CC BY
137
В.И.Гребенюков
— к.и.н., профессор Нижневартовского государственного
гуманитарного университета
ИЗУЧЕНИЕ НЕОЛИТА ЦЕНТРАЛЬНОГО, СЕВЕРО-ВОСТОЧНОГО И СЕВЕРНОГО КАЗАХСТАНА В 60—80-е ГОДЫ ПРОШЛОГО СТОЛЕТИЯ
АННОТАЦИЯ. В статье прослеживается, как в историографии 1960—1980-х годов представление о мозаичности, чересполосном бытовании на территории Центрального, Северо-Восточного и Северного Казахстана в эпоху неолита двух типов индустрии — отщеповой и пластинчатой — сменилось заключением о смене индустрии пластины индустрией отщепа, в частности, благодаря использованию методов статистического анализа археологических данных.
The author traces the evolution of the view in the 1960s — 1980s historiography that the two types of late Stone Age industry in the territory of Central, North-East and Northern Kazakhstan — flake industry and blade industry — were patchy and strip-like in character towards the conception that blade industry was superseded by flake industry, this conclusion being specifically due to the usage of methods of the statistical analysis of archaeological data.
В 1962 г. геологами Центрально-Казахстанского геологического управления было открыто несколько стоянок различных эпох в Карагандинской области. Материалы некоторых из них были опубликованы М.Н.Клапчуком. Он впервые в Центральном Казахстане стационарно исследовал две стоянки — Караганда 15 и Зеленая Балка 4.
На стоянке Караганда 15 М.Н.Клапчук выявил шесть культур-горизонтов, а стоянка Зеленая Балка 4 была, по его наблюдениям, однослойным памятником [1. С. 216; 2. С. 108—110; 3. С. 153—155]. Анализируя материалы стоянок, исследователь предложил периодизацию и абсолютную хронологию для центрально-казахстанского неолита. Основой для выводов послужили споро-пыльцовые данные, полученные для VI, IV—II слоев стоянки Караганда 15. Шестой слой первоначально был датирован началом III тыс. до н.э., а позднее его дата была удревнена до конца IV тыс. до н.э. [1. С. 215; 2. С. 118; 3. С. 153—154]. Основанием для такой датировки послужили данные споро-пыльцоваго анализа, показавшие «... абсолютное преобладание ксефитов, характерное для атлантического климата» [1. С. 215]. По мнению М.Н.Клапчука, во время существования VI слоя в Центральном Казахстане преобладал аридный климат [3. С. 153]. Материалы VI слоя характеризовали первый этап неолита.
Второй этап неолита характеризовали материалы V—III слоев, датированные III тыс. до н.э. Их возраст обосновывался наличием в IV—III культурных слоях пыльцовых комплексов, характерных для перехода от атлантического к суббореальному климату [1. С. 216, 217]. Спо-ро-пыльцовые данные для V слоя получены не были, а IV горизонт сформировался в период увлажнения климата. Аккумуляция III культурного горизонта происходила также во время значительного увлажнения климата — «. голоценового климатического оптимума», по определению М.Н.Клапчука [3. С. 154—155].
Третий этап характеризовали материалы стоянки Зеленая Балка 4, датированной по «некоторым аналогам» (без их конкретизации) с инвентарем поселения Усть-Нарым [1. С. 217].
Анализ кремневого инвентаря был проведен М.Н.Клапчуком в самой общей форме: был определен характер индустрии неолита Центрального Казахстана, которая, по наблюдениям ученого, являлась отщеповой [3. С. 159]. Полемизируя с А. А. Формозовым, связывавшим в начале своей научной деятельности отщеповые комплексы с лесными культурами, М.Н.Клапчук утверждал, что отщеповые комплексы «скорее всего характерны для степи». Ввиду того, что отщеповые (по М.Н.Клапчуку) неолитические комплексы были распространены в районе Казахского мелкосопочника, исследователь предложил назвать эту культурную провинцию «мелкосопочниковой». Выделение значительной части Казахстана в особую
культурную провинцию, ранее включенную А. А. Формозовым в «микролитическую культурную зону» (далее — МКЗ), очевидно, требовало, по меньшей мере, поставить под сомнение существование последней, т.к. сосуществование на одной и той же территории в одно и то же время двух разнохарактерных технических традиций — пластинчатой и отщеповой — выглядело несколько нелогично. «Оригинальные» черты кремневой индустрии центральноказахстанского неолита ученый объяснял климатической обстановкой в регионе во время мезолита и неолита, которая была, по мнению М.Н.Клапчука, чрезвычайно неблагоприятной. Данное обстоятельство препятствовало проникновению в пределы Казахского мелкосопоч-ника новых человеческих групп, носителей микролитической индустрии, автохтонное же верхнепалеолитическое население приспособилось к местным трудным условиям, развивая и в неолите «.. .старые традиции изготовления орудий» [3. С. 160].
В действительности тезис об отщеповом характере кремневой индустрии неолита Центрального Казахстана не имел под собой фактической подоплеки. Соотношение типов заготовок на стоянках Караганда 15 и Зеленая Балка 4 (без учета отщепов без вторичной обработки) выглядит следующим образом: Караганда 15, слой VI — около 61% пластин и орудий из них; в слое V — около 74%; в IV слое — более 58%; в III слое — около 73%; во втором слое — около 72%. В материалах стоянки Зеленая Балка 4 пластины и изделия из них составляют почти 73% [1. С. 216]. Не менее показательны в плане соотношения первичной заготовки материалы из района хребта Жаман-Айбат, опубликованные М.Н.Клапчуком. Местонахождение Жаман 2 дало 54% пластин и изделий из них, а Жаман-Айбат 2 — 94% [4. С. 238— 239].
Периодизация и хронология центрально-казахстанского неолита, а также сделанные М.Н.Клапчуком стратиграфические наблюдения на стоянке Караганда 15, нашли довольно неадекватный отклик среди исследователей неолита Казахстана и Южного Урала. По мнению Л.А.Чалой, инвентарь стоянки составлял единый комплекс с центром в третьем слое, давшем больше всего находок [5. С. 302]. Материалы стоянки Караганда 15 были синхронизированы Л.А.Чалой с инвентарем стоянки Пеньки 2 и датированы по аналогии с последней III тыс. до н.э. [5. Табл. 58]. С точки зрения В.Ф.Зайберта, стоянка Караганда 15 — многослойный памятник, но «. легенда образования слоя, а следовательно, периодизация неолита Центрального Казахстана, типологическая характеристика. подлежат переосмыслению» [6. С. 118— 119]. Однако характер этого переосмысления В.Ф.Зайбертом не предлагался.
Более конструктивно к периодизации слоев стоянки Караганда 15 подошел Г.Н.Матюшин. Он обратился к тем же данным споро-пыльцового анализа. В связи с тем, что в споро-пыльцовых спектрах образцов из IV—III слоев, как ив VI слое, преобладают маревые, Г.Н.Матюшин сделал вывод, что аккумуляция слоев VI—IV приходится на время перехода от бореального климата к атлантическому. Отсутствие керамики и наличие низких симметричных трапеций в отмеченных слоях говорило, наряду с предложенной интерпретацией данных споро-пыльцового анализа, о мезолитическом возрасте материалов слоев VI—IV стоянки Караганда 15 [7. С. 151]. Слои III—II стоянки, содержавшие незначительное количество керамики, были отнесены Г.Н.Матюшиным к неолиту, а в целом инвентарь центральноказахстанских стоянок был синхронизирован с материалами позднемезолитических стоянок Южного Урала Якты-Куль, Долгий ельник и комплексами дарьясайского типа Средней Азии [7. С. 151—152]. Г.Н.Матюшиным были отмечены и особенности пропорций трапеций со стоянок Центрального Казахстана. У мелких симметричных трапеций, по его наблюдениям, высота либо превышала длину, либо соответствовала ей и иногда была больше высоты трапеции [7. С. 152]. Но наши промеры прорисованных трапеций показали несколько иную картину. Трапеция из VI слоя — 2:1 [1. С. 215. Рис. 3, 12], из III слоя — 1,1:1 и 1,5:1 [1. С. 215. Рис. 3, 27, 28] соответственно. Отношение длины к ширине трапеции со стоянки Зеленая Балка 4 — 1,8:1 [1. С. 216. Рис. 4, 12].
Приведенные показатели позволяют синхронизировать материалы стоянки Караганда 15 с V слоем пещеры Джебел, содержавшем как низкие, так и высокие мелкие симметричные трапеции [8. С. 194]. С учетом того факта, что в нижележащем VI слое стоянки Караганда 15 имеется низкая симметричная трапеция и аналогичные трапеции встречены во втором слое, более обоснованной представляется точка зрения Л.А.Чалой, считавшей инвентарный ком -плекс стоянки единым. Узкую датировку инвентаря стоянки может подтверждать и тот факт, что в слое Vа Джебела, помимо симметричных, встречены и асимметричные трапеции, а в слое IV — кельтеминарские наконечники. Оба этих типа изделий отсутствуют в материалах стоянки Караганда 15. Этим же временем по наличию симметричных трапеций можно было датировать и материалы стоянки Зеленая Балка 4.
Значительное место в неолитоведении Казахстана занимают работы Л.А.Чалой. Они осветили материалы огромной части Казахстана — Центрального и Северо-Восточного. Анализируя кремневый инвентарь стоянок региона, она сделала вывод о неоднородности выделенной в конце 50-х годов А.А.Формозовым МКЗ [9. С. 192—195]. Неоднородность МКЗ, по мнению Л.А.Чалой, заключалась в том, что на ее территории существовало несколько локальных ареалов с присущей каждому из них в отдельности технической традицией [10. С. 86; 11. С. 4—5].
Концепция культурно-технических традиций локальных ареалов неолита Казахстана практически в готовом виде появилась в одной из первых работ Л.А.Чалой — «О культуре микролитов эпохи неолита в бассейне реки Каратургай». Первоначально было выделено три региона, каждому из которых соответствовал определенный тип индустрии. Индустрия Северного Приаралья характеризовалась орудиями на пластинах, Северного Прибалхашья — исключительно на мелких отщепах, а стоянки бассейна р. Кара-Тургай давали индустрию смешанного типа [9. С. 194—195]. Выделение трех регионов эпохи неолита на территории Казахстана с разными культурно-техническими традициями было в целом делом опробованным, и абсолютную аналогию выводам Л.А.Чалой можно указать в ранних работах А. А. Формозова, посвященных публикации материалов стоянок Западного Казахстана, а в дальнейшем в его работе «К вопросу о происхождении андроновской культуры» [12. С. 10—15]. Эволюция взглядов А.А.Формозова по проблеме технологического содержания неолита в конечном итоге привела к концепции МКЗ. Объединяющим первичным технологическим признаком микролитической культурной зоны была микролитическая техника, доминировавшая в производстве орудий. Первоначально выделенные А.А.Формозовым культуры — Приаральская, Южноуральская и Семипалатинская — охватывали практически те же районы, что и культурные ареалы, выделенные Л.А.Чалой с идентичными технологическими критериями.
Позднее варианты МКЗ, выделенные Л.А.Чалой, с точки зрения их технологического единства, были пересмотрены. Кроме того, были выделены в рамках вариантов культурные ареалы. В новой трактовке варианты индустрии, базировавшиеся на мелких пластинах и мелких отще-пах, занимали территорию Северо-Восточного Казахстана, где, соответственно, намечались два ареала — железинский и усть-нарымский. Вариант МКЗ со смешанным, отщепово-пластинча-тым характером кремневой индустрии занимал территорию Центрального Казахстана, где также было выделено два ареала — карагандинский и каратургайский [11. С. 21—22].
Большую роль в изменении технологических критериев вариантов МКЗ и для выделения культурных ареалов сыграли материалы раскопанных стоянок Пеньки в Павлодарской области и Иман-Бурлук в Кокчетавской.
На стоянке Пеньки планиграфически было выделено три участка: северный, средний и южный. Анализ материала позволил Л. А.Чалой определить северный участок как стоянку неолитического времени, получившую название «стоянка Пеньки I», а средний участок — как стоянку, относящуюся ко времени позднего неолита (к энеолиту) и названную «Пеньки 2» [13. С. 163—164].
В инвентаре стоянки Пеньки I пластины составляли около 66% изделий. Показателен и типологический состав орудийного комплекса стоянки, представленный пластинами с притупленной спинкой, пластинами со скошенным концом, симметричными, в том числе рогатыми трапециями и другими характерными в своей совокупности для неолита типами. Столь устойчивый набор архаичных элементов заставил Л.А.Чалую обратиться за аналогиями к материалам пещеры Джебел, к четвертому слою в частности. Однако наличие в материалах стоянки двусторонне обработанных наконечников стрел, ножей с двусторонней краевой ретушью и некоторых других типов орудий, по мнению Л.А.Чалой, позволяло более уверенно синхронизировать инвентарь стоянки Пеньки I с материалами III слоя Джебела, датированного III тыс. до н.э. [13. С. 169]. При этом не был учтен очевидный факт: возможность перемещения материала, т.к. стоянка была в основном разрушена. Исходная посылка о непереотло-женности материала, заданная в самом начале, оказывала давление на конечные выводы. Немаловажную роль в данном случае, по мнению В.Ф.Зайберта, сыграло отсутствие критериев выделения «чистого» комплекса [6. С. 117]. Как нам представляется, такое утверждение не совсем верно. Большую роль играл обобщенный подход к типологическим сопоставлениям. Например, Л.А.Чалая синхронизировала материалы стоянки Пеньки I с инвентарем стоянки Кават 7. Главной опорой при синхронизации послужило наличие большого количества скребков в инвентаре обеих стоянок, соответственно 560 и 148 экземпляров. Помимо того, что скребки сами по себе не являются хронолого-показательными типами орудий, доля их в инвентаре двух стоянок была неодинакова: Кават 7 — приблизительно 15%, Пеньки I — приблизительно 25%. (Подсчеты сделаны нами). [13. С. 171; 14. С. 100—101].
В.Ф.Зайбертом в свое время было высказано предположение о более древнем возрасте материалов стоянки Пеньки I, но развернутой аргументации при этом, к сожалению, дано не было [6. С. 146]. Мы попытаемся восполнить этот пробел, не нарушая исторического фона.
Отсутствие в материалах стоянки Пеньки I кельтеминарских наконечников, представленных в неолитических коллекциях Восточного Казахстана (Усть -Нарым) и Зауралья, могло говорить о большей древности стоянки, чем материалы IV слоя пещеры Джебел, где эти наконечники залегали совместно с симметричными трапециями [8. С. 194; 15. С. 169; 16. С. 41— 53]. Большая серия трапеций в материалах стоянки Пеньки I, в том числе рогатых и со слегка выраженной асимметрией, позволяла проводить параллель не только со слоем V, но и со слоем Vа пещеры Джебел. На более раннюю дату, чем III тыс. до н.э., указывал характер ретуши некоторых трапеций стоянки. Они были ретушированы способом, более характерным для мезолитических и ранненеолитических комплексов Южного Зауралья — одна боковая грань трапеции обработана со спинки, вторая — с брюшка [13. С. 167. Рис. 4, 4, 6, 14; 17. С. 133. Рис. 1, 1, 2; 18. С. 88. Рис. 1, 24].
Анализируя керамический материал стоянки Пеньки, Л.А.Чалая сделала вывод о преемственности форм и орнамента посуды, в связи с чем ею была предложена схема развития орнаментации. Господствовавшие в орнаментации керамики на раннем этапе волнистые и прямые линии постепенно превращались в зигзагообразную, последняя, пересекаясь с прямой, образовывала «висячие» треугольники. На позднем этапе, при дальнейшем развитии геометризма в орнаментации, начинало доминировать зональное членение орнамента, в отличие от сплошного на раннем этапе. Генезис форм сосудов проходил по схеме от остро-круглодонных к плоскодонным [11. С. 155—156].
Схемы развития форм и орнаментации керамики, предложенные Л.А.Чалой, были достаточно широко распространены среди исследователей неолита и энеолита Урала, Сибири и Средней Азии. Постепенное усложнение орнаментальных композиций связывалось обычно с общим поступательным развитием керамического производства, а появление плоскодонной посуды — с процессом оседания подвижных охотников, рыболовов и собирателей, что, в свою очередь, обуславливалось внедрением в производство металла и становлением производящей
экономики. С точки зрения логики, данная тенденция, при общей скудости керамического материала, была закономерной, как закономерной была и критика приведенной умозрительной схемы, предпринятая В.Ф.Зайбертом. «...Керамика, — писал он, — ...не отражает повсеместно строгую динамику изменения форм и орнаментации. Неся в определенной степени этническую нагрузку, керамика довольно точно отражает ареал того или иного этноса, но в решении вопросов периодизации и хронологии использование только керамики уже недостаточно». По мнению В.Ф.Зайберта, керамика в степной части Казахстана на протяжении всего неолита не только малочисленна, «.но и довольно однообразна, консервативна» [б. С. 117, 14б].
Вывод В.Ф.Зайберта о консерватизме орнаментации керамики, как, впрочем, и вывод о том, что «. керамика не отражает повсеместно строгую динамику изменения форм и орнаментации», базировался прежде всего на скудости керамического материала, на отсутствии целых форм сосудов, благодаря которым можно было бы представить картину ее развития. Вплоть до начала 8G^ годов исключение составляло погребение у с. Железинка в Павлодарской области, инвентарь которого был представлен тремя целыми невыразительными сосудами [19. С. 35—Зб, 57], в то время как керамика поселений дораннебронзового времени, в том числе знакомая В.Ф.Зайберту по материалам памятников Северного Казахстана, была, используя его же выражение, «. малочисленна, невыразительна и фрагментарна» [б. С. І5З; 2G. С. ІІ].
Наиболее показательную информацию в плане соотношения во времени индустрии пластины и индустрии отщепа дали раскопки стоянки Иман-Бурлук. Изучение стоянки, расположенной на левом берегу одноименной реки — на правом притоке р. Ишим, началось в 197G г. На основании анализа стратиграфии и планиграфии стоянки было выделено два разновременных культурных комплекса, ранний из которых получил название «стоянка Иман-Бурлук I», а поздний — «Иман-Бурлук 2». Материалы стоянки Иман-Бурлук I были приурочены к слою красной глины. Перекрывающий его слой светлой супеси содержал находки, составившие комплекс Иман-Бурлук 2 [21. С. 189—19G].
Инвентарь стоянки Иман-Бурлук I отличался ярко выраженным пластинчатым характером индустрии — пластины составляли приблизительно 85% всех изделий из кремня. (подсчеты сделаны нами). Показателен и типологический состав коллекции, включавший пластины с прямо обработанным концом, угловые резцы, пластины с выемками, листовидный черешковый наконечник подсвидерского типа, концевые скребки [21. С. 19G, 193. Рис. 3, 1—8]. Керамика стоянки была представлена мелкими неорнаментированными фрагментами. Весь комплекс Иман-Бурлук I, без привлечения аналогий, был датирован серединой III тыс. до н. э. Кремневый инвентарь стоянки Иман-Бурлук 2 был изготовлен преимущественно на отщепах. Были отмечены отличия и в исходной сырьевой базе для изготовления кремневых орудий: Иман-Бурлук I — в основном кремнистые, Иман-Бурлук 2 — яшмовидные породы [21. С. 19G—192, 2G1]. Принципиальные отличия в технологии, по мнению Л.А.Чалой, нельзя было объяснить только хронологической разницей. Отмечая отсутствие преемственности в инвентаре стоянок Иман-Бурлук 1 и 2, она высказала предположение, что данная тенденция была отражением сложных исторических процессов, протекавших на этой территории в неолитическое время.
Таким образом, стоянки Пеньки и Иман-Бурлук, расположенные на достаточно большом удалении друг от друга, демонстрировали одну и ту же закономерность в развитии кремневой индустрии.
Вывод о смешанном, отщепово-пластинчатом, характере индустрии неолита Центрального Казахстана базировался на материалах стоянок Караганда 15, Зеленая Балка 4, стоянок бассейна р. Кара-Тургай и Северного Прибалхашья. Не более достоверны сведения об отщепо-вом характере индустрии прибалхашских стоянок, т.к. данный вывод делался не на основе анализа характера индустрии каждого местонахождения в отдельности, а по совокупности
инвентаря всех стоянок. Например, инвентарь местонахождения 7 был представлен пятнадцатью изделиями из пластин и девятью из отщепов. Местонахождение № 21 дало 12 и 4 изделия соответственно на пластинах и на отщепах [5. Табл. 7].
Несмотря на отмеченные недостатки, наблюдения, сделанные Л.А.Чалой, сыграли положительную роль в разработке проблемы соотношения во времени индустрии пластины и индустрии отщепа. Вновь, после В.Ф.Петруня, эту попытку, но на более широком материале, предпринял в конце 70-х годов В.Н.Логвин. Анализируя материалы стоянок Кустанайской области, ранее опубликованные А.А.Формозовым и А.Я.Брюсовым, а также полученные в результате исследований Кустанайской археологической экспедицией, он сделал вывод о разновременности пластинчатой и отщеповой индустрии, связав первую с неолитом, а вторую с энеолитом [22. С. 54—55]. Позднее В.Н.Логвин стал связывать индустрию отщепа только с поздним этапом энеолита.
Первые самые общие сведения о памятниках каменного века Северного Казахстана были получены археологической экспедицией Института истории, археологии и этнографии АН Каз.ССР им.Ч.Ч.Валиханова в 1954—1955 гг. [23. С. 14—15, 22] Однако систематическое их изучение началось в 1966 году Северо-Казахстанской археологической экспедицией [24.
С. 512—513; 25. С. 533]. За более чем десятилетний период было открыто и исследовано раскопками большое количество памятников эпохи неолита [26. С. 89].
Значительная часть памятников была сконцентрирована на относительно компактных территориях, в связи с чем эти скопления памятников получили название микрорайонов. Было выделено три микрорайона: явленский, занимавший территорию Петропавловского При-ишимья, виноградовский — долину реки Чаглинка, и тельманский — район Атбасарского Приишимья. Два из этих микрорайонов — тельманский и явленский — дали название двум локальным вариантам атбасарской неолитической культуры [20. С. 7, 14].
В рамках атбасарской культуры В.Ф.Зайбертом было выделено три периода неолита — ранний, средний и поздний [20. С. 10—11]. Кремневая индустрия раннего неолита характеризовалась подпризматическими коническими нуклеусами, боковыми и угловыми резцами, симметричными высокими и низкими трапециями, в том числе рогатыми (выемки последних оформлены в верхней части в основном ретушью с брюшка) и трапециями со струганой спинкой, пластинами с торцовыми выемками, развертками, наконечниками стрел на пластинах, скребками концевыми и на отщепах, двусторонне обработанными наконечниками дротиков [6. С. 43—44, 46, 108; 20. С. 10—11].
Средний период атбасарской культуры характеризовали нуклеусы, в целом близкие ранненеолитическим. Изменились пропорции заготовок: «. они стали более вытянутыми». Набор орудий в это время значительно обедняется. Изготавливаются орудия как на пластинах, так и на отщепах. Наиболее характерные типы орудий в кремневых комплексах стоянок, отнесенных к среднему неолиту, — двусторонне обработанные наконечники стрел листовидной или иволистой формы, скребла, ножи. Изредка встречаются наконечники стрел на пластинах, мелкие высокие трапеции, пластины с притупленной спинкой [6. С. 47, 108—109; 20. С. 11].
На позднем этапе неолита, по наблюдениям В. Ф. Зайберта, практически не использовалась пластинчатая техника. В инвентаре стоянок этого периода преобладали скребки на отщепах, различных размеров ножи, наконечники стрел с намечающимся черешком и со свисавшими шипами [20. С. 12].
Всесторонняя характеристика керамики атбасарской культуры, при всей ее «невыразительности и фрагментарности», была дана для раннего и позднего этапов. На раннем этапе, по представлению В.Ф.Зайберта, посуда была остродонной, тонкостенной, со слабым обжигом, с примесью в глине дресвы, крупного песка или растительных остатков. Украшалась керамика оттисками «шагающей гребенки» ямочными вдавлениями, волнистыми прочерченными и накольчатыми линиями.
Керамика позднего неолита, по всем параметрам, согласно наблюдениям В.Ф.Зайберта, была идентична посуде раннего неолита. Видимо, этот факт и позволял исследователю сделать вывод о том, что «. керамика не отражает повсеместно строгую динамику изменения форм и орнаментации» [6. С. 117; 20. С. 11, 12].
Хронологические рамки атбасарской культуры были определены в пределах от V до начала II тыс. до н.э. При этом ранний неолит занимал V—IV тыс. до н.э., средний был датирован концом IV — началом III тыс. до н.э., а поздний — второй половиной III — началом II тыс. до н.э. [6. С. 127]. Кроме того, поздний неолит одновременно ассоциировался с энеолитом, его гипотетически предполагалось выделить в особую, кенеткульскую культуру [20. С. 15].
Аналогии, предложенные В.Ф.Зайбертом для атбасарской культуры, были довольно широкие и отличались чрезвычайно обобщенным характером. Хронологическая и культурная близость ранненеолитических материалов Северного Казахстана отмечалась в инвентаре нижнего слоя (без точного указания, какого именно) стоянки Караганда 15. Основанием для синхронизации послужили трапеции, в том числе и «рогатые», боковые резцы, наконечники стрел на пластинах, керамика [6. С. 150—151].
Л.А. Чалой было высказано предположение о том, что инвентарь стоянки Караганда 15 представляет собой единый комплекс. Кроме того, синхронизируя ранненеолитические материалы Северного Казахстана с нижними слоями стоянки Караганда 15, В.Ф.Зайберту необходимо было учесть мнение Г.Н.Матюшина, датировавшего VI—IV слои стоянки мезолитическим временем [7. С. 151]. Конечно, это мнение отнюдь не бесспорно, и именно поэтому требовалось его учесть и каким-то образом привести систему доказательств для обоснования своей позиции.
Близость керамики, отмеченная В. Ф. Зайбертом, была скорее символичной, чем реальной, ввиду ее фрагментарности и плохой сохранности как на стоянках Северного Казахстана, так и на стоянке Караганда 15 [3. С. 159; 6. С. 157].
В поисках аналогий В.Ф.Зайберт обращался и к среднеазиатским материалам. По его мнению, близки материалам атбасарской культуры (не конкретизируя, какого ее этапа) были материалы стоянок Учащи 131 и Бешбулак 15, давшие серии «рогатых» трапеций [27. С. 32— 33; 28. С. 45—47]. Наиболее близкими ранненеолитическим комплексам атбасарской культуры были материалы стоянок Оюклинской группы в Юго-Восточном Прикаспии. С точки зрения В.Ф.Зайберта, факт близости материалов стоянок указанного района и ранненеолитических комплексов Северного Казахстана объяснить было довольно сложно [6. С. 151].
Условный характер сопоставлений был обусловлен, по словам В.Ф.Зайберта, слабой изученностью сопредельных регионов [6. С. 158]. Видимо, поэтому он предложил датировать ранний неолит Северного Казахстана V—IV тыс. до н.э. Нам представляется, что можно было учесть и иные, косвенные, мнения. Дело в том, что стоянки дарьясайской группы Среднеазиатского междуречья, содержавшие большие серии «:рогатых» трапеций, отнесенные А.В.Виноградовым к раннему неолиту, датировались им временем пятого и шестого слоев пещеры Джебел в относительной хронологии и VI—V тыс. до н.э. в абсолютной [29. С. 220]. Поздний этап неолита Северного Казахстана был синхронизирован с самарской культурой Поволжья, датированной И.Б.Васильевым началом III тыс. до н.э. [30. С. 166].
Отмеченные несоответствия позволяют усомниться в предложенной В.Ф.Зайбертом хронологии неолита Северного Казахстана. В свете представлений о характере кремневой индустрии неолита можно высказать сомнение относительно «чистоты» кремневых коллекций, характеризующих средний этап неолита региона. В Средней Азии пластинчатая индустрия доминирует на протяжении всего неолита [31. С. 70, 78, 105], и, очевидно, не было оснований не принимать во внимание эти данные.
В этой связи мысль В.Ф.Зайберта о соотношении во времени явленского и тельманского вариантов атбасарской культуры, о доминировании на раннем этапе культуры тельманского, а
на позднем — явленского варианта, очевидно, следует признать лишь пожеланием, мало соответствующим действительности. Отмеченное явление, скорее всего, являлось результатом неравномерности и слабости изученности территории микрорайонов и неолита Казахстанского Приишимья в целом.
В 1978 г. в Кустанайском Притоболье были открыты первые памятники новой неолитической культуры. Характеристика культуры, получившей название маханджарской, была впервые дана на конференции в Оренбурге в 1980 г. [32. С. 17]. Основное отличие маханджарской культуры состояло в оригинальности керамики, отличавшейся по всем параметрам от известных керамических комплексов сопредельных территорий. Остродонные тонкостенные сосуды с довольно резко отогнутой наружу шейкой и слегка загнутой верхней частью внутрь орнаментировались преимущественно гребенчатым штампом, но встречались также и волнистые прочерченные линии.
Наиболее близкие аналогии форме сосудов отмечались в керамике сурско-днепровской культуры Украины и в меньшей степени — в керамике слоев Vа — IV Джебела. Кремневая индустрия маханджарской культуры имела ярко выраженный пластинчатый характер. На эталонном памятнике культуры — стоянке Соленое Озеро 2 — орудия из пластин составляли 81,4% всего производственного инвентаря. Инвентарный комплекс культуры характеризовали достаточно показательные типы орудий, такие как трапеции, симметричные и асимметричные, параллелограммы, треугольники, скошенные острия, резцы угловые, пластины с притупленным краем, одиночные шлифованные орудия и другие менее показательные изделия [33. С. 150—153, 156; 34. С. 12; 35. С. 55].
Позднее В. Н.Логвин синхронизировал маханджарские материалы с инвентарными комплексами дарьясайского типа Среднеазиатского междуречья и с материалами стоянок ЮгоВосточного Прикаспия Оюклы 1, 4. Основанием для синхронизации послужили наличие в материалах стоянок дарьясайского типа параллелограммов, симметричных трапеции, и близость профилировки верхних частей сосудов указанных комплексов с керамикой маханджарской культуры. Наиболее близкими и даже однокультурными материалами маханджарской культуры, по мнению В.Н.Логвина, были материалы стоянки Жабай-Покровка I в Казахстанском Приишимье. Основанием для такого заключения послужила чрезвычайная близость керамики [34. С. 12—14]. На основании отмеченных параллелей абсолютная хронология ма-ханджарских памятников была определена в пределах от рубежа VII—VI до начала IV тыс. до н.э. «без определения точного положения их в указанном хронологическом отрезке» [33.
С. 155—156; 35. С. 55—56].
Затронутый В.Н.Логвиным вопрос о культурной принадлежности материалов стоянки Жа-бай-Покровка I — единственного памятника в Казахстанском Приишимье, давшего более или менее крупные фрагменты сосудов, — не мог разрешаться столь однозначно. Включение стоянки Жабай-Покровка I в маханджарскую культуру, по нашему мнению, преждевременно, т.к. оснований для такого заключения было далеко недостаточно. Во-первых, утверждение о большой близости керамики маханджарской культуры и посуды со стоянки Жабай-Покровка I несколько некорректно, т.к. целые сосуды сравниваются с фрагментами, пусть даже верхних частей, стоянки Жабай-Покровка I. По этому признаку, приняв во внимание только шейки сосудов, маханджарская керамика оказывается чрезвычайно близкой керамическим комплексам стоянки Учаши 131 и керамике космолинской группы стоянок, что отмечал и В.Н.Логвин [34. С. 13]. По-видимому, культурная близость должна быть установлена по комплексу признаков, включающих детальный анализ массового керамического и кремневого инвентаря. Если керамика маханджарской культуры достаточно хорошо представлена в коллекциях, то этого нельзя сказать о неолитической керамике Казахстанского Приишимья в целом. Апелляция В.Н.Логвина к близости первичных технологических признаков (пластинчатость кремневых коллекций) явно недостаточна. Во-вторых, открытие на рубеже 70—80-х годов культур
эпохи энеолита — терсекской и ботайской в Притоболье и Приишимье соответственно, культурное своеобразие которых признавал В.Н.Логвин [36. С. 72], — уже предполагает их формирование на базе безусловно родственных, но в целом самостоятельных неолитических культур.
В заключение необходимо отметить существенные изменения, происшедшие в представлении о технологическом содержании неолита. Представление о мозаичности, чересполосном бытовании в эпоху неолита двух типов индустрии — отщеповой и пластинчатой (Л.А.Чалая) — сменилось представлением о смене индустрии пластины индустрией отщепа. Разногласия касались лишь времени наступления изменений в характере используемой для изготовления орудий первичной заготовки. По В.Ф.Зайберту, смена индустрии началась в среднем неолите; по В.Н.Логвину, индустрия пластины доминировала на протяжении всего неолита.
В значительной мере генезис отмеченных воззрений стал возможен благодаря материалам памятников, исследованных раскопками, а также благодаря использованию методов статистического анализа материала. В указанный период усилился интерес и к первичной классификации и систематизации материала.
ЛИТЕРАТУРА
1. Клапчук М.Н. Археологические находки в Карагандинской области в 1962 году // Советская археология (далее — СА). 1965. № 3.
2. Клапчук М.Н. Неолитические стоянки Караганда 15 и Зеленая Балка 4 // Бюллетень комиссии по изучению четвертичного периода. 1969. № 36.
3. Клапчук М.Н. Стоянка Караганда 15 // СА. 1970. № 4.
4. Клапчук М.Н. Археологические находки у хребта Жаман-Айбат (Казахстан) // Материалы и исследования по археологии СССР (далее — МИА). 1971. № 173.
5. Чалая Л.А. Неолит Северо-Восточного и Центрального Казахстана: Дис. ... канд. ист. наук. M., 1971.
6. Зайберт В.Ф. Неолит Северного Казахстана: Дис. ... канд. ист. наук. М., 1980.
7. Матюшин Г.Н. Мезолит Южного Урала. М., 1976.
8. Окладников А.П. Пещера Джебел — памятник древней культуры Прикаспийских племен Туркмении // Тр. Южнотуркменистанской археологической комплексной экспедиции. Ашхабад, 1956. Т. 7.
9. Чалая Л. А. О культуре микролитов эпохи неолита в бассейне реки Каратургай // Культура древних скотоводов и земледельцев Казахстана / Отв. ред. К.А.Акишев. Алма-Ата, 1969.
10. Чалая Л. А. Новые материалы по неолиту Казахстана // Вест. Моск. ун-та: Сер. «История». 1970. № 6.
11. Чалая Л.А. Неолит Северо-Восточного и Центрального Казахстана: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. M., 1971.
12. Формозов А.А. К вопросу о происхождении Андроновской культуры // Краткие сообщения Ин-та истории и материальной культуры. М., 1951. Вып. 39.
13. Чалая Л. А. Озерные стоянки Павлодарской области Пеньки 1, 2 // Поиски и раскопки в Казахстане / Отв. ред. К.А.Акишев. Алма-Ата, 1972.
14. Виноградов А.В. Неолитические памятники Хорезма. М., 1968.
15. Коробкова Г.Ф. Орудия труда и хозяйство неолитических племен Средней Азии // МИА. 1969. № 153.
16. Чернецов В.Н. К вопросу о сложении Уральского неолита // История, археология и этнография Средней Азии. М., 1969.
17. Матюшин Г.Н. Стоянка Мурат на озере Узун-Куль // СА. 1956. № 1.
18. Матюшин Г.Н. Неолитическая стоянка Янгелька на озере Чебаркуль // Краткие сообщения Ин-та археологии. 1964. Вып. 101.
19. Агеева Е.И., Максимова А.Г. Отчет Павлодарской экспедиции 1955 года // Тр. Ин-та истории, археологии и этнографии АН Каз. ССР. 1959. Т. 7.
20. Зайберт В.Ф. Неолит Северного Казахстана: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1980.
21. Чалая Л. А. Поздненеолитический инвентарь и хозяйство стоянки Иман-Бурлук // Археологические исследования в Казахстане / Ред. К.А.Акишев. Алма-Ата, 1973.
22. Логвин В.Н. Еще раз об энеолитических стоянках Кустанайской области и их связи с ландшафтом // Особенности естественно-географической среды и исторические процессы в Западной Сибири. Томск, 1979.
23. Акишев К. А. Памятники старины Северного Казахстана // Тр. ин-та истории, археологии и этнографии АН Каз. ССР. Алма-Ата, 1959. Т. 7.
24. Зайберт В.Ф., Плешаков А.А., Заитов В.И., Кисленко А.Н., Даниленко Т.А. Разведочные работы в Северном Казахстане // Археологические открытия (далее — АО) 1976 года. М., 1977.
25. Зайберт В.Ф., Кисленко А.И., Даниленко Т.С. Исследования в Целиноградской области // АО 1978 года. М., 1979.
26. Зайберт В.Ф. Памятники каменного века Петропавловского Приишимья // СА. 1979. № 1.
27. Виноградов А.В. О распространении ранненеолитических комплексов дарьясайского типа // Успехи среднеазиатской археологии (далее — УСА) / Под ред. В.М.Масона. Л., 1972. Вып. 1.
28. Чалая Л. А. Стоянка Бешбулак 15. Внутренние Кызылкумы // УСА / Отв ред. В.М.Масон. Л., 1972. Вып. 2.
29. Виноградов А.В., Мамедов Э. Д. Первобытный Лявлякан. М., 1975.
30. Васильев И.Б., Матвеева Г.И. Могильник у с. Съезжее на р. Самаре // СА. 1979. № 4.
31. Виноградов А.В. Древние охотники и рыболовы Среднеазиатского междуречья. М., 1981.
32. Логвин В.Н. Первые памятники маханджарской культуры // Проблемы эпохи энеолита степной и лесостепной полосы Восточной Европы: Тез. докл. конф. Оренбург, 1980.
33. Логвин В.Н. Стоянка маханджарской культуры Соленое Озеро 2 // Волго-Уральская степь и лесостепь в эпоху раннего металла / Под ред. Н.Я.Мерперта. Куйбышев, 1982.
34. Логвин В.Н. Неолит и энеолит степного Притоболья: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1986.
35. Логвин В.Н. К вопросу о происхождении маханджарской культуры // Проблемы эпохи неолита степной и лесостепной зоны Восточной Европы: Тез. докл. предстоящей обл. конф. 18—21 февраля 1986 г. Оренбург, 1986.
36. Логвин В.Н., Калиева С.С. Терсекские памятники Тургайского прогиба // Древние культуры Северного Прикаспия / Под ред. Н.Я.Мерперта. Куйбышев, 1986.
