CC BY
440
А.Н. Соколов, Л.Э. Котковский
Извращение права в фашистской Германии - «законная» основа для уничтожения инакомыслия
Рост неонацизма в Европе, националистического экстремизма профашистской «чеканки» (особого успеха ультраправые добились во Франции, в Австрии, Дании) обусловливает актуальность темы настоящего исследования этих явлений с целью им противостоять, обратить внимание широкой общественности на необходимость борьбы с ними.
Для России данная тема также весьма актуальна. За последние два десятилетия в нашей стране появились и множатся неофашистские и экстремистские организации различного толка и типа: РНЕ, НБП, «Авангард красной молодежи», движения «Левый фронт», РККА, РВС, «Новая революционная инициатива», ИРЕАН, движение против незаконной миграции, скинхедов и некоторые др. Все это обусловливает необходимость вернуться к теме: что такое фашизм, каковы его сущность и целенаправленность? Исследованию этих проблем и посвящен настоящий материал. Мы проанализировали проблему, как германскому фашизму удалось легализоваться в стране.
Германский фашизм начал легализоваться еще в лоне Веймарской республики [1; 2]. Этому в немалой степени способствовали следующие реалии, которые выступали в качестве доминанты. Так, германская юриспруденция эпохи Веймара поставляла юридические схемы и конструкции такой силы тяжести, которые без особого усилия подавляли левые оппозиционные силы. Наука о праве стала чисто формальным учением. Старый юридический дух (в том числе и юридический позитивизм) времен империи был перенят без каких-либо видимых изменений. Реакционные юристы-теоретики (Вейнер Бест, Ганс Франс, Роланд Фрайслер, Ганс Керрл, Отто Тирак, Наглер, Георг Дам, Эрнст Форстхофф, Карл Шмит и др.) для юридического обоснования и оправдания антидемократической, антиреспубликанской политики реакционной военщины и господствовавших экономических сил разработали даже своеобразные доктрины: о так
называемой «необходимой обороне государства», «о правовой помощи государству в случае чрезвычайного положения», а также доктрину «друг-враг» (отсюда трактовка левой оппозиции -коммунистов и социал-демократов - как сообщников по государственной измене - «кто не с нами - тот против нас»).
Опираясь на эти доктрины, реакционное правосудие душило левые силы на «законной основе». На основании «учения» ведущих теоретиков права Германии об особой компетенции высшего суда республики последний узурпировал право на ревизию, проверку всех законов, принимаемых парламентом страны, на их соответствие конституции, превратившись тем самым во вторую (верхнюю) палату рейхстага, а фактически - в антипода парламента, блокируя все демократические законы.
На основании реакционных теорий, выхолащивания демократической сущности веймарской Конституции, а также на основании антидемократической, антиреспубликанской судебной практики судов Веймарской республики всех уровней правосудие в стране превратилось в политическую юстицию. Извращение же германскими судами права и закона, двойные стандарты по отношению к правым и левым силам (в пользу правых), разложение правопорядка при помощи неправосудных судебных приговоров, юридическое оправдание насилия германского милитаризма, юнкерства и крупного капитала, а также дополнение его юридическим насилием -все это способствовало приходу к власти в Германии фашистов. Не случайно, видимо, известный немецкий писатель Томас Манн писал тогда о том, что «подобные юридические конструкции должны стать преимущественным правом фашистской диктатуры» [3, с. 208]. А известный юрист-теоретик, профессор права Густав Радбрух предостерегал еще в 1929 г. о том, что при помощи конструкции «о чрезвычайном положении государства» можно «также оправдать фашистских активистов, которые делают все для того, чтобы насильственно “спасти” государство из состояния постоянного пребывания в чрезвычайном положении из-за его... либерально-демократической
конституции» [4, с. 127]. Не случайно и то, что последняя глава книги Гитлера «Майн Кампф» («Моя борьба») была названа «Необходимая оборона как право».
С приходом национал-социалистов к власти в Германии германская профессура приложила буквально титанические усилия, чтобы в теории оправдать насильственную практику национализма. Так, один из самых известных апологетов фашизма профессор Карл Шмитт конкретизировал роль науки на службе фашизма следующим образом: «Сегодняшнее общее и отраслевое германское право... должно быть пропитано только исключительно духом национал-социализма... любое его толкование должно быть толкованием только в национал-социалистическом духе» [5, с. 713]. При этом молодые и старые профессора поставили себе две параллельные задачи: наряду со своим непосредственным участием в насильственном включении общества в господствующую идеологию осуществлять еще и интеллектуальное включение. Причем нередко старая профессура давала при этом молодым «сто очков вперед». [2, с. 62]. Общим, что их всех объединяло, было стремление повернуть колесо истории вспять и погасить в германском праве огонек какого бы то ни было цивилизованного прогресса. Со ссылкой на слова многократно цитируемого министра пропаганды Гебельса - «1789 год (год влияния Французской революции. - прим. А.С., Л.К.) исключить из германской истории» - юриспруденция остро полемизировала по вопросу прав человека, правовых гарантий индивида как обязанностей государства, выступала против ограничения государственного уголовного преследования.
Ревизии было подвергнуто завоевание либерально-демократической мысли «правовое государство», которое означало связанность и ограничение государства правом, прежде всего, демократической конституцией, закрепляло равенство всех перед законом, а также неприкосновенную область индивидуальных прав и свобод. Причем в ходе «национал-социалистической революции» эти постулаты (основные принципы - несущие конструкции) правовой государственности были просто ликвидированы. Вместе с тем правые идеологи Третьего рейха и, прежде всего, такие как Карл Шмитт, учитывая, что само понятие «правовое государство» по-прежнему пользуется огромным уважением у общественности Германии, стали пропагандировать идеи о «германском правом государстве», «национал-социалистическом правовом государстве» и даже, более того, о «германском правовом государстве Адольфа Гитлера» [7, с. 199; 5, с. 716]. Учение того времени о государстве говорило о правовом государстве как производном от национал-социализма, национальном правовом государстве или реальном правовом государстве. Комбинаций данного понятия было немало. Фактически же все эти теории похоронили понятие либерально-демократического правового государства. В этом немецкая юриспруденция того времени была едина. По ее мнению, ведущие принципы «разлагающегося» буржуазного правового государства, такие как демократия, свобода, равенство перед законом и плюрализм мировоззрения - были «чужды нашему, немецкому мировоззрению, выступали против него и были омерзительны» [9, с. 18; 20, с. 26].
В целом полемика национал-социалистической правовой науки была направлена не только против принципов правового государства, но и против любой гуманизации уголовного права, прежде всего против принципа «Нет нормы закона - нет наказания» (Nulla poene sine lege). В этом фундаментальном принципе были закреплены такие ограничения уголовного государственного преследования, как:
1) запрет обратной силы закона;
2) запрет аналогии права и закона в уголовном праве;
3) требование четкости определения норм уголовного закона;
4) монополия на уголовное судопроизводство только независимой юстицией.
Все эти фундаментальные принципы права в Третьем рейхе были разрушены, что нашло закрепление более чем в 20 законах, а также декретах нацистского правительства [10, с. 87].
Ни одна отрасль права не была пощажена от массового проникновения национал-социализма, даже такие, казалось бы, неполитические отрасли, как жилищное, торговое и промысловое право.
Однако больше всего новые тенденции нацист-ской юриспруденции затронули уголовное право, где их наиболее предметно можно сопоставить. Так, в эпоху Просвещения усилия науки уголовного права были направлены на то, чтобы четко определить границы между наказуемым и ненаказуемым, что и было квалифицированно сделано. В период же Третьего рейха теоретики
уголовного права видели свою задачу в том, чтобы как можно больше, шире размыть границы между этими двумя понятиями, притом так, чтобы эти границы вообще невозможно было определить. Главной задачей и целью уголовного права при этом было «защитить единый германский народ от преступника». В связи с подобной официальной установкой принцип правового государства - «нет закона - нет наказания» - должен был уступить место новому принципу - «ни одно преступление без наказания», что является, по Карлу Шмитту, «более высокой и более мощной по своей силе истиной в праве» [11, с. 693]. Так, сог-ласно авторитарному пониманию в Третьем рейхе, «в уголовном праве речь должна идти не о защите прав индивида от государства, а о защите государства от индивида» [12, с. 860], не «о единообразном установлении закона, а о материальной справедливости» [13, с. 1251]. Подобная «справедливость» опиралась на те «новации» в уголовном праве, о которых уже было сказано. Карл Шмитт в связи с упреками об утрате в результате данных новаций такого принципа правового государства, как «правовая безопасность», отмечал, что «нормативизация и процессуализация означают связанность фюрера в угоду неповинующимся». Нацистское уголовное право развивало далее мысль о «невозможности охвата всех составов преступлений отдельными нормами закона». Поэтому делался широкомасштабный вывод - «необходимо отказаться от детализации отдельных составов преступлений, а при помощи нескольких общих принципов показать судье основные направления, согласно которым следует понимать состав уголовно наказуемого деяния» [14, с. 231]. Была также заменена установка, завоеванная в ходе первой буржуазной революции (1789): «Разрешено то, что не запрещено» на формулировку «что не разрешено - запрещено». Тем самым уголовное право было фактически превращено в «боевое право», которое было призвано не бороться с противниками нацистского режима, а уничтожать их [15, с. 134].
Нацисты всесторонне извращали действующее уголовное право, т.к. цинично считали, что это право было недостаточно гибким для «суда скорого», да еще к тому же «пропитано» излишними гарантиями правовой государственности. Даже действующий Уголовный кодекс 1871 г. был приемлем для Верховного суда лишь в аспекте признания части материального права - наказуемо преступление или нет, а также в выборе вида наказания. Что же касается отраслевых демократических принципов уголовного права, то Верховный суд «приложил руку» к их законодательной отмене. Помимо уже рассмотренной отмены запрета института обратной силы закона, а также институтов аналогии права и закона, нацисты ввели новый «источник» уголовного права, а именно, «создали» право в результате соответствующего применения уголовных законов (чисто судейское усмотрение. -А.С., Л.К.) [16, с. 844].
Существенными «новациями» в УПК стали введенные § 170 «а» и 267 «а». Они содержали такие «каучуковые понятия», которыми должен был руководствоваться судья, как понятия «о здоровом чувстве народа» и «о руководящей идее» Уголовного кодекса. Все это означало нечто иное как разрушение права и, более того, указание для прокуроров и судей о допуске института аналогии в уголовном праве в интересах господствовавшей диктатуры. В целом, закон осуществил реформу уголовного и уголовно-процессуального законодательства, направленную на «устранение одностороннего связывания судов правовыми средствами». Это означало ликвидацию главного принципа правового государства - связывания и ограничения законом публичной власти, в том числе судебной.
При проведении уголовных процессов были ликвидированы также принципы правового государства в отношении гарантий процессуальных прав подсудимого. Более того, многократно имели место такие случаи, когда осужденный освобождался из мест заключения в связи с его оправданием по обжалованному приговору, и тут же, у ворот здания суда, мог быть снова арестован, но на этот раз гестапо (политической полицией), и отправлен в концлагерь под прикрытием лживого тезиса о так называемом «защитном аресте от гнева народа». В годы нацизма в концлагерях были уничтожены сотни тысяч людей [16, с. 1000].
Правовые идеологи нацизма в сфере уголовного права не обошли своим вниманием и институт уголовного наказания. Упор здесь был сделан на то, что в первую очередь на переднем плане в наказании должна звучать в приговоре мера, позорившая честь немца как гражданина. Тем самым приговор в уголовном деле должен быть «нравственным приговором в отношении убеждений
соотечественника» [17, с. 187]. Однако такой приговор не заключался только в бесчестии, т.е. в потере основных гражданских прав, он нес с собой и крайне негативные юридические последствия материального, имущественного, организационного и личного характера, фактически означая запрет в последующем стать главой крестьянского хозяйства, менеджером, доверенным лицом, опекуном, попечителем, адвокатом, заседателем в суде, военнослужащим и т.д. Георг Дам требовал даже такого порицания в приговоре, которое оканчивало бы пребывание осужденного в статусе субъекта права, т.е. фактически лишение правосубъектности, превращение человека в ничто. По его мнению, такое лицо не смело впредь выступать в гражданском правовом поле, и даже его права как члена семьи подлежали прекращению. Фактически это означало, что человек переставал быть индивидом, личностью.
Таким образом, концепции, доктрины юриспруденции ученых-теоретиков Третьего рейха как регулятивная роль реакционной юридической науки национал-социализма стали составной частью нормотворчества: нормативно-правовых актов, кодексов судебных прецедентов, а в широком плане - юридической практики. По своей сущности национал-социалистическая уголовная юстиция представляла собой законодательство и правосудие, отчеканенные под интересы самых реакционных кругов германской финансовой олигархии и ее подельников, объединенных в национал-социалистическую партию.
Что касается применения судами фашистской Германии смертной казни, то ее цепочка начинается с указа «О поджоге Рейхстага» от 28 февраля 1933 г. Свое продолжение она нашла в применении смертной казни за экономический саботаж (1936), за похищение ребенка (1936), при бегстве с места автокатастрофы (1938), за распространение новостей зарубежных радиопередатчиков (1939), за насильственные преступления (1940), за любые тяжкие преступления несовершеннолетних (1940), за похищение предметов из «собрания металлов немецкого народа» (1940), за производство абортов в качестве промысла (1943), за деяния, совершенные по чистой неосторожности (1944), а именно, за неосторожное противодействие предписаниям по военной мобилизации. Последняя смертная казнь (всего она была предусмотрена за более чем 40 составов преступлений) в Третьем рейхе была учреждена декретом от 26 января 1945 г. в отношении тех лиц, которые при так называемых акциях по «прочесыванию местности» в пределах собственной территории Германии дадут военнослужащим фашистского вермахта неправильные сведения. Смертная казнь являлась существенным признаком в деятельности германских судов. Общее число вынесенных в период фашизма смертных приговоров составило около 80 тыс. Из них 80 % были приведены в исполнение [18; 19, с. 193].
Таким образом, фашистский террор ломал существующие и унаследованные им законы. Террористический произвол в широком плане осуществлялся как за пределами нормативного регулирования, так и в его рамках. Да и правом все нормотворчество фашистского государства никак нельзя назвать. Ведь даже современный известный юрист Германии Б. Рютерс говорит о фашистском праве как о «праве, лишенном права», т.е. лишенном сущностного содержания -свободы, равенства, справедливости, правовой безопасности, а также нравственности, гуманизма, основных прав человека [8]. А это уже не право с его общечеловеческими ценностями, а голый произвол, беззаконие, оформленные в виде закона.
Уголовные законы германских фашистов в соответствии с заложенными в них намерениями, волей носили характер, отрицающий самые элементарные права человека. В целом же, как свидетельствуют прогрессивные юристы Германии, «ядром национал-социалистической теории права является абсолютное отрицание общеобязательной силы закона» [6]. Причем уголовные законы были направлены на обеспечение насаждения в массах преступной идеологии. Как специфическое средство государственных репрессий они были нацелены в особенности на то, чтобы упрочить господство насилия, подчинить всю общественную жизнь контролю национал-социалистической фашистской партии, парализовать волю и личные свободы индивида, путем угроз драконовским уголовным наказанием подавить в зародыше любое сопротивление. Они, прежде всего, были направлены на то, чтобы иметь возможность «законно» уничтожить политических противников и евреев, целенаправленно предусматривая превращение уголовной юстиции в «управляемую» юстицию.
На основании изложенного можно однозначно сделать вывод о том, что попытки создать в России различные националистические экстремистские организации под какими бы «патриотическими» лозунгами они ни подписывались - это сознательный подрыв российской многонациональной правовой государственности, ее стабильности и жизнеспособности. Такие попытки должны караться по всей строгости закона. В воспитательной же работе с населением, особенно с молодежью, нужно раскрывать звериное человеконенавистническое нутро фашизма.
Литература
1. Соколов А.Н. Правовое государство: от идеи до ее материализации: Монография. Калининград: Янтарный сказ, 2002.
2. Соколов А.Н., Бочаров В.М. Эволюция юстиции Германии: от орудия классового правосудия до гаранта правового государства: Монография. Калининград: КлЮИ МВД России, 2007.
3. Ineinem Briefe an Alred Apkel vom 10.01.1932, zit. Nach K.R. Grossmann: Carl v. Ossietsky, 1963.
4. Staatsnotstand, Staatsnotwehr und Fememord // Die Justiz. 1929/30. Bd. 5.
5. Nationalsozialismus und Rechtsstaat // IW. 1934.
6. Neumann F. Behemoth. Frankfurt a Main, 1984.
7. Was bedeutet der Streit um den «Rechtsstaat»? // Z Staat w. 1935.
8. Ruethers B. Entartetes Recht. Reichslehrer und Kronjuristen im Dritten Reich. Muenchen, 1988.
9. Finke E. Liberalismus und Strafverfahrensrecht. 1936.
10. Naucke W. Die Aufhebung des strafrechtlichen Analogieverbots // M. Broszat u.a.: NS - Recht in historischer Perspektive, 1981.
11. Der Weg des deutschen Juristen // DRIZ. 1934.
12. Gerland H. Neues Strafrecht // DRIZ. 1993.
13. Freisler R. Der Wandel der politischen Grundanschauung in Deutschland und Sein Einfluss auf die Erneuerung von Strafrecht, Strafprozess und Strafvollzug // DRIZ. 1935.
14. Brinkmann W. Die Parteigerichte als Schrittmacher einer volkstuemlichen Strafrechtspflege // DRIZ. 1935.
15. Freisler R. Das neue Strafrecht als national - sozialistisches Bekenntnis // Guertner F., Freisler R. Das neue Strafrecht, 1936.
16. RGBL. I.
17. Schaffstein F. Ehrenstrafe und Freiheitstrafe // DStR, 1934.
18. Braunbuch Kriegs - und Naziverbrecher in der Bundesrepublik Berlin, 1965.
19. Das Bonner Staatsstrafrechtliche Sonderjustiz in Berichten und Dokumenten. Berlin, 1959.
20. Forsthoff E. Der totale Staat. 1933.
