Изучение проблем спартанской истории в новейшей немецкой историографии Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ИСТОРИЯ 2006. №> 7

СООБЩЕНИЯ

УДК 94:316.3(477.64)(045) Н.Ю. Старкова

ИЗУЧЕНИЕ ПРОБЛЕМ СПАРТАНСКОЙ ИСТОРИИ В НОВЕЙШЕЙ НЕМЕЦКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Проанализированы основные тенденции в развитии современного германского анти-коведения и вклад немецких историков в изучение античной Спарты.

Ключевые слова: Спарта, Пелопоннесский союз, историография.

На рубеже XX-XXI в. в Германии появились новые яркие имена исследователей древней Спарты. Современное германское антиковедение продолжает и развивает лучшие традиции, заложенные предыдущими поколениями историков. За последние годы наметились свежие подходы к проблеме, появились новые публикации источников, обобщающих монографий и статей по самым разным аспектам спартановедения. Как считает создавший историографический очерк об изучении древней Спарты в новое время К. Крист, после окончания второй мировой войны спартанская тема была «табуирована» за особое пристрастие идеологов и историков Третьего рейха к примерам из истории Спарты1. После него только в 2005 г. К.-В. Вельвай опубликовал в «Gymnasium» своеобразное продолжение, дополнив библиографический указатель работами, появившимися в самое последнее время. Однако ни историографического обзора, ни подробной библиографии о работах ученых Германии по истории Спарты на русском языке нет. Поэтому в данной статье предпринята попытка осмысления тех глубоких изменений, которые произошли в современном антиковедении Германии в изучении некоторых проблем истории Спарты. Отметим, что в 1996 г. К. Крист завершил свои штудии ссылкой на монографию М. Клаусса, опубликованную в 1983 г., что и послужило отправной хронологической точкой отсчета для моего анализа.

Исследование Клаусса называется: «Спарта. Введение в ее историю и цивилизацию »2. Оно имеет солидный объем, в нем присутствуют хронологическое изложение основных этапов истории Спарты и оценка их основополагающих особенностей, дана характеристика специфики полиса, в том числе поставлен вопрос и о формировании Пелопоннесского союза и его деятельности.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Как по этому поводу заметил автор, с середины VI в. до н.э. стремление Спарты к политике альянсов совпало с интересами правящих слоев соседних пелопоннесских общин и олигархов Коринфа, Флиунта и Аркадии. Союз со Спартой рассматривался ими как определенная гарантия сохранения их положения. Это и стало ядром Пелопоннесского союза3. В монографии поставлен также вопрос о различии статуса союзников, обусловленного тем, что военная сила Коринфа базировалась на морском флоте, а у Спарты в наличии имелась превосходная сухопутная армия.

Достоинство исследовательского подхода М. Клаусса состоит в том, что он рассмотрел все основные исторические вехи Пентеконтаэтии не для Спарты изолированно, а сквозь призму ее союзов, временных альянсов и отношений с другими государствами.

Относительно событий 431-404 гг. до н.э. М. Клаусс ввел новационное определение «Большая Пелопоннесская война», подчеркивая этим самым отличие от событий 60-50-х гг. V в. до н.э. Он не согласился с теми исследователями, которые считают, что можно говорить о наличии в Спарте 432 г. до н.э. некоей «партии мира», стремившейся к пассивности во внешней политике. Реальная подготовка к войне длилась почти год, в течение которого присутствовали и пропагандистские мероприятия и попытки решить конкретные финансовые проблемы, причем дипломатические акции были рассчитаны не на то, чтобы сдерживать активность Афин, а устраивались для того, чтобы убедить собственных союзников поставить деньги и корабли. Особенно настаивает на этом Фукидид в своей «Истории».

Остановимся чуть подробнее на выводах М. Клаусса относительно итогов и последствий Пелопоннесской войны, которая стала отправной точкой для наивысшего могущества Спарты. Среди плеяды блестящих политиков этого периода М. Клаусс особо выделил Лисандра, прибывшего в апреле 404 г. до н.э. в Пирей, что означало фактическое окончание войны. Следующие 30 лет история Греции, по выводу историка, зависела только от Спарты. Пропагандистский лозунг начала войны «Свободу грекам!» все более расходился с практикой реальной жизни. Уже с 424 г. до н.э. кое-где в Эгеиде появляются военные гарнизоны с гармостами, что указывает на спартанскую пропаганду как на очевидную ложь. Изменились отношения и в самом Пелопоннесском союзе. Старые союзники Спарты - ахейцы, аркадцы, элейцы, фиванцы и коринфяне увидели, что Спарта пожинает плоды победы в одиночку. Для греков Малой Азии спартанская гегемония разрушила имидж их победителей у Пла-тей и Саламина эпохи Греко-Персидских войн. Итак, на короткое время город на Евроте стал признанным лидером в Эгеиде и во Фракии. Путь, пройденный Лисандром, создал условия для обеспечения безопасности спартанской империи, а сам Лисандр с его концепцией господства выступил, с точки зрения М. Клауса, поистине с вселенским размахом.

Спартанцы находились на высшей точке своего могущества до Коринфской войны 395 г. до н. э. Альянсы времен Пелопоннесской войны утратили для них всякую актуальность, а греки были угнетены тираническими режима-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

ми, гарнизонами и требованием дани. Спарта стала, по мнению М. Клауса, такой же империей, что и Франция при Наполеоне I. Основная и при этом весьма приятная задача - жить за счет средств оккупированных территорий4.

Не останавливаясь более на многих других важных сюжетах, рассмотренных М. Клаусом, можно заключить, что его монография является полезным экскурсом в глубь веков истории Спарты.

Следует отметить и небольшой по объему труд Герольда Вальзера «Эллада и Иран»5, посвященный истории взаимоотношения греков, в том числе спартанцев, и персов от архаического периода до времени Македонского завоевания. Свои взгляды на эту проблему он попытался раскрыть посредством решения следующих целей: изучения особенностей развития Малой Азии под персидским владычеством Ахеменидов, изложения основных вех в событиях Греко-персидских войн, истории взаимоотношений Востока и Запада в У-1У вв до н.э. Представляют несомненный интерес сделанные автором выводы об ионийских городах в составе 1-го Афинского морского союза, о деталях Персидского вмешательства в Пелопоннесскую войну, о столкновении цивилизаций в IV в. до н. э.

Важным дополнением к проблемно-хронологическому изложению являются источниковедческие разделы: «Картина Персии у Ксенофонта», а также «Исократ и панэллинская пропаганда». Касаясь собственно спартанской истории, Г. Вальзер сконцентрировал внимание на подробном изложении деталей спартано-персидских отношений, сложившихся в годы Пелопоннесской войны. Свои выводы он подтвердил анализом всех трех договоров с персами. В монографии сделан, на мой взгляд, верный вывод о том, что без массивной финансовой помощи персов Спарта не смогла бы создать базу и для продолжения войны в Азии. В данном случае персы оказали сами себе «медвежью услугу».

В целом отношения персов и греков в Пелопоннесской войне вписываются в общую оппозицию по принципу «друг-враг». Со своей стороны, оказывая поддержку Спарте, персидский царь намеревался перейти к империалистической внешней политике на Западе. Весьма интересен для всех изучающих историю Греции IV в до н.э. анализ, проделанный автором по поводу Анталкидова мира 387 г. до н.э. и его последствий.

В 1985 г. вызвала бурное обсуждение специалистов работа «Стасис. Исследование внутренних войн в Греции У-1У вв. до н.э. »6, автор которой Х.-Й. Герке акцентировал внимание на содержании понятия, которое достаточно часто употребляется в античной традиции и обозначает распрю, противостояние между олигархами и демократами. Системный анализ «стасиса», сложные расчеты и сопоставления с помощью новых информационных технологий, проделанные Х-Й. Герке, позволили ему выделить структурные элементы «стасиса». К примеру, стремление политической группировки занять господствующее положение там, где есть законное правительство, создать коллегии из «своих» людей, появление категории политических эмигрантов.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Для Греции IV в. до н.э., по мнению Герке, характерны коллективные тирании, содержащие экстремистский элемент, политические процессы и чистки, конфискации имущества, прямое физическое насилие. Вереница противостояний политических противников того времени, объявление вне закона за симпатии к Спарте или, наоборот, к Афинам, изгнание - вот картина реалий того времени. Объявление вне закона приравнивалось к смертной казни, так как такой человек мог быть убит без суда и следствия, его жизнь подвергалась реальной опасности 7. Всего Х.-Й. Герке рассмотрел примеры из истории 45 государств Греции, больших и малых, причем в 16 из них «стасис» повторялся 10 раз и более. По его мнению, Пелопоннесская война играла роль катализатора для усиления внутренней борьбы. Если до нее (от 500 до 432 гг. до н. э.) за 70 лет зафиксировано всего 36 случаев «стасиса», то во время ее -87, то есть примерно 3 в год. При этом выявляется закономерность: за 10 лет Архидамовой войны - 28 случаев, ко времени Сицилийской катастрофы - 10, а в Декелейско-Ионийской войне - 48, то есть 5 раз в год. В промежутке между Пелопоннесской войной и Коринфской войной в 396 г. до н.э. - 15 случаев, да и те непосредственно связаны, по выводам исследователя, с деятельностью Лисандра. По его мнению, можно выделить «узловые моменты» истории, способствовавшие «стасису»: Пелопоннесская война, Коринфская, конфликт между Фивами и Спартой, время возвышения Александра Македонского. Таким образом, основной вывод историка сводится к тому, что внешние осложнения в Греции всегда вызывали внутренний кризис8.

В серии публикаций 1987 г. о Спарте также было заметное явление: достаточно солидная по объему статья К. Ноэтлиха в журнале «История» об особенностях монетного дела и роли денег в спартанской внутренней и внешней политике с VII по II в. до н.э. В целом автор пришел к выводу, что никаких принципиальных отличий именно в спартанском денежном обращении, скорее всего, и не было9.

Обратимся к опыту изучения Спарты последнего десятилетия XX в. В 1997 г. опубликован обобщающий труд Ханса Бека «Полис и сообщество. Исследования по структуре греческих союзных государств четвертого века до н.э.»10. Автор рассуждал о методологии исследования проблем полиса и этнических государств и дал обзор важнейших источников и специальной литературы по проблеме. Особенно привлекает внимание в работе Х. Бека анализ соотношения «союзных государств» и племен, его мнение о сущности автономии у греков, о специфике социальной стратификации и ее влиянии на политическую жизнь. Свое мнение он высказал и о правовых аспектах деятельности союзных государств, в частности таких как, двойное гражданство, соотношение между союзным и городским гражданством, компетенция внешней политики.

Историком не оставлены без внимания проблемы духовной жизни, например рецепция мифов и появление союзных культов, членство в Дельфий-ско-пилийской амфиктионии и т.д. Х. Беком подробно проанализированы история и особенности государственной жизни акарнанцев, этолийцев, ахейцев,

ИСТОРИЯ 2005. № 7

аркадян, беотийцев, фокийцев, фессалийцев, молоссов, халкидян и их отношения со Спартой и Пелопоннесским союзом. Представляется, что рассмотренная работа Х. Бека является незаменимым пособием для всех интересующихся историей Греции IV в до н.э. Особенно актуальной работу делает подробнейшая библиография.

Еще одно имя среди современных историков из Германии - Е. Балтруш, специальные научные интересы которого относятся к области межполисных отношений античной Греции. В монографии «Симмахии и перемирия. Исследования по греческому «праву народов» архаической и классической эпох» автор одним из первых в германской исторической науке обратил внимание на данный специальный вопрос 11.

В другой монографии Е. Балтруша «Спарта. История, общество, культура»12 внимание автора сконцентрировано на исследовании мифа о Ликурге, особенностях политической и общественной организации Спарты, положении женщины в Спарте, религии и праве, культуре в целом. Специальный раздел в ней посвящен Пелопоннесскому союзу как инструменту спартанской гегемонии. Хронологические рамки исследования - от эпохи переселения дорийских племен по 146 г. до н.э. Как заметил автор, миф о Спарте занимает центральное место в размышлениях многих философов, историков, политиков, при этом сам миф развивался и развивается по сей день, особенно активно, по мнению Е. Балтруша, в последние 200 лет. Несомненно, что «ядро» легенды о Спарте составляют: подчинение общей цели, единственное в своем роде, стабильное, скрытое от посторонних глаз устройство Спарты, как написал Е. Бал-труш, эта книга посвящена тому, чтобы отыскать рациональное зерно в легенде о Спарте.

Достоинством исследования является максимально подробная характеристика экономических, социальных и культурных процессов в Спарте от архаического до эллинистического периода. Е. Балтруш дал исчерпывающий анализ особенностей внешнеполитического курса Спарты и роли Пелопоннесского союза в его практической реализации. Концепцию историка отличает особый акцент, сделанный на роли религиозного фактора как структурообразующего элемента менталитета спартанцев. В отдельном разделе описана иерархия божеств, героические культы, ритуалы и праздники. Подчеркивается, что существуют и «проблемные» места в изучении особенностей религии в Спарте: недостаток информации в источниках о спартанских жрецах и жрицах, о фамильных культах.

Автор сделал методологический вывод о том, что в поддержании стабильности спартанских устоев религиозность была одним из основополагающих источников. В античной традиции указывалось, что основные законы Спарты были даны оракулом. Смысл этого верховного божественного руководства, по выводу Е. Балтруша, в том, что каждый, кто бы попытался оспаривать ретры, становился святотатцем. Лучшая гарантия для стабильности конституции - чтобы люди были богобоязненными. Два краеугольных мифа - о возвращении Гераклидов и законодательстве Ликурга - объясняли самим

2006. № 7 ИСТОРИЯ

спартанцам возникновение их порядков и должны были сделать их законопослушными. Практическое следование этим мифам было важнейшей составляющей спартанского менталитета. Для него, согласно исследованию Е. Бал-труша, характерны: ярко выраженная религиозность и стойкий консерватизм. Такой менталитет долгое время берег Спарту от внутренних кризисов и одновременно послужил тому, чтобы духовные и культурные усилия классического времени «пролетели» мимо Спарты без следа 13.

При всех неоспоримых достоинствах анализируемого исследования бросается в глаза присущая автору некоторая модернизация спартанской истории. Он прямо указывает, что Спарта была первым тоталитарным государством в мировой истории и вместе с тем является образцом для всех тех, кто в современности является поклонником такого пути развития. Иногда выводы и аналогии Е. Балтруша выглядят излишне парадоксальными, как в случае с Мессенскими войнами, которые сравниваются по их результатам с Пуническими войнами римлян. Именно эти войны, по выводу Е. Балтруша, напрямую привели к возникновению власти Спарты над всем окружающим миром.

Очень много сделал в последнее время по данной проблематике С. Линк, профессор Падерборнского университета, автор, по крайней мере, двух монографий и десятка статей, опубликованных в самых известных научных журна-лах14. Сфера его научных интересов простирается от изучения социально-экономических вопросов архаического и классического периодов до сравнительного анализа спартанского и критского обществ. Автору удается умело сочетать различные методики исследования, включая опору на археологический и этнографический материал. С. Линк - удивительно плодовитый и разносторонний автор, о чем свидетельствует библиографический перечень его работ за последние 10 лет. Вместе с тем С. Линку удается, как представляется, избежать «мелкотемья». Сквозь все его работы «красной нитью» проходит интерес к социальным и политическим вопросам истории Спарты. В 1994 г. была опубликована первая из монографий С. Линка, посвященная изучению архаического периода спартанской истории15.

В исследовании Линка пять разделов, включающих материалы о социальных отношениях в Спарте (спартиаты и лакедемоняне, илоты, периэки, не-одамоды, рабы, гипомейоны, мофаки), о семейном праве (брачные обычаи, семья и земельная собственность, права ребенка), об «общине равных» (сисси-тии и законодательство по ограничению роскоши), об особенностях спартанского государства (цари, эфоры, народное собрание, герусия), о системе осуществления суда и наказаний, включая исследование штрафов. Таким образом, с самого начала выявился интерес С. Линка к изучению социальных и политических процессов в Спарте.

В эти же годы автор опубликовал статьи по проблемам демографии в Спарте: в частности, он попытался систематизировать имеющиеся точки зрения и высказать свою собственную об отношении к новорожденным в Спарте 16. Автор сделал вывод, что рассказ Плутарха в биографии Ликурга о действе на Тайгете относится к жанру литературной утопии. В другой статье о про-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

блемах кризиса классической Спарты17 исследователь начал изложение материала с констатации факта, что большинство историков отмечают как «начало конца» Спарты битву при Левктрах 371 г. до н.э. Он задался целью доказать, что необходимо вести речь не о военном поражении как таковом, а о более глубоких последствиях процесса олигантропии. В статье сгруппирован материал о существующих точках зрения на причины олигантропии: военные потери, законы о земле и наследстве, которые обусловливали полноту гражданских прав, последствия землетрясения 464 г. до н.э, последствия распространения обычая педерастии. Достоинством работы С. Линка является подробный анализ демографической картины в спартанском государстве IV в. до н.э.

В целом концепция архаического периода истории Спарты изложена в монографии «Ранняя Спарта»18, в которой сконцентрировано пристальное внимание на эпохе Мессенских войн. Историк задался целью выяснить их роль и последствия для формирования спартанской модели государства и соответствующих ему особенностей общества. Линк высказал оригинальную точку зрения на характер событий 1-й Мессенской войны, отличающей ее от ряда аристократических акций по захвату добычи и дани, известных из Гомеровского периода. Интересная деталь, подчеркнул историк, что спартанцы «не успокоились», пока не завоевали долину реки. Памис, то есть центральную часть территории Мессении. Мессенцев после войны обложили регулярной данью, она была собственностью всех спартанцев. Непосредственным следствием 1-й Мессенской войны стало основание илотии во вновь завоеванной области.

Рассуждения об илотии, на наш взгляд, заслуживают более пристального внимания. С Линк считает, что илотия как форма зависимости вряд ли может быть оценена с помощью традиционных категорий свободы и несвободы. Ее можно понять лишь строго исторически, как явление уникальное. До сих пор остаются «открытыми» для дискуссии такие вопросы, как уровень самоорганизации илотов, соотношение факторов государственного влияния и влияния частных лиц (хозяев-спартиатов) на жизнедеятельность илотов, почему после завоевания Мессении размер дани для илотов был установлен именно в 50 %? Что касается криптий в отношении илотов, то они не должны пониматься как постоянный инструмент политики против илотов, так как применялись спорадически. После комплексного рассмотрения илотии С. Линк пришел к достаточно нестандартному выводу о том, что ее можно считать не формой рабства, а своеобразной резервацией.

Две других новации, по мнению С. Линка, выглядели следующим образом: зарождение законодательства, ограничивающего роскошь и усиление коллегии эфоров-наблюдателей. «Законы против роскоши» коснулись правил проведения похорон, изменений общепринятых норм в строительстве жилищ и изготовлении одежды. Место и роль эфората как контрагента в политической игре против наследственной царской власти окончательно определились, согласно выводам автора, во второй половине VI в. до н.э. При этом основные внешнеполитические функции в отношениях с Лидией, Фригией, Каппадоки-

2006. № 7 ИСТОРИЯ

ей, Киликией и Персией остались в компетенции царей. А в руках эфоров оказались внутриполитические проблемы, в числе главных - охрана права и законов.

В результате С. Линк пришел к выводу, что эфоры рассматривались обществом не как помощники царей, а как вполне самостоятельные служащие. Историк также высказал оригинальные предположения относительно количества лиц, представленных в коллегии эфоров. С. Линк считает, что два человека - это представители «всего народа», третий - представитель самого города, четвертый - от царей и геронтов и т.д. На наш взгляд, подобные выводы нуждаются в какой-то дополнительной аргументации. В целом, по мнению С. Линка, все эти преобразования, последовавшие за 1-й Мессенской войной, имели целью придание общественного характера всему государственному устройству.

Основной вывод автора заключается в том, что наиболее существенные отличия, характерные для классической Спарты, возникли именно после 1-й Мессенской войны. Особенно подчеркнем то обстоятельство, что большинство современных исследователей считают, что структурные изменения произошли в Спарте после 2-й Мессенской войны и подчеркивают именно ее важную роль в истории. Не менее оригинальный взгляд имеет С. Линк и на вопрос о последствиях второго столкновения Спарты и Мессении. По мнению исследователя, после победы спартанцев произошла аристократизация гражданской общины. В монографии представлен взгляд на средства, использованные государством для достижения указанной цели. Наиболее важным из них С. Линк посчитал сисситии, поскольку именно они в большей степени поспособствовали формированию так называемой идеологии равенства. Кроме того, по мнению автора, в Спарте имело место сознательное исключение из повседневного обихода и впоследствии из традиции упоминания о наличии в Спарте какой-либо аристократии. Вместо этого обществу была предложена модель развития, основанная на менталитете возвеличивания идеи равенства (равенство прав собственности, равенство в землевладении, равенство в основных жизненных формах, равенство этническое, равенство в публичном воспитании, равенство в исполнении религиозных обрядов и т.д.). В качестве основного вывода историка представлена «шкала ограничений» для спартанских граждан, являющаяся одновременно показателем отличий спартанского полиса от всех прочих. Для нее были характерны:

1) милитаризация всей жизни, при которой все граждане Спарты были одновременно воинами, гражданами и членами сисситий;

2) экономическая система, отличная от прочих вариантов, в которой все граждане выступали как владельцы земли и илотов, будучи освобожденными от непосредственной трудовой деятельности;

3) специфическая политическая система, когда для большинства граждан активность в политической жизни сводилась к участию в народном собрании, из ограниченного их круга рекрутировались цари и геронты;

ИСТОРИЯ 2005. № 7

4) типичный спартанский образ жизни, предписывавшийся человеку от рождения до самой смерти.

Следует отметить, однако, что в указанной монографии С. Линка не рассматриваются традиционные для истории архаической Спарты проблемы: законодательство Ликурга, взаимоотношения с соседями, формирование Пелопоннесского союза, нет также и рассуждений и соответственно выводов по поводу духовной культуры, участия Спарты в Олимпийском движении и т.п. Автор не касается, пусть даже бегло, вопросов, связанных с хронологией обеих Мессенских войн, оперируя более общими периодами. Что касается его мнения по поводу роли Ликурга, то оно было высказано в курсе лекций, прочитанных в феврале 2003 г. в Екатеринбургском университете, организованных по инициативе А.В. Зайкова. Связь специфики спартанского общества и государства с деятельностью Ликурга - это этиологическая идея античных авторов. Для современных историков, по мнению С. Линка, Ликург остается своеобразным кодом к пониманию спартанской истории.

Подводя некоторые итоги, можно констатировать тот факт, что в самое последнее время в германском антиковедении действительно усилился профессиональный интерес к изучению спартанской истории. Она, по мере удаления от прошлого, теряет некоторые стереотипы, становясь при этом более многогранной, но не утрачивая своей особой привлекательности.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Christ K. Spartaforschung und Spartabild //Griechische Geschichte und Wissenschaftgetschichte. Stuttgart, 1996. S. 1-53.

2 Clauss M. Sparta. Eine Einfuhrung in seine Geschichte und Zivilisation. Munchen, 1983.

3 Ibid. S. 34. 5 Ibid. S. 63.

5 Walser G. Hellas und Iran. Darmstadt, 1984.

6 Gehrke H.-J. Stasis. Untersuchungen zu den inneren Kriegen in den griechischen Staaten in V und IV Jharhunderts v. Chr. München,1985.

7 Ibid. S. 232-233. 9 Ibid. S. 260.

9 Noetlich K.L. Bestechnung, Bestechlikeit und die Rolle des Geldes in der spartanischen Ausen - und Innenpolitik vom 7-2 v. Chr. // Historia. 36. 1987. S. 129-170.

10 Beck H. Polis und Koinon. Untersuchungen zur Geschichte und Struktur der griechischen Bundesstaaten im IV Jharhundert v. Ch. Stuttgart, 1997.

11 Baltrusch E. Symmachie und Spondai. Unetrsuchungen zum griechischen Volkrecht der archaischen und klasischen Zeit ( 8-5 Jahrhundert v. Chr). München, 1994.

12 Baltrusch E. Sparta. Geschichte, Gesellschaft, Kultur. Munchen, 1998. 14 Ibid. S. 19.

14 Link S. Das frhue Sparta. Scripta mercature Verlag 2000. S. 125.

15 Link S. Der Kosmos Sparta. Darmstadt, 1994.

16 Link S. Zur Aussetzung neugeborener Kinder in Sparta // Tyche. Beitrage zur alten Geschichte Papyrologie und Epigraphik. 1998. Bd. 13. S. 153-165.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

18 Link S. Spartas Untergang // Laverna X. 1999. S. 17-37.

18 Link S. Das fruhe Sparta. Untersuchungen zur spartanischen Staatsbildung im 7 und 6 Jahrhundert v. Chr. Scripta mercature Verlzg., 2000.

Поступила в редакцию 25.04.06

N.J. Starkova

Studying of Sparta's history in contemporary German historiography

This article is devoted to analyzing main tendencies in the development of the modern German Antique History and the contribution of the German historians into the study of ancient Sparta.

Старкова Надежда Юрьевна Удмуртский государственный университет 426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2) E-mail: [email protected]

ИСТОРИЯ 2005. № 7

УДК 398.541(045)

С.В. Козловский

ЭПИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О МЕСТЕ ПРОЯВЛЕНИЯ САКРАЛЬНОСТИ

Рассматривается проблема зависимости проявления эпической сакральности в социальной практике от места действия.

Ключевые слова: сакральность, эпос, социальная практика.

Сакральность как феномен социальной практики традиционного общества может иметь естественный и искусственный (ложный) характер в зависимости от причин ее появления. В том случае, если сакральность обусловлена функциональной необходимостью социальной практики, то она способна оказывать влияние на события и ее можно считать «естественной», в противном случае она имеет ложный характер и никакого влияния на историческую действительность оказать не может.

Чтобы уяснить значение «естественной» сакральности в былинах, необходимо выделить все случаи проявления особенностей восприятия того или иного поведения личности в ходе ритуала, по мнению современников и создателей русского героического эпоса, оказывало (или могло оказать) влияние на судьбы людей и повседневную жизнь древнерусского общества. В связи с этим особое значение имеют три основных вопроса: где проявляется сакральность, в чем проявляется сакральность, как проявляется сакральность?

Проявления сакрального имеют место там, где существует необходимость повлиять на социальную практику посредством ритуала. По большому счету, сакральность является последствием жесткого закрепления традицией определенных норм, за нарушение которых предполагается наложение наказания на все общество, а не только на отдельных его членов.

Сакральным можно назвать тот смысл (функциональную направленность), каковой вкладывался в ритуальные и обрядовые действия, которые регламентируются обычаями и формируются в результате развития общественных отношений.

Нельзя не обратить внимания на особый (сакральный) характер восприятия некоторых географических мест в былинах. В связи с этим Е.А. Мельникова отметила, что «героический эпос был своеобразной и весьма архаичной формой художественного познания и отражения мира. В нем создавалась модель, которая формировалась и существовала как некая поэтическая абстракция. Тем не менее она основывалась на практическом опыте и воплощала сложившиеся в обществе знания о мире и природе ... Эпический образ мира соотносился с реальным пространством, но не был тождествен ему»1. Географически детерминированных мест, имеющих ярко выраженное сакральное значе-

2006. № 7 ИСТОРИЯ

ние (заключающееся в оказании влияния на судьбу героя), в восточнославянском эпосе не так уж и много. Таким влиянием обычно наделяются:

1) реки (Почайна, Иордан и т.д.), купание в которых почетно и опасно одновременно;

2) конская привязь с кольцами из драгоценного материала (золото, серебро и т.д.) на дворе у князя Владимира (в Киеве), рядом с которой по поведению коней можно догадаться, как героя примут другие

3) кбаомгаетныьрЛиа; тырь (Алатырь, Златырь, сер (бел) - горюч камешек, Левани-дов крест2 и т.п.), у которого обычно происходит выбор дороги богатырей, точка отсчета их пути.

Первые два сакрально воспринимаемых типа географических мест особых разночтений не имеют - они обусловлены сакральностью проведенного крещения (в реках Почайна и Иордан) и сакральным значением гадания, которое усиливается важностью двора князя Владимира как традиционного места эпического пира.

Третий пункт - камень «Латырь» имеет в былинах сразу несколько объяснений в зависимости от значения, которое ему придается в отдельно взятом сюжете. Обращают на себя внимание сразу несколько интересных обстоятельств:

1) на «сером-горючем камешке» могут быть «подписи подписаны, подрези подрезаны»;

2) с этим географическим местом связано имя богатырки - Латыгорки либо Златыгорки в зависимости от выбранного варианта;

3) в камень превращаются богатыри, посягнувшие на «Силу Небесную» (то есть фактически проклятые).

Его сакральность, судя по всему, обусловлена двумя важными обстоятельствами:

1) камень находится на перепутье между четырьмя дорогами - прямо, налево, направо, назад. Каждое направление означает особую территорию. Таким образом, камень «Латырь3» по своей сути является межевым, граница священна;

2) надпись на камне выполнялась таким образом, чтобы ее трудно было игнорировать, более того, эта надпись является своеобразным оберегом - предостережением.

Интересен тот факт, что в случае необходимости вместо камня (если его не было) мог быть поставлен столб с «подрезями и подписями»4 или просто доска5. Обратите внимание на эпитет камня бел (сер) - горюч (золотые буквы видны издалека - как жар горят). Надпись, по всей вероятности, делалась золо-том6 (отсюда его название - «Златырь).

А от того от морюшка от синёго,

А от того от камешка от Златыря,

А от той как от бабы от Златыгорки

А родился тут Сокольницёк - наездницёк 7.

_ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_111

ИСТОРИЯ 2005. № 7

Соответственно именно по этой причине поленица, повстречавшаяся Илье Муромцу у этого камня, получила в былинах устойчивое наименование «Златыренка».

Судя по основному значению, этот камень является указателем пути, на котором герои оставляли свои записи о конечных пунктах8. Надписи предупреждают об опасностях и «рассказывают» о том, кто именно прошел по дороге. Наиболее часто такое изображение появляется и в сюжете «о трех поездках Ильи Муромца»:

Едет добрый молодец да во чистом поле, И увидел добрый молодец да Латырь-камешек, И от камешка лежат три росстани, И на камешке было подписано: ...9.

... И приехал обратно к каменю, И стер мечом надпись с каменя, Написал другую надпись.10

. И на камешке он подпись подписывал: И как очищена эта дорожка прямоезжая11.

Очень возможно, что мы имеем дело не просто с географическими указателями, но и с каким-то функциональным явлением социальной практики, которое может оказаться отголоском процессуальных моментов традиционного русского права12, подобным по значению «нити Ариадны», «затескам» в тайге и т.п., позволяющим в некоторой степени восстановить судьбу пропавших людей и «довести их след» до последнего отмеченного пункта.

Таким образом, любое постоянно используемое место встречи людей в эпосе воспринимается как особое, имеющее сакральное значение: «святые горы (Киевские)» и т.д. (свято место пусто не бывает), позволяющее влиять на социальную практику.

Кроме географически жестко детерминированных мест проявления са-кральности, особым образом воспринимается также всякое место почестного пира, который наделяет ею, благодаря проведению священного ритуала совместной трапезы, любое эпическое пространство.

Как отмечают современные психологи, «ритуал создает связь между людьми в ситуациях, когда естественные связи отсутствуют, когда еще нет никакой общности естественных целей. Свойство ритуалов создавать прочную общность всегда использовалось в тех случаях, когда надо было сплотить воедино большое число людей без сложившихся заранее связей или их лишившихся. ... Разделить трапезу с друзьями - событие более значительное, чем просто наесться и напиться» 13.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

В исследованиях по психологии можно встретить такое мнение: «Ритуалы - это особого рода память коллектива. Эта память позволяет коллективу в разные моменты существования осознавать себя как самотождественное един-ство»14 Они (различные элементы сакрального мировосприятия) обнаруживаются посредством веры в воздействие обрядов, заговоров, «ворожбы», молитв и т.д. на социальную практику.

Сакральность проявляет себя, прежде всего, в тех (социальных) последствиях, которые происходят в результате такого воздействия. Основным местом в былинах, где совершаются ритуальные действия, можно предполагать княжеский пир, на котором обычно представлено все эпическое общество. Именно общество регламентирует и контролирует все существенные моменты жизни личности, а также семьи, рода и других социальных групп, к которым она себя относит.

Значение почестного пира как некоего особого ритуала, позволяющего соединить общество и примирить людей, враждующих между собой, сохранялось, по-видимому, очень долгое время. Поздний эпос - так называемые «исторические песни» - сберег остатки подобных представлений:

Зачем ты хлеба-соли не ешь,

Меду-пива не пьешь,

Зелена вина не кушаешь,

Белой лебеди не рушаешь?

На кого лихо думаешь?

Даже если отталкиваться от осмысления священной трапезы («Обрядовое вознаграждение стоит в ряду прочих (свадебных) взаимообменов, целью которых было связать всех участников (свадьбы) общей кровью и плотью -вином и хлебом, закрепив эту связь дарением вещей»15), становится понятен изначальный смысл данного ритуала - создание родственных социальных связей через участие в трапезе божества (угощают «чем бог послал»).

В земледельческом обществе, каким вне всяких сомнений являлось древнерусское, ритуальный пир (почестной) был еще более сложным сакральным явлением. Это подтверждается, например, данными фольклористики. В частности, Т.А. Новичкова в своих работах уделяет данной проблеме серьезное внимание: «Большое значение придавали тому, чтобы все участвовали в пивном празднике, выпадение хотя бы одного члена общины из обряда коллективного пивоварения, а затем пиршества ставило под угрозу жизнь всей деревни или села. Новопоселенца могли жестоко избить в его собственном доме за неучастие в пивных церемониях, назвать «еретиком» и «нехристем»16.

Приведем достаточно характерный для эпоса пример подобного восприятия значения совместной трапезы: «А и тут королю за беду стало. Кабы прежде у меня не служил верою и правдою, То велел бы посадить во погребы глубокия, И уморил бы cмертью голодною, за те твои слова за бездельныя...»; «Тут Дунаю за беду стало., Говорил таково слово: «Гой еси, король Золотой

ИСТОРИЯ 2005. № 7

Орды! Кабы у тебя в дому не бывал, хлеба-соли не едал, ссек бы по плеч буйну голову»17.

Это можно сравнить с известиями повести о взятии Олегом Царьграда из ПВЛ.: «И вынесоша ему брашно и вино, и не приа его. И заповеда Олег дань даяти»18. По этой же причине мирятся боярин Дюк и Владимир-князь:

Говорил он, ласковой Владимир-князь:

«Исполать тебе, честна вдова многоразумная,

Со своим сыном Дюком Степановым!

Уподчивала меня со всемя гостьми, со всеми людьми,

Хотел бало вот и этот дом описывать,

Да отложил все печали на радости»19 (в данном случае князь «приа брашно и вино»).

Немаловажно то, что Калин-царь, собираясь войной на Русь, посылает в Киев условия заключения мира:

... Велено очистить улицы стрелецкие,

И большие дворы княженецкие,

тт 20

Да наставить сладких хмельных напиточков .

В былине Микула Селянинович собирается после жатвы пригласить мужичков на пир, «наварив» перед этим пива, имея целью получить подтверждение своего социального статуса «молодой». Возможно, здесь присутствует аналогия с термином «Юнак» сербского эпоса. Это показывает роль и престиж крестьянского труда, огромное значение урожая и земледелия как «богоугодного» дела, что можно сравнить с описаниями славянских обрядов у Гардизи и Ибн-Русте: «И когда приходит время жатвы, все то зерно кладут в ковш, затем поднимают голову к небу и говорят: «это ты дал нам в этом году, сделай нас обильными и в следующем»21.

Пиво в былине чаще всего встречается при описании братчины, которая несет в себе черты религиозного праздника, своего рода богослужения, при котором происходит единение людей посредством сакрально воспринимаемого действия. Иногда чаша с хмельным принадлежит обществу (при братчине) в Новгороде, хотя и здесь тоже часто говорится, что пир собирает «новгородский князь». В Киеве ситуация иная, на пир приглашает Владимир-князь, приказывая подчас «зватого брать по десять рублей»22.

Процедура пира (братчина) первоначально, судя по описаниям у Гарди-зи, была приурочена к празднику сбора урожая. Концепция божьего наказания за грехи присутствовала в русском обществе задолго до принятия христианства. Урожай воспринимается по большей части как удача - он зависит от погодных условий, стихийных бедствий (божья воля) и труда, совершаемого людьми, соответственно, его получение осмысливалось как сотрудничество бога и людей. Отсутствие труда человека при выращивании и сборе урожая - грех

2006. № 7 ИСТОРИЯ

перед богом. Этот грех угрожает благополучию всей общины - если потребление является совместным, то значит и наказание не может быть избирательным. Оно будет общим: неудачи, стихийные бедствия, неурожай, голод.

Порядок пира-братчины и пира княжеского - почестного включает в себя обязательный момент хвастовства своим трудом, что происходит, по всей вероятности, от аналогичного восприятия характера указанных событий общественной жизни. Поскольку пиво варится из зерна, выращенного трудом каждого из пирующих, то братчина предполагает равное участие в расходах на напитки, «яства» и равное участие в их употреблении:

Не малу мы тебе сыпь платим,

За всякого брата по пяти рублев!23

Именно для того, чтобы получить право на чашу, необходимо было всеми способами доказать, что пиво, мед и другие виды «пития» на пиру созданы при участии претендента. Право на чашу дает право на место среди пирующих, которое, в свою очередь, отражает место личности в иерархии общества. Быть обойденным чашей означает фактически лишиться положения в обществе, стать изгоем, опуститься на одну ступень с теми, кто не хвастает - рабами, слугами (которые по статусу очень близки к рабам, сравните с представлениями, отраженными в Русской Правде: «аще кто подвяжет ключ без ряду...»), «сиротами бесприютными», то есть потерять всякое уважение со стороны общества.

Чара с «хмельным», помимо прочих, выполняет явно магические, священные функции: дает силу Илье Муромцу, когда он получает ее из рук старцев, проявив невероятные усилия, чтобы встать и принести им эту чашу, а после - вновь трудиться, расчищая поле для отца. В данной ситуации напиток максимально напоминает «Сому» Древней Индии (где бог Сома - владыка растительного мира)24.

Все вклады в пир воспринимаются как своеобразные «составные части» урожая. Следует отметить, что на пиру люди перечисляются по профессиональному признаку. В этом восприятие древнерусского общества былиной (и сказителями соответственно) в какой-то мере сходно с восприятием системы каст индийским обществом25. Из-за того что праздник связан с урожаем (обилием), удачей, то по праву подачи чаши князь (в первую очередь - глава рода и племени) получал сакральные функции «жреца», распределяющего урожай (обилие) и удачу. Соответственно чем дальше человек находится от князя (на пиру), тем дальше он от удачи.

При этом, несмотря на перемену мест на пиру, потребление «урожая» должно быть равным: «Идолищо нечестно ест, нечестно пьет» - больше других. Из-за того же и дружина ропщет на князя: «Зло есть нашим головам: дал нам ясти деревянными ложицами, а не серебряными»26.

ИСТОРИЯ 2005. № 7

Таким образом, место проявления эпической сакральности имеет очень тесную связь с восприятием массовых мероприятий социальной практики как священных, общих для богов и людей.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Мельникова Е.А. Образ мира. Географические представления в Западной и Северной Европе V - XIV веков. М., 1998. С. 11.

2 «Приезжает он во далече во чисто поле, Ко тому каменю ко Латырю, К тому кресту Левонидову» (Астахова А.М. Былины Севера. Л., 1951. Т. 2. С. 13.

3 В некоторых случаях под камнем - Латырем в былинах могут быть спрятаны для богатыря доспехи (латы), конь и золото, но такая трактовка встречается крайне редко, в частности, у «Щеголенка», но необходимо относиться к записанным от него вариантам весьма осторожно, поскольку он, как известно, отличался «талантом импровизатора».

4 «В ограде столб, а на столбе подписи подписаны, золоты буквы.». (Астахова А.М. Былины Севера. Т. 1. С. 506.)

5 А наехал ле старой на росстаньюшки, А наехал ле старой на широкия,

А подписана доска ли есть исподрезана,

А поставлены буквы да золочены. (Астахова А.М. Былины Севера. Т. 1. С. 111.)

6 Процесс нанесения надписей, смысл их нанесения и смысл использования драгоценных металлов можно понять из текста, являющегося чем-то средним между прозаической записью былины-скоморошины и сказкой. № 431.: « Вот едет ... стороною незнакомою, и наехал на столб, пишет он на том столбе ... мелом .Едет тою же дорогою Илья Муромец, подъезжает к столбу видит надпись и говорит: «Видна попрыска богатырская; не тратит ни злата, ни серебра, один мел!». Написал он серебром: «Вслед. проехал богатырь Илья Муромец» . Вот едет той же дорогою Алеша Попович млад; наезжает он на тот столб, издалече видит на том столбе надпись - как жар горит! Прочитал он надписи . вынимает из кармана золото и пишет: «За Ильею Муромцем проехал Алеша Попович млад».

См также: Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. М., 1957. С. 239 (запись данного сюжета была произведена П.И. Якушкиным).

7 Григорьев А.А. Архангельские былины и исторические песни. М., 2002. Т. 3. С. 327.

8 «На росстанях лежит бел-горюч камень, На камешке подписи подписаны,

Все пути-дороженьки рассказаны» ( Гуляев С.И. Былины и исторические песни из южной Сибири. Новосибирск, 1939. С. 130.)

9 Пропп В.Я., Путилов Б.Н. Былины. М., 1958. Т. 1. С. 215. 1° Астахова А.М. Былины Севера. Л., 1951. Т. 2. С. 347.

11 Пропп В.Я. Путилов Б.Н. Былины. М., 1958. Т. 1 С. 220.

12 См. также: Правда Русская. Т. 2. Комментарии. М.; Л., 1947. С. 255. «О убийстве. Аже кто убиеть княжа мужа в разбои, а головника не ищуть, то виревную платити, в чьеи верви голова лежит, то 80 гривен; паки же люди, то 40 гривен». Такого рода надписи в некоторой степени могли гарантировать жизнь «княжа мужа», вызывая у местного населения страх уплаты «дикой виры».

13 Шрейдер Ю.А. Ритуальное поведение и формы косвенного целеполагания // Психологические механизмы регуляции социального поведения. М., 1979. С. 111—112.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

14 Там же. С. 114.

15 Новичкова Т.А. Эпос и миф. СПб., 2001. С. 76. 17 Там же. С. 115.

17 Пропп В.Я., Путилов Б.Н. Былины. М., 1958, Т. 1. С. 308.

18 Повесть временных лет. М.; Л., 1950. С. 24.

19 Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1958. С. 23.

20 Чичеров В.И. Былины. Петрозаводск, 1969. С. 58.

21 См. также: Ибн-Русте // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 397.

22 Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М.,1958. С.115.

24 Калугин В.И. Былины. М., 1998. С. 428.

24 История и культура Древней Индии. М.,1990. С. 11; 54.

25 Кудрявцев. Кастовая система Индии. М.,1992. С. 7; С. 53.

26 Ипатьевская летопись. Л. 111, 997г. // ПСРЛ. 3-е изд., Пг., 1923. Т. 2, Вып. 1

Поступила в редакцию 12.05.05 S. V.Kozlovsky

The Epic views on the localization of sacrality

The article deals with the problem of relation between demonstration of epic sacrality in social practice and its localization.

Козловский Степан Викторович Удмуртский государственный университет 426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2) E-mail: [email protected]

ИСТОРИЯ 2005. № 7

УДК 94(470.6)"9/11"(045)

С.А. Цыганков

ПОЛИТИЧЕСКОЕ УСТРОЙСТВО ДРЕВНЕРУССКОЙ ТМУТАРАКАНИ

Рассматривается политическое устройство древнерусской Тмутаракани. На основании анализа материала делается вывод о том, что Тмутаракань развивалась в русле общерусских политических процессов.

Ключевые слова: Тмутаракань, Таманский полуостров, город, волость, политическое устройство.

Уникальное географическое положение Тмутаракани определило ее роль в истории Киевской Руси.

Располагался древнерусский город на Таманском полуострове, где ныне находится небольшая станица Тамань Краснодарского края. Причем владения Тмутаракани распространялись также и на восточную часть Крыма - Керченский полуостров. Об этом свидетельствует знаменитый Тмутараканский камень с надписью князя Глеба об измерении расстояния Керченского пролива: «В лето 6576 индикта 6 Глеб князь мерил море по льду от Тмутаракани до Кърчева 14000 сажен»1.

Говоря о Тмутаракани, нужно сразу же затронуть проблему ее политического статуса. Дело в том, что среди историков не было единого мнения, как нужно определять Тмутаракань. Одни называли ее княжеством2, другие - уде-лом3, третьи - просто городом4. И к сожалению, до сих пор нет общепризнанного понимания этого вопроса.

На мой взгляд, Тмутаракань - это типичная для Руси XI -XIII вв. горо-довая волость, «город-государство», но волость, которая имела ряд особенностей, не характерных для большей части Киевской Руси. Во-первых, она была оторвана от основного территориального и этнического массива страны; Тмутаракань - это «город - эксклав». Во-вторых, если в большинстве случаев древнерусские города выступали как племенные центры, то Тмутаракань таким центром не являлась, а русская государственность появилась там только в конце X в., то есть русский компонент был пришлым. В-третьих, это отсутствие крупных пригородов. Кроме самой Тмутаракани, в этом регионе не было больше городов, которые входили во владения Тмутараканской волости. В целом же, как и остальные города Киевской Руси, Тмутаракань выступает в роли административного, военного и религиозного центра волости, где располагался князь, совет старейшин и народное собрание - вече.

Речь о русской Тмутаракани можно вести начиная с конца IX в., однако первые семена в ее землю были брошены еще Святославом, который своими военными походами разгромил Хазарию в 965-966 гг., и бывшие окраины каганата получили полную самостоятельность, в том числе и Таматар-

2006. № 7 ИСТОРИЯ

ха - Тмутаракань5. Но только через двадцать лет в 80-е гг. X в. Владимир Святославич привносит туда киевскую общественно-государственную модель -после своих удачных походов на Крым в 981-982 гг.6 Именно с этого времени можно вести настоящую историю Тмутаракани.

Как было сказано, Тмутаракань как «город-государство», несмотря на отдаленность от Киевской метрополии, сохраняла все социально-политические особенности любого древнерусского города Х-Х11 вв. Это наличие такой же трехступенчатой политической организации: вождь - князь, который был наделен военными, дипломатическими, судебными, а также религиозными функциями, совет знати и народное собрание - вече. Такая структура городской власти позволяла Тмутаракани выступать в роли политического и административного центра Азово-Причерноморского региона. А если учесть и то, что в Тмутаракани до установления русского протектората действовала Зихская епархия7, деятельность которой распространялась и на близлежащие территории, то можно сказать, что Тмутаракань - это и важный религиозный центр, который к тому же пользовался поддержкой Византии.

Рассмотрим указанную общественно-политическую структуру более подробно.

Одним из самых демократических институтов Тмутаракани являлось народное вече. Оно было «главным атрибутом городской общины»8. Вечевой строй на Руси достиг особого расцвета со второй половины XI и до начала XIII вв. И действительно, «не только в Новгороде и Пскове, но и по всей Руси именно вече держало в своих руках «дела высшей политики» земель-волостей»9.

Вопросы, которые рассматривались на вечевом собрании на центральной площади города, были весьма разнообразны: от ремонта торгового порта до призвания или наоборот изгнания князей10.

Суждения о тмутараканском вече базируются не только на общерусском материале. Тмутараканское вече отобразилось в источниках, прямо говорящих о жизни данного города. Особая роль ее активно проявилась в 60-х гг. XI в. И пример с призванием князя Глеба на Тмутараканский стол есть тому подтверждение. Дело в том, что после смерти Ростислава Владимировича тмута-раканское княжение вновь оказалось незанятым, и Глеб Святославич мог по праву претендовать на это место, но, по-видимому, имея горький опыт двукратного изгнания из Тмутаракани, новых усилий для того, чтобы занять княжеский стол, он не предпринимает. Тогда, как сказано в Киево-Печерском патерике, Никон (известный печерский монах, проживавший в Тмутаракани с 60-х гг.) был просто умолен жителями Тмутаракани, чтобы тот призвал князя Глеба обратно в Тмутаракань11. После всех прошений он дает свое согласие посодействовать в возвращении Глеба Святославича в Тмутаракань. В этой связи весьма любопытна форма обращения жителей к Никону с просьбой вернуть молодого Святославича: «его умолили»12 или «был умолен»13. О чем говорит этот факт? Многие исследователи, которые писали о Тмутаракани, никогда не делали акцента на этом моменте, и напрасно. Через это прошение жи-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

телей со всей отчетливостью высвечивается все политическое устройство Тмутаракани, которое при Мстиславе Владимировиче развилось в полную силу. Оно выражалось в наличии народного собрания - веча.

Все свободные жители собрались на главной площади города с целью решить, кто будет новым князем Тмутараканской Руси после смерти Ростислава. Как и полагалось на вече, произошло столкновение двух традиционных направлений в политике Тмутаракани. Это «черниговское» и «сепаратистское».

Действительно, нельзя отрицать наличия двух направлений и двух группировок в жизни Тмутаракани рассматриваемого периода. Первая группа -«черниговская» - выступала за более тесные связи с Черниговом и Русью, её представители, однако, были в меньшинстве. Вторая - обозначим ее как «сепаратистская» - боролась за полную независимость во всех делах от воли Чернигова. В обе группировки входили русские, которых объединяло одно - верность Киеву. Поэтому даже «сепаратисты», хотя большинство принадлежало хазарам, евреям и касогам, не выступали против воли Киева. Последним, в свою очередь, дважды в свое время удавалось поддержать кандидатуру Ростислава на княжение как главного выразителя их интересов. Но теперь «сепаратисты» оказались в явном меньшинстве, они не сумели предложить своего кандидата на княжеский стол. «Черниговцы» торжествовали. Они без особых трудностей убедили народное собрание в том, что дважды изгнанный князь Глеб - наилучшая кандидатура для них. Итак, «сепаратисты» были вынуждены отступить. Согласно вечевым традициям требовалось, «чтобы решение было единогласным. Небольшое меньшинство должно было подчиниться боль-шинству»14. Так и произошло.

А в 80-е гг. «прочерниговская» группировка поддержала также и Олега Святославича.

Таким образом, народное вече играло весомую роль не только в основном массиве древнерусских земель (волостей), но и в Тмутаракани: «Вече в Киевской Руси встречалось во всех землях-волостях. С помощью веча, бывшего верховным органом власти городов - государств на Руси второй половины XI-XIII в., народ влиял на ход политической жизни в желательном для себя направлении»15.

Во главе города находился князь, который, как и всюду в Древней Руси, был необходимым элементом социально-политической организации общества. Кроме того, для Тмутаракани была характерна следующая особенность: ее князь был связующим звеном в многоэтничном регионе. Ведь помимо русских, которые являлись ядром населения Тмутаракани, там проживало большое количество хазар, евреев и адыгов. Тмутараканский князь выступает гарантом внутренней и внешней стабильности в регионе: «Отсутствие князя нарушало нормальную жизнь волости, ставило ее на грань опасности в первую очередь перед внешним миром»16.

Так, например, вскоре после ухода Мстислава в Чернигов в 1023 г. адыги, которые были под его властью, подняли восстание и вышли из под кон-

2006. № 7 ИСТОРИЯ

троля17. По свидетельству одного известного адыгского предания, они «собрали значительное войско с намерением ... завоевать Тамтаракайскую землю». Помогли им и оссы (ясы), «те прислали до 6000 отборных людей, с которыми они отправились в Тамтаракайское княжество». Адыгское повествование во всех красках описывает эту новую войну: «Война продолжалась несколько времени с величайшим упорством с обеих сторон. Наконец, адыгейцы победили своих врагов и разорили всю область Тамтаракайскую. После этой победы они возвратились в отечество с богатой добычей и множеством пленных. С этого времени существует пословица у адыгейских племен: «Да будет тебе участь Тамтаракайская». Еще говорят вместо брани: «Будь ты Тамтарака-ем!»18. Между прочим, последнее обстоятельство весьма важно для нас, так как подтверждает мнение о том, что Тмутаракань действительно занимала важные позиции в северокавказском регионе. Кроме того, это был не маленький городишко, а ее князь не являлся «захолустным князьком»19, как это представлялось, вероятно, при поверхностном рассмотрении некоторым исследователям. Тмутараканская волость - это весьма крупный и значимый политический центр. Иначе стали бы адыги в честь своего триумфа над маленьким городком, а также в честь «рядового» события сочинять пословицы?

Главной функцией тмутараканского князя была военная, она проистекала из тех условий, в которых находилась Тмутаракань. Это показывает приведенный выше пример, город находился в постоянной угрозе нападения извне. Опасность исходила как от адыгов, так и со второй половины XI в. со стороны половцев. Все эти угрозы были весьма серьезными. Поэтому естественно, что главной заботой первого тмутараканского князя Мстислава Владимировича стало обеспечение защиты Тмутаракани от внешних врагов. Для этого Мстислав не только покоряет туземное население, но и наносит превентивный удар по непокоренным народам Северного Кавказа - адыгам. Таким образом, «в князьях волостные общины нуждались, прежде всего, как в военных специалистах, призванных обеспечить внешнюю безопасность. Князь вооруженной рукой должен был оберегать землю, где княжил»20. Помимо того, князь являлся таким «боевым командиром», который лично участвовал во многих сражениях. Например, в 1022 г. Мстислав, повел свою дружину в адыгские владения, где его уже ждала армия касожского князя Редеди. Сражения как такового не было. Оба войска встали друг против друга, и Редедя первым предложил Мстиславу решить дело поединком двух князей: «Чего ради погубим дружины? Но сойдем, чтобы побороться самим? Если одолеешь ты, возьмешь богатства мои, и жену мою, и землю мою. Если же я одолею, то возьму все твое»21. Итак, исход конфликта предлагалось решить вполне определенно: тот, кто окажется сильнее, тот и принесёт победу своему войску. Победу в этой достойной борьбе одержал Мстислав. Кроме того, Мстислав как князь являлся и гарантом высокого боевого духа дружинников в сражении, его личное присутствие позволяло одерживать победы в самых тяжелых боях. Вспомним хотя бы кровавую сечу двух братьев: Мстислава и Ярослава под Лиственном в 1024 г. в результате междоусобицы. Почти всю ночь продолжалась сра-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

жение. Благодаря умелой тактике Мстиславу удалось взять в клещи оставшуюся часть армии Ярослава и разбить ее22.

Таким образом, военная функция Тмутараканского князя была чрезвычайно важна для города и требовала от Мстислава больших усилий в этом направлении.

В тесной связи с военной функцией тмутараканского князя находилась функция дипломатическая. На мой взгляд, эта функция даже превалировала над военной. Ибо только хорошая дипломатия способна обеспечить достойные результаты в политике в таком многоэтничном регионе. Причем дипломатию следует различать как внешнюю, так и внутреннюю. Оба эти аспекта были тесно переплетены между собой. Внутри города князь выступает своеобразным «собирателем» мнений для выработки единого направления политики, а за ее пределами он обязан обеспечивать внешнюю безопасность, то есть князь должен был выступать в роли искусного стратега. Блестящими князьями-дипломатами в Тмутаракани были: Мстислав Владимирович, который своей умелой политикой возвел Тмутаракань на пьедестал могущества, Ростислав Владимирович, а также Олег Святославич. Последний, в свою очередь, нашел общий язык с великой Византией, которая в итоге покровительствовала ему на протяжении всей его жизни, что позволило городу получать немалые доходы от торговли с ней. Но были и неудачливые дипломаты. Таковыми зарекомендовали себя Глеб Святославич, которого дважды изгоняли из Тмутаракани вследствие своей нерешительности и неумения найти общий язык с большинством жителей Тмутаракани. Отсюда и вытекает следующий вывод: не найдя даже общего согласия с жителями города, нечего было рассчитывать на успех.

Констатируя признанность в Тмутаракани общерусской общинной модели, можно с уверенностью предполагать, что судебные функции князя выражались в решении внутренних проблем жизни города. Тмутаракань выделялась, прежде всего, своим торговым статусом, где не могли не обходиться без споров, которым надлежало решаться в княжеском суде. В общерусском контексте «судебное разбирательство превратилось почти в повседневное занятие князя»23.

Что касается религиозной функции князя, то особенно отчетливо она проявилась в эпоху Мстислава Владимировича.

Дело в том, что в Тмутаракани - Таматархе изначально сохранялись элементы язычества, а также хазарское иудейство, поэтому задача Мстислава заключалась в распространении православной веры среди местного населения. Выполнить ее было довольно легко, так как князь являлся христианином. Это подтверждает, например, эпизод поединка Мстислава с касожским князем Ре-дедей. Когда Мстислав стал ослабевать в рукопашной борьбе, взмолился он святой Богородице, прося ее о помощи, - «О пречистая Богородица, помоги мне! Если же одолею его, воздвигну церковь во имя твое»»24. Из последних слов следует, что летописец ПВЛ акцентирует внимание на Мстиславе как верном христианине, который обращается в критический для себя момент к

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Богородице, образ которой на Руси особенно почитаем. Впрочем, вероятно, можно говорить и о тенденции последнего летописного пассажа, заключавшейся в настойчивом подчёркивании мысли (в сущности банальной для монахов-летописцев новокрещённого народа): христианская вера действенно помогает в трудные минуты её принявшим. Победив в бою, Мстислав сдержал свое слово и построил церковь святой Богородицы в Тмутаракани.

В Тмутаракани также находилась Зихская (Таматархская) епархия, которая возникла во второй половине IX в. Ее роль особенно возросла в эпоху Тмутараканской Руси, когда главным ее покровителем выступает Тмутаракан-ский князь. Таким образом, религиозная функция князя была довольно весомой, он выступал главным оплотом православной веры в Тмутаракани.

Совет знати - это вторая ступень политической организации в Тмутаракани, туда входили преимущественно выходцы из верхнего слоя дружинников, так называемые бояре, а также богатые купцы, которые занимались торговлей. Функция совета была чисто совещательной, ее решения носили рекомендательный характер, тем более что «интересы князя и служивших ему бояр настолько переплетались (в нашем случае знатная верхушка - авт.), что их трудно расчленить».25

Можно подвести некоторые итоги. Итак, обладая всеми структурами политической власти, Тмутаракань, особенно при Мстиславе Владимировиче, а также при его преемниках Ростиславе и Олеге, достигла кульминации своего развития. Она начинает действовать вполне независимо от воли Киева. Здесь уместно вспомнить точные слова И.Я. Фроянова, что дети (и внуки. -авт.) Владимира находились в двойственном положении в отношении управления доверенными им волостями: «С одной стороны, они являлись наместниками великого князя киевского, что обязывало их поддерживать контакт с Киевом, оказывая военную и финансовую помощь. С другой стороны, принимая на себя роль местных князей, они как бы срастались с туземной почвой, превращаясь в орган власти местного общества. В этом последнем своем качестве князья - наместники неизбежно проникались интересами управляемых ими обществ и в известной мере противостояли Киеву»26. Такое противостояние было, например, между Мстиславом и Ярославом.

Таким образом, политическое устройство Тмутаракани в X в. существенно не отличалось от политического устройства остальных городов Киевской Руси, несмотря на эксклавное расположение. Это дает нам право утверждать, что Тмутаракань - русская волость на берегах Таманского и Керченского полуостровов.

ПРИМЕЧАНИЯ 1 Медынцева А. А Тмутараканский камень. М., 1979. С. 9.

_ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА_123

ИСТОРИЯ 2005. № 7

2 Багалей И. Д. История Северской земли до половины XIV ст. Киев, 1882; Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X-XIII вв. СПб., 1994; Мавродин В.В. Очерки по истории Левобережной Украины. СПб., 2002 и т.д.

3 Кулаковский Ю.А. Прошлое Тавриды. Киев,1914.

4 Насонов А.Н. Тмутаракань в истории Восточной Европы // Исторические записки. 1940 Т. 6.

5 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1988. Т. 1-2. С. 153.

6 Гадло А. В. Предыстория Приазовской Руси. Очерки истории русского княжения на Северном Кавказе. СПб., 2004. С.162-164.

7 Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X-XIII вв. СПб., 1994. С. 117.

8 Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы (к изучению древнерусского вечевого уклада). СПб., 2003. С. 157.

9 Там же. С. 135.

10 Киево-Печерский патерик. Одесса, 1903. С. 127

11 Там же.

12 Там же.

13 Там же.

14 Вернадский Г.В. Киевская Русь. Тверь; Москва, 1996. С. 203.

15 Фроянов И.Я. Очерки социально - политической истории // Начала русской истории. М., 2001. С. 657.

16 Фроянов И.Я. Указ. соч. С. 513.

17 Ногмов Ш.Б. История адыгейского народа. Нальчик, 1958. С. 121.

18 Там же.

19 Шмидт Ф. О Тмутаракани // Известия Таврической ученой архивной комиссии. 1918. № 54. С. 391.

20 Фроянов И.Я. Указ. соч. С. 514.

21 Повесть временных лет // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2000. Т. 1. С.189.

22 Соловьев С.М. Указ. соч. С. 204.

23 Фроянов И.Я. Указ. соч. С. 519. 25 ПВЛ. С. 189.

25 Фроянов И.Я. Указ. соч. С. 559.

26 Там же. С. 506.

Поступила в редакцию 12.05.05 S.A. Tsikankov

The political system of Old-Russian Tmutarakan

The political system of Old-Russian Tmutarakan is reviewed. According to the fact's analysis the author draws the following conclusion: political development of Tmutarakan had the common russian course.

Цыганков Сергей Александрович С.-Петербургский государственный университет 199034, Россия, г. С.-Петербург, Менделеевская линия, д. 5

2006. № 7 ИСТОРИЯ

УДК 392.5(=161.1)(045) Е.А. Ляховицкий

СКОМОРОХИ И СВЯЩЕННИКИ В СВАДЕБНОМ ОБРЯДЕ В ИЗОБРАЖЕНИИ СТОГЛАВА

На основе анализа Стоглава реконструируются образ, место и функции скоморохов и священников в свадебном обряде средневековой Руси.

Ключевые слова: скоморохи, священники, свадебный обряд, Стоглав.

Вопрос 16 из главы XLI1 гласит: «В мирскихъ свадьбахъ играютъ глумо-творцы и органьщики и смехотворцы, и гусельники, и бесовские песни поютъ. И какъ къ церкви венчаться пойдутъ, священникъ со крестом идетъ, а предъ нимъ со всеми теми/ играми бесовскими рыщутъ, а священницы имъ о томъ не возбраняютъ. И священникамъ о томъ достоитъ запрещати. И о томъ ответь: къ венчанию, ко святымъ церквамъ скоморохамъ и глумцомъ предъ свадьбою не ходити, и о томъ с(вя)щенникомъ такимъ запрещати съ великимъ запреще-ниемъ, чтоб(ы) таковое бесчиние никогда же не именовалось».

Этот фиксирующий интересную картину народной свадебной обрядности текст давно привлекает к себе исследователей духовной культуры Московской Руси, в первую очередь исследователей древнерусского скоморошества. Так, обратил на него внимание уже И. Беляев, автор первой русской работы о скоморохах2. Комментируя вопрос, И. Беляев отмечает несомненное наличие здесь «древних языческих оснований» 3, которые видятся ему в охранном, благожелательном влиянии скоморохов на ход свадебного обряда. По мнению И. Беляева, ответом на вопрос Собор постановил в обязанности священника убеждать своих подопечных против бесчинств скоморохов4.

Эти мысли И. Беляева по поводу участия и роли скоморохов в свадебной обрядности были во многом повторены А.С. Фаминцыным5, который, впрочем, значительно расширил комплекс материалов, иллюстрирующих участие скоморохов в свадебных торжествах. Свидетельство Стоглава сопряжено у него с целым рядом этнографических и документальных свидетельств6, которые позволяют ему констатировать, что скоморох был непременным участником свадебного поезда, призванным приносить счастье невесте7. Смысл вопроса А.С. Фаминцын понимал как предписание священникам «убеждать духовных детей своих, чтобы они отстраняли скоморохов от свадебных поез-

дов»8.

Как источник для описания русского свадебного обряда в XVI в. использовал рассматриваемый нами текст Н.Н. Остроумов, который пересказал его,

ИСТОРИЯ 2005. № 7

впрочем, без прямой ссылки, следующим образом: «В числе поезжан были, как видно, разного рода глумотворцы, смехотворцы, органники и гусельники. Впереди поезда ехал священник с крестом в руках. Так было, по описанию Стоглава, в мирских свадьбах»9. Если не подозревать Н.Н. Остроумова в искажении текста источника, то вышеприведенное следует понимать как «зеркальное» истолкование, то есть по Н.Н. Остроумову вопрос Стоглава фиксирует некую аномальную ситуацию, отступление от общепринятого порядка следования участников свадебного поезда во главе со священником.

П.О. Морозов в I томе «Истории русского театра» также использовал рассматриваемый нами фрагмент, который вкупе с некоторыми другими письменными свидетельствами позволил ему констатировать, что «в старое время непременным участником свадебного обряда являлся скоморох», роль которого П.О. Морозов тем не менее оценивает лишь как «балагурную», «увеселительную».

Более глубокие выводы сделал В.Н. Всеволодский-Гернгросс, который на основании свидетельства Стоглава, а также Запретительной грамоты 1648 года пришел к выводу, что скоморохи участвовали в свадебных поездах в качестве дружек10.

Сходные выводы делает и А.А. Белкин. Он обращает внимание на то, что ответ на данный вопрос «.вменяет в обязанность священникам запрещать скоморохам "ходить перед свадьбою", то есть находиться скоморохам во главе свадебного поезда, а это было место дружки». Обратив внимание на место скоморохов во главе свадебного поезда, А.А. Белкин не объяснил это с точки зрения собственно функции скоморохов в свадебном обряде, которую, вслед за П. О. Морозовым, он понимает как «.создавать и поддерживать атмосферу всеобщего веселья». Гораздо более ценным для понимания рассматриваемого текста, как нам кажется, является другое наблюдение А.А. Белкина. Комментируя ответ, «конкретный и между прочим весьма любопытный», А. А. Белкин отмечает, что запрещается «лишь ''ходить перед свадьбою'', то есть играть перед свадебным поездом во время его следования к церкви, но не запрещается участвовать во всех других частях свадебного обряда, например во время свадебного пира11. Смысл вопроса А. А. Белкин понимал в том же ключе, что и до него И. Беляев и А.С. Фаминцын: вопрос вменяет в обязанность священникам запрещать скоморохам их деятельность, то есть он направлен непосредственно против скоморохов12.

Интересна трактовка изучаемого текста в комментариях к изданию Стоглава во втором томе «Российского законодательства». Авторы комментариев отмечают близость вопроса №16 и вопросов №2 и №3, в которых описывается попустительство и соучастие священников по отношению к языческим обрядам и представлениям мирян. Они также отмечают что «.собор запрещает попам разрешать скоморохам сопровождение к церкви молодых», то есть запрещение касается в первую очередь священников. В целом смысл вопроса понимается как стремление церкви полностью контролировать обряд венча-

13

ния .

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Мы видели, что в историографии преобладает понимание вопроса как направленного прежде всего против скоморошества. Отличную позицию занимают авторы Комментариев к Стоглаву во II томе «Российского законодательства». Нам представляется более верной вторая точка зрения. Данный вопрос из Стоглава не является единственным текстом церковного происхождения, где упоминается участие скоморохов в свадьбах. Все они демонстрируют жесткую позицию церкви по отношению к скоморохам, она непримиримо борется против этого явления народной жизни, и лишь данный текст отличается по-христиански кроткой позицией: как справедливо отмечали А. А. Белкин и З.И. Власова, запрещение касается лишь следования скоморохов к церкви14, причем впереди свадебного поезда.

Чем же вызвано подобное смирение? Обратимся к тексту ответа на вопрос №16. В изданиях Стоглава фиксируются следующие два основных варианта.

1. Вариант представлен нами выше. Кроме новейшего издания Е.Б. Емченко, тот же вариант с незначительными различиями содержится в рукописи № 932 Казанской академической библиотеки, датированной XVII в., которая была взята за основу казанского издания15; в рукописи № 933 Казанской академической библиотеки, также датированной XVII в. и использованной казанскими издателями; в Макарьевском Стоглавнике16; в использованных московскими издателями списках № 82 Хлудовской библиотеки и № 194 Московской духовной академии, датированных XVI в. и списке № 215 библиотеки Троице-Сергиевой лавры17; в рукописи Н.А. Полевого, положенной в основу лондонского издания18.

2. ... а священником бы о томъ запрещати...» Этот вариант мы видим в двух рукописях Казанской академической библиотеки, датированных казанскими издателями XVIII в. и 1848 годом соответственно, а также рукописи, использованной в издании Д.Е. Кожанчикова, которую он датирует XVII в.19

Первый вариант в свете особенности, отмеченной А.А. Белкиным и З.И. Власовой, предпочтительнее всего, как нам кажется, понимать как «священникам, которые попустительствуют скоморохам, запрещать подобную уступчивость строжайшим образом», причем, как мы видели, первый вариант относится к более ранней традиции, нежели второй, который, впрочем, также не исключает подобные трактовки. Такое прочтение соотносится с еще одной особенностью текста собственно вопроса. После основной, описательной части текста идет реплика, сама по себе уже содержащая ответ: «. и священни-комъ о томъ достоитъ воспрещати». Очевидно, что эта реплика акцентирует внимание на проступках священников и, по нашему мнению, может выполнить лишь одну функцию: указывать на главный смысл вопроса - необходимость принять меры против соглашательства священников с языческой обрядностью, носителями которой были скоморохи.

Таким образом, вышеописанные обстоятельства позволяют предположить, что данный вопрос не предписывает священникам запрещать скоморохам действовать на свадьбах, а запрещает священникам потворство скоморо-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

хам. Из этой небольшой разницы с принятым прочтением следует, что данный вопрос скорее следует отнести не к тем, где церковь нападает на языческие элементы народной культуры, а к тем, где церковь рефлексирует, обращаясь к своим собственным недостаткам.

Переходя к рассмотрению самого описанного в тексте обряда, приходится констатировать, что ситуация с обрядами венчания не особенно изменилась с XII в.: на местах священники сохраняли установку «лишь бы повен-чать»20. В самом деле, для попа, чаще всего не слишком отличающегося от прихожан по уровню образованности21, зачастую разделяющего их предрас-судки22, зависящего от них материально23, уже сам факт венчания был завое-

24 г

ванием , и речь в данном случае не могла идти об установлении полного контроля как за свадебным обрядом в целом, так и за обрядом венчания. За подтверждением этому обратимся к самому обряду, описанному в тексте.

Первое, что бросается в глаза, разумеется, положение скоморохов во главе свадебного поезда. Чтобы прояснить это обстоятельство, нужно продолжить наблюдение А.А. Белкина о соответствии в данном случае положения скоморохов и дружек и обратиться к причинам положения во главе свадебного поезда последних.

Этнографами давно отмечено народное представление о свадьбе, и в особенности о свадебном поезде, как о предприятии, весьма опасном для его участников, становящихся мишенью для всевозможного недоброжелательного колдовства, направленного на то, чтобы превратить всех поезжан в волков или каких-нибудь других зверей, или же просто остановить движение свадебного поезда. В подобных случаях защитником свадебного поезда выступает дружка: для предотвращения порчи «дружка, или иной "знающий" выходит, "таково-то" там долго "читает". а затем возвращается в избу и. вновь выходит. В след идут и все поезжане, садятся и благополучно проезжают»25. Близко перекликается с нашим текстом тот факт, что иногда в целях безопасности считалось необходимым, чтобы дружка первым входил в церковь26, в Нижегородской губернии дружка шел впереди поезда держа перед собой икону27.Таким образом, мы видим, что, по крайней мере, одной из причин, объясняющих положение дружки во главе свадебного поезда, является исполняемая им функция мага-охранника. Отметим также любопытную быличку, рассказывающую о том, как свадебный поезд, остановленный порчей молодых, был спасен нищим странником, образ которого близок образу скомороха28, поехавшего впе-

29

реди поезда .

Рассмотрим теперь действия, выполняемые скоморохами, в зафиксированном в тексте обряде. Слова «рискать», «рищо», «ристати», по И.И. Срезневскому, имели помимо значения «быстро бегать», «носиться», значение «скакать», «прыгать»30. Такое же значение дает и Словарь русского языка XI-XVII вв.для слова «ристати»31 Как кажется, такое значение здесь более уместно и, разумеется, должно быть истолковано в данном случае как «плясать». Данные этнографии говорят о том, что пляска при движении свадебного поезда имела сакральное охранительное значение. Так, существует множество

2006. № 7 ИСТОРИЯ

описаний ритуальных движений вокруг свадебного поезда, в которых Н.Ф. Сумцов видел остатки свадебных танцев в древнейшем своём виде32: в Малороссии существовал обычай, согласно которому дружка брал в руки шест и, грозно потрясая им, обегал поезд три раза перед отправлением поезда33; многократно отмечены схожие действия, при которых дружка держит в руках икону34. Среди этих свидетельств особо выделяется описание обряда в Пензенской губернии, где вместе с шествующим с иконой дружкой поезд обходит поддружье, который при этом припрыгивает и дергает ногою, что должно было отогнать все опасности, угрожающие молодым во время поездки в церковь и обратно. Такое же значение следует придать и самой музыке скоморохов, чему есть множество этнографических подтверждений. В одной из белорусских свадебных песен дударь успокаивает невесту: «Ня бойся, нябога (бедная), ня бузиць пимога, я за тобою дуль! дуль! с дудою»35. Уместно будет привести подобный пример чешской песни, в которой девушка мечтает: «Kdubu mne to Pan Buch dal, Aby mne gen zadudal»36. В очередной раз можно провести параллель с действиями дружек, которые украшали колокольцами свадебный поезд, чтобы звон отпугивал нечистую силу37.

Таким образом, мы вправе полагать, что в описываемом обряде скоморохи исполняют функцию обеспечения сакральной опеки. Очевидно, что если сакральная опека была одной из функций всего свадебного обряда38, то во время движения свадебного поезда эта функция должна была быть главнейшей, и соответственным должен был быть в рамках обряда статус ее носителей, в данном случае скоморохов.

Обратимся теперь к другим героям текста - священникам. Понятно, что в глазах своих прихожан главнейшей, если не единственной функцией, которую должен был бы выполнять священник, являлась та же сакральная опека39, но здесь мы видим священника оттесненным скоморохами на второй план и в буквальном, и в переносном смысле, что заставляет думать, что авторитет священника как мага-охранника был невысок. Свидетельствуют об этом и данные этнографии: обычно священник не фигурирует в роли защитника. В качестве яркого примера приведем один из рассказов о нападении нечистой силы на свадьбу, когда невесту сглазили непосредственно в церкви, и на помощь пришла некая старушка, посредством заговора спасшая пострадавшую40. В данном случае роль мага-опекуна исполнена не музыкантом и не дружкой, но показательно, что священник не вступил в борьбу с нечистой силой даже в самой церкви. О том же косвенно свидетельствует то, что свойство рассматриваемого обряда - место дружки впереди священника - находит близкие себе примеры в этнографических материалах, в которых скоморох заменен дружкой. Так, во Владимирской губернии свадебный поезд прибывает к дому невесты в следующем порядке: на первой паре едет дружка, на второй - священник и жених. В том же порядке входят в избу и едут к церкви41.

Резюмируя наши наблюдения, отметим, что рассмотренный нами обряд является замечательной иллюстрацией к тезису о том, что «соединение народной свадьбы с православным обрядом венчания в одном ритуале носило меха-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

нический характер. Оно не внесло существенных изменений в структуру свадебного комплекса.»42. В самом деле, в данном случае приходится констатировать, что элемент христианства выглядит здесь чужеродным и нефункциональным.

Таким образом, в описанном в тексте обряде роль священника оказывается фиктивной: не будучи авторитетным в исполнении важнейшей функции сакральной опеки, священник никак не мог возглавлять обряд. Соответственно здесь не могло быть и речи о постановке задачи (приписываемой авторами Комментариев к Стоглаву во II томе «Российского законодательства» вопросу №16) установления полного контроля за обрядом венчания, о чем и говорит отмеченная выше крайняя узость запрета действий скоморохов. Скорее можно говорить о том, что иерархов возмутил именно факт низкой авторитетности представителей церкви в обряде, и этим представителям запрещается мириться с подобным положением, от них требуется не допускать того, чтобы скомороший авторитет превышал их собственный.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Емченко Е.Б. Стоглав. Исследования и текст. М., 2000. С. 309.

2 Белкин А. А. Русские скоморохи. М., 1975. С.11.

3 Беляев И. О скоморохах // Временник Императорского московского Общества истории и древностей. 1854 год. Т.3. С. 74.

4 Там же. С. 71.

5 Фаминцын А.С. Скоморохи на Руси. СПб., 1995. С.123. 7 Там же. С. 21-22.

7 Там же. С. 20.

8 Там же. С.166.

9 Остроумов Н.Н. Свадебные обычаи в Древней Руси. Тула, 1905. С. 62.

10 Всеволодский-Гернгросс В.Н. Русская устная народная драма. М., 1959. С. 28-29.

11 См. также: Власова З.И. Скоморохи и фольклор. СПб., 2001. С. 80.

12 Белкин А.А. Указ. соч . С. 124-125.

13 Новицкая Т.Е., Семидеркин Н.А., Штамм С.И. Комментарии к Стоглаву // Российское законодательство. М., 1985. Т. 2. С. 448.

14 Даже если оставить в стороне элементы свадебной обрядности, такие, как приведенные А. А. Белкиным свадебные пиршества, и рассмотреть собственно участие скоморохов в движении свадебного поезда, то окажется, что мы имеем этнографические свидетельства того, что они сопровождали его на всем пути следования. Так, в традиционной белорусской свадьбе музыканты — скрипачи и дудочники — не только провожают жениха и невесту до дверей церкви, но и от них до дома новобрачных; сходное явление наблюдалось в Малороссии; см. также одну из русских народных песен: «.Играй, играй скоморошичекъ въ село до села. Уж чтоб была Натальюшка весела.» (Цит. по: Беляев И.О. Указ. соч. С. 76, выделение наше. — Е.Л.).

16 Стоглав. Казань, 1862. С. 178.

16 Макарьевский Стоглавник // Труды Новгородской государственной ученой археографической комиссии. Новгород, 1912. Вып.1. С. 72. Здесь вместо «такимъ» — «та-кихъ».

2006. № 7 ИСТОРИЯ

17 Царские вопросы и соборные ответы о многоразличных церковных чинех (Стоглав). М., 1990. С.181 (БПА).

18 Стоглав. Лондон, 1860. С. 100.

19 Стоглав. СПб., 1863.

20 Романов Б.А. Люди и нравы древней Руси. М., 2002. С. 189.

21 Это обстоятельство неоднократно отмечено в историографии. См. напр.: Макарий (Булгаков). История русской церкви. М., 1996. Кн. 4, ч. 2. С. 165,166; Бочкарев В. А. Стоглав и история Собора 1551 года: Историко-канонический очерк. Юхнов, 1906. С. 2, 6; Скрынников Р.Г. Государство и церковь на Руси XIV-XVI вв.: Подвижники русской церкви. Новосибирск,1991. С. 229.

22 В качестве иллюстрации уместно привести текст вопросов № 2, 3 из той же главы XLI: «Иная убо творитца в простой чади в миру: дети родятся в сорочках, а тЪ сорочки/приносят к попом и велят их класти на пр(е)столЪ до шти н(е)дЪль»; «Да на ос(вя)щение Ц(е)ркви миряне приносят мыло и велят с(вя)щенником на пр(е)столЪ держати до 6 н(е)д(Ъ)ль». (Емченко Е.Б. Стоглав. С. 304-305).

23 Бочкарев В. А. Стоглав. С. 2.

24 Еще в XV в. митрополит Фотий назначал для вступавших в сожительство без венчания епитимью. Терещенко А.В. Быт русского народа. М.: Русская книга, 1999. Ч. II. С. 24.

25 См.: Криничная Н. Русская мифология: мир образов фольклора. М., 2004. С. 498.

26 Зорин Н.В. Русский свадебный ритуал. М., 2004. С. 114.

27 Смирнов А.Г. Обычаи и обряды русской народной свадьбы/ «А се грехи злые, смертные.». М., 2004. Т. 1. С. 595.

29 Власова З.И. Указ. соч. С. 329.

29 Традиционный фольклор Новгородской области. СПБ., 2001. С. 341, 342.

30 Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПБ., 1903. Т. 3. С. 379.

31 Словарь русского языка XI-XVII вв. М., 1997. Вып. 22. С. 165, правый столбец.

32 Сумцов Н.Ф. О свадебных обрядах, преимущественно русских. Харьков, 1881. С. 164

33 Смирнов А.Г. Обычаи и обряды русской народной свадьбы/ «А се грехи злые, смертные.». С. 585. В этом обряде также участвовала мать жениха, которая, обегая вслед за дружкой поезд, осыпала поезд овсом, орехами, мелкими монетами.

34 Терещенко А.В. Быт русского народа. С. 166, 173, 211, 217

35 Фаминцын А.С. Скоморохи на Руси. С. 123.

36 Беляев И. О скоморохах. С. 75.

37 Жирнова Г.В. Брак и свадьба. М.: Наука, 1980. С.51.

38 Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 341.

39 Примеры этому дают описания царских свадеб, где, как кажется, роль духовенства в целом была выше. Так, на свадьбе Михаила Федоровича при следовании будущей царицы в Грановитую палату за дружками, оберегающими дорогу, чтобы её никто не переходил, шел благовещенский поп, кропя путь святой водою (Терещенко А.В. Быт русского народа. С. 38.); на свадьбе Алексея Михайловича в палату первым вошел духовник и за ним свадебный чин и сам царь (Там же. С. 45).

40 См.: Криничная Н. Русская мифология. С. 498.

41 Шеин П.В. Великорусс в своих песнях, обрядах, обычаях, верованьях, сказках, легендах. М., 1989.

ИСТОРИЯ 2005. № 7

42 Зорин Н.В. Русский свадебный ритуал. С. 86.

Поступила в редакцию 12.05.05

E.A.Lyakh ovitsky

The role of the "skomorokhs" and priests in the wedding ceremony in description of "Stoglav"

On the basis of analysis of "Stoglav" the image, location and function of "skomorokhs" and prists in the wedding ceremony in the medieval Russia is reconstructed.

Ляховицкий Евгений Алексанрович С.-Петербургский государственный университет 199034, Россия, г. С.-Петербург, Менделеевская линия, д. 5

2006. № 7 ИСТОРИЯ

УДК 323.13 (=411: 16)"15"

А. В. Блануца

ЕВРЕИ - КРЕДИТОРЫ ВОЛЫНСКОЙ ШЛЯХТЫ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVI СТОЛЕТИЯ: К ПРОБЛЕМЕ ЭКОНОМИЧЕСКИХ И МЕЖЭТНИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ

На основе актовых материалов рассматривается кредитная деятельность евреев на Волыни во второй половине XVI ст. Автор приходит к выводу, что кредитная деятельность играла одну из важных ролей в экономике евреев на Волыни, а наиболее распространенной формой предоставления кредита было оформление арендного договора.

Ключевые слова: социально-экономические отношения, конкуренция, толерантность, раннемодерная Волынь, кредитные операции, аренда, заклад, откуп, пошлина, евреи, шляхта.

Ответы на важные вопросы социально-экономической истории ранне-модерного периода можно найти в актовых материалах. Эти документы дают возможность выяснить социально-экономический аспект, а также правовой статус евреев на Волыни. Вместе с этим исследование экономической деятельности между разными этническими группами позволит дать некоторые ответы на вопросы межэтнических отношений. Исследование же еврейской экономики на микроуровне, в частности кредитной деятельности в контексте поземельных отношений, будет способствовать более глубокому и более детальному раскрытию важных социально-экономических и межэтнических проблем раннемодерного общества в целом.

Невзирая на рост интереса к истории евреев на территории Украины, вне поля зрения исследователей остается разработка проблем экономического направления периода XIV - первой половины XVII ст.

Хотя многие работы в некоторой мере освещают проблемы еврейской экономики, однако они не дают исчерпывающего ответа на вопрос кредитной деятельности евреев на Волыни. Исходя из этого, целью предложенной статьи является исследование особенностей осуществления кредитных операций* волынских евреев во второй половине XVI ст. и, насколько можно, характера этой деятельности в контексте межэтнических отношений.

Актовые материалы проливают свет на характер жизни и деятельности той незначительной части еврейского населения Волыни, которая проживала исключительно в городах. Наибольшее количество еврейских поселений встречается в трех административных центрах: Волыни - Луцке, Кременце и Владимире. Характерно, что еврейское население сосредоточивалось здесь компактно: на одной улице, которая имела название «улица Жидовская». Такая ситуация прослеживается и в других городах Великого княжества Литов-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

ского и Короны Польской. В частности, много евреев проживало на Жидовский улице во Львове1. Евреев можно было также встретить и в селах, и в шляхетских имениях, однако лишь в качестве арендаторов или откупщиков пошлин. В правовом отношении евреи уравнивались с мещанами, однако нередко им предоставлялись королевские привилегии, которые выгодно выделяли их правовое и экономическое положение. Экономическую основу жизни волынских евреев, как и литовских, и польских, определяли торговля, промыслы, ремесло, а также в значительной мере кредитная деятельность.

Самым распространенным способом предоставления евреями кредитов шляхте было оформление арендных договоров. В таком случае кредитор предоставлял определенную сумму денег, возвращение которых гарантировалось определенными в договоре условиями: пользование объектом аренды с получением прибылей в собственную пользу. Каждый арендный договор имел особый характер, специфика которого определялась несколькими обстоятельствами, для выяснения которых обратимся к непосредственному рассмотрению арендных договоров.

Из арендного договора от 15 декабря 1557 г. узнаем, что кременецкие евреи Левон Ицхакович и Песак Хаимович арендовали водочные корчмы в г. Кременце сроком на 3 года в сумме 300 коп грошей литовских, при этом выплата должна была осуществляться ежеквартально. Согласно условиям договора арендаторы полностью распоряжались водочной продукцией и к тому же платили налог в 3 копы грошей ежегодно «на замок»2. Имеем основания считать, что этот кредит был выгоден для кредиторов, о чем свидетельствует, во-первых, то, что этоодин из самых прибыльных в то время объектов аренды, и, во-вторых, что водочные корчмы арендовались уже не один раз перед этим, а последними кредиторами были также кременецкие евреи Матей и Януш Давидовиче, и Еско Хескилович. По условиям другого договора от 29 июня 1559 г. брестский еврей Еско Шломич продолжил срок аренды мельниц, водочных корчем, солодовень и пивоваренных заводов в Кременце еще на 3 года. Арендная плата осуществлялась дифференцированно: 180 коп грошей литовских за мельницы и водочные корчмы, 60 коп грошей - за пивоваренные заводы и солодовни. Было также оговорено, что кредитор обязывался предоставлять бесплатные услуги мельниц для потребностей Кременецкого замка.

Особый интерес в кредитной деятельности евреев на Волыни вызывали аренды пошлин, пользование которыми давало им значительные прибыли. Например, в 1560 г. кременецкий еврей Якуб Феликсович арендовал замковую пошлину с мельниц, пивоваренных заводов, солодовень, пивных, медовых и водочных корчем сроком на 3 года в сумме 600 коп грошей литовских ежегодной выплаты. Данная пошлина перед этим была арендована евреем, королевским подданным (в документе имя не отмечено) на значительно меньшую сумму - 450 коп грошей литовских3. В договоре также отмечено, что прибыли от арестованных контрабандных товаров, а также корчемных напитков должны распределяться поровну между королевской казной и кредитором. В этот же год был заключен арендный контракт между Моисеем Агроновичем, Яку-

2006. № 7 ИСТОРИЯ

бом Есковичем Оводею и Якубом Давидовичем, с одной стороны, и кременец-ким старостой Петром Семашком - с другой. Согласно условиям договора евреи арендовали «мыта всякого ярмолочного отъ коней и быдла только, а не главного къ тому корчмы медовые, пивные и горелчаные въ селах кременец-кихъ нашыхъ в Лепесовце а у Воровнянахъ» на 3 года с выплатой по 60 коп грошей литовских ежегодно.

Предоставление кредитов в обмен на аренду разных пошлин было выгодное и прибыльное не только для евреев, но и для королевской власти. Евреи никогда не отказывали королю в предоставлении кредитов взамен получения выгодных аренд. Нередко конкурентами евреев-кредиторов в этом деле были предприимчивые шляхтичи. Особенной активностью отмечалась шляхетская семья Борзобагатых-Красенских. Однако в большинстве случаев шляхте так и не удалось монополизировать такой вид экономической деятельности. О неудачной попытке осуществления аренды пошлины с пивных амбаров и прикоморков на Волыни свидетельствует документ от 1564 г. В результате несостоятельности исправно и своевременно собирать налоги с отмеченной пошлины королевские дворяны Михаил Елович-Малинский и Василий Загоровский вынуждены были передать эту аренду евреям, подляшским таможенникам на тех же условиях, то есть сроком на 3 года в сумме 3900 коп грошей литовских4. А еще раньше, в 1561 г., Иван и его сын Василий Борзобага-тые-Красенские также передали в годовую аренду за 400 коп грошей литовских еврею с г. Луцка Еску Мошиевичу Дубровицкому таможню с правом получения установившихся таможенных сборов со всех купцов, кроме турецких и армянских, что торгуют в Москве, а также тех, что направляются на Ро-венский ярмарок5. Как видим, евреи-арендаторы пытались взять под свой контроль основные стратегические отрасли экономики Волыни.

Кроме конкуренции имели место и случаи сотрудничества шляхты и евреев в сфере кредитования. Об этом свидетельствует договор от 2 августа 1594 г., согласно которому новозбаразский еврей Ефраим совместно с шляхтичем Николаем Вонсовичем взяли в аренду князя Петра Збаразского г. Новый Збараж и относящиеся к нему села сроком на 3 года за 9100 золотых поль-

ских6.

Однако успешную кредитную деятельность могли осуществлять далеко не все еврейские семьи. На Волыни был лишь узкий круг наиболее успешных кредиторов. Среди них можно выделить Давида Шмерлевича и Айзака Бородавку, которые, в частности, в 1566 г. взяли на откуп пошлины не только на Волыни, но и во всех «украинных землях Великого князьства Литовского». В договоре оговорена и сумма откупа: 3000 коп грошей литовских в мирное время и 2000 коп грошей литовских при условии войны с Московским госу-дарством7. Таким способом кредитор застраховывался от потери прибылей.

Частыми были и случаи разорения в результате неудачного заключения условий аренд или откупов. Например, луцкий еврей Хазко Есламович вынужден был возвратить имение, которое арендовал многие годы за 80 коп грошей литовских, а с королевского листа от 18 марта 1567 г. узнаем, что на вла-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

димирского еврея Израиля был наложен арест за долги уже упоминавшемуся нами Ивану Борзобагатому-Красенскому8.

Распространенным способом осуществления кредитных операций было предоставление евреями займов, возвращение которых гарантировалось оформлением долговых записей или залоговых соглашений. Относительно залоговых контрактов по материалам луцких гродских и земских книг можно сделать определенные исчисления. В частности, в большинстве случаев (60 %) евреи выступали в роли кредиторов, а в остальных случаях (40 %) - в роли залогодателей. Показательно, что они предоставляли кредиты на достаточно значительные суммы (в среднем 500 - 700 коп грошей литовских), однако с незначительным риском: соглашения заключали в основном на один год, к тому же под «зарукой совито», то есть страховали вложенные деньги в двойной сумме.

Ярким примером может служить залоговое соглашение от 16 июня 1565 г. князя Льва Александровича Сангушковича-Кошерского с евреем г. Луцка Батком Мисановичем и его сыном Мошкой. Согласно договору первый одалживал у последних 716 коп грошей литовских сроком на полгода («а бы если не отдалъ и чимъ колвекъ похибилъ, тогды буду имъ виненъ совито платить и грошъ грошемъ навязовати») и предоставлял в их распоряжение свои имения Мезив и Смолив9. Евреи также предоставляли шляхте кредиты без залога недвижимости, то есть оформляли соглашения о долговом обязательстве. Например, шляхтич Януш Угриновский одолжил у луцкого еврея Хазка Есмано-вича 100 коп грошей литовских с ежегодным «накладом» (процентом. - авт.) в 25 коп грошей литовских, то есть 25 % годовых. Этот денежный заем закрепился долговой записью от 16 июля 1568 г. и был внесен в актовую книгу луц-кого городского суда10.

Следует отметить, что евреи предоставляли кредиты не только шляхте, но и друг другу. Достаточно детальное долговое обязательство встречаем в реестре от 7 июля 1568 г. По условиям договора владимирский еврей Мошка Майкович Подставка одолжил у гродненского еврея Мошки Абрамовича 300 золотых польских сроком на 1 год. В случае несвоевременной выплаты долга он обязывался передать кредитору свой дом и все движимое и недвижимое имущество. Подставка не смог осуществить выплату в определенный срок, однако договорился с Мошкой Абрамовичем об отсрочке «к сбору ярморку Володимерского, который маетъ быть въ лет 1569». При следующей невыплате, как отмечалось в контракте, кредитор получал право без решения суда войти во владение должника и пользоваться его имуществом до конца выплаты всего долга11.

Встречались случаи, когда влиятельные на Волыни шляхтичи или князья отказывались возвращать евреям их кредиты. Это, в частности, подтверждено жалобой луцкого еврея Батка Мисановича от 8 марта 1552 г. на князя Дмитрия Федоровича Сангушка, что последний из суммы долга в 300 коп грошей литовских, оформленных долговой записью, выплатил Батку лишь 100 и, кроме того, взял у него еще 22,5 копы грошей литовских, но уже без записи12. В не-

2006. № 7 ИСТОРИЯ

которых случаях для установления справедливости евреи были вынуждены обращаться в суд13, и достаточно часто в королевский, поскольку в Великом княжестве евреи считались подданными короля*.

Таким образом, на основе изложенного материала можно сделать определенные выводы: предоставление кредитов играло важную роль в экономической деятельности евреев на Волыни во второй половине XVI ст.; самой распространенной формой еврейского кредитования было предоставление ссуд, обеспеченных земельными владениями шляхты на условиях аренды, реже закладные. На Волыни евреи арендовали больше чем треть всех земель, а также право сбора наиболее прибыльных видов налогов14; среди успешных кредиторов можно выделить узкий круг еврейских семей, таких как Бородавки, Есмановичи, Шмерлевичи, Мисановичи, которые инвестировали свои средства не только в экономику Волыни, но и всего Великого княжества Литовского. Отметим также, что экономическая деятельность, кроме примеров конкуренции, часто способствовала сотрудничеству и толерантным отношениям между евреями и шляхтой.

ПРИМЕЧАНИЯ

* Под кредитными операциями автор понимает все частно правовые договоры (заставы, аренды, одолжения, откупы), а также королевские привилегии на право аренды пошлин, сборов, в результате которых евреи выступали кредиторами (предоставляли определенную сумму денег) и получали от этого прибыль (процент с одолжений или с пользования земельными владениями, таможнями и т. д.).

1 Balaban M. Zydzi lwowscy na przelomie XVI - XVII wieku. Lwów, 1906; Он же: Dzielnica zydowska. Jej dzieje i zabytki. Lwów, 1909. S. 16-18.

2 Бершадский С. А. Литовские евреи. История их юридического и общественного положения в Литве от Витовта до Люблинской унии 1388 - 1569 гг. СПб., 1883. №77. С. 62.

3 Там же. №125. С. 79. Этот договор также опубликован в сборнике документов: Торпвля на Укршт XIV - середине XVII столитя. Волинь i Наддшпрянщина / Упор. В. М.Кравченко, Н. М. Яковенко Киев, 1990. №63. С. 90, 91.

4 Там же. №188. С. 127-128.

5 Торпвля на Укра1ш... №67. С. 95.

6 Архив ЮЗР. Киев, 1876. Т. 1, ч.6. С. 233-239.

7 Центральний державний юторичний архiв Украши у м. Киeвi (далi ЦД1АУК) Ф. 25. Оп. 1. Спр. 8. Арк. 65 зв. 67 зв. Айзак Бородавка также арендовал Луцкую, Владимирскую, Кременецкую, Ковельскую, Заславскую, Дубровицкую и Янушпольскую таможенные коморы. Это право дал ему король Сигизмунд Август в привилеи от 24 декабря 1568 р. Там же. Спр. 12. Арк. 9 10.

8 Там само. №256. С. 193.

9 Архив ЮЗР. Киев, 1911. Т. 6, ч.8. С. 290, 299; Бершадский С. А. Документы и реге-стры... №229. С. 149.(в этом регестре С. Бершадский ошибочно подает сумму кредита в 300 коп грошей литовских).

10 ЦД1АУК. Ф. 25. Оп. 1. Спр. 17. Арк. 170 зв. 171.

11 Бершадский С. А. Документы и регестры... №277. С. 208, 209.

ИСТОРИЯ 2005. № 7

12 Там же. №29. С. 26.

13 Интересный материал по этому поводу помещен в регестре от 10 декабря 1551 р. «Холмський еврей Авраам Мошеевич направил в суд жалобу о том, что луцкий староста князь Андрей Сангушкович Кошерський не выплатил ему долг в сумме 34,5 копы грошей литовских i 6,5 польских золотых, а также 7 коп и 33 гроша литовских, взятых слугой князя Ко-шерського в Люблине. Отвергая показания еврея, князь представил суду квитанцию, в которой вроде бы Авраам Мошеевич вызнавал себя полностью удовлетворенным своими претензиями к князю. Документ был скреплен тремя печатьями. £врей также изложил свой взгляд на проблему. Он объяснил судьям, что люди, которые скрепили своими печатьями квитанцию, были заинтересованы в решении спора в пользу князя Кошерського: два из них слуги луцкого грод-ского суда, а третий слуга самого князя. Выслушав аргументы двух сторон, суд квитанцию "на сторону отложил" и вынес приговор, согласно которому князь был обязан удовлетворить все претензии холмского еврея в полторамесячный термин». См. Бершадский С. А. Документы и регестры... №25. С.24 25.

* А отдельным универсалом от 10 марта 1570 г. Сигизмунд Август постановил, что все евреи арендаторы должны быть только под юрисдикцией королевского суда. См. ЦД1АУК. Ф. 25. Оп. 1. Спр. 12. Арк. 170 зв. 171; О заботе короля о евреях свидетельствуют также охранные грамоты и указы, которые зазывали мещан и других жи-телiв Великого княжества способствовать евреям в сборе поборов и пошлин. Это, например, «Грамота Сигизмунда Августа к жытелям великого княжества Литовского, предписывающая им прекратить угрозы и оскорбления, наносимые евреям, сборщикам таможенных пошлин. 1567 г. ноября 13», а также «Грамота Сигизмунда Августа, взвещающая об отдаче на год в откуп таможенных пошлин евреям: Менделю Изако-вичу и Липману Шмерлевичу, и приглашающая всех жителей великого княжества Литовского оказывать откупщикам возможную помощь при сборе пошлин и не способствовать тайному провозу товаров. 1568 г. октября 20». См. Грамоты Великих князей Литовских с 1390 по 1569 год, собранные и изданные под редакцией В. Антоновича и 1С. Козловского. Киев, 1868. С. 111-113; 145-148.

14 Этот тезис подтвержден выводами, сделанными на основе анализа источников локального характера. См.: Блануца А. £вре! в системi землеволодшня на Волиш в дру-пй половиш XVI ст. (за матерiалами актових книг Луцького повиу) // 1сторичш i поль толопчш дослщження. 2003. № 2(14). С. 83-89.

Поступила в редакцию 12.05.05

A. V. Blanutsa

Jews - creditors of Wolynian nobility in the second half of XVI-th centuries: to the problem of economic and interethnic relations

In the article is analysised the credit activity of Jews on Wolynia in the second half of the XVI century on the basis of act materials. Author made the conclusion that the credit activity was one of the most important form of the economy of Jews on Wolynia, and one of the most extended form of granting of credit was the legalization of rent contract.

Блануца Андрей Васильевич

Институт истории Украины НАН Украины

01001, Украина, г. Киев,

2006. № 7 ИСТОРИЯ

ул. Грушевского, 4.

УДК 94:316.39477.64)(045) С. Л. Юсов

СОЦИАЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО ЗАПОРОЖСКОЙ СЕЧИ КАК ОДНА ИЗ ПРИЧИН ЕЕ ЛИКВИДАЦИИ ИМПЕРСКОЙ ВЛАСТЬЮ: КОНЦЕПЦИЯ В. А. ГОЛОБУЦКОГО

Анализируется точка зрения В. А. Голобуцкого о причинах ликвидации Запорожской Сечи.

Ключевые слова: Запорожская Сечь, Российская империя, социальный строй.

В исторической ретроспективе та или иная трансформация политики царской власти России по отношению к казачеству имела как внутренние, так и внешние причины. Последние - это в основном те обстоятельства, которые связаны с политикой расширения Российского государства. Внутренние - это реакция центра на выступления в казачьих регионах, имеющие социальную подоплеку, а также стремление власти к унификации (административной, военной, социально-экономической) окраин, в том числе казацких регионов. Все эти причины и факторы проявились в ликвидации Запорожской Сечи - военно-территориального образования украинского казачества на юге Украины.

В советской историографии проблемы, наряду с традиционными представлениями дореволюционных историков, объяснявшими причины ликвидации Сечи геополитическими изменениями, добавились положения классового характера, согласно которым Сечь была очагом антифеодальной борьбы и поэтому имперское правительство вынуждено было пойти на его ликвидацию. Несколько особняком в советской исторической науке стояла концепция В. А. Голобуцкого, которая, впрочем, проявилась отчетливо лишь во втором издании его монографии «Запорожское казачество», увидевшей свет после распада Советского Союза и уже после смерти ученого в 1994 г.1

Прежде чем приступить к рассмотрению концепции В. А. Голобуцкого, следует представить ученого и коротко обозначить главные аспекты его научного творчества, ввиду того, что названный историк мало известен в России2, так как все его основные труды вышли в Украине и в основном посвящены украинской тематике3. Впрочем, и в Украине изучением его биографии и научного наследия историографы углубленно занялись лишь в последнее время4, хотя отдельные вопросы в его творчестве привлекали внимание украинских исследователей еще в советское время5. Итак, Владимир Алексеевич Голобуц-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

кий* (1903-1993) - украинский советский историк, доктор исторических наук, профессор, специалист в области истории казачества и экономической истории Украины. В своих научных исследованиях основное внимание уделял изучению эволюции социальных институтов Запорожской Сечи и ее эпигонов, дипломатической составляющей в Освободительной войне украинского народа середины XVII в., доказательствам раннего развития капитализма на Украине в частности и в южных регионах Российской империи в целом.

Взгляды В. А. Голобуцкого на причины ликвидации Сечи в своей оригинальной части являются логическим следствием его концепции генезиса капитализма на землях Новой Запорожской Сечи (1734-1775) и черноморского казачества. В связи с этим следует проследить зарождение и апробацию данной концепции. Ведь очевидно, что научное творчество, в том числе становление определенной исторической концепции, - это не только опубликованные работы, но и сам исследовательский процесс по их созданию, в том числе и разнообразные апробации6. Уже задолго до выхода монографий ученый своим научным творчеством в той или иной мере влияет на историографический процесс. А ввиду этого, историограф обязан использовать для реконструкции данного процесса архивные источники7.

Важнейшую роль в формировании исторических концепций играют разнообразные научные контакты (среди них - непосредственные связи между учеными; участие в научных конференциях, семинарах, совещаниях, заседаниях, сессиях и т. п.); внедрение в учебную практику собственного концептуального видения процесса исторического развития посредством лекционных курсов, семинарских занятий и т. д.8 В последнем случае вузовские профессора играют важнейшую роль как в распространении и освоении (учащимися) исторических знаний, так и в процессе общего развития исторической мысли9. К таким вузовским профессорам принадлежал и В. А. Голобуцкий.

*

Родился в с. Великий Бор Суражского уезда Черниговской губернии (теперь Брянская обл. РФ) в семье местного священника (происхождением из украинских казаков) и российской дворянки. Учился в Новгород-Северском духовном училище. С 1924 по 1947 г. проживал, учился и работал в РСФСР. Через несколько лет после окончания историко-экономического отделения Северо-Кавказкого университета (г. Ростов-на-Дону) поступил в аспирантуру Ленинградского пединститута им. А. Герцена, где под руководством Б.Д. Грекова защитил диссертацию на тему «Дипломатические сношения Московского правительства с Богданом Хмельницким до Земского Собора 19 февраля 1954 г.». С 1937 по 1941 г. работал доцентом в Краснодарском пединституте, затем в блокадном Ленинграде (тоже - в пединституте). В 1942 г. был эвакуирован в Татарскую АССР, сначала в с. Аксубаево, а затем - в Казань, где работал и. о. заведующего кафедрой истории СССР Казанского университета с 1943 по 1947 г. В 1947 г. защитил в Ленинградском университете докторскую диссертацию «Черноморское казачество (очерки социальной истории)». По министерскому переводу в 1947 г. попал на преподавательскую работу в университет западноукраинского города Черновцы. С 1949 г. и до смерти проживал в г. Киеве, работал в институтах Академии наук УССР и вузах города.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Получивший высшее образование в вузах центральных городов регионов кубанского и донского казачества (Краснодаре и Ростове-на-Дону), сам происхождением из украинских казаков, В. А. Голобуцкий не мог не увлечься историей казачества. Уже в первых беседах (видимо, в 1934 г.) со своим научным руководителем в аспирантуре Б. Д. Грековым В. А. Голобуцкий раз и навсегда определился со своими научными интересами: это - история украинского казачества. Причем приоритетным направлением для него стало исследование социальных институтов казачества. Кладезем архивных материалов по данной тематике стало Краевое архивное управление в Краснодаре. В этот город по распределению - на работу в пединститут - историк попал по окончании аспирантуры в 1937 г. Материалы находившегося здесь Архива черноморского казачества позволяли изучить историю социальных институтов также и запорожского казачества, причем в развитом их состоянии. В данном случае В. А. Голобуцкий зачастую прибегал к ретроспективному методу. Темою же докторской диссертации ученый выбрал социальную историю черноморцев.

Первые результаты эвристических поисков В. А. Голобуцкого были отражены в публикациях на страницах местной газеты «Комсомолец»10. К сожалению, эти четыре статьи остаются недоступными для нашего изучения, а поэтому нет возможности сделать о них то или иное заключение. Судя по названию двух из них («Уничтожение Запорожской Сечи и начало образования Черноморского казачьего войска» и «О социальных отношениях в Черномо-рьи») историк уже тогда мог изложить свое оригинальное видение как причин ликвидации Запорожской Сечи, так и зарождения капиталистических отношений в среде казачества. Как свидетельствует сам ученый, результаты его архивных поисков сразу претворялись в лекции и семинары, становились предметом обсуждения среди студентов, то есть его концепции «обкатывались» на молодом поколении историков.

В. А. Голобуцкий собирал материал в Краснодарском архивохранилище и работал в местном пединституте, по всей видимости, вплоть до начала Великой Отечественной войны, после чего переехал в Ленинград. В 1942 г. он вывез в эвакуацию из блокадного города только чемодан со своими архивными выписками. В конце концов историк оказался в Казани, где возглавил вновь созданную кафедру истории СССР историко-филогического факультета Казанского университета11. В стенах университетской библиотеки он и написал свою докторскую диссертацию. Студенты того времени, а потом известные казанские историки Г. Н. Вульфсон и Н. П Муньков в своих воспоминаниях свидетельствуют, что В. А. Голобуцкий «.блестяще прочитал нам спецкурс по истории Украины»12. Г. Н. Вульфсон в своих неопубликованных мемуарах особенно выделяет из этого спецкурса лекции по истории Запорожской Сечи как наиболее «яркие»13. Очевидно, что ученый делился со студентами и результатами своих исследований в области социально-экономических отношений в среде черноморского казачества.

ИСТОРИЯ 2005. № 7

Во время работы в Казанском университете, уже в первые два года, В. А. Голобуцкий принял участие в нескольких научных конференциях, проходивших, в частности, в стенах университета14. Логично предположить, что ученый отдавал предпочтение в своих докладах исследовательской тематике в русле, характерном для подготовляемой докторской диссертации. Во всяком случае из одного архивного дела становится известно, что в конференции историко-филологического факультета, проходившей в январе 1947 г., он выступил с докладом «Социальная история черноморского казачества»15. Кроме того, в этом же архивном деле хранятся тезисы доклада В. А. Голобуцкого, идентичные тем, что были зачитаны во время защиты докторской диссертации16. И действительно, как видно из информационной заметки, опубликованной В. А. Голобуцким в «Вопросах истории», на данной конференции он выступил с докладом, аналогичным защитительному17.

Таким образом, концепции В. А. Голобуцкого проходили апробирование как в учебном процессе на факультете, так и во время научных конференций в Казанском университете.

Более авторитетную апробацию своих взглядов относительно генезиса капитализма на южных окраинах европейской части Российской империи В. А. Голобуцкий смог осуществить во время защиты квалификационной работы на степень доктора наук. Защита диссертации на тему «Черноморское казачество (очерки социальной истории)» состоялась 28 января 1947 г. в стенах исторического факультета Ленинградского университета18. Официальными оппонентами тогда еще казанского историка были известные ученые -М. В. Клочков, В. В. Мавродин (декан и председатель Ученого совета19) и А. В. Предтеченский20. Кроме В. В. Мавродина (историка широкого профиля), оба других оппонента специализировались на отечественной истории XVIII-XIX вв.

В тезисах своего выступления, поданных на защиту, В. А. Голобуцкий сформулировал свои выводы относительно социального устройства поздней (вторая половина XVIII в.) Запорожской Сечи. В частности, он утверждал, что ядром крепкого сельскохозяйственного производства на Сечи был казачий хутор («зимовник»), где работали наемные работники. Уже к концу существования Новой Сечи (1734-1775) определились характерные черты капиталистического уклада. Его развитие, согласно исследованию В. А. Голобуцкого, органически продолжилось и на землях Черноморского казачьего войска (прежде всего, на Кубани), где задолго до реформ 1860-х гг. наемный труд доминировал в земледелии, скотоводстве и рыболовстве21. Раскрывая социальную дифференциацию в среде запорожского и черноморского казачества, диссертант прибегал к таким терминам, как «пролетариат» (о казачьей «сероме»), «фермеры», «ранчеро», «лорды» (о имущем казачестве) и т. п.22 Тем самым В. А. Голобуцкий усиливал (возможно, провокативно) суть предложенной гипотезы о преобладании капиталистических отношений в казачьих войсках задолго до реформ императора Александра II.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

На страницах диссертации, как видно из тезисов и отзывов оппонентов23, ученый изложил, таким образом, новую концепцию социально-экономической истории Новой Сечи и Черноморского казачьего войска. Она, по его мысли, должна была на конкретном региональном материале служить подкреплением выводам В. И. Ленина о том, что на Юге России процесс развития капитализма происходил быстрее, чем в других регионах. Кроме того, авторитет «вождя» необходим был историку и для утверждения концепции о раннем развитии капитализма в России, ведь В. И. Ленин высказывал мнение о вызревании буржуазных отношений в условиях феодализма начиная с XVII в.24

Следует отметить, что в советский период проблема раннего зарождения капиталистических отношений на юге Украины, прежде всего, на землях Запорожской Сечи, была затронута украинскими историками в конце 1920-х -начале 1930-х гг.25 Так, например, одним из первых коснулся указанного вопроса М. Кириченко. Он (подобно В. А. Голобуцкому) считал возможным говорить о буржуазном характере запорожского хозяйства, в основе которого лежали «.товарно-промышленные предприятия зимовничанского казачества и посредническая торговля.»26. Однако изыскания украинских историков того времени были искусственно забыты, вследствие разгрома в начале 1930-х гг. «буржуазно-националистических» школ27. Поэтому В. А. Голобуцкий, отвечая на возражения официальных оппонентов, справедливо отмечал, что изучение проблемы генезиса капитализма находится в зачаточном состоянии и в науке вообще доминирует «тенденция недооценки степени буржуазного развития России в XVIII-XIX вв.»28

Впоследствии В. А. Голобуцкий не отступал от своих взглядов и старался найти им фактологическое подтверждение в своих многочисленных трудах по истории казачества и экономической истории Украины29. Более того, он активно отстаивал свою позицию в отношении раннего развития капитализма в Украине во втором раунде дискуссии на тему процессов разложения феодализма и генезиса капитализма в отечественной истории (проходила на страницах исторической периодики в конце 1950-х - начале 1960-х гг.), полемизируя с такими специалистами, как Н. М. Дружинин, М. В. Нечкина, Л. В. Черепнин, В. И. Яцунский и др. В частности, в статье «О начале "нисходящей" стадии феодальной формации» В. А. Голобуцкий относил зарождение капитализма в Восточной Европе к XVI-XVII вв.30

Попытки соединения основной концепции с концепцией ликвидации Запорожской Сечи прикровенно присутствуют, в частности, в основных монографиях ученого по истории казачества: «Черноморское казачество» (1956), «Запорожское казачество» (1957) и «Запорiзька ^ч в останш часи свого засну-вання» (1961). В них он подробно доказывает ускоренное формирование и даже преобладание во второй половине XVIII в. буржуазных отношений в Запорожской Сечи и на Кубани (земли черноморцев с конца XVIII в.). И хотя в этих монографиях он отчетливо не говорит, что иное социальное устройство Сечи было причиной ее ликвидации со стороны феодального имперского центра, но подводит к этой мысли. Особенно это проявляется в третьей из назван-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

ных книг, изданной на украинском языке. Здесь, в частности, более подробно приводится текст манифеста Екатерины II от 3 августа 1775 г., где среди причин ликвидации Сечи указывается как одна из главнейших - социально-политическая, а именно то, что (запорожцы) «заводя собственное хлебопашество, расторгли тем самые основание зависимости от престола нашего и помышляли конечно составить из себя посреди отечества область совершенно независимую под собственным своими неистовым управлением»31. Интерпретируя это обвинение царицы, можно заключить, что инаковость социального уклада Запорожья по отношению к общеимперскому угрожала, прежде всего, политическим сепаратизмом. Однако В. А. Голобуцкий никак не комментирует данное положение манифеста ввиду (как думается) идеологической цензуры, не допускающей размышлений о возможном украинском сепаратизме как исходящем от вообще-то «прогрессивных сил», каковыми в советской историографии представляли запорожское казачество.

В целом В. А. Голобуцкий акцентирует в указанных монографиях внимание на традиционных (в российской и советской историографии) причинах ликвидации. Это - утрата Сечью своего военно-стратегического значения в результате первой войны с Турцией и необходимость ликвидации очага антифеодальной борьбы, актуализировавшаяся в связи с восстанием Емельяна Пу-гачева32. Оригинальная же точка зрения историка (наряду с традиционными) на причины ликвидации Сечи полностью изложена лишь во втором (постсоветском) издании монографии «Запорожское казачество».

В указанном издании автор непосредственно рассматривает чужерод-ность социального и политического уклада Новой Сечи общеимперскому укладу как одну из основных причин ее ликвидации в 1775 г.33 В. А. Голобуцкий подчеркивает, что, если в центральных районах России давно существовало и распространялось крепостничество, то в Запорожье его практически не существовало. Тут развивались новые, буржуазные отношения, а основа местного хозяйства - хутора (зимовники) и рыболовство - имели товарный характер: продукция шла на рынок. В хозяйствах старшины и зажиточных казаков преимущественно была задействована наемная рабочая сила. По мнению ученого, высказанному еще в докторской диссертации, богатые зимовники были своеобразными фермами, типа американских, где, иногда работало по несколько десятков постоянных наемных работников («молодыкив»). В. А. Голобуцкий даже сравнивает колонизацию и развитие буржуазных отношений в Запорожье с аналогичными процессами в США. Историк характеризует различные (в основном имеющие отношение к рыболовству) промыслы, акцентируя внимание на их товарном характере и использовании труда наемных работников. Такие промыслы, согласно исследованиям В. А. Голобуцкого, являли собою простые капиталистические кооперации или первичные мануфактуры34.

По заключению историка, в Запорожье преобладали и успешно развивались передовые формы хозяйства и социальных отношений, прежде всего в сельском хозяйстве. Притом развитие буржуазных отношений происходило в условиях определенной политической автономии, без полного контроля со

2006. № 7 ИСТОРИЯ

стороны имперских властей. В. А. Голобуцкий высказывает мнение: ввиду того что царизм стремился к социальной унификации империи, распространению крепостнических отношений, помещичьего землевладения на все новые и новые регионы, в том числе и на казацкие земли, он не мог терпеть относительно самостоятельного существования запорожской автономии с ее иными социальными порядками35. Возможности (и официальные мотивы) для ликвидации Сечи появились в результате сосредоточения регулярных войск в данном регионе после русско-турецкой войны 1768-1774 гг. и подавления Крестьянской войны Е. И. Пугачева.36

В отличие от своих трудов советского времени, В. А. Голобуцкий в данной книге рассуждает о потенциальной возможности обретения независимости последним оплотом украинской государственности - Запорожской Се-чью. Именно в этом ключе он комментирует приведенное выше обвинение Екатерины II из манифеста по поводу наличия у запорожцев «собственного хлебопашества»37. Согласно трактовке манифеста В. А. Голобуцким, царица считала, что социально-политическое устройство Сечи было противоприрод-

38

ное и противоречило государственному строю империи .

Конечно, В. А. Голобуцкий не обходил вниманием тот момент, что, собственно говоря, царская администрация была заинтересована в скорейшем хозяйственном освоении новых земель империи и понимала значение вольного труда в деле колонизации39. На землях Новороссии поселялись свободные иноземцы (немцы, сербы и др.). В конце концов многие богатые казаки и после ликвидации Сечи сохранили свои земли и хутора, где продолжали вести товарное хозяйство и применять наемный труд. Однако все это должно было быть под контролем государства, а не в условиях запорожской вольницы40.

Итак, найденный и изученный ученым архивный материал по истории украинского казачества привел его еще в 1940-е гг. к выдвижению концепции

0 раннем развитии буржуазных отношений на территориях казачьих войск, в частности на землях Запорожской Сечи во второй половине XVIII в. Осмысление инаковости социального устройства Сечи побудило В. А. Голобуцкого сначала опосредованно, а потом (в новых политических условиях) и непосредственно признать этот фактор как один из главных среди тех факторов, которые побудили царское правительство ликвидировать запорожскую республику.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Голобуцький В. О. Запорозьке козацтво. Кшв, 1994.

2 В преддверии 350-летия Переяславской Рады историограф из Нижневартовска Е.Н. Барзул подготовила кандидатскую диссертацию «Русско-украинские связи середины XVII века в советской историографии», где рассмотрела и соответствующие аспекты творчества В. А. Голобуцкого. Часть диссертации, посвященная раскрытию взглядов украинского историка, была опубликована исследовательницей в двух сборниках тезисов конференций: Барзул Е. Н. Русско-украинские отношения середины

ИСТОРИЯ 2005. № 7

XVII века в трактовке В. А. Голобуцкого // Научно-теоретические основы непрерывного исторического образования: Шестые всероссийские историко-педагог. чтения. Екатеринбург, 2002. С. 199-201; Ее же. Русско-украинские связи середины XVII века в исследованиях В. А. Голобуцкого // Десять лет высшего исторического образования в Xанты-Мансийском автономном округе: Материалы межрег. науч. конф., посвященной юбилею исторического ф-та Нижневартовского госпединститута (17 апреля 2003 г., г. Нижневартовск). - Нижневартовск, 2003. С. 209-215. (Кроме того, некоторая информация о жизни и научно-педагогической деятельности В. А. Голобуцкого в период его нахождения в Казани содержится в работах казанских историков. См.: Вульфсон Г. Н., Муньков Н. П. Страницы памяти (историко-филологический факультет в годы Великой Отечественной войны) // Во имя Отчизны. Казанский университет в годы Великой Отечественной войны. Казань, 1975. С. 61; Ермолаев И.П., Вышленко-ва Е.А. Кафедра отечественной истории до XX в. // Жить историей: 60 лет историческому факультету Казанского университета / Отв. ред. Ю.И. Смыков. Казань, 1999. С. 13; Галиуллина Д.М. Возрождение факультета и развитие исторической науки в Казанском университете во второй половине XX в. // Астафьев В.В., Галиуллина Д.М., Малышева С.Ю., Сальникова А.А. Изучение и преподавание отечественной истории в Казанском университете. Казань, 2003. С. 147, 150 и др.)

3 Среди них назовем только главные индивидуальные монографии: Голобуцкий В. А. Освободительная война украинского народа под руководством Xмельницького (16481654 гг.). М.: Госполитиздат, 1954. 160 с.; Его же. Черноморское казачество. Киев: Изд-во АН УССР, 1956. 414 с.; Его же. Запорожское казачество. Киев: Госполитиздат УССР, 1957. 462 с.; Его же. Запорiзька 0ч в останш часи свого юнування 17341775 рр. Кшв: Вид-во АН УРСР, 1961. 415 с.; Его же. Дипломатическая история освободительной войны украинского народа 1648-1654 гг. Киев: Госполитиздат УССР, 1962. 360 с. (Полный список его работ опубликован в следующем издании: Юсов С. Володимир Олексшович Голобуцький (1903 - 1993 рр.): Бiобiблiографiя. Кшв, 2006. 4С. 68-100.)

4 Горак В. Знавець козацько1 доби (Володимир Голобуцький) // кторичний журнал. 2003. № 4-5. С. 118-124; Михайлина П., Федорук А. Видатний украшський югорик XX столитя (до 100^ччя вщ дня народження В. О. Голобуцького) // Буковинський журнал. 2005. № 1. С. 77-83; Юсов С. Взаемини В. Голобуцького i М. Рубшштейна в контексп наукових защкавлень вчених (погляд з ракурсу етстолярних дже-рел) // Украша XX ст.: культура, щеолопя, полпика: Зб. ст. Кшв, 2005. Вип. 8. С. 247257; Его же. Кристалiзацiя наукових прюритепв В. Голобуцького та ïï першi наслщки в контексп штелектуально1 бюграфп вченого // Украшський юторичний збiрник. Кшв, 2005. Вип. 8. С. 468-482; Его же. Проблематика Задунайсько1 Сiчi в науковш твор-чосп В. Голобуцького та ïï мюце у вичизнянш юторюграфп // Украша XX ст.: культура, щеолопя, полпика. Зб. ст. Кшв, 2006. Вип. 9. С. 242-268; Его же. Вплив ук-рашських радянських юторишв на формування щеолопчних концеппв (на приклащ дiяльностi В. Голобуцького) // Елпи i цившзацшш процеси формування нацiй: В 2 т. Кшв, 2006. Т. 1. С. 475-485; Его же. Наукова i педагопчна дiяльнiсть В. Голобуцького в роки Вели^' Вiтчизняноï вшни та повоенний перiод // Украшський юторичний журнал. 2006. № 2. С. 89-105 и др.

5 См., напр.: Ковальский Н. П., Назаренко Ю. В. Русско-украинские политические связи середины XVII в. в исследованиях проф. В. А. Голобуцкого // Некоторые вопросы отечественной историографии и источниковедения: Сб. н. тр. Днепропетровск, 1976.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Вып. 3. С. 96-111; Назаренко Ю. В. Вопросы освободительной войны украинского народа 1648- 654 гг. и воссоединение Украины с Россией в украинской советской историографии юбилейного 1954 г. // Некоторые проблемы отечественной историографии и источниковедения. Днепропетровск, 1972. С. 68, 77-78, 80 (С. 63-80); Его же. Освещение русско-украинских связей периода освободительной войны украинского народа 1648-1654 гг. в советской историографии середины 50-х - начала 60-х годов XX в. // Некоторые вопросы социально-экономической и политической истории Украинской ССР. Вып. 4. Днепропетровск, 1973. С. 181-193; Его же. Освободительная война украинского народа 1648-1654 гг. и воссоединение Украины с Россией в трудах советских историков накануне Великой Отечественной войны // Вопросы отечественной историографии и источниковедения. Днепропетровск, 1975. Вып. 2. С. 40, 42, 48.

6 См., в связи с этим, напр.: Шмидт С. О. О методике выявления и изучения материалов по истории советской исторической науке // Труды МГИАИ. Т. 22. М., 1965. С. 31-37.

7 См., напр.: Еманов А. Г. Между историографией и псевдоисториографией // Европа: Международный альманах. Тюмень, 2003. Вып. 3. С. 223.

8 См.: Юсова Н. Генезис концепцп давньорусько! народносп в юторичнш наущ СРСР (1930-п - перша половина 1940-х рр.). Вшниця, 2005. С. 34.

9 Шмидт С. О. Некоторые вопросы источниковедения историографии // Проблемы истории общественной мысли о историографии: К 75-летию акад. М. В. Нечкиной / Редкол.: акад. Л. В. Черепнин (отв. ред.), М. А. Алпатов и др. М., 1976. С. 270, 271.

10 См.: Голобуцкий В. А. Уничтожение Запорожской Сечи и начало образования Черноморского казачьего войска // Комсомолец. 1941. 23 марта; Его же. Образование Черноморского казачьего войска // Комсомолец. 1941. 2 апр.; Его же. О социальных отношениях в Черноморьи // Комсомолец. 1941. 16 мая.; Его же. «Персидский бунт» 1797 года // Комсомолец. 1941. 1 июня.

11 Ермолаев И.П., Вышленкова Е.А. Кафедра отечественной истории до XX в. С. 13.

12 Вульфсон Г. Н., Маньков Н. П. Страницы памяти (историко-филологический факультет в годы Великой Отечественной войны). С. 61.

13 Вульфсон Г. Н. Страницы памяти. Казань, 1998 [Фрагмент из неопубликованных мемуаров Г. Н. Вульфсона, относящийся к В. А. Голобуцкому. Личный фонд. Россыпь; необработан. Отдел Рукописей и редкой книги Научной библиотеки им. Н. И. Лобачевского Казанского госуниверситета им. В. И. Ульянова-Ленина].

14 См.: Национальный архив Республики Татарстан. Ф. Р-1337. Оп. 31. Ед. хр. 151. Л. 36.

15 Там же. Оп. 29. Ед. хр. 140. Л. 37, 39-39(об.).

16 Там же. Л. 51-52. (Ср.: ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 12. Ед. хр. 2143. Л. 15-18).

17 Голобуцкий В. О научной работе кафедры истории СССР Казанского государственного университета // Вопросы истории (ВИ). 1947. №9. С. 153.

^ ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 12. Ед. хр. 2143. Л. 64

19 Брачев В. С., Дворниченко А. Ю. Кафедра русской истории Санкт-Петербургского университета (1834-2004). СПб., 2004. С. 266.

20 ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 12. Ед. хр. 2143. Л. 15. 22 Там же. Л. 15-18.

22 Там же. Л. 36.

23 См.: Там же. Л. 19-24, 25-32, 33-36.

ИСТОРИЯ 2005. № 7

24 См.: Там же. Л. 25-32, 43.

25 См., историографический обзор на эту тему: Голобуцький В. О. Запорозьке козац-тво. С. 64-66.

26 Кириченко М. Сощально-полиичний устрш Запорожжя. Харшв; Дшпропетровськ, 1931. С. 23.

27 Об этом, в части своей специализации, свидетельствует в 1994 г. сам В. А. Голобуцкий: Голобуцький В. О. Запорозьке козацтво. С. 67.

29 ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 12. Ед. хр. 2143. Л. 43.

29 См.: Голобуцкий В. Социальные отношения в Запорожье XVIII в. // Вопросы истории. 1948. № 9. С. 71-84; Его же. Социальные отношения в Задунайской Сечи // Исторические записки (Далее ИЗ). М., 1949. Т. 30. С. 211-231; Его же. Чорно-морське козацтво за Бугом. (До питания про соцiально-економiчний розвиток степово! Укра!ни напришнщ XVIII ст.) // Науковi записки 1нституту ктори АН УРСР. / Ред. кол.: О. К. Касименко (вщп. ред.) та ш. Кшв, 1952. Т. 4. С. 133-157; Его же. К вопросу о социально-экономических отношениях на Запорожье во II половине XVIII в. // ИЗ. М., 1953. Т. 44. С. 231-252; Его же. Беглые и крепостные на Кубани в дореформенный период // Ученые записки Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина. Т. 114, кн. 8. / Юбилейный (1804 - 1954) сборник. Казань, 1954. С. 267-285; Его же. До ктори соцiально-економiчного розвитку Запорiжжя шсля зруйнування Сiчi // Науковi записки Чершвецького держушверситету. Т. 18. Серiя кторичних наук. Вип. 1. Кшв; Львiв, 1956. С. 3-21; Его же. Запорожье в ХУШ в. // Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во II половине XVIII в. / Под ред. А. .И. Барановича и др. М., 1956. С. 585-592; Его же. Черноморское казачество; Его же. Запорожское казачество; Его же. Ремесла и зарождение капиталистического производства на Украине в XVI - первой половине XVII в. // Вкник АН УРСР. 1958. № 8. С. 34-42; Его же. О цеховом ремесле и зарождении капиталистического производства в XVI - первой половине XVII века на Украине // Науч. зап. Киевского финан.-экон. ин-та. Кшв, 1959. № 7. С. 203-213; Его же. О начале "нисходящей" стадии феодальной формации // Вопросы истории. 1959. № 9. С. 123-137; Его же. Запорiзька Оч в останш часи свого кнування 1734-1775 рр.; Его же. К вопросу о промышленном предпринимательстве в помещичьем хозяйстве Левобережной Украины во второй половине XVIII в. // Вопросы истории сельского хозяйства, крестьянства и революционного движения в России: Сборник статей к 75-летию акад. Н. М. Дружинина / Отв. ред. В. И. Яцунский. М., 1961. С. 88-95; Его же. Еко-номiчна iсторiя Украшсько! РСР. Дожовтневий перюд. [Навч. поабник для студ. еко-ном. спец. вузiв]. Кшв, 1970. и др.

30 Голобуцкий В. А. О начале "нисходящей" стадии феодальной формации. С. 123-137.

31 Цит. по: Голобуцкий В. О. Запорiзька Оч в останш часи свого кнування 17341775 рр. С. 410.

32 См.: Голобуцкий В. А. Черноморское казачество. С. 86-110; Его же. Запорожское казачество. С. 406-423; Его же. Запорiзька Оч в останш часи свого кнування 17341775 рр. С. 396-411.

33 Голобуцький В. О. Запорозьке козацтво. С. 524-537.

34 Там же. С. 527-528.

35 Там же. С. 528.

36 Там же. С. 528, 530.

37 Там же. С. 536-537.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

38 Там же. С. 537.

39 Там же. С. 529, 535.

40 Там же. С. 529.

Поступила в редакцию 12.05.05

S.L. Yusov

The social system of Zaporozhskaya sech as one of the reasons of its destroying by empire: conception of V.A. Golobutsky

The viewpoint of V.A. Golobutsky on the reasons of the abolishment of Zaporozhskaya Sech is reviewed.

Юсов Святослав Леонидович Институт истории Украины НАН Украины 01001. Украина, г. Киев, ул. Грушевского, 4. E-mail: [email protected]

УДК 39(=945)(091)(045) А.Е. Загребин

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ФИННО-УГОРСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ В ЭПОХУ РОМАНТИЗМА

Рассматривается проблема становления финно-угорских исследований в системе научного концепта «эпохи - идеи - герои».

Ключевые слова: финно-угроведение, историография, романтизм.

В первые годы XIX в. на смену рационализму эпохи Просвещения пришел романтизм, которому суждено было сыграть важную роль в становлении финно-угроведения в качестве самостоятельного научного направления. Возникнув на волне растущего общественного интереса к произведениям народной культуры, романтизм поднял авторитет, прежде всего, гуманитарного знания, когда «.все хотели быть поэтами, хотели мыслить как поэты, писать как поэты»1. Следуя программным заявлениям И.Г. Гердера и более молодых вождей европейского романтизма, многие ученые, в поисках образцов для своего творчества, все охотнее обращались к произведениям народной словесности. Тогда же, среди участников романтического движения сложилось два взаимодополняющих течения, которые в литературе принято называть: революционным и реставративным2. Если деятели первого течения были устремлены к на-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

циональному будущему, то представители второго, нередко игнорируя современность, искали свой идеал в романтизированном прошлом народа.

Будучи современниками попытки революционного осуществления, просветительского конструкта, романтики обосновывали тезис о том, что разрушение в обществе традиционных начал довольно скоро приводит его к деградации и гибели. Напротив, забота о сохранении наследия предков ведет к самораскрытию до времени спящего «народного духа», что в свою очередь укрепляет государственный организм, основанный не на чуждых народу искусственных теориях, а на понимании неразрывной связи государства с нуждами простых людей. Основная линия сопротивления прежней догматике была направлена на развенчание просветительского культа разума как универсального средства познания3. Вера, народная культура и национальное чувство должны были, по их глубокому убеждению, открыть новые подходы к пониманию окружающего мира.

В Финляндии идеи романтизма распространялись с помощью набиравшей популярность местной литературы и публицистики, а также общения финляндских ученых в интеллектуальных кругах метрополии. Финляндская молодежь, в основном учившаяся в Упсале, имела возможность лично поучаствовать в «готском движении», провозгласившем Север - единой и своеобразной страной с собственной мифологией, имеющей, по мнению ряда идеологов: «.большее значение, чем греческая»4. Однако нарождавшийся с конца XVIII в. финляндский национализм не мог удовлетвориться лишь общескандинавской риторикой и свенноманскими призывами. Предпринятая организаторами «Аньяльской конфедерации» аристократическая попытка выйти из-под многовековой опеки шведской короны постепенно обросла поддержкой местных интеллектуалов, также мечтавших о построении собственного государст-ва5. Вместе с тем, поляризованное финляндское общество остро нуждалось в идее, способной объединить шведскоязычную верхушку и собственно финский народ в единую нацию. Местные дворяне и бюргеры, ещё так недавно гордившиеся своим происхождением, в новых условиях соглашались пойти на сближение с «мужиками», но им были необходимы некие моменты, романтизировавшее патриотические чувства6. Такую роль могли сыграть мифологизированная в рунах история страны, загадочное происхождение финского народа и его речь, столь отличная от германоязычной Северной Европы.

Создание финляндской автономии в 1809 г. способствовало не только конструированию нации, но и работе по реконструкции истории финнов. Имперские власти, заинтересованные в лояльности приграничного региона и его отрыве от Швеции, не препятствовали развитию фенноманских идей. Желание финляндцев преодолеть зависимость от шведской культурной гегемонии хорошо передают слова поэта и историка А. Поппиуса: «Мы желали бы, по крайней мере, показать Швеции, что мы можем обойтись без ее языка и нравов, и даже без ее Тора и Одина, которых она сумела бы более глубоко посеять в нас, если бы менее презирала нас и наш язык, когда была нашей мачехой»7. По словам другого теоретика финского романтического национализма, А.И.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Арвидсона: «.под эгидой России Финляндия наберется опыта и постепенно возвысится до положения самостоятельного государства. По-видимому, это случится только через столетия, но все же это ближе к цели, чем если бы Финляндия оставалась под властью Швеции»8.

В Венгрии развитие романтических идей опиралось на героические предания о периоде «обретения родины», средневековой мощи венгерского королевства и трансильванского княжества и надежду вновь обрести независимость. Кризис в венгерском обществе ещё более обозначился в результате разочарования в проектах «йозефинизма» и последовавшем за ними периоде либеральных реформ9. Венгерская интеллигенция, будущая «мартовская молодежь» революции (1848-1849 гг.), составила корпус сопротивления австрийским и проавстрийским властям. Одновременно с политической борьбой начинается работа по поиску утраченных венграми этнических родственников. Тем более что венгерский народ, несмотря на длительное турецкое и австрийское влияние, упрямо сохранял свой идентитет и элементы традиционной культуры, существенно отличавшиеся от романо-германского и славянского окружения.

Языковые и культурно-бытовые особенности венгров не находили достаточного научного обоснования по причине слабой разработанности проблем ранней этнической истории и наличия многочисленных версий, уводящих ученых в необъятные пространства Востока, вплоть до аравийской пустыни и Тибета10. Особенной популярностью в венгерской историографии пользовались обращения к гуннским и скифо-сарматским древностям, тогда как этимологические опыты, свидетельствовавшие о родстве венгров с финнами, саамами и пермскими и обско-угорскими народами, вызывали скорее недоумение, которое выразится в послереволюционной венгерской науке в «тюрко-угорских войнах»11. Как пишет по этому поводу профессор П. Домокош, венгерская интеллигенция настолько сильно, упрямо и агрессивно чуждалась так называемых «родственников, воняющих рыбой», насколько глубока и опреде-ляюща была их привязанность к знаменитым (в основном восточным) языкам, культурам и народам12. В то же время немало представителей венгерской науки находилось под влиянием «Оссиановской концепции» И.Г. Гердера, осознавая ценность народного поэтического слова, веря в его древние мифологические истоки13. Не случайно созданная в 1825 г. Венгерская Академия наук поставила одной из своих первоочередных задач сохранение и развитие венгерского языка, в том числе выяснение его происхождения и связей с другими языками14.

Подъем национального самосознания в России на патриотической волне 1812 г. выразился в том числе в новом этапе русской историографии. Публикация первых томов «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина продемонстрировала готовность общества воспринять полновесную картину исторического бытия народа, как писал по этому поводу А.С. Пушкин: «Все, даже светские женщины бросились читать историю своего отечества»15. Наряду с этим стало ясно, что дальнейшая объективизация и субъективизация оте-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

чественной истории будет весьма затруднительна без расширения источнико-вой базы16. Археографический поиск, начатый в свое время В.Н. Татищевым, Г.Ф. Миллером и А.Л. Шлёцером, должен был дополниться привлечением данных археологии, этнографии и фольклора. Учитывая полиэтническую сущность России, следовало шире использовать материалы, собранные академическими экспедициями XVIII в., открывшими множество живущих в стране народов, для того, чтобы сопоставить их исторические предания с русскими летописями, картами и свидетельствами.

Политическое поражение революционно-романтического движения в России в событиях 14 декабря 1825 г., наряду с официальным утверждением консервативных ценностей, направило многих российских интеллектуалов по пути розысканий, углубленных в славное прошлое народа. В этих условиях ученый кружок с его алхимической кодировкой знания и литературно-художественный салон, где при видимой свободе общения сохранялись различные уровни посвященных лиц, станут основными локусами интеллектуальной жизни страны. Примечательно, что при создании в 1845 г. одного из ведущих отечественных центров этнографических исследований - Императорского Русского Географического Общества, его первичная неофициальная структура опиралась на инициативу «четырех кружков» - мореходов, акаде-

17

миков, военных и молодых ученых .

Идея ученого кружка. Народолюбие, требование свободы творчества и культ героической личности объединили в 1815 г. молодых преподавателей и студентов Туркуского университета в Финляндии в романтический кружок. Впитав наследие германских буршеншафтов и скандинавских возмутителей академического спокойствия, «туркуские романтики» не отказались от замыслов XX. Портана. Основатель национальной историографии призывал ученую молодежь отправиться на поиски древней истории финнов, перенеся исследовательские процедуры в Россию, где, по мысли Портана, следовало искать финскую прародину и свидетельства утраченного золотого века18. Не стоит забывать, что научная деятельность участников туркуского кружка протекала на фоне изменения политического статуса Финляндии, что в принципе открывало энтузиастам дорогу в финноязычные области России. Необходим был только первичный импульс.

Большим другом финляндских интеллектуалов был государственный канцлер Российской империи граф Н.П. Румянцев, являвшийся, по сути дела, автором Фридрихсгамского мира, приведшего Финляндию в состав России и вдохновителем сейма в Борго, утвердившего автономный статус княжества. Выйдя в отставку, Румянцев, будучи одним из образованнейших и, что немаловажно, богатейших людей страны, решил употребить имеющиеся в его распоряжении средства на отыскание памятников отечественной старины. Постепенно вокруг Н.П. Румянцева сложился круг молодых исследователей, продвигавших в жизнь идеи мецената19. Один из румянцевских проектов предполагал организацию экспедиции к финно-угорским народам России, историей которых граф заинтересовался после знакомства с «северными» трудами» А.Л.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Шлёцера и Х.Г. Портана20. Румянцев просил финляндских знакомых порекомендовать ему достойного молодого ученого для осуществления задуманного путешествия, но сразу предупреждал, что кандидат должен удовлетворять самым строгим требованиям в отношении языковой и историографической подготовки.

Такой человек нашелся не сразу, и, наверное, символично, что им стал деятельный участник кружка туркуских романтиков А.И. Шёгрен. Пройдет время, и осевший в России, уже академик, Шёгрен соберет вокруг себя новое поколение энтузиастов финно-угроведения. Первым станет Ф.И. Видеман, бывший преподаватель Ревельской гимназии и будущий преемник по академическому департаменту, за ним из университета Гельсингфорса приедет продолжатель экспедиционных начинаний Шёгрена М.А. Кастрен.

Думается, что ученый кружок в романтический период состоялся в качестве исследовательского института особого типа, в виде свободной ассоциации гуманитариев, объединенных идеей патриотического служения. Кружковцы пытались до времени дистанцироваться от власти, но при возникновении обоюдной научно-практической заинтересованности не отказывались использовать ее возможности. Например, при поиске средств финансирования поездки А.И. Шёгрена были задействованы средства финляндского Сената, а деньги на Сибирскую экспедицию М.А. Кастрена отпустила Императорская Санкт-Петербургская Академия наук.

Идея дороги-судьбы. Дорога - один из главных символов романтической литературы. Причем романтики твердо верили в то, что путь истинного познания открывается лишь человеку способному пройти не только по аллеям классических парков, но и по дремучим лесам, по каменистым уступам и пыльным проселкам21. Но если литераторов чаще влекли внешние красоты путешествия, то ученых больше интересовало исследовательское содержание поездки. Готовность преодолеть сотни верст в поисках одной песни, обряда, или фольклорного сюжета лучше всего характеризует работу финно-угроведов первой половины XIX в. Не случайно иронический образ «босоногого странника», идущего «калевальскими» тропами, был избран современниками для отображения собирательской деятельности Э. Лённрота.

Движение ученого-путешественника можно рассматривать как своего рода попытку «побега на волю» из столичного, салонного, искусственного мира в идеализированный мир патриархальной простоты и народной мудрости. Маршрут при этом выбирается сообразно той общей цели, что движет странника вперед, к сокровенной, придуманной им же волшебной стране. Для романтически настроенных финно-угроведов это была страна Биармия - легендарная прародина всех народов «чудского корня», лежащая где-то далеко на Востоке. Искания этой страны превращаются в своеобразное паломничество по условно-реальному пространству, в котором верстовые столбы видятся лишь смутными указателями, истинный же путь отмеряется находками и по-терями22. Дорога представляется как путь в прошлое, там, где история слива-

ИСТОРИЯ 2005. № 7

ется с мифологией, а эпическое сказание требует научного обоснования лишь по неуверенности ищущего в истинности находки.

Быстро по этой дороге пройти невозможно, поскольку необходима не только длительная книжная подготовка, но и умение слушать, слышать и распознавать разбросанные на пути подсказки. Протяженность, искаженные названия мест и селений, запутанные предшественниками карты могут увести в чужой обманный мир и стать труднопреодолимой преградой. Здесь важно не пропустить верный, нередко скрытый знак, будь то топоним, гидроним или встречный человек, знающий нечто об искомой стране23. Возникающие опасности, болезни, одиночество и разочарования должны восприниматься как испытание, жертва, которую готов принести идущий, чтобы приблизиться к не позволяющей ему остановиться тайне. Переходя от вехи к вехе, путник нередко оказывался на перекрестках, каждый из которых предоставлял ему свободу выбора дальнейшего пути, но рациональное решение далеко не всегда приводило к ожидаемому чуду обретения24. Пространство мечты, при всей топографической неопределенности, могло открыться в самый неожиданный момент, и в большинстве случаев, искомой загадочной страной становился свой дом/родина, к образу которых постоянно возвращался в своих мыслях ищущий, несмотря на кажущуюся оппозиционность этих понятий логике движения.

Лишения долгого пути оказывались тем более преодолимы, если учесть высокую степень одухотворенности путешествующих, скрывавшуюся за педантизмом Шёгрена, иронией Кастрена и самоедством Регули, главной целью которых был поиск древней финно-угорской прародины, золотого века свободных предков.

Идея прародины. Дороги, которыми прошли в первые десятилетия XIX в. пионеры финно-угорских исследований, были не просто экспедиционными маршрутами, а, скорее, местом и временем проверки ранее полученных знаний по проблеме прародины. Североевропейская историография подсказала отправной пункт возможных поисков - содержание рунических сказаний, скандинавских саг IX-XII вв.25

В сообщении норвежского вассала англосаксонского короля Альфреда Великого, Отера Xалоголанда, датируемом примерно 890 г., рассказывается о плавании викингов за моржовыми бивнями и шкурами в сказочно богатую страну Биармию (1^агша1апф26. Двигаясь вдоль морского побережья около пятнадцати дней, корабль Отера предположительно обогнул северное побережье Норвегии и Кольский полуостров. Войдя в акваторию Белого моря, он достиг устья некой большой реки (Ути), ведущей в глубь страны, возможно Северной Двины или Печоры. Далее сообщается, что: «.это была первая населенная страна, какую они нашли с тех пор как оставили свои дома»27. На берегу этой судоходной реки находилось большое поселение с постоянной факторией скандинавских торговцев, скупавших у биармийцев пушнину. В сагах содержатся сведения об образе жизни местного населения, жившего в бревенчатых постройках, занимавшегося земледелием, животноводством, охотой и

2006. № 7 ИСТОРИЯ

рыболовством, поклонявшегося общему для них божеству Йомала (Jómala), идол которого, изготовленный из ценных пород дерева и украшенный драгоценными камнями, стоял с золотой чащей для приношений на кургане, господствующем над торговым поселением.

Биармия нередко становилась объектом грабительских набегов викингов, так, в саге «Земной круг» говорится о походе дружины конунга Харальда Серого Плаща на север Bjarmaland, а в «Саге о Боси» рассказывается о месячном речном переходе викингов вверх по Vinu, вплоть до начала глухих таежных лесов, разрушении капища и похищении сокровищ Jómala. На основании скандинавских саг учеными в разное время были выдвинуты различные версии о возможном местонахождении Биармии, располагаемой на северо-востоке Европы, на широком пространстве от Кольского полуострова до При-уралья28. Были высказаны и другие мнения, локализовавшие ее территорию на побережье Рижского залива и даже отождествлявшую Биармию с землями Волжской Булгарии29.

В историографии данной проблемы преобладает точка зрения М.В. Ломоносова, писавшего об идентичности двух понятий: страны Биармии из скандинавских саг и русской летописной перми: «Пермия, кою Биармией называют, далече простиралась от Белого моря вверх, около Двины реки и был чудской народ сильный, купечествовал дорогими звериными кожами с датчанами и другими нормандцами.»30. Древние жители Биармии, по мнению Х.Г. Пор-тана, были сильными и свободными племенами общего происхождения, определяемого им как finsk, к которым он относил финнов, саамов, эстонцев, карелов, ижору и водь31. Страна Биармия также отождествлялась им с Пермью с указанием того, что это скандинавское и славянское наименования одного и того же региона.

Попытки выявить конкретное местонахождение легендарной страны и отождествить ее население с каким-либо народом финно-угорского происхождения, используя данные ономастики и этимологии, пока не дали однозначного результата. Тем не менее при обсуждении вопроса о происхождении названия страны Биармия/Пермь были высказаны довольно устойчивые гипотезы.

Во время своей поездки по Пермской губернии в 1845 г. М.А. Кастрен писал: «По причине неровности страны некоторые ученые производили имя Пермь, Пермия, Биармия от финского слова waaramaa (гористая страна). Но гораздо естественнее в филологическом отношении производство этого слова от Peramaa - название, которое, должно полагать, дано этой стране заволоча-нами, потому что она находилась за их областью. Пермское племя простиралось прежде от северного Заволочья, от Двины к югу до Камы»32. Придерживаясь предложенной Кастреном этимологии Bjarmaland/Биармия, от прибалтийско-финского слова peramaa - «задняя земля, окраина, земля за рубежом», Д.В. Бубрих отождествлял её первоначальную территорию со смешанным в этническом отношении новгородским Заволочьем и Подвиньем, предполагая постепенное распространение этого названия на земли пермских племен, вычегодских коми «пермь вычегодская» и верхнекамских коми-пермяков «пермь

ИСТОРИЯ 2005. № 7

великая»33. В этом контексте представляют интерес сведения о Биармии, содержащиеся в сочинении «История северных народов», европейского историографа первой половины XVI в. О. Магнуса, разделившего эту страну на «ближнюю» и «дальнюю». Первая покрыта высокими горами и вечными снегами. Они не тают даже летом из-за недостатка солнечного света. По его сведениям, Ближняя Биармия не приспособлена для жизни человека. Дальнюю Биармию населяют племена, занимающиеся охотой, рыболовством и оленеводством. Население обеих Биармий поклоняется идолам и верит в черную

магию34.

Определенная локализация Перми/Биармии содержится в русских письменных памятниках эпохи средневековья. Наиболее ранние сведения о перми, по мнению В.Н. Татищева, содержатся в «Степенной книге» X в., а также в «Повести временных лет», где пермь помещена между чудью заволочской и печерой, в договорных грамотах Великого Новгорода XIII-XIV вв. пермь названа в числе новгородских волостей. В «Житии святого Стефана, епископа Пермского» выделены некоторые гидронимы искомой территории, это реки Вымь, Вычегда, Вятка и Кама35. Данные сведения позволяют, с большой долей вероятности, отнести этноним пермь к предкам современных пермских народов - коми, коми-пермяков и удмуртов36. Несмотря на кажущееся обилие разнохарактерных источников, вопрос об отождествлении понятий Биармия и Пермь ещё далек от своего разрешения, являясь частью более широкой научной дискуссии о прародине финно-угорских (уральских) народов37. Первые практические шаги в этом направлении были сделаны А.И. Шёгреном, изучившим в 1824-1829 гг. области расселения различных групп саамов, карелов, вепсов, былой чуди заволочской и пермских народов38.

Несколько иной ракурс проблемы был представлен венгерским пионером финно-угроведения А. Регули, который с жалкими грошами в кармане, зимой 1844/45 г. в невероятно трудных условиях прошел по обеим сторонам северного Урала39. В надежде найти свидетельства местонахождения прародины венгров, мифической Великой Венгрии/Magna Ни^апа, он поднялся к одной из наиболее почитаемой обскими уграми горной святыне, идолу, у подножия которого берет начало маленькая, но бурная речка Ёгра. Там на перевале, по которому на протяжении столетий двигались древние уральцы, романтически настроенный Регули ощутил себя в центре «финно-угорского мироздания»40. Отмеченный на этнографической карте А. Регули гидроним Jegra тем более заслуживает внимания, что он традиционно являлся коми, а затем русским (Югра) названием обских угров и их земли. Возможно, что Регули не нашел в его понимании конкретной территории прародины венгров, зато ему открылся древний маршрут пушной торговли, сопоставимый с величайшими купеческими дорогами мировой истории. Этот узкий горный проход через Урал, образованный становящейся по осени рекой, традиционно связывал два родственных коллектива: финнов, прежде всего коми-зырян и обских угров, хантов и манси. Регули обнаружил естественный и в то же время символический финно-угорский мост.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

Идея этнологии/этнографии. Романтические поиски прародины и «чудских древностей» значительно продвинули обсуждение предмета и методическое обеспечение этнографических исследований, хотя при первом приближении может показаться, что народоведение романтического периода унаследовало довольно много из концептуальных идей предыдущего периода. В частности, некий комплекс вспомогательной дисциплины, находящейся на периферии сравнительной лингвистики, истории и географии. Но при более детальном рассмотрении проблемы становится очевидным, что, скрываясь за ширмой ранее институциолизированных наук, этнические исследования приобретают в первой половине XIX в. все более прочные основания.

Отмеченное обстоятельство прямо относится к истории финно-угорской этнографии, поскольку первичные фольклорные и лингвистические интересы пионеров полевых исследований на деле оказывались неотделимы от изучения образа жизни, материальной и духовной культуры народа. В наиболее законченном виде определение предмета науки содержится в «Этнологических лекциях...» М.А. Кастрена, который писал: «Есть еще одна отрасль знания, которую столько же по собственной своей склонности, сколько и по существу считаю себя обязанным сделать предметом своего курса, это - этнография. Это новое имя для старого предмета. Под ней следует понимать науку о религии, социальной организации, нравах и обычаях, образе жизни, жилищах, одним словом, наука обо всем, что имеет своим содержанием внешнюю и внутреннюю жизнь народа. Этнографию можно было бы рассматривать как часть истории культуры, но не все народы имеют историю в высшем смысле этого слова. История таких народов и есть этнография»41.

Интересна и другая мысль М.А. Кастрена, подчеркивавшего, что «мы должны постепенно привыкнуть к мысли, что мы потомки презренных монголов, но можем апеллировать к будущему с вопросом: есть ли определенное различие между кавказской и монгольской расами? По моему мнению, никакого. Что бы ни говорили естествоиспытатели о различном образовании черепа у кавказской и монгольской рас, остается достойный внимания факт, что европейский финн имеет кавказский тип, а азиатский - монгольский, что турок в Европе похож на европейца, а в Азии на азиата. Если угодно придавать значение этому физиологическому расовому различию, то половина финского и турецкого племен должна быть причислена к кавказской расе, а другая к монгольской, что нелепо»42. Исходя из высказанных позиций, становится ясно, что Кастрен отвергает расовый подход к проблеме этноса. В другом месте он показывает себя сторонником идеи стадиальности развития этнической культуры, специально отмечая, что «различие отдельных языков зависит не от различия рас, а от различия ступеней культуры, на которых стоят отдельные на-роды»43. Истоки его философии истории, как и толкования природы этнического, находятся, по-видимому, в усвоенных уроках Г.В.Ф. Гегеля, также выделявшего народы «исторические» и «неисторические». В своих университетских лекциях первый профессор финского языка и литературы неоднократно подчеркивал, что история народов, недостаточно обеспеченных письменными

ИСТОРИЯ 2005. № 7

источниками, и есть этнография44. Впрочем, этнографичность истории финно-угорских народов уже тогда не ставилась под сомнение в ученых кругах, но, учитывая тот научный авторитет и романтический ореол, что приобрел М.А. Кастрен, будущее финно-угорской этнографии во многом было обеспечено.

Еще одним важным моментом в процессе формирования предмета финно-угорской этнографии стало дальнейшее развитие «вещеведческого» направления. Коллекции артефактов, собранных в ходе академических экспедиций XVIII в., были существенно дополнены в рассматриваемый период, несмотря на явный приоритет устно-поэтических и топонимических материалов. Значительный вклад в первичную систематизацию собранного внес А.И. Шёгрен. Исполняя обязанности директора Этнографического музея Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, он добился выделения специальных средств для приобретения предметов материальной культуры народов, среди которых работал в Сибирской экспедиции М.А. Кастрен45. Этнографические интересы А. Регули проявились уже в ходе первых поездок по Финляндии, когда он приобрел несколько образцов крестьянской одежды и бытовых предметов, экспонировавшихся в 1847 г. в помещении Венгерской Академии наук после его возвращения на родину вкупе с обско-угорскими вещами, приобретенными на Урале и в Западной Сибири46. Время дальнейшего осмысления вещного мира финно-угров придет вместе с новой эпохой, когда типологический метод позволит применить эволюционную концепцию к сфере материального и развить этнографическое музееведение.

Вопросы методики полевых исследований в наибольшей степени проявились в инструктивных документах ученым, отправляющимся в экспедиции. В качестве примера рассмотрим инструкции, к составлению которых имели отношение три знаковых фигуры в истории финно-угорских исследований первой половины XIX в.: А.И. Шёгрен, П.И. Кёппен и М.А. Кастрен, готовившийся к длительной работе в Сибири47.

Инструкция М.А. Кастрену поясняет: «.Чтоб он избрал главным предметом своей деятельности изучение языков и значительнейших наречий всех народов, кочующих на помянутых выше пространствах. Где есть народныя песни, там г. Кастрену поручается заняться их записыванием и собиранием: потому что оне составляют, так сказать, единственную, хотя и не письменную Литературу необразованных народов, и кроме того в историческом отношении имеют большую цену. По тем же причинам особенно важны поговорки; далее - названия, которыя употребляют эти народы для себя и для своих соседей, по мере географических своих познаний, в сравнении с Русскими. .по возможности соберет надежныя сведения о местных названиях стран и находящихся в них всякого рода поселений. Сюда же принадлежат и общия известия о климате и зависящих от оного условиях растительности.. В отношении историческом г. Кастрен должен обращать внимание на встречаемыя ещё между самими народами предания о их происхождении и древности. Предания эти могут иметь содержание общее, или относиться к некоторым местностям и к су-

2006. № 7 ИСТОРИЯ

ществующим поныне памятникам, как-то: надписям, развалинам древних укреплений или селений, курганам и проч.»48.

Дополнительной мотивацией этнографических поисков являлось постепенное исчезновение некоторых народов Сибири, ещё не изученных с помощью научного метода, в результате миграций и ассимиляции. Определенный пессимизм звучит в шёгреновской сентенции о том, что «. едва ли теперь можно ожидать богатой жатвы древностей», но это не умаляет поставленной высокой цели: «. продолжительное его пребывание в одной и той же стране и постоянное обращение с ея первобытными обитателями., много будет способствовать ему к исполнению вообще желаний Академии и в особенности относительно Древностей и Истории, и вместе с тем эти самыя обстоятельства представят ему возможность наилучшим образом достигнуть этнографической

49

цели» .

К наставлениям академика Шёгрена были добавлены пожелания П.И. Кёппена, который определил их область как «политическую антропологию». Обращая внимание путешественника на нормативные документы, регулирующие деятельность туземного управления, как важный источник по этноде-мографии Восточной Сибири, он просит М.А. Кастрена зафиксировать, к какому образу жизни склоняются народы изучаемого региона, выделяя, если можно так выразиться, хозяйственно-культурный тип каждого этноса. При этом академик Кёппен допускает возможность эволюции традиционного уклада, когда пишет: «. Весьма легко может быть, что какой-нибудь народ с низшей ступени образования поднялся уже на высшую»50. Сбор и последующее изучение топонимического материала, и особенно гидронимов, по мысли составителя инструкции, должны внести ясность в вопросы происхождения и миграций народов края.

Уделяя много времени занятиям этнографической картографией, П.И. Кёппен был весьма заинтересован в уточнении мест проживания и основных кочевий местных племен. Рассматривая, в рамках выделенного региона, проблемы аккультурации и межэтнических контактов, он серьезно продвинулся в методологии, о чем свидетельствует ряд его публикаций в области финно-угроведения51. Работая в свое время над этнографической картой Санкт-Петербургской губернии и пояснительной запиской к ней, Кёппен предложил совместить предельно выверенное этнографическое и статистическое описание с четкой картографической фиксацией выявленного материала, что, по сути дела, можно рассматривать как идею создания локальных, региональных и сводных историко-этнографических атласов. Таким образом, можно отметить, что в первой половине XIX в. методология этнических исследований приобрела отчетливую тенденцию к совмещению романтической мотивации с прагматическими задачами полевого изучения народной культуры. Сравнительный подход к исследуемым в региональном (ареальном) измерении объектам постепенно становился ключевым пунктом работы этнографа.

Идея героя и народа. Трудность совмещения дерзкой максималистской мечты с существующими реалиями была проблемой всего романтического

ИСТОРИЯ 2005. № 7

движения. Творческая личность, смело прокладывающая собственный путь, вынуждена обнаружить, что невозможно пренебречь законами государства и моралью общества. Романтики с самого начала «вознеслись слишком высоко», возомнив себя демиургами, утратив «чувство середины»52. Тем тяжелее было убеждаться во власти необходимости. Политические изменения, произошедшие в Европе после наполеоновских войн, позволили романтикам преодолеть свой индивидуализм, подключиться к устойчивой общности, получить мощный стимул в чувстве патриотизма, сопричастности к жизни народа и его истории. При этом обращение к почвенным ценностям рассматривалось ими как этическая необходимость, как нравственный долг. Обращение к «народной идее», к традициям живой старины, к утраченной истории и в конечном счете к нациестроительству было в полной мере присуще жизни и деятельности финно-угроведов романтического периода.

Примечательно и другое. Ученые-романтики, ставя перед собой, казалось бы, сугубо национальные цели, в результате предпринятых поисков вышли на иной, уже интернациональный уровень. Финны и венгры, стремясь узнать свое прошлое, открыли для себя затерянные на российских просторах родственные народы, русские же ученые получили ценные языковые и исто-рико-этнографические материалы о своей многонациональной стране.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. Л., 1973. С. 19.

2 Arendt D. Der "poetische Nigilismus" in der Romantik // Studien zum Verhältnis von Dichtung und Wirklichkeit in der Frühromantik / Studien zur deutschen Literatur. Tübingen, 1972. Bd. 1. S. 19.

3 Загребин А.Е. Интеллектуальные основы финно-угорских исследований в эпоху Просвещения // Вестн. Удм. Ун-та. 2005. № 7. С. 39-54.

4 Григорьева Л.Г. Эпоха романтизма в шведской литературе // Неизученные страницы европейского романтизма. М., 1975. С. 94-97.

5 Лайдинен А.П. Очерки истории Финляндии второй половины XVIII в. Л., 1972. С. 147.

6 Blomstedt Y. National and internationa viewpoints of the Finnish upperklass in the 19th century // Nationality and nationalism in Italy and Finland. Helsinki, 1984. P. 19-28.

7 Цит. по: Карху Э.Г. История литературы Финляндии от истоков до конца XIX в. Л., 1979. С. 104.

9 Там же. С. 142.

9 Россиянов О. К. Романтизм в венгерской литературе // Развитие литературы в эпоху формирования наций в странах центральной и юго-восточной Европы. Романтизм.

М., 1983. С. 59-60.

10 Le Calloch B. Alexandre Csoma de Körös et la theorie finno-ougrienne // Journal de la Société Finno-Ougrienne, 1984. Vol. 79. S. 25-46.

11 Хайду П. Уральские языки и народы. М., 1985. С. 350.

12 Домокош П. О Шамуеле Дьярмати // Арт (Лад), 2005. № 4. С. 142-143.

13 Fried I. Herder tôrténetfilozôfial nézeteinek nyomaban // Ethnographia. 1985. Vol. 96. S. 553-556.

2006. № 7 ИСТОРИЯ

14 Paladi-Kovacs A. Neprajzi törekvesek a reformkori Magyarorszagon // Ethnographia, 1989. Vol. 100. S. 120.

15 Цит. по: Кузаков В. К. Отечественная историография истории науки в России XXVII вв. М., 1991. С. 21.

16 Шапиро А.Л. Русская историография c древнейших времен до 1917 г. М., 1993. С. 298.

17 Токарев С.А. История русской этнографии (Дооктябрьский период). М., 1966. С. 214.

18 Setälä E.N. Dem Andenken H.G. Porthans // Finnisch-Ugrische Forschungen. 1904. Bd. 4. S. 5-6.

19 Козлов В.П. Колумбы российских древностей. М., 1981. С. 45-99.

20 Барышева Е.А. Румянцевский кружок и становление этнографической науки в России // Этнографическое обозрение. 1994. № 3. С. 97-98.

21 Львов С. Немецкий романтизм и его истолкователи // Вопросы литературы. 1981. № 2. С. 283.

22 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 67; Трубецкой Е.И. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке // Литературная учеба, 1990. № 2.

С. 108.

23 Щепанская Т. Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX-XX вв. СПб., 2003.

24 Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. Избранные статьи. Статьи по типологии и семиотике культуры. Таллинн, 1992. С. 412.

25 Исландские саги / Ред. и примеч. М.И. Стеблина-Каменского. М., 1956; Исландские саги. Исландский эпос. М., 1973.

26 Гуя Я. Краткий очерк истории сравнительного финно-угорского языкознания // Основы финно-угорского языкознания. М., 1974. Т. 1. С. 56.

27 Тиандер К.Ф. Поездки скандинавов в Белое море. СПб., 1906. С. 56.

29 Tallgren A.M. Biarmia // Eurasia Septentrionalis Antiqua. 1931. Vol. 6. S. 100-115.

29 Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. М., 1986. С. 197.

30 Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1952. Т. 6. С. 195-196.

31 Такала И.Р. Финно-угорские народы в трудах Х.Г. Портана - предшественника А. Шёгрена // Шёгрен - академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук. СПб., 1993. С. 8.

32 Castren M.A. Reiseberichte und Briefe aus den Jahren 1845 - 1849 // Nordische Reisen und Forschungen von Dr. M. Alexander Castren. St.-Petersburg, 1856. Bd. 2. S. 27.

33 Бубрих Д.В. Происхождение карельского народа. Петрозаводск, 1947. С. 30; Пименов В.В. Вепсы. Очерк этнической истории и генезиса культуры. М.; Л., 1965. С. 166.

34 Цит. по: Савельева Э.А. Олас Магнус и его «История северных народов». Л., 1983. С. 45-46.

35 Савельева Э.А. Пермь вычегодская // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века. Ижевск, 1999. С. 300-305.

36 Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и раннем средневековье. М., 1998. С. 323-324.

37 Напольских В.В. Введение в историческую уралистику. Ижевск, 1997. С. 105-198.

ИСТОРИЯ 2005. № 7

38 Branch M. A.J. Sjögren studies of the North // Mémoires de la Société Finno-Ougrienne. 1973. Vol. 152.

39 Папаи Й. Божество слова. Памяти Антала Регули. Сургут, 1993. С. 23-25.

40 Stipa G.J. Finnisch-Ugrische Sprachforschung von der Rennaisance bis zum Neupositivismus // Mémoires de la Société Finno-Ougrienne. 1990. Vol. 206. S. 305.

41 Castrén M.A. Ethnologische Vorlesungen uber die altaischen Völker nebst samojedische märchen und tatarischen Heldensagen // Nordische Reisen und Forschungen von Dr. M. AAlexander Castrén. St.-Petersburg, 1857. Bd. 4. S. 7-8.

42 Reseberichte und Briefe aus den Jahren 1845 - 1849 // Nordische Reisen und Forschungen von Dr. M. Alexander Castrén. St.-Petersburg, 1856. Bd. 3. S. 161.

43 Castrén M.A. Ethnologische Vorlesungen uber die altaischen Völker nebst samojedische Märchen und tatarischen Heldensagen. S. 17.

44 Rapola M. M.A. Castrén as a university teacher // Journal de la Société Finno-Ougrienne, 1952. Vol. 79. S. 16-18.

45 Терюков А.И. А.И. Шёгрен как директор Этнографического музея // Шёгрен - академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук. К 200-летию со дня рождения. СПб., 1993. С. 13.

46 Kodolanyi jr. J. Finnish Ethnogrphy in Hungary // Friends and Relatives. Finnish-Huhgarian Cultural Relations. Budapest, 1985. P. 99.

47 Общая инструкция г. Кастрену по поводу поручения ему Академиею изследования Северной и Средней Азии в этнографическом и лингвистическом отношениях, составленная Академиком Шёгреном., Дополнительная инструкция г. Кастрену, составленная Академиком Кеппеном // Журн. министерства народного просвещения. 1845. Ч. 47. Отд. 2. С. 101-113, 114-128.

48 Общая инструкция г. Кастрену по поводу поручения ему Академиею изследования Северной и Средней Азии в этнографическом и лингвистическом отношениях, составленная Академиком Шёгреном. С. 110-111.

40 Там же. С. 112-113.

50 Дополнительная инструкция г. Кастрену, составленная Академиком Кеппеном. С. 115.

51 Мезин П. Финно-угорский мир на карте П.И. Кеппена и в его научных исследованиях: этапы, проблемы и методы аккультурации // Финно-угроведение, 1999. № 2-3. С. 53-54; Haltsonen S. Peter von Köppen suomalais-ugrilaisten kansojen tutkijana // Mémoires de la Société Finno-Ougrienne. 1968. Vol. 145. S. 29.

52 Карельский А.В. Повесть романтической души // Немецкая романтическая повесть. М., 1977. С. 7-9.

Поступила в редакцию 12.05.06

A.E. Zagrebin

The intellectual basis of the Finno-Ugrian studies in the period of Romantisism

Romantically-minded Finno-Ugric Study specialists considered to be a legendary ancestral home of all the finnic-speaking peoples and supposed to be situated somewhere in the East, by the scientific concept "historical period - ideas - heroes".

2006. № 7

Загребин Алексей Егорович Удмуртский ИИЯЛ УрО РАН 426004, Россия, г. Ижевск ул. Ломоносова, 4 E-mail: [email protected]

ИСТОРИЯ