CC BY
08. Glavnoe iz nastavlenij dlya nefritovyh pokoev (Yuj fan chzhi yao) // Kitajskij eros / Sost. A.I. Kobzev. - M.: SP «KVADRAT», 1993.
9. Skipper K. Zametki o daosizme i seksual'nosti // Eros za kitajskoj stenoj: Nauchno-hud. sb. / pod red A.I. Kobzeva. - M.: AST, 2002.
10. Glavnoe iz nastavlenij dlya nefritovyh pokoev (Yuj fan chzhi yao) // Kitajskij eros / Sost. A.I. Kobzev. - M.: SP «KVADRAT», 1993.
11. Tajnye predpisaniya dlya nefritovyh pokoev (Yuj fan bi czyue) // Kitajskij eros / Sost. A.I. Kobzev. - M.: SP «KVADRAT», 1993.
12. Traktat Zheltogo imperatora o vnutrennem. Chast' pervaya: Voprosy o prostejshem / Perevod B.B. Vinogradskogo. - M.: Profit stajl, 2007.
13. Tajnye predpisaniya dlya nefritovyh pokoev (Yuj fan bi czyue) // Kitajskij eros / Sost. A.I. Kobzev. - M.: SP «KVADRAT», 1993.
14. Bodde D. Chinese Thought, Society, and Science. The Intellectual and Social Background of Science and Technology in Pre-Modern China. -Honolulu: University of Hawaii Press, 1991.
15. Men-czy / Per. s kitajskogo V.S. Kolokolova. - SPb: Peterburgskoe vostokovedenie, 1999. 272.
16. Gulik, R. van. Seksual'naya zhizn' v drevnem Kitae. - SPb: Peterburgskoe vostokovedenie, 2000.
17. Tennenhil Z. Seks v istorii. - M.: KRON_PRESS, 1995.
18. Li czi. Drevnekitajskaya filosofiya. Sobr. tekstov v 2-h t. - T. 2. - M.: Mysl',
19. Al-Adyan. Buddhism and Confucianism on Homosexuality // Journal of Religious Studies. - 2022. - Vol. 3. - No. 2.
20. Nidem Dzh. Daosskaya tekhnika polovyh otnoshenij // Kitajskij eros / Sost. A.I. Kobzev. - M.: SP «KVADRAT», 1993.
21. Scherer B. Queering Buddhist Traditions. - URL: https://oxfordre.com/religion/display/10.1093/acrefore/9780199340378.001.0001/acrefore-9780199340378-e-765;jsessionid=700963B3231BBF37FF9189A2FEBBB685. Published online: 28.06.2021.
22. Etiemble R. Yun yu: an essay on eroticism and love in ancient China. - Geneva: Nagel Publishers, 1970.
23. Skipper K. Zametki o daosizme i seksual'nosti // Eros za kitajskoj stenoj: Nauchn.-hud. sb. / pod red A.I. Kobzeva. - M.: AST, 2002.
24. Gulik. R. van. Seksual'naya zhizn' v drevnem Kitae. - SPb: Peterburgskoe vostokovedenie, 2000.
25. Kakoe mesto seks zanimaet v tradicionnoj i sovremennoj kitajskoj kul'ture. Interv'yu doktora filosof. nauk, rukovoditelya otdela Kitaya Instituta vostokovedeniya RAN A. Kobzeva izdaniyu APD. 30 avgusta 2015 g. - URL: https://asiarussia.ru/persons/8901/?ysclid=ls0k7y5ix4310377291
26. Malyavin V.V. Sumerki Dao. Kul'tura Kitaya na poroge Novogo vremeni. - M.: AST, 2000.
27. Shen W. Tibetan Buddhism in Mongol-Yuan China (1206-1368) // Esoteric Buddhism and the Tantra in East Asia / Ch.D. Orzech (ed.). - Leiden: Brill, 2011.
28. Tennenhil Z. Seks v istorii. - M.: KRON_PRESS, 1995.
29. Gorodeckaya O.M. Iskusstvo «vesennego dvorca» // Kitajskij eros / Sost. A.I. Kobzev. - M.: SP «KVADRAT», 1993.
30. Beurdeley M. The Clouds and the Rain. The Art of Love in China. - London: Hammond, 1969.
31. Cvety slivy v zolotoj vaze, ili Czin', Pin, Mej / per. s kit. V. Manuhina. V 2 t. - M.: Hudozhestvennaya literatura, 1993.
32. Eberhard W. Guilt and Sin in Traditional China. - Berkeley: University of California Press, 1967.
33. Zav'yalova A.N. «Kartinki vesennego dvorca» v tradicionnoj zhivopisi Kitaya// Idei i idealy. - 2021. - T.13. - №1. - Ch.2.
34. Liu Min. Migration, Prostitution, and Human Trafficking: The Voice of Chinese Women. - London: Transaction Publishers, 2013.
35. Hersshater G. Dangerous Pleasures: Prostitution and Modernity in Twentieth-century Shanghai. - Berkeley: University of California Press, 1997.
36. Bodde D. Chinese Thought, Society, and Science. The Intellectual and Social Background of Science and Technology in Pre-Modern China. -Honolulu: University of Hawaii Press, 1991.
37. Jeffreys E. China's Prostitution Scandals: Policing, Media and Society. - Abingdon, Oxon: Routledge, 2012.
38. How 70 Years Ago in China They Fought Against Prostitution. - URL: https://pictolic.com/article/how-70-years-ago-in-china-they-fought-against-prostitution
39. Evans H. Women and Sexuality in China: Female Sexuality and Gender since 1949. - New York: Continuum, 1997.
40. Honig E. Socialist Sex: The Cultural Revolution Revisited // Modern China. - 2003. - Vol. 29. Issue 2.
41. Li Chzhisuj. Mao Czedun. Zapiski lichnogo vracha. - V 2-h kn. Kn. 2 / Per. s angl. V.V. Gilevskogo. - M.: InterDajdzhest, 1996.
42. Zhang E. China's Sexual Revolution // Deep China: The Moral Life of the Person. A. Kleinman, Y. Yan, J. Jing, S. Lee, E. Zhang, T. Pan, F. Wu and J. Guo (eds). - Berkeley: University of California Press, 2011.
43. Wong D. Asexuality in Chinas Sexual Revolution // Sexualities. - 2015. - Vol. 18 (1-2).
44. Sigley G. Keep It in the Family: Government, marriage, and sex in contemporary China // Borders of Being: Citizenship, Fertility, and Sexuality in Asia and the Pacific. J. M. Wong, K. Ram (eds). - Ann Arbor: The University of Michigan Press, 2006. - P. 118-153.
45. Hershatter G. Sexing Modern China // Remapping China: Fissures in Historical Terrain. G. Hershatter, J. Lipman and R. Stross (eds). - Stanford: Stanford University Press, 1996. - P. 77-93.
46. Bogaevskaya V.V. Social'nye posledstviya politiki «odna sem'ya-odin rebenok» v Kitae // Modern Oriental Studies. - 2020. - Vol. 2. - №5.
47. Pan S. Transformations in the primary life cycle: The origins and nature of China's sexual revolution // E. Jeffreys (ed.) Sex and Sexuality in China. - Abingdon, Oxon: Routledge, 2009.
48. Yu Haiqing. Sex in China. Choice Reviews Online. 2015. // URL: https://www.academia.edu/91982463/Sex_in_China
49. Perish W.L., Laumann E.O., Mojola S.A. Sexual Behavior in China: Trends and Comparison // Population and Development. - 2007. - N° 33 (4).
50. Burger R. Behind the Red Door. - Hong Kong: Earnshaw Books, 2012. - P. 1.
51. Xin Ren. Prostitution and Economic Modernization in China // Violence against Women. - 1999. - №5 (12).
52. China's Prostitution Capital Stirred, not Shaken by Vice Crackdown. // URL: http://www.hartford-hwpcom.archives/55/319/htm
53. Yu Haiqing. Sex in China // Choice Reviews Online. 2015. // URL:https://www.academia.edu/91982463/Sex_in_China
СМЕРТИН ЮРИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ - доктор исторических наук, профессор, Кубанский государственный университет. SMERTIN, YURIY G. - Doctor of Historical Sciences, Professor, Kuban State University (usmer@hotmail.com).
УДК 94(510+575)«1370/1405» Б01: 10.24412/2308-264Х-2024-1-18-23
АТАЖАНОВ Ф.Ф. К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ИМПЕРИИ ТИМУРА И КИТАЙСКОЙ ДИНАСТИИ МИН (1370-1405 гг.)
Ключевые слова: династия Мин, Центральная Азия, Империя Тимуридов, Великий Шелковый путь, дипломатия, торговля.
В статье осуществлен анализ основных особенностей взаимоотношений ведущих держав Азии конца XIV - начала XV вв. -империй Мин и Тимура. Показано, что империя Тимуридов с активной, но недостаточно акцентированной политикой в отношении Китая, с одной стороны, и Китай династии Мин, с сильной, но осторожной внешней политикой в отношении державы Тимура - с другой, занимали уникальное место на континенте. В статье анализируются характерные особенности их посольских и торговых связей. Отмечается, что империя Тимура родилась фактически в то время, когда Китай эпохи Мин реанимировал старые практики: строгий контроль вдоль всех границ, монополизация иностранных дел китайским правительством, создание узких дипломатических каналов общения с зарубежными странами, а также требование к другим
государствам признать его превосходство. Именно в рамках этой внешнеполитической доктрины китайцы выстраивали отношения и с государством Тимура. В свою очередь, последний вынашивал амбициозные планы завоевания Китая, не реализованные лишь в связи с его смертью.
ATAZHANOV, F.F.
ON THE RELATIONSHIP OF THE EMPIRE OF TIMUR AND THE CHINESE MING DYNASTY (1370-1405)
Key words: Ming dynasty, Central Asia, Timur's Empire, Timurids, Great Silk Road, diplomacy, trade.
The article analyzes the main features of the relationships between the leading powers of Asia at the end of the 14th - beginning of the 15th centuries. - the empires of Ming and Timur. It is shown that the Timurid Empire, with an active but insufficiently emphasized policy towards China, on the one hand, and China of the Ming dynasty, with a strong but cautious foreign policy towards Timur's power, on the other, occupied a unique place on the continent. The article analyzes the characteristic features of their embassy and trade relations. It is noted that Timur's empire was actually born at a time when Ming China was resuscitating old practices: strict control along all borders, monopolization of foreign affairs by the Chinese government, the creation of narrow diplomatic channels of communication with foreign countries, and the requirement for other states to recognize its superiority. It was within the framework of this foreign policy doctrine that the Chinese built relations with Timur's state. In turn, the latter nurtured ambitious plans for the conquest of China, which were not realized only due to his death.
По мнению большинства современных китайцев, в том числе специалистов-историков, ведущей мировой державой в пятнадцатом веке была династия Мин, поскольку в то время Европа только вступала в эпоху Возрождения, а Северная Америка все еще оставалась во владении «индейцев». Но если мы обратим взор на Центральную Азию, то обнаружим, что там существовала держава, по размерам схожая масштабами империи Мин - империя Тимуридов, основанная в Центральной и Западной Азии тюрко-монгольскими племенами.
Империя Тимуридов оформилась в 1370 году, примерно в то же время, что и династия Мин. Ее основателем был великий полководец Тимур (Тамерлан). Начиная с 1360-х годов, Тимур начал расширять владения за пределы своей крепости Самарканд. В последующие десятилетия Тимур повел свою армию в завоевательные походы на север и юг, разгромив многие войска Центральной Азии и основав обширную империю, простиравшуюся от северной Индии на востоке, до равнины Месопотамии на западе, до Кавказа на севере и до Аравийского моря на юге. Для народов Ближнего Востока и Центральной Азии того времени Тимур был подобен Чингисхану [4, с. 108].
В свою очередь, переломным моментом для Китая стало свержение монгольского ига и восстановление суверенитета страны под эгидой династии Мин. Династия Мин правила Китаем почти три столетия - с 1368 по 1644 год, и в течение данного периода времени население Китая удвоилось, а его экономика стала самой крупной в мире. Известная своей торговой экспансией во внешний мир, установившая политические, экономические и культурные связи с Западом, династия Мин известна также своей драматургией, литературой и всемирно известным фарфором. В сфере внешней политики создание мощной централизованной империи сопровождалось возвратом к традиционной «мироустроительной» доктрине и «даннической» системе. Из теории и практики внешнеполитической деятельности был исключен принцип равноправия сторон и сами договорные отношения. В эпоху Мин из практики китайской дипломатии совершенно исчезла также такая форма, как «мир, основанный на родстве» (хэцинь). В истории династии Мин не было случаев выдачи китайских принцесс за «варваров» [9, с. 39-58].
История Китая эпохи Мин показывает, что, будучи региональным гегемоном, он распространял политические интересы далеко за пределы государственных границ и использовал свою преобладающую политическую, экономическую и военную мощь для установления правил игры, которые непропорционально служили лишь его державным интересам. На пике своего могущества страна вела активную экспансионистскую политику. Чтобы укрепить свое господство, династия Мин диктовала условия, которым должны были следовать малые государства, и использовала конфуцианскую идеологию, чтобы оправдывать свое доминирующее положение в системе дани. Правила и ритуалы данничества давали Китаю особые привилегии и высший статус в Восточной Азии. Говоря современным языком, Китай династии Мин действовал как системный менеджер, вознаграждая зависимые государства выгодами торговли, обеспечивая их новейшими достижениями в сфере культуры, техники и пр., предоставляя также безопасность, а с непокорными государствами отказывался торговать и угрожал им, либо же прямо применял военную силу [1, с. 771-780]
После установления династии Мин произошли существенные изменения в порядке регулирования сферы международных отношений, которые заключались в том, что в то время как
Юаньский Китай гарантировал свободную торговлю с государствами за пределами своих границ, отменив китайские институты контроля за отношениями с «варварами», правительство династии Мин восстановило древние институты, закрыв границы и предприняв попытку монополизировать международные отношения. В свою очередь, это привело к прекращению свободного передвижения частных лиц через границы [8, с. 103]
Эта старая-новая практика привела к возвращению к тому состоянию, которое характеризовало сферу международных отношений до династии Юань, то есть к восстановлению китайского мировоззрения, основанного на «рассмотрении Китая как центра цивилизации и государств вокруг него как его вассалов». По крайней мере, такова была официальная (конфуцианская) концепция мира, вокруг которой выстраивались все дипломатические отношения [9, с. 39-58].
В данном контексте, новоявленная империя Тимура родилась фактически в то время, когда Китай эпохи Мин реанимировал старые практики: строгий контроль вдоль всех границ, монополизация иностранных дел китайским правительством, создание узких дипломатических каналов общения с зарубежными странами, а также требование к другим государствам признать его превосходство. Все это в значительной степени ограничивало свободную деятельность зарубежных стран в отношениях с Китаем, вынуждая их находиться в неравных с ним условиях. Китайские ограничения были частью четко определенной внешней политики, в рамках которой иностранные отношения были классифицированы по разным категориям.
С династией Тимуридов китайцы обращались именно в рамках этой своей внешней политики. В ответ у молодой центральноазиатской империи было только два варианта: подчиниться или сопротивляться. Однако, в отличие от внешней политики Китая, у Тимуридов никогда не было единой и тем более системной внешнеполитической доктрины, что отчасти было связано с тем, что уровень централизации в империи Тимуридов был на более низком уровне, чем в империи династии Мин. Тем не менее, отсутствие четкой политики правителей Тимуридов в отношении Китая не привело к прекращению ее отношений с Китаем. Напротив, империи поддерживали оживленные контакты. Однако стоит отметить, что у двух империй было совершенно разное отношение друг к другу: весьма решительная внешняя политика с китайской стороны и более-менее ясно сформулированная внешняя политика со стороны Тимуридов. Наряду с этим, у них также были разные ожидания в отношении друг друга [5, с. 229-235].
В соответствии с дисбалансом во внешней политике двух империй, на классическом китайском языке можно найти гораздо больше материалов, касающихся взаимоотношений династии Тимуридов и Китая эпохи Мин, чем на персидском. Как следствие, благодаря четко определенной внешней политике китайского двора, а также преобладания китайских источников, ученые нового и новейшего времени вынуждены рассматривать тему взаимоотношений двух империй преимущественно с синологической точки зрения, а не с тимуридской [5, с. 229-235].
В данном контексте нужно отметить, что на протяжении китайской истории между Китаем и другими государствами выделялись четыре вида отношений: 1) система назначений (цефэн тижи), при которой иностранное государство занимало подчиненное положение по отношению к Китаю; 2) союзническая система (хуэймэн тижи), которая означала союзников, основанных на браках между китайским двором и иностранными династиями; 3) отношения (чаогун тижи), в которых иностранные государства платили дань китайскому двору (наличие своего рода официальных дипломатических отношений, однако правители таких государств не рассматривались как вассалы Китая - по крайней мере, это не подчеркивалось в такого рода отношениях, хотя верховенство китайского императора не подлежало обсуждению); 4) традиционные торговые отношения (тоншан гуаньси), которые не влекли за собой перехода к регулярным дипломатическим отношениям [5, с. 229-235].
Отношения династии Тимуридов и Китая эпохи Мин на фоне этих четырех вышеприведенных типов, на наш взгляд, можно было бы отнести либо к третьему, либо, что точнее, к четвертому типу. Эта двусмысленность вероятна из-за того, что третий тип отношений проливает свет на политические аспекты двусторонних контактов, в то время как четвертый указывает на коммерческие.
Важно, однако, прояснить следующий факт: правители Тимуридов никогда не становились вассалами Китайской империи в том виде, в каком это описано в первом и втором типах. Системе
китайских международных отношений вообще была присуща примечательная особенность, а именно то, что Китай считал себя центром мира и, поступая таким образом, заставлял иностранные государства признавать подчиненное положение в своих отношениях с ним. Посольства иностранных государств в Китай всегда численно превосходили тех, кто приезжал к ним из Китая. Отношения между династией Тимуридов и Китаем эпохи Мин также не были исключением [8, с. 320]. В то же время, полагаем, что есть все признаки того, что зачастую реальность, должно быть, сильно отличалась от официальной идеальной ситуации, презентовавшейся в Китае.
Хотя официальная конфуцианская точка зрения презирала торговлю по соображениям морали, Китай был вынужден торговать с «варварами», чтобы удовлетворить свои потребности, в частности, касающиеся очень специфического товара - лошадей. Китай никогда не был силен в выращивании лошадей хорошего качества на протяжении всей своей истории, поэтому это государство сильно зависело от кочевников, поставлявших ему лошадей, которых можно было использовать (в том числе в военном деле). Лошадей обычно продавали в обмен на чай - продукт, который был желанным для кочевников, что привело к особому виду торговли, называемому «торговля чайными лошадьми» [2, с. 64-79]. В то же время Китай настолько сильно контролировал иностранцев, ступавших на его землю, что иностранные посланники, как и сопутствовавшие посольствам торговые караваны, никогда не оставались без присмотра и сопровождения китайцев на всем пути в столицу.
Сведения об отношениях эмира Тимура с императором Чжу Юаньчжаном содержатся в китайском историческом источнике «Мин ши» («Истории династии Мин») [1, с. 771-780]. В 1395 г. в Самарканд прибыло первое китайское посольство во главе с Ань Чжидао и Го Цзи. Однако принято оно было лишь в конце 1397 г. - во время зимовки Тимура на Сырдарье. Причина, по которой так долго не принимали китайское посольство, видимо, была связана с тем, что до Тимура дошла информация о том, что он, оказывается, является «данником» минского императора Тайцзу (Чжу Юаньчжан). Считается, что это произошло из-за ненамеренной ошибки при переводе китайской официальной грамоты «с требованием дани» [1, с. 771-780].
Между тем, он считал себя великим правителем. И небезосновательно. В 1402 году Тимур возглавил армию, разгромившую Османскую империю в «битве при Анголе», и империя Тимуридов достигла своего пика могущества. В ноябре 1404 года, после достаточных приготовлений, Тимур лично возглавил армию численностью в 200 000 человек, чтобы начать масштабный поход на Восток. Его план состоял в том, чтобы подготовиться к вторжению в Китай династии Мин, чтобы, в конечном счете, завоевать империю и обратить ее в ислам [10, р. 10]. Однако на этот раз северо-западной пограничной армии династии Мин повезло, потому что полководец Тимур умер в феврале 1405 года в городе Отраре, а его потомки, поглощенные борьбой за трон, увели свои армии обратно в Самарканд. В итоге, масштабное столкновение между империей Мин и империей Тимуридов так и не состоялось, предотвращенное смертью Тимура непосредственно перед неминуемым конфликтом [3, с. 108].
Рассматривая две стороны отношений времен Тимура и династии Мин, можно прийти к следующим выводам. Во-первых, нужно видеть резкую разницу в разработке внешней политики между в империи Тимура и Китае династии Мин. Китай эпохи Мин, только что переживший столетие монгольского владычества, стремился предотвратить новое возможное вторжение из Внутренней Азии. В данной связи, его политика, в целом, основывалась на ограничении отношений с иностранцами, особенно с теми, кто находился за северными и северо-западными границами. Страх перед будущими вторжениями обусловил политику династии Мин в отношении Центральной и Внутренней Азии. Внешняя политика Китая эпохи Мин была гораздо более продуманной, что частично нашло отражение в четко выделенных административных функциях и процедурах, связанных с иностранцами [9, с. 39-58].
С другой стороны, Тимур, а затем и династия Тимуридов не могли проводить единую и продуманную внешнюю политику, что также было связано с тем, что империя Тимуридов была гораздо менее централизованной и сплоченной, чем Китай эпохи Мин. Это привело к тому, что посольства и торговые караваны в меньшей степени контролировались двором Тимуридов. Этот слабый контроль привел к тому, что в Китай прибыло множество посольств, которые на самом деле притворялись посланными от тимуридских правителей и были не настоящими
дипломатическими посольствами, а так называемыми псевдо-посольствами Центральной Азии [5, с. 229-235].
Несмотря на то, что внешняя политика Китая была гораздо более проработанной, чем у Тимуридов, есть три аспекта, которые заставили современных ученых задуматься над тем как квалифицировать отношение китайского двора к державе Тимура. Один касается вопроса престижа, выстроенного на конфуцианской доктрине, утверждавшей, что китайский правитель, как Сын Неба, является верховным лидером мира, следовательно, лидеры «варварских» стран не могли быть никем иным, кроме как вассалами Китая. Престиж был важным вопросом на протяжении всей истории Китая [7, с. 229]. Другим аспектом является военный аспект, причем не столько в плане возможных китайских завоеваний, сколько в контексте защиты и обороны. Китай сталкивался с вторжениями кочевых племен с самых древних времен, поэтому в своей внешней политике он всегда должен был эффективно решать вопросы обороны. Однако сама оборонительная политика не ограничивалась укреплением пограничных зон и проведением карательных кампаний против кочевников, совершавших набеги на приграничные районы, но также реализовывалась в дипломатических отношениях - в форме миссий по сбору дани и имперских посольств [6, с. 654-676]. Третий аспект китайской внешней политики был в высшей степени коммерческий. Несмотря на все конфуцианские догмы, Китай очень нуждался в определенных товарах, особенно в лошадях хорошего качества, которые он не мог получить без торговли с кочевниками.
Таким образом, политические и торговые отношения между империей Тимура и династией Мин в Китае в основном строились на так называемой условной «системе дани». Достаточно трудно исследовать и анализировать эти отношения, не обращаясь к источникам, сложно провести различия между коммерческими и политическими взаимодействиями империй, поскольку, согласно постановлениям двора династии Мин, частное коммерческое предпринимательство было строго ограничено, и купцы были вынуждены выдавать себя за «официальных» посланников или присоединяться к свитам настоящих посольств. В течение первых десятилетий существования двух империй, преобладали политические отношения, особенно если принять во внимание запланированную военную кампанию Тимура против Китая. И уже в это время во внешней политике Китая эпохи Мин по отношению к династии Тимуридов ключевыми словами китайской внешней политики были престиж, оборона и торговля. Можно отметить, что, несмотря на первоначальные трения, дипломатические и торговые отношения империи Тимура и китайской династии Мин в рассматриваемый период развивались достаточно интенсивно, о чем свидетельствуют материалы китайских и тимуридских источников.
Литература и источники
1. КадырбаевА.Ш. Смерть, спасшая Поднебесную, или Последний поход «Железного хромца» // Minbar. Islamic Studies. 2018. №11(4). С. 771-780.
2. Каримова Н.Э., Тулибаева Ж.М. Китайские и тимуридские источники о взаимоотношениях Китая и Центральной Азии в конце XIV - первой четверти XV в. // Вопросы истории. - 2019. - №7. - С. 64-79.
3. КлавихоР.Г. Дневник путешествия в Самарканд ко двору Тимура (1403-1406). - М.: Наука, 1990. 210 с.
4. Россаби М. Золотой век империи монголов. // Пер. с англ. С.В. Иванова. - СПб.: Евразия, 2009. - 479 с.
5. Умаров А.К., Ходжаев М.П. Дипломатические отношения Тимуридского двора с династией Мин // Вестник Педагогического университета. - 2023. - № 3 (104). - С. 229-235.
6. Якубовский А.Ю. Тимур, его держава и военные походы // Очерки истории СССР. Период феодализма IX-XV вв. 4.II. - М., 1953. - С.654-676.
7. Zarakol Ayse. Before the West: The Rise and Fall of Eastern World Orders // LSE International Studies. - Cambridge University Press, 2022. - 300 p.
8. Bartold W. Turkestan Down to the Mongol Invasion / H. A. R. Gibb. Second ed. - L.: Luzac & Co., 1928. - 514 p.
9. RossabiM. Ming China and Turfan, 1406-1517 // Central Asiatic Journal. - 1972. - № 3. - Vol. 16. - Р.Р. 206-225.
10. Rajkai, Zsombor. Japanese and Chinese Research on the Timurid - Ming Chinese Contacts // Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae. - 2010. - Vol. 63. - №1. (March).
References and Sources
1. Kadyrbaev A.Sh. Smert', spasshaya Podnebesnuyu, ili Poslednil pohod «Zheleznogo hromca» // Minbar. Islamic Studies. 2018. №11(4). S. 771-780.
2. Karimova N.E., Tulibaeva Zh.M. Kitajskie i timuridskie istochniki o vzaimootnosheniyah Kitaya i Central'noj Azii v konce XIV - pervoj chetverti XV v. // Voprosy istorii. - 2019. - №7. - S. 64-79.
3. Klaviho R.G. Dnevnik puteshestviya v Samarkand ko dvoru Timura (1403-1406). - M.: Nauka, 1990. 210 s.
4. Rossabi M. Zolotoj vek imperii mongolov. // Per. s angl. S.V. Ivanova. - SPb.: Evraziya, 2009. - 479 c.
5. Umarov A.K., Hodzhaev M.P. Diplomaticheskie otnosheniya Timuridskogo dvora s dinastiej Min // Vestnik Pedagogicheskogo universiteta. - 2023. - № 3 (104). - S. 229-235.
6. Yakubovskij A.Yu. Timur, ego derzhava i voennye pohody // Ocherki istorii SSSR. Period feodalizma IX-XV vv. Ch.II. - M., 1953. - S.654-676.
7. Zarakol Ayse. Before the West: The Rise and Fall of Eastern World Orders// LSE International Studies. - Cambridge University Press, 2022. -300 p.
8. Bartold W. Turkestan Down to the Mongol Invasion / H. A. R. Gibb. Second ed. - L.: Luzac & Co., 1928. - 514 p.
9. Rossabi M. Ming China and Turfan, 1406-1517.// Central Asiatic Journal. - 1972. - № 3. - Vol. 16. - P.P. 206-225.
10. Rajkai, Zsombor. Japanese and Chinese Research on the Timurid - Ming Chinese Contacts // Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae. - 2010. - Vol. 63. - №>1. (March)..
АТАЖАНОВ ФИРДАВС ФАРХОДОВИЧ - аспирант, кафедра истории и культуры, Шэньсийский педагогический университет (КНР, Шэньси, Сиань) (firdavsatazhanov@gmail.com).
ATAZHANOV, FIRDAVS F._- PhD student, Department of History and Culture, Shaanxi Pedagogical University (China, Shaanxi, Xi'an) (firdavsatazhanov@gmail .com).
УДК 94(470.67)«17» DOI: 10.24412/2308-264X-2024-1-23-27
БЕРКИХАНОВ М.С., РАБАДАНОВА А.У. ИЗ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫХ СВЯЗЕЙ ЗАСУЛАКСКИХ КУМЫКОВ С САЛАТАВСКИМИ АВАРЦАМИ В XVIII ВЕКЕ
Ключевые слова: Северо-Восточный Кавказ, Терско-Сулакское междуречье, этнокультурные связи, народы, салатавцы, Засулакская Кумыкия, Кизляр.
В статье рассматриваются этнокультурные и политические связи засулакских кумыков с салатавцами в XVIII столетии. Авторы констатируют, что засулакские кумыки, вкупе с салатавскими аварцами, в судьбоносные периоды истории Дагестана принимали участие в героическом противостоянии дагестанских народов против иноземных агрессоров - персидских шахов, османских завоевателей и их вассалов - крымских ханов. Авторы, в тоже время отмечают, что во взаимоотношениях между кумыкскими князьями и обществами Салатавии бывали и случаи конфликтных эпизодов, вызванных несвоевременной выплатой последними дани засулакским князьям, в отношении которых он находились в зависимости. Как правило, подобные конфликты находили мирное разрешение, ибо достаточно были тесны этнокультурные связи между северными кумыками и салатавцами. Авторами отдельно акцентируется внимание на династических связях кумыкских правителей с аварскими ханами. Факты свидетельствуют, что кумыкские и аварские правители в периоды иноземных нашествий выступали единым фронтом против врагов. В статье приводятся сведения о посреднической деятельности кумыкских правителей в политических взаимоотношениях ханов Аварии с сопредельными великими державами того времени. В статье делается вывод, что в XVIII столетии, вследствие интенсивного развития торгово-экономических взаимоотношений между салатавцами и засулакскими кумыками, происходило упрочение взаимных контактов во всех сферах духовной и материальной культуры.
BERKIKHANOV, M.S., RABADANOVA, A.U. FROM THE HISTORY OF POLITICAL AND ETHNOCULTURAL RELATIONS OF THE ZASULAK KUMYKS WITH
THE SALATAVA AVARS IN THE XVIII CENTURY
Key words: Northeast Caucasus, Tersk-Sulak interfluve, ethnocultural relations, peoples, Salatavians, Zasulak Kumykia, Kizlyar.
The article examines the ethnocultural and political ties of the Zasulak Kumyks with the Salatavians in the XVIII century. The authors state that the Zasulak Kumyks, together with the Salatava Avars, in different fateful periods of Dagestan's history, took part in the heroic confrontation of the Dagestani peoples against foreign aggressors - the Persian shahs, the Ottoman conquerors and their vassals - the Crimean khans. At the same time, the authors note that in the relationship between the Kumyk princes and the societies of Salatavia, there were also cases of conflict episodes caused by the late payment of tribute by the latter to the Zasulak princes, in respect of whom he was dependent. As a rule, such conflicts were peacefully resolved, because the ethnocultural ties between the northern Kumyks and the Salatavians were quite close. The authors also pay special attention to the dynastic ties of the Kumyk rulers with the Avar khans. The facts show that the Kumyk and Avar rulers acted as a united front against the enemies during periods of foreign invasions. The article provides information about the mediation activities of the Kumyk rulers in the political relations of the Khans of the Accident with the neighboring great powers of that time. The article concludes that in the XVIII century, due to the intensive development of trade and economic relations between the Salatavians and the Zasulak Kumyks, mutual contacts between them in all spheres of spiritual and material culture were strengthened.
В исторической литературе Терско-Сулакским междуречьем называют область СевероВосточного Кавказа, расположенную между дельтой Терека и северными отрогами Андийского хребта. Будучи уникальным, данный субрегион представляет с историко-этнографической точки зрения значимый интерес для ученых: на протяжении многих столетий здесь проистекала развития коммуникация между различными по генезису, профилям хозяйственной активности и уровню исторического развития этническими общностями.
На направление, характер этнокультурных связей этнических групп Терско-Сулакского междуречья Дагестана в XVIII в. - салатавцев, чеченцев-аккинцев и северных кумыков, наравне с политическими, экономическими, социально-географическими факторами, бесспорно, оказывали воздействие и традиционные исторические взаимоотношения между аварцами, кумыками и чеченцами в целом. Засулакские кумыки, будучи тюркоязычным населением Терско-Сулакской низменности, в силу спектра историко-географических факторов в культурном, политическом и экономическом отношении выдвинулись в число передовых групп населения северокавказского региона. Это во многом предопределило весомую роль засулакских кумыков, проживавших по
