологической науке. «Предмет» социологии все еще не есть нечто само собой разумеющееся даже для самих социологов. Социология постоянно, вольно или невольно, вторгается на территорию других наук и, таким образом, неоправданно расширяясь, рискует впасть в дилетантизм или раствориться в смежных дисциплинах. Вместе с тем происходит скрытое размывание поля социологии, «функции, традиционно осуществлявшиеся начиная с 60-х годов социологией, потихоньку переходят хорошо если к философии и политологии, а то и к маркетингу и РГ1»7. Социология—наука, в определенной степени пограничная, и потому она постоянно подвергается риску утраты собственной идентичности, растворения в родственных, более определенных и устойчивых дисциплинах. Подобно тому как представители маргинальных групп проявляют повышенный интерес к основаниям собственной идентичности, так и для социологии снова и снова встает проблема собственного обоснования.
На этапе становления социологии задача обоснования решалась путем противопоставления социальных и естественных наук. Когда дискуссия шла вокруг отличий социальных и естественных наук, рассуждения велись «на поверхности» — различия объекта й метода были очевидны. Проблема заключалась в том, чтобы доказать возможность социальных наук добывать объективное знание о своем объекте, подобно тому как это удается наукам естественным. В настоящее время в центре эпистемологической полемики вокруг научного статуса общественных наук стоит не проблема их отличия от естественных наук, а рефлексия над их общностью и над тонкими различиями внутри самого корпуса социальных наук. Теперь, когда специфичность социального знания никем не оспаривается, возникает необходимость определить эту специфичность позитивно (а не только через отрицание — противопоставление естественным наукам). «Нужно, чтобы поле социальных наук задалось проектом, где предметом исследования будет оно само, и чтобы борьба за познание немыслимого поля социальных наук стала составной частью этого поля»8.
Представляется, что одно из условий дальнейшего развития социологического знания—четкое позиционирование социологии как в системе социальных наук, так и среди многообразных сфер практической профессиональной деятельности, опираю-
щейся на знания, производимые этими науками. Такой рыночный термин, как «позиционирование», здесь вполне уместен, поскольку наука давно уже из деятельности интеллектуалов-одиночек превратилась в «производство знания» (причем ударение чаще всего ставится на первом слове). Средством подобного позиционирования является эпистемологическая рефлексия, т.е. исследование оснований социологического знания, дающее ответ на вопросы, как возможна социология, каким образом социологическое знание производится и легитимируется в обществе и в системе наук?
Основные черты классической эпистемологической стратегии и необходимость ее трансформации. Эпистемологическая проблематика сопровождает социальные науки с самого их возникновения, но в настоящее время меняет характер сама эпистемология. Тем не менее эпистемологическая рефлексия в социальных науках часто остается в рамках классических схем, не учитывающих изменения в характере современного знания. Необходима определенная модификация эпистемологии, чтобы она могла плодотворно выполнять функции обоснования систем знаний в современном обществе. Социальная наука требует разработки новой эпистемологической стратегии, которая соответствовала бы изменениям в характере современного знания. Возможно, новый уровень эпистемологической рефлексии поможет преодолеть ряд специфических трудностей социальных наук, о которых говорилось выше.
Классическая эпистемология являлась, по существу, «критикой научного разума». Господствовало представление о том, что существует особый «научный разум», и разум этот, по сути дела, трактовался как разум индивидуального исследователя, а все, что привносится из социального мира, все, что обусловлено коллективностью и социальностью, только вносит искажения в более-менее прозрачный процесс познания. Из всех культурных практик знание представлялось наиболее незатронутым социальной реальностью. От Бэкона до Парето социальные корреляты знания рассматривались как идолы, отклонения, которые детерминируют социальные отношения, но затемняют знание. Конт и Маркс мечтали об освобождении знания от его социальных корней, причем предполагали, что на определенной фазе развития общества социальные структуры будут управляться знанием. Карл Маннгейм через понятие «свободно-парящая интеллигенция» выражает этот же идеал социально незатронутого знания. Маннгейм не стал дожидаться наступления особой фазы в развитии общества и обратил свои взоры на интеллектуалов9.
С середины XX в. растет осознание того, что наука представляет собой социальное предприятие, и потому научную картину мира в значительной мере определяют цели и ценности научной деятельности. Наука начинает рассматриваться как культурная практика, а знание — как социальная конструкция. В настоящее время можно говорить о «социологизации эпистемологии», которое заключается в том, что вместе с признанием науки социокультурной реальностью пришло осознание «беспомощности философии, науки перед лицом реальных проблем исследовательской практики»10. Примечательно в этом отношении высказывание П. Фейерабенда о том, что логики не в состоянии постичь смысл науки, но они могут владеть смыслом логики и потому ставят условие, чтобы наука была представлена в категориях их любимых логических систем. Вряд ли эпистемология может существовать исключительно в своей прежней форме —форме логики науки. Социологизация эпистемологии означает, в частности, конец эпохи «логической реконструкции науки»—от «логического анализа языка науки» до «логики научного открытия». «Любая теория познания должна отправляться от знания как данного социологического факта. Система знания, воздвигнутая поколениями мыслителей, методы получения знания в прежние времена и в наши дни, цели
знания, выражаемые самой процедурой научного поиска, язык, в котором высказано знание, — все это дано нам так же, как и любой другой социологический факт типа социальных обычаев или религиозных привычек, или политических институтов... Знание, следовательно, — очень конкретная вещь, и рассмотрение его свойств означает исследование свойств некоего социологического явления»11. Одну из перспектив эмпирического изучения науки дает социология знания. Позитивный вклад социологии знания в эпистемологию состоит в том, что социология предоставляет в распоряжение эпистемологии богатый эмпирический материал, собранный в результате исследования иерархии типов знаний, отдельных форм знания внутри каждого типа, взаимосвязи между системами знания и различными типами социальной структуры.
Классическая эпистемологическая стратегия часто характеризуется как фундаментализм. Основная идея фундаментализма состоит в том, что теория представляет собой систему, основанную на исходном принципе, из которого может быть строго выведена остальная часть теории. При условии истинности исходного принципа и соблюдении правил выведения может быть получено единственно верное знание. Отличительная черта нынешнего этапа эпистемологической рефлексии заключается в том, что дедуктивный подход к знанию заменяется представлением об интерпретации из разных перспектив. Взгляд на истину с точки зрения разных перспектив присутствует в определенном смысле уже у Гегеля. Различные перспективы имеют вертикальную связь: более поздние перспективы включают в себя своих предшественниц и, в свою очередь, содержатся в последующих стадиях, ведущих к завершающей стадии или к абсолютному знанию — к философской перспективе, которая предлагает иные перспективы в охватывающем взгляде. Таким образом, гегелевский перспективизм не отрицает когнитивную объективность. У Ницше введение перспектив — аргумент против самой возможности когнитивной объективности. Вертикальная связь между различными перспективами не может быть установлена; существуют только интерпретации, каждая интерпретация так же хороша, как и любая другая, так как все они не более, чем выражение индивидуальной воли к власти12. В настоящее время научное знание трактуется как интерпретация, т. е. как знание из определенной перспективы. Преимущества этой перспективы (перспективы науки) перед другими (например, перспективой повседневного знания) еще требуют своего обоснования.
Основными задачами классической эпистемологии были содействие в достижении совершенного знания и построение идеальной модели науки. Современная эпистемология теряет явно выраженный нормативный характер, перестает быть своего рода «цензурой» для научного знания, получает характер эмпирически проверяемой теории. Сейчас эпистемология может рассматриваться скорее как инструмент, как метод, которым должен владеть представитель той или иной области знания для решения стоящих перед ним проблем и обоснования получаемых результатов через осознанное (а не догматическое) следование канонам определенного метода. Используя остроумное выражение М. Вебера, результат работы современной эпистемологии «можно уподобить диагнозу не врача, а самого пациента»13. От конструирования априорных норм эпистемология переходит к изучению реальной исследовательской практики. Вместо того чтобы доказывать, что наука создает объективное знание, эпистемологи сегодня стремятся выяснить, что именно мы называем знанием и как производят его науки.
Поскольку все утверждения о неизменных основаниях науки оказались относительными, от современной эпистемологии требуется разработать способ обоснования знания в рамках релятивистской системы. В этих условиях задача эпистемологии применительно к социологии состоит в том, чтобы обрисовать границы, специфику и возмож-
ности перспективы, из которой дает свои интерпретации социальная наука, прояснить условия, при которых социальное знание конструируется и поддерживается. Изучение оснований социальных наук в этом случае предполагает эмпирическое исследование конкретных форм их существования в обществе. Таким образом, эпистемология становится сравнительно-исторической дисциплиной, в которой на первое место выходят социологические и историко-научные составляющие.
Мы охарактеризовали в общих чертах отличия современной эпистемологической стратегии от классической, которые связаны как с трансформацией самого научного знания и его функций в современном обществе, так и с более широкими социальными изменениями. В рамках стратегии сравнительного эпистемологического исследования можно наметить по крайней мере три уровня анализа. Любая наука первоначально существовала как область неартикулированных различий, которые постепенно были преобразованы в систему артикулированных .различений и в конце концов институционализировались, образовав отдельную дисциплину. Эпистемологический анализ должен выяснить, каковы были предпосылки артикуляции различий и появления новой области знания, каким образом процесс выделения новой области знания легитимировался, какие внеэпистемологические механизмы были задействованы в производстве и поддержании этого типа знания. Первый уровень — уровень анализа эиистемы, «общей эпистемологической конфигурации» (М. Фуко), которая на данном историческом этапе позволила появиться определенному типу знания. Второй уровень анализа — уровень эпистемологической легитимации. Здесь важно выяснить, каким образом существующее знание классифицируется, типизируется, на каких основаниях ему приписывают те или иные характеристики. Третий уровень — анализ знания с точки зрения путей и способов его институционализации, механизмов его конструирования, поддержания и функционирования в обществе, взаимодействия и взаимопересечения с другими сферами и практиками как дискурсивного, так и недискурсивного характера.
Анализ эпистемологической конфигурации социологического знания. Одна из задач современной эпистемологии — определить общее поле социальных наук, что нами было названо «позиционированием социального знания». Здесь предполагается сравнение различных форм знания и различных наук и на этой основе — определение специфической позитивности социального знания. Эта задача не может быть решена без обращения к тем «эпистемологическим конфигурациям», в рамках которых существовало и существует социальное знание. Методом исследования здесь может служить так называемая «археология знания», предложенная М. Фуко. Он не занимался эпистемологией социологического знания, его интересовали гораздо более масштабные процессы, связанные с историческим становлением крупных систем знания, в рамках которых социология и социальные науки вообще могли бы рассматриваться только как частный-случай. Тем не менее попытаемся проанализировать в терминах, предложенных Фуко, положение социологии в системе знания.
Отличие «археологии идей» от традиционной «истории идей» состоит в том, что археологический анализ идет не от лежащей на поверхности классификации наук, а от тех глубинных пластов дискурса, в недрах которого возникают первоначальные различения, которые потом развиваются в артикулированную область знания. Метод «археологии идей» не привносит в анализ знания априорных классификаций, которые с точки зрения эпистемологии сами должны быть подвергнуты ревизии. Таким образом, этот подход позволяет исследовать, как формировался дискурс социальных наук, как складывалось единое предметное поле, каковы были факторы последующей его дифференциации.
В качестве наиболее общих особенностей структурного анализа можно указать следующие: первенство исследования отношений над исследованием элементов; преимущественное изучение синхронных структур, а не диахронных изменений; рассмотрение в большей мере инвариантов преобразований структур, а не конкретных способов их преобразований.
Центральное понятие археологии знания — «эпистема». Эпистема — не совокупность знаний определенной эпохи, а само условие возможности мнений, теорий и наук, та структура, которая определяет включения и исключения в области знания в определенный исторический период. Включения и исключения, в свою очередь, определяют возможность или невозможность помыслить что-либо. Именно изменение конфигурации эпистемы, а не накопление знаний или постепенное совершенствование методов составляет непосредственную причину возникновения новых наук. Эпистема — совокупность связей,, которые могут объединить в данную эпоху дискурсивные практики, предоставляющие место фигурам эпистемологии, наукам и любым возможным формализованным системам14. Понятие эпистемы — типично структуралистское понятие, ставящее акцент не на материальные элементы, но на их взаимное соотношение. Основной упорядочивающий принцип внутри эпистемы — соотношение слов и вещей.
Археология идей оперирует такими понятиями, как «дискурс», «дискурсивная формация», «дискурсивная практика». Дискурс —это то, что придает жизненность словам и вещам, связывает их воедино, ставит их во взаимное соответствие. Именно в дискурсе создается, причем неоднозначными путями, представление о реальности. Дискурс — феноменологический аспект эпистемы. Эпистема —скрытая структура, которую надо выявить. Дискурс —то, что находится на поверхности. Эпистема, в свою очередь, может быть выявлена через анализ дискурсивной формации. «Анализ дискурсивных формаций, позитивности и знаний в их связи с фигурами эпистемологии и науки и есть то, что называется анализом эпистемы» 5.
В поле знания Фуко выделяет четыре порога, или точки, появления дискурсивных формаций16. Речь идет именно о «точках», или «порогах», а не этапах, поскольку в основе данной схемы лежит представление о прерывном характере истории. Порог позитивности—дискурсивная практика достигает индивидуализации и автономии. Позитивность — предварительное условие для разделения знания и незнания, истины и заблуждений. Порог эпистемологизации — дискурсивная формация начинает осуществлять доминирующую функцию в отношении знания, претендует на оценку знания, появляются соответствующие модели, формы критики и проверки. Формы знания, не достигшие порога научности, в «археологии идей» получили название «дисциплины». Дисциплины — совокупности высказываний, заимствующих организацию у научных моделей, придерживающихся связности и наглядности, признанных, институционализированных, передаваемых и зачастую преподносимых как науки17. Порог научности — появление определенных формальных критериев построения высказываний, принадлежащих к данной дискурсивной формации. Порог формализации — определение аксиом и формальных правил построения дискурса.
Данная схема дает большие возможности для анализа тех или иных систем знания и позволяет исследовать их, не задаваясь извечным вопросом: «А наука ли социология (психология, экономика и т. п.)?», поскольку представляет науку как всего лишь один из этапов в становлении дискурсивной формации. Такой способ рассмотрения позволяет включать в сферу эпистемологического исследования те формы знания, которые далеки от чистой науки, но которые тем не менее очень существенны для социальных наук (например, повседневное знание). Суть подобного анализа состоит в том, что представ-
ляющиеся противоположными точки зрения, мнения, теории сводятся к своей общей основе —к породившей их «дискурсивной практике», в рамках которой они предстают как только мнимые противоположности. Подобный анализ научного метода позволяет увидеть точки возможного прорыва к новому знанию, разрывая замкнутость дискурса.
Социальные науки, не обладая формальными критериями научного познания, тем не менее принадлежат к области позитивного знания. С точки зрения приведенной схемы, социальные науки можно трактовать как «дисциплины», поскольку, достигнув порога эпистемологизации, они не достигли порога научности. Достигнут ли они когда-либо этого порога, возможно ли это в принципе? Вряд ли можно дать однозначные ответы на эти вопросы. Строгость математических и физических наук обеспечивается их точностью, так как все природные процессы, чтобы быть представленными в рамках этих наук, должны быть измерены и выражены «с помощью числа и вычисления». «Наоборот, все гуманитарные науки ... именно для того, чтобы остаться строгими, должны непременно быть неточными... Неточность исторических гуманитарных наук не порок, а лишь исполнение существенного для этого рода исследований требования. Зато, конечно, проектирование и обеспечение предметной сферы в исторических науках не только другого рода, но его и намного труднее осуществить, чем соблюсти строгость в точных науках»18. Впечатление расплывчатости, неточности, неопределенности, которое производят почти все гуманитарные науки, — это лишь поверхностное следствие того, что дает им возможность определиться в их позитивности. Они погружают человека, которого и выбирают своим объектом, в коне" ость, в относительность, в поток 1 ч
времени .
Рассмотрим эпистемологическую конфигурацию, в которой возникли и существуют социальные науки. Что представляет собой поле социальных наук и какова специфика их позитивности? Термин «социальные науки» объединяет социологию, антропологию, историю, социальную психологию, юриспруденцию, значительную часть экономики. Надо сразу отметить, что у Фуко речь идет о так называемых «гуманитарных науках», т. е. «науках о человеке», сюда он относит социологию, психологию, а также исследование литератур, мифов, письменных документов. Кроме того, Фуко выделяет отдельную область, занятую науками о жизни, производстве и языке, т. е. биологией, экономикой, лингвистикой; область математических и физических наук; область философской рефлексии. Гуманитарные науки находятся на пересечении этих трех областей, чем и обусловлены многие их трудности. Гуманитарные науки связаны со всеми другими формами знания: их цель — хоть как-то использовать математическую формализацию; модели и понятия заимствуются из экономики, биологии, наук о языке; гуманитарные науки стремятся охватить эмпирические проявления того способа человеческого бытия, который философия рассматривает на уровне его конечности20.
В классической эпистеме не было места для появления такого предмета исследования, как человек. Человек вычленяется в истории как образ возможного знания на основе появления таких эмпирических позитивностей, как жизнь, труд, язык. Именно на основе этих категорий человек открывается возможному познанию. Специфика гуманитарного знания определяется следующим образом: «поле гуманитарных наук, их общая основа — представление»21. И в то же время, возникая лишь там, где есть представление, гуманитарные науки постоянно обращаются к бессознательным или лежащим на границе сознания механизмам. В конце XVIII в. Кант вывел мысль за пределы представления — он начал рассматривать представления не с точки зрения комбинации их элементов, а с точки зрения их границ. Тем самым предполагалось, что за пределами представления существует область непредставляемого — «вещь в себе». Здесь
необходимо сказать несколько слов о том, как понимать «представление» в данном контексте. М. Хайдеггер определил понятие «представление» как «поставление перед собой и в отношении к себе»22. В этом случае только в качестве предмета сущее обретает реальность. Представление возможно там, где люди начинают относиться к своей деятельности как к объекту. Вместе с тем этот процесс сопровождается превращением человека в субъект. В классическом мышлении человек рассматривался как род или вид, однако в эпистемологическом смысле человек, как таковой, не осознавался. Классическая эпистема расчленялась по таким линиям, которые не позволяли выделить особую, специфическую область человека. «Чем шире и радикальнее человек распоряжается покоренным миром, чем объективнее становится объект, чем субъективнее, т. е. наступательнее, выдвигает себя субъект, тем неудержимее наблюдение мира и наука о .мире превращается в науку о человеке»23. Если человек экономической науки, Homo oeconomicus, — это человек, который производит свою жизнь, чтобы избежать непосредственной угрозы смерти, то человек гуманитарных наук — человек, который представляет себе свои потребности и предметы, способные их удовлетворить. Социологическая область расположена там, где «трудящийся, производящий, потребляющий индивид составляет представление об обществе, в котором эта деятельность осуществляется, об индивидах и группах, которых она охватывает, о повелениях, ритуалах, правилах и верованиях, которыми она поддерживается и расчленяется»24. Экономика для определения законов, присущих производству, распределению, потреблению, также обращается к человеческому поведению и обосновывающим его представлениям, но она использует представления лишь как средство своего функционирования (которое осуществляется посредством человеческой деятельности). Социальная наука, в собственном смысле этого слова, возникает там, где мы «рассматриваем тот способ, которым индивиды или группы представляют себе своих партнеров по производству или обмену; тот способ, посредством которого они выявляют, скрывают или теряют из виду само это функционирование и свое место в нем; тот способ, которым они представляют себе то общество, в котором это функционирование осуществляется; тот способ, которым они интегрируются в это общество или изолируются от него, ощущая себя зависимыми, подчиненными или свободными»20.
Следовательно, общее поле социальных наук — область представления, обусловленная совместностью людей. Социальным наукам свойственна не столько установка на какой-то особый объект, сколько особая точка зрения на объекты, которыми занимаются и другие науки. Социальные науки рассматривают «жизнь», «труд», «язык» не там, где эти объекты даны в своей наибольшей прозрачности и завершенности, а на уровне деятельности, поступков, отношений, в которых они представлены тем, кто действует26. Социология определяется не столько своим особым объектом, сколько специфическим подходом к социальной реальности. Социология рассматривает не ставшую, а становящуюся реальность. Когда социологи пытаются анализировать исключительно результаты этого процесса становления, они попадают на территорию смежных наук и поневоле начинают изъясняться чужыми категориями.
Summary
Some problems of epistemological analysis of sociological knowledge are considered in this article. Epis-temology is treated as a means of self-determination for sociology and for sociologist in the ever changing world. For effective accomplishment of this function classical epistemology should be modified. Classical epis-temology regarded a cognizing subject as a transcendental subject, so science was treated as manifestation of "absolute reason". Classical epistemology had a normative character, so it's main task was to construct a model of ideal science. Nowadays epistemology loses it's normative character. Now science is rather treated
as a cultural practice, while knowledge is treated as a social construct. Consequently, the main task of epis-temological analysis of sociological knowledge is empirical research of social and cognitive mechanisms of cognizing. "Archeology of knowledge", by M.Foucoult is regarded as a fruitful approach to epistemological analysis of sociology.
1 Дарендорф P. После 1989. Размышления о революции в Европе. М., 1998. С. 111.
2 Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994. С. 368.
3 Дарендорф Р. Указ. соч. С. 118.
4 Там же. С. 111.
5 Там же. С. 114-115.
6 Бурдье П. За рационалистический историзм // Социо-логос постмодернизма. S/Л'97. М., 1996. С. 18.
7 Качанов IO.JI. Социология социологии: антитезисы. М.; СПб., 2001. С. 19.
8 Бурдье П. Указ. соч. С. 26.
9 Gurvitch A. Social Frameworks of Knowledge. New York, 1971. P.3.
10 Мокшицкий Э. Между эпистемологией и социологией знания // Социо-логос. М., 1991. С. 116.
11 Там же. С. 118.
12 Рокмор Т. Математика, фундаментализм и герменевтика // Вопросы философии. 1997. №2. С. 90.
13 Вебер М. Критические исследования в области логики наук о культуре // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 416.
14 Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 190.
15 Там же.
16 Там же. С. 185-186.
17 Там же. С. 177.
18 Хайдеггер М. Время картины мира //' Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С.44.
19 Фуко М. Слова и вещи. С. 374.
20 Там же. С. 367.
21 Там же. С. 382.
22 Хайдеггер М. Время картины мира. С. 51.
23 Там же. С. 51.
Фуко М. Слова и вещи. С. 374.
25 Там же. С. 372.
26 Там же. С. 373.
Статья поступила в редакцию 16 октября 2002 г.
