CC BY
43
УДК 821.112.2
Макаров Аркадий Николаевич
Makarov Arkadiy Nikolaevich
кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков Кировской государственной медицинской академии. тел.: (8332) 37-48-68
Candidate of Philology, associate professor of chair of foreign languages, Kirov State Medical Academy tel.: (8332) 37-48-68
К.Ф. НИКОЛАИ И ТРИВИАЛЬНОСТЬ
С-F. NICOLAI AND TRIVIALITY
Аннотация:
Статья посвящена особенностям творчества немецкого просветителя и писателя К.Ф. Николаи.
The summary:
The article is devoted to the specifics of the creativity of the German enlightener and writer C.F. Nicolai.
Ключевые слова:
немецкая литература XVIII века, Просвещение, К.Ф. Николаи, тривиальность.
Keywords:
German literature of XVIII century, Enlightenment, C.F. Nicolai, triviality.
Среди писателей второй половины XVIII в. важное место занимает К.Ф. Николаи (1\1юо1а1, 1733-1811). Его деятельность, по мысли Г. Гейне, направлялась против суеверий, фантазий и лакейства [1]. К.Ф. Николаи был издателем, философом и писателем. Его журналы «Письма о новейшей литературе» (1759-1765) и «Всеобщая Немецкая Библиотека» (1762-1805) в свое время представляли собой влиятельные и прогрессивные издания. В них принимали участие видные представители Просвещения, его друзья (например, Г.Э. Лессинг, М. Мендельссон). Николаи подчинял художественное произведение задачам просвещения человека, совершенствования его моральных качеств и обязанностей перед обществом. Поэтому такое пристальное внимание привлек к себе «Вертер» Гете и поднимаемые в нем проблемы. Как ответ на него Николаи написал «Радости юного Вертера» (1775). Писатель признает мастерство молодого автора в создании характеров, когда «ужасная катастрофа следует естественно...» [2]. В то же время Вертер, по мысли Николаи, не использовал возможностей, предоставленных ему обществом: «Он наслаждался благодеяниями общества... он имел обязанности по отношению к нему. Уйти от него было бы неблагодарностью и грехом, исполнять их - было добродетелью и успокоением. Даже тогда, когда он написал безнадежные предсмертные письма, даже тогда он должен был думать, что мог стать сыном, гражданином, отцом, хозяином, другом, должен был стать ими, - то тогда еще утешение и довольство со многих сторон могли бы истечь на его стесненную душу, если бы он одним ударом не закрыл дверь» [3].
Произведение Николаи состоит из трех частей: «Радости юного Вертера», «Страдания Вертера-мужа» и «Радости Вертера-мужа». Предваряет их беседа Ганса (21 год) и Мартина (42 года). Мартин предлагает Гансу свой вариант биографии Вертера. Этот рассказ и составляет книгу Николаи. Николаи во вводной беседе своих персонажей отмечает то, что ему кажется неверным в романе Гете, логично и последовательно приведшего Вертера к смерти. Парадокс в том, что оппонент молодого писателя Николаи признает мастерство Гете, а тем самым и его право дать такую интерпретацию поступка Вертера. С другой стороны, ему очень хочется предоставить Вертеру возможность прожить жизнь, более соответствующую представлениям не только Николаи, но и других просветителей, в частности, Г.Э. Лессинга.
Николаи стал автором первого значительного немецкого национального романа «Жизнь и мнения господина магистра Зебальдуса Нотанкера» (1773-1776, 3 т.) [4], нашедшего признание в читательской среде. В предисловии к первому тому Николаи заявляет, что желает показать подлинную жизнь, ни в чем ее не приукрашивая и ничего к ней не добавляя, описывая события такими, какими они могли бы происходить в действительности. Автор принципиально намерен писать об обыкновенных людях и обыденных вещах и событиях. Роман о магистре Зебальдусе представляет собой историю жизни простого человека, выходца из третьего сословия. Сразу же следует сказать, что такая однозначная направленность романа является одновременно и его слабой стороной, когда в значительной степени сужается сфера изображения общества. Намерение Николаи, как отмечает Ф. Мункер, первоначально ограничивалось критикой А. Клотца и его приверженцев, не очень хорошо понимавших искусство и науки, но безапелляционно судивших о них [5]. В процессе работы, как это нередко бывает, роман перерос рамки первоначального замысла и превратился в широкое полотно немецкой жизни [6], хотя персонажи романа напоминают, скорее, типы, так как не обладают яркими индивидуальными характерами.
Последняя треть XVIII в. - время, полное смелых исканий и нередко больших заблуждений. В интересных и самобытных произведениях поднимались большие и важные проблемы. Авторы не всегда могли отойти от назидательности, с некоторой даже тяжеловатой прямолинейностью в тех сочинениях, где стремились показать искания, ошибки и сомнения своего героя или его окружения. Этим роман Николаи сходен с «Историей Агатона» Виланда и «Годами учения Вильгельма Майстера» Гете. Сочинение Николаи интересно тем, что в нем собрано воедино очень многое из того, за что ратовали просветители, в определенном смысле это ставшие обыденными «общие места» просветительских концепций.
Показательно начало книги, где речь идет о первых супружеских днях Зебальдуса и Вильгельмины (1; 1, с.1). Они никак не могут привыкнуть друг к другу. Зебальдус слишком прост для своей жены, привыкшей к придворной жизни, хотя она не была дворянкой, а лишь прислуживала при дворе. Зебальдус любил простую природу. Вильгельмина не могла забыть о балах, концертах, всем виденном прежде. Она вспоминала о своей близости к княгине, изредка отмечавшей ее среди дворни кивком головы. Писа-
тель не абсолютизирует поведение Вильгельмины. Для него остается открытой и иная возможность, которую просветитель хочет использовать. Поэтому Николаи достаточно быстро заставляет Вильгельмину заметить добрые черты своего мужа. Изменению характера жены немало способствовал и сам Зебальдус, терпимый к человеческим слабостям. Николаи, говоря о раздумьях своего героя, делает Зебальдуса гражданином именно Германии, а не Баварии, Швабии или Саксонии.
Писатель не забывает отметить среди них представителей различных сословий более высокого уровня по своему душевному складу. Таков барон фон Д., когда-то организовавший свадьбу Зебальдуса и Вильгельмины, не пожелавший приспособиться к придворной жизни и оставшийся таким же честным, как и прежде (5: 6). В конце концов, все обретают счастье, "бурный гений" поэт Зойглинг (в переводе «младенец, сосунок») женится на Мариане (дочери Зебальдуса) и понимает, как Вертер у Николаи, что в реальной жизни нельзя жить только искусством. Под влиянием конкретно мыслящей жены он постепенно отказывается от слишком модной одежды, от резких перемен в настроении, от стихов, становится деятельным, практичным и издает книгу о разведении картофеля (9, с. 160). Сын Зебальдуса мечтает о профессорской карьере, а поэтому пишет много рецензий, в которых проповедует модные, с точки зрения Николаи, глупости, концепции «бурных гениев», созданные при помощи безумного чувства, и считает «запутанные сны воспаленной фантазии наивысшим полетом поэзии» (9, с. 166). Николаи не упускает возможности подчеркнуть смысл своего романа, дав главному герою фамилию «Нотанкер», что в переводе может означать и «якорь в нужде», и «необходимая опора», и «поддержка».
Для мировоззрения Николаи «назидательность», «нравоучительность» - необходимые и естественные в литературе понятия. Его борьба за национальную литературу началась во время спора между Готтшедом и швейцарцами, на сторону которых он встал. В это время для него было важно бороться против немецких литераторов, создававших книги не по потребности, а по необходимости (с. 109), что делало немцев, по его мнению, нацией книжных людей, доверяющих только прочитанному. Написанное слово несет значительную нагрузку, поэтому писатели должны сознавать свою ответственность перед нацией. Но ни «наша наука, ни наша литература, ни наша поэзия, - замечает Николаи, - не отвечают нашему миру. В них мы живем в греческом и рыцарском мире, и часто забавно их смешиваем» (с. 129).
Слабость немецкой литературы и науки для Николаи заключается в том, что писатели и ученые совершенно не знают жизни, не думают о своих читателях, забывают друг друга, не желая встречаться, и предпочитают переписку живому общению (с. 129, 130). Умозрительность немецкой культуры проявляется в том, что немцы изучают новых мастеров, забывая старых, тогда как англичане упражняют свой вкус на произведениях признанных авторитетов. Среди них Николаи называет и Шекспира (с. 132). Однако английский драматург, по его мнению, сослужил добрую и плохую службу: добрую в доказательстве использования возможностей языка, а плохую тем, что немецкие писатели брали у него эксцентричность, под которой Николаи, по-видимому, понимал живость действия и речей персонажей, смелость высказываний Шекспира (с. 132). Следует отдать Николаи должное - он был прав, отмечая склонность немецких литераторов молодого поколения к эксцентричности. Они нередко заимствовали у Шекспира не проблемность и глубину, а внешнее их проявление. У них не получалось органичного единства формы и содержания, характерного для творчества Шекспира.
Автор утрирует нежелание молодого поколения признать эстетические нормы. Здесь просветитель отдает дань модному заблуждению, согласно которому штюрмеры презирали все правила без исключения. На самом деле авторы «Бури и натиска» отвергали лишь правила, навязанные, по их мнению, Готтшедом и французами как противные природе и художественному инстинкту писателя. Они охотно учились на образцах народного искусства, на творчестве Шекспира, на Библии. Вот где для них были сокрыты естественные, гениальные правила настоящего искусства. Они проистекали из его сути, из его природы. Недаром именно в это время в немецкой литературе в среде поэтов «Бури и натиска» пробуждается интерес к полузабытому в Германии XVIII в. жанру сонета, этой крайне сложной и требовательной стихотворной форме.
XVIII в. был не только веком выдающихся мыслителей и ученых, но, о чем тоже не следует забывать, и веком авантюристов самого различного уровня и толка, вспомним хотя бы де Эона и Калиостро. Это было время тайных организаций и увлечения мистическими учениями, о чем рассказывали Ф. Шиллер («Духовидец»), К.А. Вульпиус («Ринальдо Ринальдини») и др. Все это единство, ведь попытки объяснения мира и общества с новых позиций вели к интерпретации неизведанных глубин психологии и физического мира. Стремление к познанию нередко оборачивалось детской доверчивостью к талантливым мистификаторам и шарлатанам. Литература также отражала эти процессы на разных уровнях - от великих (Гете, Шиллер) до тривиальных (Шписс и др.). Не был исключением и Николаи, знакомый с Калиостро и разными философскими, религиозными и мистическими школами своего времени. Это, видимо, вызывало у него желание написать о тамплиерах и авантюристах, известных ему (с. 48, 50).
Романы, появляющиеся в это время, отличаются тем, что практически во всех их, как и в драме, можно обнаружить отражение проблем, волновавших людей. В 70-х гг. XVIII в. эта проблематика возникала в творчестве Й.Г. Юнг-Штиллинга (1740-1817) в романе «История господина фон Моргентау» (1779, 2 т.), герой которого, молодой дворянин Моргентау, одевался по немецкой моде. Это дало возможность другому персонажу романа, девушке по имени Йоханнетта, заметить, что такие люди ей нравятся. Она терпеть не может мужчин, выглядевших, как французы. Любопытно, что ее заявление («Честная немецкая девушка должна стыдиться болтовни с такими офранцуженными господами») в романе не обосновывается никакими иными, кроме внешних, причинами, но продолжение этой мысли позволяет говорить, что ей приятнее любой крестьянский парень, зарабатывающий себе на жизнь честным трудом. В целом проблемы, затронутые Юнг-Штиллингом в этом произведении, как и ранее в автобиографическом романе «Юность Генриха Штиллинга»
(1777), были широко представлены в творчестве разных писателей тривиального крыла немецкой литературы. Все они не могли отрешиться от прямолинейного поучения, декларирования в целом верных принципов, не подкрепленных сколько-нибудь серьезными обоснованиями. Ход действия не доказывает необходимости того или иного заявления, а сам герой романа господин Моргентау остается таинственной личностью, хотя практически сразу ясно, что это богатый и могущественный, да к тому же и справедливый человек.
Юнг-Штиллинг стремится быть правдивым в деталях, но эти детали совершенно не проясняют логику доброты Моргентау. Отчего он такой? - на этот вопрос ответа нет. Его деятельность нужна писателю для того, чтобы разработать свои взгляды на государство, где обязательно должно быть серьезное сельское хозяйство, служащее основой для развития промышленности (мануфактур). Только они могут обеспечить процветание страны, к чему стремится Моргентау. Видимо, он принадлежит к тайной организации или разделяет ее взгляды, ибо вся его деятельность, как он сам заявляет, предназначена для создания на земле в будущем царства Божьего (2 ч., с. 115). В конце книги досказывается история Моргентау, оказавшегося принцем и вернувшего себе трон, а его жене (Йоханнетте) император даровал дворянство.
Читатель заметил, что особо важных и сложных проблем писатель не поднимает. То, о чем он говорит, является достоянием тривиальной литературы. Вместе с тем дидактический, социальносентиментальный роман обретает несомненные черты сатиры, одним из главенствующих объектов которой становится религиозная ортодоксия. Писатель поднимает эти вопросы в тесной связи с социальными проблемами, нередко соприкасающимися с политическими. Проблема «естественной» личности трансформируется в проблему социально-обусловленного, рационально, сентиментально чувствующего индивида, находящегося в определенных отношениях с миром, борющемся против него, обретая в итоге спокойствие в полезной деятельности. В произведениях такого жанра важной является проблема просвещения человека, его нравственного совершенствования, превращения в полезного члена общества, что в значительной степени интересно и доступно для наиболее образованных людей, отсекая при этом широкие демократические круги, тяготевшие к чтению романов более простого, тривиального типа.
Ссылки и примечания:
References (transliterated) and notes:
Гейне Г. Романтическая школа // Гейне Г. Собр. соч.: в 6-ти т. М., 1982. Т. 4. С. 262. Из последних публикаций о К.Ф. Николаи, напр.: Friedrich Nicolai und die Berliner Auf-klarung; hrsg. von Rainer Falk und Alexander Kosenina. Hannover: Wehrhahn, 2008 ; Knigge, A., Nicolai, Fr. Brief-wechsel: 1779-1795; mit einer Auswahl und dem Verzeichnis der Rezensionen Knigges in der "Allgemeinen deutschen Bibliothek"; hrsg. von Mechthild und Paul Raabe. Gottingen: Wallstein-Verl., 2004.
Николаи Ф. Радости юного Вертера. Страдания и радости Вертера-мужчины // Зарубежные писатели о литературе и искусстве: дидактические и методические материалы к практическим занятиям. Немецкая литература XVIII века / под общей ред. проф. Н.П. Михальской. М., 1980. С. 54. По свидетельству Николаи, Гете плохо воспринял пародию, тогда как сам Николаи хотел только предостеречь молодого писателя от крайностей (См.: Friedrich Nicolai's Leben und literarischer Nachlass; hrsg. von L.F.G. von Goeck-ingk. Berlin: in der Nicolaischen Buchhandlung, 1820. S. 36). В образе Альберта Николаи хотел показать другой тип человека (См.: там же. С. 52).
Николаи Ф. Указ. соч. С.55.
Nicolai F. Das Leben und die Meinungen des Herrn Magister Sebaldus Nothanker: In 3 Bde. 3., verb. Aufl. Berlin; Stettin: bey Friedrich Nicolai, 1775-1776. Иллюстрации одного из крупнейших немецких художников XVIII в. Даниэля Ходо-вецкого. Далее при цитировании используется это издание с указанием в тексте отрывка и страницы. Современники считали это произведение первым подлинно немецким романом (Friedrich Nicolai's Leben und literarischer Nachlass. S. 40), который чрезвычайно понравился и Екатерине Второй (Ebd. S. 41).
Muncker F. Nicolai: Christoph Friedrich N. // Allgemeine Deutsche Biographie. Leipzig: Duncker & Humblot, 1886. Bd. 23. S. 585.
Ebd.
3.
4.
Geyne G. Romanticheskaya shkola // Geyne G. Sobr. soch.: in 6 vols. M., 1982. Vol. 4. P. 262. From the recent publication about C.F. Nicolai, for example: Friedrich Nicolai und die Berliner Auf-klarung; hrsg. von Rainer Falk und Alexander Kosenina. Hannover: Wehrhahn, 2008 ; Knigge, A., Nicolai, Fr. Brief-wechsel: 1779-1795; mit einer Auswahl und dem Verzeichnis der Rezensionen Knigges in der "Allgemeinen deutschen Bibliothek"; hrsg. von Mechthild und Paul Raabe. Gottingen: Wallstein-Verl., 2004.
Nikolai F. Radosti yunogo Vertera. Stradaniya i radosti Vertera-muzhchiny // Zarubezhnye pisateli o literature i is-kusstve: didakticheskie i metodicheskie materialy k praktich-eskim zanyatiyam. Nemetskaya literatura XVIII veka / under general ed. of prof. N.P. Mikhal'skaya. M., 1980. P. 54. According to the Nicolai, Goethe took bad parody, whereas Nicolai only wanted to warn a young writer from the extremes (See: Friedrich Nicolai's Leben und literarischer
Nachlass; hrsg. von LFG von Goeckingk. Berlin: in der Nicolaischen Buch-handlung, 1820. S 36). In the image of Albert Nicolai wanted to show another type of man (See: Ibid. S. 52).
Nikolai F. Op. cit. P.55.
Nicolai F. Das Leben und die Meinungen des Herrn Magister Sebaldus Nothanker: In 3 Bde. 3., verb. Aufl. Berlin; Stettin: bey Friedrich Nicolai, 1775-1776. The illustrations of one of the greatest German artists of the XVIII century Daniel Hodovetskiy. Then when citing this publication is used with an indication in the text passages and pages. Contemporaries saw this product first truly German novel (Friedrich Nicolai's Leben und literarischer Nachlass. S. 40), which are extremely pleased and Catherine II (Ebd. P. 41).
Muncker F. Nicolai: Christoph Friedrich N. // Allgemeine Deutsche Biographie. Leipzig: Duncker & Humblot, 1886. Bd. 23. S. 585.
Ebd.
- 3B5 -
